ГЛАВА 15. ИТОГИ
Из всех форм боя оборонительно-наступательное сражение — самое действительное... С классическим примером оборонительно-наступательного сражения мы познакомились на примере Марафона. Современным воспроизведением его может служить Аустерлиц.
Дельбрюк.
История военного искусства в рамках политической истории.
«Я был уже свидетелем проигранных битв, но я не мог даже себе представить такого разгрома, — вспоминал Ланжерон. — Нужно было быть очевидцем сумятицы, царившей в нашем отступлении, или, скорее, в нашем бегстве, чтобы составить о ней понятие. Не оставалось двух человек одной и той же роты вместе, все было перепутано и перемешано, солдаты бросали ружья и не слушались больше ни офицеров, ни генералов. Последние кричали на них, но совершенно бесполезно, и бежали так же, как и те»1.
Действительно, это был полное поражение союзников. За исключением войск Багратиона, отступивших в относительном порядке, и части гвардии, вся остальная союзная армия представляла из себя нестройные толпы беглецов. Армия понесла огромные потери убитыми и ранеными. Но самое главное, она была сокрушена морально.
Нет сомнения, что и материальные потери были также тяжелыми. Точно их оценить очень сложно. Как уже не раз отмечалось, даже потери в небольших боях порой трудно поддаются точному учету, тем более сложно подсчитать с точностью до одного человека потери в сражении, после которого армия пришла в полный беспорядок. Михайловский-Данилевский — первый историк, который, опираясь на русские архивы, посчитал численность урона русских войск и привел следующие данные: безвозвратные потери русских составили, по его мнению, 21 тыс. человек. Так как потери австрийцев, по данным австрийских архивов, составили 5 922 человека, результирующая цифра потерь союзников при Аустерлице, писал историк, 27 тыс. человек. Со страниц его книги эта цифра перешла в большинство трудов по истории кампании 1805 г., по крайней мере, русских.
Нужно сразу отметить, что уже с точки зрения формальной в этом подсчете заложена грубая ошибка, так как 21 тыс. — это безвозвратные потери, т.е. убитые и пропавшие без вести, а 6 тыс. (в округленном подсчете) — это убитые, раненые и пленные австрийские солдаты. Поэтому складывать эти два числа — это примерно то же самое, что складывать метры и килограммы.
Знаменитый французский историк Колен очень скептически отнесся и к числу, которое дает Михайловский-Данилевский в качестве безвозвратных потерь русской армии. Он привел данные по количеству пленных, русских и австрийцев, взятых французской армией. Согласно архивным источникам, исследованным Коленом, общее количество взятых в плен русских и австрийских солдат составило 9 767 и 1 686 человек соответственно. Сохранились также данные по принадлежности к полкам взятых пленных. Известно, что среди пленных оказалось:
«Скажите генералу, что ... (мемуарист не говорит, что, но можно предположить, что последовала непереводимая игра слов). Принимайте командование Курского полка— 736 человек,
Галицкого — 874
Бутырского — 791
Нарвского — 954
Подольского — 477
Азовского — 482
Новгородского — 250
Гвардейцев — 110
«Можно заметить, что потери, которые дает Данилевский для 3-й колонны, абсолютно неточны, — пишет Колен. — 1 100 человек в Галицком полку, 1 600 — в Бутырском, 1 300 — в Нарвском, 180 — в Подольском и 400 — в Азовском... Потери Бутырского полка, таким образом, слишком велики, а потери Подольского и Азовского — слишком малы»2.
На самом деле больших расхождений нет, ведь количество потерь, которое приводит Данилевский, — это не только пленные, но также убитые и разбежавшиеся. Поэтому нет ничего странного, что Бутырский полк понес почти в два раза большие потери, чем число зарегистрированных пленных этого полка. С другой стороны, очевидные расхождения данных в отношении Подольского полка еще ничего не доказывают. Нет сомнения, что при учете пленных также могли допускать ошибки.
Согласно ведомости от 25 декабря 1805 г. (6 января 1806 г.) « Об убитых и без вести пропавших в 20-е число ноября воинских чинах и строевых лошадях»3, пехота и кавалерия русской армии потеряла при Аустерлице 19 311 человек (убитыми и без вести пропавшими). С другой стороны, существует ведомость по потерям артиллерии4. Согласно этой ведомости, при Аустерлице было убито и без вести пропало 815 русских артиллеристов. Наряду с этим имеется другая ведомость по потерям артиллерии5, которая указывает на урон в 2 024 человека. Это та ведомость, которая была прислана Архивом Артиллерийского департамента по просьбе Михаил овского-Данилевского. Как видно, данные очень расходятся. Однако можно предположить, что сюда были включены потери и инженерных частей, а также нестроевых, которые отсутствовали в предыдущем документе. Наконец, современными исследователями установлено количество без-_ возвратных потерь русской гвардии при Аустерлице6 — 871 человек. Если сложить эти цифры (взяв потери артиллеристов по 2-й ведомости), получается 22 206 человек. Получается почти то же самое, что дает Михаил овский-Данилевский.
Чтобы проверить, насколько порядок этих чисел соответствует истине, нужно обратиться к еще одной ведомости, составленной 8 (20) февраля 1806 г. Она называется «Ведомость о происшедшей убыли людям во время бывших с французами сражений, с означением оставленных за болезнью в австрийских госпиталях»7. Согласно этому документу, русские войска — пехота, кавалерия и артиллерия (без гвардии) — потеряли в ходе всей кампании 24 791 человека убитыми и пропавшими без вести, а 6 440 были тяжело ранены и остались в австрийских госпиталях. Если учитывать потери русской армии на марше, а также в сражениях при Амштеттене, Кремсе и Шенграбене, на долю Аустерлица останется не более 21—22 тыс. человек безвозвратных потерь, а то и меньше.
Ведомость от февраля 1806 г. можно считать наиболее достоверным документом, так как составлена она по возвращении в Россию, когда можно было провести точный подсчет потерь. Она доказывает, что порядок величины безвозвратных потерь, который дает Михайловский- Данилевский, вполне соответствует действительности, и подтверждает, что предыдущая ведомость составлена достаточно точно. При этом не следует забывать, что было бы абсурдом пытаться с точностью до одного человека оценить потери русской армии. Это было абсолютно невозможно сделать ни тогда, ни сейчас. Следует помнить, что значительное количество солдат сбилось ночью с дороги, покинуло армию на марше на следующий день, но некоторые из них, проплутав много дней, в конечном итоге догнали свои полки. Подытоживая, можно сказать, что русская армия действительно потеряла при Аустерлице около 21—22 тыс. человек убитыми и пропавшими без вести. А если быть еще более математически строгим, эту цифру надо было бы округлить до 20 тыс., так как мы имеем дело с массой приблизительных цифр, и невозможно подсчитать результирующее значение точнее, чем внося поправку ± 2 000.
Гораздо сложнее дело обстоит с дальнейшим подсчетом, ведь, оценивая потери, мы обязаны считать и раненых солдат. Обычно соотношение, как уже упоминалось, составляет 3—4 раненых на одного убитого. Но сколько было убито русских солдат? Это совершенно неясно. Если исходить из того, что все 21—22 тыс. человек, которые потеряла русская армия, — это убитые и пленные, учитывая также, что, по французским данным, в плену наполеоновских войск оказалось 9 767 русских солдат, получается, что русские войска потеряли убитыми совершенно невообразимое количество людей — более 10 тыс.! При этом раненых должно было быть как минимум 30 тыс. Иначе говоря, почти все русские солдаты должны были быть убиты, ранены или взяты в плен, что является, разумеется, полным абсурдом.
Совершенно очевидно, что среди пропавших без вести было огромное количество разбежавшихся — те, кто уже не захотел или не смог вернуться в свои полки. Местные архивы хранят сведения о необычайной враждебности, с которой моравские крестьяне относились к русским солдатам, о жестоком обращении крестьян с беспомощными русскими ранеными упоминают и мемуары французских солдат и офицеров. Подобная враждебность вполне понятна, если учесть, что враждующие армии соревновались одна с другой в грабежах и насилиях, но ясно, что, по крайней мере, по отношению к французам местное население вынуждено было держаться почтительно, вымещая всю свою злобу на проигравших. Таким образом, судьба разбежавшихся, особенно тех, кто был без оружия и уходил небольшими группами или поодиночке могла быть, мягко говоря, незавидной. С другой стороны, стоило суметь пройти достаточное расстояние и дойти до незатронутых войной районов, например, до соседней Венгрии, как можно было встретить совершенно другой прием. Нет сомнений, что часть разбежавшихся солдат просто- напросто не пожелала возвращаться.
Таким образом, что произошло с более чем 10 тыс. русских солдат, мы можем только гадать. Понятно, что русские понесли значительные потери убитыми. Практически все источники сходятся на том, что этих убитых было больше, чем французов, но сколько? Сравнивая с количеством убитых французов (см. ниже), можно предположить, что было убито от 3 до 4 тыс. русских солдат. При таком количестве погибших число тяжелораненых могло достигать 4 тыс. и более человек. Именно они составили часть 6 440 солдат, оставленных в австрийских госпиталях. Остальные — это те, кто был ранен в предыдущих боях. При этом количество легко и средне раненых, т.е. тех, кто мог следовать за полками, должно было быть примерно 8 тыс. человек. Но ведь и среди них были разбежавшиеся, что вконец запутывает все подсчеты. Наконец, среди пленных также было очень много раненых.
В результате можно дать только очень приблизительное число потерь русской армии при Аустерлице. С учетом раненых, оставшихся при полках (но не зшевших более возможности сражаться), можно предположить, что русские войска потеряли 25—28 тыс. человек. Как уже упоминалось, австрийцы потеряли около б тыс. человек. Таким образом, очень приблизительно (а иначе в этом случае считать невозможно) можно оценить совокупные потери союзников при Аустерлице в 30—35 тыс. человек*.
Кроме этого, французы захватили 160 русских пушек и 37 австрийских, а также около 300 зарядных ящиков и фур. Наконец, в плен попали два генерал-лейтенанта (Пржибышевский и Вимпфен) и шесть генерал-майоров. По французским данным, Великая Армия захватила в качестве трофеев 45 знамен (29 русских и 16 австрийских), и это число обычно упоминается в европейских исторических произведениях, посвященных Аустерлицкой битве. На самом деле вопрос знамен довольно сложный. Дело в том, что основная масса знамен была захвачена в момент сдачи в плен крупных отрядов. В суматохе для русских солдат и офицеров не представляло особой сложности сорвать полотнище с древка и спрятать его. В России значимым считалось только полотнище, так как оно было освящено в церкви. Древко же с навершием рассматривалось как предмет вещевого довольствия. Во французской армии в эпоху Наполеона, по крайней мере, до регламента 1811 г., согласно которому были введены дорогие, вышитые золотом полотнища, все внимание уделялось орлу-навершию, который считался главной эмблемой части. Неудивительно поэтому, что русские солдаты, пряча полотнища, считали, что спасают полковую святыню, а французы, захватывая древко с навершием, считали, что взяли важный трофей.
По подсчетам генерала Андоленко (фамилия не должна вводить в заблуждение — это французский генерал русского происхождения), армия Наполеона захватила от 14 до 17 «полных» знамен", т.е. тех, где присутствует и древко, и полотнище . Остальные — это, по всей видимости, просто палки с навершием. Известны истории спасения 19 полотнищ, возвращенных в полки, в частности, солдатами, бежавшими из плена.
Тем не менее какое бы количество знамен ни захватили французы, приведенные результаты говорят сами за себя. Союзники потеряли если не половину армии, то, как минимум, 40 % ее состава, а также две трети пушек и огромное количество материальной части. Кстати, в большинстве полков русские солдаты сняли свои ранцы перед боем. В результате, как можно легко догадаться, они оказались лишенными самых элементарных, необходимых им предметов.
Наполеон полностью добился поставленной задачи, причем этот результат был куплен относительно небольшой ценой. В отношении французских войск вопрос потерь не представляет особой сложности. Согласно рапортам, представленным императору, армия потеряла 1 305 убитых, 573 пленных (скорее, без вести пропавших) и 6 940 раненых9, итого 8 818 человек. На самом деле, не следует обманываться точностью этих сведений. Как всегда и везде, даже самые точные рапорты дают только порядок величин.
В недавнее время французскими исследователями Даниэль и Бернаром Кен-тенами была произведена титаническая работа по установлению истинного количества потерь Великой Армии при Аустерлице. Они просмотрели все послужные списки солдат и офицеров всех полков, участвовавших в битве при Аустерлице. В результате были выявлены все те, у кого в графе, где значится дальнейшее прохождение службы, стоит лаконичная запись «убит при Аустерлице». Таких (вместе со смертельно раненными) оказалось 1 537 человек. Из них 1 генерал, 109 офицеров и 1428 унтер-офицеров и солдат. При этом авторы отметили, что сверх этого в послужных списках полков, участвовавших в битве, имеется еще 400 человек, судьба которых точно неизвестна, и которые вполне могут быть погибшими при Аустерлице. Например, те, у которых отмечено, что они «выбыли по причине долгого пребывания в госпитале», где они оказались после получения ран при Аустерлице, или те, кто умер в госпитале «по причине ранения», неизвестно где полученного, но некоторое время спустя после Аустерлица, и т.д.
* Мы считаем, что данные австрийских архивов также могут быть неточными. Кроме того, они не учитывают разбежавшихся, которые, без сомнения, имелись и в австрийских рядах. Понятно, что большая часть разбежавшихся австрийцев вернулась впоследствии к своим частям, но на какое-то время они перестали быть бойцами и потому их также нужно включить в число потерь.
** 5 знамен Подольского полка, 3 — Азовского, 2 (5?)— Курского, 2 — Нарвского, 1 — Архангелогородского, 1 — Пермского.
Возможно, неопределенных судеб еще больше, так как последняя графа послужных списков порой вообще не заполнена или в ней обозначена такая надпись, за которой может скрываться все что угодно. Тем не менее работа, проделанная Даниэль и Бернаром Кентенами, столь масштабна, что не оставляет сомнений в порядке величины потерь французской армии убитыми при Аустерлице. Так как все те солдаты, судьбы которых они отнесли к неопределенным, с большой степенью вероятности являются умершими от ран, полученных при Аустерлице, можно сделать уверенное заключение — Великая Армия потеряла в этом сражении порядка 1800—1900 человек убитыми и умершими от ран. Приведенное выше число раненых вполне согласуется с этими цифрами. В результате можно с большой долей вероятности утверждать, что французская армия потеряла при Аустерлице около 9—9,5 тыс. человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Умер от ран один из генералов (Валюбер), был потерян один батальонный орел (4-го линейного полка).
Таким образом, победа, одержанная французским императором, была сокрушительной. Заключение официальной реляции М.И. Кутузова царю может рассматриваться лишь как горькая ирония: «Сим кончилось генеральное сражение 20-го ноября, в продолжение которого российские войска, ободренные присутствием вашего императорского величества, показали новые опыты мужества и неукротимости. Почти до самой полночи стояли они в виду неприятеля, который не дерзал уже более возобновлять своих нападений; потом, по данному им повелению, двинулись они к местечку Чейчу...»10
Каким образом Наполеону удалось одержать столь убедительную победу? В чем причины этого события? Уже не раз было отмечено, что традиционный взгляд на Аустерлицкую битву и успех императора французов как следствие некоего гениального и хитроумного плана, где все, вплоть до мельчайших деталей было продумано чуть ли еще не в Булонском лагере, должен уступить, место более реалистичной оценке. Действительно, в течение долгого времени Аустерлиц был неким мифом. Начало этому мифу положил сам император в своем 30-м бюллетене от 3 декабря 1805 г. Свое окончательное оформление легенда приобрела в знаменитой работе Тьера «История Консульства и Империи». Вот, что писал выдающийся классик французской исторической науки: «Наполеон с гениальной прозорливостью предугадал, что русские будут отрезать его от дороги на Вену и окажутся тем самым между его армией и прудами... Ослабив свое правое крыло, усилив центр, он устремился с основными силами на Пра-ценское плато, которое было оставлено неприятелем, разрезал его армию надвое и низверг ее в пучину»11. Ну, и наконец, в работе одного из историков конца XIX века, Пейера, описание произошедшего совершенно превращается в сказку. Историк утверждал, что события развивались так, как будто Наполеон «командовал в этой битве войсками обеих сторон»12.
Как ни странно, в этом вопросе авторам наполеоновской легенды не только не противоречили, но и даже вторили русские историки. Согласно большинству русских исторических трудов, Наполеон сосредоточил подавляющее численное превосходство, захватил Праценское плато и тем самым сделал невозможной дальнейшую борьбу. При таком изображении событий вся ответственность за поражение переносилась на плечи одного Вейротера, который «завел» русскую армию, чуть ли не как Иван Сусанин поляков, и намеренно ее погубил, выдав все секреты французскому командованию.
Немалую роль в «популяризации» этой легенды сыграл и выдающийся роман Толстого «Война и мир». Нужно сказать, что великий романист описал ход войны 1805 г. очень точно. Что же касается русского общества накануне войны, его характеристика в романе дана просто блистательно, она точнее и глубже тех, что встречаются во многих последующих исторических произведениях, написанных в России на эту тему. Однако что касается самой битвы, Толстой, с одной стороны, поддался общепринятому взгляду, а с другой стороны, несколько упростил события для достижения лаконичности художественного образа. Вот, как он описывает то, что случилось в русских рядах на Праценском плато в момент начала французской атаки: «Но в тот же миг все застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «Ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу все бросились бежать».
Этот образ внезапного наступления и случившегося затем смятения перекочевал дальше на страницы всех русских исторических произведений. Логическим обоснованием паники в русских рядах служило гигантское численное превосходство французов.
Генерал Леер, известный русский военный теоретик и историк второй половины XIX века, словно вторя Толстому, но переводя художественные образы в сухой военный язык, объясняет поражение русских тем, что на решающем участке фронта Наполеон создал подавляющее превосходство в силах. Согласно Лееру, в центре поля сражения сражалось 46 600 французских солдат против 30 150 союзников. Действительно, если сложить, с одной стороны, численность корпуса Сульта (без бригады Мерля), корпуса Бернадотта, резервной кавалерии Мюрата, гвардии и гренадер Удино, а с другой стороны, силы 4-й и 5-й колонн союзников и русскую гвардию, так оно примерно и получится (48 800 против 27 520). Но дело в том, что известный теоретик лукавит. Действительно, у Наполеона в центре было больше войск, но битва решилась не в центре вообще, а конкретно на Праценских высотах, где реально с французской стороны сражались только две дивизии — Сент-Илера и Вандамма, в общей сложности 16 тыс. человек. У союзников в бою за Праценские высоты приняла участие 4-я колонна, бригада Каменского и часть кавалерии из 5-й колонны, в общей сложности не менее 20 тыс. человек*.
Численного превосходства на решающем участке в решающий момент времени не было создано французским полководцем. Если бы войска 4-й колонны двигались с большими предосторожностями, выслав вправо к Пунтовицу и Гиршковицу хотя бы элементарную рекогносцировку, атака Сент-Илера и Вандамма не была бы внезапной (кстати, в отсутствии этой рекогносцировки упрекает Милорадовича его оппонент генерал Ланжерон). Французам пришлось бы брать штурмом сильную позицию, занятую равным или даже превосходящим по численности противником. Более того, абсурдное стояние Буксгевдена лишило союзников еще как минимум 10—12 тыс. человек, которые также могли принять участие в бою за плато.
* Мы не учитываем Курский полк, так как он подошел после разгрома основных сил 4-й колонны.
Но эти части не оказались на месте, где решалась участь сражения... Но самое интересное, что, подойди они даже к Праценскому плато и возьми его обратно, союзники бы все равно проиграли сражение. Наполеон выиграл бы его по-другому, нанеся какой-нибудь другой своевременный удар, о котором позже историки бы написали, что он был задуман французским полководцем чуть ли не за школьной скамьей.
Конечно, план Вейротера был никуда не годен. Но как в свое время великолепно сказал Клаузевиц, на войне не так важно, что делать, как важно то, как важно действовать решительно и целеустремленно. Если бы во главе союзной армии стоял твердый волевой человек, который обладал бы всей полнотой власти и инициативы, он сумел бы даже при этом плане избежать катастрофы. Но присутствие императора Александра I при армии сломало всю нормальную пирамиду военной иерархии. Царь лишил Кутузова действительного руководства, но сам не взял командования в свои руки. Сверх того, появился еще Вейротер, который де-факто захватил часть командных полномочий. Бедой союзников был не только схоластический ум Вейротера, чрезмерная мягкость и дипломатичность Кутузова, самоуверенность Александра и влияние его «молодых друзей», но и то, что никто из перечисленных лиц в действительности не командовал. Все запуталось до предела, в армии на уровне генералитета царил полный хаос. Каждый делал то, что ему пришло в голову в данную минуту. «О сражении Аустерлицком можно сказать, что каждой части войск предоставлено было действовать отдельно, с условием при том ни себе не ожидать, ни другим не давать вспомоществования, и для лучшего успеха полезно было бы даже забыть, что на том же самом поле и в то же самое время были еще и другие русские войска»,13 — справедливо указывал генерал Ермолов.
Казалось бы, в армиях, представлявших монархические державы, принципы иерархии должны были бы строго соблюдаться. На самом деле волею судеб получилось так, что командование союзной армией превратилось чуть ли ни в трибуну для дискуссий. В результате у всех, от генерала до солдата, возникло ощущение, что ими командуют из рук вон плохо и никто не знает, что делать. Постоянная путаница в организации всех маневров, непонимание цели и задач, несогласованность, отсутствие нормальной связи — вот результат утраты единоначалия. В критический момент, когда началась борьба за Праценское плато, не надо было обладать семью пядями во лбу, чтобы понять, что здесь решается судьба битвы. Однако никто не знал даже, к кому обращаться. Командовали все, и никто никого не слушал. В результате даже удачные действия отдельных отрядов не могли ничего дать. Всех увлекал всеобщий хаос.
В рядах же французских войск было полное абсолютное единство командования. Да, Великая Армия представляла страну и общество, вставшие на путь преобразований, которые в конечном итоге, многие годы спустя, приведут к установлению в Европе буржуазно-демократических порядков. Однако напрасно было бы искать следы чего-либо подобного в армии императорской Франции. Армия была системой полностью иерархичной, где принцип единоначалия выполнялся неукоснительно. Все безгранично верили своему полководцу и знали, что он добьется победы. Генерал голландского происхождения Дед ем де Гельдер, вспоминая о маршале Даву, написал такую замечательную фразу: «Я знаю, что он был далеко не всегда любезен, но я буду всегда горд тем, что я служил под его командованием... С ним мы были уверены, что нами хорошо командуют, а это кое-что значит, и маленькие неприятности компенсируются великими достоинствами»14. Эту фразу с еще большим основанием можно было применить к самому Наполеону. Каждый солдат и офицер знал, что им хорошо командуют, что любой приказ отдан не зря и имеет смысл для достижения общей победы.
«Одновременно с этим нельзя не отметить превосходство боевого опыта французских генералов и старших офицеров. Большинство из них сражались с самого начала войн Великой французской революции. Они командовали на поле сражения уверенно, чувствовали себя под огнем, словно в своей родной стихии. Генерал де Голль в своей книге «Франция и ее армия» прекрасно резюмировал этот образ военачальника в годы успехов империи: «Они... были молоды, для них был тяжел отдых, а не работа. Выкованные из стали, они, не колеблясь, выносили тяготы кампаний, переносили холод, жару, дождь, не слезая с коня целыми днями, обходясь без сна, питаясь чем попало. Сражаясь уже в течение многих лет, они делали это, имея опыт зрелых годов. К тому же с ними был Наполеон, он брал на себя все, что касалось стратегических комбинаций, и оставлял им то, в чем они были несравненны: инстинктивное умение действовать в самых сложных ситуациях, отвагу, воздействие личным примером на солдат...»15
Полное единоначалие сочеталось в рядах Великой Армии, по крайней мере в это время, с блистательной инициативой в рамках поставленной задачи и, более того, умением взять на себя ответственность даже действовать вопреки приказу, когда такая необходимость совершенно очевидна. Самым лучшим примером является решение Даву о движении на помощь войскам, оборонявшим Тельниц и Сокольниц. Трудно найти слова, чтобы по заслугам воздать должное активности, отваге и умелому командованию генералов Фриана, Сент-Илера, Вандамма, Леграна. Все они не просто сражались героически, а постоянно принимали самостоятельные решения, твердо руководили войсками в настоящем пекле.
Наконец, нельзя не отметить отличную выучку французских войск. Долгие месяцы учений в Булонском лагере не прошли бесследно. Генерал Штуттер-хайм отдал должное замечательным боевым качествам своего неприятеля: «Французская пехота действовала со спокойствием и точностью, сражалась с доблестью и слаженно выполняла самые дерзкие маневры»16. Почти так же, только в отличие от интеллигентного австрийского генерала, более простой фразой сказал о французах в этой битве простой русский солдат: «Неприятель хорошо маневрировал, о! хорошо, не хуже Суворова!» 17
Чтобы сравнить боевые навыки, достаточно сопоставить атаку улан цесаревича и действия легкокавалерийской дивизии Келлермана. По численности они были почти равны. Как уже отмечалось, накануне боя в рядах русских улан стояло 1 300 человек. В рядах дивизии Келлермана — около 1 500. Дивизия Келлермана произвела 8 атак с большим или меньшим успехом и потеряла 46 человек убитыми (что означает общие потери около 200—250 человек). Уланы цесаревича произвели только одну атаку. Она оказалась первой и последней, потому что после нее, как уже указывалось, собралось только 200 человек. Все остальные были убиты, ранены, взяты в плен или рассеяны по полю сражения. Только безвозвратные потери полка составили 708 человек!!
Кстати, потери русских улан еще раз свидетельствуют, что отваги русским солдатам было не занимать. Однако когда господствует ощущение, что все кругом делается безалаберно, что бы ты ни совершил, все равно это ничего не изменит, руки опускаются даже у самых храбрых. Если к этому добавить еще и «трогательные» отношения между союзниками, постоянно ходившие в русских рядах разговоры о том, что немцы предают, бегут и т.п., можно легко представить, что те, кто в нормальной обстановке готов был к самопожертвованию, восклицал: «Ну, братцы, шабаш!»
Получается, что победа была достигнута Великой Армией не потому, что был придуман какой-то особый хитрый маневр, а просто потому, что армия была лучше: лучше налаженное управление войсками, прекрасное умение маневрировать, высокий моральный дух, взаимовыручка на поле боя. Может показаться, что при такой оценке причин успеха забыт главнокомандующий армией. Но это совсем не так. Если Великая Армия была лучше управляемой и лучше сражалась, это потому, что в нее вселил победный дух император Наполеон. Он создал эту армию, он ее обучил, он заставил ее поверить в себя, в успех, в товарищей по оружию, он дал ей принципы чести и доблести. В каждом эпизоде сражения, на всех его участках он присутствовал незримо. Поэтому, если победа и была одержана, то Великая Армия целиком и полностью обязана Наполеону, но совсем не в том смысле, в котором это обычно говорят. Его заслуга не в том, что он «придумал» прорвать центр неприятеля, а в том, что это он сделал.
Война — это искусство не замысла, а исполнения. На каждом шагу руководителя, командира, полководца останавливают тысячи препятствий: неизвестность, непонимание или неправильная передача его распоряжений, крайнее физическое напряжение, постоянная борьба с опасностью, сознание большой ответственности за принятие того или иного решения — все это вместе создает порой такие непреодолимые трудности, что для совершения самого простого на бумаге действия требуется несгибаемая воля и отвага, ведомые могучим и ясным умом. Война — это не передвижение бессловесных деревянных шахматных фигурок, а «область физических страданий и усилий... область опасности». Чтобы преодолеть их, полководец должен «пламенем своего сердца, светочем своего духа... воспламенить жар стремления у всех остальных»18, заставить людей поверить в себя так, чтобы они без колебаний шли навстречу смертельной опасности.
Что же касается того, как придумать обойти фланг неприятеля или как прорвать его центр, все это относится к тому, о чем великий Клаузевиц презрительно написал: «Обычно средства и формы, которыми пользуется стратегия, являются столь простыми, а благодаря своему постоянному повторению столь знакомыми, что для здравомыслящего человека может показаться только смешным, когда ему приходится так часто слышать от критики преувеличенно напыщенные о них отзывы. Тысячу раз уже проделанный обход превозносится то как черта блестящей гениальности, то как глубокая проницательность, то даже как проявление самого всеобъемлющего знания. Могут ли быть в книжном мире более нелепые бредни? Еще смешнее становится, если к этому добавить, что та же самая критика, исходя из самого пошлого взгляда, исключает из теории все духовные величины и хочет иметь дело лишь с одними материальными. Таким путем все сводится к двум-трем математическим соотношениям равновесия сил и численного превосходства во времени и пространстве да к нескольким углам и линиям. Если бы в самом деле все сводилось лишь к этому, то из такой дребедени едва ли удалось бы составить даже задачу для школьника»19.
Наполеон, без сомнения, все это чувствовал, понимал сознательно или бессознательно. Однако он прекрасно также знал, что для среднего обывателя подобные глубины понять невозможно. Именно поэтому, заботясь о своем престиже и популярности, во всех официальных отчетах будет рассказываться о том, как все действия противника были заранее предугаданы, а каждый мельчайший шаг французских войск был расписан заранее. Нужно сказать, что его ближайшие подчиненные не заметили или сделали вид, что не заметили, изменения в первоначальном плане. Впрочем, их все это мало заботило. Они разгромили врага и не слишком вдавались в то, что было написано в диспозиции за день до сражения. Ее текст беспокоил их не более чем прошлогодний снег.
Вечером 2 декабря, несмотря на усталость, холод и непогоду, Великая Армия ликовала. Гвардии пришлось в глубокой темноте пересечь практически все поле сражения, так как штаб императора расположился на Позоржицкой почте. Хотя есть было нечего и шел то ли дождь, то ли мокрый снег, вокруг костров не утихали шумные голоса. «Вся ночь прошла в разговорах, — вспоминает солдат гвардии Баррес. — Каждый говорил о том, что поразило его в этот незабываемый день. Мы не могли обсуждать личные подвиги, так как наш батальон занимался только тем, что ходил туда-сюда, но мы разговаривали о той катастрофе, которую видели на озерах, об отваге раненых, которых мы встречали на нашем пути, о бессчетных обломках, покрывавших поле сражения... Мы также обсуждали, как будет называться битва, но так как никто не знал ни одного названия... вопрос остался не разрешенным» 20.
Офицер гренадер Удино так запомнил ночь после битвы: «За блестящим днем 11 фримера последовала тяжелая ночь, проведенная на биваке прямо на поле сражения среди мертвых и умирающих... Стало холодно, а обломков разоренных деревень не хватало, чтобы поддержать наши огни... Но опьянение победой перекрывало для нас все лишения. Что было тяжелее, чем холод и голод, это слышать в тишине ночи жалобы несчастных раненых, которые лежали без помощи на ледяной земле. Те из них, кто могли передвигаться, подползали к нашим огням и располагались среди нас. Много русских и австрийцев, разбросанных повсюду битвой, также приходили погреться вместе с нами. Для постороннего наблюдателя это, наверное, выглядело необычно, видеть как, сбившись в одну кучу, дружелюбно сидели вокруг пылающих угольков те люди, которые убивали друг друга еще несколько часов до этого»21.
Забота о раненых была одной из первых мыслей императора. Приняв решение разместиться на Позоржицкой почте, он так же как и гвардейцы, пересек все поле сражения: «Было уже совсем темно, — вспоминал Савари. — Он приказал, чтобы все, кто его сопровождал, соблюдал тишину, чтобы слышны были крики раненых. Он сам направлялся в их сторону, спрыгивал с коня, давал им выпить водку из походной кухни, которая следовала за ним. Я был рядом с ним всю эту ночь, в течение которой он оставался допоздна на поле сражения. По его приказу эскадрон эскорта занялся тем, что снимал шинели с убитых русских*, чтобы покрыть ими раненых. Он приказал разжечь большие огни рядом с ними и приказал разыскивать повсюду военных комиссаров и не удалился к себе до тех пор, пока они не прибыли... Он приказал им не покидать раненых до тех пор, пока все они не будут в госпиталях»22.
Что касается русского императора, то ему было не до раненых. Некоторое время он находился недалеко от Аустерлица с отрядом Милорадовича, ожидая Кутузова. Не найдя его, царь отдал приказание войскам отступать в юго-восточном направлении на Венгрию к селению Ходеёжиц, которое было назначено местом сбора армии. Князю Багратиону было поручено командовать арьергардом. В глубокой темноте, под снегом, смешанным с дождем, русская армия начала отступление. Около полуночи толпы отступавших подошли к Ходеёжи-цу. Деревня была наполнена солдатами всех возможных полков, с оружием и без оружия, ранеными, мародерами, обозами. С царем осталось всего трое человек: лейб-медик Виллие, берейтор Ене и фельдъегерь Прохницкий. Императорский экипаж с вещами и запасом пищи потерялся.
* По регламенту, в 1805 г. у французской армии вообще не было шинелей. Правда, солдаты на походе использовали самые разнообразные нерегламентированные виды одежды, чтобы было что надеть поверх мундира в холодное время. Однако таких хороших длинных шинелей, какие были в русской армии, у французов не было. Шинели появились в войсках Наполеона только в 1806 г.
Только по случайности Александр I нашел хотя бы одного штабного офицера, которым оказался Чернышев, адъютант генерала Уварова. С помощью Чернышева удалось, так же почти случайно, отыскать Кутузова. Обменявшись с ним несколькими словами, Александр со своей «свитой» поскакал в ночи дальше, в сторону Чайча. Однако до этого городка он не смог добраться. Через несколько километров ему пришлось сойти с коня в деревне Уршиц. «Трудности, перенесенные в сражении, прискорбное впечатление неудачи, душевное волнение, словом, соединение нравственного и физического беспокойства усилили болезненное состояние Государя, — пишет Михаил овский-Данилевский, — и Он принужден был остановиться... в крестьянской избе, где для успокоения Его не было ничего, кроме соломы. Голова его горела, и в нем оказались признаки болезни, называемой холериною»23. Впрочем, злые языки утверждали, что так называемая «холерина» была не чем иным, как обычной медвежьей болезнью. Лейб-медик узнал, что в одном из соседних домов располагается император Франц. К нему в дом постучали и разбудили обер-гофмаршала Ламбер- ти, попросив у него немного вина для больного. Однако ответ союзника был лаконичен: вина самим не хватает.
Александр спал только три часа, а чуть свет снова сел на коня и поскакал в Чайч. Сюда же утром 3 декабря начали постепенно подтягиваться колонны разбитых войск. Состояние армии было самым ужасающим. Ланжерон, как всегда язвительно, но метко описал то, что творилось в этот момент с союзными войсками: «Все бежало по большой дороге, никого не было на своем месте; корпуса, дивизии, полки, роты — все совершенно смешалось... Питались только тем, что грабили по дороге. Если бы неприятель нас преследовал, он перерубил или взял бы в плен тысяч двадцать человек» 24. Штуттерхайм вынес из отступления примерно такие же воспоминания: «Ночью она (колонна Дохтурова) потеряла еще много народу из тех, что заблудились в лесу или рассеялись по деревням»25. Таким же увидел отступление союзников Ермолов: «...беспорядок дошел до того, что в армии, казалось, полков не бывало: видны были разные толпы... В сей день, по причине совершенного изнурения лошадей, оставили мы на дороге не менее орудий, как и на месте сражения» 26.
Наконец, еще один свидетель отступления, князь Адам Чарторыйский, описал его в следующих выражениях: «Проходя через деревни, мы слышали только вопли людей, которые искали забвения своей неудачи в вине. Жители от этого страдали... Если бы несколько французских эскадронов были бы брошены, чтобы завершить наш разгром, не знаю, что бы случилось. Не было больше ни полков, ни отрядов коалиционной армии, одни только банды, которые шли в беспорядке, грабя все на своем пути и еще больше усиливая ощущение катастрофы своим видом»27.
В этих условиях австрийский император не мог более помышлять о продолжении борьбы. Уже в ночь на 3 декабря в лагерь французов был послан с дипломатической миссией князь Лихтенштейн. Император принял его в Аус-терлицком замке, куда он перебрался днем 3 декабря. Несмотря на одержанную блистательную победу, французский полководец прекрасно понимал, что силы коалиции еще велики. Французская армия устала, и продолжение боевых действий в том случае, если союзники окажутся припертыми к стенке, не сулит ему больших выгод. В результате Наполеон согласился на встречу с австрийским императором. Наряду с этим император оставался в своем заблуждении относительно Александра. Даже после отчаянной кровопролитной битвы он считал, что русского царя вынудили воевать с ним дурные советчики из его окружения, английские интриги и непонимание (по молодости) подлинных интересов своего государства. Можно предположить, что одним из мотивов согласия на скорое прекращение военных действий являлось нежелание Наполеона чрезмерно озлоблять своего сегодняшнего противника, которого он рассматривал как будущего потенциального союзника. Быть может, также поэтому настоящего преследования разбитого врага Наполеон не организовал.
Мюрат
Известный историк Колен, который уже не раз упоминался на страницах этой книги, справедливо отмечал: «Никогда еще армия не находилась в положении более благоприятном, чем армия Наполеона после победы при Аустерлице, для того, чтобы предпринять безотлагательное преследование. Оставалось 4 дивизии пехоты практически нетронутыми: 1-й корпус (две дивизии), гвардия и гренадеры Удино. Драгуны Бомона (Буайе) и Бурсье понесли в бою лишь небольшие потери. Драгуны Клейна (не участвовавшие в битве) только что прибыли к аббатству Райгерн, а дивизия Гюдена находилась в Никольсбур-ге. Наполеон мог, таким образом, уже вечером 2 декабря бросить на преследование союзников настоящую армию, почти равную по численности той, которая сражалась в этот день» 28.
Однако этого не было сделано. Частично, без сомнения, виновата крайняя усталость войск и плохая погода. С другой стороны, у императора были сомнения относительно направления отступления союзников. Не исключена возможность, что он предполагал, что значительная часть их войск, а может быть и вся армия, будут отступать на северо-восток по шоссе Брюнн — Ольмюц. В этом случае они были бы, без сомнения, настигнуты кавалерией Мюрата. Перенос штаба в ночь на 3 декабря на Позоржицкую почту, в противоположную сторону от истинного направления отступления неприятеля, связан, скорее всего, именно с этим. «Поместив свою генеральную квартиру на Ольмюцкой дороге, император доказал, что он думал, что русская армия начнет отступать именно на эту крепость»29, — вспоминал Тиар.
Наконец, постарался и Мюрат. Он проявил весьма сомнительную инициативу, приказав драгунам Буайе, которые находились буквально на плечах союзников, прибыть на противоположный конец поля сражения, туда, где находился сам маршал.
Однако всех этих мотивов, кажется, недостаточно для того, чтобы объяснить почти что полное отсутствие преследования вечером 2 декабря и малую активность на следующий день. Вероятно, не последнюю роль в этом сыграли политические соображения.
Уже утром Наполеон мог догадаться, что союзники не отступают на Ольмюц. По его приказу капитан Тиар с конными егерями отправился на разведку в южном направлении. «Едва я проскакал с моим отрядом несколько сот туазов (по дороге на Венгрию), как я убедился, что вся вражеская армия прошла по этой дороге, ибо вся она была покрыта обломками, свидетельствовавшими о разгроме. Недалеко от меня справа можно было видеть увязшие в грязи и брошенные пушки»30.
Информацию о пути отступления союзников император получил около 10.30 утра. Около И часов он отдал приказ преследовать неприятеля по дороге на Гёдинг. Нужно сказать, что к этому времени преследование, хотя и весьма символическое, уже велось. Еще ночью маршал Сульт отправил вслед за отступающими союзниками бригаду Шиннера. Наконец, еще утром корпус Берна-дотта также двинулся, хотя и медленно, в юго-восточном направлении.
Сам маршал Сульт получил приказ о начале преследования только в 15.30. В ответ он написал следующее: «День уже подходит к концу, погода плохая, и я ничего не выиграю, если начну движение этим вечером. К тому же генерал Шин-нер с 5 батальонами будет сегодня в Уршице»31. В результате главные силы Сульта остались на своих прежних позициях, гвардия расположилась в Аустерлице.
Но самое главное, что наиболее мобильные части, а именно кавалерия, бросились по дороге на Ольмюц. Легкая кавалерия и дивизия Вальтера прошли в этот день 40 км в этом направлении. За ними, хотя и несколько медленнее, двигались кирасирские дивизии Нансути и д'Опуля. Наконец, в этом же направлении следовали и пехотные дивизии Ланна, а также гренадеры Удино. Кавалерия Мюрата захватила многочисленные неприятельские обозы с боеприпасами, сотни пленных, а также целые стада быков, направлявшиеся в качестве продовольствия для союзной армии. Эти трофеи и в особенности продовольствие, которого так не хватало войскам, были, конечно, важны. Однако для того, чтобы их захватить, было бы достаточно одного кавалерийского отряда.
События 3 декабря еще раз подтверждают концепцию, согласно которой Наполеон не планировал первоначально нанесение главного удара по центру союзной армии. Если бы такой удар планировался заранее, было бы немыслимо, чтобы вся кавалерия была сосредоточена на левом фланге, где собирались вести лишь вспомогательные действия, оставив направление главного удара и, следовательно, направление будущего преследования совершенно без конных войск. Это еще одна причина того, что преследование неприятеля было на удивление слабым.
В общем, можно сказать, что, несмотря на обозы, захваченные на Ольмюц-кой дороге, день 3 декабря был во многом упущен французской армией. Причем основные массы кавалерии вообще удалились в сторону от отступающей армии союзников.
Вечером, несмотря на готовящуюся на завтра встречу императоров, дивизии Великой Армии получили приказ активнее преследовать неприятеля. В частности, Мюрат должен был отправить легкую кавалерию Мильо, драгунскую дивизию Вальтера и кирасирскую д'Опуля вслед за отступающей союзной армией. Однако этот приказ было уже сложно исполнить, так как кавалерии пришлось бы совершать долгий марш в обратном направлении. Судя по всему, 4 декабря к месту событий прибыли только 8-й гусарский и 21-й драгунский полки. Маршал Сульт должен был вместе с Бернадоттом двигаться через Чайч на Гёдинг. Император потребовал от них решительного наступления. Однако самую главную роль мог сыграть в этот день корпус Даву. Неутомимый маршал выступил с дивизией Фриана уже в 9 часов вечера и отправился вслед за армией союзников.
На следующий день 4 декабря две пехотные дивизии, Гюдена и Фриана, с двумя кавалерийскими, Клейна и Бурсье, двинулись на Гёдинг по самой кратчайшей дороге, таким образом, что они имели все шансы отрезать путь отступления остаткам союзной армии. На пути у них встали войска генерала Мерфельда. По иронии судьбы, это были остатки того отряда, который Даву вдребезги разбил при Мариа Целль. Мерфельду удалось окольными путями увести около 4,5 тыс. человек. Они не успели принять участие в битве при Аустерлице, но зато смогли сразу после сражения выполнить функцию арьергарда и прикрыть разбитые войска от наступления корпуса Даву.
В этот момент утром 4 декабря положение наиболее значимых отрядов было следующим: главная масса остатков союзной армии находилась в районе Чайча. В нескольких километрах севернее находился арьергард Багратиона. Прямо на него через Уршиц двигались основные силы Бернадотта и Сульта. Корпус Ланна из Раусница был направлен через Станиц в обход правого фланга союзной армии. Однако от союзников Ланна отделял почти целый переход по проселочным дорогам, и он не мог серьезно помешать их отступлению. Зато левый фланг союзников, который обходил Даву, оказался под серьезной угрозой. К утру 4 декабря Даву находился примерно в 15 км от Гёдинга, иначе говоря, он был ближе к этому городу и единственной переправе через реку Марху, чем войска союзников, находившиеся у Чайча. Единственным отрядом, который мог помешать Даву занять Гёдинг, был отряд Мерфельда. Над остатками союзной армии нависла угроза потери пути отступления.
С самого утра драгуны Клейна двинулись вперед и завязали бой на аванпостах. К часу дня подошла пехота и вместе с драгунами перешла в наступление. Передовые части австрийцев были отброшены, и около 3 часов дня французы подошли к Йозефсдорфу, который находился всего лишь в 3 км от Гединга. Здесь стояли главные силы Мерфельда. Тотчас же французская пехота и кавалерия стала строиться для боя. «Все предвещало блестящую победу, — можно прочитать в походном журнале дивизии Клейна. — Наши войска... были преисполнены самого высокого боевого духа. Уже драгуны и легкая кавалерия завязали схватку с передовыми частями. 3-я дивизия (пехотная дивизия Гюдена) занимала позицию для атаки. Мы стояли развернутой линией перед Йозефсдорфом»32.
Однако внезапно в том месте, где рубились передовые отряды конницы, появились австрийские офицеры, которые размахивали белыми платками и кричали что есть мочи: «Перемирие! Перемирие!» Когда же бойцы остановились, сам генерал Мерфельд лично отправился в передовые цепи, чтобы переговорить с генералом Клейном и убедить его остановить наступление.
Когда об этом доложили маршалу Даву, он был в бешенстве и немедленно прискакал на место событий и, найдя Мерфельда, высказал ему все, что он думает по поводу перемирия, в энергичных солдатских выражениях. Но австрийский генерал и его помощник полковник Вальмоден клялись всеми святыми и божились, что заключено перемирие и скоро будет подписан мир. Тогда Даву заявил, что если через час он не получит об этом письменного уведомления, он немедленно возобновляет атаку. В русский штаб был послан старший адъютант Даву полковник Бурк. Но полковник далеко не уехал. Едва он пересек австрийские линии, как его остановил пост русских гусар и не пожелал пропускать дальше. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы в этот момент не прискакал князь Гагарин, личный адъютант императора Александра. Он привез Даву записку от царя, впопыхах написанную карандашом. Вот ее содержание: «Я разрешаю генералу Мерфельду сообщить французскому генералу, что германский и французский императоры находятся сейчас вместе и беседуют, что заключено перемирие и что напрасно проливать кровь храбрецов. Александр»33.
Наконец, через несколько мгновений прискакал другой гонец, который привез письмо чернилами, написанное Кутузовым, где также официально подтверждалось, что заключено перемирие.
Делать было нечего — Даву остановил войска, и сражение под Гёдингом не состоялось. Михайловский-Данилевский пишет: «Без исключения все писатели полагают плен императора Александра неизбежным, если бы Даву не остановился и, пользуясь своим многолюдством, продолжал теснить графа Мерфельда. Никто не взял на себя труда разобрать дело, и все поверили писателям, когда единогласное показание их уничтожается взглядом на карту» 34.
Взгляд на карту как раз показывает обратное: французы уже были в двух шагах от Гёдинга, а Александр со своим эскортом — примерно в 15 км неподалеку от Чайча. Правда, здесь нужно сделать следующее замечание: если бы встреча австрийского и французского императоров не проходила действительно в этот момент, царю незачем было бы задерживаться в Чайче, и он мог бы еще раньше уйти за реку Марху. При заключении же перемирия Даву не имел права атаковать Мерфельда. Это действительно так, и действительно пленение царя при любых условиях было бы достаточно проблематичным. Зато судьба его армии навряд ли может вызывать сомнения. Главные силы русских были значительно дальше от переправы, чем войска Даву. В случае отсутствия перемирия ничто не могло бы помешать маршалу разгромить Мерфельда и встать на пути отступающих колонн. Учитывая то состояние, в котором находились остатки союзных войск, их судьба была бы предрешена. Даву достаточно было раздавить слабый австрийский отряд и хотя бы несколько часов удерживать дезорганизованные массы. В это время Бернадотт и Сульт нанесли бы им удар в хвост, и остаткам союзной армии пришлось бы, очевидно, сложить оружие.
Если этого не случилось, то только потому, что в 2 часа дня состоялась встреча Наполеона и Франца П. Местом для этого исторического события была выбрана мельница «Спалены Млын» между деревнями Зарошиц и Наседловиц. Мельница находится посреди просторной долины. На северном склоне расположились французские полки, шедшие в авангарде, и гвардейские батальоны, которые для этого специально совершили форсированный марш из Аустерлица. «Французская императорская гвардия с развевающимися знаменами, в высоких меховых шапках, увенчанных алыми султанами, одетая словно для парада, стояла на склоне долины с нашей стороны, — вспоминал Сегюр. — Останки австрийских войск стояли вдали перед нами на противоположном склоне» 35.
Так как мельница была разорена, а погода — прекрасной, император решил, что лучше провести встречу на воздухе. Гвардейцы навалили дров, чтобы зажечь на всякий случай огромный костер. «Костер разгорелся, — продолжает рассказывать Сегюр. — Наполеон спрыгнул с коня. Конные егеря эскорта положили ему кучу соломы. Другие прибили доску к срубленному дереву, чтобы оба императора могли сесть. Наполеон улыбнулся и сказал мне: «Ну вот и порядок... А ведь потребовалось шесть месяцев, чтобы составить церемониал встречи Франциска I и Карла V!»36
Капитан Тиар также был свидетелем исторического момента. Вот что он вспоминал: «Император Австрии заставил себя подождать. Наполеон уже было начал опасаться, не вышла ли какая-нибудь ошибка. Но вот наконец мы увидели много карет и большой отряд кавалерии. Это были экипажи Франца II, которого эскотировал дивизион гусар Кинмайера и дивизион улан Шварцен-берга. Императора сопровождали также многочисленные генералы, и среди них князь Иоганн фон Лихтенштейн. Тотчас же барабаны гвардии забили встречный марш, а трубы протрубили «поход». Зрелище было восхитительным, а то, что должно было произойти, придавало всему оттенок величественности. Мы все стояли, затаив дыхание от нахлынувших на нас чувств. Наполеон подошел к дороге, помог Францу II выйти из кареты, обнял его и произнес несколько слов, которых я не разобрал. Почти наверняка он говорил об англичанах, потому что я совершенно четко услышал, что австрийский император сказал: «Англичане — это торговцы человеческим мясом». Император подвел своего гостя к костру и остался один на один с ним. Маршал Бертье, несмотря на то что часто пишут, стоял поодаль. У Наполеона было очевидное желание говорить наедине, и он вежливым жестом предложил князю Иоганну отойти в сторону. Но, кажется, как можно было судить по целой пантомиме Франца, он стал настаивать, чтобы князь остался» 37.
Разговор императоров продолжался почти два часа. Точно его никто не слышал, до французских и австрийских офицеров, стоявших в стороне, доносились лишь отдельные фразы. У французов они не вызвали особого почтения к особе Франца II. Сегюр вспоминал: «Несколько взрывов смеха этого монарха нас удивили. К ним примешивались жалобы на то, что казаки разграбили ферму, которая ему особенно нравилась. Быть может, мы слышали не очень хорошо, но нас неприятно удивило то, что император большой страны в момент испытаний для своего государства был занят такими мелочами»38.
Последними словами, которые донеслись до офицеров, были следующие: «Итак, Ваше Величество обещает мне, что больше не будет начинать войны?» — сказал Наполеон, на что Франц с жаром ответил: «Да, я клянусь и сдержу свое слово!».
На этом встреча закончилась. Французский император любезно проводил Франца до его кареты, а потом, вскочив на своего арабского коня, весело воскликнул, обращаясь к своей свите: «Господа, мы возвращаемся в Париж! Можете считать, что мир заключен!»
Музыка гвардии заиграла торжественный марш, и до этого молчаливые ряды солдат вдруг ожили, и тысячи голосов огласили долину радостным криком «Да здравствует Император!».
На этом война с третьей коалицией для Наполеона закончилась. Он был уверен, что урок Аустерлица надолго запомнится и молодому русскому царю, и австрийскому императору. Наполеон был уверен, что великодушные жесты должны будут расположить к нему Александра, который ввязался в эту войну по глупости. Тотчас же в его ставку он в очередной раз послал генерала Савари.
Посланец Наполеона посетил сначала штаб австрийского императора, а затем вместе с генералом Штуттерхаймом отправился на встречу с Александром, который к этому времени уже благоразумно переправился на другой берег реки Мархи и расположился в небольшом замке в городке Холич. По словам Савари, он приехал в ставку царя 5 декабря еще до рассвета, примерно в 4— 5 утра. К его удивлению, Александр был уже одет и на ногах. Разговор начался со взаимных комплиментов, а затем Савари передал Александру условие, при котором боевые действия прекращались немедленно. Этим условием была немедленная эвакуация русскими войсками австрийских земель. «Хорошо, я согласен, — сказал Александр, — но какие гарантии ожидает от меня ваш повелитель?..» «Он попросил меня передать Вашему Величеству, — ответил Савари, — что ему достаточно будет вашего слова. Как только оно будет дано, я должен прибыть к войскам маршала Даву и остановить их движение». На что Александр удовлетворенно ответил: «Я даю вам это слово. Я тотчас же займусь исполнением того, что было согласовано. — А затем добавил: — Если обстоятельства более счастливые приведут вас в Петербург, я надеюсь, что сделаю приятным ваше пребывание там»39. Посланец императора даже не догадывался, что подобный случай должен был представиться ему очень скоро...
Возвращаясь обратно, Савари имел возможность увидеть русские войска на марше. Вот что он увидел: «Мы (автор мемуаров и Штуттерхайм) вынуждены были подождать, пока русская армия переходила через реку. Я спешился... и стал считать. Мимо меня прошло не более 26 тыс. человек всех родов оружия без пушек и без зарядных ящиков. Многие шли без оружия, у большинства не было ранцев. Было очень много раненых, однако они стойко шли сомкнутыми рядами вместе с остальными» 40.
Отныне боевые действия заканчивались. Официально перемирие было подписано 6 декабря в Аустерлицком замке. Последние выстрелы этой войны на главном театре военных действий прозвучали за день до этого вечером 4 декабря под Иглау. Так как эрцгерцог Фердинанд не мог знать об идущих переговорах, он атаковал баварские части, оставшиеся один на один с ним после ухода корпуса Бернадотта. У генерала фон Вреде было примерно в два раза меньше войск, чем у Фердинанда, и он после упорного боя оставил Иглау. Однако через несколько дней сюда вернулся корпус Бернадотта. В соответствии с условиями перемирия Иглау находилось в зоне французской оккупации, и город был оставлен войсками Фердинанда.
Наполеон по праву мог гордиться своей армией. В труднейшей стратегической ситуации его солдаты и генералы добились блистательной победы. Еще 3 декабря в Аустерлицком замке император написал свою знаменитую прокламацию, обращенную к войскам, которую в этот день могла услышать только гвардия. Теперь она стала известна всей армии:
«Солдаты! Я доволен вами. В день Аустерлицкой битвы вы оправдали мои надежды на ваше бесстрашие и увенчали ваши орлы бессмертной славой. Армия в 100 тыс. человек под командованием императоров России и Австрии менее чем в четыре часа была разгромлена и рассеяна. Все те, кто избежали ударов вашей стали, потонули в озерах. Сорок знамен, штандарты российской императорской гвардии, сто двадцать пушек, более 30 тысяч пленных — вот результаты этого дня, ставшего навеки знаменитым. Эта пехота, которую так хвалили, будучи в превосходном числе, не смогла устоять под вашим ударом, и отныне у вас нет равных. Так, в два месяца эта третья коалиция оказалась разгромленной и поверженной. В скором времени будет подписан мир, но как я и обещал своему народу перед переходом через Рейн, я заключу только такой мир, который даст нам гарантии и вознаградит наших союзников.
Солдаты! Когда французский народ возложил на мою голову императорскую корону, я доверился вам, чтобы поддерживать ее в блеске славы, который только может дать ей ценность в моих глазах. Но в этот же момент наши враги хотели ее разрушить и унизить! Они хотели сделать то же самое с железной короной, завоеванной кровью стольких французов. Они хотели вынудить меня возложить ее на голову наших злейших врагов! Это были самоуверенные и безумные планы, которые вы повергли в прах в день годовщины коронации вашего императора! Вы научили их, что если легко храбриться и угрожать нам, то нелегко нас победить.
Солдаты! Когда все, что необходимо, чтобы обеспечить счастье и процветание нашего отечества, будет сделано, вы вернетесь во Францию. Там вы будете предметом моего внимания и благодарности. Мой народ увидит вас с радостью, и вам достаточно будет сказать: «Я был в битве при Аустерлице», чтобы тотчас вам ответили: «Вот храбрец!».
Наполеон»41.
1 LangeronA.F. Journal... Рукописный фонд Российской национальной библиотеки. Ф. 73. Д. 276.
2 Revue d'histoire, 1907, № 80, p. 408.
3 Кутузов М.И. Сборник документов., т. 2, с. 235—236.
4 Там же, с. 237-238.
5 Там же, с. 239.
6 А. Васильев. Русская гвардия в сражении при Аустерлице 20 ноября (2 декабря) 1805 г. // Воин, № 3.
7 Кутузов М.И. Указ. соч., с. 362—363.
8 Andolenko S. Aigles de Napoleon contre Drapeaux du Tsar. Paris, 1969.
9 Revue d.histoire, 1907, № 80, p. 409.
10 Кутузов М.И. Указ. соч., с. 259.
11 Thiers A. Histoire du Consulat et de l'Empire. Paris, 1847, t. 6, p. 330.
12 L. Peyre. Napoleon et son temps. L'Empire. Paris, 1888, p. 43.
13 Ермолов А.П. Записки Еромолова А.П. М., 1991, с. 60.
14 Van Dedem de Gelder A.-B.-G. Un general hollandais sous l'Empire. Memoires du general baron de Dedem de Gelder. Paris, 1900, p. 193-194.
15 Gaulle C. de. La France et son armee. Paris, 1985, p. 130.
16 Stutterheim. La bataille d'Austerlitz. Paris, 1806. p. 103-104.
17 Аустерлиц. Воспоминания суворовского солдата. СПб., 1903, с. 14.
18 Клаузевиц К. О войне, т. 1, с. 84.
19 Там же, с. 186-187.
20 Barres J.-В. Souvenirs d'un officier de la Grande Armee. Paris, 1923, p. 59.
21 Fantin des Odoards L.-F. Journal du general Fantin des Odoards... 1895, p. 73—74.
22 Savary A.-J.-M.-R., due de Rovigo. Memoires du due de Rovigo pour servir a l'empereur Napoleon. Paris, 1828, t. 2, p. 209.
23 Михайловский-Данилевский А.И. Указ. соч., с. 221—222.
24 Langeron A.F. Journal... Рукописный фонд Российской национальной библиотеки. Ф. 73. Д. 276.
25 Stutterheim. Указ. соч., с. 106.
26 Ермолов А.П. Указ. соч., с. 59.
27 Czartoryski A.-J. Memoires du prince Czartoryski et correspondance avec l'Empereur Alexandre Pr. Paris, 1887, t. 1, p. 410.
28 Revue d'histoire, 1907, № 80, p. 411.
29 Thiard M.-T. Souvenirs diplomatiques et militaires du general Thiard, chambellan de Napoleon Ier. Paris, 1900, p. 239.
30 Ibid, p. 240.
31 Цит. по: Revue d'histoire, 1907, № 80, p. 415.
32 Ibid., p. 448.
33 Цит. по: Savary A.-J.-M.-R., due de Rovigo. Op. cit., p. 223.
34 Михайловский-Данилевский А.И. Ук. соч., с. 225.
35 Segur. Un Aide de Camp de Napoleon. Memoires general comte de Segur. Paris, p. 270.
36 Ibid.
37 Thiard M.-T. Op. cit., p. 243-244.
38 Segur. Op. cit., p. 272.
39 Savary A.-J.-M.-R., due de Rovigo. Op. cit., p. 220-221.
40 Ibid., p. 221.
41 Correspondance... t. 11, p. 443—444.