ГЛАВА ТРЕТЬЯ БОЕВАЯ ПОДГОТОВКА АРМИИ И ФЛОТА В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII ВЕКА

БОЕВАЯ ПОДГОТОВКА В ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ XVIII ВЕКА

Принципы линейной тактики в русской армии сложились в конце XVI и в начале XVII вв. Русские войска до середины XVII века обучались по «Уставу ратных, пушечных и других дел», а затем по уставу «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей». Кроме того, для обучения солдатских полков издавались отдельные инструкции. На практическую разработку и обобщение опыта военных действий ушло почти все XVII столетие. Новая тактика сложилась в начале XVIII века.

Начало петровской системы боевой подготовки было положено в 90-х годах XVII века, когда Преображенский, Семеновский и выборные полки Лефорта и Гордона изучали основы линейной тактики в школе «потешных». Эти, пока немногочисленные, войска Петра I систематически занимались учебой, начиная с одиночной подготовки рядовых и кончая односторонними или двусторонними учениями.

В первый период солдат «потешных» полков обучали стойке, маршировке, простейшим перестроениям, ружейным приемам, заряжанию и стрельбе из фузей. Совместная подготовка проводилась на учебном поле. Здесь была сооружена крепость «Прешбург», которую и штурмовали «потешные» полки. Большое внимание уделялось обучению артиллерийской стрельбе, проводившейся обычно на Каланчевском поле, где были устроены башни (каланчи) и установлены батареи.

С 1690 года стали проводиться двусторонние маневры. Семеновские маневры (1690–1691 гг.) и Кожуховский поход (1694 г.) примечательны тем, что в них принимали участие все три рода войск. В походах и на маневрах отрабатывались элементы полевого боя в линейных боевых порядках и способы штурма крепостей.

Петр рассматривал эти маневры как «яко предвестники дела»[402].

К началу Азовских походов на основе линейной тактики было обучено четыре полка. Вместе с солдатами учился и сам Петр, стремившийся внедрить в свои войска новые способы боевой подготовки.

Азовские походы 1695–1696 гг. показали, что русская армия должна быть реорганизована. А чтобы успешно решить эту задачу, надо было изучить и обобщить опыт русских вооруженных сил, накопленный в XVII веке, и хорошо ознакомиться с состоянием военного дела за рубежом. Обобщение русского опыта было возложено на генерала А. М. Головина, представившего Петру свои предложения по строевой и тактической подготовке. За границу «для присматривания новых воинских дел и поведения» иностранных армий Петр направил майора Преображенского полка А. Вейде.

В 1698 году Вейде представил Петру подробный доклад, в котором писал, что, не жалея своих сил, трудился за границей и учел все, что можно применить в русских войсках[403]. Вейде, например, сообщал, что у них «войска на различные части разделяются, а именно на роты, на батальоны, полки и бригады», а войско состоит из пехоты и кавалерии. Говоря о пехоте, Вейде отмечал, что наименьшей единицей ее является рота, состав которой различен — у французов 60–70 человек, у цесарцев 100–120 человек. Характеризуя роту, батальон и полк, Вейде излагает права и обязанности всех воинских чинов. Вторая часть доклада посвящалась обучению войск различным видам строя.

Основные идеи Вейде сводились к тому, что главной задачей является подготовка армии, ибо только обученная армия способна одерживать победы. Сила армии состоит в ее организации, а обучение заключается в том, чтобы овладеть строем и стрельбой. По указанию Петра, доклад Вейде был включен в записные книги офицеров, и, видимо, ротные командиры пользовались им, хотя прямых указаний на это не имеется.

Уезжая за границу, Петр поручил Головину подготовить офицеров для новоприборных полков. Для этой цели было составлено «Строевое положение» или «Воинские артикулы»[404], по которым осуществлялось обучение офицеров и солдат ново-приборных полков с 1б99 по 1702 год. Но так как «Строевое положение» относилось только и мушкетерам, то оно было пополнено новым разделом, в котором содержались команды и для гренадеров. В результате был разработан единый строевой устав под названием «Краткое обыкновенное учение с крепчайшим и лучшим растолкованием (в строении пеших полков) как при том поступати и в осмотрении имети надлежит господам капитанам, протчим начальным и урядным»[405]. В таком виде первый русский строевой устав XVIII века просуществовал до 1708 года. Он закрепил тактические принципы, сложившиеся к этому времени в русской армии.

Одновременно со строевым уставом были подготовлены еще два документа: «Ротные пехотные чины», определявшие права «начальных людей» в роте, и «Статьи воинские», излагавшие обязанности солдат во время службы и вне ее[406]. Эти документы закрепили порядок, установленный в армии. Но русская уставная мысль этим не ограничивалась. Для обучения драгун было издано «Краткое положение» 1702 года[407].

Кроме того, было издано еще несколько инструкций, развивающих основы линейной тактики, например, «Пункты командующему над каждым батальоном»[408], «Учреждение к бою»[409], «Правила сражения»[410], «Как вести себя в сражении солдатам и в особенности офицерам» и другие.

Уставная деятельность, проводившаяся под непосредственным руководством Петра I, служила базой для подготовки «Устава воинского 1716 года». И. Голиков указывал, что Петр I «начал сочинять большой воинский устав, для которого каждый вечер по несколько отделял часов»[411]. В уставе 1716 года, отличавшемся широтой постановки вопросов и их многообразием, подведен итог преобразованиям Петра I. Устав включал вопросы организации армии, военной администрации, строевого обучения и воспитания, основы полевой службы и т. д. Он состоял из трех частей: «Устав воинский», «Артикулы воинские» и «Об экзерциции».

Первой части устава предпосылается введение, в котором подчеркивается, что хотя регулярное войско в России стал создавать еще царь Алексей Михайлович и издал для него устав, что позволило иметь «добрый порядок» и благодаря ему «славные дела» показать в Польше и с шведами. «Но потом оное… едва не весьма оставлено. И тако что последовало по том? Не точию с регулярными народы, но и с варварами, что ни против кого стоять могли, яко о том свежая память есть (что чинилось при Чигирине, и Крымских походах, умалчивая старее) и не только тогда, но и гораздо недавно, как с турки при Азове, так и с начала сея войны при Нарве». Причины неудач лежат, по мнению Петра, в отсутствии «доброго порядку»… «Ибо всебеспорядочной варварской обычай смеху есть достойный, и никакова добра из оного ожидать возможно». Устав и ставит своей задачей «войско распорядить» и установить в нем «добрый порядок». С другой стороны, устав издан для того, «дабы всякой чин знал свою должность, и обязан был своим званием, и неведением не отговаривался».

Первая часть устава посвящается вопросу устройства армии, дивизии, бригады. Армия «сочиняется… смотря неприятельской силы и оного намерения, дабы его во всех делах упреждать и всячески искать неприятеля опровергнуть». Здесь же трактуется о корволанте, то есть о легком корпусе, который «отдается к некоторому делу в команду генералу, либо у неприятеля для пресекания или отнимания пасу, или оному в тыл итти или в его землю впасть, и чинить диверзию». Наконец, предусматривается корпус резерва «для прикрытия артиллерии и крыльев. Или для сикурсу… где неприятельскому нападению наивяще быти чают»[412].

Вслед за этим излагается положение о генеральном (полевом) штабе. В главах 9 — 44 раскрываются положения о правах и обязанностях генералитета — от генералиссимуса до штаб-генерал-профоса.

Последующие разделы посвящены вопросам полевой службы: о походе войска, об устройстве лагеря, о тревожных и парадных местах, о караулах.

Вторая часть устава носит название Артикул воинский. Введением к этой части служит указ Петра I об укреплении дисциплины. В указе говорится: «Повелеваем… всем… покорным и послушным быть по своей должности все пункты сего артикула исполнять»[413]. Ниже был помещен текст присяги, а затем артикул, в котором излагались положения дисциплинарного устава и устава внутренней службы, а также вопросы судоустройства, судопроизводства и военного права.

Третья часть устава излагает начала «о звычайном учении, и что при том во осмотрение имети при инфантерии, по том каким образом поступать церемониално в маршу, во отдании комплиментов генералитету, о входе и выступлении гарнизонных и полевых квартир и како команду и доброе поведенив в протчих манерах содерживать…»[414]

Обращает на себя внимание тот факт, что раздел об экзерциции посвящен только вопросам обучения рекрут. «А каким образом повзводно, поротно, батальоном, или целым полком, направо или налево швенковать, о том уже во всех полках толико употребляемо есть, и тако твердо знаемо, что многим писмом упоминати не надобно»[415].

В предисловии к Уставу Воинскому эта мысль выражена несколько другими словами: «О звычайном учении, тако и о всех порядках, со изменением каждого звания в протчих книгах уже подробну описано»[416]. Эти указания позволяют сделать вывод, что с изданием устава 1716 г. Петр не отменял предыдущих инструкций и уставов и полагал, что они дополняют основной устав.

Вообще Петр не считал, что устав 1716 г. должен быть неизменным. В 1722 году он снова приступил к пересмотру своего устава. В связи с этим 4 июля 1722 года по приговору Сената в Петербург был направлен обер-секретарь Сената Ал. Волков «для збирания всех нужных указов, и пунктов и инструкций, которые принадлежат к сочинению регламента Военной коллегии и переправлению воинского артикула»[417]. Еще в 1721 году был дан указ о сличении артикула воинского с морскими артикулами «дабы суд и экзекуции в подобных винах были сходны». Для разработки нового артикула была образована комиссия в составе: «г.-л. Бона, г.-м. Матюшкина, полковников Г. Есипова, С. Супина, Н. Болтина, В. Петрикова, затем из иноземцев г. Копенгаузена, Гохмута, Ролонта, де Ригеля, да генерал-аудитор-лейтенанта Мекуторова»[418].

Петр неоднократно возвращался к рассмотрению устава и лично сам составил несколько чернений, из которых важнейшим является набросок 1722 года, отражающий понимание духа и сущности устава: «Понеже офицеры сут салдатам яко отцы детем того ради надлежит им равным образом отеческим содержать и понеже дети перед отцами суть безсловны во всяком послушании полагая надежду свою на отцоф во всем, чего ради отцы недреманное попечения о их состоянии имеют о их учении пропитании и всяком снабдении особливо же дабы нужды и недостатка не терпели тако и офицерам делать надлежит (а особливо наши офицеры должны сут понеже ни единой народ в свете так послушлиф, яко российской) во ползе солдат делать, что в их мочи есть 1а чего не имеют доносить вышним) и не теготит их лишними церемониями караулами и протчим, а особливо во время кампаней. Правда может офицер якобы ко оправданию своему ответствофат когда в том спрошен будет, что я точно чинил по уставу воинскому, однакож то его оправдать не может, хотя то и ни писано, ибо там порядки писаны, а времян и случаеф нет, того ради ему надлежит рассуждение иметь (понеже не в числе детей, но в числе отцоф обретаетца как выше писано) о целости солдат (ибо все воинское дело в том состоит)…»[419]

Прежде чем говорить о задачах, формах и методах боевой подготовки войск, следует рассмотреть вопрос о тактической организации роты и полка в соответствии с уставом 1716 года.

Первая организация полка, сложившаяся в 1699 году, предусматривала разделение его на 10 рот. Некоторые же полки состояли из 9 фузилерных и одной гренадерской рот.

В 1706 году полки были переформированы из 10- в 9-ротный состав. В таком виде они действовали в сражении при Лесной. Но уже в конце 1708 года пехотные полки имели 8-ротный состав. Все гренадерские роты были сведены в особые гренадерские полки.

По уставу 1716 года рота имела: 4 обер-офицера, 10 унтер-офицеров, 140 рядовых, 2 нестроевых и 2 барабанщика. Всего 158 человек. Рота делилась на 4 плутонга (взвода), а плутонг — на два капральства. В состав обер-офицеров входили: капитан, поручик, подпоручик и прапорщик. Определяя права и обязанности командира роты, устав подчеркивал: «капитан есть у роты глава, и имеет наиболее всех повелевати»[420]. Капитан обязан хорошо знать свое дело, умело обучать подчиненных.

К унтер-офицерам относились: сержант, каптенармус, подпрапорщик и капралы. Сержант обязан все знать о состоянии роты, брать пароль от майора или полкового адъютанта и следить за всеми порядками, особенно во время учения, «чтоб шеренги и ряды благо содержаны были»[421]. Особенно важной' являлась должность капрала. Ему «подобает о всех своих солдатах, поутру и в вечеру, известну быти, и буде кто из них ко злому житию склонитца, таких должен остерегать и всячески возбранять…»[422]

В уставе 1716 года не было специального раздела о батальоне. Это свидетельствует о том, что в первой четверти века рота была основной административно-тактической единицей, а полк — высшей. Батальон же составлялся на полковых учениях и во время боевых действий. Поэтому в уставе и не говорится о батальонных чинах.

Полк имел четырех штаб-офицеров и 9 офицеров при полковом штабе. Обязанности чинов полкового штаба устав определял так: «Полковнику надлежит знатному и искусному благовзрачному мужу быть, дабы свой почтенной чин мог с благопристойною честию тако вести, чтоб полку своему во всех случаях негнусен был, и имел бы старание о добрых обер- и ундер-офицерах»[423]. Полковник отвечал за все, но главным предметом его внимания была строевая часть.

Главной фигурой в деле обучения и воспитания людей в полку являлся майор. Он «имеет в полку наибольшую работу, а имянно всегда во учении и учреждении караулов».

Для выполнения определенной тактической задачи полки временно сводились в бригады. В уставе говорилось, что «бригада при войске называется, когда 2 3 или более полков под команду единого отданы бывают и тогда оный, который те полки командует, называется бригадир»[424].

Такими же непостоянными единицами были и дивизии. Устав так определяет дивизию: «часть войска, в которой несколько бригад надлежит быть под управлением одного генерала. Сии бывают из кавалерии и инфантерии, или из одной инфантерии, или кавалерии»[425]. Вначале дивизии назывались генеральствами. В мирное время они выполняли административные функции и этим облегчали связь Военной коллегии с полками.

Основной и постоянной единицей был полк.

Строевая подготовка. Цель обучения Петр I сформулировал так: «Надлежит непрестанно тому обучать, как в бою поступать, то есть справною и не спешною стрельбою, добрым прицеливанием, справным швенкованием, отступлением и наступлением, тянутьем линий, захватыванием у неприятеля фланки, секундированием едины другим и прочие обороты и подвиги воинские, чему всему есть мать безконфузство, ибо сие едино войски возвышает и низвергает»[426].

Эта замечательная для своего времени программа могла быть выполнена лишь при условии непрерывного и активного обучения, во время которого солдаты должны хорошо усвоить строй, элементы тактики и выработать высокие моральные качества.

Программа обучения русской армии определялась уставом и инструкциями, а формы и методы вырабатывались постепенно, в процессе боевой практики. Система обучения разделялась на два периода. В первый период входила одиночная подготовка, а во второй — совместная. Такое обучение солдат резко отличалось от системы обучения армий западноевропейских стран, где одиночной подготовке солдат уделяли меньше внимания.

Одиночное обучение. Оно состояло из усвоения элементов строя, ружейных приемов и стрельбы. Обучение строю. У солдат вырабатывались навыки правильной стойки, поворотов на месте и маршировки без ружья, а затем с ружьем. Задача состояла в том, чтобы солдат приобрел простейшие строевые навыки и имел «позитуру». Одновременно с этим изучались и ружейные приемы: «к ноге», «на плечо», «положи мушкет», «к заряду», «на караул», «от дождя», «на погребение». Обучение рукопашному бою включало в себя предварительные упражнения в стойке и повороты «на четыре оборота с отнесением мушкета перед себя». С введением устава 1716 года ружейные приемы остались прежние, лишь несколько изменились и упростились команды. Кроме того, молодых солдат обучали действовать штыком.

Обучение стрельбе. Обучение стрельбе шло также одиночным путем. При этом подчеркивалось, что «о прикладе надлежит офицером с прилежанием за каждым солдатом примечать, чтобы справно быти могло наилучшим образом, и того ради (это) надобно, чтоб по сему ученью каждому мушкетеру (научиться) особливо стрелять».

Устав Вейде предусматривал 14 приемов при обучении стрельбе. Столь большое количество приемов затрудняло процесс обучения и уже в «Строевом положении», а затем в «Кратком… учении» методика обучения была несколько упрощена; снова было подчеркнуто: «по сему учению каждому солдату надлежит стрелять особливо, чтоб начальник видел, каков его приклад»[427].

Устав 1716 года окончательно разрешил этот вопрос и определил твердый порядок проведения приемов. При одиночном обучении заряжание изучали по приемам. Для боевой стрельбы имелось три команды: «Заряжайте мушкеты», «Прикладывайтесь», «Стреляйте». Заряжание и стрельба производились без примкнутых штыков.

Все виды стрельбы усваивались постепенно при переходе от одиночного обучения к совместному. Вначале молодых солдат сводили в капральства, затем в плутонги (взводы) и, наконец, в роты и батальоны.

Совместное обучение. Совместное обучение проводилось всем батальоном или полком и состояло в строевой, огневой и тактической подготовке. Но первые уставы не давали точного определения ни целей совместного обучения, ни его конкретного содержания.

Вначале в полевых войсках был введен шестишереножный строй. Такой же строй имели войска других европейских стран (Франции, Австрии, Пруссии и другие). «Краткое обыкновенное учение» закрепляет шестишереножный строй для ведения стрельбы нидерфален и стрельбы плутонгами[428]. Для производства же залпа часть перестраивалась в три шеренги.

К четырехшереножному строю войска перешли примерно в 1704–1706 гг. В «Учреждении к бою» при изложении двух способов обучения стрельбе говорится только о четырех шеренгах и уже не упоминается о шести шеренгах. Так, при шереножной стрельбе рекомендуется: «первой шеренге никогда не стрелять без нужды, но, примкнув багинеты, ружье держать… трем же шеренгам, переменяючись, стрелять с плеча…»[429] Устав 1716 года тоже говорит о четырехшереножном строе, разница заключалась только в том, что первые две шеренги садились и, таким образом, две задние шеренги могли стрелять одновременно.

Основным строем пехоты являлся развернутый строй, перестроение которого состояло в том, что вздваивались шеренги и ряды. Это давало возможность вести залповую стрельбу и проводить марши. Важное значение для успешных действий в линейном боевом порядке имели движения всем фронтом вперед, повороты фронта по оси, захождения флангами, повороты кругом.

Устав предусматривал следующий порядок проведения учения. Перед маршем весь полк становился развернутым строем. «Тогда, — говорит устав, выдет маэор со обнаженною шпагою пред фрунт и, поворотясь к фрунту, громко скажет: знамена за полк, а офицеры на свои места. Тогда штаб-, обер- и ундер-офицеры, взяв свое ружье под нижний конец, оборотясь налево кругом, пойдут на свои места и знамена понесут прапорщики, а подпрапорщики и барабанщики и гобоисты за полк. А полковник на фланку правую, подполковник на левую… Корпоралы и фурьеры все в шеренге от полку на полтора шага. В другой шеренге сержант, каптенармус в полтора шага. В то время обер-офицеры в такой же дистанции, всякий за своей ротою, и держат свое ружье у ноги. А знамена от обер-офицеров в трех шагах назади»[430].

После этого приступали к экзерциции войск всем строем. Вначале исполняли ружейные приемы, затем производили перестроения и, наконец, марширование. «Когда станут бить марш, то маршировать целым фрунтом или батальоном, или по одной роте или взводами, как указ будет». Одновременно со строевой подготовкой проводилась также и огневая подготовка. В начале XVIII века практиковались стрельбы из развернутого строя: нидерфален, плутонгами и залпом. При стрельбе нидерфален достигалась непрерывность ведения огня: все шесть шеренг стреляли по очереди, для чего к первой шеренге примыкали задние пять, затем передние пять шеренг становились на колени, а шестая шеренга открывала огонь, после чего поднимались и стреляли 5, 4, 3, 2 и 1-я шеренги. После выстрела каждая шеренга вновь становилась на колени, и солдаты набивали (заряжали) ружья. О стрельбе плутонгами (взводами) Вейде писал, что «она и употребляется ныне едва что не у всех потентатов, а особливо французами, у которых и взялося». При этом способе стрельбы шесть шеренг вздваивались, затем первая шеренга становилась на колени, а две задние приступали к ней, после чего плутонги палили поочередно. Наконец «залп, или последняя стрельба в три шеренги» производился всем строем, так же как при стрельбе плутонгами. С введением четырехшереножного строя в экзерциции были сделаны некоторые изменения. Нидерфален был заменен пальбой шеренгами. При приемах заряжания особо важное значение придавалось прикладыванию и прицеливанию. В связи с этим появились новые команды: «Прикладывайся» и «Пали». Главное требование состояло в «справной не спешной стрельбе», «чтоб не спеша набивали, ибо, — говорил Петр, — многажды видим, что как ракеты из мушкетов шепеньем… патроны выстреливаюца. А то все от спеху чинится, который весьма в сем деле не потребен, но и паче вредителен есть»[431]. Стрельба плутонгами и залпом осталась без изменений.

Все эти виды стрельбы можно было усвоить постепенно, переходя от индивидуального обучения к совместному. Вначале молодых солдат сводили в капральства, затем в плутонги (взводы) и, наконец, в роты и батальоны.

Во время Северной войны при обучении особое внимание обращалось на практическую стрельбу подразделениями, смотр которой Петр устраивал неоднократно.

Для обучения (если позволяла обстановка) войска выводились в лагеря, где главное внимание уделялось на выработку навыков ведения прицельной стрельбы.

В 1704 году в «Инструкции во время воинского походу» Петр давал указание: «Во время стрельбы не спешить шеренга за шеренгой, но высматривать, чтоб могли изготовитца стрельбою, и гораздо смотреть, чтоб ружье держали ниже, нежели выше, под наказанием смерти»[432]. Аналогичное указание дано в «Правилах сражения» 1708 года.

Обычно в полках стрельбы велись холостыми патронами, а затем и боевыми. Стрельбы холостыми патронами проводились 2–3 раза в месяц. Боевыми патронами стреляли реже. Так, например, осеннее расписание 1724 года Семеновского полка предусматривает стрельбы в следующие числа:

«Октября 31 ротное учение со стрельбою по 3 патрона

Ноября 15 полковое учение со стрельбою по 5 патронов

Ноября 21 ротное учение со стрельбою по 4 патрона

Декабря 13 полковое учение со стрельбою по 6 патронов

Декабря 22 полковое учение со стрельбою по 4 патрона

Декабря 24 полковое учение со стрельбою по 2 патрона».

Представление о качественной стороне обучения. дают нам данные о боевых стрельбах по тому же полку за 1721 год: «Сведение л.-г. Семеновского полка, коликое число вышеописанных ротах в ротном учении было солдат и выполнено в цель по патрону с пулею и что из того числа трафили и от пальбы фузеи раздуло и разорвало:

* П. Дирин, История л.-г. Семеновского полка, СПб, 1883, стр. 171.

Во время стрельбы две фузеи раздуло и одну фузею разорвало. Процент попадания был сравнительно невелик. Окончательно судить об эффективности стрельбы трудно, так как неизвестна дистанция. Очевидно, все же в основу была положена дистанция действительного выстрела, которая принималась за 80 — 100 шагов[433]. При обучении затрачивали довольно много пороха. Так, в 1709 году на огневую подготовку рекрутов было истрачено по 2,8 фунта на человека»[434].

Обучение драгун строю и стрельбе. Неудовлетворительная подготовка поместной конницы была выявлена после Нарвского поражения. Неудача объяснялась тем, что вновь сформированные драгунские полки укомплектовывались такими людьми, которые не знали драгунского строя. Петр обратил на это внимание и приказал составить «Положение», определяющее порядок обучения драгун. При стрельбе драгуны строились в три шеренги; первая наклонялась, вторая приступала, а третья становилась в стремя. Стрельбу вели сначала 3-я, потом 2-я, затем 1-я шеренги. При стрельбах плутонгами драгунская рота, как и пехотная, делилась на 8 плутонгов, и стрельбу вели один плутонг за другим. Стрельба залпом производилась всеми тремя шеренгами сразу.

Конница того времени обычно действовала огнестрельным оружием. «Две линии кавалерии вели между собой огневой бой, точно пехота…»[435]

Но уже с 1706 года после разгрома шведской кавалерии Мардефельда под Калишем драгуны атакуют скорым аллюром, действуя только палашом. Такой же тактики придерживались они и в Полтавском сражении. Основываясь на этом опыте, Петр дал драгунам новые указания: «Отнюдь из ружей не стрелять прежде того, пока неприятеля… в конфузию приведут, но с едиными шпагами наступать»[436].

В 1711 году во время турецкой войны Петр повторяет прежние указания о необходимости огневой подготовки драгун, но уже не с коня, а в пешем строю. В 1720 году Меншиков составил для драгун новый «Артикул», в котором отметил превосходство действий холодным оружием[437].

Обучение артиллеристов. При обучении артиллеристов руководствовались отдельными указаниями, содержащимися в различных инструкциях. Петр видел этот недостаток и собирался написать инструкцию «О учении пушкарей в цель и скорой стрельбе»[438]. Вскоре были разработаны таблицы, по которым артиллеристы учились искусству стрельбы. О мастерстве артиллеристов свидетельствуют данные стрельбы бомбардирской роты Преображенского полка[439].

Обучение полевой службе. Устав 1716 года, в котором были изложены основы полевой службы, не перечислял походные строи, а лишь указывал порядок следования войск. При этом особое внимание обращалось на разведку. В случае встречи с неприятелем предлагалось «вначале сильный корпус или половину кавалерии, наперед все дороги осмотрели и неприятельские поступки примечали»[440]. Этот корпус назывался авангардом, за ним следовала пехота, затем артиллерия и обоз. Устав предусматривал различные марши: в гористой местности, на переправе через реки и другие.

Сторожевую службу несли кавалерия и инфантерия. Кавалерийские посты находились «на пригорке или на великой равнине, где бы далеко кругом смотреть могли», а пехота использовалась в лесистых и гористых местах.

При подготовке к бою обычно применялся развернутый строй или каре, при этом «идет войско по ордеру де-баталии на неприятеля, а пушки перед корпусом де-баталии с несколькими ящиками разделены имеют быть. А кавалерия обыкновенно по обеим крылам, и все войско в две линии и к тому резерва ставитца»[441]. Как видно из устава, во время приготовления в бою обычно войска становились в две линии. Но это не было подражанием Западной Европе, как об этом писали Гейсман, Михневич и другие буржуазные военные историки. Такое построение войск обусловливалось тактико-техническими свойствами оружия, и он нередко видоизменялся. Например, в сражении при Лесной фланги русских войск были усилены гренадерами. В Полтавской битве вторая линия использовалась как резерв. Усиливая фланги, Петр I устранял таким образом недостатки линейного боевого порядка. Указание же о том, что специальный резерв следует располагать позади боевых линий, имело свою цель. Это позволяло в случае необходимости удлинять линии или усиливать фланги. Русские полководцы стремились к тому, чтобы предотвратить «костенение фронта» и обеспечить взаимную поддержку во время боя.

В России рассматривали огонь, как средство подготовки штыкового удара, обеспечивающего успех, не боялись нарушить линейный боевой порядок и даже считали возможным вести преследование противника, что вообще исключалось в наемных армиях Западной Европы. Генералы зарубежных армий боялись расстройства боевого порядка больше, чем наступления неприятеля.

В 1709 году Петр I писал о том, что надо продумать вопрос «о новой стрельбе на ходу пехоте». Эта запись говорит о намерении изменить способы ведения огня. Остановка войск при стрельбе (такова была в то время техника стрельбы) снижала наступательный порыв.

Обучение лагерной и караульной службе. Для предотвращения неожиданного нападения противника или на отдых войска становились лагерем.

Место для лагеря предлагалось выбирать ровное, неподалеку от воды и подальше от гор. Но если обстоятельства заставляли располагаться на сильно пересеченной местности, уставом предусматривалось расположение войск в три линии, причем первую и вторую линии занимали пехота и кавалерия, а третью — артиллерия.

Устав особо подчеркивал значение часового на посту: «Часовой на карауле обретающийся, на своем посте яко самовласная особа, и того для никого не слушает ктоб ни был, и хотя собственные его офицеры…»[442]

Часовой должен бдительно охранять порученный пост. Ему запрещалось на посту есть, курить, вступать в разговоры и сидеть. «Ружье… надлежит сколь долго оный на часах будет, отнюдь из рук не упускать, и чтоб всегда было набито»[443]. За оскорбление часового «офицер… лишится чина своего, и имеет за рядового служить, пока паки выслужится, а рядовой гонянием шпицрутен наказан будет»[444]. «Буде же кто против караулу или часового… шпагу обнажит, или на оных нападет, или учинит оным какой вред и препятствие, оного надлежит без всякой милости… аркибузировать (розстрелять)»[445].

Основы караульной службы изложены как для военного, так и для мирного времени. Фактически в Устав Воинский вошли в качестве самостоятельных разделов уставы полевой, внутренний и гарнизонный.

Таким образом, строевая и полевая подготовка войск в первой четверти века носила сугубо практический характер.

Непрерывное обучение при Петре не было средством механической муштры. Указания Петра свидетельствуют, что он добивался привития необходимых профессиональных навыков как отдельным солдатам, так и целой части. Петр указывал, «ежели кто из солдат во время учения погрешит, то сержант пошлет карпорала, который возьмет свое ружье под нижний конец и тому исправит и по-прежнему в свое место поступит».

Он настойчиво добивался от своих офицеров, чтобы они учили солдат не для парада, а для войны, поэтому он обязывал офицеров «прилежно обо всем подробно спрашивать и примечать, что примечанию достойно во время кампании случилось»… а «буде кому в чем невнятно покажется, како о ручных приемах, тако и о протчих вещах… теб господа офицеры спрашивались, хотя б у самого генерала»[446]. Из этих указаний следует, что Петр и его генералы считали главным источником военных знаний боевой опыт.

Последовательность обучения предусматривала отделение рекрутского обучения от обучения солдат «понеже известно есть, что старых солдат не надлежит уже той экзерциции больше обучати, которая для рекрут учинена, ибо они тот грандус уже миновали»[447].

Если от рекрута требовалось усвоить простейшие навыки строя и стрельбы, то старые солдаты должны были знать, «как в бою поступать, то есть справною и неспешною стрельбою, добрым прицеливанием, справным швенкованием, отступлением и наступлением (всем строем. — Л. Б.), тянутьем линий, захватыванием у неприятеля фланки, секундированием едины другим и протчие обороты и подвиги воинские»…[448]

Активность обучения выражалась прежде всего в том, что Петр добивался применения таких форм и методов обучения, «яко и в самом бою». Тогда все элементы боевой подготовки становились понятными солдату, а отсюда и целесообразными в его понимании. Средством такого обучения были проводимые маневры и сами боевые действия, особенно в ингерманландский период Северной войны.

Воинское воспитание. Вся система подготовки войск, разработанная в начале XVIII в., имела целью сделать армию надежным орудием господствующего класса. Воспитательные меры в армии были облечены в форму военного права, которое почти без изменений просуществовало более 100 лет.

Вопросы воинского воспитания привлекали к себе внимание с первых же дней создания регулярной армии. Вначале войска получали частные инструкции, а затем был составлен военно-уголовный устав. В 1700 году войска получили две инструкции: «Ротные пехотные чины» и «Статьи воинские», определяющие права и обязанности солдат и офицеров[449].

Но инструкции не решали этого важного вопроса. Поэтому Петр приказал Шереметеву и Меншикову подготовить проекты новых уставов, которые вскоре были представлены и одобрены[450]. Эти уставы существовали до 1705 года. Однако двух документов было недостаточно. Чтобы установить в войсках единство в военном праве, по указанию Петра в 1706 году началась разработка нового дисциплинарного устава. Через год эта работа была закончена. Таким образом, в «Уставе прежних лет» обобщалось все то, что было сделано в 1700–1705 гг.[451] Этот устав действовал до издания «Артикула воинского» 1715 года[452].

В «Уставе прежних лет» определялся порядок судопроизводства, права военно-судебных и полицейских чинов армии. По существу это был первый военно-правовой кодекс русской армии.

Наиболее полным и законченным военно-правовым кодексом для сухопутных войск являлся «Артикул воинский», который и составлял вторую часть «Устава воинского 1716 года». Артикул включал вопросы военного быта, общеуголовные законы, рассматривал вопросы военного права.

Петр настойчиво добивался, чтобы в войсках существовал «добрый порядок». Он утверждал, что такой порядок может быть установлен, если в армии будет твердая субординация, ибо «начальнику надлежит повелевать, а подчиненному послушну быть». Отсюда первая обязанность подчиненного «весьма воздерживаться от всякого непристойного рассуждения об указах, которые ему от начальника даны». Выполняя приказания, подчиненный должен в то же время почитать своего начальника. До издания устава не было единых мер взыскания.

Поддержание крепкой дисциплины сопровождалось системой жестоких мер, среди которых видное место занимала такая мера, как смертная казнь.

Дезертирство солдат в то время имело широкие размеры, Это объяснялось пожизненностью военной службы, теми тяготами и лишениями, которые солдаты переносили во время Северной войны, продолжавшейся двадцать один год, жестокими наказаниями за различные провинности. Беглые солдаты, боясь возвращаться к себе домой, образовывали иногда большие группы, скрывались в лесах и угрожали общественному порядку, В связи с этим правительство опубликовало ряд постановлений о тяжелых наказаниях за дезертирство. Так, 19 января 1705 года был издан указ о наказании солдат за побег (из трех человек по жребию одного наказывали смертью, а двух кнутом и ссылкой на вечную каторгу). А во втором указе говорилось, что солдат, добровольно явившихся из бегов, надо бить кнутом и ссылать на 5 лет в Азов[453].

Но эта мера не дала положительных результатов. В 1717 году был издан указ о посылке специальных отрядов для поимки дезертиров. Часть дезертиров была поймана, но большинство их продолжало укрываться, причем этому помогали помещики, нуждавшиеся в рабочей силе. Правительство угрожало всем, кто принимал и укрывал беглых солдат, смертной казнью[454].

Ответственность за побеги солдат возлагалась на офицеров, у которых из жалованья, в виде штрафов, высчитывали большие суммы денег.

Правительство с беглецами расправлялось жестоко: кошки, батоги и шпицрутены были обычными средствами наказания; нередко прибегали и к расстрелам. Об этом свидетельствует приговор по Преображенскому полку, по которому из 28 солдат, преданных суду, 15 были казнены, а остальные сосланы на каторгу. Утверждая этот приговор, Петр написал: «А впредь таких, которые збегут и поиманы будут, без всякой пощады казнить»[455].

В 1709 году Петр писал Ф. Н. Глебову: «Когда к Вам из Киева привезут беглых солдат нашего полку Матвея Вьялова да Матвея Полякова, и оных вели расстрелять при полку…»[456] Но большую часть дезертиров ссылали в Сибирь, в Азов, Петербург или посылали работать на казенные работы. Ссылка не освобождала от военной службы. Сосланные в Сибирь, как правило, отбывали службу в гарнизонных войсках. А те, которых отправляли на каторгу в Азов или в Петербург, несли тяжелую службу на галерах или выполняли земляные работы.

В 1715 году были введены единые наказания. За дезертирство из части на походе, из лагеря, из гарнизона «Артикул воинский» предусматривал смертную казнь. Однако в разъяснении и «Артикулу» указывалось: «Сие взято с прикладу иных государств, где люди наемные служат, а не указом берут, того ради оный пункт отменяется». За первый побег вместо смертной казни били шпицрутенами, за второй побег «вместо смерти бить кнутом, и вырезав ноздри перед полком, сослать на вечную работу на галеры»[457]. За дезертирство с поля боя к дезертирам обычно применяли смертную казнь через повешение. Если же дезертировала целая часть, то согласно уставу 171б года вопрос решался так: «Полки или роты, которые с неприятелем в бой вступя, побегут, имеют в генеральном суде суждены быть. И естьли найдется, что начальныя притчиною тому были, оным шпага от палача переломлена, и оныя шельмованы, а потом повешены будут. А ежели начальныя и рядовыя в том преступлении, то начальные как выше сего упомянуто накажутся, а из рядовых по жребию десятой… повешен, а протчия шпицрутенами наказаны будут, и сверх того без знамен вне обоза стоять имеют, пока оне храбрыми своими делами паки заслужат»[458].

За дисциплинарные проступки, совершенные молодыми солдатами, наказывали менее сурово. Устав разъяснял солдату, что он должен «служить верно и послушно… по лучшей моей совести», в духе исполнения долга перед государством. Главная обязанность солдата «свою должность надлежащим образом в бою отправлять»[459], делать все так, как надлежит это солдату. Солдат должен беречь свое оружие, его ружье должно быть всегда вычищено… «ибо оружие суть самые главнейшие члены и способы солдатские, через которые неприятель имеет побежден быть».

Офицерам предлагалось каждое воскресенье читать солдатам «Артикул» и разъяснять его.

Учитывая значение морального фактора, русские офицеры стремились выработать у своих подчиненных высокие боевые качества. В уставе подчеркивалось, что сила армии состоит в солдате, что само имя солдат есть общее для всех военнослужащих — солдатом называется генерал и рядовой[460].

Петр добивался, чтобы рядовые и офицеры понимали воинскую службу как «защиту интересов государственных», то есть интересов господствующего класса, в этих целях в устав введен текст присяги, в котором подчеркнута важность исполнения воинского долга, необходимость сохранения верности знамени и строгого соблюдения твердой дисциплины. Устав гласил: «От роты и знамя, где надлежу, хотя в поле, обозе или гарнизоне, никогда не отлучатца, но за оным пока жив непременно, добровольно и верно так, как мне приятна честь моя и живот мой следовать буду, и во всем так поступать, как честному, верному, послушному, храброму и неторопливому солдату надлежит»[461]. В уставе подчеркивалось, что «кто знамя свое или штандарт до последнего часа своей жизни не оборонит, оный не достоин есть, чтобы имя солдата имел»[462]. В одном из указов Петр I писал: «Я приказываю вам стрелять во всякого, кто бежать будет, и даже убить меня самого, если я буду столь малодушен, что стану ретироваться от неприятеля». Для твердого соблюдения присяги были выработаны единые нормы поведения солдат. Еще задолго до издания устава 1716 года Петр составил специальную памятку: «Статьи воинские, как солдату надлежит в житии себя держать и в строю и во учении как обходиться»[463]. В этой памятке, например, говорилось: «Во время учения в строю быть смирным и от ружья и строю не отходить и помнить то, что приказано будет и по тому повелительству то исполнять»… Им же «солдатам, быв на карауле и стоя на часах, мушкет свой из рук не выпускать и на землю не класть и в руки своему брату и иным посторонним не давать». Памятку предлагалось читать два раза в неделю, чтобы «сии статьи солдат на память имел».

Известно, что конкретным выражением моральной стойкости людей является их мужество и храбрость. Чтобы воспитать эти качества, Петр ввел награды — знаки и ордена. Воинские части, проявившие доблесть в бою, получали особые знаки. Например, Семеновский и Преображенский полки носили специальный знак в память о Нарвском сражении. Все полки, участвовавшие в Полтавском сражении, награждались медалями. Для награждения офицеров были учреждены ордена «Александра Невского» и «Андрея Первозванного».

Основное внимание Петр I уделял боевой подготовке войск, но не забывал и другие вопросы. В 1719 году он приказал Меншикову и Трубецкому проверить списочный состав людей, состояние обмундирования, типы и калибры оружия. С этого времени Военная коллегия почти ежегодно проводила инспекторские смотры. Чтобы не снижать уровня боевой подготовки, было решено обучать войска круглый год, а не только в лагерях.

Обучение и воспитание на флоте. Вначале боевая подготовка личного состава флота регламентировалась отдельными инструкциями. Но после поездки за границу вице-адмирал Крюйс представил Петру выписки из морских уставов Голландии и Дании, в которых были изложены обязанности личного состава кораблей, дан перечень наказаний за проступки. Эти выписки были использованы при подготовке в 1710 году такого документа, как «Инструкции и артикулы военные, надлежащие к российскому флоту»[464]. Потом эта инструкция дополнялась Крюйсом и Апраксиным. Еще до появления в русском флоте морского устава были подготовлены «Артикул корабельный», «Статьи, последующие обучению морского флота» и другие документы.

Прежде чем составить морской устав, Петр I тщательно изучил русское законодательство XVII века, стараясь сохранить лучшие традиции, сложившиеся в ходе Северной войны. Но Петр не ограничился этим. Он глубоко изучил опыт таких морских держав, как Англия, Голландия, Дания и Швеция, приказал составить свод иностранного законодательства о флоте. Опираясь на это и на русский опыт ведения войны на море, Петр I подготовил первый русский морской устав. Этот документ без изменений просуществовал до конца столетия.

Корабельный устав вышел в свет 13 апреля 1720 года под названием: «Книга Устав морской о всем, что касается доброму управлению в бытности на море». В предисловии к уставу говорилось о значении флота, как важнейшей части вооруженных сил страны. Петр писал, что «всякой потентат, который едино войско сухопутное имеет, одну руку имеет. А который и флот имеет, обе руки имеет». В уставе давалась краткая история борьбы России на море, приводился текст присяги; отдельные разделы устава определяли повседневную и боевую организацию на кораблях, права и обязанности всех чинов флота. Устав четко определял принципы единоначалия. Командир полностью отвечал за состояние корабля, его вооружение и снабжение, обучение личного состава и т. д. Чтобы обеспечить высокую боевую готовность корабля, личный состав расписывался по отдельным постам: к парусам, пушкам и т. д. Главная задача экипажа состояла в том, чтобы «всякий человек, когда ни спросят, мог бы знать свою должность и место».

Для ведения боя корабли обычно строились в линейный боевой порядок. Но нередко, в зависимости от обстановки, времени и места, использовались и другие строи.

Основным видом боевых действий для парусных кораблей являлся артиллерийский бой. Но чтобы бой был наиболее действенным, огонь открывали с малых дистанций, а затем доводили его до абордажа. Устав требовал в период боя оказывать помощь друг другу, поддерживать непрерывную связь между кораблями, обеспечивать умелое управление. Личный состав должен действовать храбро и мужественно, офицеры обязаны показывать пример стойкости и героизма. Устав категорически требовал вести бой до конца и ни в коем случае не допускать сдачи корабля в плен. «Все воинские корабли Российские не должны ни перед кем спускать флаги, вымпелы и марсели, под страхом лишения живота». За невыполнение приказа, уклонение от боя, разглашение военной тайны и другие подобные проступки устав требовал смертной казни.

Русский морской устав являлся одним из самых передовых и совершенных уставов эпохи парусного флота. Устав был проникнут идеями патриотизма, воинского долга и строгой дисциплины. По этому уставу в первой половине XVIII века проводилась боевая подготовка русских моряков[465]. Наряду с общим уставом флоту давались отдельные инструкции, в которых излагались правила боевой подготовки. Так, например, в 1718 году адмирал Апраксин направил на флот инструкцию «О экзерциции. Как надлежит обучать пушкарей морского флота на батарее и на корабле стрельбою пушечною…»[466] В этой инструкции подробно были изложены правила стрельбы и команды. Данной инструкцией руководствовались всю первую половину XVIII века.

Таким образом, в начале XVIII века в России сложилась линейная тактика, которая в то время была наиболее передовой. Переход вооруженных сил на новую систему боевой подготовки стал возможен только после того, как армия получила единую тактическую организацию, типовое вооружение, снаряжение и единую форму. Необходимо отметить, что русская линейная тактика была свободна от шаблона, присущего наемным западноевропейским армиям. Русская линейная тактика имела правильное соотношение огня и удара, была более многогранной, Важно отметить, что русская линейная тактика не являлась единственной формой ведения боя. Петр I, Меншиков, Шереметев и другие русские военные деятели нашли новые, наиболее рациональные боевые построения: например, усиление флангов, неравномерное распределение войск по фронту, построение в несколько линий, маневрирующий резерв и т. п.

Глубокое понимание линейной тактики нашло свое отражение и в русской системе боевой учебы, в основе которой лежала одиночная подготовка. У солдат вырабатывались навыки в стрельбе и действиях штыком. Русские военные деятели считали, что сила армии заключалась в подготовке каждого солдата. Вот почему в начале XVIII века в русской армии основное внимание уделяли одиночному обучению рекрутов и молодых солдат. Совместное же обучение и полевая подготовка, проводившаяся в ходе боевой практики, давали хорошие результаты.

БОЕВАЯ ПОДГОТОВКА ВОЙСК И ФЛОТА ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ И СЕРЕДИНЕ XVIII ВЕКА

После смерти Петра I в организации боевой подготовки существенных изменений не произошло. Войска продолжали руководствоваться петровскими указами и уставом 1716 года. Так как в уставе не было специального раздела об обучении, то эти вопросы стали толковать произвольно, что ухудшило качество боевой учебы.

В 1728–1729 гг. было выявлено, что войска не имеют единых указаний о том, как надо проводить боевую учебу. В связи с этим Воинская комиссия 1730 г. решила разработать «экзерциции одни и ровные, понеже от разности в экзерцициях при случае великие непорядки и злые следования приключиться могут»[467].

Необходимость установления единой системы боевой подготовки войск тогда понимали многие. Разногласия состояли лишь в понимании сущности линейного боя, роли огня и штыкового удара. Последователи западных взглядов утверждали, что армия — это огневая машина, а солдат является частью ее. Поэтому главная задача заключалась в обучении солдат различным видам стрельбы. Ярым сторонником этой теории являлся Миних, стремившийся внедрить в русскую армию прусские методы подготовки войск (гусиный шаг, неприцельная стрельба и т. п.).

Последователями Петра I были русские генералы, которые исходили из правильного сочетания огня и удара, считая, что войска надо обучать прицельной стрельбе и штыковым ударам.

В период господства временщиков придворные круги оказали серьезную поддержку последователям Миниха. В 1731 году была издана так называемая «Экзерциция пеша», как дополнение к воинскому уставу 1716 года[468].

Но поскольку «Экзерциция пеша» не устанавливала нового строя, а лишь толковала о формах и методах обучения, то Сенат не утвердил ее как особый документ. «Экзерциция пеша» распространялась в армии в рукописном виде. Это привело к тому, что в полках появилось много неточных копий, что еще больше увеличило разнобой в обучении. Устав Миниха не разъяснял положение об экзерцициях устава 1716 года, а по-своему определял сущность боевой подготовки и этим наносил большой вред: командиры частей по-разному обучали свои войска. Ежегодные же смотры не могли устранить разнобой в обучении.

Обучение солдат начиналось со дня зачисления их рекрутами. Указы 1730 и последующих годов категорически запрещали использовать рекрутов на разных работах, требовали обучать их ружейным приемам в течение года, «до отсылки к армии». Стало быть, еще до определения в полк, рекруты должны были изучать основные элементы строя.

«Экзерциция пеша» определяла главным видом строя развернутый строй и, кроме того, строй из линий колонн и каре. Построение полка оставалось таким же, каким оно предусматривалось в уставе 1716 года. В строю полагалось стоять «прямо и бодро и ничем отнюдь не трогаться», ружье всегда держать на плече. Повороты производились направо и налево, направо кругом и налево кругом, полуоборотов не было.

Стрельба велась залпами, по шеренгам или плутонгами. После заряжания строй перестраивался в трехшереножный; передняя шеренга примыкала штыки и опускалась на колени, а задние подступали ближе. По команде «прикладывайся» солдаты прицеливались. Но так как в то время ружья не имели прицелов, приказывали «целить в полчеловека». По команде «Пали» первой стреляла третья шеренга, затем вторая и первая.

Для обучения гренадеров было подготовлено особое «Описание гренадерской экзерциции». При обучении гренадеров требовали, чтобы, кроме стрельбы и бросания гранат на месте, они умели вести стрельбу на ходу.

Строевой устав 1731–1732 гг., то есть «Экзерциция пеша», предусматривал однообразие в исполнении ружейных приемов, стрельбе и выполнении строевых команд, что улучшало строевую и стрелковую подготовку солдат. Но некоторые пункты ухудшали устав 1716 года. Если раньше полк делился на роты, то теперь ввели новое деление на дивизионы. Это нарушило принцип незыблемости роты. Появилось промежуточное звено, ненужные строевые начальники. Ружейные приемы хотя и оставались прежними, но основное внимание стали уделять не одиночному обучению, а целым подразделением. Основной недостаток нового устава состоял в том, что в нем не предусматривалось нанесение штыковых ударов. Обучение строю, учебному шагу и маршам проводилось на прусский лад.

Во время турецкой войны 1735–1739 гг., когда «Экзерциция» подверглась боевой проверке, в нее были внесены некоторые изменения. В «Диспозиции боевого порядка и маневров в генеральной баталии с турками», подготовленной по указанию Миниха и Фермора, были изложены тактические принципы того времени. Основная идея «Диспозиции» заключалась в том, «что часто от исхода генеральной баталии зависит не только исход компании и всей войны, но даже благополучие государства».

Авторы «Диспозиции» считали, что русская армия имеет все необходимое для того, чтобы выигрывать решительные сражения, что она способна перенести «войну в неприятельскую страну». Далее говорилось, что достигнуть успеха можно только тогда, «когда нет путаницы в распоряжениях и командовании, когда офицеры и нижние чины хорошо осведомлены, как исполнять приказания, как действовать в бою, как атаковать, как драться, как стрелять и как обороняться». Если все эти условия будут, «то каждый увидит успех в добрых распоряжениях и в способе ведения боя». Для достижения победы нужно учить войска «только тому, что придется делать в бою». Поэтому «Диспозиция» утверждала целесообразность четырехшереножного строя, исключала стрельбу шеренгами и залпом целым полком и даже батальоном. Наиболее удобной признавалась стрельба плутонгами. Предусматривались и другие виды стрельбы: из походных колонн, из-за полевых укреплений и т. п.

В четырехшереножном пехотном строю гренадеров размещали не на флангах, а в первой шеренге. Снова стали применяться рогатки, как защитное средство против кавалерии. Слишком большое значение придавали непрерывному огню, считая, что огнем «пехоте такая придается сила, что неприятель никак оную преломить не может». После рассмотрения и утверждения «Диспозицию» разослали в полки в виде «Генералитетского рассуждения».

Однако следует сказать, что «Генералитетское рассуждение» ни словом не упоминает о действиях штыком, о прорыве неприятельского фронта, а выдвигает на первый план стрельбу, так как «оная весьма надежна и без всякой конфузии и азарту и сколько надобно продолжаться может». Правда, следует признать, что действия русской пехоты против иррегулярных турецких войск обеспечивали целостность и устойчивость боевого порядка, а рогатки и пики служили хорошей защитой против конницы. Вместе с тем, «Генералитетские рассуждения» показывают, что в армии происходил опасный поворот в сторону переоценки силы огня, а с другой стороны, наметилось ничем не оправданное увлечение кирасирской конницей.

В кавалерии до 1736 года драгуны руководствовались артикулом Меншикова, а кирасиры «Экзерцицией в кирасирском е. и. в. полку»[469]. Этот устав был переведен с прусского устава.

В 1736 году на генералитетском совещании при участии Миниха было принято решение «при всех драгунских полках в швенковании и впротчем конницею обучения поступать так, как в кирасирских полках»[470].

Устав для кирасир подробно разъяснял правила поворотов и заездов, вздваивание шеренг по-пехотному.

Стремительной атаке кирасир не обучали, им рекомендовали действовать «маленькой рысцой». Старались приучить лошадей к конному строю противника и к выстрелам. Кирасир обучали стрельбе с коня из карабинов и пистолетов. Трехшереножный строй был основным. Допускалось перестроение в две шеренги, но без нарушения расчета рот.

Для обучения войск и проведения маневров еще Петр I ввел 3 — 4-месячные лагерные сборы, которые в дальнейшем проводились ежегодно. Это улучшало военную подготовку, укрепляло дисциплину.

Полковые ученья проводились так же, как и в первой четверти XVIII века. Так, в приказе по Семеновскому полку от 3 сентября 1736 года говорится: полк для ученья выходит на свой плац и строится развернутым фронтом[471]. Задача заключалась в том, чтобы выработать навыки стрельбы шеренгами, рядами и залпом на месте, затем в движении «наступными и отступными дивизионами» и в каре. Во время этих перестроений мушкетеры должны были стрелять, гренадеры — метать гранаты, а полковые артиллеристы вести картечный огонь.

Цель учения, состояла в том, чтобы через создаваемую огневую завесу противник не мог прорваться. Поэтому в приказе не было ни слова о штыковом ударе. В этом отношении миниховские учения резко расходились с петровскими указаниями о характере полевых учений.

Во время летних лагерей у солдат вырабатывали навыки ведения боя. Боевой учебе в лагерях Военная коллегия придавала большое значение. Чтобы осуществлять постоянный контроль за ходом обучения, была учреждена Инспекция, для которой в 1731 году была выработана специальная инструкция[472]. Воинская комиссия требовала все полки «мунстровать и свидетельствовать», чтобы «в тех полках воинские учреждения в добрый порядок и во одинаковое действие приводить»[473].

Комиссия предложила «при армии быть одному генерал-инспектору в ранге генерал-лейтенанта, да трем военным инспекторам в рангах генерал-майоров» и назначила «такие смотры и мунстрования чинить… дважды в год». Порядок проведения смотра определялся инструкцией, состоящей из 20 пунктов. В седьмом параграфе этой инструкции предлагалось спрашивать полковников, офицеров «всех поразно» о том, «все ли довольны и не имеют ли они друг от друга, а особливо подчиненные от их командиров каких обид и непорядков», а солдат «спрашивать по-ротно без офицеров», жалованье и мундир, и провиант, и на лошадей фураж, и прочее определенное им сполна ли получают, и в указанные ли времена, и командиры их не употребляют ли в какие указанные противные работы, и не имеется ли им от кого каких обид». А чтобы они говорили правду, «объявлять с подтверждением»… о том, чтобы «они не опасались своих командиров»[474]. В восьмом параграфе указывается, что «после смотра полки свидетельствовать в экзерцициях, в взводах, в маршах, в караулах, в церемониях, и в прочем, во всем ли следует по воинским артикулам и уставам и нет ли между полками у одного перед другим в чем розни и ежели явится хоть малая рознь, о тех стараться во всем в наилучший добрый порядок, и во одинаковое действо приводить, дабы во всей армии в гарнизонах, во оном равно поступано было, и ни малой бы отмены в одном перед другим полком не было»[475].

Этот параграф требует проверять войска в «части церемоний». Вскоре это требование поглотило все остальные: к приезду высокопоставленных инспекторов стали тщательно готовиться для показа внешней парадной стороны. Такие смотры постепенно превратились в парады, и этим была извращена идея инспектирования войск.

Впрочем инспектирование войск продолжалось недолго, так как генерал-инспектор Гохмут вследствие болезни совсем перестал заниматься этим делом, а из трех остальных инспекторов два были назначены командирами полков.

В конце 1733 года Военная коллегия решила «смотр и мунстрование полков по силе инспекторской инструкции проводить командующему генералитету»[476].

Таким образом, командиры полков оказались бесконтрольными, что еще больше усилило произвол в войсках.

В целях оказания помощи командирам дивизий и полков Военная коллегия поручила генералу Ласси разработать правила для проведения смотров. Вскоре был заслушан доклад Ласси «О правилах построения инфантерского полка для парада»[477]. На параде требовалось показать только умение производить построение, перестроение и марширование.

Хуже обстояло дело с обучением артиллеристов. Военная коллегия потребовала от канцелярии «Главной артиллерии и фортификации» доложить о том, как обучали артиллеристов при Петре I. Оттуда поступил запрос к известному артиллерийскому генералу Геннину, ведавшему в это время уральскими заводами. Геннин ответил: «При моей бытности в России на артиллерийской службе в команде Главной артиллерии, о артиллерийской экзерциции, а именно: метание бомб, пушечная пальба в мишень и скорострельная, каким образом производить, от главной артиллерии указа я не имел, токмо артиллерийских служителей велено было обучать практике»[478].

В первой четверти XVIII века артиллеристы не имели своего устава, войска руководствовались отдельными указаниями, содержащимися в различных инструкциях. Основным источником для руководства являлся боевой опыт артиллеристов. В 1731 году по указанию Сената был составлен «Учебный артикул пушечный», который в рукописном виде был роздан в войска, о чем свидетельствуют такие отношения, присылаемые из войск, — «исписать к нам у полковых дел артикул учебный пушечный, которого прошлого году ген. — майор фон Шперейтор дал нам»[479].

Для обучения полковых артиллеристов было дано указание выделить по восемь человек в полку и «обучать их канонирской должности», затем этих канониров отправить в города, в которых имеются гарнизоны и артиллерийские слушатели для обучения[480].

«Пешая экзерциция» никаких указаний о построении боевых порядков не давала. Как и прежде, приходилось руководствоваться уставом 1716 года, который определял боевой порядок в две линии. Артиллерия располагалась впереди, конница — на флангах. Командующий имел право «избирать боевой порядок, в зависимости от земли, обыкновения и силы неприятеля». В годы Северной войны сложились формы боя в линейных боевых порядках с некоторым углублением строя и усилением флангов. В годы русско-турецкой войны 1735–1739 гг. наряду с линейным боевым порядком использовалось армейское каре.

В этой войне русская армия встретилась с турецкой армией, которая не знала регулярного строя и действовала «нестройными массами», против которых линия и каре, обеспечивающие сильный и непрерывный огонь, были эффективны.

Вступив на престол, Елизавета Петровна объявила указ «О чинении в полках экзерциции, как было при жизни императора Петра Великого»[481]. Всем полкам были разосланы специальные указы Военной коллегии об отмене прежних указаний. Это вызвало оживленную переписку о характере и формах экзерциций. Командиры полков спрашивали, как быть с прусской пехотной экзерцицией. Военная коллегия разъяснила: «…в полках экзерцицию и барабанный бой чинить во всем по прежним указам, как было при жизни государя императора Петра Великого во всех полках равномерно, без всякой отмены, а не по-прусски (подчеркнуто в документе. — Л. Б.), и в том командующему генералитету особливое смотрение иметь; а ежели та экзерциция и барабанный бой происходить будут с какою отменою, то генералитет повинны ответствовать, а полковые командиры штрафованы будут неотложно…»[482]

Это указание сразу реализовать не удалось, так как во многих полках не оказалось устава 1716 года. В связи с этим Ласси внес предложение ввести в полках единую инструкцию — «Описание экзерциции пехотного полка»[483], которая распространялась в войсках в рукописном виде.

Военная коллегия, получив отчеты инспекторов о проведенных смотрах, приняла решение: «О бытии экзерциции ружьем по всей армии в пехотных полках на таком основании, как оная ныне по указу е. и. в. чинится, а драгунские полки конницею обучать против кирасирских, пеших же так, как пехотные полки обучаются, а во время парадов быть всегда 4 шеренгам, а в драгунских полках как конницею, так и пешим иметь три шеренги. Что же до пальбы касается, то во время оной и пехотным полкам быть в 3-х шеренгах»[484]. Это решение, утвержденное Елизаветой, разослали по всем полкам. Одновременно был рассмотрен и проект экзерциции Ласси. Военная коллегия разрешила пользоваться им как дополнением к уставу 1716 года. Недостаток «Экзерциции» состоял в том, что в ней ничего не говорилось о штыковом бое.

В 1746 году Ласси вторично обратился в Военную коллегию с просьбой утвердить представленную им «Экзерцицию». Военная коллегия утвердила инструкцию Ласси, но сообщила, что обучение войск должно идти по силе прежних указов[485]. Одновременно в полки были направлены «Описание экзерциции» и «Рассуждение, учиненное для лучшего и единственного во всех полках порядку, а особливо, что в пехотных полках против прежнего прибавилось и от того как в церемониальных парадах так и в протчем у одного с другим полком чинитца несогласно»[486].

Военная коллегия, направив в полки «Экзерцицию пехотному полку», дала специальную инструкцию о неуклонном следовании присланной экзерциции. Все эти указания предусматривали обучение полков двухбатальонного состава. Но после введения третьих батальонов были даны дополнительные указания. Апраксин составил специальную инструкцию, которую разослали в полки[487].

В ландмилиции действовала экзерциция, составленная генерал-лейтенантом Чернецовым, но в 1747 году в связи с введением устава Ласси она была отменена.

Важное значение имело решение Военной коллегии о введении в пехотных войсках трехшереножного строя[488].

В 1748 году 30-тысячный корпус Репнина совершил поход в Европу. Этот поход дал возможность проверить строевую и тактическую подготовку русских войск и сравнить ее с подготовкой австрийских войск. Сравнение оказалось в пользу русских войск. Русская армия представляла собой хорошо слаженную и дисциплинированную организацию. Ее строевая и полевая подготовка оказалась вполне удовлетворительной, тактические воззрения командиров шли по правильному пути. Несмотря на это, некоторые командиры полков (Чернышев и др.) настаивали на том, чтобы передовой опыт европейских армий середины XVIII века был перенесен в Россию и нашел свое отражение в уставах русской армии. Не случайно поэтому на заседаниях Воинской комиссии, созданной «Для рассуждения по делам касающимся до военной команды», разгорелись жаркие споры между сторонниками принципов петровской школы и «новаторами». Комиссия работала около трех лет и рассмотрела несколько проектов нового устава. За основу был принят проект, составленный полковником З. Чернышевым, который после переработки был представлен на утверждение Елизавете. В декабре 1755 года устав был утвержден[489]. Вскоре Шувалов организовал смотр своей дивизии, обученной по новому уставу. После смотра «по свидетельству Военной коллегии, всего генералитета и высочайшей апробации, всей армии по тому исполнять повелено и печатные с планами книги для того выданы».

Сравнение проекта «Военного устава» и «Описания полкового строя» говорят о том, что в первом случае делается попытка разрешить вопросы полевой, гарнизонной и внутренней службы от армии до полка, а во втором — разрешаются вопросы внутренней службы и полковой экзерциции. Очевидно, Воинская комиссия не хотела ставить вопрос перед Елизаветой об отмене устава 1716 года и решила опубликовать только те разделы, которые дополняли пункты, кратко изложенные или отсутствующие в этом уставе.

В отличие от устава 1716 года, устав 1755 года не включает вопросов полевой и гарнизонной службы и не определяет обязанностей воинских чинов. В то же время в нем не указывается, что при решении этих вопросов следует руководствоваться петровскими наставлениями и уставом 1716 года.

Новый устав, хотя и указывал, что сущность военного искусства состоит в применении уставных положений в зависимости от обстоятельств, но в нем не были определены основные типы стрельбы. Устав перечислял большое количество различных форм и видов строя, трудно поддающихся разучиванию. Это и заставило участника Семилетней войны Андрея Болотова указать в своих записках, «что касается до обучения солдат, то не одних рекрутов, но и всех старых солдат должно было совсем вновь переучивать, ибо вся экзерциция была от прежней отменная»[490]. Все видоизменения развернутого строя сводились к приспособлению для ведения огня в различных случаях и притом при условии максимальной насыщенности и быстроты его открытия. Вера в силу огня и переоценка его силы и роли вытекали из того, что основной формой боевого порядка признавался линейный боевой порядок. Четыре вида каре, приведенные в новом уставе, также свидетельствуют о том, что решающая роль отводилась огню, ибо, само каре являлось лишь формой линейных построений. Новым было лишь введение мушкетерских резервов внутри каре. Авторы считали, что каре «за редут из людей сделанный, почитаться может». Введение в устав специального раздела о батальонных и ротных колоннах является шагом вперед.

Колонна предназначалась «для проломления неприятельского фронта» при активных действиях и для ведения огня при обороне. Положительная сторона нового устава состояла в том, что уставом вводился строй колонн и подчеркивалось в нем преимущество наступательных действий.

Основные положения нового устава сводились к следующему.

Пехотный полк был определен в составе трех батальонов четырехротного состава и двух гренадерских рот. Мушкетерские роты имели номера от 1-й до 12-й, а гренадерские — от 1-й до 2-й.

Строй оставался четырехшереножный, как в уставе 1716 года.

Для стрельбы предлагалось четырехшереножный строй перестраивать в трехшереножный. Обычно в 1-ю и 2-ю шеренги назначались самые рослые солдаты. Дистанция между шеренгами — три шага. Глубина всего строя не превышала 10–12 шагов, а по фронту же на каждого солдата приходилось по одному шагу.

Рота в этом составе потеряла то значение, которое ей придавалось в уставе Петра I. Батальон в развернутом строю делился на дивизионы (причем расчет полка производил адъютант полка). Дивизион делился на плутонги. Гренадерские роты располагались на флангах полка.

Повороты оставались прежние, полуоборотов не было. Перестроения развернутого строя состояли во вздваивании рядов, построении ротных колонн для походных движений, переправ и атак кавалерии и построения батальонных колонн для прорыва неприятельских линий. Кроме того, устав определял четыре вида каре, построение которых было весьма сложно.

Общие положения для стрельбы сводились к следующему: Для открытия огня с места три задние шеренги смыкались, после чего 1-я и 2-я шеренги, как и во времена Петра, стреляли с колена, а 3-я и 4-я — стоя по плутонгам, по шеренгам или по рядам. Стреляли с примкнутыми штыками. Резерв, как правило, не стрелял. При наступлении рекомендовалось сначала открывать плутоножную стрельбу, а при сближении — косую полудивизионную, потом давать общий залп и завершать штыковым ударом. При отступлении и отражении удара неприятельской пехоты огнем с места устав предлагал вести плутоножную стрельбу, при которой гренадеры должны бросать гранаты. Успех переправ ставился в зависимость от огня. Каждый батальон двигался вперед только под прикрытием огня.

Таким образом, новый устав невыгодно отличался от устава 1716 года. В уставе 1755 года была сделана попытка утвердить основные принципы линейной тактики путем установления многочисленных форм и правил построения войск для ведения огневого боя.

Войска должны были разучивать уставные правила строя, которые очень редко применялись. Устав не развивал принципы Петра, который требовал «не держаться устава яко слепой стены», а действовать в бою сообразно с силами неприятеля, местностью и своей силой. Новый устав вводил типовые формы и правила, которые приучали войска действовать по шаблону.

Военная коллегия разослала в войска инструкцию «О произвождении в пехотных полках воинской экзерциции единственным порядком, которую чинить как неже следует»[491]. Инструкция подробно излагала вопросы построения полка. Большое внимание уделялось стрельбе, при этом подчеркивалось «смотреть накрепко, чтоб беспрерывно огонь был». Инструкция предусматривала стрельбу рядами, шеренгами из плутонгов, дивизионную, полудивизионную и из каре (длинного и огибного). Отдельно говорилось о стрельбе при наступлении и отступлении. В особый раздел выделено обучение солдат «бросанию рогаток».

Устав и инструкцию полки получили только в середине 1756 года. Лагерные сборы проводились по прежним уставам.

Из сказанного видно, что новый устав не оказал решающего влияния на ход боевой подготовки перед Семилетней войной. Войска обучались в соответствии с уставом 1716 года.

Система боевой подготовки пехоты 40-х и 50-х годов почти не изменилась, если не считать, что с 1742 года рекрутов перестали обучать на сборных пунктах, а сразу назначали в полки. Здесь их распределяли по ротам вместе со старыми солдатами и после небольшой рекрутской подготовки начинали обучать вместе со старыми солдатами правилам строя и стрельбе. Военная коллегия хотела сократить срок рекрутской школы, но от этого результат получился плачевный: в полках резко возросли наказания, особенно в тех, которыми командовали иностранцы. Рукоприкладство, шпицрутены, битье палками распространялись все больше и больше. В отдельных полевых и гвардейских полках начались массовые побеги. Назначенная в связи с этим комиссия установила многочисленные факты варварского отношения к солдатам. Протесты приняли такие большие размеры, что Елизавета была вынуждена издать секретный указ, в котором отмечалось, что в полках «ундер-офицеры и солдаты как при обучении экзерциции, так и в протчие малые неисправности их и вины весьма тяжко от командиров палками биты бывают и другими побоями безмернож наказываютца, отчего некоторые из них в болезни впадают, а иные и вовсе увечными и к службе негодными остаютца, а многие бежав являютца в воровствах и протчих предерзостях»[492]. Указ требовал умерить пыл офицеров, не видевших разницы между солдатами и своими крепостными.

После рекрутского учения начиналось ротное и батальонное, во время которых вырабатывались навыки маршировки и приемы стрельбы на месте и в движении. Также проводилось и полковое учение. Основное внимание обращалось на обучение действиям в развернутом строю. Чтобы добиться единства в построении, ген. Апраксин разослал в полки «Рассуждение», в котором регламентировался «порядок размещения солдат и командиров в строю»[493]. В «Рассуждении» подчеркивалось, что основной задачей строевой подготовки является выработка навыков построения боевого порядка в самые короткие сроки.

Обучению стрельбе по-прежнему придавалось чрезмерное значение. Об этом свидетельствует учение, проведенное в Измайловском полку.

Выведенный на плац для «метания артикулу по барабану» полк разделился на четыре дивизиона, дал три ружейных залпа и начал движение вперед со стрельбой. После первого пушечного выстрела полк сделал шесть шагов, первая шеренга стала на колени, и все плутонги сделали по шесть выстрелов. По окончании плутоножной стрельбы первая линия встала и по новому пушечному сигналу опять сделала шесть шагов, после чего полк повторил плутоножную пальбу. «…По пятому (сигналу) производилась плутоножная пальба по шести патронов, причем пушками скорострельно палить и гаубица на приготовленные шлаги бросать в параллель, а за последним патроном гренадирам метать шлаги…»[494]

Так заканчивалось движение вперед. Движение фронта назад происходило так: «поворотясь все вдруг направо кругом, маршировать назад шесть шагов, потом налево кругом и поровняться во фрунт», после чего «палить 6 патронов плутонгами, и при том и пушка и гаубица действуют пальбою и гренадиры мечут шлаги». Затем снова поворот, марш шесть ша-гов, опять поворот и стрельба. «Повторив плутоножную стрельбу при отходе три раза, полк, стоя в ордер-де-баталь, вел скорострельную пушечную стрельбу и ружейную залпами». На этом заканчивалось учение в развернутом строю. Вторая часть учения состояла в построении каре.

Задача состояла в том, чтобы научить войска вести непрерывный огонь.

О результатах учебы можно судить по журналам боевой подготовки отдельных полков, в которых, в частности, описано обучение солдат в полках Киевского гарнизона во время лагерных сборов 1760 года.

Необходимо отметить, что в течение войны гарнизонные полки неоднократно меняли свой состав, отдавая обученных рекрутов в полевую армию.

В течение марта и до середины апреля полки обучались ружейным приемам и правилам строя. Особенно важно было научить солдат строиться в боевой порядок и подготовиться к стрельбе. На обучение ружейным приемам отводилось 4–5 дней, после этого роты сводились вместе и обучение проводилось в составе батальона, В середине мая начинались полковые учения, которые проходили до 15 сентября. Как правило, на этих учениях проводилась примерная стрельба. В течение лета 1760 года для пяти полков было израсходовано 145 822 холостых патрона, 13 221 боевой, брошено 3504 гранаты[495].

Обучение завершалось смотром строевой подготовки полка и боевыми стрельбами.

Сохранившиеся материалы по боевой стрельбе показывают низкий уровень огневой подготовки. Например, в Киевском полку стреляло 586 солдат, из них 317 рекрутов. Старые солдаты получали для стрельбы по три патрона, а рекруты по пять. Всего было сделано 2709 выстрелов, в мишенях оказалась 691 пуля, а 818 попало в доску, к которой прикреплялась мишень. Остальные 1200 пуль пролетели мимо цели. В Черниговском полку стреляло 700 солдат, из них 286 рекрутов. Из 2952 выстрелов в мишень попало 555 пуль, в доску — 1485, мимо цели — 912. Примерно такие же результаты показали солдаты Полтавского, Стародубского, Нежинского и других полков[496]. В среднем в мишень попадало 15–35 процентов пуль. Это показывало, что для обучения рекрутов прицельной стрельбе отводилось мало времени. Одни тренировочные упражнения по наводке и примерной стрельбе нужных результатов не давали.

Если такие низкие результаты стрельбы были показаны в сравнительно спокойной обстановке, то в боевых условиях меткость была еще ниже. Это давало основание Румянцеву и Суворову говорить о превосходстве штыка над огнем.

Большие маневры до начала Семилетней войны не проводились, исключением являются учения, проведенные Румянцевым в 1758 году. В то время Румянцев командовал дивизией, которая вместе с главными силами русской армии предприняла марш с зимних квартир к реке Варта. С 25 мая по 20 августа дивизия сделала 28 переходов. Во время марша ежедневно проводились маневры, кроме того, войска обучались полевой службе. Большое внимание уделялось устройству лагерей и организации караульной службы[497].

Кавалерия до середины века обучалась по «Экзерциции конной» 1731 года. В это время в русской армии преобладающее значение имели драгуны, да и конные гренадеры мало чем отличались от драгун; даже кирасиры, вооруженные драгунскими карабинами, могли действовать в пешем строю. Этим русские кирасиры и конные гренадеры отличались от такой же конницы иностранных армий. Новый устав «Экзерциция и учреждение строев и всяких церемониалов регулярной кавалерии»[498] конница получила в 1755 году. Действия конницы в бою определялись следующими положениями устава: «Всякое действие и сила кавалерии, которое с авантажем и с победою неприятельскою чинимы бывает, состоит в храбрости людей, в добром употреблении палашей, в крепком смыкании и жестоком ударе через сильную скачку». Огонь с коня разрешался только из пистолета и в том случае, «когда имеешь дело с легким неприятелем».

Главным в обучении были быстрая езда и совершенное владение оружием. Хорошая верховая езда являлась совершенно необходимой. Умелое владение палашом достигалось упражнениями в рубке, для чего «обучали на скаку, поставя или дерево, или сделанные из бумаги болваны». Пехотному строю, стрельбе из ружей и пистолетов обучали «точно как и в пехотном полку».

Для кавалерии устав предусматривал три строя: развернутый, рассыпной и в колоннах. Первый — рекомендовался для атаки, второй — для преследования, а в колоннах — для походного движения и маневрирования.

Нужно сказать, что кавалерийский устав 1755 года имел серьезные недостатки и не сыграл положительной роли в подготовке легкой конницы, которая не имела специального устава, и поэтому ее боевые качества были значительно ниже, чем у кирасир и драгун.

Боевая подготовка артиллеристов в сороковых — пятидесятых годах XVIII века стояла на более высоком уровне, чем в тридцатых годах. Русские артиллеристы показывали высокие результаты своей боевой подготовки. Военная коллегия требовала улучшения боевой подготовки артиллеристов. В полки была направлена инструкция («Регул о содержании в армейских пехотных полках полковой артиллерии»)[499], определявшая состав полковой артиллерии, состав артиллерийской команды и формы ее боевой подготовки. Было дано указание об увеличении числа практических стрельб, в связи с чем отпускалось дополнительное количество пороха и снарядов.

Кроме того, было указано о необходимости улучшения боевой подготовки артиллеристов полевой артиллерии, особенно в период сборов, проводившихся в учебных лагерях под Петербургом, в Риге, Ревеле, Смоленске и в других местах.

Летом 1756 года артиллерийские части были выведены на учения в лагеря. Для этих учений Шувалов направил три инструкции (Диспозиции): 1) «О расположении артиллерийского лагеря»; 2) «Каковым порядком во артиллерийском компаменте пушечную, мортирную, гаубичную, мортирцевую, оружейные и прочие производить экзерциции» и 3) «О генеральном смотре состоящего в компаменте артиллерийского собрания»[500].

На основе этих инструкций подп. Демидов составил в 1756 году артиллерийский устав, который действовал почти до конца столетия. Устав состоял из двух частей: «О произвожении экзерциции при пушках осадной артиллерии с принадлежащими приемами» и «Учреждения для скорострельной пальбы из 16 (и 24) фунтовых пушек по порядку 1756 года»[501].

Надо сказать, что этот устав, как и устав Ласси, не был официально утвержден, хотя артиллеристы им руководствовались, так же как утвержденным «Регулом о полковой артиллерии».

Артиллерийский устав определял расчет артиллерии, указывал правила стрельбы на месте, на два фронта, во время наступления и отступления и действия артиллерии в каре. В первой части устава давались команды и расчет действий прислуги при подготовке орудия к выстрелу.

Во второй части перечислялись команды, давалось их объяснение, необходимое для выполнения эволюций с несколькими орудиями.

Расчет артиллерийского орудия для проведения эволюций определялся строем в 16 или в 24 орудия. 16-орудийный строй подразделялся на четыре дивизиона, по четыре орудия. В поле дивизионы выстраивались по номерам, с интервалами между орудиями в шесть шагов. В таком строю орудия составляли батарею.

Обучение проходило так. На фланге каждой батареи находился флигельман, который указывал начало и конец выполнения приемов. Кроме того, возле каждого дивизиона находилось по три человека, которые по знакам флигельмана выбегали вперед и обозначали собой место для выдвижения пушки. Задача заключалась в том, чтобы обеспечить быстрое передвижение орудий и согласованность их действий.

Следует сказать, что до устава Демидова артиллеристы мало обучались своему делу и должны были изучать экзерцицию пехотного строя. Каждый из них получал фузею и выполнял все ружейные приемы и проходил строевое обучение так же, как пехотинец. Даже во время лагерных сборов артиллеристы редко занимались своим делом, так как за это время производилось не более 5–6 выстрелов на орудие. По окончании лагерного периода орудия немедленно сдавались в цейхгаузы. Артиллерия не имела своих лошадей; во время смотров и парадов артиллеристам приходилось возить орудия на себе.

На флоте боевая подготовка шла по уставам и инструкциям петровского времени. Во второй четверти суда Балтийского флота получили в дополнение лишь «сигналы генеральные вице-адмирала Мишукова»[502].

Воспитание войск. Классовая борьба в армии. В середине века взгляд на солдат как на крепостных получил в армии еще более широкое распространение. То обстоятельство, что со времен Елизаветы крепостных крестьян не приводили к присяге и приравняли к недвижимому имуществу, усилило гнет в армии. Побеги солдат приобрели угрожающие размеры. Правительство приказывало полковым постам усилить надзор за солдатами и одновременно запрещало офицерам использовать драгун и солдат на собственных работах «под страхом воинского суда»[503]. Но этот указ оказался пустой бумажкой: генералы и командиры отдельных частей действовали по-прежнему. В 1734 году Сенат издал новый указ о запрещении «употреблять солдат и драгун в партикулярные работы»[504], но положение в армии не изменилось. Через пять лет Сенат снова решил не привлекать «рекрут в гарнизонах, в первый год службы, ни на какую работу»[505], кроме обучения военному делу. Несмотря на это, положение не улучшилось. Солдаты бежали в леса, многие переходили границу. Военная коллегия издала указ о наказании «за подговор к побегу в Польшу» и вообще за попытку бежать за границу. Вначале правительство пыталось усилить расправу с беглецами, но это не дало результата. Специальные команды, направленные в леса для «искоренения» дезертиров также не улучшили положение[506].

Военная коллегия усиливала судебную расправу над беглыми солдатами. Так, солдат 210-го Московского полка Ф. Суворов был приговорен к наказанию кнутом за троекратный побег, после чего он был сослан в Охотск[507]. Солдат Белозерского пехотного полка И. Астафьев за побег с караула был наказан кнутом, и затем ему вырезали ноздри и сослали в Сибирь[508]. Такой же приговор был вынесен бежавшим солдатам строительного батальона М. Соколову, М. Ляпунову и И. Мокееву[509]. За подобную вину был также наказан фурьер Галицкого пехотного полка А. Ларионов, он был бит 25 раз кнутом и после вырезания ноздрей сослан на галеры[510].

Наказание шпицрутенами считалось более мягким наказанием. Военный суд, приговоривший к наказанию шпицрутенами, обычно добавлял в решении, что после наказания солдат может снова служить в том же полку.

Так, солдат Рязанского пехотного полка С. Любимов был осужден на наказание шпицрутенами за три побега — «прогнать шпицрутен чрез полк 12 раз и определить по-прежнему в полк»[511]. Аналогичные приговоры были вынесены по делам солдата Киевского гарнизонного полка С. Головина, Глуховского гарнизонного полка А. Волконского и многих других[512].

Одной из форм социального протеста была подача так называемой жалобы — «слово и дело». Солдаты надеялись, что таким путем им удастся освободиться от пожизненной службы. Подавшего «слово и дело» обычно направляли в тайную канцелярию и там подвергали допросу с пристрастием. Своими жалобами солдаты пытались добиться справедливости в отношениях с офицерами. Например, солдат Ингерманландского полка Марков в своей жалобе писал, что полковник Путинов и майор Муравьев «держат у себя в доме солдат и других чинов для домовой своей работы». У командира полка были найдены солдатские челобитные о том, что он превращает солдат в своих крепостных. За «ложную» жалобу Марков был бит кнутом. Считая приговор несправедливым, он заявил, что в этом виновата Военная коллегия, За это Маркову вырезали ноздри и сослали на каторгу[513].

Солдат Сибирского пехотного батальона С. Быков за показание «слова и дела» получил наказание: «Бить кнутом и вырезав ноздри пред полком послать на сибирские казенные заводы в работу вечно»[514].

Солдат Углицкого пехотного полка П. Волочин за «сказывание государева слова и дела» был также бит кнутом и сослан в Сибирь, а слушавшие его солдаты Т. Нежданов, И. Прытков, С. Семенов и др. получили по 12 тыс. шпицрутенов[515].

Так поступали со всеми, кто выражал недовольство своими офицерами.

Нередко солдаты, потеряв веру в справедливость, старались найти другие формы протеста: одни из них начинали говорить «предерзости», поносить царицу, а другие, убегая из полка, объявляли себя самозванцами. Солдат Семиков убежал в город Почеп и заявил, что он царевич Алексей[516]. А солдат Стародубцев собрал вокруг себя много сочувствующих и пытался поднять восстание[517].

Массовые побеги, жалобы, самозванство, скрытые и открытые протесты обеспокоили правительство.

Сенат, заслушав доклад Военной коллегии, принял решение дать указ об обязательной присяге «на верность службе» и усилить наблюдение за солдатами со стороны командиров особенно в ночное время. Некоторые меры были приняты и в отношении гвардии[518], для нее был дан специальный указ «содержать себя как регулы о дворянской породе требуют и командирам бы своим были послушны и чин чина почитать…»[519]

Надо сказать, что принятые меры помогли навести в столичном гарнизоне надлежащий порядок. Но как можно было упорядочить дело в полевых полках, если офицеры и генералы сами нарушали закон, да и условия расквартирования войск способствовали этому. Полки так располагались на квартирах, что солдаты находились под присмотром только ближайшего командира, который и распоряжался ими по своему усмотрению. Войсковые части занимали большую территорию, солдаты жили в деревнях и небольших местечках. Так, например, Углицкий пехотный полк, расквартированный в районе Нарвы, имел 2026 человек рядовых и офицеров и занимал в Нарве и ее уезде 1078 дворов. Каждая рота занимала 75–85 домов. При таком расположении роты были удалены от полкового штаба от 10 до 80 верст, а взводы — до 20 верст[520].

Дивизия Фермора располагалась на квартирах в Ладожском, Шлиссельбургском и Новгородском уездах. Полки занимали более 10 тыс. дворов[521]. Такое размещение затрудняло контроль за солдатами и являлось причиной того, что в зимнее время учения фактически прекращались и навыки, приобретенные в летний период, быстро забывались. Правительство долго не могло разрешить вопрос об устройстве постоянных казарм, что позволило бы значительно улучшить боевую подготовку рядового и офицерского состава.

Наряду с мерами контроля и дисциплинарных взысканий в войсках и на флоте проводились и другие формы воспитательной работы.

Вся система боевой подготовки была направлена на выработку у солдат необходимых для боя качеств: твердости, храбрости и мужества. И в этом отношении немалую роль играли повседневные занятия, в процессе которых солдат и матрос убеждался в силе своего оружия и в целесообразности регулярных строев, а также те беседы, которые проводились в войсках во время воскресных богослужений. Солдат и матрос воспитывались в духе преданности царю, церкви и родине.

При всех недостатках русские вооруженные силы выгодно отличались от европейских армий как своим составом, так и боевой выучкой.

Военная система русской армии, сложившаяся в первой четверти XVIII века, продолжала укрепляться и развиваться. Никакие попытки Миниха, Бирона и других иноземцев не могли остановить развитие военного дела или свернуть его с правильного пути. Военная идеология дворянства находит свое выражение в передовой русской тактической мысли.

Линейная тактика остается господствующей. Этому способствовало наличие гладкоствольного оружия. В боевой подготовке тогда наметилось два направления: одно — продолжало развивать основы боевой подготовки, заложенные Петром, другое — получило свое начало с времен Миниха и исходило из шаблонного понимания линейной тактики. Представители этого направления видели силу армии не в одинаковом обучении солдат, способных вести бой в любых условиях, а в подготовке массы, которая сильна одновременным исполнением всех операций. Центр тяжести в боевой подготовке Миних переносил на совместную подготовку. Он говорил, что армия — это большая машина, а солдат — это «механизм, артикулом предусмотренный». Миних пытался перенести прусскую военную систему в Россию и обучать регулярную русскую армию, как западноевропейскую, наемную армию. Но эта система долго не продержалась; и с сороковых годов русская армия вновь вернулась к той системе, которая сложилась в первой четверти XVIII века и полностью оправдала себя в Северной войне, а затем и в Семилетней войне.

Подготовка офицеров. До XVIII века подготовкой офицеров в России не занимались. Командные должности, например, в дворянской коннице замещались по родовому признаку. А сотник, голова и полковник в первой половине XVII века не являлись чинами. Эти временные обязанности возлагались на родовитых дворян или бояр. С окончанием войны или очередного сбора дворянская конница распускалась по домам и вместе с этим упразднялись должности командиров.

При назначении командиров на должности прежде всего принималось во внимание родовитое происхождение, а не наличие военных знаний. Также было и в стрелецких полках. Родовитые дворяне считали постоянную службу унизительной для себя.

Производство офицеров солдатских полков осуществлял Иноземский приказ, он же назначал на новые вакансии. Правительство пыталось путем приписки офицеров к определенным приказам навести порядок в этом деле. Но из этого ничего не вышло. Особую остроту этот вопрос приобрел в начале XVIII века в период создания регулярной армии, требовавшей большого количества офицеров. Только срочная необходимость заставила Петра направить в армию 300 иностранных офицеров, числившихся на учете в Иноземском приказе. Но вскоре выяснилось, что большая часть иностранцев совершенно неспособна обучать солдат и управлять ими. Генерал А. Головин, получивший в свою дивизию иностранных офицеров, писал Петру: «они своего дела не знают, сперва их нужно учить, и труды пропадают даром», и просил у Петра разрешения отобрать на офицерские должности русских людей. «Начальных, государь, людей, — писал Головин в марте 1700 года, — не изволишь ли набирать из царедворцов (т. е. стольников, стряпчих и жильцов. — Л. Б.) и из заморских (то есть русских, побывавших за границей. — Л. Б.)… а я истинно то делать рад; лутче их учить, нежели тех, которые присланы из Иноземского приказу: трудов к ним много положено, а иные и ныне за мушкет не умеют принятца»[522]. Месяц спустя Головин сообщал Петру: «Начальные, государь, люди, которые присланы из Иноземского приказу для учения и по многим числам учения не приняли, и апреля 15-го числа выкинул из них человек с полтораста, а в остатке в учении человек с полтараста ж»[523].

Получив разрешение Петра, Головин потребовал от Разрядного приказа представить ему сведения о дворянах, которых можно взять в армию на офицерские должности. В результате отбора в дивизии А. Головина, А. Вейде и А. Репнина в 1700 году было записано 8 стольников, 2 стряпчих и 157 жильцов, что составило вместе с уже числившимися в войсках «царедворцами» 1091 человек. Кроме того, вскоре прибыло еще 2913 «царедворцев», из которых принято в учение 940 человек. Из этих данных видно, что во вновь сформированных полках подавляющую часть офицеров составляли русские люди, иностранцев же было не более 10 процентов.

Перед началом Северной войны русская армия не имела достаточного количества подготовленных офицеров. Петр отмечал, что в то время офицеры, набранные из дворян, знали не больше солдат и все они «двоелетние суть были рекруты». Под Нарвой офицеры-иностранцы изменили, что явилось одной из причин поражения русских войск. Это поражение заставило правительство принять меры по подготовке своих офицерских кадров. Ф. Энгельс указывает: «Нарва была первой большой неудачей подымающейся нации, умевшей даже поражения превращать в орудия победы»[524].

В начале XVIII века в России была разработана своя система комплектования армии офицерским составом. Офицерский корпус состоял из русских дворян. А выходцы из недворянских слоев, ставшие офицерами, получали дворянство. «Все обер-офицеры, — гласил указ Петра, — которые произошли не из дворянства, отныне их дети и их потомки суть дворяне и надлежит им дать патент на дворянство»[525]. Обучение и воспитание солдат и матросов, принятых из крестьян и посадских людей, доверялось только представителям правящего класса — дворянам.

Нужно сказать, что правительство затратило немало усилий, чтобы провести в жизнь закон об обязательной службе дворян. Многие из них укрывались от военной службы, постригались в монахи. Петр приказал: «Дворян собрать молодых для запису в офицеры, а наипаче тех, которые кроюца, сыскать»[526], а монахов «разобрать и годных в службу написать». Одновременно было запрещено постригаться в монастырь до 60-летнего возраста.

В своих указах правительство заявляло, что за уклонение от военной службы у дворян будут конфискованы поместья. В 1714 году было решено с 13-летнего возраста зачислять дворян в полки, и только после отбытия срока солдатской службы их производили в офицеры[527]. Петр рассматривал гвардию как военную школу, обеспечивающую полевую армию офицерскими кадрами.

Однако в результате проверки состояния офицерского корпуса было выявлено немало фактов, когда детей родовитых семей сразу записывали в офицеры, вследствие чего они, даже не будучи в полку, приобретали чины. Придя в армию в чине поручика или капитана, такие офицеры очень быстро продвигались по службе, хотя и не обладали военными знаниями. В связи с этим Петр приказал: «понеже многие производят сродников своих друзей в офицеры из молодых, которые с фундамента солдатского дела не знают, ибо не служили в нижних чинах, а которые и служили только для лица по несколько недель или месяцев, того ради (на) таких требуетца ведомость, сколько и каких чинов есть с 1709 года и впредь сказать указ, что из дворянских пород иных со стороны отнюдь не писать, которые не служили в гвардии. Сей указ не на тех, которые солдатами из простых людей и долго служа свою ваканцию получили прямою службою, которым быть по достоинству, нами учиняемому и впредь учиняемом, но на таких, которые для лица токмо (как выше писано) были в солдатах малое время»[528]. Указ 1719 года, повторенный в 1724 году, запрещал производить в офицеры «детей и дворян, которые не будут в солдатах, исключая тех, которые из простых выходить в офицеры станут по полкам»[529].

Петр дал указание производить офицеров, знающих военное дело, «за подписью рук всех штаб- и обер-офицеров, а без того отнюдь никого не производить»[530]. С 1719 года производство офицеров осуществлялось тайным голосованием через баллотирование. При этом составлялся протокол, который утверждался царем. Вначале эта система встретила затруднения, но после того, как был подробно разъяснен порядок баллотировки и приложен образец протокола, производство офицеров через баллотирование было вновь подтверждено: Петр приказал строго соблюдать этот порядок — «челобитен не принимать и выписок не делать»[531].

При комплектовании армии офицерскими кадрами преследовались две цели: не допускать в офицерский корпус лиц не дворянского происхождения, выдвигать в офицеры только тех, кто знает основы военного дела. Первую задачу решили быстро: дворяне не пропускали в офицеры лиц других сословий. А вторая — не была выполнена, так как и при тайном голосовании «порода» всегда преобладала над знаниями.

Тогда Петр I дал указ в 1722 г. баллотировать кандидатов по старшинству.

Буржуазные военные историки (Бобровский, Гейсман, Баиов и др.) утверждали, будто без помощи иностранных офицеров Петр I не смог бы построить русскую регулярную армию. Факты, однако, говорят другое. Петр I был вынужден в начале Северной войны приглашать на службу иностранных специалистов. Но как только проблема подготовки офицерских кадров была решена, он ограничил прием иноземцев в русскую армию. В 1702 году в полевой армии из 1149 обер-офицеров русских было 847. В русской гвардии иностранцев почти не было. Семеновский полк, например, в это время не имел ни одного иностранца, а в Преображенском из 112 человек только трое были иностранцы. В 9 драгунских полках насчитывался 281 офицер, среди них — один иностранец[532]. Правда, Петр приглашал иностранных офицеров и после поражения под Нарвой, где они показали себя с отрицательной стороны, но при этом он всегда стремился привлечь на русскую службу лучших знатоков военного и морского дела, создавал им необходимые условия для плодотворной работы на пользу России. Но Петр никогда не идеализировал иноземных специалистов, не доверял им руководящих постов в государстве и в армии. В черновых набросках манифеста говорится, что из приехавших в Россию иностранцев «меньшее число из оных искусные обретены суть, большая часть офицеров вманилась через незнаемые рекомендации…» В 1705 году при новой публикации манифеста говорилось, что впредь на русскую службу будут приниматься офицеры, которые «не через одну рекомендацию, приятство или деньги, но через совершенные в поле воинские службы добрую славу и искусство получили»[533].

С 1706 года иностранные офицеры при приеме в русскую армию не стали повышаться в чине. А по штатам 1711 г. в полках была оставлена только треть окладов на содержание иностранных офицеров[534].

Русское правительство внимательно следило за работой офицеров-иностранцев и отправляло за границу тех, которые нерадиво относились к военной службе. Так, после Прутского похода из полевой армии было уволено пять иностранных генералов, шесть полковников и 45 штаб-офицеров. В 1714 году было решено проверить всех иностранных офицеров, определить их пригодность к военной службе и оставить в армии только тех, кто действительно полезен для дела. После тщательной проверки многих офицеров-иностранцев уволили из армии и флота за непригодностью и впредь старались не брать их на русскую службу. А спустя шесть лет Петр вообще запретил прием иностранцев на военную службу. Военная коллегия, руководствуясь этим указом, разъясняла: «велено, чтоб приезжих ис чюжестранных государств офицеров, которые будут приезжать и просить о принятии в службу е. ц. в., и оных не принимать, а отсылать их в прежние места, кто откуда приедет»[535]. На следующий год было решено «артиллерийских служителей производить в офицеры (только) из русских и повышать (их) по достоинству и по указам»[536].

В 1721 году в связи с делом генерала Алларта, который вышел в отставку, а затем снова возвратился в армию и потребовал повышения в чине, Петр издал приказ, в котором говорилось: «Кто таким же образом был в службе, возьмет абшит (отставку. — Л. Б.), а потом паки будет принят, тем (чином) числить ево с того числа, с которого определен будет в службу и сей пункт ввести в воинский устав»[537]. А еще через год Петр приказал: «ежели которые иноземцы в службе е. ц. в. похотят быть временно, и таковых против российских рангами унизить»[538].

Но ни подготовка офицеров через гвардию, ни прием на службу иностранных офицеров не могли полностью обеспечить русскую армию хорошо подготовленным офицерским составом. Без специальной, систематической подготовки своих офицеров, знающих пехотное, кавалерийское, артиллерийское и инженерное дело, нельзя было и думать о дальнейшем развитии военного дела в России. Ввиду этого правительство Петра с первых же дней строительства регулярной армии обратило особое внимание на военные школы, которые в то время имели резко выраженный утилитарный характер. Петр писал, чтобы «из школы во всякие потребы люди, благоразумно учась, происходили в церковную службу и в гражданскую, воинствовать, знать строение и докторское врачевское искусство»[539].

Страна хотя и остро нуждалась в людях всех специальностей, но в первую очередь ей нужны были офицеры для армии и флота. Вот почему почти все школы, открывшиеся в первой четверти XVIII века, готовили офицеров или унтер-офицеров.

В 1698 году при Преображенском полку была учреждена первая артиллерийская школа в России. Возглавлял эту школу «капитан от бомбардир» Скорняков-Писарев. Преподавателями были офицеры того же полка. По учебному плану в школе изучали арифметику, геометрию, фортификацию и артиллерию. Окончившие школу производились в унтер-офицеры и направлялись в войска. При военной школе была создана школа для солдатских детей, в которой обучали грамоте, счету и бомбардирскому делу[540].

Еще одна артиллерийская школа была открыта в 1698 году при пушечном дворе, которая предназначалась для подготовки офицеров. Эта школа просуществовала до 1699 года[541].

В том же году в Азове была открыта мореходная школа, в которой обучали «морскому воинскому ходу и карте и компасом»[542]. Окончившие эту школу направлялись в Азовский и Балтийский флоты.

В 1699 году в Москве открылась «Школа математических и навигационных, то есть мореходных хитростно наук учения». Но указ об этом был опубликован только 14 января 1701 года[543]. До 1706 года школа находилась в ведении Оружейной палаты, а потом ее передали Приказу морских дел[544]. В школу принимали детей дворян, дьяков, подьячих и других чинов в возрасте от 12 до 17 лет. Число учащихся быстро росло, Если в 1703 году их было 200, то в 1712 году — 538[545].

Состав учащихся мореходной школы

* Материалы…, ч. III, стр. 295–300, 314, 325.

Из этих данных видно, что, когда правительство остро нуждалось в офицерских кадрах, в школу принимали не только детей дворян, но также духовных, посадских и других лиц. Не принимались только дети крепостных крестьян и работных людей. Позднее правительство закрыло доступ в эту и другие школы всем лицам не дворянского происхождения.

Придавая школе большое значение, Петр обращал внимание Апраксина на то, чтобы он систематически наблюдал за ее комплектованием и развитием. В одном из писем Петр указывал: «Сами можете видеть, какая в том есть польза, что не только к морскому делу нужна сия школа, но и артиллерии и инженерству»[546].

Учебный план составил сам Петр. Поскольку школа готовила не только моряков, но также артиллеристов и инженеров, то и программа ее была универсальной. В школе изучали русский язык, арифметику, геометрию, тригонометрию с практическим приложением ее к геодезии, тригонометрию сферическую, артиллерию, фортификацию, математическую географию, мореплавание, навигацию и астрономию. Кроме того, преподавали «рапирную науку», или фехтование, и живописание. После окончания теоретического курса учащихся посылали на практику. Основные предметы в школе вели видные русские педагоги. Математику, например, преподавал талантливый русский ученый Леонтий Магницкий. Это был широкообразованный человек и выдающийся педагог своего времени. Что касается иностранцев — Гвина и Грейда, преподававших морское дело, то дьяк Курбатов писал Головину: «они учат нерадетельно, а ежели б не опасались Магницкого, многое бы у них было продолжение для того, что которые учатся остропонятно, тех бранят и велят дожидаться меньших»[547]. Исключение составлял Генрих Фарварсон, который вместе с Магницким старался улучшить качество преподавания.

Навигационная школа принесла большую пользу: она дала армии и флоту много офицеров-инженеров, артиллеристов, моряков, топографов и других специалистов.

В 1715 году в Петербурге открылась «Морская академия», директором которой был Сент-Илер, а общее руководство осуществлял А. Матвеев. Впрочем, Сент-Илер не долго находился в должности директора; через два года его выслали из России, и академию целиком поручили Матвееву[548]. Брауншвейгский резидент Вебер в 1716 году доносил: «В это лето окончательно устроена Морская академия, и в целой обширной России не было ни одной знатной фамилии, которая не обязалась бы выслать в эту академию сына или другого родственника от 10 до 18 и старшего возраста»[549]. Академия, как привилегированное учебное заведение, была рассчитана на 300 учеников. Но уже в 1718 году число учащихся увеличилось до 865; из них 500 человек обучались в Петербурге, а остальные — в Москве. В академии учили «арифметике, геометрии, навигации, артиллерии, фортификации, географии, рисовать, живописного, и воинским обучениям мушкетами и на рапирах и некоторых — астрономии»[550]. Морская академия вскоре стала основным учебным заведением, готовившим офицеров для флота.

В этом же году в России началась подготовка морских офицеров через гардемаринскую роту. Численность учащихся достигала 200 человек. Учебные классы размещались в Морской академии. Вначале в гардемарины производили тех учащихся Морской академии, которые «превзошли все науки». Но с 1728 года гардемарины занимались почти по одинаковому с Морской академией учебному плану. Для морской практики гардемарины направлялись в заграничные флоты. В основном же практическое обучение проводилось на Балтийском флоте. Во время практики гардемарины служили как все матросы, их обязывали «нести то бремя без всякой отмены». Здесь они изучали теорию навигации и штурманское дело, артиллерии и практические стрельбы, теорию и практику управления парусами, «солдатское обучение» с мушкетом. Во время плавания гардемарины работали наравне с матросами, а в бою вместе с солдатами находились при орудиях.

10 января 1701 года в России была учреждена новая артиллерийская школа. «Велено на новом пушечном дворе, — говорилось в именном указе Петра I, — построить деревянные школы и в тех школах учить пушкарских и иных посторонних чинов людей детей их словесной грамоте и цифири и иным инженерным наукам; и, будучи в тех школах, учиться вышеописанным наукам с прилежанием, а выучась, без указу с Москвы не съезжать, также в иной чин, кроме артиллерии, не отлучаться и кормить и поить их в вышеописанных школах»[551]. В школе было два отделения. В 1-м отделении изучали арифметику, геометрию, тригонометрию, фортификацию и артиллерию, во 2-м — русский язык и арифметику. Из 1-го отделения выпускались офицеры, а из 2-го — мастера и писаря для артиллерии. Преподавали в школе русские офицеры и один иностранец (Гран). Ученики школы писали Петру, что Гран не учил, а заставлял учеников выполнять домашнюю работу, отчего они учения мало приняли. Он, учитель, злясь, на них «покупал ремни, которые на кнуты навязывают и винных пытают, и навязав из них, бил». Грана отдали под суд и отстранили от преподавания[552]. В период с 1700 по 1721 год в этой школе обучалось от 100 до 300 человек.

В 1712 году была открыта вторая артиллерийская школа, куда вначале определили 20 молодых дворян. Начальником ее был командир 1-го артиллерийского полка ген. — майор Гинтер. Очевидно, это была полковая школа. Обучали в ней арифметике, геометрии, тригонометрии, черчению, артиллерии и фортификации.

Следует назвать еще одну артиллерийскую школу, основанную в 1721 году. Петр дал указание «выбрать из артиллерии 30 человек и обучать при Петербургском лабораторном доме всему, касающемуся до артиллерии, а также арифметике, геометрии и тригонометрии»[553]. В школе изучали материальную часть артиллерии, устройство батарей, приготовление ракет и боеприпасов, ружейные приемы, проводили практические стрельбы из орудий. Кроме того, подготовкой пушкарей занимались артиллерийские и морские базы, куда ежегодно отправляли по 20 человек «для обучения артиллерийскому делу»[554].

Кроме артиллерийских и морских школ, широкое развитие получили инженерные школы. Первая такая школа была открыта в 1709 году в Москве. Через два года Петр потребовал «школу инженерную умножить, а именно, сыскать мастера из русских, который бы учил цифири или на башню для сего учения посылать, и когда арифметику скончат, учить геометрии столько, сколько до инженерства надлежит, а потом отдавать инженеру учить фортификации»[555]. Количество учащихся было определено в 150 человек, из которых две трети были дворяне.

Преподавателями в инженерной школе были русские инженерные офицеры и пленный швед Рейтер. Школа просуществовала до 1724 года, затем ее перевели в Петербург и включили в состав школы, созданной в 1719 году[556], а Рейтеру дали «свободный пашпорт».

Петербургская инженерная школа вначале размещалась в «прихожей палате» артиллерийской канцелярии, но затем ее перевели в «светлицу большую в Пушкарской слободе», а затем в 1724 году в специальное помещение на Московской стороне. Число учащихся после слияния с московской школой достигло 176 человек, Здесь, как и в большинстве других школ, изучали арифметику, геометрию, тригонометрию и фортификацию. Лица, успешно окончившие школу, получали звание кондукторов и назначались в войска. Часть учащихся направлялась в Ревель и Ригу для усовершенствования.

Кроме инженеров, школа готовила квалифицированных саперов.

Руководил школой де Кулон. Преподавали в ней русские офицеры.

В Москве при военном госпитале в 1707 году открылась хирургическая школа с пятилетним сроком обучения. Здесь велась теоретическая и практическая (клиническая) подготовка военных врачей.

Затем открылась Московская школа переводчиков, просуществовавшая до 1715 года. Вначале ею ведал Посольский приказ, а потом Петербургская канцелярия. С 1710 года школа готовила кадры для Московской типографии.

Основные кадры офицеров готовили русские военные школы, но, кроме того, для изучения морского и военного дела, Петр направлял дворян за границу. С 1700 по 1705 год несколько десятков русских юношей обучались морскому делу в Голландии, Италии и Англии. Группа русских офицеров училась инженерному искусству у известного в то время инженера Кагорна. Из писем Ганнибала видно, что Петр I вместе с русскими дворянами учился инженерному делу во Франции[557].

Для подготовки унтер-офицерских кадров создавались особые школы. Наиболее многочисленными из них были гарнизонные школы, число которых доходило до 50[558]. Во всех крупных портах находились так называемые русские или адмиралтейские школы[559]. Первая такая школа была открыта в 1703 году на Воронежской верфи, а вторая — в Архангельске. В последующие годы адмиралтейские школы открылись в Петербурге, Кронштадте, Ревеле, Таврове, Астрахани, Казани и на Сестрорецком заводе. Всего было открыто 13 школ. Кроме того, при Морской академии, инженерной и артиллерийской школах были открыты отделения для солдатских детей, где готовили кадры младшего командного состава[560].

Усилия правительства в этом отношении увенчались успехом: русская армия и флот получили достаточное количество квалифицированных инженеров, артиллеристов и моряков. С 1720 года Россия больше не приглашала иностранных военных специалистов.

Военные школы при Петре I давали учащимся хорошее по тому времени общее и специальное образование и служили образцом для многих стран Западной Европы, где такие школы открылись позднее, чем в России.

В середине XVIII века Россия жила напряженной политической жизнью. После Северной войны она стала играть важную роль в международной жизни. Значительны были и хозяйственные успехи. Продолжала развиваться культура и наука. Военные школы при Петре I готовили офицеров разных специальностей. Но когда эта проблема была решена, перед школами были поставлены более широкие задачи: готовить специалистов для всей страны.

В 1725 году в России была создана Академия наук с университетом при ней, откуда в дальнейшем вышла целая плеяда русских ученых: Александр Поповский, Антон Барсов; Яков Козельский и другие, являвшиеся учениками великого русского ученого М. В. Ломоносова.

Русское дворянство, желая сохранить в своих руках командные кадры, весьма ревниво относилось к их «чистоте». Петра I (после его смерти) стали обвинять в том, что он якобы засорил дворянство «худородными людьми», и уже в 30-х годах правительство ограничило прием недворянских элементов в офицерский корпус, повысило требования в отношении кандидатов, выдвигаемых на баллотировку[561]. Основным требованием была принадлежность к дворянству. Такой порядок приема полностью закрывал доступ в офицерский корпус разночинным элементам. В то же время дворянство, тяготясь петровскими законами об обязательной пожизненной службе, добилось того, что по новому указу один из членов дворянской семьи оставался дома для ведения хозяйства[562]. Кроме того, дворяне получили право после 25 лет службы в армии выходить в отставку. А так как большинство из них начинало службу (номинально) с 12 — 13-летнего возраста, то к 38 годам они уже могли уходить из армии и отправляться в свои поместья.

После окончания русско-турецкой войны 1735–1739 гг. почти половина офицеров подала в отставку. Особенно осложнилось положение со средним и младшим командным составом. Дворяне не желали занимать должности унтер-офицеров и поэтому младшими командирами назначались главным образом те, кто окончил солдатскую школу. Оказавшись в трудном положении, русское правительство стало привлекать на военную службу остзейских дворян и вновь открыло дорогу иностранцам. В результате русская армия оказалась заполненной главным образом немцами. Военная коллегия напомнила Сенату, что по указу Петра I было «велено содержать иноземцев третью часть, а русских две доли… ныне состоит полковников иноземцев — 34, русских — 28». Далее говорилось о том, что из 79 генералов-иностранцев было 33[563].

Характеризуя иностранных офицеров, Манштейн указывал, среди них «немало есть и таких, которые почитались презренными в прочих местах Европы. Сии бродяги, не зная куда преклонить голову, толпами приходили в Россию, и иногда им удавалось получить такое счастье, как лучшим подданным»[564]. И. Шувалов писал: «Первые места в государстве были заняты иностранцами, которые оставались в совершеннейшем бездействии касательно сего предмета (развития науки и просвещения в России. — Л. Б.) вероятно оттого, что не радели о распространении наук и искусств в стране, им чуждой, или потому, что их намерения не позволяли им мыслить и действовать с ревностью патриотов»[565].

Иностранцы и балтийские немцы быстро продвигались по службе. Это объяснялось тем, что офицеры, выходившие в отставку, получали повышение и следующий чин. Воспользовавшись этим законом, иностранцы, уйдя в отставку и получив новый чин, снова возвращались в армию. Миних и Остерман потворствуя иностранцам, приказывали принимать их «безволокитно»[566]. Это вызвало серьезное недовольство среди русских офицеров.

Во второй четверти XVIII века основными поставщиками офицерских кадров стали главным образом военные школы. Но в этот период среди дворянства укоренилась практика зачисления в полки малолетних. Сидя дома, молодые дворяне получали чины, а к совершеннолетию они уже были обер-офицерами, а иногда и штаб-офицерами. В то время нередко можно было встретить совершенно неподготовленных 20 — 22-летних полковников и даже генералов. Обучение в гвардии резко ухудшилось, основное внимание стали обращать на показную, парадную сторону дела. Количество специальных военных школ почти не росло, несмотря на то, что армия увеличилась. В военных школах делался уклон в сторону универсализма.

В 1731 году по инициативе известного военного деятеля времен Петра I П. И. Ягужинского был открыт так называемый «Шляхетский кадетский корпус»[567]. Необходимость его создания мотивировалась не только целесообразностью изучения основ военного дела, но и гражданских наук «весьма нужно, дабы шляхетство от младых лет к тому в теории обучены, а потом и в практику годны были»[568]. Кадетский корпус являлся привилегированным закрытым учебным заведением. Все учащиеся сводились в две, а затем в три роты сотенного состава. В корпусе изучали: арифметику, геометрию, тригонометрию, фортификацию, артиллерию, рисование, шпажное искусство. Кроме изучения военной теории, кадетов ставили в караул «к некоторым честнейшим постам», водили строем, чтобы умели «весьма по-солдатски поступать». Наконец, в корпусе изучали и гражданские науки: историю, географию, юриспруденцию, танцы, музыку и прочие науки, «дабы, видя природную склонность, потому б и к учению определять». Двойственность целей порождала многопредметность. Каждый изучал все предметы самостоятельно. Группы комплектовались не по возрасту, а по степени знаний. Было предписано «посадить кадетов по рангам, кто против кого более знает, тот перед тем и первенство имеет, в особливо каждую субботу смотреть, чтоб их пересадить по наукам и прилежности[569].

За первые 30 лет своего существования корпус подготовил 1557 человек, из них 1200 человек были произведены в офицеры и направлены в войска[570].

В 1752 году в Петербурге был открыт Морской корпус[571]. Существовавшие до этого Петербургская морская академия, гардемаринская рота, Морская артиллерийская и Московская школы были упразднены. Дворянских детей, находящихся в этих учебных заведениях, перевели в Морской корпус, а детей других сословий направили в адмиралтейские школы. Морской корпус, рассчитанный на 120 человек, имел трехгодичный срок обучения. Из этого числа 30 человек готовилось для морской артиллерии. В 1-м гардемаринском классе изучали арифметику, геометрию, тригонометрию, иностранный язык и ряд морских наук. Во 2-м и 3-м классах изучали специальные морские предметы. Зимой занятия велись в учебном помещении, летом же кадеты 1-го и 2-го классов отправлялись в плавание. Корпус давал флоту квалифицированных морских офицеров.

Во второй четверти XVIII века продолжали существовать Артиллерийская и Инженерная школы. Чтобы повысить специальную подготовку инженерных и артиллерийских офицеров, Геннин предложил создать при Артиллерийской школе особый класс, в который ежегодно направляли по 10 человек.

В 1743 году была вновь открыта инженерная школа в Москве, а в 1747 году в Киеве.

В 1730 году в Петербурге была открыта Арифметическая школа, которая вскоре была переименована в Артиллерийскую арифметическую и Инженерная для обучения «детей мастеров инженерных людей». А через пять лет начались занятия еще в одной новой школе — Чертежной артиллерийской[572]. Такая же школа была открыта и в Москве[573].

Унтер-офицеров по-прежнему готовили в гарнизонных школах, сеть которых в связи с присоединением к ним в 1744 году цифирных школ значительно расширилась. Такие школы были созданы в каждом гарнизоне. Младших командиров для флота готовили адмиралтейские школы. Число учащихся в гарнизонных и адмиралтейских школах быстро росло: в 1732 году было 4 тыс. человек, а в 1737 году стало уже 6048 человек.

Однако число специальных военных школ росло медленно, армия и флот получали недостаточное количество подготовленных офицеров. Потребность же в кадрах с каждым годом возрастала.

В конце 50-х годов П. Шувалов по совету М. В. Ломоносова составил специальный доклад об открытии в России Военной академии и представил его в Сенат. Шувалов писал: «Целость отечества и сохранение народа требуют обучать военной науке тех, которые в чины офицерские определяться будут». К тому времени военное дело настолько усложнилось, что надо было подумать о высшей школе, в которой «искуснейших и довольно знающих военное дело военнослужащих определить, которым можно давать дезертации делать, экзаменовать и прочее и тому подобное чинить имеют»[574]. Принципы военной теории Шувалов изложил в своей докладной записке «О военной науке».

Хотя Сенат и одобрил доклад Шувалова, но Военная академия в это время не была открыта. Вступившая на престол Екатерина II отрицательно отнеслась к этому вопросу и не утвердила представленный проект.

Из сказанного видно, что военные школы появились в России в начале XVIII века. Их развитие шло своим самостоятельным путем. Создание регулярной армии и применение линейной тактики требовали офицеров различных специальностей: пехотных, артиллерийских, инженерных, морских и др. Этим и объясняется широкое развитие специальных военных учебных заведений в России в этот период.