Наброски с натуры
Наброски с натуры
Каждая эпоха схожа со всякой иной своими мерзостями, но при этом все же существуют те неповторимые штрихи, которые позволяют совершенно безошибочно определять по ним время действия того или иного акта человеческой трагикомедии, вернее, трагифарса.
Такими штрихами эпохи Ренессанса, несомненно, являются так называемые Великие географические открытия.
Причинами этих открытий лишь в последнюю очередь можно назвать жажду знаний, интерес к окружающему миру и т.п., так как на первом месте здесь, конечно же, стояла жажда наживы, которой было тесно в привычных рамках, и поэтому она торопила корабелов создать такие суда, которые смогли бы выдержать путешествие на самый-самый край земли и даже за его пределы…
Такие корабли были построены раньше всех в Португалии, и поэтому именно португальцы первыми начали бороздить дальние моря и океаны.
Прежде всего они освоили, вернее, ограбили западное побережье Африки, выменивая у туземцев за дешевые безделушки слоновую кость и золотой песок. Войдя во вкус, они все меньше выменивали и все больше просто отбирали, пользуясь преимуществом в вооружении и полной безнаказанностью.
Начала процветать и работорговля, когда с западного побережья вывозились тысячи негров для продажи на невольничьих рынках Средиземноморья.
Со временем и этого показалось мало.
В 1486 году португальская морская экспедиция под командованием Бартоломеу Диаша (ок. 1450—1500 гг.) обогнула южную оконечность Африки и вышла в Индийский океан, но вынуждена была повернуть назад из-за бунта матросов, отказавшихся продолжать плавание.
В 1498 году новая экспедиция во главе с Васко де Гамой (1468—1524 гг.) через четыре месяца после отплытия из Лиссабона обогнула южную оконечность Африки и вышла к ее восточному побережью, еще не изнасилованному европейцами.
Целью их путешествия была Индия, и поэтому, не задерживаясь, корабли де Гама взяли курс на Калькутту. Они прибыли туда в мае 1498 года, вызвав восторженный интерес у местных жителей, впервые видевших европейцев, и тревогу у арабских купцов, давно уже монополизировавших торговлю индийскими пряностями.
Васко де Гама побывал на приеме у раджи и заверил его в дружеских намерениях пришельцев и сугубо научном интересе их экспедиции. Вернувшись от раджи, он тут же послал своих матросов скупать по дешевке пряности, на которых арабы наживали 800—1000 процентов прибыли.
Арабские купцы в качестве ответной меры уговорили раджу арестовать несколько португальцев. Васко де Гама отреагировал на этот шаг тем, что задержал на флагманском корабле несколько знатных индийцев, которые знакомились с его устройством. Раджа выпустил арестованных, а когда они возвратились на свои корабли, послал за пленниками португальцев несколько лодок. Васко де Гама приказал открыть по лодкам орудийный огонь. Держа на борту индийцев в качестве заложников, он беспрепятственно загрузил трюмы своих кораблей пряностями, после чего двинулся в обратный путь. Судьба индийцев-заложников неизвестна.
Известно лишь то, что после двухлетнего плавания, во время которого погибло две трети матросов, корабли Васко де Гамы возвратились в Лиссабон. Доставленные пряности в 60 раз окупили все затраты на эту экспедицию.
Такая вот любознательность…
Вскоре португальцы освоили все города на побережьях стран бассейна Индийского океана. По этому поводу в Индии говорили: «Как хорошо, что португальцев так же мало, как тигров или львов, потому что иначе они истребили бы весь род человеческий».
Дело, конечно, не в португальцах как национальности, а в том, что они, пожалуй, первыми из европейцев сообразили, какое это доходное занятие — удовлетворение географической любознательности. И риска-то при этом почти никакого при наличии огнестрельного оружия и отсутствии совести.
Когда пишешь или говоришь о каких-то достижениях (неважно, какого рода), непременно находится человек, который, упрекнув в отсутствии должного уровня патриотизма, заявит, что еще за сто лет до этих вот португальцев наши побывали на восточном побережье Африки, и есть множество тому доказательств… Что ж, очень даже может быть, что какая-то наша сволочь побывала там раньше португальской. Очень даже может быть, только вот гордиться этим едва ли стоит.
А предприимчивые португальцы довольно скоро вытеснили арабов из Индийского океана и фактически монополизировали торговлю пряностями. Они беспощадно топили арабские и индийские торговые суда, заставляли индийских раджей платить им дань пряностями, захватывали большие территории и превращали их в свои колонии, и все это исключительно из любознательности…
КСТАТИ:
«О, на что только ты не толкаешь алчные души людей, проклятая золота жажда!..»
Публий Марон Вергилий
До конца XV века жажда золота толкала европейцев только на три континента: на свой, естественно, но там к тому времени уже все было распределено, на азиатский континент и на африканский.
Тогда еще они не знали о том, что уже более чем полтысячи лет викинги имели полное право называться первооткрывателями четвертого континента планеты, но им некогда было ни почивать на лаврах первооткрывателей, ни воспользоваться своим открытием земли, которую лишь в XVI веке откроют по всем правилам, ограбят и назовут Америкой.
Континент был довольно странен. Его жители не знали ни лошадей, ни колеса, ни плуга. Они жили первобытно-общинным строем, а в то же время их жрецы владели некоторыми знаниями такого уровня, что современные академики (и не только те, которые вместо математики или биологии изучали марксизм-ленинизм) лишь пожимают плечами при беглой попытке вникнуть в суть этих знаний.
Несомненно, там когда-то творилось нечто недоступное нашим земным оценкам. Там приземлялись чьи-то корабли, из них кто-то выходил, общался с туземцами, обучал наиболее смышленых основам примитивных (по их меркам) знаний, оплодотворял туземок, которые потом рожали касту жрецов…
Кто знает, что там происходило в действительности… Ясно только одно: уклад жизни, быт и нравы аборигенов Америки были особыми, не такими, как у других людей, принципиально особыми.
А в середине XVI века по приказу Трибунала инквизиции испанские монахи сожгли все древние рукописи народа майя (за исключением четырех, но, как выяснилось при расшифровке, сугубо бытового характера). Зачем? Возможно, это было сделано не из инквизиторской стервозности, возможно, эта спецслужба что-то знала, а возможно, что она получила указание от Кого-то, кто знал неизмеримо больше… Но это все версии, а вот факт состоит в том, что рукописи были уничтожены. Как и жрецы.
Но это все потом, а пока, в начале 1492 года, некий Христофор Колумб (ок. 1446—1506 гг.) получил наконец-то долгожданное разрешение испанского правительства предпринять путешествие в Азию через Атлантический океан. При этом он назначался губернатором всех земель, которые должны быть открыты (читай: захвачены) и признавался обладателем десяти процентов ожидаемой прибыли (добычи) в нелепом, но, наверное, весьма почетном звании «Адмирал океана».
3 августа того же года он вышел из порта Палос во главе маленькой эскадры из трех бригантин: «Санта-Марии», «Пинты» и «Ниньи».
Долгие десять недель они плыли на Запад, не повстречав ни клочка суши. На кораблях уже назревали матросские бунты, и Колумб уже готов был вешать на реях самых ярых противников продолжения путешествия, когда в два часа ночи 12 октября раздался крик вахтенного: «Земля!»
На рассвете Колумб сошел на берег, опустился на колени и поцеловал неведомую землю, которую он назвал «Сан-Сальвадор» и объявил, что отныне эта земля принадлежит испанской короне.
Это был остров, безлюдный и отнюдь не усыпанный золотыми слитками. Не расставаясь с мыслью найти золотые россыпи, Колумб открыл острова Куба и Гаити.
15 марта 1493 года он вернулся в Палос и вскоре доложил королю, что открыл морской путь в Индию.
В ближайшие годы Колумб предпринял еще три путешествия через Атлантику, открыв множество островов в Карибском море и исследовав часть побережья материка.
Но и там тоже земля не была усыпана сокровищами, так что «адмирал океана» не оправдал возложенных на него надежд. За это он был лишен всех званий, а его имущество пошло с молотка, чтобы оплатить затраты по снаряжению экспедиций, признанных безрезультатными.
Но результат был, и еще какой, на века!
Кроме открытия Америки, которое никто таковым не признал, моряки Колумба привезли из-за океана один подарок, страшный подарок, который очень скоро будут называть «французской болезнью», «итальянской болезнью», «испанской болезнью», а то и по-турецки — «христианской болезнью»…
Эта неизлечимая в ту эпоху болезнь с огромной скоростью распространилась по всей Европе, доселе не знавшей ничего подобного, а посему безмятежно предававшейся всем мыслимым и немыслимым плотским утехам. Это был удар такой разрушительной силы, что впору было проклясть открытие этой чертовой Америки, так жестоко отомстившей за непрошенный визит в ее пределы.
Через несколько десятилетий сифилис поразит уже миллионы людей, среди которых будут и папа Юлий II, и король Генрих VIII, и царь Иван IV Грозный…
А Колумб умер в безвестности и нищете.
КСТАТИ:
«Теперь я понимаю, почему Колумб пожелал, чтобы ему в гроб положили его цепи. Какой урок изобретателям! Всякое великое открытие — это истина. Истина разрушает столько заблуждений и ошибок, что все, кто живет неправдой, восстают и хотят убить истину. И прежде всего они нападают на ее носителя. Мы добываем свет, а у нас его отнимают, чтобы зажечь костер для нашей казни».
Оноре де Бальзак
Ну, не нарочно же он завез оттуда сифилис! Между прочим, оттуда, из Америки, тогда были завезены картофель, кукуруза, подсолнечник, помидоры, какао, табак и т.д. Правда, ежли положить на весы, то без всего этого можно, в принципе, прожить…
КСТАТИ:
«Сколько же есть вещей, без которых можно жить!»
Сократ
Так-то оно так…
А с 1497 по 1504 год флорентиец Америго Веспуччи (1451—1512 гг.), агент Медичи в Севилье, совершил три заокеанских путешествия, подтвердивших версию о том, что Колумб открыл четвертый материк, ни больше, ни меньше. Сам же Америго получил титул Главного лоцмана Испании. Новый материк был назван его именем.
Не столь важно быть первым, как важно оказаться в нужное время в нужном месте. Старая, как мир, истина…
Они очень торопились. В 1500 году португальцы объявили себя владельцами Бразилии, в 1505 — Маврикия, в 1509 — Суматры, в 1511 — Индонезии. Испанцы тоже не дремали. В 1511 году они освоили Кубу как плацдарм для дальнейших территориальных захватов, а в 1519 отряд из 400 конкистадоров высадился на побережье Мексики.
Командовал этими крутыми парнями некий Эрнан Кортес (1485—1547 гг.), человек, напрочь лишенный не только жалости, но и самого элементарного понятия о чести и совести. С другой стороны, может ли конкистадор выполнить свою задачу, руководствуясь соображениями чести и совести? Нет. Следовательно, конкистадор — человек изначально бесчестный. Тоже простая истина, казалось бы, но давайте ее придерживаться и при упоминании о тех конкистадорах, которые нам роднее, чем Кортес. Или давайте не называть Кортеса вероломным чудовищем. Или — или, а то ерунда какая-то получается…
Когда они высадились на берег, туземцы, впервые увидевшие лошадей и впервые услышавшие грохот мушкетов, безоговорочно поверили своим жрецам, заявившим, что пришельцы — боги, когда-то покинувшие их, а теперь сменившие гнев на милость. Но очень скоро все стало на свои места, и суеверные туземцы не только восстали против банальнейших грабителей, насильников и убийц, но и против аферистов, выдавших себя не за тех, кем являются.
Первым был убит ими собственный вождь Монтесума, а затем они напали на пришельцев, уже не воспринимая мушкеты, как источники грома небесного. Во время бегства из столицы ацтеков испанцы, тяжело груженые награбленным золотом, в большинстве своем потонули, переправляясь вплавь через канал.
Но на смену им пришли другие. Мексика была покорена и окатоличена. Последнее, пожалуй, было гораздо более жестоким и болезненным процессом, чем первое. Давно известно, что когда представители одной культуры грубо вторгаются в знаковую систему мировосприятия другой культуры, это никогда не приводит к позитивным результатам. Покоренные народы с гораздо большей легкостью смирятся с утратой политической независимости, чем с насилием над эмоционально-духовной стороной их бытия.
Конкистадоры, начавшие процесс окатоличивания Мексики, были крайне возмущены нравами туземцев, в частности особенностями их сексуальной культуры в виде группового, массового, гомосексуального, анального, орального и прочих способов сношения. Конечно, кто бы возмущался, но тем не менее…
Не меньшее возмущение вызывали и предметы прикладного искусства, отражавшие эту сторону жизни аборигенов.
Папа Павел III разделил это возмущение, но заметил, что туземцы — тоже люди, а следовательно, их можно и нужно обратить в истинную веру.
Обращение туземцев в «истинную веру» проходило в сочетании с решительным уничтожением предметов прикладного искусства равно как и самих туземцев, погрязших в «содомском грехе», о тяжести которого они не имели ни малейшего представления, будучи совершенно девственными в плане знакомства с Библией и с проблемами иудейско-христианской морали.
КСТАТИ:
«Независимая мораль оскорбляет всеобщие принципы религии, а особые понятия религии противоречат морали».
Карл Маркс
Поэтому, наверное, и были пролиты моря крови, вследствие чего современные мексиканцы, перуанцы и другие потомки древних народов Америки в подавляющем большинстве своем являются христианами и метисами с изрядной долей испанской, португальской и других кровей европейских завоевателей.
В так называемом «чистом виде» инки, ацтеки и майя практически не существуют.
А чудом сохранившиеся произведения прикладного искусства этих народов, для которых эпоха Возрождения стала Апокалипсисом, перешли в ранг объекта искусствоведческих исследований и теперь воспринимаются именно так, как и следует воспринимать предметы культуры.
Им посвящены серьезные монографии известных исследователей. Между прочим, в одной из таких монографий приводится любопытная классификация сосудов для питья, среди которых: 31 % отражает подробности гетеросексуального анального сношения; 14 % — оральный секс; 11 % — традиционное гетеросексуальное сношение; 6 % — зоофилию; 5 % — мастурбацию; 4 % — женские половые органы; 3 % — мужской гомосексуализм; 1 % — женский гомосексуализм; и 1 % — нечто неопределенное.
Это может кому-то не нравиться, но вот осуждать это никто не вправе. Такой была культура этих народов, и они отнюдь не высаживались на побережьях Европы, чтобы шокировать целомудренных испанцев, португальцев, французов и т.д. своими «непотребствами». Они жили у себя дома и никого туда не звали, поэтому самая вопиющая безнравственность — это открытие Америки, с его жестокостью, насилием и самым неприкрытым грабежом чужих ценностей, действительно апокалипсического уровня преступление, наказание за которое началось с сифилиса, а вот чем закончится, мы еще не знаем в своем тревожном XXI веке…
Кто-то скажет, пожав круглыми плечами: «Но… а как же без Соединенных Штатов?» А что, Европа, Азия и Африка к началу XVI века зашли в тупик своего развития, и поэтому срочно потребовалось открытие четвертого континента? Что, они никак не могли выжить без картошки, кукурузы и сифилиса? Это то же самое, что вопрошать: «Как же России жить без Сибири?» Но ведь жила же до конца XV века, и ничего, не погибала… Живет же Франция без Сибири, да и Англия тоже не бедствует. Стереотипы это все, господа. Бог дал каждой нации определенный участок земной коры для ее полноценного развития. Но этого участка, видите ли, показалось мало, так что нужно отнять землю у соседей или вообще у каких-то экзотических чужаков, живущих где-то за океаном…
А почему, на каком основании — отнять?
В эпоху Возрождения европейская конкиста действовала в двух противоположных направлениях: в восточном — завоевание Сибири и в западном — завоевание Америки. Остальные направления «великих открытий» были частью процесса колонизации, что отличалось от конкисты тем, что колонизаторы, вторгаясь в чужие земли, грабили их, затем посылали туда своих попов для ловли душ аборигенов, а в дальнейшем держали там лишь свои гарнизоны, обеспечивающие должный порядок, но вот европейская конкиста и в Америке, и в Сибири ставила перед собой цели не колонизации, а истребления аборигенов, которые, будучи язычниками, должны были, обязаны были умереть, уступив таким образом жизненное пространство алчущим христианам.
Россия такую политику старалась не афишировать, а вот западные европейцы открыто заявляли: «Хороший индеец — мертвый индеец». И претворяли этот лозунг в жизнь, не задумываясь о нравственной стороне проблемы.
Страна инков, ныне называемая Перу. Собственно, инками считались далеко не все ее обитатели, а лишь правящая каста, а вот остальные считались всего лишь «кечуа», в общем, так себе людишки… На вершине социальной пирамиды стоял верховный правитель — «Единственный Инка», подлинный деспот восточного образца, обладающий неограниченной властью над своими подданными.
Основной формой общественной деятельности была война, затеваемая по инициативе Единственного Инки и непременно при его высочайшем участии. Он воевал только на носилках (золотых, между прочим), а во время сражения метал из пращи во врагов снаряды из чистого золота. Жуть берет, когда подумаешь, сколько цивилизованных европейцев могло бы с радостью согласиться оказаться в зоне поражения такими снарядами: а вдруг повезет…
Война, пленные рабы, казни, короткий период затишья и снова война и т.д. Все это на фоне какой-то неправдоподобной, сказочной роскоши, которой пользовался Единственный Инка и его многочисленные родственники, число которых стремительно возрастало благодаря полигамии. У инков существовал аналог мусульманского гарема, называемый «избранными девственницами». Отбор туда был весьма строгим, как и дисциплина, главным требованием которой была плодовитость, так что кровных родственников у правителя хватало с избытком.
В 1529 году Единственным Инкой стал некий Атауальпа (1500—1533 гг.), победивший своих оппонентов в ходе кровопролитной междоусобной войны, длившейся три года.
Эта война унесла жизни 150 000 индейцев, но, видимо, Атауальпа и его приближенные сочли, что игра стоит таких свеч.
Но пришло с побережья сообщение о вторжении испанцев, которых после мексиканской трагедии уже никто не воспринимал в качестве небесных посланцев, и Атауальпа на всякий случай удалился на высокогорное плато, где располагался крупный город, называемый Кахамарка.
Испанский отряд под командованием Франсиско Писарро (ок. 1475—1541 гг.) насчитывал 200 солдат, из которых только 37 были конными. Учитывая успех Кортеса, этой военной силы, по мнению Писарро, должно было с лихвой хватить для покорения Перу, но, опять-таки, учитывая опыт Кортеса, это покорение следовало начать с пленения первого лица государства, который находился в какой-то Богом забытой глуши, до которой еще нужно было добраться…
Испанцам пришлось преодолеть более двух тысяч километров от побережья до Кахамарки, но Атауальпы они там не обнаружили. Верховный инка предусмотрительно укрылся в горах.
Отряд Писарро размещается в зданиях, окружающих центральную площадь города. К вождю инков направляется посольство, целью которого было пригласить его на переговоры, причем непременно на той самой центральной площади Кахамарки, которой суждено было сыграть роль западни. По замыслу Писарро, когда Атауальпа со свитой выйдет на площадь, она будет совершенно пуста, так как испанцы пока что займут боевые позиции в окружающих ее домах. К вождю выйдет только монах-доминиканец Вальверде (ничего себе священник!), который предложит этим язычникам принять христианство, а когда они откажутся, он же подаст знак нападающим.
Со своей же стороны, Атауальпа решает согласиться на встречу, чтобы там, на площади Кахамарки, перебить пришельцев, если они дадут повод для этого.
На следующий день они встретились. Согласно замыслу непрошенных гостей, Вальверде демонстративно протянул Атауальпе молитвенник, а тот оттолкнул от себя этот непонятного назначения предмет. Этого было достаточно для того, чтобы, по знаку святого отца из всех окон окружающих площадь домов загрохотали выстрелы. Многочисленная свита Атауальпы, примерно пять тысяч человек, приходит в крайнее смятение и начинает беспорядочно метаться по площади, выходы из которой заблокировали конные испанцы.
Один залп следует за другим, сея панику и смерть среди туземцев.
А затем испанцы — пешие и конные — двинулись на площадь, завершая мечами то, чего не достигли мушкетные пули. Неплохим подспорьем в этом деле оказались испанские боевые собаки, от которых вообще невозможно было ни защититься, ни скрыться.
По свидетельству очевидцев, на той площади погибло тогда около трех тысяч туземцев.
Как и было задумано, Атауальпа попадает в плен.
Он сразу сообразил, какому богу в действительности молятся христиане-испанцы, и предложил плату за свою свободу в виде такого количества золота, которого хватило бы для того, чтобы заполнить доверху комнату, где его содержали. И в качестве дополнения — вдвое большее количество серебра.
Писарро согласился на эти условия. Через два месяца со всех концов Перу свезли требуемый выкуп. Комнату заполнили прекрасными золотыми изделиями, настоящими шедеврами ювелирного искусства. Конкистадоры, как, впрочем, и следовало ожидать, переплавили эти шедевры в слитки.
Пятая часть добычи отправилась в Испанию, в королевскую казну, все остальное поделили между собой пропагандисты европейской цивилизации. Естественно, значительная доля золота и драгоценных камней досталась командиру отряда. Кажется, какого еще рожна ему было нужно? Отребье есть отребье, оно никогда, ни в какие времена не придерживалось взятых на себя обязательств, оно никогда не признавало силы слова чести, так что удивляться не стоит, узнав о том, что после получения выкупа Писарро обвинил Атауальпу во враждебном отношении к испанцам, в идолопоклонстве, многоженстве и т.п. Так как он не был христианином, то его не сожгли на костре согласно приговору Писарро, а удавили.
Это произошло 29 августа 1533 года.
Испанский король выразил неудовольствие по поводу казни Атауальпы, так как столь вольное обращение с человеком монаршего звания грозило подорвать усиленно насаждаемую веру в божественное происхождение власти. Впрочем, королевское неудовольствие носило довольно формальный характер…
КСТАТИ:
«Преданность негодяев так же ненадежна, как они сами».
Плиний Младший
Относительно Писарро король не мог обольщаться еще и по той причине, что отлично знал о другой истории, в которой тот фигурировал как персонаж еще более гнусного свойства. Казалось бы, куда еще, да вот поди ж ты…
Испанский конкистадор Васко Нуньес де Бальбоа (1475—1519 гг.) в сопровождении двух сотен головорезов предпринимает поход через перешеек на восток, к Тихому океану. Там, на той стороне перешейка, по его сведениям, находится страна, где золото ценится не выше, чем камни по краям дороги…
И вот отряд отправляется в опасный путь через быстрые реки, болота и горные ущелья. Им приходится прорубать себе дорогу мечами сквозь непроходимые тропические чащи, они карабкаются на обожженные солнцем скалы и бредут, в своих стальных доспехах, по горло в зловонной болотной жиже.
Они падают и снова встают, чтобы идти дальше, к побережью неведомого еще океана, где так много желтого металла, который искупит все их страдания и все грехи.
Некоторые из солдат не имеют сил подняться после очередного привала, изнуренные лихорадкой. Командир бросает их на произвол судьбы. Он спешит поскорее достичь волшебного берега.
И вот, когда до заветной цели, казалось бы, остался всего один, последний отчаянный бросок, дорогу заметно поредевшему отряду преграждают туземные воины, полуголые, раскрашенные, с короткими копьями в руках.
Бальбоа командует: «огонь!» Мушкеты испанцев изрыгают смерть. Пораженные ужасом туземцы, вернее, те из них, кто остался в живых после мушкетного залпа, падают ниц, побросав свои копья. Но доблестного исследователя чужих земель Нуньеса де Бальбоа не удовлетворяет эта капитуляция, и он отдает вторую команду, только теперь уже не людям, а собакам. Стая голодных, обозленных боевых псов бросается на безоружных туземцев, воскрешая давно (якобы) забытые кровавые зрелища на аренах Древнего Рима…
Отряд движется дальше и вскоре выходит на берег Тихого океана, и водружает там, на берегу, огромный деревянный крест — символ владычества испанской короны.
На обратном пути испанцы грабят мирные деревни и храмы, так что на побережье Атлантики отряд выходит тяжело нагруженный золотыми трофеями. И вот здесь-то Нуньеса де Бальбоа ожидает неприятная встреча с испанской эскадрой, доставившей отряд под командованием Франсиско Писарро. Узнав об успехах Бальбоа, Писарро, не желая в дальнейшем делиться золотом и славой со столь предприимчивым конкурентом, обвиняет его в государственной измене, благо в те времена и в тех краях особых доказательств для обвинения в чем-либо не требовалось. Просто отряд Писарро был более многочисленным, чем отряд Бальбоа, и этого обстоятельства было вполне достаточно для того, чтобы Бальбоа был арестован, осужден и казнен.
КСТАТИ:
«В жизни есть две трагедии. Одна — не добиться исполнения самого сокровенного желания. Вторая — добиться».
Джордж Бернард Шоу
По сокровенному желанию не так уж сложно определить тип желающего, причем абсолютно независимо от того, в каком контексте это желание будет высказано.
Возможно, Фернан Магеллан (1480—1521 гг.) был не самым благочестивым человеком, однако его заветной мечтой были все-таки не золото и не возможность безнаказанно убивать себе подобных, а открытие морского пути в Азию через Атлантику.
В 1518 году возглавляемая им флотилия из пяти кораблей пересекла Атлантический океан, прошла вдоль всего побережья Южной Америки, затем по обнаруженному Магелланом проливу достигла другого океана, названного моряками Тихим.
У них начались проблемы с продуктами и питьевой водой, их беспощадно косили болезни, но железная воля Магеллана вела их все дальше и дальше в сторону заходящего солнца…
В конце концов они достигли Филиппинских островов, где Магеллан самым пошлым образом погибает в стычке с местными жителями, с которыми его матросы не нашли общего языка.
Из пяти кораблей, на которых отправились в путешествие 265 моряков, на родину возвратился только один с 18 больными моряками на борту. Но это было настоящее открытие!
Это было первое кругосветное путешествие, наглядно доказавшее то, что Земля имеет форму шара, причем без всякой оглядки на то, нравится ли эта истина кому-либо, или нет.
КСТАТИ:
«Для истины — достаточный триумф, когда ее принимают немногие, но достойные: быть угодной всем — не ее удел».
Дени Дидро
Мы очень часто либо скрываем истину, либо адаптируем ее таким образом, чтобы не обидеть, не дай Бог, какую-то часть воспринимающих ее людей. Можно, конечно, таким образом поберечь их самолюбие или стереотипы мышления, но у истины есть такая особенность: когда ее прячут или камуфлируют, она заявляет о себе в самый, казалось бы, неподходящий момент и без оглядки на этикет.
Например, боязнь обидеть участников советско-финской войны 1939—1940 гг. не может уберечь их от очевидной истины, которая заключается в том, что давно известно всему миру: эта война была откровенно агрессивной со стороны СССР, за что нашу страну исключили из Лиги Наций. Это может кому-то не нравиться, но ведь не финны же вломились к нам с оружием, а мы к ним. Между прочем, афганцы тоже не ломились, а тот аргумент, что «если бы не мы, то американцы давно бы туда вошли», — попросту компетенция психиатра, потому что он вполне годится для самых фантастических устремлений, например, оккупации современной Франции или, скажем, Китая… Ну, это уже… слишком, но вполне в духе советской пропаганды образца конца семидесятых.
А вот то, что Земля — шар, было убийственной истиной для многих и многих, но, к счастью, после Магеллановой кругосветки никто не заботился об их психике.
Горькая истина всегда лучше сладкой лжи, тем более что от такой сладости неизбежно развивается кариес души.
А изнасилование Америки продолжалось. В 1536 году бретонский моряк Жак Картье (1491—1557 гг.) основал Монреаль в Канаде.
В 1565 году некий Педро Менендес основал Сан-Августин во Флориде, перед тем сравняв с землей существовавшее там гугенотское селение. Обитателей этого селения он решительно повесил как еретиков.
Через три года некий Доминик де Гурге, соотечественник повешенных, повесил весь испанский гарнизон Сан-Августина как мародеров и убийц.
Такой вот «обмен любезностями» между католиками и протестантами продолжался еще не одно столетие.
Да, чего только не видела открытая Америка! Открытая и для всех неблагополучных элементов Европы, для всех, кто был не в ладах с ее законами и укладом бытия, кто жаждал легкой наживы, не задумываясь о способах ее добывания, да и вообще мало о чем задумываясь.
Самое, пожалуй, безмозглое и деструктивное — прежде всего по отношению к грядущим поколениям — деяние пионеров Америки заключалось, на мой взгляд, в переселении туда черных рабов из Африки.
Не говоря о том, что само по себе рабство отвратительно, — прописная истина, — как же можно было, уничтожая чуждых, видите ли, по духу туземцев, коренных жителей страны, одновременно с этим завозить туда гораздо более чуждых по духу людей, чуждых и рабовладельцам, и всей атмосфере бытия осваиваемого континента!
Мало того, что они чуждые, что они — враги (потому что это истина: «Сколько рабов, столько врагов»), они еще необычайно плодовиты, гораздо более, чем европейцы, так что только дебил не в состоянии представить себе демографическую картину через 50, 100, 200 лет, когда они будут в подавляющем большинстве.
Не думаю, что все белые переселенцы были дебилами. Скорее, это были люди крайне безответственные, живущие одним днем и желающие получить все и сразу, не задумываясь о последствиях.
Характерная черта подонков общества. А, собственно, разве они были кем-то иным? Тараканы, выползшие из темных щелей Старого Света, которые там, на родине, могли рассчитывать разве что на карьеру батрака или лакея, вдруг обрели возможность владеть, повелевать, приказывать, казнить и миловать!
Там, в Европе, они жаловались на то, что нет возможностей развернуться, проявить себя, что тяжко обрабатывать чужую землю… Вот если бы свою… А в Америке, получив огромные, немыслимые по европейским меркам земельные владения, они начали судорожно обдумывать проблему рабочей силы, и как все люди с торгашеско-криминальным складом ума, пришли к выводу, что нет ничего дешевле привозного рабского труда, а если так, то почему бы им не воспользоваться?
Да, во главе угла стояла выгода — простая, пошлая, базарная выгода, — а вот все остальное, типа возможности казнить и миловать, было все-таки второстепенным, потому что для этих людей смыслом и целью жизни является выгода, и ничто иное.
А относительно куража, даже в жестоком, издевательском, унижающем человеческое достоинство смысле, я все-таки поначалу, каюсь, идеализировал эту пену. Куражиться могли Генрих VIII, Людовик XIII или Иван Грозный, а вот эти не куражились, им подавай нечто более материальное, чем кураж, они любую оплеуху с благодарностью примут, если она будет оплачена ударяющим, вот почему они не задумывались о последствиях ввоза на новые земли африканских рабов. Это ведь та же самая категория людей, которая сейчас убивает окружающую среду, потому что выгода прежде всего…
Типичная позиция социального дна. Между прочим, «дно» — это далеко не всегда бомжи, проститутки, подзаборные пьяницы и т.п. В наше время «дно» зачастую ездит на престижных автомобилях, посещает дорогие клубы, заседает в парламенте. Оно может одеваться у лучших кутюрье и оплачивать обучение своих отпрысков в Оксфорде, но никогда не сможет изменить свою подлую суть.
КСТАТИ:
«Благородный человек знает только долг, низкий человек знает только выгоду».
Конфуций
Я не восхищаюсь, вопреки сложившимся стереотипам, пионерами Америки, как не восхищаюсь пионерами Сибири, я вообще не восхищаюсь пионерами в любом значении этого слова. Но еще более я не восхищаюсь теми, кто был вторым эшелоном. Если у первых еще можно предположить наличие куража, азарта первопроходцев, корсарской романтики, то вторые двигались на плечах первых с единственной целью — захватить, заграбастать, присвоить, причем любыми способами.
Ввоз в Америку негров я рассматриваю как тяжелейшее преступление и против самих негров, и против всех грядущих поколений американцев, расхлебывающих кашу, которую заварили их предки, обуянные слепой жаждой наживы. Нельзя совмещать несовместимое, а путем насилия — тем более.
Как нельзя было встревать в размеренную жизнь арабских бедуинов, которые бы и по сей день ездили бы, куда им заблагорассудится, на своих верблюдах и не знали бы, что такое автомат Калашникова или Центр мировой торговли в Нью-Йорке. Так нет же… нефти арабской пожелалось, благо цена подходящая…
КСТАТИ:
«Они — хищные животные: в их слове работать слышится еще и грабить, в их слове зарабатывать слышится также перехитрить. Потому-то пусть им достается все с трудом».
Фридрих Ницше
И пусть они во всем и всегда будут вторыми. И в плане сорта — тоже.
Вместе с тем следует отметить, что базарный прагматизм в эпоху Возрождения все же знал свое место и не рисковал, как в последующие эпохи, заявлять о себе как о господствующей идеологии. Да, уже подсмеивались над чудаковатым Дон-Кихотом, но еще не допускали мысли о том, что Санчо Панса не понарошку может быть губернатором. Основные позиции все-таки оставались на тех местах, которые обеспечивали устойчивость общественной пирамиды.
А. Дюрер. Крестьянин и крестьянка
Эта устойчивость была сильно поколеблена Реформацией, продемонстрировавшей вероятность того, что при сильном желании любой авантюрист типа Кальвина или любой монарх-самодур типа Генриха VIII может создать свою Церковь — со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Официальная Церковь отреагировала на случившееся запоздалой и неоправданной жестокостью по отношению к последователям Лютера, Кальвина и т.д., однако при этом почти ничего не предприняла для цивилизованного развенчания новых «учений».
Кое-что, правда, было сделано в этом направлении.
В 1540 году Папа Павел III освятил элитное подразделение католической Церкви, называемое «Общество Иисуса» или Орден иезуитов.
Основателем ордена был человек известный как своей непоколебимой набожностью, так и агрессивной воинственностью. Это был некий Иниго Лопес де Рекальде, более известный как Игнатий Лойола (1491—1556 гг.), впоследствии причисленный к лику святых.
Орден иезуитов по характеру своему был военно-идеологическим. Целью своей он ставил «возвращение заблудших душ в лоно Церкви», ну а средства ее достижения… они определялись исключительно важностью цели. Там царила суровая дисциплина, категорически исключающая все возможные «зачем» и «почему». Согласно уставу ордена, «если Церковь определяла, что вещь, кажущаяся вам белой, черна, вы сразу же должны признать ее черной».
Возглавлял орден генерал, который подчинялся непосредственно папе. Естественно, его полномочия и действия обсуждению не подлежали, как и положено, когда каждый из исполнителей общей задачи знает лишь свой участок работы и не должен вникать в то, чем заняты его коллеги. Это и есть то, что называется «работой на результат». Нужно же было учесть просчеты, приведшие к Реформации…
Всего за несколько десятилетий своего существования иезуиты создали развернутую сеть своих штаб-квартир, откуда их миссионеры проникали во все точки планеты — от Мексики до Киева или Японии. Они имели своих людей практически при всех монарших дворах мира и активно влияли на внутреннюю и внешнюю политику самых непохожих друг на друга правителей и государств.
Судя по бесспорным успехам ордена, можно с уверенностью сказать, что там не держали дураков и не было ни кумовства, ни круговой поруки. Иезуиты славились железной логикой в богословских спорах и способностью активно воздействовать на массовые аудитории любого уровня развития. Все это в сочетании с немалыми богатствами, накопленными орденом, порождало массу негативных эмоций и у протестантов, и у католиков, собственно говоря, у всех простых людей, которые не приемлют чужого богатства в сочетании с интеллектуальным превосходством. Иезуитов накрепко связали с сакраментальной фразой «Цель оправдывает средства», забывая (вернее, сделав вид, что забыли) о том, что девять десятых человечества живет именно по этому принципу. Я далек от пиетета в адрес иезуитов, но ради элементарной справедливости все же следует признать, что образ иезуита — хитрого, коварного, беспринципного, с кинжалом в одной руке и кубком с ядом в другой — не более чем расхожий стереотип, созданный конкурентами «Общества Иисуса».
Неизвестный автор. Сестра Моника.
КСТАТИ:
«Подозрений у человека тем больше, чем меньше он знает».
Фрэнсис Бэкон
Еще один штрих к портрету эпохи — созданная в 1542 году так называемая «Священная конгрегация инквизиции» — своеобразный верховный суд по делам, связанным с преследованием ереси. Конгрегация призвана была осуществлять надзор за деятельностью инквизиции, неустанно сжигавшей на кострах тысячи людей по весьма сомнительным поводам. Это было если не пресечением беспредела ущербных ортодоксов, то, по крайней мере, его обузданием, как того требовало изменившееся время.
В 1557 году «Священная конгрегация инквизиции» создала печально знаменитый «Индекс запрещенных книг» — добросовестно составленный каталог литературных шедевров, который оказал весьма дурную услугу репутации католической Церкви.
КСТАТИ:
«Любоваться миром можно бесплатно. Платить приходится за комментарии».
Станислав Ежи Лец
Особым, совершенно уникальным явлением эпохи Возрождения было казачество, возникшее в XIV веке на окраинах московских и украинских земель.
Казаки образовывали поселения непосредственно на границах, таким образом создавая буферную зону, предназначенную для защиты государства от внешних посягательств. От обычных пограничников они отличались (да и отличаются в настоящее время) тем, что пограничники несут службу на границе, а казаки там живут. Если первые могут беспечально отступить в случае возникновения крайне неблагоприятной боевой ситуации, то вторым отступать попросту некуда, потому что их родина — это именно та земля, на которой они живут, и другой земли у них нет: таков уговор с государственной властью.
Казаки — полновластные хозяева этой земли, в пределах которой действуют их органы самоуправления, суд и т.п. Они, как правило, освобождены от уплаты налогов и пользуются весьма ощутимыми привилегиями, за что обязаны по первому требованию власти выступать на защиту державных границ или на их расширение.
Казачество стало особым сословием элитного порядка, стоящим, условно говоря, на полступени ниже дворянства, но на ступень выше мещанства.
Территориально казачьи поселения относятся к тем или иным войскам: Всевеликое Войско Донское, Кубанское войско, Терское, Уральское (бывшее Яицкое) и т.д.
А тогда, в эпоху Возрождения, это сословие только формировалось под влиянием экстремальных условий жизни на южных окраинах христианского мира европейского Востока. Казаки селились не просто на границах государств, а на границах двух противоположных по духу и сути, взаимоисключающих миров, и это обстоятельство, несомненно, сыграло значительную роль в деле формирования этого сословия.
Особого порядка явлением, возникшим в ходе общего процесса становления казачества, можно считать Запорожскую Сечь, которая, в отличие от русских и украинских военно-общинных поселений того времени, была своеобразным орденом вольных воинов, маленьким государством, жившим по своим законам и правилам, некоей «вещью в себе», совершенно автономной единицей, не признающей над собой никакой власти, кроме христианского Бога.
Образовалась она по причинам не очень романтического свойства. Дело в том, что в ту эпоху, когда монголы, уйдя восвояси, оставили после себя на территории Украины, по крайней мере, ее центральной и восточной частей, так называемое Дикое поле, поросшее травой, способной надежно спрятать всадника с лошадью, появились в этом поле люди, которые избрали своим делом нападение на татарские отряды, проникающие с территории Крыма.
Эти отряды в поисках добычи углублялись на довольно большие расстояния, доходя даже до московских земель, а затем возвращались в Крым с захваченными невольниками (так называемым «ясыром») и огромными стадами домашних животных.
Вот тут-то эти вольные казаки нападали на татар и отнимали их добычу. Со временем таким образом образовалось довольно мощное движение сопротивления татарским набегам.
Но при этом существовали и другие казаки, которые базировались вокруг замков украинских князей и в городах, расположенных на рубежах обитаемых земель. Старосты этих городов, да и сами казаки, которых называли «городовыми», начали выражать неудовольствие по поводу обогащения вольных казаков, как говорится, на ровном месте. Короче говоря, они начали изнывать от жгучей зависти. Казалось бы, нет никаких препятствий к тому, чтобы самим сделать то же самое, ан нет…
КСТАТИ:
«Зависть есть беспокойство души, вызванное сознанием того, что желательным нам благом завладел другой человек, который, по нашему мнению, не должен обладать им раньше нас».
Джон Локк
Так вот, старосты этих городов не нашли ничего лучшего, чем взять и обложить данью вольных казаков. Те вначале совершенно беспрекословно отдавали им часть своей добычи, но когда аппетиты старост начали стремительно возрастать, казаки решительно отказались делиться с ними своими трофеями, что привело к весьма кровопролитной войне местного характера. Затем казаки ушли от греха подальше в низовья Днепра, но и там их достали загребущие руки охотников до тыловой наживы, и вот тогда-то двинулись казаки туда, где сама Природа воздвигла перед путниками почти непреодолимую преграду — грозные днепровские пороги, с их ревущей водой, перепадами и коварными подводными скалами.
Это была безумная затея — пройти днепровские пороги на утлых лодчонках, которые каждую секунду грозили расколоться, разбиться вдребезги при любом неверном движении рулевого, и тем не менее казаки с минимальными потерями миновали эту преграду и вышли на мирную воду.
Отныне пороги стали союзниками, защитниками и надежной гарантией свободы и независимости вольных казаков, которые стали называться запорожскими, или запорожцами.
Украинский князь Дмитрий Вишневецкий (Байда) построил там, за днепровскими порогами, на острове Малая Хортица, мощный укрепленный лагерь, получивший название Запорожская Сечь.
Это был форпост, надежно защищавший украинские земли с юга и державший под военным контролем довольно большую территорию на обе стороны нижнего течения Днепра. Это была точка непосредственного контакта христианского и чужого, перевернутого мира, своего рода та самая сказочная «избушка на курьих ножках», которая служила контрольно-пропускным пунктом на границе этого и того света.
Но все это не столь важно в сравнении с тем, что Запорожская Сечь была республикой, в то время как весь остальной мир стремительно формировал абсолютизм, причем, в наиболее жестких, наиболее одиозных его вариантах. Это была классическая республика, в которой правительство избиралось путем свободного волеизъявления каждого из ее граждан и при этом строго придерживалось принципа подотчетности своим избирателям.
Например, для руководства военным походом избирался напольный гетман, который на время этого похода получал совершенно неограниченные полномочия диктатора, но если поход завершался неудачей или сопровождался слишком большими потерями, напольный гетман лишался головы.
Человек, который обретает право распоряжаться судьбами многих тысяч (в данном случае) людей автоматически лишается права на ошибку, как не имеет этого права пилот воздушного лайнера или сапер. Мы же, в нашем конформистском настоящем, спокойно воспринимаем жутчайшие просчеты носителей высшей власти, мало того, мы еще им сочувствуем, входим в их положение, когда они ссылаются на свою неопытность или на непредвиденные обстоятельства.
Запорожцы в таких случаях попросту рубили головы, потому что ни до них, ни после человечество так и не изобрело другого способа заставить власть быть добросовестной и порядочной.
Сечь не имела писаных законов. Ее жизнь регулировалось обычаями и традициями, определяющими иерархию социальных ценностей, которые не подлежали обсуждению и должны были безоговорочно приниматься всеми без исключения членами сообщества.
По обычаю, прийти на Сечь имел право каждый желающий. Никто не интересовался его прошлым, хотя довольно часто у неофитов имелись веские причины скрываться за днепровскими порогами от польского, московского или, скажем, французского правосудия. Сечь была многонациональным образованием, но национальность того, кто приходил туда, становилась таким же прошлым, как и вся его биография. Он начинал жизнь с чистого листа, оставив за крепостными воротами все былое, даже свое имя, вернее, фамилию.