Тьма власти
Тьма власти
Пора бы, конечно, перестать всплескивать руками, задаваясь бесполезным вопросом: «Кто нами правит?!» История человечества отвечает на него более чем исчерпывающе: нами, нормальными людьми, правят дебилы, шлюхи, садисты, психопаты, убийцы, насильники, воры, клятвопреступники и прочая нечисть. Так было во все времена, во все периоды развития цивилизации, и это — правило, непреложное правило, которое лишь подтверждают немногочисленные исключения, увы…
А может быть, это они и есть нормальные, а мы…
Так или иначе, но они, бесспорно, обладают неподдающимся анализу качеством, предопределяющим их возвышение над другими людьми.
Современные исследователи называют это качество «харизмой» или «фактором Икс».
О наличии этого таинственного фактора можно было бы спорить, если бы не существовало убедительных подтверждений его проявлений в ходе опытов, проводимых этологами (деятелями науки о поведении животных). Они неоднократно отмечали странности в поведении крыс, собак и других животных, которые, встретив своего собрата, внешне абсолютно ничем не отличающегося от контрольной особи, неожиданно падали ниц перед ним, выказывая знаки безусловного повиновения.
Люди, обладающие этим «фактором X», уверенно, и как говорится, ничтоже сумняшеся, стремятся к высшей власти даже в тех случаях, когда отсутствуют какие бы то ни было предпосылки для такого стремления, когда даже робкое предположение о подобном кажется не более чем неумной шуткой. И тем не менее…
Середина XV века. Италия. Даже в те распущенные времена весь Рим потрясен скандальными похождениями некоего Родриго Борджиа, военного, не совершившего ни одного воинского подвига, но широко известного своим безудержным распутством. Собственно, не он первый, не он последний, мало ли на свете сексуально озабоченных тыловых крыс?
То обстоятельство, что он был племянником валенсийского кардинала Алонсо Борджиа, никак не выделяло его из общей массы: в то время кардиналов в Италии было хоть пруд пруди, и у каждого имелись племянники, а то и незаконнорожденные дети, ну и что?
Но вот случается так, что кардинал Алонсо Борджиа вдруг становится Папой Каликстом III (правил 1455—1458 гг.), а Родриго Борджиа— на правах его племянника, не более того, — кардиналом. Да, все в жизни не так уж сложно при наличии связей и не слишком уязвимой совести.
Итак, отпетый гуляка и дебошир преображается в почтенного кардинала, что все окружающие почему-то воспринимают как должное. Может быть, действительно, так должно?
Став кардиналом, Родриго Борджиа входит во вкус положения князя Церкви и очень скоро становится обладателем несметных богатств, разумеется, вследствие участия в самых сомнительных спекуляциях. По-иному на планете Земля внезапно разбогатеть невозможно, если не считать, конечно, в качестве источников дохода ограбление банка, разбой на большой дороге, организацию финансовой «пирамиды» и т.п.
КСТАТИ:
«За каждым быстро нажитым богатством стоит преступление».
Оноре де Бальзак
Ну и что? Кого из преступников можно было бы смутить подобными высказываниями? Да и вообще — смутить…
Новоиспеченный кардинал, спешно пополняя свою сокровищницу, не забывал и о простых жизненных радостях. Среди довольно многочисленного контингента его сексуальных партнерш была замужняя римлянка Ванноцца Катанеи, которая родила от него трех сыновей — Чезаре, Хуана и Жоффре, а также дочь Лукрецию. Видимо, эта Ванноцца представляла собой в каком-то плане нечто выдающееся, если Родриго Борджиа поддерживал с ней связь столько лет, да еще и официально признал своими всех этих детей.
Едва ли сам он знал, сколько у него вообще детей, при такой беспутной жизни, но этих он все же выделил из общей массы.
А жизнь его, судя по свидетельствам хронистов, была весьма и весьма насыщенной…
Письмо Папы Пия II кардиналу Родриго Борджиа 2 июня 1460 года
«Возлюбленный сын, Мы узнали, что Вы, забыв о высоком Вашем положении, присутствовали четыре дня назад (с семнадцати до двадцать двух часов) в саду Джиованни де Бичи, где было и несколько жительниц Сиены, живущих в мирской суете…
Мы слышали, что Вы наблюдали за их распутными танцами, что ни в одном из любовных соблазнов не было недостатка, и Вы вели себя как мирянин. Стыд мешает мне говорить о происшедшем, ибо не только такие деяния, но даже упоминание о них недопустимо рядом с Вашим именем. Я знаю, что мужья, отцы, братья и родственники этих молодых женщин и девушек не были приглашены, чтобы ничто не помешало Вашей похоти. Вы не только присутствовали на этой оргии, Вы ее вдохновляли и руководили ею».
Никакой ответной реакции.
А в 1492 году распутный кардинал Родриго Борджиа добивается избрания его понтификом. И он избран! Отныне он называется Папой Александром VI(правил 1492—1503 гг.), и в этой роли он заявляет о себе как об одной из самых одиозных фигур эпохи Возрождения.
Используя свои папские возможности, Александр VI буквально ограбил Италию, да и весь католический мир, а что до сексуальных удовольствий понтифика, то, судя по отзывам современников, он подчинил этим целям, как говорится, все живое и теплое.
При этом он не забывал своего официального потомства. Старший сын, Чезаре, по решению отца, посвятил себя духовной карьере, а Хуан и Жоффре стали владетельными сеньорами в Испании. Младшей, Лукреции, была уготована особая роль, но ее пора еще не пришла…
Чезаре получил хорошее воспитание в Риме, затем был отправлен в Перузу, где изучал право и философию. Король Арагонский (разумеется, под давлением Александра VI) признал законность его происхождения и присвоил ему право быть подданным королевств Арагона и Валенсии. Вскоре он получает должность каноника в Валенсии, а еще через некоторое время — архиепископа.
Он становится правой рукой отца во всех его делах и оставляет недобрый след в Истории как беспощадный устранитель всех, кого папский престол счел неудобным или лишним. В число таких людей зачастую попадали первые лица многочисленных мелких итальянских государств, кардиналы, вельможи, военачальники — все, чьи жизни были признаны ненужными или нежелательными.
Некоторые историки, умиленные целью объединения Италии, чего вроде бы добивались эти дьявольские отец и сын, пытаются смягчить их вину: дескать, время-то какое, а тут еще и раздробленность, как же было ее преодолеть, не запачкав рук… Далась им эта раздробленность… Ревнители коллективизации… Это все равно, что насильственным путем объединить несколько хуторов в колхоз… Все собиратели земель во все времена руководствовались только лишь стремлением подобрать то, что плохо лежит. Или отобрать его у законных хозяев, предварительно устранив их…
Что они, Чезаре Борджиа и его батюшка Александр VI, и делали, не останавливаясь ни перед чем. В самом буквальном смысле слова. Излюбленным средством решения ими любых проблем был яд. Отравляли они со знанием дела, масштабно, дерзко, с применением самых разнообразных подручных средств. Недаром же фамилия Борджиа стала синонимом понятия «коварный отравитель».
Чезаре, правда, пользовался не только ядами: эта капризная натура не терпела однообразия ни в чем, включая и убийство. Например, своего брата Хуана он зарезал. Так же он поступил и с целым рядом других людей, либо не вписавшихся в его жизненные планы, либо попросту вызвавших его неудовольствие.
Например, когда некий дон Жуан де Червильоне отказался уступить ему на время свою жену (только-то!), Чезаре приказал отрубить ему голову прямо посреди людной улицы. И данный случай далеко не оригинален.
Это был достойный сын своего отца, унаследовавший от него не только жестокость, коварство, вероломство и тому подобные «достоинства», но и болезненное сластолюбие. Не удовлетворившись всеми возможными вариантами сексуальных связей на подвластных ему территориях, Чезаре сделал своей постоянной партнершей родную сестру Лукрецию. Правда, ему пришлось делить ее ласки с их отцом, Папой Александром VI, но эта ситуация лишь добавляла остроты удовольствиям, которым предавалось трио кровосмесителей.
Поэт Понтано писал, что донна Лукреция приходилась Папе Александру VI одновременно «дочерью, женой и невесткой».
Они любили устраивать и массовые оргии, о чем свидетельствуют записи хронистов того времени.
ФАКТЫ:
«Вечером 30 октября 1501 года в покоях графа Валентино (Чезаре Борджиа) в папском дворце был праздник. На нем присутствовали пятьдесят проституток высшего класса. После трапезы они танцевали со слугами и гостями. Сначала все были в платьях, но потом совершенно обнажились. Когда гости закончили есть, горящие свечи со стола переставили на пол, и голым куртизанкам швыряли каштаны, чтобы те подбирали их, ползая между подсвечниками на четвереньках.
Папа, граф и его сестра Лукреция наблюдали за этим зрелищем. Коллекция шелковых шарфов, чулок и брошей предназначалась в награду тому, кто совершит наибольшее количество соитий с проститутками. Зрители, бывшие судьями, вручали победителям призы».
«В город явился крестьянин с двумя кобылами, нагруженными дровами. Когда они появились на площади Святого Петра, какой-то папский слуга, пробегая мимо, схватился за поводья, сбросил поклажу и отвел кобыл в маленький дворик за дворцовыми воротами. Там были выпущены четыре жеребца без седел и уздечек. Они бросились к кобылам, передрались между собой, кусаясь и лягаясь с громким ржанием, и покрыли кобыл с яростным пылом. Папа наблюдал за этим из окна своих покоев, Лукреция была рядом с ним. Оба хохотали до упаду и открыто проявляли свое удовольствие».
Записи в дневнике епископа Бурхарда, папского церемониймейстера.
А. Борель. Подставка
Почтенный епископ Бурхард упоминал еще о всякого рода «насилиях, непотребных действиях, совершаемых во дворце Святого Петра, бесчестных вещах, творимых с подростками и юными девушками, о проститутках, допущенных ко двору, и папских детях, рожденных от инцеста».
Ну и что? Вот если бы вывели на сцену какого-нибудь экзотического праведника из списка власть имущих, тогда стоило бы ахать, охать и анализировать причины и следствия, а так… рутина.
Папа Александр VI и его сынок Чезаре несколько раз выдавали Лукрецию замуж, преследуя опять-таки благие цели объединения итальянских земель. При этом оба они, естественно, продолжали с нею сексуальные игры. Третьего ее мужа Чезаре убил лично, не уступая такого удовольствия слугам.
Весной 1503 года Папа Александр VI и Чезаре устроили пышный пир в честь нескольких кардиналов, которых они решили отправить на тот свет, но по ошибке оба. отведали отравленного вина, вследствие чего старшее чудовище умерло на месте, а младшее, хоть и с трудом, но оклемалось.
Когда был избран Папой Джулиано делла Ровере (Юлий II), заклятый враг Чезаре Борджиа, тот купил себе жизнь ценой всех сокровищ своего отца и отречения от прав на герцогство Романья.
Далее он скитается, два года содержится в качестве пленника в испанском замке Медина дель Кампо, бежит оттуда к королю Наварры и 12 марта 1506 года в конце концов погибает в бою. Это был, пожалуй, единственный его поступок, не проклятый человечеством.
КСТАТИ:
«Он хвастается, что происходит по боковой линии от Авеля. Все правильно, он — потомок Каина».
Станислав Ежи Лец
А вот субъект совсем иного плана.
Франциск I (1494—1547 гг.), король Франции с 1515 года, зафиксирован Историей как не очень серьезный человек, но одержимый идеей абсолютной монархии. Для воплощения этой идеи он ничего подлинно исторического не предпринял, разве что в сфере правил внутреннего распорядка своей резиденции.
Он активно участвовал в европейских разборках, не преследуя далеко идущих политических целей, а так, скорее, за компанию. В 1515 году он совершил поход в Италию и даже одержал победу в битве под Мариньяно, однако второй его поход завершился бесславным пленением со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Франциск I был известен как монарх, склонный к заключению совершенно неожиданных договоров (например, с турецким султаном или Венецианской республикой), которые аннулировались с такой же сказочной быстротой, с какой и заключались. Векторы его внешней политики постоянно пребывали в хаотическом движении, в котором никто не мог установить хоть какую-то закономерность.
Но он еще известен как щедрый покровитель Рабле, Челлини и Леонардо да Винчи, как инициатор строительства роскошных дворцов в Шамфоре, в Сен-Жермен и Фонтенбло, как организатор экспедиции Жака Картье к берегам Канады, но прежде всего этот персонаж запомнился как блестящий рыцарь, жаждущий подвигов и бранной славы, а в итоге вполне удовлетворившийся славой неутомимого оплодотворителя придворных дам.
Он превратил королевский двор в некую помесь гарема и публичного дома, помесь довольно странную, впрочем, под стать хозяину. Как говорили тогда, «он превратил французских баронов в своих лакеев, а их жен — в одалисок». Собственно говоря, не всех баронов, а только тех, кто стремился к придворной карьере, кто хотел жить в Лувре на всем готовом, ни за что не отвечая и в то же время обладая вполне реальным влиянием, которое приносило немалые барыши.
Так что, за все это не нужно было платить?
И не следует усматривать здесь трагедию подневольного человека.
Придворными становятся только лишь по доброй воле, а скорее по недоброй, желая отхватить кусок пожирнее и не останавливаясь ни перед чем на этом пути, где дорожными указателями могли бы быть: «Клевета», «Вероломство», «Ложь», «Лесть», «Подкуп», «Лицемерие» и т.д. и т.п. Так что не стоит сочувственно вздыхать, читая о моральных страданиях униженного и «обесчещенного» царедворца. Невозможно обесчестить того, у кого нет этой самой чести.
КСТАТИ:
«Человеку невозможно жить честно и в то же время в достатке и уважении».
Генри Торо
Франциск I заставил всех желающих называться придворными, и при этом имеющих красивых жен или дочерей проживать непременно в Лувре. Кроме них, по свидетельствам современников, в Лувре проживала масса дам, преимущественно жен всякого рода чиновников. У короля имелись ключи от всех комнат дворца, так что он мог беспрепятственно навещать любую из них. Естественно, далеко не все мужья были в восторге от такого положения, но свое отношение к нему держали при себе.
Известно, правда, что один из придворных пригрозил жене смертью, если она отдастся королю. Узнав об этом, Франциск как-то ночью ворвался в его спальню с мечом в руке и попросту вышвырнул из постели, а сам тут же занялся его женой. С тех пор, как сообщает хронист, эта дама наконец-то обрела душевный покой, так как муж не только не препятствовал ее любовным играм с королем, но и всячески им способствовал.
КСТАТИ:
«Благородно только то, что бескорыстно».
Жан де Лабрюйер
Английский коллега Франциска Первого — скандально известный, одиозный Генрих VIII (1491—1547 гг.), беспощадный и безоглядный тиран. Нужно заметить, что его тирания носила сугубо личный характер, т.е. она была основана исключительно на скверности характера, а не на государственной пользе или, скажем, на агрессивной религиозности.
Впрочем, его многочисленным жертвам от этого легче не становилось.
Рослый, импозантный, энергичный, он в первые годы своего правления пользовался всеобщим расположением, а это, при недостатке самокритичности и воображения, способно сыграть злую шутку с кем угодно, и Генрих VIII не стал исключением из общего правила.
В 1509 году он женился на Екатерине Арагонской, вдове своего брата Артура. Так как формально он с ней состоял в родстве первой степени по боковой линии, то для заключения брака требовалось специальное разрешение Папы Римского. Учитывая то, что невеста была дочерью короля Испании Фердинанда II Католика, чье прозвище говорило само за себя, а жених был настолько ревностным католиком, что даже написал книгу, обличающую Лютера и его еретическое учение, Папа дал разрешение на этот брак и, кроме того, присвоил Генриху VIII почетный титул «Защитник веры».
Они прожили вместе около двадцати лет. Конечно, любвеобильный Генрих «осчастливил» за это время не одну сотню женщин, к чести своей, не делая различий между скотницами и герцогинями, но конфликтов между супругами, по крайней мере из-за этого, не наблюдалось.
И продолжалось бы все это неизвестно сколько времени, если бы не появилась во дворце новая фрейлина, очаровательная насмешница Анна Болейн. Девушка была очень не проста, ни по происхождению, ни по образу мыслей, ни по опыту придворной жизни, который она приобрела в ранней юности при французском дворе (Франциска I, между прочим). Короче говоря, девица, как говорят, не промах.
Есть данные, на которые ссылался Виктор Гюго, о том, что у Анны Болейн было шесть пальцев на левой руке. Возможно, эта деталь не имеет никакого значения, а возможно, означает очень и очень многое.
Так или иначе, юная леди Анна резко отличалась от привычных объектов королевской похоти, настолько резко, что король вдруг проникся мыслью сделать ее своей законной женой. Эта совершенно нелепая мысль завладела всем его существом, и он со всей решительностью начал воплощать ее в жизнь.
Разумеется, Анна Болейн, вдруг увидевшая вполне реальную перспективу стать королевой Англии, лезла из кожи вон, чтобы приблизить этот вожделенный миг.
Когда Генрих VIII начал хлопотать перед Папой о разводе с Екатериной Арагонской, тот уклонился от принятия решения по этому вопросу, не желая ссориться из-за сексуальной блажи «этого борова» с императором Священной Римской империи, племянником Екатерины Арагонской.
Генрих продолжал настаивать на разводе, аргументируя свою настойчивость муками совести, не позволяющей ему, верному и доброму католику, состоять в незаконном браке с вдовой своего брата, то есть со своей родственницей.
Папа продолжал уклоняться от прямого ответа на поставленный вопрос, и вот тогда в Англии произошла Реформация. Все эти глубинные исторические процессы и объективные причины — бред сивого мерина! Когда Генриху надоело ждать от Рима разрешения на развод, да еще когда при этом объект вожделения уклоняется от близости, ссылаясь на головную боль, которая пройдет только после венчания, нетерпеливый монарх воскликнул: «Ах, так? Какой-то там Папа Римский будет решать мою судьбу?! Да в гробу я его видал!» Или что-то в таком роде… И он объявляет себя главой Церкви на вверенной ему Богом территории. Вот так, ни больше, ни меньше!
Так в Англии состоялась Реформация и родилась Англиканская Церковь. Отныне была упразднена власть Папы, богослужение велось на английском языке, священники имели право жениться, звание епископа сохранялось, а звание монаха упразднялось. И не потребовалось никаких соборов, споров и подсчета голосов. Сказано — сделано.
Развод Генриха с Екатериной Арагонской был совершен с рекордной скоростью накануне его венчания с Анной Болейн.
Правда, вскоре после брачных торжеств пришлось казнить весьма известных людей, которые отказались принять только что сочиненную религию, таких как Томас Мор, кардинал Уолси и др., но это — детали, которые не омрачили семейного счастья короля.
Но довольно скоро это счастье поднадоело Генриху, и он начал подумывать о том, как бы избавиться от наскучившей красотки, которая мало того что проявляла недопустимую независимость суждений, так еще и родила девочку вместо обещанного мальчика.
Долго обдумывать что-либо было не в характере бравого короля и одновременно главы Англиканской Церкви, так что вскоре королева была обвинена в преступной связи с целой сотней мужчин и в организации заговора с целью лишения короля его драгоценной жизни.
Был организован громкий показательный процесс над группой «заговорщиков» из числа придворной знати, которые «признались» в том, что были еще и любовниками королевы и что она обещала якобы выйти за них замуж после благополучного убийства Генриха VIII.
Несмотря на абсолютное отсутствие каких бы то ни было улик, высокий суд приговорил несчастных к «квалифицированной» казни — повешению, снятию еще живыми с виселицы, сожжению внутренностей, четвертованию и обезглавливанию. Правда, король проявил особую милость к осужденным, заменив «квалифицированную казнь» простым отсечением головы.
Вот здесь-то Англию ожидал еще один сюрприз. Дело в том, что отсечение головы там осуществлялось при помощи секиры, тогда как в соседней Франции орудием палача был меч. Генриху меч показался предпочтительней примитивного топора, и поэтому он решил впредь отсекать английские головы тоже мечом. Действительно, чем английские головы хуже французских?
И вот нововведение решено было опробовать на нежной шее некогда обожаемой Анны Болейн. Ввиду отсутствия в Англии достаточно опытныхспециалистов пришлось заказать палача в Кале. Специальным кораблем его доставили в порт Саутгемптон, а затем, привезли в Лондон, где он с блеском продемонстрировал свое искусство. Головы у Анны Болейн как не бывало!
Большой, однако, забавник был этот Генрих VIII! В день казни Анны Болейн он обвенчался с некоей Джейн Сеймур, девушкой не очень хорошего происхождения, но и не такой самоуверенной и языкатой, какой была Анна Болейн.
Собственно, дело тут не в девушке, посредством которой король стал родственником сельского кузнеца, ладно, в конце концов, кузнеца, а не лакея или торговца, дело не в этом, а в том, что шел 1536 год, то есть прошло более 320 лет действия Великой Хартии вольностей, которой так гордились (и по сей день гордятся) англичане! Чем тогда гордиться, если вот так, запросто можно обвинить кого угодно и в чем угодно, а судьи послушно вынесут любой угодный деспоту приговор? Всякое бывало в Истории, так что не было бы в этом ничего из ряда вон выходящего, если бы тот же Генрих VIII,решив избавиться от поднадоевшей супруги, подсыпал ей в питье чего-нибудь «избавительного» или подослал верного человека, умеющего хорошо владеть кинжалом. Так нет же, устраивается смехотворный судебный процесс, насмешка над правосудием, над всеми английскими вольностями и законами, плевок в лицо палате лордов и т.д. И все это сходит с рук…
Азиатщина, причем самая дремучая.
КСТАТИ:
«Когда дикари Луизианы хотят сорвать плод с дерева, они срубают дерево под корень и тогда срывают плод. Таково деспотическое правление».
Шарль де Монтескье
В ликвидации Анны Болейн принимал самое активное участие государственный секретарь Томас Кромвель, который оперативно сфабриковал криминальное дело против нее и «антинародной» группы любовников. Дело, конечно, было шито белыми нитками и развалилось бы во мгновение ока, если бы в тогдашней Англии имел место хоть слабый бы намек на правосудие или на чувство собственного достоинства у членов парламента, но тогда другого и не требовалось.
Кромвель очень много сделал для укрепления королевской власти и для придания ей того характера, который в полной мере проявился в деле Анны Болейн.
Генрих VIII, с одной стороны, высоко ценил помощь госсекретаря, но, с другой, эта помощь начала его раздражать. Подобно всем низким натурам, напрочь лишенным чувства справедливости, Генрих начал считать, что он и сам мог бы справиться с такими делами, а этот заносчивый умник теперь, видите ли, цены себе не сложит…
А тут еще вот такая незадача: Джейн Сеймур умирает при родах, успев, правда, подарить своему мужу наследника престола, но все же умирает, значит, возникает проблема поиска новой королевы. И тут Кромвель выступает с предложением, которое, по его словам, является универсальным ключом к решению множества задач. Он предлагает королю жениться на немецкой принцессе Анне Клевской. Этот брак должен стать залогом прочного союза с германскими государствами и германскими протестантами, что особенно важно ввиду образования мощной антианглийской коалиции в составе двух католических держав — Франции и Испании. Для Генриха все эти премудрости были раздражающе сложны, но сама идея женитьбы на «дебелой немке» пришлась ему по вкусу.
Дабы не покупать кота в мешке, решено было отрядить на родину невесты знаменитого живописца Ганса Гольбейна (1497—1543 гг.) с поручением зафиксировать внешность Анны и предоставить портрет на суд жениха.
Но художник — не фотограф, делающий снимки на документы. Великий Гольбейн изобразил на полотне то, что он скорее почувствовал, чем увидел воочию в этом образе, и когда Генрих VIII взглянул на портрет, решение жениться созрело тут же и бесповоротно.
Вскоре невеста прибыла в Англию. Генрих галантно выехал ей навстречу, и вот в Рочестере, в тридцати милях от Лондона, они увиделись…
Первым желанием короля было тут же, собственноручно отрубить голову живописцу Гансу Гольбейну, так как невеста настолько отличалась от своего портрета, что видавший виды Генрих чуть не плакал от отчаяния и обиды.
Он заявил придворным, что никогда не женится на «этой кобыле», но потом изменил свое решение из боязни поссориться с немцами. Однако, как вскоре выяснилось, слухи об антианглийской коалиции Франции и Испании оказались сильно преувеличенными, так что, в принципе, отделаться от «кобылы» можно было достаточно просто и без особых дипломатических последствий.
Но прежде нужно было избавиться от Кромвеля. Сказано — сделано. Кромвель во мгновение ока оказывается узником Тауэра, его имущество конфисковывается, а все заслуги аннулируются ввиду открывшихся «фактов» ереси, государственной измены и прочих проявлений злокозненности.
Ему предлагается облегчить свою участь, подписав заявление о том, что король Генрих VIII неоднократно говорил в его присутствии о том, что «не исполнял своих супружеских обязанностей» по отношению к Анне Клевской, которая, исходя из этого, осталась в своем добрачном состоянии, а следовательно, не является женой короля в буквальном смысле этого слова. Несомненная ложь. Учитывая характер и наклонности Генриха VIII, просто невозможно предположить, будто он был настолько принципиален, что отказался от возможности хотя бы раз проинспектировать сексуальные способности «кобылы». Но дело не в этом.
Кромвель подписал все, что ему дали на подпись, после чего ему сообщили, что король в виде особой милости избавил его от повешения и сожжения на костре, разрешив ограничиться отсечением головы.
Вскоре его голову отсекли, а королеве объявили, что она разведена, правда, с назначением ей пенсии в 4 000 фунтов стерлингов и присвоением почетного звания «сестры короля».
А Генрих VIII незамедлительно женился на восемнадцатилетней Екатерине Говард, которая менее чем через два года после свадьбы была обезглавлена по обвинению в развратном поведении, несовместимом со званием королевы Англии.
Далее началась череда казней разного рода государственных преступников и еретиков. Парламент принял специальный билль, согласно которому осужденных католиков надлежало вешать, а вот лютеран — сжигать заживо.
Считается, что за годы правления Генриха VIII было повешено не менее 72 000 человек, только повешено, не считая сожженных заживо и обезглавленных.
Его последняя, шестая жена, Екатерина Парр, едва не угодила на эшафот за какое-то высказывание, вызвавшее неудовольствие ее кровожадного супруга.
Сам-то он себя таковым не считал.
КСТАТИ:
«Если Бог все знает и может отвратить всякого заблудшего от заблуждения, то почему он этого не делает? И почему, если Бог не отвращает от заблуждения, то грех падает не на Бога, а на человека?»
Пьетро Помпонацци
Вопрос, конечно, любопытный, но, на мой взгляд, аморальный: если человек не в состоянии удержаться от неблаговидного поступка, то пусть вся ответственность падет на его голову, а не на чью-то чужую, тем более голову Бога. С другой стороны, хорошо было бы, если бы Бог останавливал таких как Борджиа или Генрих VIII в самом начале их убийственного пути. Хорошо бы. Но, опять-таки, если многие тысячи окружающих терпят вот такое, то, может быть, так им и надо?
И вот что самое, пожалуй, печальное: все эти «многие тысячи окружающих» совершенно одинаковы в своих проявлениях независимо от времени, страны, религии и любых других условий. Вот они-то и создают тот вакуум, который непременно заполняется деспотами, а потом они страдают от беспредела власти, ненавидят ее, воспевают подвиги сопротивляющихся ей бандитов типа Робин Гуда или Стеньки Разина, с нетерпением ждут избавителя, который приходит только лишь затем, чтобы занять место предыдущего деспота, да так занять, чтобы эти «многие тысячи» с теплым чувством вспоминали о не таком уж плохом былом…
КСТАТИ:
«Решения проблем могут умирать. Сами же проблемы остаются вечно живыми».
Гаральд Геффдинг
Экзотический персонаж. Правитель ацтеков Монтесума II Младший (1466—1520 гг.).
Став главой государства, он сосредоточил в своих руках гражданскую, военную и религиозную власть.
Сразу же после инаугурации Монтесума приказал отстранить от дел всех тех, кто служил его предшественнику, абсолютно всех, включая курьеров, слуг, старейшин общин и т.п.
Все бы ничего, но только там, в доколумбовой Мексике, «отстранить от дел» означало — «ликвидировать», что и было сделано со всем тщанием.
Монтесума поставил перед собой задачу объединения всех племен, населяющих огромную страну под верховенством ацтеков. Понятное дело, эти племена вовсе не сгорали от желания обрести статус рабов, поэтому «святое дело объединения» сопровождалось постоянными военными походами, многими тысячами погибших защитников племенной независимости и столь же многими тысячами пленных, предназначенных для жертвоприношений грозным ацтекским богам.
ФАКТЫ:
Мексиканские жрецы доколумбового периода в отправлении религиозных обрядов достигали такого уровня холодной жестокости, который в свое время потряс даже испанских конкистадоров, людей далеко не милосердных и знакомых с методами европейской инквизиции.
Храмы были уставлены страшными идолами, окрашенными человеческой кровью. Капища бога Вицлипутли украшались черепами принесенных ему в жертву людей. Полы и стены этих капищ были покрыты толстым слоем засохшей крови. Перед статуей этого божества всегда лежало человеческое сердце, еще хранившее тепло своего бывшего обладателя. Понятно, что сердца постоянно обновлялись… Жрецы носили одеяния, сшитые из человеческой кожи. Обряд жертвоприношения проходил следующим образом. Главный жрец направлялся к жертвеннику, держа в руке большой нож, выточенный из куска кремния; за ним шел второй жрец с деревянным ошейником, а еще четверо жрецов замыкали процессию.
Четверка замыкающих останавливалась по обе стороны большого пирамидального камня. На этот камень клали человека таким образом, что вершина пирамиды давила ему на поясницу, и тело получало изгиб, облегчающий вспарывание живота.
Четверо жрецов держали жертву за руки и за ноги, пятый надевал ей на шею деревянное кольцо, а затем главный жрец каменным ножом вспарывал живот и, вырвав из груди жертвы сердце, посвящал его Солнцу.
Процедура была многочасовой, так как Солнцу требовалось посвятить не менее полусотни сердец.
Мы привыкли читать о жестокостях испанских конкистадоров, но ради элементарной справедливости следует заметить, что те жестокости, с которыми они столкнулись при первом же знакомстве с мексиканскими религиозными обрядами, не шли ни в какое сравнение с их собственными.
Во время одного из самых первых своих завоевательных походов Монтесума неожиданно приказал главному военному вождю срочно возвратиться в столицу и обезглавить всех воспитателей его детей, компаньонок многочисленных жен, а также других дворцовых женщин, чтобы тут же заменить их новыми. Зачем? А чтобы проверить, насколько оперативно и точно исполняются его приказы, не более того.
Вот этого уже не требовали религиозные правила. Это была сугубо частная инициатива человека, наслаждающегося безграничной властью над себе подобными.
Он покорял соседние племена с какой-то болезненной жестокостью, которая вызывала изумление даже у его сподвижников, отнюдь не страдающих альтруизмом.
Монтесума часто (и совершенно добровольно) исполнял обязанности главного жреца при жертвоприношениях (то есть именно он вспарывал живот жертвы).
Однажды, после усмирения непокорного племени уэшотцинков, было устроено массовое жертвоприношение военнопленных, поразившее всех приближенных Монтесумы своей неоправданной жестокостью и нарушением установленного ритуала. Пленных разделили на три группы. Первая была принесена в жертву обычным способом (рассекание груди и вырывание сердца). Вторую группу сначала поджаривали на медленном огне, а затем уже лишали сердец, а третью расстреливали из луков. Монтесума был очень доволен, но в народе пошли разговоры о том, что жертвоприношение — вовсе не казнь, так что был утрачен священный смысл древнего ритуала. Конечно, эти разговоры велись глухим шепотом, но сам факт их возникновения был симптомом, на который следовало бы обратить внимание. Но Монтесуме было не до того: поступили сведения о появлении каких-то таинственных пришельцев, в которых жрецы, посоветовавшись, признали богов, покинувших Мексику много столетий назад и пообещавших вернуться когда-нибудь. Это был отряд испанских конкистадоров.
Испанцы повели себя так, что очень скоро утратили ореол божественности и стали восприниматься лишь как жестокие и алчные незваные гости. И вот тут-то великий вождь, военачальник и жрец Монтесума II продемонстрировал полный паралич воли и элементарного достоинства первого лица государства. Он призвал своих соотечественников смириться и покорно принять власть завоевателей, за что был этими же соотечественниками побит камнями, до смерти, разумеется.
КСТАТИ:
«Кто кажется страшным, тот не может быть свободным от страха».
Эпикур
Еще один страшный человек с правами казнить и миловать — внук Ивана III и Зои Палеолог, великий князь «Всея Руси» Иван IV, прозванный Грозным (1530—1584 гг.).
Если рассматривать эту личность в контексте всех реалий его эпохи, то мы не увидим ничего из ряда вон выходящего ни в злодействах, ни в тех деяниях, которые историки традиционно считают положительными. Обыкновенный деспот эпохи Возрождения, четко вписывающийся в рамки понятия «типичный представитель самодержавной власти».
И он никак не более Грозный, чем, скажем, Генрих VIII или Карл IX, просто таков сложившийся стереотип. А то, что его образ был так горячо любим Сталиным, увидевшим в нем своего рода предтечу, можно объяснить, во-первых, тем, что он свой, отечественный, и, во-вторых, недостатками сталинской эрудиции. Например, Филипп II, «король-паук», покровитель испанской инквизиции, замучил и отправил на тот свет гораздо больше безвинных людей, а Генрих II был куда более взбалмошным и преуспевшим в садистских проявлениях, о чем, возможно, не читал ни Сталин, ни кто-либо из его пролетарско-местечковых референтов.
А грозный Иван Васильевич, как и все представители этой социальной группы, в детстве мучил животных, издевался над слугами и ставил первые сексуальные опыты над подневольными женскими телами.
16 января 1547 года его венчали на царство, и с этого венчания титул царя на Руси стал считаться легитимным, так как был подтвержден специальной грамотой Константинопольского патриарха. Грамота, правда, была получена лишь через четыре года после акта венчания на царство, но — как говорится, лучше поздно, чем никогда. Вскоре Иван женился на Анастасии Романовой, с которой прожил тринадцать лет, не отмеченных особо важными событиями, если, конечно, не считать таковыми страшный пожар, уничтоживший практически всю Москву, кроме Кремля, и, как последствие пожара — уничтожение всех родственников царя по материнской линии, обвиненных в поджоге, причем уничтожал не кто-нибудь, а народ, убитый горем, оставшийся без крова и кипящий жаждой мести виновникам несчастья, которые, конечно же, должны быть, иначе, если таковые не отыщутся, тогда вообще… безнадега… выходит, Божья кара, а она не бывает несправедливой… нет, лучше все-таки отыскать супостатов…
Универсальная формула реакции масс на негативное явление.
В окружении царя появились новые люди, которые, конечно же, по моде всех времен и народов, были рано или поздно казнены.
При этом нестерпимо терзают алчное воображение земли, лежащие вокруг, лежащие в общем-то плохо, а посему сам Бог велел их подобрать под царскую руку, а то как-то непрестижно звучит, если честно: «Царь Московского княжества»…
16 июня 1552 года Иван выступил в поход на Казань, столицу татарского ханства, а 2 октября, после осады и штурма, город был подвергнут ужасной резне. А, собственно, кто и когда видел иную, не ужасную резню? Резня как резня, что уж тут поделать…
В 1556 году московское войско захватывает Астрахань и, естественно, всю территорию Астраханского ханства и поволжские степи до самого Каспийского моря.
Затем начинается вялотекущая Ливонская война, которая в начале своем отмечена была взятием Нарвы и еще двадцати городов, а затем забуксовала, потому что Дания, Польша и Швеция осознали, что произойдет после того, как азартный русский царь покончит с относительно слабым Ливонским орденом, и укрепили линию сдерживания его молодых амбиций. Нормальный процесс мировой Истории, которой скучно без конфликтов…
КСТАТИ:
«Когда, наконец, человечество дождется эпох, в дни которых ложно понятая мужественность не будет превращать мужчину в свирепого захватчика, в кичащегося своей грубостью драчуна, в помесь индюка с тигром?»
Даниил Андреев
Ю. Ш. фон Карольсфельд. Победа Михаила над драконом
Наверное, никогда. Да и кто знает, что будет с миром, если из мужского начала исключить такое понятие как «свирепый захватчик»? Иное дело — мера, процентное содержание этого понятия в характере мужчины, как, например, содержание кислорода в воздухе. Если его больше, чем необходимо для жизни, это создает угрозу. Все дело в пропорциях.
Но есть и другое свойство, сопутствующее в некоторых случаях мужской агрессивности как ее компонент. Вот здесь-то самое, казалось бы, незначительное нарушение необходимых пропорций приводит к ужасающим последствиям, зачастую непоправимым. Речь идет о жестокости.
Сама по себе жестокость является совершенно необходимым элементом многих человеческих проявлений, называясь при этом «разумной жестокостью».
Она понятна и естественна, если занимает должное место, не становясь самоцелью и объектом любования, как это воплотилось в характере Ивана Грозного. Ведь одно дело — отдать приказ о чьей-либо казни, и совсем другое — любоваться этой казнью, вникать во все подробности агонии, смаковать их…
Во все времена естественным последствием взятия войсками какого-либо города было его разграбление — плата победившим воинам за перенесенные опасности, раны, горечь утрат своих товарищей и т.п. В некоторых случаях командующий отдавал приказ убить какую-то часть населения взятого города (иногда — большую). Не будем рассматривать нравственный аспект ситуации — он абсолютно понятен и однозначен, как понятна ее мотивация: плата победителям, наказание за упорное сопротивление, устрашение жителей других городов противника, устранение данной административно-военной единицы с поля военной игры…
Ну, а если город не оказывает сопротивления? Если он гостеприимно распахивает навстречу войску противника свои ворота? Если за всем этим не кроется какая-то хитроумная западня, а все происходит так, как декларируется, с искренними проявлениями полной покорности пришельцам, как тогда расценивать резню, акты вандализма (не грабежа, а вандализма!), массовые изнасилования?
Тогда на первый план выступает личность командующего победившим войском, потому что все происходящее в данном городе санкционировано им и ни кем иным. Ссылки на то, что солдат — существо грубое, и поди останови его в захваченном городе — чушь, нелепая выдумка недобросовестных биографов этого командующего. Что бы там ни происходило, но публичный расстрел на городской площади пяти-шести зачинщиков насилия или просто насильников, пойманных на месте преступления, — надежнейшая гарантия того, что отныне город может спать спокойно. Следовательно, проблема состоит не в солдатском произволе, а в особенностях личности того, кто принимает решения.
Все вышесказанное в полной мере касается многих подробностей царствования Ивана Грозного, которого одни историки считают кровавым чудовищем, русским Нероном, другие — воплощением идеи безграничной свободы, третьи — трусливым и недалеким тираном, четвертые — рачительным хозяином и приумножителем богатств земли Русской, пятые — психически нездоровым человеком, глубоко страдающим от проявлений своего страшного недуга в минуты прояснения сознания и т.д.
Прежде всего, конечно, нужно, оценивая чьи бы то ни было деяния, отрешиться от понятий «свой» или «чужой». Подросток, зарезавший прохожего за то, что тот отказался дать ему закурить, совершил деяние, заслуживающее смертную казнь, и не имеют никакого значения ни страна, где это произошло, ни семья, в которой он воспитывался, ни его оценки в классном журнале. Значение имеет, в данном случае, преступление, а не тот, кто его совершил…
Биографию Ивана Грозного можно разделить на два периода: до смерти его первой жены Анастасии и после этой смерти, когда миру вдруг предстал совершенно иной, новый человек, у которого, если сравнивать его с прежним Иваном IV, как говорится, «поехала крыша». Да, он проводил довольно жесткую политику, да, он — дитя своего времени, и потому нет нечего удивительного в его поощрении казанской или астраханской резни после взятия этих городов, как нет ничего удивительного в казнях политических противников, явных или мнимых. Там, по крайней мере, наличествовали логически обоснованные мотивы, но вот после смерти жены его поведение во многом можно назвать неадекватным.
Он начинает убивать всех подряд, и лично, и с помощью своих подручных. Его жертвами стали: преподобная Мария с пятью сыновьями, Иван Шишкин с женой и детьми, князь Дмитрий Овчинин, князь Дмитрий Кашин (убит на пороге церкви), князь Михаил Репнин (убит во время чтения Евангелия), Дмитрий Курлятев с женой и малыми детьми, священник Благовещенского собора Сильвестр, советник Алексей Адашев, а также князья суздальские, ростовские, ярославские, полоцкие и т.д.
В то же самое время он заявляет: «Чтобы охотиться на зайцев, нужно множество псов; чтобы побеждать врагов — множество воинов; кто же, имея разум, будет без причины казнить своих подданных!»
В том-то и дело, что без причины, просто так, от плохого настроения или головной боли. Бесспорно, для поддержания должного порядка в стране казни были необходимой мерой, но неужели трудно было находить людей, действительно заслуживающих наказания за свои деяния? Думается, что их было вполне достаточно, и тем не менее…
Он хорошо понимал необходимость демонстрации жестокости, которая как бы подтверждает естественность, природность существующей власти. Например, в Османской Империи была своеобразная норма, — 250 публичных казней в месяц, — которая была призвана поддерживать на должном уровне престиж власти.
Видимо, масса усматривает в жестокости своего правителя нечто подспудно желаемое ею, вынашиваемое, но нереализованное из-за страха наказания или вообще недостатка силы духа.
КСТАТИ:
«Есть много жестоких людей, которые чересчур трусливы для жестокости».
Фридрих Ницше
Так уж повелось, что масса склонна принимать гуманность правителя за его слабость, а вот чего-чего, но слабости она не простит своему «отцу». Кроме того, гуманность абсолютно чужда массе, поэтому при контакте с ее (гуманности) проявлениями масса испытывает лишь негативные эмоции, что нельзя не учитывать тем, кто собирается его руководить.
Например, с точки зрения Зигмунда Фрейда, психология лидера резко отличается от психологии других членов социальной группы. Он не имеет эмоциональных привязанностей к кому-либо, кроме себя. Он никого не любит, кроме себя, он самоуверен и независим, он обладает определенными качествами, непостижимыми на уровне бытового сознания, и поэтому он становится общим идеалом — «Я».
Ему вовсе не обязательно быть лучше, умнее, благороднее других, но все его поступки, даже явно негативные, воспринимаются массой в совершенно ином ключе, чем если бы их совершил кто-то из «простых смертных».
А если ко всему этому добавить еще и мощную харизму, которой, несомненно, обладал царь Иван Васильевич…
ФАКТЫ:
В июле 1570 года он устроил в Москве очередную образцово-показательную казнь. На глазах у огромной толпы, запрудившей Китай-город, в течение двух часов две сотни человек были разрублены на части, распилены пополам или сварены живьем. Дети и жены казненных были тут же утоплены, как котята.
И вот царь поднимается на липкий от крови эшафот и обращается к толпе:
— Народ! Скажи, справедлив ли мой суд? «Народ» разразился радостными криками:
— Справедлив! Справедлив, батюшка-царь! Дай Бог тебе долго жить!
Но и это еще не все. Посаженный на кол боярин, умирая в нечеловеческих муках, присоединился к ликующему хору:
— Боже, храни царя! Даруй ему счастье и спасение!
Этот случай универсален. Такого уровня «народ» совершенно одинаков в своих проявлениях и в России, и в Испании, и в Германии, и в Мексике, конечно, только такого уровня, называемый не иначе как «чернью». Между прочим, и во все времена…
В конце 1564 года царь демонстративно покидает Москву и поселяется в Александровской слободе, откуда он присылает две грамоты: одну — Думе, вторую — для принародного оглашения населению Москвы. Оба документа обвиняли бояр в сопротивлении власти, корыстолюбии и государственной измене, а посему на Думу, дворян, священников и прочие власти объявлялась опала. А вот на «простой народ» — никакой опалы и никакой царской обиды, только от дел царь удаляется…
Парод пришел в ужас и тут же снарядил посольство, которое должно было умолить государя вернуться, при этом заверив его во всесторонней поддержке в его святой борьбе с врагами Отечества.