ГЛАВА ПЯТАЯ КОМПЛЕКТОВАНИЕ, ОРГАНИЗАЦИЯ И УПРАВЛЕНИЕ ВООРУЖЕННЫМИ СИЛАМИ

Из Семилетней войны 1756–1763 гг. русская армия и флот вышли обогащенными боевым опытом. Этот опыт нужно было изучить, обобщить и сделать выводы.

В рассматриваемый период в русской армии и флоте господствовала линейная тактика. Черты нового только нарождались и сложились окончательно в форме тактики колонн и рассыпного строя лишь к концу века. Господствующий способ ведения войны и военных действий определил комплектование, организацию, устройство и управление русских вооруженных сил.

I. КОМПЛЕКТОВАНИЕ

Во второй половине XVIII века способы и формы комплектования армии и флота не претерпели существенных изменений. Комплектование было сосредоточено в руках Сената и Военной коллегии. В 1766 году Сенат утвердил «Генеральное учреждение о сборе в государстве рекрутов и о порядках, какие при наборе исполнять должно»[783]. В этом весьма важном документе нашли свое подтверждение и развитие принципиальные основы рекрутской системы, которая имела как положительные, так и отрицательные черты. Рекрутская система вполне отвечала принципам линейной тактики, но она не могла удовлетворить требованиям новой тактики колонн и рассыпного, строя. Последняя требовала перехода к массовой армии, комплектуемой путем всеобщей воинской повинности. Однако осуществить этот переход в условиях феодально-крепостнического государства было невозможно.

«Генеральное учреждение» закрепляло сложившуюся классовую систему комплектования. Сбор рекрутов, говорилось в «Учреждении», должно «чинить с положенных по последней ревизии в подушный оклад».

Проведение наборов возлагалось на специальные воинские команды, которые обязаны были доставлять рекрутов непосредственно в армию. Для предотвращения побегов предлагалось «у всех рекрутов при приеме их выбривать лбы, чтоб оные по таким приметам виднее были и так к побегу менее случая имели». Принятых рекрутов приводили к присяге, затем распределяли по артелям (по 8 человек) и капральствам. Для установления взаимной ответственности предлагалось «отпорукивать их круговою порукою». Каждому рекруту устанавливалось денежное и хлебное довольствие — «денежного 50 коп., а хлебного — муки по 2 четверика, круп по 1 гарнцу, соли по 2 фунта в месяц». Все довольствие должны были предоставлять отдатчики, т. е. помещики.

Принятых рекрутов предписывалось приучать «единственно стоять порядочно и маршировать» и читать им те разделы артикула, «которые особливо до рядовых принадлежат, и растолковывать о каждом внятным образом».

Авторы «Генерального учреждения» подчеркивали, что рекрутский набор по существу есть дело, «содержащее в себе целость, а в противном вред общий государственный». Этими правилами руководствовались вплоть до конца XVIII века. В течение второй половины XVIII века наборы проводились почти ежегодно.

В 1762 году была проведена третья ревизия. Она имела, с одной стороны, фискальные цели, с другой — урегулирование наборов, которые проводились из расчета количества податных лиц. Всего до русско-турецкой войны 1768–1774 гг. было, проведено три набора. Предварительно на места были разосланы «рекрутские меры», рекрутские зачетные квитанции и премории.

Из указанных трех наборов первый проводился в октябре 1767 года из расчета один человек на 300 душ. Рекрутов набирали со всех положенных в оклад и с раскольников, сначала только живущих на Украине, а затем во всех остальных губерниях[784]. Расписанием предусматривалось собрать для полевой армии и гарнизонов 17 472 человека и для флота 3306 человек. Фактически было собрано 22 373 человека[785].

Второй набор проводился в октябре 1768 года также из расчета один человек на 300 душ. Военная коллегия потребовала из последнего набора дать в армию и гарнизоны 20 058 человек и на флот 2314 человек. Однако собрано было только 19 588 человек. Некомплект в полках и на флоте не был ликвидирован, поэтому пришлось объявить дополнительно набор с сибирского купечества, крестьян и ямщиков «для укомплектования тамошних полков»[786].

Начавшаяся война с Турцией вынудила Сенат объявить в 1768 году еще один набор из расчета один человек на 300 душ со всех податных элементов и одновременно набор однодворцев для укомплектования ландмилицких полков. По последним двум наборам армия и флот получили 31 159 человек. Всего в 1768 году было взято 50 747 человек, из них 3003 человека с однодворцев[787].

В 1769 году Военная коллегия оказалась вынужденной увеличить заявку на комплектование войск в пехоту и кавалерию до 31 860 человек, в артиллерию — 5586 человек и на флот— 1136 человек. Указом 9 сентября 1769 года норма призыва определялась в размере один человек на 150 душ, что давало общую численность рекрутов в 46 583 человека. Из этого числа в армию направлялось 45084 человека (из них однодворцев 2001 человек) и на флот — 1499 человек[788]. В годы войны число призываемых продолжало увеличиваться. Так, если в 1770 году набор проводился из расчета один человек на 150 душ, что давало 49 583 человека, из них с однодворцев 3003 человека[789], то в 1771 году был объявлен набор из расчета один человек на 100 душ и с однодворцев один человек со 121 души.

Военная коллегия рассчитывала взять с крестьян провинций 66 840 душ для войск, с однодворцев 4004 для ландмилиции и для флота 3000 человек. Всего 73 844 человека. Однако решить эту задачу не удалось. Всего было собрано 53 053 человека, зачтено по квитанциям 7823 человека и взято однодворцев 3731 человек[790]. Вспыхнувшая тифозная эпидемия и голод заставили Сенат прекратить сбор рекрутов и возобновить его в 1772 году. В связи с начавшимися крестьянскими волнениями была понижена норма набора (один человек со 150 душ), причем особо отмечалось, что набор должен проводиться «не с положенного по ревизии, но с наличного числа душ». Кроме того, указывалось «исключить одну меру, в которой убавить вершок»[791]. Военная коллегия требовала поставить в армию и гарнизоны 31 875 человек, Адмиралтейств-коллегия в свою очередь требовала на флот 10 284 человека. Собрано было с крестьян 46 552 человека и с однодворцев 3003 человека. Всего 49 555 человек[792]. В 1773 году необходимость дать войскам хотя бы в некоторой степени обученный резерв вынудила Сенат объявить новый набор из расчета один человек на 100 душ. Этот набор дал 74 739 человек[793], из которых часть была направлена непосредственно в войска, а остальные оставлены для обучения в гарнизонах.

Стихийные бедствия (неурожаи) и все усиливавшиеся наборы в армию явились одной из причин крестьянской войны под руководством Е. Пугачева, начавшейся в 1773 году и охватившей огромную территорию. Напуганное правительство в 1774 и 1775 годах не проводило наборов. С 1776 по 1781 год набор рекрутов уменьшился. Они проводились из расчета один человек с 500 душ населения, «с которого по указам рекрутов брать положено». За эти годы было призвано 87 924 человека[794]. Уменьшая число наборов с 1775 по 1781 год, правительство пыталось заглушить народное недовольство. После переписи населения в 1782 году был объявлен очередной набор из расчета один рекрут с 200 человек, а с однодворцев — один со 100 человек. Наборы с однодворцев проводились до 1787 года. В 1787 году они были обращены на Украине в казачью службу, а ландмилицкие полевые полки стали комплектоваться на общих основаниях.

В дальнейшем, до начала русско-турецкой войны 1787–1791 гг., наборы производились по одному человеку с 500 душ, за исключением 1783 и 1785 годов, когда с 500 душ брали по два человека. В 1782 году наборы дали 38 547 человек, в 1783 году — 33 875 человек, в 1784 году — 18 339 человек, в 1785 году — 34 708 человек, в 1786 году — 17 442 человека[795].

В 1787 году началась война с Турцией. В связи с этим было проведено сразу два набора: один в августе, когда было взято по два человека с 500 душ, а другой в сентябре — по три человека с 500 душ. По этим двум наборам было взято 92 735 человек.

Принятое в 1788 году решение «Об умножении сухопутных войск» заставило Сенат увеличить наборы. В 1788 году было взято по пять человек с 500 душ, что составило 93 197 человек, а в 1789 году по той же норме взято 92 822 человека. Всего за два года взято 186 029 человек, из них на комплектование флота в 1788 году направлено 19 836 человек, в 1789 году — 16 939 человек[796].

Война со Швецией и Турцией не позволила снизить норму набора и в 1790 году. В этом году брали по четыре человека с 500 душ. Армия и флот получили 73 651 человек[797].

По окончании войны в 1791 и 1792 годах наборы не проводились. В 1793 году был объявлен обычный набор с 500 душ по одному человеку, по которому взято 18 384 человека. Зато в 1794 году в связи с осложнением в Польше и с предполагаемой войной с Турцией было проведено два набора: один из расчета пять человек с 540 душ, другой — один человек с 200 душ. По этим наборам взято 104 308 человек, из них на флот направлено 15 234 человека[798].

В 1795 году призыв производился из расчета один человек на 500 душ. По этому призыву взято 24 742 человека[799].

Любопытно обращение правительства к населению, которое было опубликовано в связи с установлением для всех податных категорий, живущих в украинских губерниях, обязательной службы. По прошествии срока всякий «добропорядочно и беспорочно служивший имеет быть уволен и отпущен на прежнее ево жилище». Правительство заявило, что «защита отечества и ограждение пределов безопасности суть предметы общих усилий и возможностей, и долг обязанности всех и каждого»[800]. Однако вследствие недовольства крестьян в 1796 году объявленный набор пришлось приостановить. Новые наборы были проведены в 1797 и 1798 годах: первый из расчета три человека на 500 душ, второй — один человек на 500 душ. Они дали 118 294 человека. В 1799 году набор проводился из расчета один человек на 350 душ. В этом году армия и флот получили 45 623 человека[801].

Большой интерес представляет указ императора Павла I от 17 мая 1798 года о запрещении зачислять в армию бродяг и иностранцев. «Известясь о вкравшихся злоупотребительных обычаях у помещиков Российских губерний, в замену своих русских крестьян покупать для отдачи в рекруты бродяг, никакого состояния не имеющих и никому не известных разной нации людей, которые до сего и были в рекруты принимаемы; в отвращение сего повелеваю предложить Сенату нашему, а от оных предписано б было во все губернии, издревле российским подданным населенными, чтобы в оных отдача рекрутов состояла непременно из одних токмо природных русских людей… Иностранцев, не из подданных России, таковых не принимая, высылать за границу»[802]. Под природными русскими указ подразумевал русских, украинцев и белорусов.

Во второй половине XVIII века был установлен двадцатипятилетний срок службы для солдат и матросов. Вводя эти сроки, правительство рассчитывало всегда иметь в армии и на флоте обученный состав и всей системой подготовки обеспечить отрыв вооруженных сил от народа.

Во второй половине XVIII века продолжалось изъятие и замена рекрутов. По «Генеральному учреждению» все фабриканты получили право уплачивать по 120 рублей за каждого рекрута, взятого из числа рабочих предприятий. Приписанные к Колывано-Воскресенским и Нерчинским заводам были вовсе освобождены от рекрутской повинности «для нового тех заводов распространения».

В 1770 году сроком на 20 лет освобождались от поставки рекрутов переселенцы в Сибирь[803]. Долгое время не поставляли рекрутов губернии, комплектовавшие ландмилицкие полки. Только с 1787 года они были включены в общую раскладку.

Расширяется также практика зачета рекрутов. В 1765 и 1767 годах были зачтены беглые крестьяне на реке Иргиз. В 1767 году были зачтены также беглые казенные и помещичьи крестьяне, добровольно явившиеся в Россию[804]. По-прежнему освобождалось от рекрутской повинности купечечество, которое с 1776 года могло вносить по 300 рублей за каждого рекрута. С 1783 года плата повысилась до 500 рублей[805].

Это право получили также зажиточные крестьяне сначала в Литве, а затем и в других прибалтийских губерниях. Право замены, установленное для духовенства в 1743 году, было снова подтверждено в 1774 году[806].

Все эти изъятия и возможности покупать квитанции, которые предъявлялись во время наборов, приводили к тому, что за каждый набор норма не выполнялась на 5 — 10 %.

Так, в 1768 году из подлежащих набору 50 747 человек зачтено по квитанциям 3482, в 1769 году из 49 583 — 3903, в 1771 году из 73 844 — 11 983, в 1772 году из 49 555 — 5928, в 1776 году из 14 917 — 1573, в 1777 году из 14 952 — 1458, в 1778 году из 14 952 — 1182, в 1779 году из 14 983 — 1235 человек[807].

Такое же положение было и в конце XVIII века. В 1789 году из 92 822 человек зачтено 6549; в 1790 году из 73 651 человека — 9251, в 1793 году из 18 384 человек — 2270[808].

Неравномерность рекрутских наборов тяжело отражалась на великорусском населении, поскольку оно давало основной контингент рекрутов. Чтобы несколько уменьшить норму набора с этой части населения, правительство пыталось найти новые источники комплектования и усовершенствовать самый порядок набора. С этой целью общий порядок проведения рекрутских наборов был распространен на Украину и Белоруссию. В результате значительно расширялась база для призыва.

Вводя рекрутские наборы на Украине, Потемкин разработал принципы очередной системы и жеребьевки. Сущность их сводилась к тому, чтобы, во-первых, «наборы были удобнейшими, легчайшими и безобидными», для чего был установлен 15-летний срок службы, во-вторых, срок проведения призыва не должен превышать двух месяцев, в-третьих, чтобы население было распределено на части и очереди по 500 человек и, наконец, в-четвертых, чтобы каждая часть имела определенную очередь, а внутри ее рекруты призывались по жребию без замены наемниками. Аналогичным было положение и в Белоруссии[809].

Потемкин предложил установить 15-летний срок службы и для великорусских губерний, Однако это предложение было отвергнуто. Помещики не желали давать больше крепостных в рекруты, чем ранее, и, кроме того, они боялись возвращения в. деревню отслуживших службу и свободных от крепостной зависимости солдат и матросов, могущих стать организаторами борьбы крестьян против крепостнических порядков.

Не менее интересны предложения Румянцева, выступившего в 1777 году с идеей создания постоянных округов для комплектования войск. Однако его предложения не могли быть осуществлены по всей России вследствие установившейся системы квартирования войск[810].

Несмотря на некоторые усовершенствования в проведении наборов (рекрутов перестали заковывать в колодки, держать до отсылки в армию в тюрьмах, стали давать положенную сумму денег и т. п.), положение рекрутов мало улучшилось. Достаточно привести донесение фельдмаршала Румянцева от 15 апреля 1774 года, в котором указывалось на большую смертность среди рекрутов. «Претерпя в пути изнурение, чрез далние переходы и не в лучшее годовое время, приводились оне сюда (т. е. в полевую армию. — Л. Б.) уже в крайней слабости, и большая часть их умирала, не испытав еще прямой тягости солдатской»[811]. Он не указывает на причины смертности, ибо они всем были ясны. Военная коллегия была вынуждена признать, что вина, с одной стороны, падает на помещиков, «кои алчут о своих прибытках, а о ползе общей не радеют», а с другой — «на приводцев», бессовестно обиравших рекрутов.

Из всего изложенного можно сделать следующие выводы:

1. Создание регулярной армии и флота предусматривало наличие в них постоянного состава, набираемого на общих основаниях. Со второй половины XVIII века была установлена единая рекрутская система, распространявшаяся на все податные сословия. Рекрутская система была самой передовой для своего времени. Она выгодно отличала русскую систему комплектования от современных ей европейских систем, основанных главным образом на найме.

Рекрутская система позволяла комплектовать армию солдатами из однородной среды. Как мы видели, правительство проводит наборы в основном среди крестьянства, предоставляя возможность таким податным группам, как купечество, мещане и ямщики, вносить взамен рекрутов деньги. Русское крестьянство «представляло собою превосходнейший солдатский материал для войн того времени, когда сомкнутые массы решали исход боя»[812].

Эти наборы проводились в первое время только среди русского населения. Все остальные национальности исключались. Даже украинцы и белорусы стали набираться в войска на общих основаниях лишь с последней четверти века. Так называемые «разнонародные войска» обычно не входили в состав регулярных войск и составляли части иррегулярных войск. Таким образом, правительство стремилось создать армию, которая способна была выполнять определенные функции в многонациональном государстве.

2. Рекрутская повинность, обязательная для податных сословий, практически не являлась личной повинностью, она имела общинный характер. Правительство раскладывало на общины все денежные и натуральные повинности по числу душ и не вмешивалось в порядок распределения внутри самих общин.

Общинный принцип комплектования имел для того времени огромное значение. «Пока исход боя, — указывает Энгельс, — тактически решался наступлением сплоченных масс пехоты, русский солдат был в своей стихии. Весь его жизненный опыт приучил его крепко держаться своих товарищей. В деревне — еще полукоммунистическая община, в городе — кооперированный труд в артели, повсюду — круговая порука, т. е. взаимная ответственность товарищей друг за друга; словом, весь общественный уклад наглядно показывает, с одной стороны, что в сплоченности все спасенье, а с другой стороны, что обособленный, предоставленный своей собственной энергии индивид обречен на полную беспомощность. Эта черта характера сохраняется у русского и на войне; сплошную массу русских батальонов почти невозможно рассыпать; чем больше опасность, тем плотнее смыкаются люди»[813].

В крестьянских общинах сложился определенный порядок: рекруты выставлялись по очереди, начиная с тех семейств, которые имели большее число работников. Этот порядок был закреплен законом. Выдвижение рекрутов общиной привело к тому, что в армии с самого начала ее формирования стремились создать артели по территориальному признаку и связать их порукой, чтобы исключить побеги и облегчить ведение солдатского хозяйства.

Однако практика обращения к общинам создавала довольно большие неудобства, так как правительственные органы не могли контролировать отбор призванных на месте. Поэтому со второй половины века правительство стремится передать это дело в руки самих помещиков и предводителей дворянства, а в конце века обязывает заниматься этим и губернаторов[814]. Последнее обстоятельство значительно укрепило крепостнические отношения. Помещики и кулацкая верхушка из государственных крестьян получили в свои руки сильное средство для расправы с недовольными элементами среди крестьян.

Так, в 1766 году были изданы указы «Об определении присылаемых на поселение за предерзости помещичьих людей в военную службу»[815] и «О приеме Адмиралтейств-коллегией приписываемых от помещиков для смирения крепостных людей и об употреблении их в тяжкую работу»[816]. В 1768 году публикуется указ «О принимании рекрутов от помещиков в зачет будущих наборов»[817], а в 1778 году — новый указ «Об отдаче рекрутов с зачетом приводимых в главную полицию за буйство людей и крестьян»[818]. Эти и ряд других указов достаточно красноречиво свидетельствовали о том, что правящий класс смотрел на армию и флот, как на средство усмирения народа. П. Панин писал цесаревичу Павлу: «Войско российское, вкоренным уже обычаем, привыкли комплектовать большей частью людьми, оказавшимися в великих предерзостях». Он подчеркивал, что «за свою отдачу рекруты всегда дышат, особливо в первоначальное время, самим злодейством и мщением…»[819]. Опасаясь увеличения таких элементов в армии, он предлагал комплектовать ее главным образом солдатскими детьми или наемниками.

Практически оказывалось, что в армию попадали элементы, особенно нуждавшиеся «в обработке». Вот почему во второй половине XVIII века обучению и воспитанию войск уделяется столь большое внимание. Правящий класс требовал такой вооруженной силы, которая была бы способна защитить его интересы. Социальные потрясения 70-х годов показали, что правительству необходима была «верная армия».

Система обучения и воспитания должна была завершить отрыв рекрутов и армии в целом от народа и превратить ее в послушное орудие господствующего класса.

3. Рекрутская система является типичной формой комплектования армии эпохи феодального абсолютизма в России. Господство феодальных отношений исключало постановку вопроса о всеобщей воинской повинности, которая могла появиться только при переходе к капиталистическим отношениям. Поэтому как бы многочисленна ни была феодальная армия того времени, она не могла превратиться в массовую. Этим исключалась возможность иметь обученные резервы. Приходилось держать под ружьем все наличные силы и систематически их готовить для ведения войны.

В 60-х годах мужское население было охвачено военным обучением на 3,3 %, а в 90-х годах на 3,1 %. Дальнейшее увеличение армии упиралось в существующую систему крепостнических отношений. Таким образом, к концу XVIII века рекрутская система изжила себя.

II. ОРГАНИЗАЦИЯ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ РОССИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII ВЕКА

Состав и организация армии

После Семилетней войны Россия имела организацию войск, мало чем отличавшуюся от существовавшей в начале XVIII века. Эта организация вполне отвечала принципам ведения военных действий, основанных на линейной тактике. Попытка Миниха приблизить эту организацию к прусской была встречена в войсках отрицательно, и, как известно, почти все его начинания были отменены в начале 40-х годов. Исключение составляла часть войск, находившихся непосредственно в ведении принца Ульриха Шлезвиг-Голштинского, являвшегося наследником русского престола. Эти войска имели в своем составе 4 мушкетерских полка, 2 гренадерских батальона, 1 артиллерийский батальон, 1 гарнизонный полк, 3 кирасирских, 2 драгунских и 2 гусарских полка[820]. Скомплектованные главным образом из голштинцев, они точно копировали прусские полки.

После внезапной кончины Елизаветы на престол вступил Петр III. В короткий период своего царствования он провел ряд законов, которые приближали русскую военную систему к чуждой ей прусской. В марте 1762 года Петр III учредил Воинскую комиссию «для приведения войск в лучшее состояние». Комиссия в короткий срок провела почти полную ломку штатов, уставов и форм одежды[821].

В соответствии с указаниями Петра III пехотные полки получили новые штаты. Каждый полк имел два батальона шестиротного состава (пять мушкетерских и одну гренадерскую). Гренадерские пехотные полки было решено расформировать и на базе 1-го и 4-го полков скомплектовать шесть отдельных гренадерских батальонов (2-й и 3-й полки преобразовать в мушкетерские). Штаты предусматривали увеличение числа кирасирских полков за счет преобразования гренадерских конных полков. Драгунские и гусарские полки остались без изменений. Все полки именовались по шефам и получили новую немецкую форму.

Особое значение придавалось созданию новых гвардейских полков, укомплектованных главным образом балтийскими немцами и голштинцами. Петр III рассматривал гвардейские части как образцовые полки[822]. Принятые решения игнорировали национальные особенности русской армии. Они грубо попирали традиции и вызывали всеобщее недовольство в войсках. Состав полевой армии предусматривал: кирасирских полков — 17, по 945 человек; всего 16 065 человек; драгунских полков — 15, по 1140 человек; всего 17 100 человек; гренадерских батальонов — 6, по 1117 человек; всего 6702 человека; мушкетерских полков — 48, по 2005 человек; всего 96 240 человек; гусарских полков (старых) — 5, по 1204 человека; всего 6020 человек.

Состав ландмилиции предусматривал: украинских пехотных полков — 20, по 1135 человек; всего 22 700 человек; закамских конных — 3, по 1058 человек; всего 3174 человека; закамских пехотных — 1, по 1286 человек; всего 1286 человек. Всего состав полевой армии и ландмилиции предусматривал 169 287 человек[823].

Однако не все намеченные мероприятия были осуществлены, так как полевая армия в это время находилась еще за пределами России. Реорганизации подверглись главным образом войсковые части, находившиеся в гарнизоне Ораниенбаума, и часть полков, входивших в гарнизон Петербурга.

После переворота, произведенного в пользу Екатерины II, все принятые Петром III решения об изменении состава и организации войск были приостановлены. Единственное, что закрепилось в войсках, — это прусская военная форма. Правящие круги сочли это мероприятие полезным, так как новая форма еще больше отдаляла армию от народа.

Уже на шестой день по вступлении на престол Екатерина II объявила указ «О содержании лейб-гвардии полков на прежнем основании», а спустя два дня был опубликован новый указ «Об отмене введенных в полки разных учреждений и о содержании полков на том же основании, как было при имп. Елизавете»[824]. Таким образом, Екатерина II декларировала преемственность своей политики в деле устройства армии с политикой Петра I и Елизаветы.

В то же время Екатерина потребовала от представителей армии высказать свои соображения о необходимых изменениях в организации вооруженных сил страны, учитывая опыт Семилетней войны, а также о подготовке войск и укреплении дисциплины. На ее запрос было представлено несколько докладов, из которых наибольший интерес вызывают доклады П. С. Салтыкова, А. Вильбоа и П. Румянцева.

Салтыков в докладе («Мнение») указал, что для решения вопроса об устройстве армии необходимо собрать специальную воинскую комиссию, на которой и обсудить численный состав армии, штаты, способы комплектования, систему снабжения, финансирование, обучение и воспитание войск. В «Мнениях» Салтыкова подчеркивалось, что «хотя старая экзерциция в приемах и эволюциях, как в кавалерии, так и в пехоте, для обучения солдат к проворному действию против неприятеля и удобна, но это еще к лутчему и поспешнейшему в заряжании ружья и в нужных эволюциях найдетца присовокупить или убавить дозволит, а потом ровно во всех полках иметь». Затем он указал, что «сколь ни достаточен регимент г. и. Петра Великого касательно субординации и дисциплины, однако естли найдетца по нынешним обрядам полезное, (следует) распорядить и, учредив, дозволить»[825].

Более определенно высказался Вильбоа. Он заявил, что «Военный артикул и регламент… Петра I довольно совершенны и не требуют иного, как только подтверждения и наблюдения о справедливом и неукоснительном его исполнении без всяких страстей и угождения персонального»[826]. Для укрепления порядка в армии Вильбоа подчеркнул необходимость установления «наикрепчайшей дисциплины и строжайшего послушания» и потребовал не допускать приоритета «фамильной знатности». Наконец, в отношении системы обучения войск он отмечал, что прежде она была «простее и лутче» и следует добиваться лишь того, чтоб никто после установления ее во всех полках «ни малейших отмен делать не дерзал бы».

Румянцев, не останавливаясь на предложенных вопросах, просил лишь предусмотреть в штатах егерские войска, которые «в прошедшей кампании учреждены были от меня… состоящие из охотников, которые отменно своими трудами и частым с неприятелем употреблением немалую пользу делали»[827].

Ознакомившись с представленными докладами, Екатерина II согласилась с предложением Салтыкова о созыве специальной «Воинской комиссии для рассмотрения армейского штата». 12 июля 1762 года был дан указ о созыве этой комиссии. Однако комиссия собралась не сразу, так как в течение трех месяцев Военная коллегия подготавливала инструкцию для ее работы. В инструкции определялись все вопросы, подлежащие рассмотрению. Вот почему указ Правительствующего сената об образовании Комиссии задержался и был объявлен только в ноябре 1762 года[828].

В состав комиссии вошли наиболее видные участники Семилетней войны — К. Разумовский, П. Салтыков, А. Голицын, А. Вильбоа, З. Чернышев, П. Панин, М. Волконский, В. Суворов, В. Лопухин, Берг. В Комиссию вошли также деятели, участвовавшие в разработке уставов 1755 года, и, следовательно, преемственность была сохранена[829].

Разработанная Военной коллегией инструкция из 33 пунктов содержала любопытную преамбулу. Военная коллегия подчеркнула, что хотя войска и существовали на основе табели 1720 года, но «по бывшим с разными неприятелями войнами, и в рассуждении умножившихся сил соседних держав, нужда… требовала и войско наше переменять и умножить», а поэтому наблюдались отступления от табели. Дальше подчеркивалось, что попытки императриц Анны в 1731 году и Елизаветы в 1755 году произвести реорганизацию не были завершены, а «сепаратные указы и издаваемые штаты» Петра III «без всякого осведомления и выправок с государственным основанием» довели армию до такого состояния, что она фактически не имела определенных штатов, постоянных источников средств и твердых уставов.

В инструкции Военной коллегии ярко и определенно отразились классовые интересы дворянства.

Было предложено разработать такие штаты армии, которые бы отвечали интересам господствующего класса. Коллегия подчеркнула, что на полевую армию нельзя возлагать полицейские задачи «к пресечению всяких непорядков и разбоев», ибо использование кадровых полков приводит их «в великую неисправность», и просила «сочинить мнение, какие особые воинские команды не из числа полевых полков могли бы быть употреблены в такую внутригосударственную службу». В этом же духе сформулирован параграф 12, в котором предлагалось разработать основания для квартирования войск так, чтобы они отвечали «воинским и государственным резонам». Особенно тщательно рекомендовалось проработать вопрос о комплектовании «как для государства, так и для войска нашего рекрутов с государства, в какое время, по скольку сообщать и куда и как в полки оных представлять».

Указав, что в настоящее время в полках восстановлена экзерциция, принятая перед Семилетней войной, инструкция подчеркивала, «но понеже бывшая войску нашему в последней войне практика подала еще больше случаев узнать, какие лучше и надобнейшие военные маневры и палебное действие ныне полезно в полках учредить», поэтому Комиссии предлагалось «сочинить» новый устав и отразить в нем «те только изменения, которые ныне Комиссия наисполезнейшим для обучения войск щитает»[830].

Наконец, дано было указание о пересмотре военно-судного законодательства, «в котором весьма видимым образом требуется… (произвести) исправления и пополнения», касающиеся укрепления армии в духе и направлении, необходимом для правительства.

Озабоченная тем, что после войны войско «праздностью повредиться может», Коллегия предложила Комиссии продумать вопрос об использовании войск для работ внутри государства, а также о составлении расписания, «каким образом внутри нашего государства ему всегда марши свои делать»[831]. Одновременно Комиссия должна была рассмотреть ряд вопросов, связанных с подготовкой офицерских кадров, и «разобрать произведенный в то же время генералитет»[832].

Указ Петра III о «вольности дворянства» давал возможность офицерам выходить в отставку в любое время. Поэтому Военная коллегия предложила рассмотреть в Комиссии вопрос о справедливых награждениях за прусскую войну и о быстрейшем производстве офицеров в соответствии с новой табелью, чтобы создать больший материальный интерес и стимул для оставления дворян-офицеров на службе[833].

Таким образом, Воинская комиссия должна была осуществить довольно широкую программу по укреплению военной машины государства.

Комиссия принялась за работу и в течение 1763–1764 гг. разрешила ряд важных принципиальных вопросов. В отношении численности армии и ее состава было решено положить в основу расчетов не только количественный, но и качественный принцип. Комиссия нашла, что главная «сила войска состоит не во многом числе оного, но от содержания его в дисциплине, от хорошего его научения, доброго содержания и верности, наибольшим же ко всему основанием признается общий язык, вера, обычай и родство»[834].

При определении соотношения родов войск установлено, что на каждые два полка пехоты следует иметь один полк конницы. Такое соотношение определялось способом боевых действий. Сила армии полагалась в ее мастерстве вести огневой бой, для чего нужна была слаженность и выучка пехоты. Коннице отводилась роль защитника флангов, и на нее же возлагалась задача преследования, так как считалось, что пехота в линейном строю не могла этого делать.

В отношении расположения войск в стране «Воинская комиссия… поставляла то основание, чтобы не токмо все Российской империи границы охранены были и войска при всяком востребованном случае способнее и скорее могли соединиться по обороне империи, когда необходимость того требовать будет»…, но и «наблюдая внутренние способы к достаточному продовольствию полков, чтоб обывателям недостатку и коммерция утеснения не имели бы…»[835].

Одновременно был разрешен вопрос о казарменном расположении войск. Екатерина сообщила Комиссии о том, что ряд городов просит дозволения выстроить «казармы на своем иждивении»[836]. Комиссия нашла целесообразным утвердить казарменную систему.

В связи с этим возникла идея: свести полевые войска в отдельные корпуса, квартиры которых расположить вокруг специально организованных лагерей. Для начала было решено организовать два корпуса: Курляндский и Смоленский[837]. Воинская комиссия в своем докладе подчеркнула, что она подготовила все необходимое, «не имея сведения о тех видах, с каковыми оные лагери соединены будут». Очевидно, идея создания этих лагерей у западной границы диктовалась необходимостью держать наготове два обсервационных корпуса на случай войны с Австрией или Пруссией.

Серьезной проблемой было комплектование войск. Независимо от инструкции Военная коллегия в 1763 году просила Комиссию как можно скорее рассмотреть этот вопрос и определить, «как впредь набирать рекрутов? как вести? как прокармливать, дабы когда будет рекрутский набор… они не помирали с голоду, холоду и от болезни»[838]. Очевидно, в Коллегии прекрасно знали о всех злоключениях, которые испытывали рекруты во время призыва. Большая смертность людей и побеги серьезно беспокоили правящие круги. Плодом работы Комиссии явилось «Генеральное учреждение» 1766 года, по которому и производились наборы рекрутов до конца XVIII века[839]. «Учреждение» внесло некоторый порядок в процедуру наборов, но нисколько не облегчило тягот населения.

Большое внимание Комиссия уделила подготовке офицерских кадров. Она рассмотрела состояние офицерских школ и по предложению Вильбоа поставила вопрос об учреждении Артиллерийского и инженерного шляхетного корпуса. Предложение Румянцева о заведении военных школ на Украине для подготовки «Малороссийской гвардии» не нашло поддержки. Комиссия усмотрела в этом возможность для сепаратистских устремлений украинского дворянства.

Решения Комиссии по организации армии и ее дислокации оказались недолговечными. В 70-х годах XVIII века разгорелась новая дискуссия о принципах организации армии. Н. А. Румянцев внес предложение в Комиссию по этому вопросу. В своем проекте об организации армии он указал, что сила армии должна сообразоваться с началами ее организации, политической обстановкой, особенностями будущих вероятных театров войны и свойствами армии противника. В соответствии с этим все полевые войска необходимо разделить на четыре армии и расположить: «I — Поморскую: в Новогородской, Финляндской, Ингерманландской, Эстляндской, Лифляндской, Псковской и Полоцкой губерниях; II — Украинскую: в Могилевской, Азовской, Воронежской, Слободской и Белгородской губерниях; III — Низовую: в Нижегородской, Казанской, Оренбургской и Астраханской губерниях; IV — под титлом Резервной»[840].

Состав армий был применен к плану размещения войск на непременных квартирах.

Таким образом, каждой из этих армий отводился определенный театр возможных военных действий, причем задача резервной армии, расположенной в центре, состояла в усилении либо Украинской, либо Поморской армии. Низовая армия по своему положению должна была действовать против Персии и, главное, «охранять в государстве тишину».

Одновременно Румянцев представил «Особый план, по которому все полки… сделаны быть должны»[841], где он касается штатов пехоты и кавалерии.

Представил свое «Рассуждение» по организации полевых войск также Г. А. Потемкин. Он считал, что нужно иметь три армии: 1-ю против Турции, 2-ю против Швеции и 3-ю против Пруссии. 1-я и 2-я армии должны быть в постоянной готовности в связи с активностью Швеции и Турции, а 3-я должна вести наблюдения за западной границей и служить противовесом «прусским затеям»[842].

Продолжению дискуссии помешала начавшаяся русско-турецкая война 1768–1774 гг. Установившаяся в 60-е годы организация армии оставалась без каких-либо серьезных изменений.

К концу XVIII века русская армия являлась лучшей среди армий абсолютистских государств Европы, она была свободна от формализма и шаблона, к которому привела система Фридриха II армии европейских абсолютистских государств. В России развивалась и крепла русская военная школа, основы которой в начале века были заложены Петром I, а затем развиты Румянцевым и Суворовым.

Наряду с полевой армией, прославившей русское оружие блестящими победами, еще в 80-х годах XVIII века под Петербургом зарождается новая армия (так называемые «гатчинские войска»), созданная великим князем Павлом Петровичем. С его именем связывается установление новой и совершенно чуждой для России военной системы. Новое направление порывало с основами русской военной системы и противопоставляло ей прусскую военную систему, сложившуюся в иных исторических условиях.

Не видя в существующей военной организации опоры крепостническому порядку, цесаревич Павел искал новые формы организации армии, отвечавшие его воззрениям, изложенным в «Мыслях о военной части» и «Мнениях о политических и военных задачах России»[843].

По его проекту в России должно быть организовано четыре армии: 1-я — против Швеции, 2-я — против западных государств, 3-я — против турок, 4-я — против «кочующих народов и Китая…», а также «для обуздания разных народов», живущих в России.

По мнению Павла, существовавшая военная система пришла в упадок вследствие многочисленных перемен, сделанных людьми, «которых самих надлежало исправить», и он стремится все исправить по проектам Петра III, т. е. по прусскому образцу. Во время поездки в Пруссию в 1786 году Павел увидел этот образец наяву.

Он был ошеломлен стройностью и единообразием, царившими в прусской армии. С той поры он сделался восторженным последователем военной системы Фридриха II. После возвращения в Россию совершенно явственно выявились пруссофильские тенденции Павла. Цесаревич Павел начал создавать гатчинские войска. Сначала в них входили две команды, прикомандированные ко дворцу на Каменном острове и к Павловскому дворцу в Гатчине для несения караульной службы. Эти команды были доведены до 30 человек каждая. Во главе их цесаревич Павел поставил прусского капитана барона Штейнвера, до тонкости изучившего прусскую экзерцицию. На другой год в Гатчину перевели Кирасирский полк, в котором шефом был сам Павел[844], и казачий эскадрон. Численность пехоты в Гатчине постепенно возрастала. В 1786 году в пехоте насчитывалось три роты, в 1788 году их стало пять и был образован батальон. В 1791 году этот батальон имел уже шесть рот. На следующий год были сформированы 2-й и 3-й батальоны, а в 1794 году таких батальонов стало уже шесть и была выделена одна егерская рота.

Таким образом, к моменту вступления Павла на престол в Гатчине насчитывалось два гренадерских и четыре мушкетерских батальона (трехротного состава), одна егерская рота, четыре полка кавалерии двухэскадронного состава и артиллерийский батальон. Общая численность гатчинских войск равнялась 2400 человек[845]. Войска комплектовались рядовыми путем вербовки и прикомандирования из других полков. Тут были и охотники и даже беглые солдаты. Офицерский состав комплектовался главным образом из прибалтийских немцев и частично из пруссаков, знавших военную систему Фридриха II. Имелось также немало и русских офицеров. О них красноречиво отозвался биограф Павла I, историк Шильдер: «Это были по большей части люди грубые, совсем необразованные, сор нашей армии, выгнанные из других полков за дурное поведение, пьянство или трусость; эти люди находили убежище в гатчинских батальонах и там, добровольно обратясь в машины, без всякого неудовольствия переносили от наследника брань, а может быть, иногда и побои»[846]. Наиболее «выдающимися» из них были бывший прусский гусар Линдорф, которого даже Растопчин называл пошлой личностью, и Аракчеев, являвшийся образцом раболепия и самовластия.

Все гатчинские части обмундировались в полном соответствии с прусской формой: мундир, короткие панталоны, чулки и башмаки, косы и пудра. Гатчина была немецким уголком в России. Возле гатчинского дворца Павел устроил военный городок, который воспроизводил такой же городок в Потсдаме.

Вступив на престол после смерти Екатерины II, Павел сразу приступил к контрреформам. Они следовали одна за другой в первые месяцы его царствования. Все, что напоминало ему прежнюю армию, подлежало ломке и изгнанию. Своей поспешностью Павел враждебно настроил против себя тех военных деятелей, которые немало труда положили на устройство армии и справедливо гордились ею. Павел стал отстранять их. В составлении новых уставов уже ни один из них не принимал участия. В приказах и паролях исключались десятки офицеров и генералов всех рангов, включая фельдмаршалов. Подвергся опале также Суворов и почти все его последователи.

Изменения по родам войск во второй половине XVIII века шли следующим образом.

Пехота. В 1763 году были утверждены новые штаты пехотных полков. Согласно этим штатам пехота имела 3 гвардейских и 50 армейских полевых полков, из них 4 гренадерских и 46 пехотных. Общая численность пехоты возросла до 104 654 человек (8376 гренадеров и 96 278 мушкетеров)[847]. Накануне русско-турецкой войны 1768–1774 гг. число полевых полков увеличилось до 63, из них 4 гренадерских и 59 пехотных. Гвардия оставалась без изменений. В результате этой меры пехота была доведена до 135 403 человек[848]. Для пехотных полков устанавливалась единая структура. Каждый пехотный полк имел 12 рот (2 гренадерских и 10 мушкетерских), сведенных в два батальона, и артиллерийскую команду. Численность роты определялась в 154 человека, батальона — в 900 человек.

В соответствии со штатом пехотный полк состоял из 52 штаб-, обер-, а также 2041 унтер-офицеров и рядовых. Всего 2093 человека при четырех орудиях[849]. Гренадерский полк имел также 12 рот, сведенных в два батальона. Численность полка устанавливалась в 1970 человек при восьми орудиях[850]. 9-я и 10-я роты всегда должны были находиться на постоянных полковых квартирах и служить резервом для пополнения полка. Без этих рот полки имели 1800 человек. Однако идея получения обученного запаса не осуществилась. Начавшаяся война 1768–1774 гг. вынудила командование использовать весь личный состав полков, В ходе войны доукомплектование производилось иным путем, чем в мирное время. В тыл было отведено четыре полка. Основной личный состав был отдан на восполнение убыли в другие полки, а оставшиеся полки получили молодых рекрутов. Так повторялось несколько раз.

Кроме армейских пехотных полков, в 1769 году, по предложению Салтыкова, было решено сформировать так называемые легионы, которые предполагалось укомплектовать иностранцами. Однако их пришлось укомплектовать русскими. Каждый легион состоял из одного гренадерского и трех мушкетерских батальонов, четырех эскадронов карабинеров, двух эскадронов гусар, одной сотни казаков при 12 орудиях. Общая численность легиона составляла 5775 человек. Было сформировано два таких легиона (московский и петербургский)[851]. По своей идее это был интересный эксперимент. Отряд из трех родов орудия предназначался для самостоятельных действий. В боевой практике легионы себя не оправдали, и поэтому в 1775 году их расформировали.

Однако идея создания отрядов из трех родов оружия заслуживала внимания. Она получила воплощение в так называемых когортах[852]. Когорты предназначались для несения службы на восточных и юго-восточных границах. В 1771 году было сформировано 25 когорт. В 1775 году их переименовали в полевые батальоны. Когорта имела в своем составе две мушкетерские роты и три команды: егерскую, драгунскую и артиллерийскую при четырех единорогах[853].

Особо нужно указать еще на одну попытку привлечь к военной службе греков, болгар, молдаван и албанцев. В этих целях сначала был сформирован батальон из греческих и албанских переселенцев, поселившихся в Крыму, который затем пополнялся болгарами и молдаванами. Этот батальон получил название «Албанского войска». В 1779 году он был назван греческим пехотным батальоном, а в 1797 году расформирован[854].

Наиболее важным событием было появление егерской пехоты. Впервые в России она появляется в войсках Румянцева в кампанию 1760–1761 гг. во время Семилетней войны. Затем Петр Панин, командующий финляндской дивизией, сформировал егерскую команду в 300 человек и представил на утверждение Воинской комиссии положение и штат таких команд.

В октябре 1765 года был утвержден доклад Воинской комиссии об учреждении в армии егерского корпуса.

Комиссия решила «учредить при нашей армии егерский корпус в 1560 человек… и содержать его только при дивизиях Лифляндской, Эстляндской, Финляндской и Смоленской, потому что расположение сил дивизий наиспособнейше ко употреблению того корпуса при случае войны в те пограничные державы, какие только ситуация и их войска требуют противу себя легкой пехоты». «При всех означенных дивизиях и полках во всем том егерском корпусе содержать: 25 обер-офицеров, 25 сержантов, 25 унтер-офицеров, 50 капралов, 25 барабанщиков и рядовых егерей 1500 человек… Ружья те же, что и в полках»[855]. В 1769 году Военная коллегия приступила к формированию подобных команд во всех полках. Всего в 63 полках состояло 3780 человек, по 60 человек в полку[856].

К 1774 году в составе пехоты было 4 гвардейских, 63 пехотных полка, 2 легиона и 25 полевых команд общей численностью в 180 879 человек[857].

Война 1768–1774 гг. показала, что пехота требует новых преобразований. Решение ликвидировать гренадерские полки и распределить гренадеров по пехотным полкам в целях их усиления для ведения ближнего боя не оправдывало себя. Необходимость восстановления гренадерских полков как штурмовой пехоты после войны стала очевидной. Полки были восстановлены в 1778 году.

Вполне оправдала себя в боевой практике егерская пехота, без которой невозможен был переход к тактике колонн и рассыпного строя. В ходе войны егеря сводились в отдельные каре, которые прикрывали фланги дивизионных каре и в случае необходимости развертывались для стрельбы линией. Выделение егерей из состава полков напрашивалось само собой. В 1777 году все егерские команды, имевшиеся в пехотных полках, были сведены в шесть егерских батальонов, а затем число их было доведено до 24[858]. В 1785 году сформировали еще семь егерских корпусов четырехбатальонного состава (Кубанский, Таврический, Кавказский, Бугский, Белорусский, Лифляндский и Финляндский)[859]. Однако не все егерские батальоны были сведены в отдельные егерские корпуса. Часть их была оставлена. Для егерских батальонов устанавливался особый штат. По этому штату батальон имел 1012 солдат и офицеров при двух орудиях.

В результате переформирований пехота к 1786 году имела следующий состав:

Всего в пехоте по штатам значилось 218 386 человек[860].

Угроза войны с Турцией заставила русское командование увеличить численность пехоты. В 1787 году в русской армии числилось в гренадерских полках 50 172 человека, в пехотных — 135 444, в егерских — 38 042 и в полевых батальонах 15 802. Всего 239 460 человек[861].

Накануне русско-турецкой войны 1787–1791 гг. наметились новые тенденции в развитии пехоты. Они определялись новым способом ведения боевых действий, тактикой колонн и рассыпного строя. По окончании войны эти тенденции получили свое дальнейшее развитие. Это проявилось в росте гренадерских полков, число которых было доведено до 15, и егерских корпусов, доведенных до 10. Гвардия оставалась без изменений — в составе четырех полков.

В 1795 году был издан указ «О приведении всех полков мушкетерских в двухбатальонное положение: о прибавлении к гренадерским полкам по четырехротному запасному батальону и о назначении потребного числа людей к батальонам егерских корпусов». На основании этого указа Военная коллегия издала положение «О приведении в единообразное положение всех мушкетерских батальонов»[862].

Табелью 1795 года предусматривался следующий состав пехоты:

* Столетие Военного министерства, т. IV, ч. I, кн. I, стр. 198; у Масловского 270 922 человека. Записки… стр. 63.

Однако этим здоровым тенденциям был нанесен серьезный урон преобразованиями, проводившимися во времена Павла I. За три года были произведены такие изменения, которые отбросили русскую пехоту к середине XVIII века. Авторы преобразований исходили из принципов линейной тактики и находили ненужным увеличение гренадеров и особенно егерей, число которых свелось до минимума.

В результате контрреформ Павла I в составе пехоты произошли следующие изменения:

* Столетие Военного министерства, т. IV, ч. I, кн. I, отд. I, стр. 231.

В результате всех этих изменений численность пехоты уменьшилась более чем на 70 тыс. человек, главным образом за счет ликвидации гренадер и сокращения егерей. Но зато за счет полевой армии выросло общее число гарнизонных войск, призванных утверждать «тишину в государстве».

Кавалерия. Значительно больше изменений наблюдалось в кавалерии. В ходе преобразований, проведенных во второй половине XVIII века, довольно четко намечаются три этапа.

Первый этап охватывает время с 1762 по 1775 год. Воинская комиссия на основе опыта Семилетней войны пришла к выводу, что русская конница не отвечала требованиям времени. Главное расхождение между представителями различных точек зрения состояло во взглядах на способ ее использования в бою.

Защитники петровских взглядов исходили из того, что конница предназначается для стратегической и тактической разведки, обеспечения флангов боевого порядка армии, нанесения массированных ударов в ходе боя и преследования противника. Эти задачи должны были решаться в конном строю. Однако не исключалось применение и пешего строя во время обороны. В соответствии с этим в первой половине XVIII века и организовывалась конница. Она могла покрывать большие расстояния и действовать самостоятельно в самых сложных условиях. Подвижность отличала русскую конницу в Северной войне 1700–1721 гг.

В ходе Семилетней войны русская армия не была обеспечена в достаточной степени драгунской конницей. Недостаток регулярной конницы восполнялся легкой казачьей иррегулярной кавалерией. Драгунская и казачья кавалерия прекрасно справлялась с задачей освещения местности и господствовала на театре войны, но на поле боя была менее устойчива, чем кирасирская прусская конница. Противники драгунской конницы подчеркивали, что в русской армии мало тяжелой кавалерии, а драгуны слишком злоупотребляют действиями в пешем строю. На них произвела огромное впечатление прусская тяжелая конница, совершавшая стремительные атаки. Апологеты прусской системы не видели крупного недостатка немецкой конницы — ее слабую подвижность на театре войны и отсутствие самостоятельности при решении тактических задач.

После дискуссии был принят ряд решений: обратить особое внимание на тяжелую конницу, доведя ее количество до 25 полков за счет конно-гренадерских и драгунских полков; оставшиеся драгунские полки использовать для несения внутренней службы[863], переформировать гусарские полки и впредь комплектовать их только русскими рекрутами[864], при формировании полков установить соотношение, при котором на каждые два эскадрона тяжелой конницы иметь один эскадрон гусар или сотню казаков; наконец, решено было установить твердое соотношение кавалерийских полков к пехотным, как один к двум.

Против решения Воинской комиссии об увеличении численности тяжелой конницы за счет драгунской возражал П. Румянцев. В докладе Екатерине II он указывал на нецелесообразность некритического перенесения немецкого опыта на русскую почву.

«Что до кавалерии, то иные армии, дознавшие, сколь удобнее для службы вообще, а в вооружении и содержании дешевле легкой всадник, пересадили часть большую своей кавалерии на легких лошадей. Мы, проводя войну противу немецкой кавалерии на самых малых русских лошадках и употребляя, сказать прямо, против их одних козаков, подражать взялись тому, что другие оставили, и, к отягощению службы и великому казне убытку, почти всю свою кавалерию на тяжелых лошадей и с тяжелою и дорогою амуницией посадили…»[865]

Однако его возражения не были приняты во внимание. Воинская комиссия приняла решение реорганизовать кавалерию по западноевропейскому образцу. Но в то же время наметились отступления от первоначальных замыслов. Вместо кирасирской тяжелой конницы было решено создать карабинерные полки. Тяжелые карабинерные полки, как и кирасирские, предназначались для проведения сильных ударов в сомкнутых строях.

В 1765 году русская кавалерия была переформирована. В ее составе имелись: конно-гвардейский кирасирский полк — 1, кирасирских полков — 5, карабинерных полков — 19, драгунских полков — 7, гусарских полков — 9. Всего в кавалерии насчитывалось 40 612 человек и 33 917 строевых лошадей[866].

Таким образом, за счет драгунских полков были образованы тяжелые карабинерные полки. Оставшаяся драгунская конница отнесена ко второму разряду. Большая часть драгун переведена в поселенные полки.

Для несения разведывательной службы было увеличено число гусарских полков.

Об имеющихся 14 конных ландмилицких полках, насчитывающих около 11 тыс. человек, комиссия, очевидно, забыла, и они не брались в расчет. В таком составе русская кавалерия должна была действовать против многочисленной легкой турецкой конницы.

Личный состав кавалерийских полков определялся штатами 1763 года. Согласно этим штатам полки имели в своем составе следующее количество офицеров и рядовых:

* ЦГВИА, ф. 52, оп. 1/194, д. 31, лл. 9 — 26, 34–64, 178–179.

Гусарские полевые полки в мирное время имели 747 человек, а в военное — 1034 человека и 932 лошади. Гусарские поселенные и пикинерные (уланские) полки в мирное время имели 744 человека и 618 лошадей, а в военное — 1032 человека. Компанейские (легкоконные) полки были пятисотенного состава. Все полки тяжелой конницы имели по пять эскадронов двухротного состава, а полки легкой конницы по шесть эскадронов также двухротного состава[867].

Отдаленный театр, необходимость осуществления больших переходов и проведения самостоятельных действий в любой обстановке показали, что комиссия стала на неправильный путь, уменьшая общее число драгунских полков, Уже в ходе войны 1768–1774 гг. были сделаны некоторые изменения в составе конницы, в частности увеличено общее число гусарских полков и сформированы пикинерные и легкоконные полки. Преобразование слободских казачьих полков в гусарские и пикинерные лишало казаков их привилегий и уравнивало в положении с государственными крестьянами. Эта мера русского правительства привела к серьезным волнениям на Левобережной Украине, которые охватили Донецкий и Днепровский полки. Волнения были подавлены, а Донецкий полк отправлен на войну против Турции.

В результате этих изменений в составе русской конницы в 1774 году было:

В состав конницы входило 54 452 человека[868].

После войны начался второй этап реорганизации конницы. Война показала, что тяжелая конница не оправдала себя в столкновении с турецкой кавалерией. Необходимость облегчения русской конницы видел Румянцев. Он писал: «Кирасы до употребления огнестрельного оружия еще могли быть уважительны, но ныне… тяготят весь век и могут в облегчении людей весьма отставлены быть»[869].

Президент Военной коллегии Потемкин согласился с мнением Румянцева и провел ряд преобразований. Кирасирские полки были преобразованы по типу карабинерных, драгунские — организационно укреплены. Он считал этот вид конницы особенно полезным, «ибо обученные действовать, как пехота и кавалерия, можно делать из них двоякое употребление, смотря по обстоятельствам, не заимствуя на подкрепление их ни пехоты, ни кавалерии»[870].

Взгляд Потемкина, несомненно, противоречил решениям комиссии 1763 года, которая преобразовала драгунские полки в карабинерные, но он целиком основывался на опыте войны 1768–1774 гг., особенно на действиях Суворова под Туртукаем. Число драгунских полков было увеличено до 10.

Потемкину принадлежит инициатива и в деле усиления гусарской легкой конницы. Число гусарских полков было увеличено до 16.

В 1783 году согласно проведенным реформам закреплялись новые штаты[871].

Численный состав конницы по табелю 1786 года был таков:

* Сборник военно-исторических материалов, вып. XVI, стр. 20; Столетие Военного Министерства, т. XIII, кн. III, вып. I, стр. 79.

Таким образом, во второй половине века наблюдается общий рост численности конницы, некоторое увеличение драгунских полков и формирование нового типа конницы — легкоконных полков.

Эти тенденции получили свое дальнейшее развитие в ходе русско-турецкой войны 1787–1791 гг. и после нее, Потемкин, будучи последовательным сторонником драгунской и казачьей конницы, проводит ряд новых преобразований. В частности, карабинерные полки значительно облегчаются и приближаются по своему типу к драгунским. Все остальные полки стали принадлежать к легкой коннице, за исключением шести кирасирских. При кирасирских полках образованы конно-егерские команды, которые в 1789 году сведены в особые конно-егерские полки[872]. Это нововведение было обусловлено новой тактикой колонн и рассыпного строя. Конно-егерские полки вооружались винтовальными ружьями и предназначались для действий огнем. Остальные полки действовали холодным оружием. Наконец, большое внимание было обращено на формирование регулярных казачьих полков.

В результате всех этих мероприятий русская конница в 1796 году имела в своем составе:

* Столетие Военного министерства, т. IV, ч. I, гл. VIII, стр. 203, затем П. А. Иванов. Указ. соч., стр. 111–116. Масловский полагает, что карабинерных полков было 13, а конно-егерских 4. См. Записки, ч. II, вып. 1, стр. 101, приложение № 18.

Все кавалерийские полки получили новые штаты.

* П. А. Иванов. Указ. соч., стр. 111–113; Марков. Указ, соч., т. IV, вып. I, стр. 179.

Таким образом, к концу XVIII века взгляд на конницу вполне определился. В условиях тактики колонн и рассыпного строя она не имела уже того большого значения, как во время господства линейной тактики. Изменились также и ее функции. Расчленение боевых порядков поставило более остро вопрос об облегчении конницы и образовании крупных кавалерийских соединений.

Однако всем этим тенденциям в 90-е годы был также нанесен удар. Павел I, исходя из принципов линейной тактики, резко сократил численность средней и легкой конницы и усилил тяжелую кирасирскую конницу. В течение четырехлетнего царствования Павла I ее состав изменялся следующим образом:

К 1800 году число кавалерийских полков уменьшилось с 54 до 39, численность кавалерии установлена в 41 737 человек и 32 968 лошадей[873]. Из состава конницы исчезают карабинерные, конно-егерские и легкоконные полки. Таким образом, удар был нанесен в основном по стратегической коннице, обеспечивающей господство на театре войны. Недостаток средней и легкой конницы лишь в известной мере мог восполняться казачьей конницей, которая с 80-х годов XVIII века получила более совершенное устройство.

Состояние казачьей конницы определяется следующими данными.

Регулярная казачья конница состояла из 9 кавалерийских полков (5 чугуевских, 2 оренбургских и 2 кавказских). Штат регулярного казачьего полка предусматривал 23 офицера, 12 унтер-офицеров, 12 трубачей и 1 200 казаков[874].

Иррегулярная казачья конница состояла на 1787–1789 гг. из следующих отдельных войск:

* Д. Ф. Масловский. Записки по истории русского военного искусства, ч. II, вып. II, стр. 497–498.

Кроме казачьих войск, существовало запорожское войско, размещавшееся с 1734 года в районе Новой Сечи на реке Подпольная. В середине XVIII века Новая Сечь имела около 20 тыс. запорожцев. Контроль за Запорожьем осуществлялся русским гарнизоном, находившимся в Новосеченском ретраншементе. В 1768 году во время восстания запорожской бедноты царское правительство ввело в Запорожье еще два полка, а в 1775 году по приказу правительства Новая Сечь была уничтожена войсками генерала Текели, запорожские казаки переведены на положение крестьян. Часть из них бежала за Дунай и образовала там новую Запорожскую Сечь. Во время русско-турецкой войны 1787–1791 гг. Потемкин образовал «Войско верных казаков», которое под командованием А. В. Суворова активно действовало против турок. В 1788 году «Войско верных казаков» было переименовано в Черноморское казачье войско[875].

Так называемые «Инородческие войска» во второй половине XVIII века не использовались в полевой армии, поэтому Военная коллегия не брала их в расчет при исчислении войск.

Артиллерия. По окончании Семилетней войны встал вопрос об упорядочении всей артиллерии. В целях приведения ее в должный порядок Военная коллегия создала специальную комиссию, которая рассмотрела состав и штаты артиллерии[876].

В состав артиллерии указанная комиссия не внесла ничего нового. Она оставила разделение артиллерии на полковую, полевую и осадную.

Полковая артиллерия была унифицирована. Каждый полк стал располагать двумя трехфунтовыми орудиями и двумя гаубицами, обслуживаемыми специальной артиллерийской командой[877]. Следовательно, численность полковой артиллерии определялась количеством пехотных и кавалерийских полков. После формирования полевых и егерских батальонов численность артиллерии соответственно увеличилась, так как каждый батальон имел по два орудия.

В 1795 году полки имели уже по пяти орудий (четырехбатальонные полки — по восьми), а отдельные батальоны — по-прежнему по два орудия. В 75 пехотных полках было 378 орудий и 6880 человек прислуги. В 1800 году вся полковая артиллерия была ликвидирована. Войскам стали придавать вновь образованные артиллерийские батальоны из расчета: по три орудия на один батальон пехоты.

Полевая артиллерия к 1763 году имела в своем составе пять артиллерийских полков (2 канонирских, 2 фузилерных, 1 бомбардирский). Каждый полк разделялся на два батальона пятиротного состава[878]. Бомбардирский полк имел в штате 2295 человек, канонирский — 2329 человек, фузилерный — 2330 человек.

Численность полевой артиллерии была определена в 311 орудий (из них мортир двухпудовых — 12, пушек двенадцатифунтовых — 50, пушек восьмифунтовых — 25, пушек шестифунтовых — 25, единорогов пудовых — 24, полупудовых — 25, четвертьпудовых — 50, гаубиц — 100). В таком составе полевая артиллерия действовала во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг.[879]. Крупный недостаток полевой артиллерии состоял в отрыве личного состава от материальной части. Ко времени русско-турецкой войны 1787–1791 гг. численность полевой артиллерии была доведена до 244 орудий[880]. Уменьшение численности производилось за счет снятия с вооружения так называемых секретных гаубиц, которые не оправдали себя в Семилетней войне.

В ходе русско-турецкой войны 1787–1791 гг. полевая артиллерия формировалась во временные объединения — артиллерийские бригады (по примеру Семилетней войны), придаваемые дивизиям. Рост полевой артиллерии отмечается лишь в конце века. К 1794–1795 гг. было вновь сформировано три отдельных артиллерийских батальона пятиротного состава, пять конно-артиллерийских рот и два батальона артиллерии гребного флота[881].

Во время русско-шведской войны 1788–1790 гг. батарея рассматривалась как строевая единица. В связи с этим каждая батарея должна была иметь орудия одного калибра и более тесную связь людей и фурштадта. Эта здоровая тенденция способствовала организации артиллерии как особого рода войск. В 1796 году образовано 3 пеших артиллерийских батальона в составе пяти рот по 12 орудий в роте[882]. Этот же принцип был положен в основу организации других артиллерийских частей. В 1797 году число пеших артиллерийских батальонов возросло до 10. До этого в 1794 году были образованы 5 конных и 3 осадных батальона также пятиротнаго состава[883].

В 1800 году все артиллерийские батальоны преобразованы в артиллерийские полки. На начало 1801 года насчитывалось 7 пеших и 1 конный полк. Наконец было обращено внимание на подготовку артиллерийских кадров, особенно при обучении стрельбе, маневрировании на поле боя и взаимодействии с пехотой[884]. Общая численность полевой артиллерии устанавливается в 660 орудий.

Результат реформ артиллерийских частей сказался в войнах начала XIX века, во время которых русская артиллерия по своим качествам не уступала западноевропейской.

Осадная артиллерия развивалась довольно медленно. По плану Воинской комиссии численность осадной артиллерии определялась в 164 орудия (мортир девятипудовых — 4, пятипудовых — 40; пушек 24-фунтовых — 40, 18-фунтовых — 20; единорогов двухкартаульных — 20, картаульных — 20[885]. Осадная артиллерия сосредоточивалась в шести парках: Петербургском, Дерптском, Киевском, Белгородском, в крепости Св. Дмитрия и Оренбургском. Для обслуживания всей этой артиллерии существовал фурштадт, располагавший обозом и необходимым числом лошадей.

В таком составе осадная артиллерия участвовала в русско-турецкой войне 1768–1774 гг. Ко времени русско-турецкой войны 1787–1791 гг. численность осадной артиллерии возросла до 178 орудий. В конце века осадная артиллерия мало чем отличалась от осадной артиллерии начала 90-х годов. В 1801 году было 150 осадных орудий[886].

Крепостная артиллерия, как и в первой половине XVIII века, отличалась крайним многообразием. Большинство крепостей было вооружено орудиями устарелых конструкций. Для обслуживания крепостной артиллерии было создано 64 артиллерийских гарнизона. В крепостях такие гарнизоны состояли из одной роты, а в укреплениях из одной команды[887].

Анализ состояния артиллерии второй половины XVIII века позволяет сделать вывод, что русская артиллерия, несмотря на существенные организационные недостатки, превращается в самостоятельный род войск.

В ней уменьшается число калибров и облегчается вес артиллерийских систем. Так, к началу русско-турецкой войны 1787–1791 гг. было оставлено только 11 калибров уменьшенного веса.

С вооружения были сняты восьмифунтовые пушки и девятипудовые мортиры. Вес ствола шестифунтовой пушки облегчен с 50 до 31 пуда, а 12-фунтовой — с 80 до 60 пудов.

В 1797 году в полковой и полевой артиллерии остаются только 5 систем: 3-, 6- и 12-фунтовые пушки, 12-фунтовые единороги и шестифунтовые мортиры.

Большое значение имело усовершенствование лафетов. Они получили железные оси и были удлинены, что придало орудиям большую устойчивость.

Положительными сторонами было увеличение емкости зарядных ящиков (до 30 зарядов), улучшение состава пороха и замена свинцовой картечи чугунной. Все это, особенно установление твердого состава батарей, создало условия для последующего развития артиллерии как особого рода оружия.

Инженерные войска. В организации инженерных войск до 1771 года не наблюдается каких-либо особых изменений. В состав инженерных войск входил один инженерный полк, состоявший из двух саперных, двух минерных и двух мастерорых рот, насчитывавший 1587 чел.

В 1771 году был сформирован еще отдельный пионерный батальон, приданный Генеральному штабу для обеспечения квартирмейстерской службы. Однако в 1775 году этот батальон был расформирован, а личный состав передан в Инженерный корпус. В 1782 году был также сформирован Гидравлический корпус[888]. В 1794 году учреждена специальная рота инженеров для инженерного устройства южных границ.

Корпус военных инженеров обслуживал не только полевую армию, но и крепости. Состояние крепостного хозяйства во второй половине XVIII века требовало значительного улучшения. Еще в 1757 году специальная комиссия наметила пути укрепления русских границ, но война с Пруссией не дала возможности осуществить намеченную программу. В 1764 году комиссия вновь вернулась к этому вопросу и определила штат крепостей. В 1772 году было вынесено решение укрепить западную границу новыми крепостями, но угроза войны со Швецией и борьба с Турцией вынуждали в первую очередь укреплять южную и северо-западную границы. Особенно большую работу по укреплению этих границ проделал А. В. Суворов.

В конце XVIII века инженерные войска состояли из двух понтонных рот по 200 человек и имели 8 депо на 50 понтонов каждое, одного пионерного полка, состоявшего из десяти рот пионеров и двух рот минеров численностью по 150 человек. Таким образом, инженерные войска получили прочное основание для дальнейшего развития.

Гарнизонные войска и ландмилиция. Гарнизонные войска со второй половины века несут внутреннюю службу и мало связаны с полевой армией. Эта категория войск являлась важной частью вооруженных сил царской России. Начавшиеся с новой силой волнения среди крестьян и работных людей в 60-е годы и крестьянские войны 70-х годов вызвали резкое увеличение «внутренней стражи».

В 1764 году все гарнизонные полки были преобразованы в отдельные батальоны. Число их определялось 84 единицами. Из них было положено иметь: 40 пограничных батальонов, кроме того, 25 пограничных, состоявших на окладе внутренних и 19 внутренних батальонов. Каждый пограничный батальон имел четыре строевые роты, одну инвалидную и одну мастеровую. Каждый внутренний батальон состоял из пяти строевых рот и одной инвалидной[889].

Если в 1764 году было 84 гарнизонных батальона численностью 64 905 человек, то в 1770 году их стало 92 численностью 72 701 человек, в 1774 году число батальонов возросло до 102 численностью 89 619 человек, наконец, в 1795 году их стало 104 численностью 77 663 человека[890]. Только в 1800 годы их число уменьшилось до 81, но численность почти не сократилась. В составе батальонов насчитывалось 77 500 человек.

Такие же функции на окраинах несли 25 легких полевых батальонов, состоявших из трех родов войск, насчитывавших в 1765 году 13 900 человек, а в 1795 — 22 533 человека.

Все эти войска представляли крупную военную силу, насчитывавшую в 1765 году 91 290 человек, а в 1795 — 122 705 человек и составляли почти третью часть всей армии[891].

Ландмилицкие полки некоторое время оставались после Семилетней войны. Однако Воинская комиссия сочла нужным произвести в них преобразования. На Украине вместо 20 драгунских полков было оставлено 10 пехотных и один конный, из которых ежегодно по три полка отправлялось на «содержание линии» и один полк на караульную службу в Киев. Штаты этих полков уравниваются со штатом полевых полков, численность их установлена 21 872 человека[892].

В 1769 году ландмилицкие полки расформировываются и идут на укомплектование полевых полков. Уничтожение ландмилиции связано не только с тем, что она оказалась менее боеспособной, но главным образом с тем, что однодворцы были приравнены при обложении податями к государственным крестьянам, что приводило к потере феодальных прав «людей прежних служб». Эту категорию лиц перестали считать равными дворянам и перевели в податное сословие, вследствие чего на них были распространены рекрутские наборы. Однако рекруты из однодворцев идут главным образом на укомплектование Украинской дивизии и сравнительно долго сохраняют льготные условия[893].

Высшие тактические соединения. Во второй половине XVIII века в войсках появляются высшие тактические соединения.

Высшие соединения (дивизия и корпус) существовали в русской армии и в первой половине XVIII века. В ходе Северной и Семилетней войн они вполне оправдали свое назначение. В мирное время корпуса расформировывались, а дивизии выполняли административно-хозяйственные функции. Высшим тактическим соединением согласно уставу 1716 года является полк.

Вопрос о высших тактических соединениях разбирался на Воинской комиссии в 1763 году. Комиссия приняла решение установить в армии постоянные высшие тактические соединения. В связи с этим в 1768 году полевая армия была разделена на восемь дивизий и три особых охранных корпуса, для которых определялись твердые районы квартирования[894].

В состав дивизий входили все три рода войск — пехота, кавалерия и артиллерия. Численность пехоты и кавалерии была неодинакова и колебалась от 8 до 20 батальонов пехоты и от 10 до 50 эскадронов кавалерии.

Идея создания более крупных войсковых соединений продолжала развиваться. В 1768 году Военная коллегия разработала план развертывания войск в действующие армии в условиях военного времени. Эта идея наиболее полно раскрыта в проектах Румянцева и Потемкина[895]. Однако все эти проекты не были осуществлены ввиду начавшейся войны с Турцией. Во время этой войны дивизии и отдельные корпуса вполне оправдали себя. К 1775 году русская полевая армия имела 11 дивизий и 3 отдельных корпуса.

В ходе русско-турецкой войны 1787–1791 гг. дивизионная система еще более укрепилась. Она вполне отвечала новой для того времени тактике колонн и рассыпного строя. Наряду с этим в боевой практике применяются корпуса как временные объединения. Дивизионная система оставалась до 1796 года.

Контрреформа высших тактических соединений была проведена в 1796–1797 гг. Вместо дивизий устанавливались инспекции, представлявшие собой скорее полевые округа, включавшие все рода полевых и гарнизонных войск. Таким образом, в это время вернулись к положению, когда дивизия представляла собой территориальный округ. Но если ранее во главе ее стоял один начальник, то теперь было положено иметь трех инспекторов по родам войск. Инспектора четыре раза в году проверяли личный состав полков и однообразие обучения и под страхом лишения чинов отвечали за состояние войск. В то же время никакой юридической власти они не имели и были обязаны представлять Павлу I рапорты о состоянии подведомственных им частей и аттестационные списки. Павел безгранично доверял инспекторам и, как правило, утверждал все сделанные ими предложения.

В это же время учреждались шефы полков из числа генералов, не получивших назначения инспекторами. Введение шефов при сохранении командиров полков сводило роль последних к строевым начальникам и принижало вообще роль старших войсковых начальников, лишая их единоначалия[896].

Особенно неудачным было введение нового порядка наименования полков по шефам, а батальонов и рот по их командиру. В организационном отношении это вносило большие неудобства. Кроме того, это нововведение отрицательно влияло на моральный фактор, ибо все боевые заслуги и традиции полка терялись и персонифицировались. Чтобы усилить централизацию управления армией, Павел отменил «полную мочь главнокомандующего» и сосредоточил все управление в своем кабинете. Генеральный штаб был уничтожен, а вместо него образована «свита е. и. в.»[897]. К органам центрального управления можно присоединить также военно-походную канцелярию царя.

Чрезмерная централизация привела к обезличиванию начальствующего состава и резкому возрастанию роли царя. Павел стремился достичь такого же положения, какое имел Фридрих II в Прусском королевстве. Павлу и в голову не приходила мысль, что маленькую Пруссию нельзя сравнивать с огромной Россией и что громадной русской армией, находящейся в различных частях страны, невозможно командовать как одним отрядом. Ею необходимо управлять. Павел стремился все унифицировать и сконцентрировать все нити управления в своих руках.

В 1802 году С. Р. Воронцов составил записку «О русском войске», в которой он дал любопытную характеристику русской армии после павловских реформ. Сам Воронцов является последователем идей Петра I и Румянцева. Он неодобрительно смотрел на все нововведения, идущие вразрез с начертаниями Петра, и считал, что всякое подражание прусскому гибельно для русской армии. «Наше войско, — писал он, — не есть уже войско Петра Великого, его нельзя даже назвать русским войском при этой амальгаме нововведений, вызванных подражанием Пруссии и не имеющих никакого отношения к нашей земле». Особенно отрицательно относился он к введению прусских порядков и прусской формы. Обращаясь к боевой практике русской армии, Воронцов писал: «Бесчисленные перемены, произведенные в нашем войске после покойной государыни, не оставили в нем ни следа прежних учреждений; а между тем, в то время, как действовали учреждения эти, наше войско одерживало победы при Полтаве, Вильманстранде, Гельсингфорсе, Гросс-Егерсдорфе, Пальциге, Франкфурте, Ларге, Кагуле; брали приступами Шлиссельбург и Выборг при Петре Великом, Данциг и Очаков при императрице Анне; Бендеры, Журжу, Очаков, Измаил и Прагу под Варшавою при покойной государыне. Нововведения делались в подражание внешнему виду прусской службы, которая не сходствует с нашею ни по климату, ни по нравам и обыкновениям… У нас подражание прусскому лишь в том, что бесполезно и неприложимо к нам». Заканчивая свою записку, Воронцов писал: «Я утверждаю в этой записке, что учреждения Петра Великого суть лучше для нашего войска и что по мере того, как удалялись от них, состояние нашего войска ухудшалось»[898].

Состояние организации армии позволяет сделать следующие выводы.

Русская армия второй половины XVIII века сложилась на базе крепостной мануфактуры. Последняя позволила обеспечить армию типовым оружием, снаряжением, одеждой, т. е. всем тем, что было совершенно необходимо для ведения войны и боя на основе линейной тактики, и совершить переход к тактике колонн и рассыпного строя.

Постоянная регулярная армия могла появиться только в то время, когда в стране утвердился абсолютизм. Только ему оказалось под силу иметь единую во всем государстве военную организацию. Это была историческая необходимость. Развитие страны требовало создания такой единой организации для разрешения основных вопросов прежде всего внутренней, а затем и внешней политики. Армия в руках дворянства были могучим средством укрепления его господства и осуществления экономических и политических интересов.

Армия феодального общества могла быть только классовой, что и нашло свое отражение в системе комплектования, в штатах, в соотношении полевой армии и гарнизонных войск и т. п. В эпоху абсолютизма задача прежде всего состояла в том, чтобы укрепить существующий общественный порядок и охранить его от внутренних и внешних влияний. Вот почему во второй половине XVIII века столь большое место занимают гарнизонные войска, выполнявшие функции внутренней стражи, и полевая армия, разрешавшая задачи как внутренней, так и главным образом внешней политики военным путем.

Крепостнический строй позволил создать регулярную армию, но он же явился главным препятствием на пути превращения этой армии в армию массовую. Численность русской армии росла медленно. Если в 1765 году она имела 303 529 человек, то в 1795 году в ней насчитывалось 413 473 человека. Крепостнические отношения в стране не позволяли значительно расширить армию, ибо для этого нужны были обученные резервы. Иметь эти резервы можно было только при отходе от рекрутской системы и переходе на всеобщую воинскую повинность.

Таким образом, сложившаяся военная организация оправдывала себя до тех пор, пока не возникло противоречие между развивающимися в недрах феодализма капиталистическими отношениями и существующими феодальными отношениями. Абсолютизм пытался задержать процесс развития и сохранить крепостнические отношения, используя для этой цели армию. Эта попытка нашла свое отражение в строительстве армии. Но ни одна из них (контрреформы Петра III, Павла I) не имела успеха, так как остановить исторический процесс было невозможно.

Военная система, сложившаяся в России во второй половине XVIII века, отражала особенности исторического развития русского государства. Она значительно отличалась от военных систем других абсолютистских государств Европы. В войнах со Швецией и Турцией эта система оправдала себя. Однако не следует забывать, что турецкая военная организация отставала от русской, впрочем и в шведской системе не наблюдалось прогресса по сравнению с первой половиной XVIII века.

Отрицательные стороны военной организации России частично сказались уже в войне с Францией 1798–1800 гг., особенно в войнах начала XIX века. Нужно было перестраивать существующую систему на буржуазной основе, но сделать это в крепостнической России было невозможно.

Состав и организация флота

В середине XVIII века русский флот состоял из Балтийского флота и отдельных флотилий. С начала 80-х годов он подразделялся на Балтийский, Черноморский и Каспийский флоты и отдельные флотилии.

В 1762 году Петр III созвал комиссию, «чтобы сделать и во всегдашней исправности содержать такой флот, который бы надежно превосходил флоты прочих на Балтийском море владычествующих держав»[899]. Задача была не из легких, так как шведский и датский флоты вместе превосходили русский в количественном отношении. Комиссия не успела завершить свою работу. После переворота в пользу Екатерины II она была расформирована и образована новая «Морская российских флотов и адмиралтейского правления комиссия для проведения оной знатной части к обороне государства в настоящий добрый порядок»[900]. Комиссия проработала несколько лет и подготовила штаты корабельного и галерного флотов и проект управления флотом.

1. Балтийский флот. Из Семилетней войны Балтийский флот вышел количественно окрепшим и представлял собой значительную силу. К концу войны в его составе было 33 линейных корабля, 20 фрегатов, 4 бомбардирских судна, 4 пакетбота, 4 прама и полупрама[901]. Адмиралтейств-коллегия считала, что из этого числа могло быть оставлено 28 линейных кораблей, 7 фрегатов и 10 судов других классов[902]. Однако и в таком составе флот был достаточно сильным. Рассмотрев состояние Балтийского флота, Комиссия приняла решение иметь для него два штата: на мирное и военное время.

Усиленный штат военного времени (двухкомплектный) предназначался для чрезвычайных обстоятельств.

Согласно штатам 1764 года флот должен был иметь следующее число судов:

Для этого числа судов по штату мирного времени предусматривалось иметь на парусном флоте 10 896 офицеров и матросов и 4352 солдата, а на гребном флоте 2340 офицеров и матросов; по штату военного времени предполагалось иметь 13 903 солдата и офицера на парусном флоте и 3440 на гребном[903].

Одновременно было принято решение упорядочить вооружение кораблей. Морская комиссия установила единые калибры для кораблей всех классов. На основе нового штата 1764 года полагалось иметь следующее число орудий:

* Материалы…, ч. XI, стр 275–276.

Решение Морской комиссии, утвержденное 15 марта 1767 года, имело целью обеспечить боеспособность Балтийского флота.

Организационно Балтийский флот в мирное время разделялся на Кронштадтскую и Ревельскую эскадры. В войну могли быть образованы временные соединения судов, которые сводились в отдельные эскадры. Так, во время войны 1768–1774 гг. было образовано несколько специальных эскадр, в частности Кронштадтская и Ревельская, эскадры Грейга, Спиридова, Эльфинстона и Коняева.

В 1774 году в составе этих эскадр было следующее число судов:

* Материалы…, ч. XII, стр. 742–743.

По окончании русско-турецкой войны в составе Балтийского флота были оставлены только Кронштадтская и Ревельская эскадры. К формированию новых эскадр приступили в период так называемого «вооруженного нейтралитета», объявленного Россией во время борьбы США за независимость. К Декларации Русского правительства 1780 года примкнула большая часть европейских морских держав, кроме Англии[904]. Для защиты русских судов, плававших в Балтийском и Северном морях и Атлантическом океане, было образовано четыре эскадры: эскадра контр-адмирала Хметевского, состоявшая из четырех линейных кораблей; эскадра контр-адмирала Сухотина — из пяти линейных кораблей и двух фрегатов; эскадра контр-адмирала Борисова — из четырех линейных кораблей и эскадра контр-адмирала Полибина — из трех линейных кораблей и двух фрегатов[905]. Выполнив свою роль, эскадры возвратились в Россию и вновь были влиты в постоянные Кронштадтскую и Ревельскую эскадры.

Во время русско-шведской войны организационное состояние Балтийского флота было таково:

* Там же, стр. 264–266.

В 1794 году в период нового обострения отношений со Швецией Балтийский флот был приведен в боевую готовность. В Северное море отправлена специальная эскадра контр-адмирала Ханыкова, которая плавала там до 1796 года. Организационно флот в это время подразделялся на эскадры:

* Материалы…, ч. XIV, стр. 533–536.

В 1798 году Балтийский флот получил новый штат, по которому предусматривалось иметь в парусном флоте 45 линейных кораблей, 19 фрегатов; кроме того, в гребном флоте — 12 фрегатов, 30 плавучих батарей, 12 бомбардирских кораблей, 200 канонерских лодок и 143 судна других классов[906]. Практически эта программа не была выполнена.

Базировался флот на Кронштадт, Ревель и Роченсальм.

2. Черноморский флот. Черноморский флот имел в своем составе Донскую (Азовскую) флотилию, Дунайскую флотилию и собственно суда Черноморского флота.

Донская флотилия, сформированная в 1768 году, затем была преобразована в Азовскую. К началу войны России с Турцией в 1768–1774 гг. Азовская флотилия имела лишь несколько судов. К концу войны в ее состав входило 11 «новоизобретенных кораблей» (парусно-гребных), 9 фрегатов, 2 бомбардирских корабля, 10 ботов, 22 галиота и 56 мелких судов[907]. Из этих судов было сформировано два отряда, которые участвовали в боевых действиях и несли сторожевую службу в Азовском море и у берегов Крыма. Позже суда Азовской флотилии влились в состав Черноморского флота. Базировалась Азовская флотилия на Таганрог, Азов и Керчь.

Дунайская флотилия была сформирована также в ходе русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Во время этой войны она имела 7 галер, 5 галиотов и 20 мелких судов. В русско-турецкой войне 1787–1791 гг. она была увеличена до 82 судов, из которых было 22 лансона, 6 дубль-шлюпов, 2 катера, одна шхуна, одно мелкое судно и 22 казачьи лодки.

Формирование Черноморского флота началось с 80-х годов XVIII века. Первые штаты 1785 года предусматривали следующий состав флота: 12 линейных кораблей, 20 фрегатов и 23 мелких судна с личным составом в 13 500 человек[908]. В ходе русско-турецкой войны 1787–1791 гг. в строю находилось 22 линейных корабля, 12 фрегатов, 17 крейсерских судов, 2 бомбардирских судна, 8 бригантин, 6 транспортов и ряд мелких судов[909]. В 1798 году Черноморский флот получил новые штаты, по которым предусматривалось иметь 15 линейных кораблей, 10 фрегатов, 4 гребных фрегата, 10 плавучих батарей и 100 канонерских лодок[910]. Базами Черноморского флота являлись Севастополь, Херсон и Николаев.

3. Каспийский флот. В 1781 году была образована Каспийская флотилия в составе трех фрегатов и одного бомбардирского корабля[911]. По штату 1785 года в Каспийском море предусматривалось иметь два фрегата и два бомбардирских корабля[912]. В 1794 году было решено держать в Каспийском море 3 фрегата, 12 галиотов и 12 ластовых судов[913]. Базами Каспийского флота были Астрахань и приморская станция у острова Сары.

Таким образом, во второй половине XVIII века Россия обладала сильными флотами в Балтийском и Черном морях и отдельными флотилиями. Численность судов на флотах определялась потребностями войны. Организационно флоты подразделялись на эскадры и базировались на морские крепости, значение которых весьма возросло. В связи с этим было обращено внимание на укрепление Кронштадта, Ревеля и Ново-Балтийского порта. В Черном море были укреплены Севастополь, Херсон и Николаев.

III. ОРГАНИЗАЦИЯ УПРАВЛЕНИЯ АРМИЕЙ И ФЛОТОМ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII ВЕКА

Центральные органы управления

Военная коллегия. Центральные органы военного управления армии во второй половине века стабилизировались.

Военная коллегия ведала всеми вопросами организаций, устройства, расквартирования и боевой подготовки войск. Особенность этого периода состояла в том, что Военная коллегия приобретала все большую самостоятельность по отношению к Сенату. Указы Екатерины II 1763 года обязывали Коллегию еженедельно представлять рапорты об исполнении всех указов по военной части. Докладчиком по этим вопросам являлся президент Коллегии.

Самостоятельность Военной коллегии особенно сильно проявлялась в то время, когда во главе ее стоял Г. А. Потемкин. Потемкин некоторые вопросы не ставил на обсуждение Сената и Коллегии, а докладывал лично Екатерине II. Таким образом, в это время как бы складывается министерская форма управления, хотя внешняя оболочка ее носит еще коллегиальную форму.

В течение второй половины XVIII века в Военной коллегии произошли следующие организационные изменения: в 176З году вице-президенту Коллегии был подчинен Генеральный штаб; в 1781 году при Коллегии образована Счетная экспедиция; затем в 1785 году при ней формируется Инспекторская экспедиция. Наконец, в 1791 году Коллегия получила твердую организацию[914].

Генерал-фельдцейгмейстер, генерал-провиантмейстер и генерал-кригс-комиссар хотя и являлись членами Коллегии, но были вполне самостоятельны в своих действиях. Эта организация еще больше приблизила Коллегию к министерской форме.

В 1798 году согласно новому штату[915] Коллегия имела следующее устройство:

Такое устройство сосредоточило всю полноту власти в руках Военной коллегии. Все шло к тому, чтобы образовать Военное министерство.

Адмиралтейств-коллегия. Структура Адмиралтейств-коллегии была пересмотрена на Морской комиссии 1763 года, которая разработала «Регламент об управлении адмиралтейств и флотов»[916].

В третьей четверти XVIII века в России имелось несколько адмиралтейств. В Петербурге существовали Главное и Новое адмиралтейства, адмиралтейство Галерного островка и адмиралтейство Гребного флота. Кроме того, два адмиралтейства находилось в Кронштадте: доковое и новое. Таким образом, все управление Балтийским флотом сосредоточилось непосредственно в Петербурге.

Морская комиссия решила передать командование флотом и эскадрами и боевую подготовку личного состава непосредственно флагманам, оставив за Адмиралтейств-коллегией только общее управление и контроль. В решениях Морской комиссии указывалось, чтобы «Коллегия имела генеральную верховную дирекцию и власть над флотами, их командирами, людьми, строениями и прочими всеми делами, к флоту и адмиралтейству принадлежащими во всей Империи»[917].

В 1765 году Адмиралтейств-коллегия имела пять экспедиций: Комиссариатскую, Казначейскую, Контрольную, Интендантскую и Артиллерийскую. Все они обеспечивали управление отдельными сторонами жизни флота. Чтобы облегчить обеспечение морского флота, была оставлена Московская адмиралтейская контора. В таком составе Адмиралтейств-коллегия существовала до конца века. Новые штаты 1777 года[918], как и штаты 1785 года[919], не внесли по существу никаких изменений в ее структуру.

Строительство Черноморского флота потребовало создания органа управления этим флотом. В связи с этим было образовано Черноморское адмиралтейское управление, подчиненное непосредственно Потемкину. Последний принимал все решения и лишь доводил до сведения Адмиралтейств-коллегии о сделанных им распоряжениях. В 1794 году в Херсоне было образовано Черноморское адмиралтейство как орган, не зависимый от Адмиралтейств-коллегии. Его состав полностью воспроизводил структуру Адмиралтейств-коллегии. В 1796 году Черноморское адмиралтейство было переведено в Николаев и подчинено генерал-губернатору Зубову. Однако так продолжалось недолго. Павел I, стремившийся к полной централизации, подчинил Черноморское адмиралтейство Адмиралтейств-коллегии. В ведении Черноморского адмиралтейства состояли Черноморский флот, Донская и Днепровская флотилии и адмиралтейства — Лазаревское (в Севастополе) и Николаевское.

Органы местного управления. Местное управление осуществлялось, во-первых, через губернаторов, в руках которых сосредоточивался сбор средств на содержание войск, управление крепостями и гарнизонными войсками, и, во-вторых, через дивизии, которые являлись как бы военными округами. Связь полков с Военной коллегией и другими органами осуществлялась через дивизии. В 1763 году учреждается восемь дивизий (Санкт-Петербургская, Финляндская, Эстляндская, Лифляндская, Смоленская, Севская, Украинская и Московская) и два окраинных корпуса (Оренбургский и Сибирский).

В 1775 году Севская дивизия была присоединена к Украинской, а вместо нее учреждены Казанская, Белорусская и Нижегородская. В 1779 году Нижегородская дивизия переименована в Воронежскую и образована новая — Пограничная. К 1796 году в России существовало 12 дивизий.

Дивизионные командиры ведали войском определенного района, за исключением гарнизонных войск и частей артиллерийского ведомства, находившихся в ведении губернаторов.

В 1775 году было опубликовано «Учреждение для управления губерниею»[920], согласно которому гарнизонные войска перешли в ведение дивизионных командиров. Таким образом, к этому времени в руках дивизионных командиров сосредоточилось местное управление как полевых, так и гарнизонных войск.

При Павле I местное управление еще больше укрепляется. В губерниях наряду с гражданскими были поставлены военные губернаторы, в ведение которых перешли все вопросы, связанные с проведением наборов и управлением крестьянами.

Вместо дивизий были учреждены инспекции (Петербургская, Московская, Смоленская, Лифляндская, Финляндская, Украинская, Екатеринославская, Таврическая, Кавказская, Оренбургская и Сибирская)[921].

Строевое и полевое управление. Во второй половине XVIII века строевое управление в полках регламентировалось полковничьими инструкциями. Согласно этим инструкциям командиры полков становились полновластными хозяевами в своей части, вполне самостоятельными распорядителями по ее управлению, а поэтому единственно ответственными лицами за подготовку, дисциплину и хозяйство.

Нужно сказать, что хотя инструкция и предусматривала контроль за командиром полка, однако этот контроль превращался в пустую формальность, так как власть командира полка была почти неограниченной. Об этом достаточно убедительно свидетельствуют современники. Так, например, генерал Ржевский писал: «Неограниченность во власти, которую полковники себе присвоили к существительному вреду, состоит между прочим в следующем: 1-е) записка людей к себе в полк всякого звания и рода и нации; 2-е) употребление людей полковых к себе в лакеи, камердинеры, дворецкие и прочие, а сему примеру и все полковые офицеры приметно следуют;…3) отдаление во всех вещах от штатного положения; 4) наглое похищение полковых денег и натяжка беззаконная в подделке расходных статей в книгах, которые документально подписывать все офицеры принуждены под лишением милости полковника или и совсем под потерянием места в полку; 5-е) грабеж наглый людей и переманка их из другого полку к себе; 6) разрушение чинопочитания в полку и установление одной только тиранской полковничьей власти…

Сие суть главные только случаи, о которых можно сказать верно, что ими все полки до единого заражены»…[922].

Это же отмечает другой современник — граф Воронцов: «Многие полковники пользовались властью… для личных своих выгод. Казна обкрадывалась с невообразимым бесстыдством, и бедные солдаты бесчеловечно были лишаемы тех ничтожных денег, на которые они имели право»[923].

Таким образом, оказывалось, что многие командиры полков вместо того, чтобы «при всяком издаваемом повелении всегда за предмет имели пользу службы, честь и сохранение полку», блюли свои личные интересы и уж, конечно, не выполняли другого требования инструкции, которое выражено так: «Полковнику честь и право полку своего весьма удерживать во всяком случае стараться»[924].

В отношении полевого управления во второй половине века произошли серьезные изменения. Вместо полевого штаба (по Уставу 1716 года Генерального штаба) в период Семилетней войны возникла «Конференция при высочайшем дворе»[925]. В ее состав входили: А. Бестужев-Рюмин, М. Бестужев-Рюмин, Н. Трубецкой, А. Бутурлин, М. Воронцов, М. Голицын, С. Апраксин, А. Шувалов и П. Шувалов. «Конференция» взяла на себя руководство по ведению войны. Главнокомандующий армией являлся только исполнителем стратегических планов, разработанных «Конференцией».

Подобная организация вновь возникла во время войны России с Турцией в 1768–1774 годах, но называлась она уже Военным советом[926]. В состав Совета вошли К. Разумовский, Н. Панин, 3. Чернышев, П. Панин, А. Голицын, Гр. Орлов, А. Вяземский и др. В основе организации Совета лежала правильная идея сосредоточения всех сил и средств страны и координации всех учреждений в решении военных задач. Однако создание таких учреждений объективно вредило делу, так как и «Конференция», и Совет не в состоянии были при тех средствах связи руководить ходом войны из Петербурга. Почти все указания этих органов запаздывали и, как правило, лишь мешали главнокомандующим. В войне 1787–1791 гг. Военный совет не играл уже такой роли. Главнокомандующий Потемкин не был связан решениями Совета и вел войну с Турцией самостоятельно.

Громадное значение во второй половине века имел Генеральный штаб, созданный по решению Воинской комиссии в 1762–1763 гг. на основе опыта Семилетней войны. Во время этой войны в русской армии выявился крупный недостаток, касающийся оперативного управления. Квартирмейстерская часть оказалась недостаточно налаженной. Воинская комиссия решила преобразовать всю квартирмейстерскую часть армии и назвать ее Генеральным штабом[927].

Генеральный штаб имел довольно четкую организацию. Для органической связи с центральным военным органом — Военной коллегией начальником штаба был назначен вице-президент Коллегии (З. Г. Чернышев).

В круг обязанностей Генерального штаба входило:

1) подготовка данных для ведения войны на различных театрах;

2) подготовка офицеров для квартирмейстерской службы;

3) ведение картографических работ.

Таким образом, Генеральный штаб должен был готовить все данные для ведения войны на определенных театрах и с определенным противником. Вот почему работа Секретной экспедиции Военной коллегии все больше сливалась с работой Генерального штаба.

В штат Генерального штаба вошло 40 офицеров и генералов, из которых около ? предназначалось для работы в армиях, а остальная часть — для работы при Военной коллегии.

Так, во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг. в 1-ю армию Голицына было назначено 15 офицеров Генерального штаба, а во 2-ю армию П. Румянцева — 13 офицеров, хотя вначале предполагалось иметь по 16 офицеров при каждой армии. Остальные 12 офицеров были использованы для работы непосредственно при Военной коллегии и при других воинских частях.

В ходе войны выявилось, что Генеральный штаб не подготовлен к выполнению своих функций. Главнокомандующие армиями смотрели на офицеров Генерального штаба скорее как на офицеров связи и часто использовали их не по назначению.

В период с 1770 по 1772 год Генеральный штаб был преобразован по проекту Боура, принятого на русскую службу в 1769 году. Новый штат и положение о Генеральном штабе были утверждены в 1772 году[928]. По этому положению предусматривался генерал-квартирмейстер, подчиненный Военной коллегии. При армиях учреждены были должности генерал-квартирмейстеров-лейтенантов, обер-квартирмейстеров, дивизионных квартирмейстеров и «провожатых к колоннам». Всего 40 штаб- и обер-офицеров и 60 унтер-офицеров. Для подготовки колоножных путей был образован особый пионерный батальон.

Генерал-квартирмейстер должен был представлять в Военную коллегию планы (т. е. отчетные карты) проведенных сражений с подробными описаниями, а также отчетные схемы лагерей и стоянок войск в пути. Все эти документы хранились в Военной коллегии. В мирное время генерал-квартирмейстер и половина офицеров Генерального штаба находились при Военной коллегии. После окончания войны Генеральный штаб стал называться Департаментом и приобрел некоторую самостоятельность.

Во время русско-турецкой войны 1787–1791 гг. офицеры Генерального штаба использовались главным образом в действующей армии. В Главной армии Потемкина было 26 офицеров и 22 провожатых колонн, при Кубанском корпусе— четыре офицера и три провожатых. В Украинской армии Румянцева было шесть генералов и офицеров и шесть провожатых колонн. Офицеры Генерального штаба во время войны не всегда использовались по назначению. Часто они использовались как адъютанты (т. е. офицеры для поручений).

В 1796 году Павел I упразднил Генеральный штаб и создал новый вспомогательный орган, получивший название «свиты е.и.в. по квартирмейстерской части». При свите была создана особая Чертежная, преобразованная затем в Департамент и Военно-походную е. и. в. канцелярию[929].

В состав свиты вошло 13 штаб-офицеров, 39 обер-офицеров и 14 колонновожатых. Нужно сказать, что в результате этой реформы русская армия не располагала достаточным числом опытных офицеров, и поэтому Суворову пришлось использовать офицеров австрийского Генерального квартирмейстерского штаба, которые понимали свои задачи узко и не отвечали требованиям нового военного искусства.

В конце XVIII века квартирмейстерская часть перестала удовлетворять требованиям времени.

Таким образом, армия и флот управлялись через Сенат и Военную коллегию и Адмиралтейств-коллегию. Достигнутая в XVIII веке централизация управления способствовала укреплению армии и флота и обеспечивала руководство ими.

Возникший в русской армии в XVIII веке Генеральный штаб являлся лишь вспомогательным органом главнокомандующего полевой армии, обеспечивающим передвижение войск, их квартирование, рекогносцирование дорог и позиций (квартирмейстерская часть).