IX. Народное воззрение на личность купца. — Садко богатый гость

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

IX. Народное воззрение на личность купца. — Садко богатый гость

Купец в народном воззрении принимал образ эпического богатыря. Таким является он в поэтическом типе, созданном народной фантазией, в песне о Садке, богатом госте. То же удалое побуждение, та же решимость, та же борьба индивидуальной силы, поддерживаемой кружком приверженцев против массы; те же эпические преувеличения этой силы до области невозможного, как и в богатырской песне, но еще более фантастической обстановки. Старинный языческий антропоморфизм явлений природы долго и после усиления христианства был душой поэтических образов, слагавшихся у народа в последующие времена, он переплетался в его творческой фантазии с христианскими верованиями. Немного, однако, осталось народных созданий, где бы он являлся с такой яркостью и очертанностью, как в песнях о Садке. Христианское начало входит сюда слабо и притом так, что языческая подкладка ясно видна из-под новой одежды. Миф о Садке вероятно один из самых общих. Его варианты различны и несогласны между собой не только в частностях, но и в существенных приемах; они имеют одно общее настроение — представить силу купеческого богатства, доведенную до чудесности, так точно, как в Ваське Буслаеве изображается, в гиперболических образах, сила боярская. Историческая действительность проглядывает сквозь самую затейливую пестроту вымысла.

"Садко, иначе Садке, был бедный гусляр; играть на почест-ных пирах, тешить музыкой и песнью веселую беседу богатых людей — то его хлеб и его утешение. Однажды перестают его звать на пиры. Проходит три дня. Пошел Садко к Ильмень-озеру, сел на бел-горюч камень и заиграл в свои гусельки. Вдруг вода заколебалась в озере. Садко изумился, перестал играть, ворочается в город. Идет день за днем и прошло три дня. Садка не зовут на пир. Садко с тоски пошел к озеру; и опять стал наигрывать на своих гусельках, и опять видит — вода заколебалась в озере. Садко опять изумляется, перестает играть и ворочается в Новгород. День прошел, другой прошел. Садко в унынии идет к озеру и опять играет на гусельцах. По-прежнему вода заколебалась: но либо горе было уже так велико у Садка, что он не испугался, либо явление последовало сейчас за колебанием воды, так что Садко не успел отойти от озера: только — выходит из озера молодец. В одном варианте называется он царь морской; из другого видно, что это сам Ильмень-озеро, божество озера. Молодцу Ильменю-озеру пришлась в утеху игра Садкова. Он хочет наградить его: он посылает его в Новгород — предложить богатым купцам новгородским удариться об заклад, что в Ильмень-озере есть рыба с золотыми перьями. Купцы никогда не видывали такого дива и будут утверждать, что нет такой рыбы. Но на дне озера есть много диковин; ник-о их не видит; их откроем божество водное тому, кому само пожелает открыть Садко возвращается в Новгород, и вдруг его зовут на почестный пир; он гостей утешает; они его угощают вином. Когда Садко подгулял, стал он тогда говорить: "Я знаю чудо-чудное — золотоперую рыбу в Ильмень-озере". Купцы говорят ему: "Нет, и быть не может такого чуда в Ильмень-озере". Садко предложил заклад. Сам он бедный гусляр — нечего ему ставить на заклад, кроме буйной головы: он ее и ставит на заклад. "Вы, купцы, люди богатые — говорит Садко — поставьте три лавки краснаго товара". Купцы так уверены, что золотоперой рыбки нет в озере, что согласились. Тогда Садко поехал с ними на озеро; закинули невод — золотоперая рыбка; другой раз закинули — другая золотоперая рыбка; закинули третий раз — тоже. Купцы отдали ему три лавки с красным товаром. С тех пор Садко стал торговать-расторговываться, получать барыши; и стал Садко из беднаго гусляра богатый гость новгородский.

В атом фантастическом построении представляется древний тип гусляров. Гусляр был необходимость для пира и веселья. Гусляры не были старцы и слепцы, ни на какую положительную работу неспособные, как было уже после; в старину то были люди смолоду себя народно и исключительно посвящавшие этому искусству. Сами бедные, они питались от своего искусства, но вместе пользовались уважением. В общем понятии народа их дар и уменье приближали их к таинственному миру чудесного; древние божества откликались к ним; гусляры даром песни вызывали животворные силы, скрытые в недрах природы и добывали себе от них значение и могущество. С другой стороны, богатство вообще часто приобретается неспроста. Садко один из множества богачей, которые наживаются чудесным образом: такие типы последнего времени обыкновенно богатеют при помощи чернокнижия или отдают душу чорту. В более отдаленные времена, когда язычество чище отражалось в преданиях, таким богачам помогают существа более добрые и приобретение благ мира сего не влекло за собой вечной погибели. Язычник и у нас, как везде, жил на земле, и только земным образом мерял счастье.

Другая песня о Садке может считаться продолжением его истории, хотя, с другой стороны, может быть, она сложена теми, которые вовсе не знали и не слышали о похождениях Садка в звании гусляра. Садко уже богатый купец. Он не в Новгороде, а на Волге, где действительно новгородские купцы находили себе поприще и откуда возвращались домой с нажитыми богатствами. Садко гулял по Волге уже двенадцать лет и не видал над собой никакой притки. Ему покровительствует другой водяной дух, дух реки Волги — изображаемый в женском образе матушки-Волги. После многолетнего плавания по Волге захотел Садко в Новгород. Вот он прощается с Волгой и в знак признательности отрезывает кусок хлеба, посыпает его солью и бросает в волны. Хлеб-соль — символ радушия, любви: Садко понимает, что Волге не надобно хлеба и соли, да честь и спасибо ей дорого:

А спасибо тебе, матушка-Волга река!

А гулял я по тебе двенадцать лет,

Никакой я притки, скорби не видывал над собой,

И во добром здоровьи от тебя отошел,

А иду я, молодец, в Новгород побывать.

Матушка-Волга проговаривает к нему:

А и гой еси удалой доброй молодец!

Когда придешь ты во Новгород,

А стань ты под башню проезжую,

Поклоннся от меня брату моему

А славному озеру Ильменю.

Таким образом, водные божества передают Садка покровительству друг друга. Когда он благополучно прибыл к Новгороду, стал над озером Ильменем и передал ему челобитье от Волги-матушки, Ильменевой сестры. Из озера вышел удал-добрый молодец, — то был Ильмень-озеро, знакомый прежнему гусляру. "Почем ты знаешь сестру мою?" он спросил его. "Я, — отвечал Садко — гулял по ней двенадцать лет; знаю ее с вершины до устья". — Вот новый повод покровительствовать Садку. Ильмень-озеро сулит ему богатства:

Проси бошлыков в Новегороде

Их со тремя неводами.

И с теми людьми со работными;

И заметывай ты неводы в Ильмень-озеро.

И будет тебе Божья милость.

Это, между прочим, указывает, что рыбная торговля считалась вообще промыслом выгодным, приносившим скорое обогащение купцу. Как приказал Садку Ильмень-озеро, так и сделал Садко. Первый раз закинули нанятые работники невода, — вытащили много рыбы мелкой; второй раз закинули — вытащили много рыбы красной; третий раз закинули — вытащили рыбу белую. Сложил Садко свою рыбку в погребе на гостином дворе; через три дня он вошел в погреб. Где была рыба мелкая — деньги дробные; где рыба красная, там червонцы; где белая рыба, там серебряные монеты. Садко, и прежде богатый, теперь уже стал несметно: в другой раз облагодетельствовал его добрый дух озера. Но мало быть богатым: — одним богатством в Новгороде обойтись недостаточно. Нужно еще и уменье жить, обращаться с новгородцами: народ своевольный, капризный; богатство ему нипочем; — только пусть богатый зазнается: и богатство его прахом пойдет, с ним богач головы не снесет. И вот Садко идет опять к Ильмень-озеру просить, чтоб научило его благодетельное существо, как жить ему в Новгороде с людьми новгородскими.

А и тут ему говорит Ильмень-озеро:

А и гой еси удалой-доброй молодец!

Поводись ты со людьми со таможенными,

А и только про их ты обед доспей.

Позови молодцов посадских людей,

А станут те знать и ведати.

Садко сделал пир. Этого мало. Надобно еще богатому человеку побрататься с простыми небогатыми; иначе подумают, что он считает себя выше других, угощает других свысока, хочет, чтоб они ему были за хлеб-соль благодарны, а сам в ровню с ними себя не ставит. Вот он приходит в братчину-никольщину, покланяется, бьет челом новгородским мужикам, просит, чтоб его приняли в братчину. Так — в одном варианте песни; в другом — дело происходит не в братчине, а в почестном пиру, который задал новгородцам Садко: на пиру этом сидели и двое начальствующих лиц, называемых в песне настоятельми новгородскими; один Фома Назарьевич, другой Лука Зиновьев; должно думать, что в древнейших вариантах нашей песни это были посадник и тысячский. По русскому нраву (в Новгороде, вероятно, сильнее, чем где-нибудь) был обычай: как на пиру в голову молодцам войдет хмель, так молодцы начинают хвалитьсля, хвастаться, величаться. Вот как эта похвальба выражается в песне:

Один хвастает безсчетной золотой казной,

Другой хвастает силой-удачей молодецкою,

Который хвастает добрым конем,

Который хвастает славным отечеством,

Славным отечеством, молодым молодечеством;

Умный хвастает старым батюшкой,

Безумный хвастает молодой женой!

Садко вел себя скромно. Но хмель взял свое. Когда настоятели новгородские стали ему замечать, отчего он ничем не похвалится, не похвастает, Садко, в упоении высокого мнения о своем богатстве, вызывается выкупить все товары в Новегороде, и худые и добрые. Настоятели новгородские ударились об заклад на 30.000 денег. После пира Садко собирает свою дружину: у богатого купца, точно так же, как и у боярина-удальца — своя дружина, подобранная из охотников:, она служит ему, он содержит ее и управляет ею. Садко распускает свою дружину по всему городу, по торговым улицам — скупать товары. Сам он идет в гостиный ряд. Садко с дружиной скупают все товары новгородские. Каждый день они опустошают таким образом новгородскую торговлю; ничего не остается в Новгороде; а на другой день привозят новые товары, и Садку приходится покупать снова. В двух вариантах этой песни разница и противоречие: по одному, Садко в три дня выкупил все товары в Новгороде, и на четвертый день зашел в темный ряд, где стоят "черепаны, гнилые горшки". Садко покупает этот последний товар и говорит с насмешкой:

Пригодится ребятам черепками играть,

Поминать Садку, гостя богатаго,

Что не я, Садко, богат — богат Новгород

Всякими товарами заморскими,

И теми черепанами — гнилыми горшки!

Но в другом варианте, записанном Рыбниковым в Олонецкой губернии, победа остается за Великим Новгородом: событие представляется естественнее. После каждого дня скупки товаров привозили их вдвое больше, и вот —

Подоспели товары московские,

На ту на великую славу новгородскую.

Как тут Садко пораздумался:

Не выкупить товара со всего бела света.

Още повыкуплю товары московские,

Подоспеют товары заморские.

Не я, видно, купец богат новгородский:

Побогаче меня славный Новгород!

Отдавал он настоятелям новгородским

Денежек со тридцать тысячей.

По нашему мнению, оба окончания песни имеют свой важный исторический смысл. Колебание между личной свободой, доходившей до владычества произвола, и между строгим могуществом общины составляет отличительную черту новгородской общественной жизни. В первом варианте берет перевес первое, во втором другое. Немудрено, что поэтический народный гений новгородский дал такие различные исходы подвигам своего героя.

Но вот другая песня о том же Садке, уже совершенно фантастическая, с затейливыми признаками языческого мира. Садко отправляется за море продавать новгородские товары.

Поехал Садко по Волхову,

Со Волхова в Ладожско,

А с Ладожска в Неву-реку,

А со Невы-рекн в сине море!

Далекий и неведомый путь, исполненный опасностей и чудес! Садку везет счастье; он под покровительством могучих существ, управляющих водами; Садко продавал новгородские товары в чужих краях, получал великие барыши; при обычном в песнях способе преувеличений доход его изображается в виде сороковок бочек злата и серебра. Но придет и ему роковой час. Своенравные подводные существа потребуют с него неприятного расчета за помощь, какую оказывали. Ему покровительствовали Ильмень-озеро и Волга-матушка; но есть над ними в пучинах синего моря водяной царь: следовало и ему угодить. Садко плавал счастливо; а на возвратном пути вдруг вздумал пошутить с ним водяной царь. Поднимается непогода; волны бьют в корабль, разрывает ветер паруса; корабль кружится по возмущенной пучине. Садко догадался, говорит дружине своей храброй: "Много мы по морю ездили, а царю морскому дани не плачивали: видно, царь морской от вас дани требует . Велел он спустить другую — не успокаивается море. Знать, морской царь требует иной дани: — живой головы! Садко велит делать жеребья; всякий должен подписать свое имя на жеребье; чей жеребий на дно пойдет, тому идти в синее море. Сперва сделали жеребьи волжен (из тавологи). Садков жеребий хмелево перо; жеребьи всех плывут; Садков идет ко дну. Тогда положили, что жеребьи тех, которым нужно оставаться на свете, пусть потонут, а кого хочет взять к себе морской царь, того жеребий пусть плывет по воде. Сделали жеребьи ветляны: Садков жеребий булатный. Ветля-г.ые пошли ко дну; а Садков булатный плавает по волнам. Садко понял, что водяной владыка требует не другого кого, а именно его, Садка, себе в жертву. "Знаю я теперь за что это, — сказал Садко: — много лет я бегал кораблем по морю, а морскому царю не давал дани: не опускал хлеба с солью на дно морское... За это вот на меня и смерть пришла!" Он пишет духовную: завещает одну часть имения Божиим церквам, другую — нищей братии, третью — молодой жене, четвертую — дружине своей. Это старинный способ распоряжаться имуществом у богатых и влиятельных людей, поддерживавших себя дружиной молодцов, привыкнувших к ним — будь это в военном, будь это в торговом и промышленном быту. Купец богатый, Садко, все еще гусляр; гусли ему богатство дали; гусли ему в жизни были утешение; и теперь, готовясь расстаться с жизнью, он обращается к своим гуслям.

Ай же братцы, дружина храбрая!

Давайте мне гусельцы яровчаты.

Поиграть по им в остатнее.

Больше мне в гусельцы не игрыватн!

Али взять мне гусли с собой во сине-море?

Садко любил роскошь, веселость, забавы. Любил он хорошо одеваться, любил игрывать в тавлеи (шахматы). Вот он и умирать собирается с признаками своего веселого житья-бытья. Он надевает на себя дорогую соболиную шубу, приказывает спустить на воду доску, кладет шахматницу с золотыми тавлеями, сам садится на нее, берет в руки гусли... понеслись корабли по волнам, как черные вороны; — Садко один остался посреди морской пустыни... нет ни горы, ни берега... По одному варианту, ветер понес Садка, и принес к какому-то далекому крутому берегу, где в избе жил морской царь; по другому, он лишается чувств (засыпает) от великого страха, и проваливается в морскую глубину. Там

Сквозь воду увидал пекучнсь красное солнышко,

Вечерню зорю, зорю утреннюю:

Увидал Садко во синем море:

Стоит палата белокаменная.

В эту палату входит Садко. Там живет водяной царь: голова у него что куча сенная. "А, Садко, богатый гость! — говорит он ему: — долго ты разгуливал по синю-морю, а мне дани не плачивал. Теперь сам пришле ко мне в подарочках. Говорят, мастер ты играть в гусельки; поиграй-ка мне, Садко, в гусельки яровчаты!

Садко как заиграл — так не утерпел царь морской, — стал плясать. От этой пляски поднялась ужасная буря на море; вода всколебалась, с желтым песком смутилась... разбивались корабли; много погибло купеческих сокровищ; много потонуло невинных душ. А царь морской все пуще и пуще веселится/дает Садку питья веселого; Садко пьет, и приходит в большой восторг; и так тешил он царя, пока сам от упоения не упал и не заснул. Тут является к нему старец седовласый — песня называет его Николой Можайским; ему тогда взмолились несчастные пловцы... Но этот старец, вероятно (судя по общеязыческому колориту), переделался народным вымыслом в Николая Чудотворца из какого-нибудь нашего языческого древнего благодетельного существа. "Полно тебе играть, Садко, — говорит он, — рви свои струны золотыя, бросай гусли звончатыя: царь у тебя сильно расплясался; море всколебалось; реки быстрыя разливаются; бусы и корабли тонут; много народа православнаго погибает. Садко послушался, проснулся, изорвал свои струны. Тогда старец говорит ему: "Смотри же, Садко: царь морской захочет тебя женить, и приведет тебе тридцать (по другому варианту триста) девиц. Ты не бери хорошей, белой, румяной; а возьми девушку поваренную, что лицом похуже всех; да как положит тебя царь морской с новобрачной, не обнимай и не целуй ея; а то быть тебе в синем море, и не быть тебе никогда в Новегороде". Как сказал старец, так и сделалось. Царь прежде всего хотел, чтобы Садко ему опять заиграл; а Садко отговаривался, что у него струны порвались и шпенечки повыломались, а в запасе у него нет ни того, ни другого. Тогда царь спрашивает: не хочешь ли жениться на душечке, на красной девушке? "У меня воля не своя в синем море", — отвечал Садко. Царь ведет к ему девиц,; Садко замечает позади всех девушку чернавушку, девушку поваренную, лицом хуже всех: ту и взял он. Положил его царь на брачное ложе. Садко помнит наставление благодетеля; крепится Садко, рученьки к своему сердцу прижал... но после полуночи, в просонье, невзначай, накинул он левую ногу на ногу жены своей — и вдруг —

Очутися под Новым-городом,

А другая нога в Волх-реке.

Между тем, плакала по нем жена в Новгороде; запоздал ее милый друг: не бывать, видно, ему с синего моря! А дружина считает его погибшим, поминает Садка плывя на его судах к Новугороду. А стоит Садко над Волховом, на крутом берегу, встречает дружину свою, и ведет в свои палаты в Новгороде. Обрадовалась жена, за руки берет, целует Садка. Выгружает дружина товары заморские, бессчетную казну денежную, а Сад--ко в память своего избавления строит в Новгороде церковь Николы Можайского. С тех пор уже

Не стал больше ездить Садко на снне-море. ;—

Стал поживать в Нове-городе.