Скульптура

Монументальная скульптура Греко-Бактрии из Ай Ханум и Тахти Сангина оправдала самые оптимистические предположения, высказанные на протяжении двух столетий исследователями нумизматики этого региона, знавшими лишь превосходные качества портретов по монетным штемпелям греко-бактрийских царей. Пластическое искусство Греко-Бактрии, вполне отражающее уровень эллинистической средиземноморской скульптуры, обогатило и дополнило эллинскую пластику новыми шедеврами, выполненными на самой далекой окраине эллинской ойкумены [57].

Имеющиеся данные показывают, что в Бактрии превалировала глиняная и каменная скульптура, а из бронзы изготовлялись отдельные статуи и небольшие статуэтки [58].

Вместе с произведениями искусства, найденными в греческом городе Ай Ханум, высокохудожественная скульптура храма Окса открыла исследователям целый пласт изобразительных мотивов культуры Бактрии эпохи раннего эллинизма. В 1979 г. при раскопках храма Окса была открыта целая галерея портретов, выполненных в местной глине и алебастре. Теперь факт существования произведений монументального искусства, изготовленного в Центральной Азии, не может вызывать сомнений.

Изваянная в эллинских традициях глиняная и алебастровая скульптура имеет последующее развитие в кушанский и раннесредневековый периоды этого региона.

Техника скульптур каркасная с нанесением объемной глиняной формы и последующей моделировкой внешних деталей. Тяготение к замкнутым формам отсутствует, пластика свободна, широкие смелые налепы свидетельствуют о большом мастерстве и опыте ваятелей. Полихромия тектоническая, декоративная (обнаженные розовые загорелые части тела, белые одежды). Внешняя гармония достигалась в несколько этапов: 1) общая тонировка белым гачневым покрытием; 2) раскраска по белому фону с последовательным наложением нескольких тонов; 3) золочение - имитация хрисоэлефантинной техники[59] .

Выбор материала - глины, ставшей традиционным для последующих периодов культуры Бактрии и Согдианы, был вызван быстротой ее обработки и достижения конечного результата. Он был обусловлен и местной архитектурной традицией, в которой стали работать мастера греко-бактрийской школы. Лепка в мягких материалах, свойственная греческой пластике как промежуточная, не окончательная стадия эллинской скульптуры, редко доходит до нас не как подготовительная работа, а как конечный, завершенный этап творчества. Греко-бактрийская скульптура в Ай Ханум и храме Окса - пример невероятной долговечности глиняной скульптуры [60].

По стилю исполнения и хронологии глиняной пластики основная дифференциация приводит к выделению трех совершенно разных школ. К первой относятся скульптуры селевкидского и греко-бактрийского времени (два портрета Селевкидов в царских повязках-диадемах и коры), выполненные в малоазийских греческих традициях. Ко второй - скульптура бактрийской школы с очевидным восточным обликом. К третьей - скульптура, выполненная в греко-гандхарском стиле. Последние две представлены единичными экземплярами [61].

Лучшими по стилю и мастерству исполнения по сравнению с остальными фигурами являются головы мужчин с царскими повязками-диадемами, относящиеся к раннеселевкидскому времени.

В западных коридорах храма Окса среди многочисленных разноформатных фрагментов были открыты две мужские головы из необожженной глины. Они оказались полихромными и в целом достаточно хорошей сохранности. Их следует отнести к портретам, они, несомненно, изображают особ царского происхождения, так как обе -и старика (ил. 76), и юноши (ил. 77)-увенчаны пурпурными диадемами. Близость размеров (половина натуральной величины), материала (местной глины), способа изготовления и стиля показывают, что обе скульптуры были изваяны одновременно. Одна из голов изображает безбородого мужчину пожилого возраста - старше 50 лет. Изображение молодого человека в царской повязке-диадеме гораздо лучшей сохранности. Голова вылеплена из местной глины, материала столь хрупкого, что местное изготовление не вызывает сомнения.

Ил. 76. Голова пожилого царя (Тахти Сангин)

Ил. 77. Голова молодого царя (Тахти Сангин)

Мастер, лепивший голову, а возможно, и целую скульптуру юноши, несомненно, ориентировался на идеализированные портреты Александра, оказавшие большое влияние на селевкидские образы как монументальной, так и малой пластики, включая монетные изображения раннеселевкидских династов [62].

Дошедшие до нас в сильно фрагментированном виде четыре статуи кор из глины и алебастра, по мнению И. Р. Пичикяна, относятся к раннему эллинизму. Хитоны, в которые они были облачены скульптором, были в моде вплоть до развитого эллинизма. Это видно по дошедшим до нас скульптурам - наиболее близкий и характерный пример такого хитона мы видим на известной Нике Самофракийской [63].

В Тахти Сангине были найдены фрагменты скульптуры Аполлона-стреловержца с атрибутами этого бога. По мнению И. Р. Пичикяна, она относится к III II вв. до н. э., т. е. к периоду близкому к существованию Греко-бактрийского царства [64].

Не меньшего внимания заслуживает работа второй местной школы, представленная скульптурой, скорее всего, жреца, облаченного в белый кирбасий [65] (ил. 78). Найденная голова этой скульптуры органично продолжает ряд эллинистических портретов, найденных в храме Окса.

Ил. 78. Голова жреца (Тахти Сангин)

Очень интересна одна из скульптур третьей местной школы, изображающая шагающего бактрийца, облаченного в длинный складчатый хитон. Несмотря на то, что эта скульптура имеет индо-бактрийский облик, выполнена она под несомненным влиянием эллинской техники [66].

Одна находка из слоновой кости в храме, непосредственно связанная с портретами на монетах, открывает новый этап в изучении греко-бактрийского искусства. Это рельефное изображение Александра Македонского в облике Геракла, украшавшее лицевую часть устья ножен вотивной миниатюрной махайры (ил. 79). Тахтисангинский портрет царя объединяет всю серию работ, как скульптурных, так и вычеканенных на монет, где Александр передается в облике Геракла в львином шлеме. В тахтисангинском портрете Александра - очевидной копии неизвестного нам оригинала, ставшего прототипом для многочисленных реплик и копий III в. до н. э., чувствуются идеализирующие черты, характерные для раннего эллинизма.

Ил. 79. Александр Македонский в львином шлеме (Тахти Сангин)

Значение этой находки трудно переоценить из-за высокой культурологической значимости чисто греческого портрета, приоткрывающего еще одну завесу "загадочного" греко-бактрийского искусства. Это высокохудожественное произведение - первый греко-бактрийский портрет Александра, воспроизводящий облик царя-героя в победных регалиях, каким он дошел до нас в среднеазиатских народных преданиях [67].

Большое место в сюжетной иконографии открытых скульптур занимают изображения богов, связанных с водной стихией. Изображения Окса, нимфы Гиппокампессы и Силена Марсия-Ахелоя конкретизируют наши представления о религии и степени эллинизации Бактрии, о существовавшем в Бактрии, а конкретно - в храме Окса, одном из несомненно крупных святилищ, пантеоне, с разнохарактерной, но почти исключительно эллинской иконографией.

Среди находок в храме Окса в Тахти Сангине особое место занимает изображение бога реки Окса, по которому атрибутируется этот храм (ил. 80). Это маленькая скульптура из бронзы, изображающая бога Окса, играющего на двуствольной флейте, вмонтированная в маленький алтарь, на котором находится вотивная надпись на древнегреческом языке.

По обету ?????

посвятил ?????????

Атросок ?????????

Оксу ????

Ил. 80. Статуэтка бога Окса (Тахти Сангин)

И. Р. Пичикян отождествляет Окса с Силеном Марсием, приводя в доказательство семантику этого божества и его исконную связь с водной стихией. Силен Марсий занимал во фригийской, а затем и в олимпийской легендарной иерархии не очень высокое место, по происхождению он - малоазийское божество одного из золотоносных притоков самой известной в Малой Азии реки Меандра. Прославлен Силен Марсий и игрой на флейте (Diod. III, 58). Вот к каким выводам пришли И. Р. Пичикян и Б. А. Литвинский:

1. Вотив был посвящен Оксу (Вахту) и, несомненно, был пожертвован в храм божества. Культ воды, рек и связанных с ними божеств был широко распространен у иранцев, в том числе и у бактрийцев. Однотипные бактрийским верования и храмы, посвященные реке, существовали и у эллинов. Вполне вероятно, что в Бактрии происходила контаминация этих изоморфных верований.

2. Имя донатора Атросок - связано с культом огня; это теоморфное имя, возможно (но совсем не обязательно!), принадлежало какому-то жрецу огня. План храма восходит к композиционной схеме иранского храма огня, в нем были обнаружены алтари огня. Если учесть при этом и засвидетельствованную письменными источниками в иранских (как и индийских) верованиях и ритуале бинарность вода-огонь, нельзя исключить, что храм Окса был одновременно храмом огня.

3. Вотив сочетает в себе эллинскую и бактрийскую традиции. Язык, формула, шрифт надписи - греческие, содержащиеся в ней имена - бактрийские. На алтаре, посвященном бактрийскому божеству Оксу (Вахшу), помещена эллинская скульптурная фигурка греческого божества Силена Марсия, одна из функций которого - покровительство потокам. Таким образом, одна и та же семантика получила двойное воплощение: письменное (Окс-Вахш) и скульптурное (Силен Марсий). Такое удвоение, выраженное соединением в вотиве мифологических образов разных религий, не только увеличивало его сакральную силу, не только свидетельствовало о культурном синтезе, но прежде всего было обращено к смешанной (культурно и этнически) бактрийско-эллинской среде [68].

Открытия последних десятилетий не снимают всех сложнейших проблем, возникших при изучении культуры эллинистической Бактрии. Согласно изложенному мнению И. Р. Пичикяна и Б. А. Литвинского, мифологические образы, хорошо известные по хрестоматийным словарям и справочникам, таят в себе совершенно иную информацию, связанную с культом воды и водными источниками. Специальное обращение к античным авторам под этим специфическим углом зрения позволило И. Р. Пичикяну связать культы общеэллинских святынь Средиземноморья (точнее - Восточного Средиземноморья - родины колонистов) с культами Бактрии - второй родины колонистов и показать трансплантацию даже малоизвестных культов и связанных с ними изобразительных мотивов в эту культуру.

Греческое оружие, вместе с другими чисто греческими предметами найденное в Средней Азии, свидетельствует о значительности античных элементов в синтезе греко-бактрийского искусства.

Изображение нимфы водной стихии - Гиппокампессы, младшей из речных божеств (ил. 81), также было найдено в храме Окса, в том же культовом сбросе, что и изображение Окса. Гиппокампесса изображена на рельефе из слоновой кости, вырезанном на бутероли - нижнем завершении ножен греческого меча. Нимфа изображена в виде фантастического существа, представляющего собой женщину со змеиным-рыбьим хвостом, лошадиными ногами и крыльями птицы. Атрибуция этого персонажа может быть двоякой. Ясно, что перед нами нимфа водной стихии, близкая средиземноморской Сцилле или Гиппокампессе (кентавротритониде). В обоих случаях греческое морское божество могло трансформироваться в нимфу - спутницу бога реки Окса [69].

Ил. 81. Гиппокампесса (Тахти Сангин)

На одной из найденных рукоятей ксифоса с двух сторон представлены идентичные друг другу изображения борьбы Геракла с Ахелоем в облике Силена Марсия (ил. 82). Изделие нарядно и выполнено из цельного куска слонового бивня. Видимо, это рукоять парадного оружия. Для И. Р. Пичикяна это изображение является одним из доказательств отождествления бога Окса с Силеном Марсием-Ахелоем [70].

Ил. 82. Силен Марсий в схватке с Гераклом (Тахти Сангин)

Посвящение флейт в храм Окса, несомненно, связано с отправлением культа, сопровождавшимся игрой на флейтах [71].

Памятники, опубликованные П. Бернаром, представлены почти исключительно античной школой ваяния, что также показательно. Как неоднократно подчеркивает сам исследователь, скульптуры сделаны, несомненно, греками. При этом, очевидно, что делались они на месте, непосредственно на городище, которое сейчас носит название Ай Ханум. К этому следует добавить, что в скульптуре Ай Ханум отчетливо прослеживаются малоазийские традиции [72].

Культовая статуя возвышалась на постаменте в глубине целлы храма с уступчатыми нишами, и, судя по технике и стилю исполнения, изображала греческое божество (вероятно, Зевса). Найденные фрагменты рук и но, высеченные из мрамора, почти втрое превышают натуральную величину. Скромные размеры целлы подчеркивают огромные размеры изображаемого божества [73].

Передняя часть левой ступни (27 см) прекрасной сохранности и, судя по форме, принадлежала статуе мужчины (ил. 83). Материал и высокое качество изображения приводят к мысли, что она была, скорее всего, привозной [74].

Ил. 83. Нога Зевса (Ай Ханум)

Кроме чисто декоративного мотива пальметты и розеток на сандалиях изображены перуны - крылатые молнии - атрибуты Зевса. П. Бернар пришел к выводу, что эта статуя - именно Зевс, сидящий на троне, каким он изображен на греко-бактрийских и индо-греческих монетах: со скипетром в вытянутой левой руке и с орлом или Никой в правой [75].

Этой же скульптуре принадлежит фрагмент правой кисти, а также часть левой кисти, держащей какой-то предмет. Тот факт, что одна кисть с торца высечена под прямым углом к поверхности тела, как это бывает на местах сочленения сложносоставных скульптур, привел П. Бернара к выводу, что в храме с уступчатыми нишами была установлена акролитная скульптура, т. е. из мрамора были выполнены только голова, кисти и ступни статуи, остальная же часть была отформована из материала, легче поддающегося обработке - в данном случае из необожженной глины на деревянном каркасе [76]. Эта типично греческая техника предназначалась для создания колоссальных статуй, производство которых процветало в эллинистическую эпоху. Подобные работы, действительно, известны по описаниям античных авторов (Plin. XXXIV, 12; IV, 31, 7)[77].

Круглая скульптура из камня представлена в Ай Ханум прекрасной статуэткой обнаженного юноши с хорошо развитой мускулатурой, стоящего во весь рост (ил. 84). Это эфеб 18-20 лет, на его голове венок из листьев, связанный сзади двумя длинными лентами, которые спускаются, извиваясь, до низа лопаток [78].

Ил. 84. Юноша-атлет, увенчанный венком (Ай Ханум)

Кроме классического хиазма, в фигуре отчетливо выделен дополнительный легкий разворот фигуры вокруг оси с выдвижением правого плеча вперед. Статуя имеет более сложное, нежели классическое, построение фигуры и это свидетельствует о том, что скульптура относится к традиции Лисиппа.

Перед нами палестрит, за победу в состязаниях увенчанный венком, подобно победителям Олимпийских или Истмийских игр метрополии [79].

Незавершенность скульптуры представляет особый интерес. Это крайне редкий пример среди археологических находок, который в данном случае свидетельствует о реальной возможности производства подобных каменных скульптур в столь далеком от Средиземноморья бактрийском городе, на самой окраине Бактрии. Это сразу отметил П. Бернар. Обращает внимание и последовательность работы скульптора, начинающего с тщательной обработки торса, свойственная классической традиции. Особое значение скульптор придавал передаче характерных черт не совсем окрепшего юношеского тела эфеба. Задача же достижения портретного сходства для скульптора стояла, очевидно, не на первом месте или не стояла вообще. На это явно указывает незавершенность обработки лица при тщательно обработанном уже торсе. Подобный подход больше свойственен периоду классики, когда создавались обобщенные образы идеального героя-гражданина. В этом смысле справедливо звучит утверждение П. Бернара о том, что и "в изобразительном искусстве колонисты сохраняли традиционные греческие вкусы, более того, они придерживались устаревшего классического стиля" [80], в то время как в эллинистическое время портретному сходству уделялось большое внимание [81].

В айханумском храме с уступчатыми нишами были найдены еще две статуи из необожженной глины и штука (искусственного мрамора на глиняной основе), одна из которых сильно фрагментирована. Скульптуры были натуральной величины. Они стояли в вестибюле по двум сторонам у внешнего портала двери целлы. Хорошо восстанавливаются две головы, точнее, два лица, называемые П. Бернаром масками. Одна голова мужская, другая женская (ил. 85). Женская голова повреждена, но сохранила классицированную идеализацию, отточенность форм и завершенность объемов. На мужском лице с крупными энергичными чертами выделяется большой нос. Мужское лицо, по мнению П. Бернара, бесспорно, имеет портретные черты. По стилю обе скульптуры вписываются в чисто греческую скульптурную традицию [82].

Ил. 85. Голова глиняной скульптуры (Ай Ханум)

Соглашаясь с этим мнением во всем, что касается двух скульптур, приведем интересные наблюдения П. Бернара над техникой изготовления скульптур, имеющей большое значение для последующих веков развития школ ваяния Центральной Азии. Наиболее вероятно, что эта технология имела древние корни в Бактрии до начала творчества греческих скульпторов на ее территории. Головы сформованы объемными рельефами, задняя часть которых была приставлена к стене. Объем рельефов формовался путем наложения последовательных слоев вокруг центра, укрепленного арматурой из деревянных реек, иногда обмотанных веревками. Витки веревок и ткани облегчали прилипание глины к каркасу. Что касается последнего, верхнего слоя, то он состоит из обмазок штука. На опорный слой мужской головы была наложена очень жесткая ткань, возможно пропитанная клеем, что препятствовало проникновению влаги, а также способствовало быстрому высыханию. Это в первую очередь предотвращало возможное образование трещин. Во многих случаях детали скульптур покрывались тончайшим листовым золотом (мужское лицо). Эта сложная техника, требующая специальных знаний, останется неизменной и много столетий спустя в буддийской скульптуре. Следовательно, техника эллинизированной Бактрианы воздействовала на все последующее искусство Центральной Азии. Этот тезис П. Бернара еще больше подтвердился при последующих открытиях в Ай Ханум [83].

Двадцать девять фрагментов рельефа, высеченного из обычного беловатого известняка, были разбросаны за входной дверью мавзолея в Ай Ханум. После реставрации они составили почти полную плиту высотой 57 см. На тонкой плите в высоком рельефе было выбито изображение анфас молодого человека в походном плаще и шляпе-пе-тазе, заброшенной за спину (ил. 86). Место находки рельефа в мавзолее говорит в пользу погребального рельефа, представлявшего юношу-грека, умершего в расцвете сил [84].

Ил. 86. Юноша-воин в походном облачении (Ай Ханум)

По своему стилю рельеф относится к лучшей греческой традиции, несмотря на исказившие его крупные сколы и утраты. Несмотря на большие утраты лица эфеба, П. Бернару удалось увидеть его направленный к небу страдающий взгляд, придающий лицу патетическое выражение. П. Бернар заключает, что здесь мы стоим перед произведением мастера^который познал и усвоил искусство Пергамского алтаря [85].

Скульптура бородатого палестрита, найденная в гимнасии Ай Ханум, представляет собой подобие гермы - прямоугольный каменный столб, увенчанный головой. Снизу столб снабжен выступом для крепления в паз базы-постамента (ил.87). Голова в древности была отбита от прямоугольного основания гермы, в результате чего шея была частично утрачена[86].

Ил. 87. Скульптурное изображение престарелого палестрита (Ай Ханум)

Мужественное лицо палестрита, по-видимому, бойца, очень близко облику Геракла. Препятствием к подобному определению может служить лишь отсутствие атрибутов, свойственных Гераклу. Однако открытая в том же гимна-сии надпись - посвящение Гераклу, форма и местонахождение гермы, а также широкая популярность культа этого бога-героя на Востоке, судя по бронзовой статуэтке "Геракл с дубинкой, надевающий венок", найденный неподалеку, делают эту атрибуцию очень вероятной. П. Бернар не указывает на сходство головы гермы с Гераклом. По мнению И. Р. Пичикяна, изображение пожилого силача созвучно по настроению лисипповским образам Геракла [87].

"Эта статуя является чисто греческой", - пишет П. Бернар. Уже эта скульптура, найденная П. Бернаром первой, привела его к выводу, что мастерство греческих монетариев в Бактрии не было обособленным явлением, а являлось лишь ветвью общего пластического искусства[88].

В фонтане Ай Ханум на берегу Пянджа были открыты три каменных слива. Один из них украшен головой льва, традиционной для украшения сливов [89]. А. - П. Франкфор привел несколько центральноазиатских аналогий и западноиранскую парфянскую аналогию сливам, оформленным в виде масок львов[90] . Другая протома-слив завершалась головой дельфина "со злым глазом"[91]. А. - П. Франкфор привел аналогию этому сливу-дельфину в материковой Греции (Коринфе) [92]. Третий слив, по справедливому мнению И. Р. Пичикяна, венчает маска Силена-Ахелоя[93], в то время, как П. Бернар считает, что здесь изображена театральная маска[94] (см. ил. 59).

Бронзовая статуэтка Геракла (ил. 88), держащего палицу в левой руке, а правой возлагающего на голову лиственный венок, дополняет надпись-посвящение Гермесу и Гераклу из гимнасия, которая будет приводиться ниже, что позволяет считать эту статуэтку достоверным иконографическим образцом этого обожествленного героя[95]. Статуэтка, как справедливо отметил П. Бернар, провинциального типа. Она соответственно стилю Бактрианы воспроизводит молодого Геракла. Атрибуты Геракла были популярны в Бактрии, что заметно по выпускам монет Деметрия I (ил. 16) и Евтидема II (ил. 89), впоследствии имитируемых поздними индо-греческими царями Зоилом I, Лисием и Теофилом (вторая половина II - первая половина I века до н. э.) (ил.90-92). Вместе с надписью в гимнасии П. Бернар расценивает это изображение как факт, свидетельствующий о большой популярности культа Геракда в Центральной Азии, как и на всем эллинизированном Востоке [96].

Ил. 88. Статуэтка Геракла (Ай Ханум)

Ил. 89. Тетрадрахма Евтидема II

Ил. 90. Тетрадрахма Зоила I

Ил. 91. Тетрадрахма Лисия I

Ил. 92. Тетрадрахма Теофила

Вообще изображения греческих богов и героев были наиболее популярны в мелкой пластике эллинистической Бактрии, что свидетельствует о стойкости греческой религии, по крайней мере, среди центральноазиатских эллинов.

Рассматривая отпечаток на плите с изображением Афины и Посейдона, П. Бернар находит ему аналогию с фризом 12 богов, изображенных на кубке со сценой "Суд Париса". В изображении на медальоне, на котором воин хватает за волосы женщину с обнаженной грудью, стоящую на коленях и прикрывающую свою наготу длинной тканью, П. Бернар видит сцену изнасилования Аяксом Кассандры. Этот медальон, по мнению П. Бернара, подтверждает, что образы троянского цикла бытовали у греков Центральной Азии, по крайней мере, с III в. до н. э. Этот факт следует учитывать при объяснении происхождения другого троянского эпизода, изображенного на барельефе из Гандхары - "Взятие Трои" со знаменитым деревянным конем, который соотносят с римскими Илиакскими пластинами [97].

Позолоченный серебряный диск со сценой эпифании Кибелы на колеснице первоначально был издан с кратким комментарием П. Бернара [98], а затем подробнейшим образом рассмотрен А. - П. Франкфором [99]. Идентификация Кибелы, как указал П. Бернар, была основана на изображении колесницы со львами, горного кряжа, по которому она движется, и полосе на голове богине. Ни в богине, ни в ее антураже нет никакого указания на то, что осуществлен какой-либо синкретизм ее с божествами Центральной Азии Нанои или Анахитой [100].

Как показали исследования П. Бернара и А. - П. Франк-фора, в Ай Ханум пока найдены произведения искусства только греческой школы ваяния. При этом она представлена в основном монументальным искусством: крупной каменной, глиняной и акролитной скульптурой. Однако "почти полное отсутствие в Ай Ханум местной школы, так же как и предметов искусства малых форм, особенно изделий из слоновой кости, как показывает сравнение с находками на Тахти Сангине, несомненно, случайно", - считает И. Р. Пичикян[101].

Только рассмотрение находок в Ай Ханум и в Тахти Сангине в совокупности дает более или менее цельное представление о культуре Бактрии. При этом надо учитывать, что мы имеем дело лишь с первыми попытками, началом исследования фрагментарно представленного большого явления [102]. Однако уже этот первичный анализ показал, что техника изготовления глиняной скульптуры эллинистического времени, засвидетельствованная пока в Тахти Сангине и Ай Ханум, оказала прямое влияние на технику последующих школ: индо-греческую и кушанскую [103].

Выводы П. Бернара и А. - П. Франкфора о несомненности и непрерывности культурных связей Бактрии Селевкидского периода с Малой Азией (шире - со всем Восточным Средиземноморьем), Селевкидской Сирией и Птолемеевским Египтом абсолютно совпадают с мнением Б. А. Литвинского и И. Р. Пичикяна. Эти выводы еще конкретнее подтверждаются найденными пока только в Ай Ханум разнообразными письменными источниками (эпиграфика и отпечаток папируса на глиняном полу библиотеки, содержащий отрывок философского диалога, представленные ниже), которые являются наиболее достоверными и информативными памятниками культурного наследия античности [104] .

Сопоставление эллинистических изделий из Амударьинского клада с шедеврами эллинистического искусства, найденными в последние два десятилетия в Северной Бактрии (Ай Ханум и Тахти Сангин), показывает, что эти находки по своему значению и художественному достоинству не уступают предметам из Клада Окса, хотя те и выполнены из золота.

Находки второй половины XX в. показывают, что в настоящее время завеса над сокровищами, которые таят в себе земли Бактрии, только приоткрыта. Стали известны лишь первые крупицы ее художественной культуры.

Особый интерес представляет сулящее большие перспективы специальное изучение влияния культуры Бактрии на искусство сопредельных с ней стран, в особенности на степной кочевой мир. Подлинная роль Бактрии и цивилизации Восточного Ирана в целом в развитии культуры степного мира до сих пор совершенно не определена. Влияние греко-бактрийской материальной культуры совершенно отчетливо прослеживается в формировании последующей постгреческой кушанской цивилизации с ее эллинизированной культурой.

Несмотря на слабую степень изученности истории и культуры Бактрии, материал со всей очевидностью показывает, что культуру этой самой дальней страны греческой ойкумены ни в коем случае нельзя назвать провинциальной в уничижительном смысле. Экономическое богатство Бактрии, достижения ее культуры, открытые в короткое время археологами, не уступают центральным областям Ирана, намного превосходя достижения ряда других стран, менее удаленных от "столичных" эталонных средиземноморских центров.

В отличие от архитектуры в бактрийском искусстве эпохи эллинизма крайне редки восточные влияния, синтез восточного и греческого начал не прослеживается. Памятники искусства, обнаруженные в греко-бактрийских поселениях, почти исключительно греческие. В скульптуре и мелкой пластике превосходство эллинов было очевидным. Господствующим стали эллинский стиль и эллинская иконография божеств даже тогда, когда изображались местные восточные божества[105].