ПРОРЫВ У КАССИНО

ПРОРЫВ У КАССИНО

На фронт я вернулся только 17-го и обнаружил, что мой командный пункт занят командующим 10-й армией и его штабом. Собственного штаба они лишились в результате бомбежки.

Чтобы описать обстановку, которую я застал, необходимо кратко упомянуть о событиях в 10-й германской армии, противостоявшей противнику на плацдарме Неттуно. Во время первого сражения у Кассино была предпринята, после тщательной артиллерийской подготовки, неудачная попытка прорваться на этот плацдарм. Я не могу назвать причину той неудачи. В частной беседе Кессельринг говорил мне, что вновь сформированные дивизии продемонстрировали недостаточный боевой дух, и это его очень беспокоило. Но если даже боевые качества солдат стали заметно ниже, чем в первый год войны, то оставалось мало надежд на успешную атаку позиций противника, действующего под защитой артиллерии флота, который оставался практически неуязвим. Командиры дивизий объясняли эту неудачу чрезмерно детализированным планом наступления, разработанным высшим командованием. Хотя мне трудно судить об этом, но очевидно, что результаты, которых ожидали от массированного применения немецких танков, не были достигнуты. Еще раз подтвердилось, что итальянский рельеф, будь то горы или равнина, не пригоден для действия танков в плотном боевом порядке. Некоторые из наступавших дивизий понесли значительные потери.

После такой неудачи необходимо было рассматривать вопрос о том, нужно ли и дальше удерживать оба фронта армии. Командующий группой армий решил, что нужно, несмотря на то что после второго сражения у Кассино бои затихли, но обстановка не улучшилась.

Месяцем раньше, 13 апреля, я написал докладную записку, в которой дал очень точный прогноз относительно этого наступления. Я был абсолютно уверен, что ввиду серьезных поражений, которые терпел противник с января, он не предпримет новое наступление в районе Кассино. У него было бы больше шансов на успех, если бы он попытался прорвать германский фронт, действуя со стороны побережья. С самой первой попытки его атака на правый фланг нашего корпуса, начавшаяся одновременно с глубоким обходным маневром, едва не привела к развалу нашего фронта у Кассино. Хотя в таком повторе направления атаки не было бы оригинальности или внезапности, это могло стать логическим развитием успеха у Анцио, где само по себе удержание плацдарма стало победой союзников.

Анализируя обстановку, я снова выразил беспокойство по поводу 94-й пехотной дивизии, боевая задача которой была ей не по силам. Меньше беспокоила меня стоявшая севернее по соседству 71-я пехотная дивизия. Хотя она пока и не имела опыта боевых действий в горах и возможности проявить себя вместе со своим командиром генералом Рапке, некоторые ее полки уже показали свою доблесть у Кассино. От 94-й дивизии она отличалась тем, что уже была дислоцирована в горах и воевать должна была там же. В случае отступления эту дивизию невозможно было прижать к горам, как 94-ю, и она могла выйти в долину Лири, где ощущала бы себя в большей безопасности. Более того, в апреле я еще мог исходить из того, что при неудаче в долине Лири у меня будет возможность сосредоточить в этой дивизии свои мобильные резервы.

Так что тактика противника была оценена абсолютно правильно. Но когда его наступление началось 12 мая, оно явилось полной неожиданностью (карта 12). Об этом говорит тот факт, что в момент его начала многих немецких командиров не оказалось на местах. Начальник штаба группы армий был болен. Мы с командующим 10-й армией очень не вовремя получили приказ встретиться с Гитлером для получения наград, после чего ушли в отпуск. Мой заместитель, прекрасный, но уже немолодой генерал, имел неосторожность отправить в отпуск нашего начальника штаба, а без его опыта этот генерал не был готов выполнить свою задачу в столь серьезном сражении.

Состояние беззаботности объяснялось не только недостаточным знанием ближайших намерений противника. Итальянский фронт для нас, похоже, утрачивал свое значение. Мы ожидали неизбежного открытия второго фронта во Франции. Союзники все еще жаждали взять Рим, но гораздо позже. После войны стало известно, что они действительно мыслили в этом направлении: остановить наступление в Италии, чтобы собрать необходимые силы для наступления во Франции.

Противник осуществил прорыв севернее Итри. Вновь приняв командование 14-м танковым корпусом, я сразу же выехал туда. Подразделениям, приданным Венской дивизии, было приказано перекрыть этот район. Кессельринг осуществил одну из своих любимых идей, введя в бой специально сформированный пулеметный батальон, но этот батальон был отброшен назад. Тогда это объяснили тем, что он сначала попал в окружение, но потом прорвался. Но на самом деле противник вел активное преследование, и я сам попал под огонь его пулеметов.

На следующий день в районе между Авеццано и Сора состоялось совещание, на котором присутствовали Кессельринг, командующий 10-й армией и их начальники штабов. Я был вынужден доложить фельдмаршалу, что на этот раз фронт моего корпуса не только нарушен, как это часто случалось ранее, а прорван на большую глубину, и теперь стоит вопрос о том, чтобы не допустить окружения значительной части моих войск, если противник будет атаковать с плацдарма. Для этого необходимо начать планомерный отход, одновременно продолжая эшелонированное сопротивление. Но даже на этой последней стадии обсуждался лишь один вопрос: насколько южнее Неттуно и линии «Ц» можно организовать новую линию обороны. Неверная оценка обстановки базировалась на том, что фронт у Кассино (который совсем или почти не подвергался атакам) оставался в целости, и казалось, что он и в дальнейшем сможет обеспечить эффективное сопротивление.

Однако противнику и не требовалось атаковать Кассино. На этот раз он избежал ошибок январского наступления и сделал ставку на группировки, которые должны охватить противника с флангов. Одна из них атаковала с самого края правого фланга нашего корпуса, другая, действуя из Неттуно, угрожала перекрыть нам пути отступления. Нет смысла в том, чтобы пытаться установить, были ли нами допущены ошибки непосредственно перед этим прорывом и какие именно. И все-таки я должен подвергнуть критике две организационные меры и показать, что это были ошибки, которые заметит историк. На упомянутом выше совещании я не делал секрета из своих взглядов.

Первой ошибкой оказалась измененная цепочка командования. С октября 1943 года 14-й танковый корпус осуществлял непрерывный контроль на яростно отстаиваемом участке Кассино. В ходе этих боев сложились доверительные отношения между нашим корпусом и 10-й армией, штаб которой всегда действовал весьма эффективно. Это сотрудничество основывалось на взаимоуважении, и оно сказалось на достигнутых нами результатах. Точно так же уважали наш корпус и все остальные дивизии, находившиеся на линии фронта. Это обеспечивало нам не только психологическое, но и чисто тактическое превосходство. Как только был создан плацдарм Неттуно, для формирования резервов корпусу пришлось опираться целиком на собственные силы. Они должны были прийти с передовой, и это можно было воплотить в жизнь, только если на участке фронта корпуса имелись широкие полосы бездействия и не было препятствий в виде разграничительных линий. Разумеется, армия могла делать то же самое, но с той лишь разницей, что ей всегда приходилось преодолевать сопротивление отдельных корпусных командиров, не желавших сокращать свои силы. Решающим фактором для нашей обороны стало то, что у меня была возможность ослаблять некоторые участки дивизий в пользу основного участка, подвергавшегося атаке, а кроме того, это позволяло мне сосредоточить огонь артиллерии. За много месяцев артиллерия привыкла действовать под единым командованием начальника артиллерии корпуса, независимо от дивизионной подчиненности. Но теперь участок нашего корпуса оказался разделенным. Сомневаюсь, что такое могло произойти, если бы мне удалось донести свои возражения до генерал-полковника фон Фитингофа. В результате на этом участке фронта не было больше единого управления боевыми действиями. Еще одной помехой с началом главного удара стало то, что ни один из двух корпусных командиров не знал этого фронта и даже никогда не командовал во время подобных наступлений. Им не хватало моего длительного опыта работы в войсках и моего знания местности.

Из-за того, что севернее Лири 51-й горный корпус остался на своих позициях, тогда как 14-й танковый после прорыва противника отступил, невозможно было развернуть весь бывший участок 14-го корпуса вокруг опорного пункта в Кассино, что я, собственно, и собирался сделать. Следовательно, «барьер Зенгера», который я заставил соорудить для этих целей, не мог быть использован. Всю зиму мы интенсивно строили этот барьер силами организации Тодта и словацких рабочих. Он тянулся от Террачины через Фонди до Понтекорво, оттуда на Аквино и завершалось в Пьемонте западнее Кассино.

Таким образом, эта позиция была особенно удачной для сосредоточения сил, которые смогли бы оказать сопротивление именно на этом направлении удара противника, для чего ее и создали. Сил, необходимых для того, чтобы занять эту линию обороны, не было. Дивизии за нее не отводили, а заставляли вести бои перед ней, чтобы поддерживать контакт с 51-м горным корпусом, воевавшим севернее Лири и только частично попавшим под удар. Поэтому наступление противника на совершенно оголенный «барьер Зенгера» отбросило эти дивизии назад, и они так и не закрепились на нем.

Фатальной для исхода сражения оказалась не только недостаточная сплоченность фронта в целом. В равной степени гибельной стала и вторая ошибка немцев, допущенная перед началом этого сражения. Я уже говорил, что 15-я гренадерская моторизованная дивизия, которую правильно поставили в качестве резерва в тылу правого фланга корпуса, перед наступлением была ошибочно поделена на батальоны и отведена в качестве местного резерва или фактически в качестве второго эшелона далеко вперед в зоне боевых действий в угрожаемом районе. Эта ошибка – классический пример вырождения военного командования под влиянием Гитлера. Старший командир, который, предвидя наступление, раздает резервы полкам, вынужден впоследствии ограничиться лишь контролем над своими подчиненными, поскольку лишается важных средств, с помощью которых может влиять на ход сражения.

15-я гренадерская моторизованная дивизия была развернута совсем неправильно. Ясно, что само собой напрашивалось решение сосредоточить эту дивизию в районе Фонди и Пико. Она должна была оставаться там нетронутой со своим командиром, и до начала наступления ни одно из ее подразделений не следовало передавать другим дивизиям. В таком состоянии она смогла бы действовать как против неприятеля, высадившегося на побережье, так и в долине Лири. Кроме того, эта дивизия находилась в выгодном положении, для того чтобы справиться с предполагаемой атакой на правый фланг корпуса. До самого 19 мая противник не продвинулся на запад за дорогу между Итри и Камподимеле. Таким образом, после начала наступления была целая неделя на то, чтобы направить эту боеспособную резервную дивизию в зазор, образовавшийся между разбитыми 71-й и 94-й пехотными дивизиями, и тем самым, может быть, остановить разгром, как это часто бывало раньше. Эту контратаку нельзя было начинать слишком быстро, и ее фланги опирались бы на поддержку с «барьера Зенгера». Затем весь 14-й корпус, а вслед за ним и 51-й горный корпус смогли бы занять «барьер Зенгера» в организованном порядке, избежав разгрома. Именно так мы действовали в зимние месяцы у Кассино.

Однако теперь 14-й корпус вынужден был сражаться на передовой «барьера Зенгера», чтобы сохранить связь с 51-м горным корпусом, развернутым далеко впереди. Как и следовало ожидать, мой корпус был отброшен далеко за барьер без всякой остановки.

Мне оставалось только не допустить полного уничтожения корпуса. Я видел, что отходящие части движутся в северном направлении, оказывая эпизодическое сопротивление, и назначил пункт сбора во Фрозиноне. Одновременно мне нужно было поддерживать связь с 51-м корпусом слева до тех пор, пока все войска, ведущие бои в долине Лири, снова не объединятся под моим командованием. Поскольку шедший в наступление британский корпус не оказывал сильного давления, это была сравнительно легкая задача. Гораздо сложнее было противостоять французскому корпусу, быстро и энергично наступавшему южнее Лири на северо-запад. Некоторое время не удавалось установить там контакт с разгромленной 14-й армией. 29-я гренадерская моторизованная дивизия получила приказ остановить французов и временно подчиняться моим приказам. Дивизия эта воевала с переменным успехом на широком участке фронта, отражая атаки французов с гор в направлении Виа Казилина. Под таким прикрытием я дал противнику в какой-то степени продвинуться на запад мимо 14-го корпуса, отступая тем временем основными силами на север.

В связи с быстрым продвижением противника на северо-запад в сторону Рима представлялось все более нереальным вывести корпус из района Фрозиноне. 26 мая, когда противник установил связь со своими силами на плацдарме Неттуно, я решил посоветовать командующему 10-й армией как можно скорее взять резервы из корпуса и развернуть их для прикрытия глубокого правого фланга армии в Вальмонтоне. Это был участок наибольшей угрозы для всех немецких дивизий, стоявших южнее линии Вальмонтоне-Сора. Если противнику удастся прочно закрепиться на ключевой позиции в Вальмонтоне, отход наших частей окажется под угрозой. Оставшиеся пригодными дороги в горах восточнее Виа Казилина едва ли представляли для нас какую-либо ценность по причине явного превосходства противника в воздухе. Кроме того, я ожидал, что противник задействует свои мобильные силы, чтобы заблокировать и эти дороги, особенно дорогу, ведущую из Тиволи через Субьяко в Алитри – единственную подходящую для отступления моего корпуса. Перед началом майского наступления у союзников тоже не было единого мнения относительно того, куда направить главный удар после установления контакта со своим плацдармом. Генерал Александер убеждал, что удар на Вальмонтоне обещает им лучшие перспективы, так как затруднит отход немцев.

Вероятно, было уже слишком поздно принимать предложенное мной оперативное решение. Я не знал истинного положения 14-й армии, потерпевшей поражение на плацдарме. Противник добился там значительных успехов именно в том направлении, которое было самым важным в оперативном отношении, что и привело к взятию им 4 июня Рима. Этот прорыв заставил уже нарушенный фронт 10-й армии на востоке полуострова дрогнуть на всем его протяжении. Теперь возникла опасность, что противник начнет наступать северо-восточнее Рима и вобьет клин между двумя отступающими германскими армиями, и это решит судьбу обеих.

Несмотря на то что можно было легко уничтожить уцелевшие части этих армий, только 3 июня – дня накануне падения Рима – 14-й танковый корпус получил свободу для маневра.