Глава седьмая Воскресение
Глава седьмая
Воскресение
«ТРИ ЧАСА ТЬМЫ»
Следующим днем была суббота, о которой мало что сказано в Евангелиях. Только у Матфея (27:62—66) есть кое-какие упоминания об этом дне, но все они касаются разговора между Пилатом и старейшинами синедриона в Иерусалиме, после которого прокуратор распорядился поставить у гробницы Иисуса двух стражников. Не считая этого, все четыре евангелиста возобновляют свое повествование, начиная с утра следующего дня, то есть в воскресенье.
Все же, если какой день и имел значение для рассматриваемого хода событий, то им была суббота — день, о котором так мало сообщается. Этот неукоснительно соблюдаемый и почитаемый иудеями день отдыха является ключом для понимания всего случившегося. Именно произошедшее в субботу вызвало такое удивление женщин, обнаруживших на рассвете, что камень у входа в гробницу отвален. В том, что камень был перемещен, в практическом отношении нет ничего удивительного, — это мог сделать любой. В действительности и сами женщины могли бы откатить его в сторону, поскольку не имели оснований полагать, будто бы вход для них закрыт. Во всей этой истории самое невероятное то, что камень был отодвинут в субботу, — в священный день, когда категорически запрещено перемещать тяжести. Допустить, будто бы камень был отодвинут в этот день, совершенно невозможно!
Есть некоторые разночтения в Евангелиях относительно того, что произошло на третий день, в воскресенье. Матфей (28:1) сообщает о том, что к гробнице направились мать Иисуса с Марией Магдалиной, а Марк (16:1) добавляет к ним и Саломию. Лука (24:10) вводит Иоанну, но не упоминает Саломию, в то время как у Иоанна (20:1) Мария Магдалина прибывает к могиле в одиночестве. Марк, Лука и Иоанн заявляют, что по прибытии женщин (женщины) камень уже был перемещен. У Матфея он, однако, оставался на прежнем месте, а могила охранялась двумя стражниками. Затем, к изумлению женщин и часовых, «ангел Господень, сошедший с небес… отвалил камень».
Впоследствии выяснилось, что Иисуса на том месте в гробнице, где он лежал, уже нет. Согласно Матфею (28:5—6), в склеп женщин ввел ангел. У Марка (16:4—5) они зашли туда сами и встретились с молодым человеком в белой одежде. Лука (24:3—4), однако, говорит о двух мужчинах, которые там предстали перед ними. Иоанн (20:2—12) повествует о том, что Мария Магдалина, перед тем как войти в склеп, сходила за другими апостолами. После расставания со своими товарищами Мария обнаружила двух ангелов, сидевших у гроба.
В конечном счете неясно, присутствовали ли при всем этом стражники, и сколько было женщин — одна, две или три. Находился ли вблизи Петр, или, возможно, его не было. Спустился ли ангел с небес, или же юноша сидел внутри склепа. Или, наоборот, находившиеся внутри двое ангелов могли либо сидеть, либо стоять. Что касается камня, то он мог оставаться в прежнем положении или же быть уже перемещенным.
В историях, рассказываемых евангелистами, совпадает только то, что Иисуса в то время там уже не было. Впрочем, здесь тоже есть определенные разногласия. По утверждению Иоанна (20:14—15), когда Мария Магдалина, беседуя с ангелами, повернулась назад, то, увидев Иисуса, приняла его за садовника. Ее попытка приблизиться к нему была остановлена его словами: «Не прикасайся ко Мне» (Иоанн 20:17).
Несмотря на то, что эти четыре евангельских повествования легли в основу предания о Воскресении Христа, они противоречат друг другу почти по каждому пункту. Это послужило причиной не утихавших в течение столетий споров по поводу того, кто видел первым воскресшего Иисуса — Мария Магдалина или же Петр.
Но можем ли мы восстановить подлинную картину всего произошедшего, после того как в предшествовавшую пятницу «Иосиф» оставил Иисуса в фамильном склепе?
Первоначально Киринеянина и Иуду Искариота с перебитыми ногами, но еще полных жизненных сил, поместили во вторую комнату пещеры. Погребение заживо практиковалось с давних времен и являлось одним из видов смертной казни. Тело Иисуса перенесли в основное помещение, где с лампами и другим необходимым для операции инструментом его уже поджидал Симон Зилот (любопытно, что среди прочих находок 1950-х годов в Кумранских пещерах была и лампа).
Затем, по утверждению Иоанна (19:39), прибыл Никодим, доставивший с собой «сто [47] литр состава из смирны и алоэ». Экстракт смирны, представлявший собой одну из разновидностей обезболивающих средств, широко использовался в медицинской практике того времени — но зачем такое огромное количество алоэ? Ответ на вопрос дает современная фармакопея. Сок алоэ является сильным и быстродействующим слабительным средством — именно тем, что было необходимо Симону для вывода «желчи» (яда) из организма Иисуса.
Большое значение имеет тот факт, что следующим днем после казни была суббота. В самом деле, выбор временных рамок для проведения операции по «воскрешению Иисуса из мертвых» опирался на точное определение того критического момента, начиная с которого можно было считать, что уже наступила суббота. В те дни не существовало такого понятия, как разбиение суток на фиксированные промежутки времени в виде часов и минут. Регистрация и измерение времени являлись одной из узаконенных обязанностей левитов, которые определяли его течение по изменению длины теней на специальных площадках. Начиная приблизительно с 6 года до Р.Х., они научились пользоваться также и солнечными часами. Однако, когда солнце садилось и тени исчезали, солнечные часы и отметки на земной поверхности становились бесполезными. Как следствие, сутки подразделялись на двенадцать «дневных часов» (света) и, соответственно, двенадцать «ночных часов» (темноты). Последние (подобно каноническим «часам» в современной католической церкви) измерялись в монастырях по срокам сбора на молитву. В самом деле, общераспространенная молитва Пресвятой Богородице, возносимая на заутрене, обедне и вечерне, — уходит корнями в древние религиозные обряды левитов. Проблема, однако, заключалась в том, что по мере того как ночи становились короче, а дни длиннее, возникала необходимость вносить поправки там, где дневные и ночные часы начинали «накладываться» друг на друга.
Вследствие необходимости внесения в ту самую пятницу Распятия Христа временной поправки на три часа вперед в описаниях Марка и Иоанна обнаруживаются существенные расхождения в отношении хронометража событий того дня. Марк (15:24) заявляет, что Иисус был распят в три часа, а Иоанн (19:14—16) утверждает, будто казнь свершилась приблизительно в шесть часов. Такое несоответствие своим происхождением обязано тому, что в Евангелии от Марка используется римская система исчисления времени суток, а благовествование Иоанна придерживается иудейского метода отсчета. В результате такой временной разницы Марк (15:33) пишет, что «в шестом же часу наступила тьма по всей земле и продолжалась до часа девятого». Эти «три часа тьмы» были всего лишь символом и длились доли секунды, — точно так же как изменяется время, когда мы пересекаем часовой пояс или переводим часы на час вперед или назад. Таким образом, в данном случае конец пятого часа означал немедленное наступление девяти часов.
Ключ к пониманию истории Воскресения Христа скрывается в этих трех часах дневного времени, которые стали ночными. Такое изменение связано с тем, что начало субботы, пересчитанное на новое время, приходилось по старому времени на девять часов вечера, которые, вследствие этого, стали считаться двенадцатью. Но самаритянские волхвы (предводителем которых являлся Симон Зилот) упорно придерживались астрономической системы отсчета времени и, не признавая официально принятой трехчасовой поправки, ориентировались на старое время. А это значило, что никоим образом не нарушая субботнего запрета на работу, Симон имел в своем распоряжении целых три часа, за которые мог делать все необходимое, даже тогда, когда другие уже приступили к священному отдыху. Этого времени было достаточно, чтобы дать лекарства Иисусу и заняться сломанными костями Киринеянина. С Иудой Искариотом, учитывая обстоятельства, обошлись куда менее милосердно. Судя по косвенным намекам в Деяниях святых апостолов (1:16—18), он разбился насмерть, будучи сброшен с обрыва.
ПУСТАЯ МОГИЛА
Когда по времени волхвов закончилась суббота (на три часа позже принятого у иудеев времени), оставалось еще три добрых ночных часа прежде, чем с первым рассветом новой недели сюда прибыла Мария Магдалина. Совершенно неважно, стояла в ту ночь на посту стража или нет, так как наведываться в пещеру Симон и его товарищи могли через второй вход, расположенный на некотором удалении. И то, что был отодвинут камень или нет, в равной степени несущественно. Важен лишь тот факт, что когда Иисус появился, он был жив и здоров.
В отношении ангела, который отодвинул камень на глазах женщин, у Матфея (28:3) можно прочесть: «Вид его был как молния, и одежда его была бела как снег». Как уже можно было убедиться, Симон Маг (Зилот) по выполняемым ритуальным функциям именовался «молнией», облачение его было белым, а по духовному чину он в самом деле являлся «ангелом». Таким образом, приведенное выше предложение может звучать так: «По внешнему виду он напоминал Симона Зилота в священническом облачении». Но почему же это так удивило женщин? Ответ прост — они находились в полной уверенности, что Симон распят и с перебитыми ногами погребен.
Но в этой сцене появился не только Симон, но и Фаддей. «И вот сделалось великое землетрясение, ибо ангел Господень, сошедши с небес…» (Матфей 28:2). Так же как Симон титуловался «молнией» (а Ионафан Анна — «громом»), так и Фаддея, в свою очередь, величали «землетрясением» — по аналогии с явлением, наблюдавшимся на горе Синай (Книга Судей 5:4—5). Следовательно, Симон и Фаддей были теми самыми двумя ангелами, которые встретились Марии (Иоанн 20:11—12). Симон также был «юношей» в белой одежде (Марк 16:5), где его молодой возраст указывал на понижение в духовном чине до «послушника» в точном соответствии с эпизодом его ареста в Гефсиманском саду.
Сад, в котором был распят Иисус, находился в ведении Иосифа Аримафейского (его брата Иакова), и представлял собой заповедное место, символизировавшее Эдем. В этом отношении Иаков считался «Адамом», то есть хозяином Эдемского сада. Все это объясняет, почему Мария Магдалина, впервые увидев Иисуса после «воскрешения», приняла его за «садовника», — женщина полагала, что видит Иакова. Причина, по которой Иисус не позволил Марии дотронуться до себя, заключалась в ее беременности. В соответствии с законами династического брака ей в этот период запрещались всякие физические контакты с супругом.
Совершенно очевидно, что Мария и большинство апостолов не были участниками хитрых уловок и мистификаций, имевших место в пятницу и субботу. В собственных же интересах Симона было сохранить все дело в тайне. Вырвавшись из погребальной пещеры живым и с целыми ногами, он мог бы лишний раз подтвердить свою и без того высокую репутацию. Иисусу также было на руку, чтобы его повторное появление произвело ошеломляющий эффект. В данном случае их совместные с Зилотом усилия плюс поддержка Фаддея, Киринеянина и брата Иакова позволили спасти едва не рухнувшее дело, дав возможность апостолам продолжить работу. Если бы Иисус и вправду умер, его ученики разбежались бы в страхе и смятении, а все им задуманное погибло бы вместе с ним [48]. Так миссия получила новый жизненный импульс, результатом которого стало рождение христианства.
ВОСКРЕСШИЙ ИЗ МЕРТВЫХ
«Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес;
А если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша.
Ибо если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес».
Вот так Воскресение, как один из обязательных пунктов веры, представил св. Павел в своем Первом послании к Коринфянам (15:13—16). Необходимо сказать, что в нем не содержится каких-то убедительных доводов в пользу того, что, бесспорно, является основополагающим для христианского вероучения. В силу своей внутренней сути оно само себя фактически обрекает на провал. Если бы Павел выражался фигурально, его современники, возможно, с большей готовностью восприняли бы его утверждения. Но он поступил иначе, говоря об этом в буквальном смысле и ссылаясь на представление о возвращении к жизни покойников в соответствии с пророчеством Исаии (26:19): «Оживут мертвецы Твои, и восстанут мертвые тела!»
Мысль о бессмертии души (в отличие от воскрешения тела) возникла задолго до появления Иисуса. В Древней Греции выразителем этой идеи являлся основатель афинской школы философов Сократ (469—399 годы до Р.Х.). Мыслитель античного времен Платон утверждал, что основой бытия является дух, а не материя. Еще раньше философ и математик Пифагор (570—500 годы до Р.Х.) изложил свое учение о реинкарнации — переходе души после смерти из одной телесной оболочки в другую, где она начинает новую жизнь. Действительно, вера в перевоплощение легла в основу множества религий и верований (включая буддизм и индуизм).
Но слова Павла не относились к переселению душ. Он излагал то положение, которого из всех мировых религий придерживается одно лишь христианство. Апостол утверждал, что мертвецы возвратятся к жизни во плоти. В «Апостольском символе веры» говорится о том, что Иисус «распят был, умер и погребен… на третий день воскрес из мертвых». Ученые долго оспаривают столь буквальное толкование этого заявления, а в последнее время его стали ставить под вопрос и множество священнослужителей. Однако старые доктрины изживаются с трудом, и к тому же многие полагают, что отказ от данной концепции был бы равнозначен отказу от морали, составляющей суть самого христианства.
И все же, если у христианства имеется достойный моральный фундамент, — а он, разумеется, у него есть, — то должен он покоиться на нравственном кодексе и учении самого Иисуса. Нравственный кодекс и связанное с ним вероучение — это как раз то, о чем повествует само Евангелие, — и составляют сущность благой вести.
Многократно подчеркивалось, что по прошествии двух тысяч лет почти три четверти жителей планеты не поддерживают идею телесного воскрешения. У многих в наше время эта мысль скорее вызывает тревогу, нежели воодушевление. В результате распространение христианского послания всемерно сдерживается. Едва ли найдется хоть одно такое религиозное учение, которое стало бы оспаривать вдохновляющие социальные мотивы мессианского идеала Иисуса, — идеала гармонии, единства и служения в братском обществе. И, тем не менее, наряду с бесконечными раздорами по поводу толкования Библии и церковных обрядов преобладают принуждение и догма. До тех пор пока продолжаются подобные споры, не может быть истинной гармонии, а разделенная церковь способна лишь с трудом обслуживать саму себя.
Одна из главных проблем, связанных с плотским воскрешением Иисуса после биологической смерти, состоит в том, что его логическая предпосылка, если угодно, практически не обосновывается в благовествованиях. Ранее было отмечено, что сфабрикованные стихи с 9-го по 20-й из 16-й главы Евангелия от Марка были приписаны значительно позже того, как книга увидела свет. А если повествование Марка было первым из синоптических Евангелий и являлось первоисточником для написания остальных, то возникает законное сомнение в отношении подлинности заключительных отрывков Матфея и Луки.
Однако если пренебречь всем этим и принимать все четыре Евангелия такими, какие они есть, то перед нами предстанет весьма туманная картина, в которой многие детали не только не связаны между собой, но и противоречат друг другу. Сперва Мария Магдалина принимает Иисуса за кого-то другого. Затем Петр и Фома-Близнец разговаривают с ним в течение нескольких часов как с абсолютно незнакомым человеком. И только когда Иисус сел пообедать со своими учениками, апостолы наконец-то узнали его.
Из всего сказанного вытекает, что Воскресение, каким мы его привыкли воспринимать в наши дни, было в то время совершенно неизвестно. Не считая тех, кто был непосредственно связан с инсценировкой на Голгофе, все остальные апостолы находились в полном неведении относительно того, что произошло на самом деле. Они искренне верили в то, что их учитель мертв, и были совершенно сбиты с толку при его появлении. Они были не высокопреосвященными особами вроде Симона, Левия и Фаддея, а куда менее искушенными в житейских делах апостолами наподобие Петра и Андрея. Тем не менее, они прекрасно понимали, что собственное пророчество Иисуса о том, что он «свой храм» воздвигнет «в три дня» (Иоанн 2:19), не имеет ничего общего с более поздним толкованием, в котором полностью выхолощен смысл символической смерти.
Как уже отмечалось ранее в связи с историей «Лазаря», духовная смерть человека по распоряжению свыше наступала после отлучения его из общества и лишения гражданских прав. В этом случае он признавался «мертвым». Вся процедура до полного ее завершения занимала четыре дня, и в течение этого периода изгой считался «больным к смерти». Что касается Иисуса, то в этом отношении он был официально осужден старейшинами синедриона, первосвященником Каиафой и новым «отцом» Ионафаном Анной. Его отлучение являлось абсолютным, и с наступлением пятницы он официально признавался «больным». Единственная возможность на четвертый день избежать «смерти» заключалась в заблаговременной отмене наказания («воскрешении») «отцом» или первосвященником. Вот почему Иисус считал столь важным для себя «воскреснуть» именно на третий день. В любых других условиях трехдневный срок вообще бы не имел никакого смысла. Но если официальная церковь была настроена в отношении его столь непреклонно, то кто же мог совершить такое «воскрешение»?
Единственным человеком, который взял бы на себя смелость свершить этот ритуал, был низложенный «отец» — преданный Симон Зилот. Несмотря на происки недоброжелателей в Иерусалиме, его положение как законного «отца» все еще признавалось многими. Но Симон был распят вместе с Иисусом, по крайней мере, так думала большая часть апостолов. Но, как известно, он в добром здравии объявился вместе с Иисусом, которого в субботу «воздвиг из мертвых». В предыдущем случае подобного рода услугу Симону оказал сам Иисус, когда извлек его на свет из могилы.
Для тех, кто не участвовал в заговоре, воскресение Иисуса и в самом деле было настоящим чудом. И как говорится в благовествовании: «Когда же воскрес Он из мертвых, то ученики Его …поверили Писанию и слову, которое сказал Иисус» (Иоанн 2:22).
Именно апостол Павел (иудей по происхождению, склонившийся впоследствии к эллинизму) провозгласил догмат о воскрешении во плоти, но даже его энтузиазм был недолговечен. За столь эмоциональное выражение мыслей по данному вопросу и подкрепление своей горячности безосновательными доводами («Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес…» и т.п.) Иаков, брат Иисуса, чьи назареи никогда не проповедовали воскресения, считал Павла фанатичным еретиком. По прошествии времени интерес к воскресению как основополагающему фактору заметно снизился. Это со всей очевидностью явствует из более поздних посланий Павла и других книг Нового завета, где оно практически не фигурирует.
Гораздо важнее стало признание того факта, что Иисус был готов принять муки ради своих собственных идеалов, и Павел, стремясь найти в конечном счете более убедительное основание для своего вероучения, заявляет:
«Есть тело душевное, есть тело и духовное.
Плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления.
Говорю вам тайну».
(Первое послание к Коринфянам 15:44, 50—51)
Необходимо напомнить, что Иисус не был христианином. Он был евреем-эллинистом и исповедовал радикальный иудаизм. Со временем, однако, его истинные жизненные устремления были незаконно присвоены и использованы религиозным течением, которое в целях сокрытия законных наследников Иисуса было названо его именем. Это зародившееся в Риме течение основывало самопровозглашенные полномочия на тексте Матфея (16:18—19), по которому Иисус якобы сказал: «Ты — Петр, и на камне сем Я создам Церковь Мою». К сожалению, греческое слово «петра» («скала»), связывавшееся с выражением «Скала Израиля», было переведено так, как будто в подлиннике стояло «петрос» («камень»), относившееся к Петру (который в самом деле звался Кифой — «камнем», как указано у Иоанна в 1:42). В действительности же Иисус утверждал, что его миссия зиждется на Скале Израиля, а не на Петре. Несмотря на это, новое течение заявило о том, что руководителем христианской церкви может быть лишь тот, кто получил свою власть непосредственно из рук Петра. Это было остроумной идеей, позволившей сосредоточить всю власть в руках горстки избранных самозванцев. Последователи гностического учения Симона Зилота называли это «верой в глупость» [49].
В благовествовании Марии (Магдалины) говорится о том, что в первое время после «воскрешения» Иисуса часть учеников ничего не знала о случившемся и продолжала пребывать в уверенности, что их Учитель погиб на кресте. Апостолы, «обливаясь слезами, причитали: „Как же можем идти мы к неверующим в Иегову и нести благую весть о Царстве Сына Человеческого? Коли они безжалостны были к Нему, то не поступят ли они также немилосердно и с нами?“» Успев уже побеседовать с Иисусом у гробницы, Мария с полным на то основанием могла сказать: «Прекратите стенания — нет нужды печалиться. Приободритесь лучше, ибо слава Его будет с вами, вокруг вас, и предохранит вас от всего».
На это Петр сказал Марии: «Сестра, нам известно, что Спаситель любил тебя более, нежели иных женщин. Расскажи нам все, что помнишь из сказанного тебе Им наедине — все, что ты знаешь о Нем, и что неведомо нам».
Мария пересказала апостолам, что говорил ей Иисус: «Благословенна ты среди жен, коли не усомнилась, увидев Меня; ибо там, где рассудок, там и сокровище». После этого «Андрей ответствовал и сказал братии так: „Послушайте, что бы вы ни думали о рассказанном нам, что касается меня, то я не верю, будто сие было сказано Спасителем“». Петр согласился с Андреем и добавил: «Неужто и вправду стал бы Он тайно говорить с женщиной, не открывшись сперва нам?»
В ответ на это
«Мария залилась слезами и сказала Андрею: „…Не думаешь ли ты, что все это идет от меня, или может быть я не говорю всей правды о Спасителе?“
Ответил тогда Левий и сказал Петру так: „…Ты всегда был горяч. А теперь я вижу, как ты перечишь этой женщине, словно вы недруги с ней. Уж коли сам Спаситель нашел ее достойной, то кто ты такой, в самом деле, чтобы отказывать ей в вере? Спаситель уж конечно знает ее вполне изрядно.“»
«Левием», как нам уже известно, был Матфей Анна — священник и заместитель «Алфея». Его здравомыслящий взгляд на этот вопрос явился плодом интеллекта и учености. Петр и Андрей, с другой стороны, были малообразованными деревенскими жителями, которые, несмотря на длительное пребывание в обществе Иисуса и более образованных апостолов, все еще придерживались патриархальных взглядов на слабый пол. В конце концов, как выяснилось, женоненавистнической позиции Петра, суждено было возобладать в созданном на основе его доктрины католическом вероучении.
Епископы раннехристианской церкви, передавая путем возложения рук по наследству свои полномочия, заявляли свои права на передачу апостольской благодати. В гностическом «Апокалипсисе Петра» эти самые пастыри сравниваются с «высохшими водотоками». Далее в этом труде говорится, что
«они именуют себя епископами и диаконами так, как будто получили свою власть непосредственно от Господа… Не постигнув Истины, они все же бахвалятся тем, что разгадка тайны является их исключительной собственностью».
Что касается Воскресения, то в самом этом вопросе заключен парадокс. С одной стороны, ему придают огромное значение, когда в этом нет нужды, а, с другой стороны, оно полно внутренней многозначительности, непостижимой для большинства людей. Как сказал Иисус в благовествовании Фомы: «Если тело вызывает к жизни душу, то это — чудо из чудес».