§ 3. Экономические преобразования и их итоги. 1992–1998

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Курс на финансовую стабилизацию. Применительно к посткоммунистическим преобразованиям в экономике России часто используют термин «шоковая терапия», хотя ее временные границы понимаются различно. Некоторые связывают «шоковую терапию» лишь с мерами правительства зимы — весны 1992 г., когда либеральный курс проводился в наиболее чистом виде. Другие имеют в виду весь 1992 г., когда реформами руководила команда во главе с Гайдаром. Третьи этот курс связывают с 1992–1998 гг., когда правительство возглавляли соответственно Е. Т. Гайдар, В. С. Черномырдин и С. В. Кириенко. Четвертые считают, что базовые идеи «шокотерапии» не исчезли и из сегодняшней экономической политики. Существует также мнение, что «шоковая терапия» как целостная система определенных мер в нашей стране вообще не применялась. Однако во всех случаях в качестве грани выделяют 1998 г., когда, по утверждению известного экономиста А. В. Улюкаева, «закончился важнейший цикл рыночных реформ в России. Начался новый и очень сложный этап развития страны». Бесспорным же является то, что в 1992–1998 гг. в центре внимания российского руководства стояла проблема финансовой стабилизации, добиться которой предполагалось средствами монетаристской политики.

Путь к финансовой стабилизации лежал через борьбу с инфляцией и сокращение бюджетного дефицита. Из мировой практики было известно, что экономический рост наблюдается в тех случаях, когда годовой уровень инфляции не превышает 40 %, в России же в 1992 г. он составлял 2509 %. В 1993–1998 гг. подавление инфляции осуществлялось высокими темпами: в 1993 г. она равнялась 840 %, в 1994 г. — 215 %, в 1995 г. — 131 %, а в 1996 г. — уже 21 %. Несмотря на столь заметный результат, он мало кем в обществе воспринимался как достижение. Это было связано с ухудшением основных макроэкономических показателей, которое было намного очевиднее. За 1992–1998 гг. российский ВВП сократился почти на 44 % (для сравнения: за годы Великой Отечественной войны — на 24 %), объем промышленного производства — на 56 %, резко снизились масштабы инвестиций. Дефицит бюджета уменьшился с 30 % до 4,8 %, что было достигнуто, однако, за счет отказа государства от важных традиционных обязательств и функций (в медицине, образовании, науке, социальной сфере).

Потребительский рынок был наполнен разнообразными товарами, но эта проблема была решена не в результате развития собственного производства, а за счет увеличения импорта в обмен на топливно-энергетические ресурсы, металлы и другие сырьевые материалы. Если следовать этой тенденции, то только для закупки хлеба за счет экспорта нефти ее добычу необходимо увеличить в 6–8 раз. При открытости экономики в чисто рыночных условиях отечественное производство развивать было просто невыгодно, так как Россия — самая холодная страна мира, здесь выше уровень удельного потребления энергии и, следовательно, — затраты. В то же время добыча топливно-энергетических ресурсов в районах Крайнего Севера и за Уралом ведет и к их удорожанию, по крайней мере, в 1,5–2 раза.

Помимо этого, российский рынок был наполнен товарами не вследствие активизации и расширения их производства, а через элементарное повышение цен. Это привело к колоссальному разрыву между платежеспособным спросом большинства населения и предлагаемой для потребления товарной массой. В 1995 г. 40 % населения, относящегося к бедным, имели душевой доход в 2,5 раза ниже среднего уровня, а 20 % состоятельного населения имели душевой доход в 2,3 раза выше среднего уровня. 22 % населения имели доходы меньше прожиточного минимума. Это говорило о том, что «экономика дефицита» не была ликвидирована, а перешла из одной формы (товарной) в другую (денежную).

Результатом «шокового» характера изменений в 1992–1998 гг. явился отрыв экономической жизни на монетарном, денежно-финансовом уровне от процессов в реальной экономике, уход или даже бегство денег из сферы производства. Это привело к тому, что в 1990-е гг. отечественную экономику охватил глубочайший инвестиционный кризис. Абсолютный уровень инвестиций снизился с 1990 г. на 75 %, а объем инвестиций производственного назначения — на 80 %. Многие предприятия были лишены возможности обновлять свою техническую базу. При общем сокращении вложений в производственный сектор повысился удельный вес инвестиций в топливно-энергетический комплекс, металлургию, транспорт, связь. Доля вложений в обрабатывающие отрасли сократилась. Наметилась тенденция опережающего развития энергосырьевых отраслей, нефтегазовой промышленности, черной и цветной металлургии, лесозаготовительного производства, ориентированных на экспорт. Все это вело к тяжелым последствиям для российской экономики. Снижалась конкурентоспособность отечественных товаров не только на мировом, но и на внутреннем рынке, росло число аварий, расходы на ремонт изношенного оборудования, сузились возможности экономического роста, особенно в наукоемких отраслях, уменьшился спрос на строительно-монтажные работы и научно-техническую продукцию. Складывалась угрожающая ситуация, когда неизбежно масштабное и быстрое сокращение устаревшего производственного оборудования не сопровождалось его заменой новым.

Причины кризиса инвестиций носили комплексный характер. Основная была связана с тем, что государство из этой сферы фактически ушло, а новые субъекты инвестирования были либо экономически слабы, либо до конца не сформировались, либо не имели достаточных стимулов для вложений в реальный сектор. Этот уход был бы оправдан при условии восстановления государством обрушенного в ходе реформы уровня производства. Приватизированным предприятиям не всегда хватало средств даже для обслуживания текущих производственных нужд, многие оставались нерентабельными (в 1996 г. 40 % предприятий по-прежнему были убыточными). Нехватка денежно-кредитных ресурсов приводила даже к воспроизводству бартерных отношений, введению заменителей, суррогатов денег. Сложные процессы становления переживали инвестиционные фонды, страховые компании и другие институты, обычно аккумулирующие в условиях рынка финансовые ресурсы населения и ориентированные на их приумножение.

Не были прямо заинтересованы в финансировании промышленности и коммерческие банки, которые в 1992–1998 гг. вели себя вполне «по-рыночному». В это время государство прибегало к заимствованию средств у банков под очень высокий процент. По уровню доходности и степени риска финансовые рынки выглядели намного предпочтительнее реального сектора. В отдельные периоды вложения в государственные ценные бумаги обеспечивали инвесторам стабильную доходность на уровне 80—100 и более процентов годовых. Это создавало неблагоприятную для капиталовложений конъюнктуру, которая предъявляла предельно высокие требования к эффективности предпринимательских проектов. Чтобы быть сопоставимой с финансовым сектором, норма прибыли на вложенный капитал должна была составлять как минимум 50–80 % годовых, чего отечественные предприятия обеспечить практически не могли. Таким образом, сформировалась хозяйственная модель, которую называют спекулятивной экономикой.

Взятые в совокупности, все эти факторы обусловили депрессивное состояние реального сектора российской экономики 1992–1998 гг. Главным фактором углубления кризиса было состояние российского бюджета. Правительство жестко придерживалось курса на сокращение государственных расходов, которые тем не менее составляли около 45 % ВВП. В то же время через всю финансовую систему удавалось мобилизовать намного меньше средств — в среднем 32–33 % ВВП. Бюджетный дефицит воспроизводился из года в год, составляя около 7 %. Это было связано с сокращением финансовой базы в результате падения объема ВВП, широко распространившейся практикой неплатежей в бюджет, плохой собираемостью налогов, сокрытием значительной части доходов от налогообложения. Государство было вынуждено постоянно заимствовать средства для покрытия дефицита государственного бюджета. В России дефицит покрывался: облигациями федеральных займов (ОФЗ) — 25–40 %; кредитами международных финансовых организаций — до 25 %; кредитами зарубежных коммерческих банков и фирм — 10 %; кредитами иностранных правительств — свыше 5 %; государственными краткосрочными обязательствами (ГКО) — 25 %. В 1990-е гг. государственный долг превратился в одну из центральных экономических проблем России. Стремительно увеличивался внутренний государственный долг: к середине 1998 г. он превысил 25 % ВВП. Соответственно возрастали бюджетные расходы по его обслуживанию, достигшие почти 4 % ВВП. Не менее опасным было и нарастание внешнего государственного долга, к началу 1998 г. превысившего 20 % ВВП. К унаследованным Россией от СССР 105 млрд долл, (большая часть заимствований приходится на горбачевский период) прибавились более 50 млрд новых, и в 1998 г. сумма внешнего долга превысила 156 млрд долл. По этому показателю Россия переместилась с 12-го на первое место в мире. Она в течение нескольких лет вела переговоры о реструктуризации долгов. В результате для нашей страны реструктуризация означала не их списание, а лишь отсрочку возврата основной суммы с уплатой процентов. С 2000 г. Россия должна была ежегодно выплачивать по внешнему долгу свыше 10 млрд долл.

Реформирующие свою экономику государства часто пользуются техническими кредитами, которые берутся на длительный срок для реализации конкретных промышленных и прочих проектов. Россия прибегала к потребительским кредитам, шедшим преимущественно на удовлетворение текущих потребностей в экономике и социальной сфере. При этом материализация кредитов осуществлялась за счет приобретаемых за рубежом потребительских товаров. В этом случае фактически происходило кредитование производства страны-кредитора.

Однако основной проблемой государственного долга России являлась не его величина, хотя она была огромна, а его срочность (большая доля «коротких», до одного года, долгов) и «дороговизна», высокая стоимость его обслуживания. В результате все большая доля новых заимствований тратилась на выплаты процентов по старым долгам, а доля средств, шедших на финансирование собственно бюджетного дефицита, т. е. на внутренние нужды, сокращалась. Если в 1996 г. расходы по обслуживанию государственного долга составили 12,8 % от общего объема расходов федерального бюджета, то в 1998 г. аналогичные выплаты должны были составить почти 33 %! Это была критическая точка, после которой хронический кризис российской финансовой системы перешел в острейший. 17 августа 1998 г. правительство пошло на ряд чрезвычайных мер, в числе которых была девальвация рубля: его стоимость по отношению к доллару снизилась втрое; а уровень инфляции «прыгнул» с 11 % в 1997 г. до 84,4 % к концу 1998 г.

Важнейшими социально-экономическими последствиями кризиса 17 августа стали: масштабное свертывание деятельности в наиболее рыночно продвинутых секторах экономики, заметное увеличение безработицы, подрыв позиций среднего класса, быстрый рост потребительских цен, существенное сокращение реальных доходов и снижение уровня жизни населения, снижение доверия к банкам и российской национальной валюте. Кризис продемонстрировал не только неэффективность проводившегося с 1992 г. курса реформирования, но и нанес мощный удар по профессиональному и политическому авторитету тех, кто за ним стоял.

Форсированная приватизация государственной собственности. Приватизация государственной собственности в России — одно из наиболее сложных и дискуссионных направлений экономической политики 1992–1998 гг. Логика инициаторов избранного в этой сфере курса изложена в книге «Приватизация по-российски», вышедшей в 1999 г. под редакцией А. Б. Чубайса. К работе следует относиться как к документу, в котором обозначены основные проблемы и наиболее спорные моменты.

В результате сложных политических, экономических и идеологических процессов перестроечного времени в 1990 г. в СССР была легализована частная собственность. Осознание необходимости демонополизации, создания конкурентной среды как обязательного условия вывода страны из кризиса и экономического роста привело к тому, что в наиболее известных программах перехода к рынку (план Л. И. Абалкина, программа «500 дней» Г. А. Явлинского) приватизация уже фигурировала в качестве одного из главных элементов структурной реформы экономики. С конца 1990 г. в комитете по экономической реформе ВС РСФСР началась проработка возможных вариантов приватизации. Весной 1991 г. в России был создан Государственный комитет по управлению имуществом, который также занимался этой проблематикой. 3 июля 1991 г. ВС РСФСР принял закон о приватизации. Однако политические перипетии в СССР в июле — октябре 1991 г. заблокировали возможность проведения какой-либо целенаправленной экономической политики, в том числе и в сфере приватизации.

Провозглашение Россией курса на самостоятельное проведение рыночных преобразований на V съезде народных депутатов (октябрь 1991 г.) в качественно новой политической и экономической ситуации, создание «правительства реформ» под фактическим премьерством Е. Г. Гайдара сопровождалось существенной корректировкой представлений о приоритетах и форме осуществления необходимых мероприятий. Заниматься приватизацией в правительстве было поручено А. Б. Чубайсу, который в ноябре 1991 г. возглавил комитет. Вместе с ним в него пришли М. М. Бойко, Д. М. Васильев, А. М. Евстафьев, А. М. Казаков, А. М. Кох и др. Активное участие в создании правовой базы приватизации приняли приглашенные правительством американские эксперты.

Новая «команда» активно занялась подготовкой изменения отношений собственности в контексте намеченных на 1992 г. радикальных экономических перемен. При этом реформаторы исходили из своего видения обстановки, сложившейся в этой сфере к концу 1991 г. Во-первых, по их мнению, процесс «стихийной приватизации» уже шел полным ходом, происходило неконтролируемое растаскивание государственного имущества. Во-вторых, государство было разрушено и не способно влиять на то, что происходило в этой сфере. В-третьих, тяжелейшее состояние российской экономики требовало срочного принятия нестандартных мер, которые не встретят широкой социальной и политической поддержки. Все это было отягощено отсутствием проработанной нормативно-правовой базы приватизации, необходимых организационных структур и подготовленных кадров.

В таких условиях прогнозировать экономическую эффективность приватизации представлялось затруднительным, главной считалась задача «запустить процесс». Поэтому перевод государственной собственности в частные руки должен производиться не «штучно», а приобрести массовый характер: предстояло «разгосударствить» более 240 тыс. хозяйственных объектов. Нехватка средств, инфляционное сгорание сбережений делали невозможным полноценный «выкуп» общественного имущества, что обусловливало его распродажу по символическим, явно заниженным ценам. Требовалась срочная разработка правовой основы приватизации, осуществить которую предстояло «правительству реформаторов» при согласовании с Верховным Советом и, что особенно важно, активно используя ресурс огромных правовых полномочий президента.

Уход государства из сферы управления экономикой аксиоматически считался условием ее подъема в будущем. Однако появление «эффективного собственника», «стратегического инвестора» мыслилось как результат вначале денационализации, а затем уже рыночного перераспределения бывшей «общенародной» собственности. От скорости и интенсивности этого процесса зависело приближение времени экономического роста. Поэтому, как считают некоторые исследователи, курс на «перманентную приватизацию» рассматривался и как часть рыночной переделки экономики страны, и как способ изменения менталитета ее населения.

Новая идеология приватизации нашла отражение в двух документах конца декабря 1991 г., определивших ее задачи на ближайший период. Ими были указ президента «Об ускорении приватизации государственных и муниципальных предприятий» и «Основные положения программы приватизации государственных и муниципальных предприятий на 1992 год», одобренные Президиумом ВС. Отвечать за реализацию программы должен был Госкомитет по управлению имуществом. Он издавал собственные распоряжения и готовил относящиеся к приватизации постановления правительства. Для минимизации возможных злоупотреблений было решено разделить функции подготовки объектов к приватизации и их продажи. Реализацией первой должен был заниматься сам комитет, а для продажи был создан Российский фонд федерального имущества. Аналогичные структуры создавались в регионах.

В первой половине 1992 г. набирала темпы «малая приватизация», однако в центре внимания политиков находилось обсуждение поправок к ранее принятому закону о приватизации. Эти поправки должны были определить рамочные условия «большой приватизации» — массовой приватизации средних и крупных предприятий самых различных отраслей промышленности. 11 июня 1992 г. такой закон Верховным Советом был принят.

14 августа 1992 г. был опубликован указ президента, предопределивший начало и содержание первого, «ваучерного» этапа приватизации, продлившегося 22 месяца, до 1 июля 1994 г. Ваучерная, или чековая, модель приватизации предусматривала преобразование крупных и средних государственных предприятий в акционерные общества с их последующей передачей непосредственно гражданам, среди которых работники трудового коллектива приватизируемого предприятия получали льготы. Для участия населения в приобретении акций вводились приватизационные чеки — ваучеры, которые должны были символизировать равенство стартовых условий для всех участников приватизации.

Балансовая стоимость производственных фондов России к концу 1991 г. оценивалась в сумму 1 трл 260,5 млрд руб. Она была разделена на численность населения страны — 148,7 млн человек, что дало цифру в 8 476 руб. Для удобства она была округлена до 10 тыс., что и было определено как доля собственности каждого гражданина России в ее имуществе. В сентябре 1992 г. в отделениях Сбербанка началась выдача ваучеров населению, которая была в основном завершена к весне 1993 г. Всего граждане России получили 146 064 млн ваучеров. В связи с ростом инфляции стоимость ваучера катастрофически падала: если в конце 1991 г. 10 тыс. руб. составляли примерно половину стоимости автомобиля (типа «Жигулей»), то в конце 1993 г. это была цена 3–4 бутылок водки.

Полученные ваучеры населению предстояло обменять на акции предприятий, что означало бы юридическое вхождение в права собственника. Однако поскольку далеко не все были готовы вникнуть в тонкости приватизационного процесса, то в стране началось создание чековых инвестиционных фондов, которых к весне 1994 г. было уже около 650, многие из них получили широкую рекламу. Задача этих фондов состояла в аккумулировании значительных пакетов ваучеров населения с целью их дальнейшего вложения в акции наиболее рентабельных предприятий и, следовательно, получения максимального дохода. Отсутствие же контроля со стороны государства, неквалифицированное, а то и просто полууголовное руководство фондами привело к тому, что большая их часть «умерла», обесценив десятки миллионов ваучеров и сформировав у рядовых граждан негативное представление о приватизации.

В целом же судьба ваучеров была такова. 25 % чеков ушло в чековые фонды. 25 % ваучеров было продано, с ними расстались преимущественно люди, относившиеся к приватизации скептически. Эти чеки перешли в руки физических, а также юридических лиц, которые реально участвовали в чековых аукционах и вкладывали ваучеры более или менее эффективно. Оставшиеся примерно 50 % чеков были вложены членами трудовых коллективов и их родственниками в акции предприятий, на которых они работали.

Решения о закреплении акций в федеральной собственности или их продаже (полной или частичной) принимали правительство и госкомитет управления имуществом, они же определяли и сроки сделок. В приватизации участвовали все граждане России, но работники приватизируемых предприятий получали преимущества. Всего было три группы льгот.

В первом варианте именные привилегированные не голосующие акции (25 % уставного капитала предприятия) передавались членам трудового коллектива. Еще 10 %, но уже обыкновенных акций, работники могли купить на льготных основаниях. 5 % акций имела право приобрести администрация предприятия.

Во втором варианте все члены трудового коллектива могли приобрести обыкновенные голосующие акции, составляющие до 51 % капитала. В этом случае не было безвозмездной передачи и льготной продажи акций, но работникам предприятия было предоставлено право участвовать в закрытой подписке на его акции.

В третьем варианте группа работников предприятия (чаще включавшая его высших управленцев) при выполнении определенных обязательств перед коллективом, а также государственными органами, получала право на приобретение 20 % обыкновенных акций. Кроме этого, все работавшие на предприятии (и администрация, и другие сотрудники) могли на льготных основаниях приобрести еще 20 % обыкновенных акций.

Выбор льгот приватизации по второму и третьему вариантам осуществлялся на основании решения трудового коллектива, если за него высказалось не менее 2/3 общего числа работников. При отсутствии согласованного решения льготы предоставлялись по первому варианту. Помимо перечисленных, одним из способов российской приватизации была аренда с правом выкупа.

По оценкам Госкомитета по управлению имуществом к весне 1994 г. доля в капитале внутренних акционеров составила 60–65 %, внешних — 18–22 %, государства — до 17 %. Это свидетельствовало о том, что сформировалась достаточно размытая структура собственности, не предоставлявшая явных преимуществ контроля ни одной группе акционеров.

К 1 июля 1994 г. было разгосударствлено 70 % промышленных предприятий, а доля государственной собственности в общем объеме стоимости имущества сократилась до 35 %.

В обобщающей работе «Экономика переходного периода», изданной в 1998 г. под редакцией Е. Т. Гайдара, так оценивается чековая модель приватизации: «Достаточно наивно оценивать итоги реализации этой модели по тем формальным целям, которые были записаны в программах приватизации. Реальная цель была лишь одна: временное массовое распределение и закрепление формальных прав частной собственности… при минимуме социальных конфликтов в расчете на следующие трансакции в пользу эффективных собственников».

9 декабря 1994 г. Государственная дума приняла постановление, в котором признала итоги первого этапа приватизации неудовлетворительными. Ее негативное восприятие было обусловлено расхождением между публично декларированными принципами, целями, задачами и теми непосредственными результатами приватизации, с которыми столкнулось большинство граждан. Позднее сами «приватизаторы» отличия от «эталонной» модели связывали с сопротивлением проводимому курсу, в ходе реализации которого многочисленные нарушения закона стали неизбежной платой за то, чтобы радикальное перераспределение собственности состоялось в принципе. Противоречия первого этапа нашли в документе, подготовленном для главы правительства В. П. Полевановым, на короткое время после А. Б. Чубайса (конец 1994 — начало 1995 г.) в ранге вице-премьера возглавившим Госкомитет по управлению имуществом и попытавшимся проанализировать доставшееся ему наследство.

В документе отмечалось, что программа приватизации намечала семь главных целей. Первая — формирование слоя частных собственников, способствующих созданию социально ориентированной рыночной экономики. Полеванов констатировал, что формально 40 млн человек стали акционерами, на деле же распоряжается и владеет собственностью незначительная часть населения. Вторая цель программы — повышение эффективности деятельности предприятий путем их приватизации — также оказалась невыполненной. Не была реализована и третья цель — социальная защита населения и развитие объектов социальной инфраструктуры за счет средств, поступивших от приватизации. Четвертая цель — содействие процессу стабилизации финансового положения страны — также оказалась лишь продекларированной. Движение к пятой цели — создание конкурентной среды и содействие демонополизации — также вызвало большие нарекания, так как стремление к демонополизации любой ценой способствовало разрыву технологических цепочек и спаду промышленного производства. Оказалась иллюзорной и надежда на реализацию шестой цели — привлечение иностранных инвестиций: они, во-первых, даже сократились, а во-вторых, направлялись преимущественно в добывающие отрасли. Седьмая цель предусматривала создание условий и организационных структур для расширения масштаба приватизации. Для ее реализации по всей стране была создана система органов Госкомитета по управлению имуществом, Российского фонда федерального имущества, Федерального агентства по банкротству, сеть чековых инвестиционных фондов.

Таким образом, из семи целей приватизации полностью была реализована седьмая, формально — первая и практически провалены пять. Отрицательным следствием избранной модели разгосударствления явился колоссальный рост преступности, связанной с приватизацией. Полеванов также полагал, что преобразования способствовали подрыву национальной безопасности, что проявилось в трех сферах. В сфере экономической — произошло крупнейшее в России разбазаривание государственной собственности, что явилось одним из источников кризиса и будущих конфликтов, направленных на ее передел. В социально-политической сфере — недовольство граждан властью, устойчивое убеждение большинства населения, что его не столько наделили собственностью, сколько ее экспроприировали, лишив и без того скудных социальных гарантий. В оборонной сфере — скрытая интервенция иностранного капитала в отрасли ВПК с целью его ослабления.

Полеванов предлагал воздержаться от форсированного проведения второго этапа приватизации, выявить и устранить очевидные просчеты, усилить внимание к управлению государственным имуществом и государственными пакетами акций, отстранить от управления приватизацией тех людей, которые несут ответственность за ошибки первого этапа.

Доклад Полеванова получил определенное распространение и понимание в политической и научной среде, однако в правящей элите был встречен без энтузиазма. Вскоре он был отправлен в отставку, а на его место был назначен С. Г. Беляев — человек из «команды Чубайса», и курс на приватизацию с многочисленными «компромиссами» и «учетом российской специфики» был продолжен.

22 июля 1994 г. был издан указ президента, утвердивший «Основные положения государственной программы приватизации государственных и муниципальных предприятий после 1 июля 1994 года». Указ положил начало второму, «денежному» этапу приватизации, который продолжается и поныне. С этого времени предприятия или пакеты их акций стали передаваться исключительно за деньги. Приватизация имущества осуществлялась через проведение денежных, специализированных аукционов, коммерческих и инвестиционных конкурсов, по закрытой подписке. Интенсивно развивался фондовый рынок, складывалась система институциональных инвесторов и оформление социального слоя, обладающего правами собственника.

Несмотря на заявления руководителей Комитета о начале после июня 1994 г. «инвестиционной эры» в российской приватизации, ситуация оказалась намного сложнее. В 1994–1997 гг. правительство использовало приватизацию преимущественно как средство получения бюджетных доходов. Это было во многом обусловлено конъюнктурными политическими мотивами: в 1995 г. проходили парламентские, а в 1996 г. — президентские выборы, и выполнение обязательств перед «бюджетниками» становилось одним из важных условий сохранения сложившегося политического режима. Помимо продажи, получили распространение и различные «нестандартные» методы приватизации: «залоговые аукционы», передача федеральных акций регионам в качестве покрытия федерального долга, конвертация долгов в ценные бумаги и др. Особенно широкий общественный резонанс получили «залоговые аукционы».

Во второй половине 1995 г. правительство заимствовало у ряда банков деньги, отдав им в залоговое управление по конкурсу на год большие пакеты акций крупнейших объектов государственной собственности (всего 21 предприятие). Это принесло в бюджет 5,1 трлн руб., однако всем было ясно, что средства в казне для выкупа акций во второй половине 1996 г. едва ли найдутся. Как отмечают экономисты гайдаровского круга, это была фактически неконкурентная продажа пакета акций заинтересованным банкам (среди победителей доминировали два крупнейших — «ОНЭКСИМ» и «МЕНАТЕП»). Легитимность этих сделок уже тогда многими ставилась под сомнение, но в ходе судебных разбирательств 1996–1997 гг. их правомерность удалось отстоять. Однако это признание, по мнению специалистов, свидетельствовало не о «чистоте» проделанных операций, а прежде всего о неполноте и несовершенстве нормативной базы приватизации. Не меньше вопросов вызывала и «экономическая эффективность» осуществленных продаж: после президентских выборов 1996 г. цены на их акции выросли в 5—10 раз. Фактически было создано несколько промышленно-финансовых империй.

Некоторые авторы с 1997 г. выделяют и третий этап приватизации (после «чекового» и «денежного»), считая его специфической чертой отказ от фискальной направленности, переход от массовой приватизации к индивидуальным проектам с акцентом на эффективное использование приватизированного имущества. Начало этапа связывают с новым Федеральным законом «О приватизации государственного имущества и об основах приватизации муниципального имущества в Российской Федерации» (21 июля 1997 г.). Не все экономисты считают возможным выделять третий этап приватизации, поскольку изменения в экономической политике середины 1997 г. не носили качественного характера. Действительно, отныне правительством и органами Госкомитета по управлению имуществом ежегодно составлялись списки выставляемых на продажу предприятий, что позволяло сделать приватизацию «штучной». Теперь цена «имущественного комплекса» определялась не только его уставным капиталом и балансовой оценкой, но и рыночной стоимостью. Все это позволяло продать объект гораздо дороже.

«Модельной» была сделка по приватизации «Связьинвеста», компании — монополиста в сфере коммуникаций. В июле 1997 г. 25 % акций компании было продано за 1875 млн долларов — сумму, почти вдвое превышавшую ту, которую правительство получило во всех «залоговых аукционах» второй половины 1995 г. Руководители Комитета заговорили о начале «приватизации нового типа», когда собственность передается в результате действительной конкуренции между претендентами. Цель же приватизации, по сути, не изменилась: увеличение финансовых поступлений для покрытия текущих нужд бюджета. И действительно, 1997 год был первым годом в истории проведения «денежной приватизации», который увенчался успехом с точки зрения выполнения бюджетного задания без схем типа «залоговых аукционов».

В результате проведенных преобразований в России к концу 1990-х гг. произошли радикальные изменения в структуре собственности. В 1998 г. к государственной (федеральной, муниципальной) собственности относилось 12,5 % предприятий, к частной — 73,1 %, в собственности общественных организаций находилось 5,7 %, к смешанной принадлежало 8,7 % хозяйственных объектов. В 1998 г. негосударственный сектор произвел свыше 2/3 ВВП, доля государства в акционерном капитале большинства предприятий перестала играть ключевую роль. Российскую экономику отличает более высокая, чем в развитых макросистемах, концентрация собственности, где крупным считается пакет в 5—10 % акций. В нашей стране внешний акционер, являющийся крупнейшим владельцем акций, обладает в среднем пакетом в 26–35 %. Причем размер минимального пакета акций для крупного акционера не является обратно пропорциональным размеру хозяйственного объекта; наоборот, на сверхкрупных предприятиях концентрация собственности выше.

Приватизация в России к концу 1990-х гг. не привела к возникновению рациональной системы корпоративного управления, не сделала поведение предприятий рыночным. Это было связано с тем, что при ее проведении государство одновременно не стимулировало производственные и инновационные процессы на предприятиях, явно отставало с разработкой комплексной, действительно эффективной экономической политики, направленной не просто на раздел собственности, но сконцентрированной на создании по-настоящему конкурентной среды для производства товаров и услуг.

Подводя итоги политики приватизации в 1992–1998 гг., следует отметить, что она рассматривалась как важнейшая часть процесса системной трансформации, предполагавшей утверждение рынка, либеральной демократии и открытости внешнему миру. При этом инициаторы курса исходили из неподготовленности большинства населения к решительному движению в этом направлении. Они тем не менее считали допустимым осуществить намеченные реформы «сверху», используя имеющийся властный ресурс. А это было возможно только при поддержке того политического режима, который был готов реализовать именно этот вариант преобразований. Поэтому на первых этапах экономическая политика была во многом подчинена задаче сохранения и упрочения сложившейся к началу 1992 г. системы властных отношений.

Для того чтобы придать процессу изменения отношений собственности необратимый характер, его осуществляли директивно (спускали из центра жесткие планы и добивались их выполнения), в сжатые сроки, принимая как неизбежное зло многочисленные отступления от несовершенного законодательства. В результате были минимизированы масштабы государственной собственности, произошло ее перераспределение, концентрация в руках ограниченного круга новых владельцев. Было трудно говорить о позитивных итогах ухода государства из сферы регулирования экономики, негативно оценивался уровень социальной защищенности населения. Всем было очевидно, что пока не удалось создать экономический и правовой механизм эффективного использования новых отношений собственности в целях роста отечественного производства и повышения благосостояния больших групп российского общества. Сторонники избранного курса объясняют это незавершенностью качественного изменения отношений собственности, полагая, что переход имущества от формального владения к эффективному использованию займет определенный исторический период.

Криминализация экономической жизни. Рыночные преобразования в России привели к росту преступности, породили качественные перемены в структуре экономики и общества. Происходящее в России в 1990-х гг. С. С. Говорухин назвал «великой криминальной революцией». По выражению Г. А. Явлинского, страна стала «криминальной олигархией с монополистическим государством», В. С. Черномырдин говорил о «тотальной криминализации российского общества».

В публицистике и научной литературе часто пишут о «коррумпированности власти», отражающей сращивание власти и криминала. Многие признают усиление влияния преступности на развитие экономики и общества, беспрецедентность масштабов взаимодействия госчиновников и криминальных группировок, Это, в частности, нашло отражение в появлении нового смысла известного слова «крыша». Под «крышами» понимают неформальные (чаще всего преступные) объединения, захватившие и успешно выполняющие функции, которые должно выполнять государство, но в силу своей слабости выполнять не в состоянии. Речь идет, прежде всего, о сборе налогов, обеспечении безопасности граждан и предприятий, о выполнении принятых законов.

«Крыша» может выступать как параллельная власть, сосуществующая с легальной, например, с властью владельцев контрольных пакетов акций предприятий. Однако методы действия «крыш» преимущественно криминальны: шантаж, запугивания, убийства тех собственников и управленцев, которые нарушают определенные «условия» и «обязательства». «Крыша» может возбуждать судебные дела с участием подставных лиц для сокрытия истинных заказчиков убийств, оказывать давление (в разных формах) на работников правоохранительных органов с целью недопущения раскрытия преступлений. И, как пишут, чем крупнее бизнес, тем более мощной должна быть охраняющая его «крыша». С легкой руки бывшего министра финансов России А. Я. Лившица в обиход политиков и бизнесменов вошла фраза: «Надо делиться». Не меньшее распространение получил связанный с «дележом» неформальный термин «наезжать».

Следствием стремительного перехода к рынку является криминализация социальной структуры российского общества, что связано со значительным ростом численности «групп риска», которые появились в начале 1990-х гг. Это обнищавшие слои населения, определенная часть безработных и не полностью занятых, «социальное дно» — нищие, бомжи, бывшие заключенные, беспризорные и т. п., некоторые группы беженцев из «горячих точек» на территории бывшего СССР, неустроенные лица, демобилизованные из армии и находящиеся в состоянии «поствоенного шока». Все эти группы способны репродуцировать криминогенное поведение и асоциальную мораль, выходящие за пределы собственно перечисленных слоев.

1991–1992 гг. ознаменованы всплеском преступности, рост которой продолжался и в последующем. Так, в 1992 г. увеличение числа правонарушений составило более 70 % в сравнении с предыдущим годом. Росли «традиционные» виды преступности: кражи имущества, хищения государственной собственности, хулиганство, бандитизм, убийства на бытовой почве, изнасилования и др. Появились и такие почти не известные ранее в стране преступления, как политический терроризм, захват заложников с целью выкупа, заказные убийства, связанные прежде всего с предпринимательской деятельностью. К 1995 г. в стране совершалось более тысячи заказных убийств в год. Резко росли обороты наркобизнеса, которые, по оценкам МВД, в 1992 г. достигли 2 млрд долларов в год и увеличивались ежегодно на один миллиард. Широкий размах приобрела торговля оружием.

Если в 1991 г. в России действовало не менее трех тысяч организованных преступных групп, то на конец 1994 г. сообщалось о пяти с половиной, а на конец 1995 г. — уже о шести с половиной тысячах таких «объединений». Около 50 из них имели «отделения» по всей стране. В распоряжении этих организаций «под ружьем» находились группы хорошо подготовленных боевиков. Около тысячи группировок были организованы по этническому принципу: азербайджанская, грузинская, чеченская, таджикская, армянская, осетинская и др. О точной численности «бойцов» преступного мира судить трудно; в печати встречались упоминания о десятках и даже о сотнях тысяч. В российских тюрьмах и лагерях в 1990-е гг. постоянно находилось около миллиона людей, приговоренных к разным срокам за различные преступления, мест для вновь осужденных не хватало.

В прессе часто публиковались материалы, авторы которых били тревогу по поводу масштабов криминальной деятельности в различных отраслях экономики (например, в автомобилестроении, в алюминиевой промышленности), а также в регионах России. Так, в Красноярском крае, по свидетельству газеты «Известия», «в 1994 г. действовало полторы сотни бандитских группировок, объединенных в пять сообществ. В каждом по 2–2,5 тыс. человек. Они контролируют все банки, рынки, 90 % коммерческих и 40 % государственных структур. Город разделен на 8 секторов. Но это не просто шайки рэкетиров. Ныне хорошо организованные группы вторглись в область экономики. Красноярский союз товаропроизводителей должен был объявить край «зоной, неблагоприятной для развития экономики». Из-за тотальной криминализации, вездесущего рэкета свертывается производство, сокращаются рабочие места. Сопротивление подавляется жестоко. За декаду убрали пять гендиректоров и президентов компаний… Некогда подпольные «малины» снимают оборудованные компьютерами офисы, набирают штаты клерков и отнюдь не шарахаются от человека в милицейской форме. Реальной силой обладают сегодня именно лидеры откровенно бандитских и полукриминальных групп, что свидетельствует как о силе криминального сообщества, так и о немощи официальных властей».

Рост преступности и криминальных группировок привел к появлению таких новых профессий, как частный телохранитель, частный детектив, которые обычно объединялись в рамках частных охранных структур и агентств, число которых также росло. К защите частного предпринимательства и бизнесменов привлекались и высококвалифицированные кадры, ранее работавшие в правоохранительной системе, но оказавшиеся невостребованными государством в новых условиях. Масштабы деятельности «криминалитета» диктовали необходимость адекватных ответных мер, значительного увеличения частных ассигнований на эту сферу (создание служб безопасности, приобретение спецтехники и т. п.), что приводило к «ползучей» милитаризации общества в целом. При этом до 10 % частных охранных фирм действовало без лицензий, порой понятие «защита» трактовалось достаточно широко.

С криминализацией экономической жизни связана и ее теневизация, хотя второй процесс шире первого. Теневая, «неофициальная» экономика включает некриминальные виды предпринимательской деятельности, находящиеся вне системы государственного учета и регулирования и, как правило, вне сферы выполнения официальных налоговых обязательств. С криминальной ее роднит избирательное отношение к существующему законодательству, вовлеченность в «неформальные» контакты с представителями госаппарата, а также занятие некоторыми видами бизнеса (например, в 1992–1995 гг. государство контролировало лишь 1/3 производства алкогольной продукции, приносившего очень высокую прибыль). От криминальной экономической деятельности теневую отличает то, что это — преимущественно социально необходимая и полезная активность, легализации которой в современной России препятствуют некоторые политические, экономические, правовые и другие факторы. Причина масштабной теневизации хозяйственной жизни заключается в том, что на смену административному регулированию экономики, существовавшему 75 лет, пришло если не полное отсутствие государственного управления, то его явная недостаточность. Как отмечал известный экономист Е. Ф. Сабуров, «государственное управление экономикой исчезло, а какое-либо иное не возникло». Начало перехода к рынку не сопровождалось созданием адекватных ему новых институтов, новых форм государственного регулирования. Между тем и отечественные, и зарубежные исследователи ныне признают исключительную роль государства в обеспечении условий функционирования именно «свободной», рыночной экономики. В работе по истории развития капиталистического хозяйства в Европе отмечается, что «правительства предоставляли правовые механизмы, обеспечивавшие возврат кредитов и выполнение соглашений; они решительно определяли и защищали права собственности, без которых невозможны инвестиции и торговля; они создавали правовые нормы, отвечавшие потребностям предприятий; они субсидировали сооружение каналов, железных и шоссейных дорог; разумно или ошибочно, но они защищали с помощью тарифов и квот национальную промышленность от иностранной конкуренции. Некоторые достижения правительств, такие, как бесплатное обязательное образование и транспортные системы, просто изумительны» («Как Запад стал богатым?» Новосибирск, 1995). По мнению многих российских экономистов, эти универсальные для всех демократических обществ и рыночной экономики задачи наше государство в 1990-е гг. решало недостаточно эффективно, связывая это прежде всего с неудовлетворительным состоянием налоговой, денежно-кредитной и банковской систем, налоговой службы страны. Некоторые авторы оценивают ситуацию еще жестче. Известный социолог Р. В. Рывкина полагает, что «государство оказалось фактором не институционального порядка, а дезорганизации работы всех функциональных институтов российской экономики на этапе ее перехода к рынку».

Теневизация экономических отношений была обусловлена и той политической нестабильностью, которая сопровождала реформы с самого начала. Многочисленные политические кампании — преодоление последствий «путча», противостояние Президента и Верховного Совета, борьба за новую Конституцию, выборные кампании, — все это отвлекало от решения сложных экономических проблем, отодвигало их на второй план. При этом часто доминировала не борьба против свергнутых классов, а противостояние политических группировок. Эксперты выделяли четыре группы политических факторов, воспроизводивших в 1990-е гг. угрозу распада государства и дестабилизировавших экономическую жизнь. Они определялись характером взаимодействия: 1) законодательной и исполнительной власти, 2) центральных и местных органов власти, 3) взаимоотношений России с бывшими союзными республиками, 4) взаимоотношений между регионами России.

Политическая нестабильность провоцировала то, что стали называть «правовым беспределом», когда многие законы не действовали, а граждане (как руководящие работники, так и исполнители) часто считали необязательным связывать себя правовыми рамками. Отсутствие необходимых и несовершенство имевшихся актов также ограничивали возможности полнокровной и эффективной работы судебной системы и института прокурорского надзора. Все это делало проблематичным здоровое развитие экономики и обрекало ее на уход в «тень». Много внимания в литературе обращают на проблемы охраны безопасности граждан в 1990-е гг., что связано с изменениями, происходившими в это время с милицейскими службами.

Особую роль в теневизации экономики отводят действовавшей в России в 1990-е гг. налоговой системе. Можно встретить ее определение как «несовершенной», «порочной», «полностью неадекватной реальным условиям в стране», «основным препятствием для развития предприятий, привлечения как национальных, так и иностранных инвестиций». Указывают, во-первых, на высокий уровень налоговых ставок, делающий затруднительным рентабельное ведение бизнеса, во-вторых, на скрытую налоговую дискриминацию ряда секторов экономики (особенно предприятий-производителей), в-третьих, на неясность и противоречивость налоговых норм, что допускало их различные трактовки и применение. В этой связи не выглядят удивительными результаты исследования (опроса руководителей различных форм собственности), проведенного в 1996 г. Рабочим центром экономических реформ при Правительстве России. Выяснилось, что только 1,5 % предпринимателей оформляют в установленном порядке сделки и уплачивают все налоги. Треть (33,1 %) считала, что 25 % сделок остаются в тени; 29 % опрошенных предпринимателей полагала, что в «тени» совершается около 50 % сделок. Остальные — около 36,4 % — были уверены, что теневыми являются 70–90 % деловых операций. По различным оценкам, в России в теневом секторе производилось от 25 до 40 % товаров и услуг. В 1994–1995 гг. с теневой экономикой в качестве рабочей силы соприкасались не менее 60 млн человек, которые, самое меньшее, уклонялись от уплаты налогов.

Одной из важных составляющих теневой экономики является коррупция, понимаемая как поборы, которые вынуждены испытывать граждане в ходе своей трудовой и иной деятельности. Некоторые политики полагают, что причиной коррупции является дефицит правовой базы и для искоренения коррупции достаточно принять закон или разработать и реализовать какую-либо антикоррупционную программу. Другие считают, что коррупция в России носит системный характер и является следствием роста масштабов теневых процессов, без минимизации которых излечить страну от этой болезни едва ли возможно.

Теневизация экономики повлекла за собой теневизацию всей системы общественных отношений, в которые оказались втянутыми как сферы материального производства, так и обслуживания (в широком смысле) населения. Распространение теневых процессов на политику, органы правопорядка, СМИ, медицину, образование, науку и т. д. способствует формированию и воспроизводству «теневых» стереотипов поведения, которые сами становятся важным фактором социального развития.

О характере российской экономики середины 1990-х гг. можно судить по тому, какие виды деятельности отечественные бизнесмены считали наиболее прибыльными. Согласно проведенному среди них опросу, на первое место была поставлена торговля, в особенности сырьем, валютой, электроникой и алкоголем. На втором месте по доходам оказался банковский бизнес. На третьем месте находилась государственная служба. (Имелись в виду доходы некоторых чиновников, получаемые ими за «содействие» предпринимателям. В начале 1990-х гг. широкий общественный резонанс вызвало предложение известного политика, предлагавшего легализовать взятки, уподобив их чаевым, которые получает официант ресторана за хорошее обслуживание.) На четвертом месте по доходности стояло брокерство. На пятом — воровство, под которым понималась реализация недостаточно контролируемых и охраняемых ресурсов. Шестое место в списке занимали операции с недвижимостью. На седьмое были поставлены консалтинговые услуги. И наконец, на восьмом месте оказалось производство товаров широкого потребления — та отрасль, которая и составляет основу динамичного развития естественно развивающейся экономики.

Социальные последствия преобразований. Экономические преобразования 1990-х гг. оказали большое влияние на социальную структуру общества. Масштабы, глубина и особенности ее трансформации определяются, во-первых, изменениями отношений собственности, прежде всего, появлением частной собственности и развитием предпринимательства; во-вторых, глубокими переменами в системе занятости (система планового использования рабочей силы уступила место стихийному рынку трудовых ресурсов); в-третьих, снижением уровня жизни подавляющей части населения; в-четвертых, социальной аномией (разрушением одной системы ценностей и несформированностью другой) и социальной депривацией (ограничением или лишением доступа к материальным и духовным ресурсам).

Основу современной социальной структуры по-прежнему составляют рабочий класс, крестьянство и интеллигенция, но сравнению с советским прошлым их количественные показатели и социальные роли изменились, появились и новые социоструктурные слои. Ведущие тенденции социальных изменений состоят в углублении неравенства (экономического, политического, социального) и маргинализации значительной части населения. Неравенство между регионами достигает соотношения 1:10. Увеличивается разрыв в оплате труда в различных отраслях хозяйства. Особенности процессов социального расслоения определяются их быстротой и биполярностью: верхние слои (до 8 % населения) все более обособляются от тех, кто тяготеет к полюсу бедности. Это приводит к гипертрофированным формам социального неравенства, создавая внутри одной страны две России, все более отдаляющиеся друг от друга. Наблюдается процесс «размывания» границ прежних классов групп и слоев, что связано с исчезновением зависимости между качественным содержанием труда и его оплатой: большее значение имеет не кто и как, а главное — где работает.

Переплетение в современной России прежней советской и новой постсоветской социальных структур не позволяет рассматривать нынешнее общество как единую социальную систему. Фактически в 1990-е гг. оно распадается на отдельные сегменты — или уклады — авторитарный, олигархический, либеральный, криминальный, в которых, в свою очередь, существуют собственная иерархия, система ценностей, мораль, социальные институты. Эти сегменты находятся в сложных, часто конфликтных отношениях.

Для характеристики российского общества социологи используют многомерные стратификационные модели с использованием различных критериев. В их числе: имущественное положение и доход, образование, позиция во властной структуре, социальный статус и престиж, самоидентификация. По мнению академика Т. И. Заславской, стратификационная модель современного общества в России выглядит следующим образом: элита (правящая политическая и экономическая) — до 0,5 %; верхний слой (крупные и средние предприниматели, директора крупных и средних приватизированных предприятий, другие субэлитные группы) — 6,5 %; средний слой (представители мелкого бизнеса, квалифицированные профессионалы, среднее звено управления, офицеры) — 20 %; базовый слой (рядовые специалисты, помощники специалистов, рабочие, крестьяне, работники торговли и сервиса) — 60 %; нижний слой (малоквалифицированные и неквалифицированные работники, временно безработные) — 7 %; социальное дно — до 5 %.

По уровню материального благосостояния выделяют следующие слои: богатые (средств достаточно не только для удовлетворения своих потребностей, но и для организации самостоятельной экономической деятельности) — 7 %; состоятельные (средств достаточно не только для высокого уровня жизни, но и для приумножения капитала) — 7 %; обеспеченные (средств достаточно для обновления предметов длительного пользования, улучшения жилищных условий, для собственного переобучения и образования детей, для организации отдыха во время отпуска) — 15,8 %; малообеспеченные (средств хватает только на повседневные расходы и в случае крайней необходимости — минимум средств для лечения и укрепления здоровья) — 57 %; неимущие (наличие минимальных средств только для поддержания жизни и отсутствие средств для улучшения своего существования) — 20,2 %.

Социальная структура современной России заметно отличается от структуры развитых стран. В нашем случае обращает на себя внимание малочисленность средних слоев, которые во всех обществах рассматриваются как цементирующая сила. При этом за 1990-е гг. Россия «потеряла» средний класс интеллектуалов и интеллигенции («новый» средний класс) и получила средний класс предпринимателей («старый» средний класс). В то же время многочисленная часть российского населения пребывала в состоянии маргинальности, связанном с вынужденным переходом человека из одной социально-профессиональной группы в другую и существенным изменением статуса. В это число входят несколько групп: 1) квалифицированные рабочие, специалисты, инженерно-технические работники, часть управленческого корпуса, работавшие в государственном секторе экономики (ВПК, конверсионные производства, закрывающиеся предприятия), имевшие в прошлом высокий статус, а ныне оказавшиеся среди социально беспомощных; 2) представители мелкого и среднего бизнеса, представители «новых» профессий, соответствующих рыночным условиям («челноки», охранники, члены криминальных сообществ и т. д.), чье положение оставалось неустойчивым; 3) мигранты (вынужденные переселенцы из зон конфликтов в России и ближнего зарубежья). Маргинализация общества сопровождается ростом напряженности, экстремизма, различных форм нетерпимости. Получают распространение различные виды девиантного поведения: пьянство, наркомания, проституция и т. д.

Обобщающим показателем неблагополучия социального развития России является прогрессирующая депопуляция — сокращение численности ее населения. С 1992 по 2000 г. население страны уменьшилось на 3,2 млн человек.

Спад производства, безработица, инфляция, конверсия и т. д. привели к резкому уменьшению доходов большей части населения. В их числе оказались люди по прежним меркам достаточно обеспеченные. Появились «новые бедные», ядро которых составляют научные работники, учителя, врачи, руководители низшего уровня, инженеры. В основном это люди дееспособного возраста. Дальнейшее развитие социальной структуры российского общества будет зависеть от скорости и направленности экономического реформирования страны и социальной политики государства, способности населения адаптироваться к радикальным переменам.