Войны с соседями

Ливония под ударами русских, как сказано, уже распалась на части. Польша, которой досталась большая часть ее владений, должна была по договору 1561 года защищать ее.

Ливония с ее крепостями, замками и особенно с ее прекрасными приморскими гаванями была как для Польши, так и для Москвы очень заманчивой добычей; но нелегко давалась она в руки Ивану Васильевичу! Ему приходилось столкнуться не только с Польшей, но и со Швецией, захватившей Ревель, и с Данией, присвоившей остров Эзель. Более опасным соперником была Польша. Попытался было Иван Васильевич уладить здесь дело мирным путем, даже для этого думал было жениться на одной из сестер польского короля Сигизмунда Августа. Тут у царя были и другие расчеты: женившись на сестре бездетного короля, последнего из Ягеллонов, со смертью его царь получал некоторые права на Литву. Дело это, однако, не сладилось: переговоры прервались, и загорелась война, так как царь и не думал выпускать из рук Ливонии.

Война началась, как всегда, опустошительными набегами. Но в начале 1563 года сам царь с огромной ратью и нарядом (пушками) двинулся в Литву и к Полоцку и осадил его, а через две недели, 15 февраля, город, стены которого были сильно разбиты и сожжены, сдался. Имение воевод, панов и купцов отобрано в царскую казну; множество жидов, которых не терпел царь, потоплено в Двине; но наемные воины короля, более 500 человек, были щедро одарены шубами, и дана была им воля: ехать к королю или поступить на службу к царю, или вернуться к себе на родину. Очевидно, Иоанн очень заботился о том, чтобы в чужих краях шла добрая молва о нем и чтобы иноземцы охотно шли в царскую службу. После взятия Полоцка царь вернулся в Москву так же торжественно, как из-под Казани.

Польский король завел переговоры о мире, но царь на уступку Полоцка и Ливонии не согласился, и потому переговоры не привели ни к чему. Война продолжалась. На этот раз московское войско потерпело неудачу. Недалеко от Орши, на реке Уле, оно было разбито литовским гетманом; но особенных выгод для себя из этой победы враги не извлекли. Измена Курбского тоже не принесла им большой пользы. Полоцка обратно взять они не могли. Война продолжалась, но шла довольно вяло, с переменным счастьем.

Начались опять переговоры. Король просил перемирия и уступал царю все города и земли, занятые московскими войсками. Иван Васильевич призадумался: с одной стороны, уступка Полоцка и значительной части Ливонии (Юрьевской области) после поражения под Оршей казалась ему выгодной; с другой стороны, приходилось отказаться от морских берегов (не занятых еще русскими войсками), а ведь ради морских гаваней и война загорелась. Досадно и больно было царю и подумать, что Рига и другие богатые города и хорошие гавани достанутся Польше даром.

И. С. Глазунов Иван Грозный

Он колебался, соглашаться ли на перемирие или нет. Тогда пришло ему на ум собрать большой собор для совещания об этом вопросе. Раньше государи наши советовались о важнейших делах с вельможами в Боярской думе, куда приглашалось иногда и знатнейшее духовенство. Но мы знаем уже, как царь относился к боярам, и потому понятно, что он предпочел собор из разных сословий. По его приказу летом 1566 года собралось более трехсот лиц: тут были духовные лица, бояре, дворяне, помещики из западных областей, смежных с Литвой, дьяки, знатнейшие московские купцы и смоляне. К этому собору царь обратился с вопросом — мириться ли ему с королем на предложенных условиях или нет. Собор, где подавались голоса по сословиям, пришел к заключению, что надо добывать всю Ливонию. Это решение подкрепило царя, и он снова стал готовиться к упорной войне. Переговоры еще длились, но дело уладиться не могло. Царь требовал, между прочим, выдачи изменника Курбского. Но война явно уже тяготила и короля, и царя. Самолюбие Ивана Васильевича было польщено: литовские послы стали называть его царем (прежде не хотели признать этого титула). Более миролюбиво заговорили и московские посланцы. Надо сказать, что им давались от царя очень обстоятельные наказы, о чем говорить, как отвечать на разные вопросы, как держать себя. Выдачи Курбского на этот раз уже не требовалось; но в наказе посланцу находим следующее любопытное место: «Станет говорить князь Андрей Курбский или иной который государев изменник, то отвечать: с изменником что говорить? Вы своей изменой сколько ни лукавствуете бесовским обычаем, а Бог государю свыше подает на врагов победу и вашу измену разрушает! Больше того не говорить ничего и прочь отойти. А с простым изменником и того не говорить, а, выругав его, плюнуть в глаза, да и пойти прочь».

Только в 1570 году удалось наконец заключить перемирие на три года. Царь все больше и больше убеждался, что очень трудно ему добиться желанной цели — вполне завладеть заветными берегами Балтийского моря. По совету приближенных иностранцев он предложил датскому принцу Магнусу, владетелю острова Эзеля, Ливонию с титулом короля, с тем чтобы он был в зависимости от Москвы и чтобы московской торговле и сношениям с Западом никакой помехи в ливонских гаванях не делалось. Магнус согласился, прибыл в Москву в 1570 году и был объявлен женихом царской племянницы, дочери казненного Владимира Андреевича.

Занятый войной на Западе, царь старался всеми силами ладить с Крымом. Польский король давно уже подбивал хана Девлет-Гирея к нападению на русскую Украину, а царь в свою очередь старался всячески его задобрить, писал ему дружелюбные письма, величал «своим братом», посылал ему «поминки», то есть подарки, между прочим дорогие одежды со своего плеча, драгоценные сосуды, причем писал: «В котором платье мы тебе, брату своему, дали клятву (в дружбе), и мы то платье с плеч своих тебе, брату своему, послали, и ты б, брат наш, то платье и носил на здоровье; а из которой чары мы пили, и мы ту чару с черпалкой послали к тебе же, и ты б из нее пил на здоровье». Но ничто не помогло. Принимая щедрые подарки от царя, хан, ссылаясь на них, только выторговывал себе еще больше подачек от короля. Притом турецкий султан вознамерился во что бы то ни стало отнять у Москвы Астрахань и Казань и приказал своему подручнику, крымскому хану, выступить в поход на Астрахань (1569 год). Турецкий отряд (в 17 000 человек) и крымская орда (50 000 человек) двинулись к Волге; но поход этот совсем не удался. Турецкое войско не хотело оставаться на зимовку под Астраханью и терпеть во всем недостатки, волновалось, а когда дошла до турок, весть, что в Астрахань пришла сильная русская рать, то и вовсе вышло из повиновения и без всякого бою обратилось в бегство…

Герб княжества Полоцкого

В то время, когда в Москве свежи еще были в памяти народа лютые казни после новгородского погрома, когда голод и моровое поветрие уже свирепствовали во всей силе, внезапно новая беда обрушилась на Русскую землю.

Девлет-Гирей и после неудачного турецко-татарского похода по-прежнему продолжал требовать у царя уступки Астрахани и Казани. Очевидно, это было только предлогом к нападению. Все лето 1570 года прошло в тревожных ожиданиях набега крымцев: русские разведчики видели в степях огромные облака пыли, следы многочисленной конницы, но появлялись татары всюду лишь мелкими шайками. Царь и его воеводы уже было и успокоились, думая, что татары не затевают большого дела.

Наступила весна 1571 года. В южных русских пределах вдруг показались татары. Хан собрал все подчиненные ему мелкие орды, более ста тысяч человек, и нежданно вторгся в южную Украину. Никакие казачьи станицы и украинские крепости сдержать напора такой орды не могли. Нашлись русские изменники, которые сказали Девлет-Гирею, что голод, моровая язва и лютые казни так опустошили Русскую землю, что царь не в состоянии вывести в поле большой рати. Изменники ручались головой, что они проведут татар к самой Москве так, что на всем пути не будет встречи с русским войском.

Е. Данилевский Иван Грозный

Наскоро собранная русская рать выступила на Оку навстречу татарам. Царь с опричниками прибыл в Серпухов. Но хан по указанию изменников тайно от русских воевод переправился через Оку и шел уже на Москву. Царь со своими опричниками, отрезанный от главного войска, должен был искать спасения и поспешно отступил сначала в Александровскую слободу, а оттуда в Ростов. Русская рать спешила на выручку столицы, успела днем раньше татар стать под Москвой и расположилась в предместьях города, вместо того чтобы встретить неприятеля в открытом поле. Это было пагубной ошибкой.

24 мая, в праздник Вознесения, хан подступил к Москве. Утро было ясное и тихое. Хан приказал зажечь предместья.

Русское войско готовилось уже бодро к смертному бою, как вдруг вспыхнул пожар сразу во многих местах. Запылали деревянные домишки сначала по окраинам предместья. Быстро с кровли на кровлю перебегал огонь по скученным деревянным постройкам и с треском пожирал сухое дерево. Тучи дыма заклубились над Москвой. Поднялся вихрь, и скоро море огня разлилось по всему городу!..

Нечего было и думать гасить сплошной пожар. Забыли и о татарах. Жители Москвы, толпы людей, бежавших от татар сюда из всех окрестных мест, воины — все смешались, толпились по улицам, все с воплями ужаса искали спасения и гибли тысячами… Очевидцы говорят, что на иных улицах и особенно у ворот, самых отдаленных от неприятеля, сбились огромные толпы народа; друг у друга перебивали дорогу, шли по головам стеснившейся толпы, верхние давили нижних, задние — передних. В несколько часов вся Москва выгорела дотла. Уцелел только Кремль благодаря своим высоким каменным стенам. Несколько сот тысяч жителей погибло во время этого ужасного пожара Москвы, подобного которому по страшным последствиям не бывало ни прежде, ни после… Тела запрудили реку Москву так, что потом пришлось нарочно поставить людей — спускать трупы вниз по реке. «Кто видел это ужасное зрелище, — пишет один иностранец-очевидец, — тот вспоминает о нем всегда с новым трепетом и молит Бога, чтобы не видеть ничего подобного вторично». Этот пожар поразил страхом даже и самих татар. Среди почти сплошного огня им было не до грабежа. Хан приказал своей орде отойти к Коломенскому селу; осаждать Кремль он не стал, а, захватив огромное число пленных, говорят, более ста тысяч, двинулся обратно, разоряя и грабя все на пути…

Царю прислал он надменную грамоту.

А. Васнецов «Татары идут!» Конец XVI века

«Жгу и пустошу все, — писал он, — за Казань и Астрахань, а всего света богатства применяю к праху… Я пришел на тебя, город твой сжег, хотел венца твоего и головы, но ты не стал против нас, а еще хвалишься, что ты Московский Государь!.. Захочешь с нами в дружбе быть, так отдай нам юрт Астрахань и Казань… Хоть всесветное богатство захочешь дать нам вместо них, не надобно!.. А государства твоего дороги я видел и опознал».

Как ни тяжело было гордому царю, но на этот раз пришлось смириться. В ответной грамоте он даже соглашался уступить хану Астрахань, «только теперь, — прибавлял он, — этому делу скоро статься нельзя: для него должны быть у нас твои послы, а гонцами такого великого дела сделать невозможно; до тех бы пор ты пожаловал, дал срок и земли нашей не воевал».

Но хан, слишком понадеясь на свой успех, не довольствовался обещанной уступкой Астрахани, требовал и Казани. Летом 1572 года он снова поднялся со всей своей ордой на Москву, переправился через Оку с такими же силами, как и в первый раз. Но на берегу Лопасни настиг его воевода князь Михаил Иванович Воротынский с большим русским войском и в нескольких жарких схватках разбил татар. Хан бежал.

Король Речи Посполитой Стефан Баторий

Теперь Иван Васильевич заговорил с ним иным языком. Об уступке Астрахани, конечно, уж и речи быть не могло. Помирившись с ханом и посылая ему, по обычаю, подарки, на этот раз самые ничтожные, царь подсмеивается над похвальбой ханской грамоты. «Поминки тебе послал я легкие, — пишет он хану, — добрых поминков не послал: ты ведь писал, что тебе деньги не надобны, что богатство для тебя равно праху!». В это время в Польше произошло важное событие. Король Сигизмунд Август умер, а с ним угас и род Ягеллонов. В 1569 году, когда Литва неразрывно соединилась с Польшей, установлено было право избирать королей на сеймах. Теперь, когда прекратился королевский дом, некоторые из польских и литовских панов задумали было избрать в короли второго сына московского царя — Феодора. Но царь колебался, медлил, а в это время посол французского короля ловко орудовал в пользу Генриха, брата своего государя, причем не жалел ни золота, ни обещаний. На сейме был избран Генрих. Впрочем, он скоро уехал из Польши, так как со смертью его брата очистился для него французский престол. Снова пришлось литовским и польским сановникам выбирать себе короля.

В эту пору завязались сношения Германии с Москвой. Император Максимилиан, желая посадить на польский престол своего сына, просил Ивана Васильевича помочь этому делу и вместе с тем ходатайствовал у царя за Ливонию. Царь, принимая германских послов во всем величии своем, поразил их своим блеском, роскошью и богатством, а русские послы, приехавшие от царя к императору с грамотой и подарками, удивили его и всех придворных своеобразной пестротой своих богатых одежд. (Сохранилось любопытное современное изображение этого посольства.)

Однако никакой пользы из переговоров этих не извлекла ни Германия, ни Москва: польский престол не достался ни германскому принцу, ни русскому царевичу, — избран был в 1575 году трансильванский воевода — Стефан Баторий.

Между тем царь немедленно начал войну в Прибалтийском крае, лишь только кончилось перемирие. Завязалась война и со Швецией; однако, несмотря на все усилия Магнуса и русских, им не удалось завладеть Ревелем, который был в руках шведов. Зато поход самого царя летом 1577 года был очень удачен: город за городом сдавались ему и его воеводам. Заняв город Вольмар, царь вспомнил, что здесь было писано Курбским его письмо, не утерпел и сам снова написал язвительное послание бывшему своему воеводе.

Оно начинается с прописания всего царского титула, в который уже включены слова: «обладатель земли лифляндской». «Если беззаконий моих, — смиренно пишет царь, — и больше песку морского, то все же надеюсь на милосердие Бога: Он может пучиною милости своей потопить беззакония мои». Затем царь упоминает о победах, дарованных ему Богом, над немцами, Литвой и татарами, снова вспоминает об изменах бояр, которые не слушались его, «сами государились, как хотели», и в конце письма едко подсмеивается над Курбским. «Вы говорили, — пишет царь, — нет (кроме вас) людей на Руси! Некому стоять! Вот теперь вас и нет… Кто же берет крепкие города германские? Сила Животворящего креста города берет… А что писал ты, что мы тебя в дальние города будто в опале посылали, то писал ты это себе в досаду. Мы ныне Божьей волей и дальше твоих дальних городов прошли и ногами наших коней переехали все ваши дороги из Литвы и в Литву, и пешие ходили, и воду во всех тех местах пили… Можно ли теперь говорить, что не везде ноги коня нашего были? И в город Водьмар, где ты хотел успокоиться от всех трудов твоих, и туда на покой тебе Бог нас принес. Ты думал, что здесь укрылся, а мы и тут по воле Божьей догнали. Пришлось тебе и подальше поехать!».

В. Садовников Панорамный вид Ревела

Но торжество царя продолжалось недолго; лишь только он отбыл из Ливонии, как и поляки, и шведы стали одолевать русских. Сильное поражение русским было нанесено близ Вендена. Король Магнус, уже женатый на царской племяннице, передался полякам.

Переговоры, начатые Стефаном Баторием, не привели ни к чему. Царь относился к нему свысока, даже не хотел, по обычаю, называть его в грамотах «братом», а звал «соседом», потому что Стефан стал королем не по происхождению своему и не по воле Божьей, а по «многомятежному человеческому хотению» (по избранию сейма). Ливонию царь по-прежнему называл «своей вотчиной» и уступок никаких не делал.

Стефан Баторий, вступая на престол, между прочим обещал вернуть Литве земли, отнятые у нее Москвой. У него была испытанная, закаленная в боях пехота, венгерская и немецкая, хорошо вооруженная, было много хороших пушек, и потому он рассчитывал на верный успех в борьбе с нестройными и плохо вооруженными полчищами русских. Притом он сам был очень искусным вождем.

Царь думал, что война будет ведена в Ливонии, и послал туда большое войско; но Баторий направил удар в другую сторону и летом 1579 года осадил Полоцк. Полоцк защищался очень упорно более трех недель. Жители усердно помогали воинам, бросались тушить пожары, когда они вспыхивали от неприятельских выстрелов; женщины и старики спускались на веревках и под ядрами доставали воду из Двины; но, несмотря на все упорство защиты, город был наконец взят. Затем после страшной резни Баторий занял крепость Сокол.

1580 год был еще несчастнее для русских. Баторий брал город за городом (Велиж, Усвят, Великие Луки), а с другой стороны шведский полководец Делагарди одерживал верх над русскими в Эстонии.

Царь смирился, понизил свою речь в переговорах с королем, стал говорить миролюбивее. Послам к королю было наказано вести себя покорно: если король не встанет, не ответит на поклон царя, не спросит о его здоровье, то все это оставить без внимания, даже снести брань и всякие обиды, а «самим не задирать и невежливых слов королю не говорить».

Послы предложили королю от имени царя Ливонию, за исключением четырех городов; но король требовал всей Ливонии, сверх того еще уступки Себежа и уплаты 400 тысяч золотых венгерских за военные издержки.

Царь был сильно раздосадован этими новыми требованиями короля, написал ему укорительное письмо. «Мы ищем того, как бы кровь христианскую унять, а ты, — говорилось в письме, — ищешь того, как бы воевать».

Попытки помириться на иных условиях тоже не состоялись.

Баторий выступил в новый поход, а к царю послал дерзкое послание, где называл его фараоном московским, волком и прочим. «Для чего ты к нам не прибыл с войсками своими? — спрашивает между прочим Баторий. — Для чего своих подданных не оборонил? И бедная курица пред ястребом и орлом птенцов своих крыльями покрывает, а ты, орел двуглавый (ибо такова твоя печать), прячешься!.. Если не хочешь крови христианской проливать, — прибавлял Баторий, — так уговоримся о месте и о часе, сядем на коней и сразимся между собой».

К. Брюллов Осада Пскова польским королем Стефаном Баторием в 1581 году

26 августа польские войска взяли крепость Остров и подошли ко Пскову. Здесь и кончились успехи Батория. Псков славился как лучшая русская крепость: стены тут недавно были возобновлены, на них поставлено много хороших пушек, в городе введено сильное войско, во главе которого стояли опытные воеводы, особенно доблестный князь Иван Петрович Шуйский.

О достопамятной обороне Пскова сохранилось подробное сказание («Повесть о псковской осаде»).

Баторий велел укрепиться под стенами города, рыть борозды (траншеи), ставить туры для прикрепления людей и пушек. Защитники Пскова тоже не теряли времени, принялись строить внутренние укрепления… 7 сентября на рассвете неприятель открыл сильную пальбу; из двадцати больших орудий громил городскую стену, стараясь сделать в ней проломы для приступа. На другой день стена в нескольких местах была сбита. Путь в город был открыт, и воеводы Батория, сидевшие в это время за обедом, хвалились, что ужинать будут в Пскове.

А. Орловский Польский всадник в рыцарских латах

Распустив знамена, при звуках труб, пошли поляки, венгры и немцы на приступ. В город по звону осадного колокола не только воины спешили к своим местам, но и все жители, могущие держать оружие в руках, бежали на помощь своим и стали с воинами в самом опасном месте, между развалинами каменной стены и новой деревянной, еще не достроенной. Но, несмотря на ужасный огонь, открытый по неприятелю, он упорно шел вперед, по трупам своих достиг крепости, сломил отчаянное сопротивление и ворвался… Уже на двух башнях (Покровской и Свиной) развевались королевские знамена. Русские изнемогали и все больше и больше подавались под напором врагов. Шуйский, облитый кровью, сошел со своего раненого коня и удерживал отступающих… В это самое время духовенство вынесло из храма образ Богоматери и мощи святого Всеволода-Гавриила и шло в самый пыл битвы. Бойцы при виде своей местной святыни ободрились. Вдруг с ужасным громом и треском взлетела на воздух Свиная башня. Воеводам удалось взорвать ее. Ров наполнился истерзанными телами врагов, овладевших башней. Неприятель оторопел. Русские дружно ударили на врагов и смяли их. Подоспели к месту боя свежие отряды воинов из более отдаленных частей города; враги не выдержали нового напора и побежали… Дольше всех защищались венгры, засевшие в Покровской башне; наконец и их осилили. Жители помогали воинам, приносили воду, убирали раненых, веревками тащили легкие пушки, брошенные неприятелем у стен. Уже поздно ночью вернулись победители в город с огромным числом пленных. Это достопамятное дело происходило 8 сентября.

Пытался всячески Баторий взять Псков: велел делать подкопы, стрелять день и ночь в крепость, пускать каленые ядра, чтобы произвести пожар; написал увещание русским воеводам, обещая им и городу всякие льготы, если сдадутся, и неминуемую гибель в случае упорства. Так как осажденные не хотели иметь никаких сношений с неприятелем, то письмо короля с этим увещанием было пущено в город со стрелой.

Таким же способом псковские воеводы прислали королю свой ответ: — За богатства всего мира не изменим своему крестному целованию. Если Бог за нас, никто не осилит нас! Мы готовы умереть, но не предадим Пскова… Готовься на брань, а чья будет победа — Бог покажет!

Не удались Баторию и подкопы: осажденные вели против них свои мины и резались с неприятелем под землей. Напрасны были и новые приступы. Когда враги подходили к стене, прикрываясь большими щитами от пуль, и старались ломами пробить каменную стену, русские на них лили горящую смолу, шестами с крючьями оттаскивали их от стены.

Вид Пскова. XVI век

Войско Батория, несмотря на то, что числом вдвое превосходило осажденных, совсем упало духом и отчаялось осилить город, даже подгородного Печорского монастыря не удалось ему взять.

Хотя доблестная оборона Пскова несколько и ободрила царя, но все-таки он сильно желал мира. Шведский полководец Делагарди отнимал у русских город за городом, взял Гапсал, Нарву, отнял и старые русские города: Яму (Ямбург) и Копорье.

Тяжела становилась царю война с двумя соседями: Он решился помириться хоть с Польшей; послал посольство в Рим к папе, просил его помочь миру и выражал желание сблизиться с ним и императором на случай войны с турками.

Папа с радостью согласился быть посредником: в Риме все еще не теряли надежды прибрать к рукам русскую православную церковь. В Москву был отправлен папский легат (посол) Антоний Поссевин. Это был очень умный и ловкий человек. Приняли его в Москве с большим почетом; но когда он начал было говорить о делах веры, то царь уклончиво заявил, что прежде всего надо уладить мир.

При посредстве Поссевина переговоры начались в деревне Киверова Гора, у Запольского яма. Русские послы так упорно отстаивали выгоды своего государя, что несколько раз Поссевин выходил из себя: он начинал уже браниться, и даже до того дошло, что одного посла схватил за ворот… С большим трудом было наконец заключено перемирие в январе 1582 года на десять лет. Иоанн уступал Баторию все свои завоевания в Ливонии и Полоцк.

Война со шведами продолжалась еще год. Наконец в мае 1583 года было заключено трехлетнее перемирие на реке Плисе. Швеция удерживала не только всю Эстонию, но и русские города: Яму и Копорье.

Так печально кончились важные замыслы царя овладеть Балтийским побережьем и войти в более близкие сношения с Западом. Велики были силы Москвы; но западное военное искусство еще брало верх над ними.

В это время приходилось царю обратить военную силу на восток, на Приволжский край: там поднялась луговая черемиса.

М. Нестеров Папские послы у Ивана Грозного