ГЛАВА 8. УЛЬМ

На войне самое плохое решение, какое можно принять, — это не принимать никакого решения.

Де Брак. Аванпосты легкой кавалерии.

Несмотря на ненастную погоду, Великая Армия почти на всем фронте своего развертывания вышла 7 октября к Дунаю. 4-й корпус Сульта и драгуны генерала Вальтера, как и было предписано диспозицией, вступили в Донауверт. Здесь был большой мост через реку. Накануне отступающие австрийские пехотинцы полка Коллоредо сожгли его, и поэтому французам необходимо было как можно быстрее восстановить переправу. Император лично прибыл на место событий...

Около часа дня пошел холодный дождь. Проклиная все на свете, генералы и офицеры свиты императора кутались в мокрые плащи. Наполеон, не обращая внимания на непогоду, молча наблюдал за работой саперов, лишь изредка отсылая адъютантов с приказами.

За несколько часов до этого один батальон 24-го легкого полка с двумя эскадронами конных егерей нашел в двух лье* выше по течению у Мюнстера небольшой мост и, перейдя по нему Дунай, подошел к остаткам донаувертской переправы с южного берега. За этим отрядом последовали драгуны 2-й дивизии генерала Вальтера, прибывшие сюда же к десяти часам утра. Австрийцев напротив Донауверта уже не было: узнав о приближении крупных сил французской армии, они поспешно ретировались.

Не дожидаясь завершения работ по восстановлению большого моста, Мюрат переправился через Дунай на лодке и отправил по дорогам на Аугсбург и Райн кавалерийские разъезды. К вечеру пехота и артиллерия двинулись по отремонтированному мосту. А ночью с правого берега в штаб, где, не покладая рук, работал Бертье, поступили первые сведения от аванпостов, столкнувшихся с вражеской кавалерией.

Ситуация выглядела следующим образом: Великая Армия мощным клином врезалась в расположение правого фланга австрийской армии. Отряд Кинмайера, защищавший Донаувертский мост, не принял боя и ушел в восточном направлении. Оставался вопрос: что будет делать основная часть неприятельских войск, расположенная западнее французского клина? Наполеон был почти уверен, как уже отмечалось, что австрийский генерал сконцентрирует войска и двинется на прорыв в восточном направлении.

В шесть утра 8 октября по поручению императора Бертье написал маршалу Нею: «Вероятно, переход через Лех и занятие Аугсбурга, которое произойдет сегодня, отрезвит неприятеля... Невозможно, чтобы противник, узнав о переходе Дуная и Леха, а также о страхе и беспокойстве, которые охватили его войска на Лехе, не решил отступать»¹.

Наполеон почти исключал отступление австрийцев по левому берегу Дуная в северовосточном направлении. «Его Величество не думает, что неприятель будет столь безумен, чтобы перейти на левый берег Дуная»², — всего лишь через несколько часов заявил начальник штаба в очередном письме маршалу Нею.

* Лье — старая французская мера расстояний, приблизительно 4 км.

Интересно, что австрийский главнокомандующий, получивший 7 октября сведения о переходе французами Дуная, не осознал опасность, нависшую над его армией. При этом, как ни странно, Макк понял, что французы обходят его с тыла. В этот день австрийский генерал написал: «Кажется, сейчас ясно, что неприятель возобновляет свой маневр Маренго, то есть он пытается отрезать нас от наследственных владений...».

Все дело в том, что Макк, ясно представляя себе задачу противника и направление его движения, не отдавал себе отчета в соотношении сил. Австрийскому главнокомандующему казалось, что он имеет дело с почти что равной армией, численностью около 70 тыс. человек. Не понимал он и особенностей своего противника, не замечал морального превосходства французов.

В результате Макк задумал повторить маневр, который в 1800 г. сделал австрийский генерал Край против войск Моро — держа крепость Ульм, стоящую «верхом» на Дунае, угрожать французам на левом или на правом берегу в зависимости от обстановки. Макк считал, что если армия Наполеона вся переправится на правый берег, австрийским войскам «достаточно будет маневрировать по левому берегу, спускаясь вниз по реке, чтобы если не разбить врага, то сделать его судьбу ужасающей».

Все, что произойдет дальше, великолепно подтверждает тезис, согласно которому на войне нет абсолютных рецептов. То, что хорошо в одном случае, в другом приводит к катастрофе. Алгоритм действий Макка действительно был бы оправдан против 70-тысячной армии с невысоким моральным духом и под командованием осторожного генерала. Однако против двукратно превосходящих сил Великой Армии под командованием самого Наполеона план австрийского полководца вел к катастрофе.

Но даже в осуществлении своей сомнительной схемы действий Макк был непоследователен. Вместо концентрации войск вокруг Ульма он начал с распыления сил, выделив несколько полков, чтобы «раздавить», как он выразился, авангарды французов, переправившиеся на южный берег Дуная. Для выполнения этой амбициозной задачи в сторону Донауверта был послан генерал Ауф-фенберг с отрядом в 4800 человек.

Пока маленькая дивизия Ауффенберга, не торопясь, шла в западном направлении, французские войска с утра 8 октября уже наводнили правый берег Дуная. Мюрат перевел на южный берег реки почти все свои дивизии. Корпус Сульта форсировал водную преграду на глазах императора в Донауверте, корпус Ланна переправлялся через Дунай у Мюнстера, Даву — у Нойбурга, за корпусом Даву продвигались Мармон и Бернадотт.

Выполняя приказ императора, Сульт двинулся на Аугсбург. Перед ним шла драгунская дивизия Вальтера. Мюрат с 1-й драгунской дивизией Клейна, 3-й Бомона, кирасирами Нансути и гусарами из дивизии Трейяра устремился на Цузмархаузен.

Генерал Ауффенберг в это время, не спеша, достиг городка Вертинген, лежащего на пути в Донауверт. Австрийские разъезды, как ни странно, не обнаружили приближающиеся с северо-востока конные массы Мюрата, зато генералу донесли, что с севера замечена неприятельская пехота. Это были гренадеры Удино, шедшие в голове корпуса Ланна. Ауффенберг выслал против них небольшой авангард под командой генерала Динерсберга и, расположив свои войска на случай атаки, как говорят, преспокойно собирался обедать, тем более что время было вполне обеденное — около двух часов дня.

Как раз в этот момент с востока к городу подошла конница Мюрата. Не теряя ни мгновения, легендарный командир резервной кавалерии отдал приказ атаковать. Пока драгунские дивизии разворачивались в боевые порядки на равнине перед Вертингеном, 60 драгун из дивизии Клейна, ведомые отважным адъютантом Мюрата Экзельмансом, подскакали к деревушке Готтмансхофен, спешились в мгновение ока и атаковали передовые посты австрийцев. В считанные минуты неприятель был выбит из деревни.

Основная масса австрийцев была отделена от Мюрата речкой Цузам, текущей с севера на юг, поэтому, чтобы атаковать их, необходимо было овладеть городком Вертинген и находившимся в нем мостом. Эта задача была поручена дивизии Бомона.

9-й драгунский полк под командованием полковника Мопети галопом ворвался в предместье, взял мост и оказался в самом городке, рубя направо и налево растерявшихся от внезапной атаки австрийцев. Однако после первого шока австрийская пехота пришла в себя, и скоро из всех окон и дверей загрохотали ружейные выстрелы. Драгуны смешались под свинцовым ливнем.

Тогда решительный командир, не потеряв самообладания, отдал приказ спешить половину полка. Драгуны соскочили с коней и накинулись на врага, но уже не с саблями, а пустив в дело штыки и приклады. Через несколько минут дорога для всадников была проложена.

Пока спешенные кавалеристы успешно громили пехоту на улицах Вертин-гена, вторая половина полка в конном строю обскакала город слева, с ходу развернулась и тотчас атаковала отступающих австрийцев...

Бой под Вертингеном

В это же время дивизия Клейна, поднявшись чуть выше по реке, нашла у деревни Роггтен маленький мост. Драгуны и 10-й гусарский полк тотчас же воспользовались случаем и переправились на противоположный берег. Поблизости стояли австрийские кирасиры. Но французы даже не дали им времени на то, чтобы подготовиться к бою, и с ходу ринулись в атаку.

Австрийская кавалерия была одной из лучших в Европе. Особенно славились полки кирасир как слаженностью действий, так и качеством конского состава. Поэтому, несмотря на энергичные действия французов, здесь завязался упорный бой. Но через переправу подходили все новые и новые эскадроны. В результате австрийцы были охвачены со всех сторон и с большими потерями отброшены. Таким образом, тыл и правый фланг австрийской пехоты был открыт.

Как раз в этот момент с севера показались на дороге меховые шапки гренадер Удино — маршал Ланн, едва заслышав начавшуюся канонаду, ускорил движение своей элитной дивизии и, смяв авангард Динерсберга, вовремя пришел на помощь Мюрату. Под угрозой охвата с обоих флангов австрийская пехота построилась в большие каре и стала отступать.

Появление французских гренадер с севера и атака драгун Клейна с юга деморализовали неприятеля. 9-й драгунский полк вместе с подоспевшими 5-м и 8-м полками из дивизии Бомона развернулись в боевой порядок и ринулись на австрийские каре. Отчаянная конная атака сломила сопротивление австрийских гренадер. Через несколько мгновений ряды пехоты дрогнули, смешались — каре были прорваны. Австрийцы побежали в лес, неотступно преследуемые драгунами и конными егерями, пришедшими с авангардом Ланна.

«Этот блистательный бой, который мы расценили как предзнаменование удачи, не был кровопролитным, — записал в своем дневнике офицер дивизии Удино. — Он был так быстро завершен, что наша артиллерия не успела даже начать стрелять. Австрийцы были устрашены порывом, с которым атаковали их наши войска»³.

Отряд Ауффенберга был полностью разгромлен. Согласно австрийским данным*, части Ауффенберга потеряли 101 человека убитыми, 233 ранеными, 1 469 пленными (всего 1 803 человека), а также 3 знамени и 6 орудий. Сам генерал Ауффенберг попал в плен. Вполне доверяя австрийским документам, нужно, однако, заметить, что потери пленными были несколько большими. Кроме того, видимо, не было учтено и некоторое количество разбежавшихся и дезертировавших после боя, потому что на следующий день в отряде оставалось не более 1 600 человек (из 4 800). Вероятно, цифра, которую приводит в своем рапорте Мюрат — 2 200 пленных — не слишком далека от истины. Потери победителя были относительно невелики: около 140 убитых и раненых и... 2 пленных.

Скоротечность боя и значительная разница в потерях говорят о том, что бравурный рапорт командующего французской кавалерией императору, написанный вечером на месте боя, был близок к истине: «Ваша кавалерия, Сир, покрыла себя славой; трудно описать энтузиазм, с которым она атаковала, а также энтузиазм храбрых гренадер (Удино). Все атаки были совершены с криками «Да здравствует Император!». Полковники Арриги и Мопети были ранены, ведя в атаку свои полки, первый на неприятельских кирасир, второй — на пехоту... Мой адъютант г-н Экзельманс, который будет иметь честь вручить Вам это письмо, вел себя в бою самым достойнейшим образом. Он был всегда на острие атаки... под ним было убито две лошади»⁴.

* Не вызывает сомнения, что потери какой-либо стороны можно прежде всего оценивать по данным этой стороны, лишь изредка корректируя их по неприятельским источникам.

Мюрат неспроста подчеркнул, что «все атаки были совершены с криками «Да здравствует Император!»». Сражение под Вертингеном было первым в истории наполеоновской империи. Боевой клич «Да здравствует Император!», который, начиная с этого момента, в течение десяти лет будет раздаваться на всех полях Европы, прозвучал тогда первый раз под пулями неприятеля.

Желая отметить успех первого боя этой войны, Наполеон был щедр на награды, и капитан Экзельманс был не только произведен в следующий чин, но и получил офицерский крест Почетного легиона. Это был первый орден Почетного легиона, полученный непосредственно в боевой обстановке*.

Отмечая слаженные действия Великой Армии, следует отметить, что идеальные маневры существуют разве что под пером теоретиков. Во французских войсках также не обходилось без просчетов и ошибок. В частности, один из весьма неудачных маневров произошел как раз в день Вертингенского боя.

Дивизия Сент-Илера из корпуса Сульта выступила на рассвете 8 октября вдоль левого берега реки Лех в южном направлении. В задачу корпуса Сульта входило как можно быстрее отрезать путь отступления австрийцев на восток (через Аугсбург). Дивизия уже прошла около 20 км, когда ее догнал адъютант императора Филипп де Сегюр. Он принес приказ, еще раз подтверждавший направление марша через Аугсбург на Ландсберг.

«Ну что же, господа, — сказал нам генерал Сент-Илер, — ускорим шаг, чтобы прибыть вовремя, и оправдаем доверие императора», — пишет в своих мемуарах генерал Тьебо, тогда командир бригады в дивизии Сент-Илера. — Войска, которым сообщили содержание письма, удвоили свой шаг, распевая веселые песни и крича «Да здравствует Император!». Так продолжалось около четверти часа, как вдруг мы увидели адъютанта Мюрата, который несся в галоп через распаханные поля. Он приближался к нам справа, размахивая рукой и крича во всю мочь, чтобы мы остановили войска. Мы остановились. Он сообщил нам, что принц (Мюрат) сражается с многочисленным вражеским корпусом и что он приказывает нам как можно быстрее прийти к нему на помощь. «Это невозможно, — ответил Сент-Илер. — Видите, вот приказы императора...» — «А что Вы будете делать, если принца разгромят, если Макк прорвется?» Эти доводы, уже сами по себе сильные, были подкреплены гулом канонады, который раздался со стороны...».

Свидетель и один из главных участников этой сцены Сегюр написал: «Генерал Сент-Илер, мужественный и благородный человек, тотчас решился. «Вы слышите, — сказал мне он, — пушки зовут нас. И каков бы ни был приказ, нужно откликнуться на их зов». И в тот же момент он отдал приказ колоннам повернуть направо на Вертинген. Но как бывает в подобных случаях, едва его войска сделали сотню шагов в этом направлении, как ответственность за невыполнение приказа стала его одолевать. Он спросил меня, что я думаю. Честно говоря, я сам не знал, что сказать, и на всякий случай, считая, что так я лучше выполню свое поручение, я начал настаивать на важности приказа императора. Сомнения еще больше обуревали генерала».

Язвительный Тьебо, любивший в своих мемуарах уколоть бывших начальников, с иронией говорит: «...Сент-Илер... собрал нас снова и объяснил, что мы нарушаем письменный приказ императора и что из-за этого, возможно, будет сорван какой-нибудь блистательный маневр... «Так что, господа, надо двигаться на Ландсберг... Головы колонн налево!» Так после трех четвертей часа, потерянных напрасно... мы снова пошли по распаханному полю в том направлении, в котором мы когда-то шли по хорошей дороге... В этот момент пушки Мюрата вдруг снова загремели, на этот раз, как казалось, совсем близко. Мы слышали даже треск ружейных выстрелов... Отовсюду поднялся недовольный ропот, а несчастный Сент-Илер сам терзался сомнениями... «Мой генерал, — сказал Мо-ран, — держу пари, что враг, который был у Ландсберга, присоединился к войскам, с которыми сражается принц»».

Почти что все предыдущие награжденные получили орден за боевые подвиги, но совершенные в войнах эпохи революции. Сам же орден, как известно, был учрежден в 1802 г., а первая раздача крестов Почетного легиона состоялась в 1804 г.

Расположение французской армии на 8 октября 1805 т.

«Бог мой, — сказал он (Сент-Илер), — какая ситуация. Пушки приближаются, а мы уходим в сторону! Император, наверное, ничего не знал, когда Вы уезжали из Донауверта», — на этот раз рассказывает Сегюр. — Я вынужден был согласиться. «Ведь это его шурин, а я покидаю его, когда он меня зовет, — продолжил СентИлер. — Его, может быть, сейчас разобьют! Нет-нет, это невозможно!» И совершенно растерявшийся генерал опять скомандовал: «Головы колонн направо!».

Как можно легко догадаться из описания сражения при Вертингене, все кончилось гораздо раньше, чем туда пришел Сент-Илер. Появление его дивизии через несколько часов после боя было встречено без особого энтузиазма Мюратом и его кавалеристами. Принц холодно побеседовал с командующим 1-й дивизии 4-го корпуса, а несчастные пехотинцы должны были впотьмах искать место для бивака в эту холодную сырую ночь.

Пока войска Мюрата, Удино и Сент-Илера искали себе пропитание и устраивались на ночлег вокруг Вертингена, в штаб императора в Донауверте один за другим врывались забрызганные грязью с головы до ног адъютанты. Все они сообщали об успешном продвижении корпусов в заданных направлениях, об успехах в авангардных стычках.

Конечно же, адъютанты Мюрата не преминули в ярких красках изложить обстоятельства победы под Вертингеном. Из их донесений явствовало также, что австрийцы ничего не предпринимают на левом (северном) берегу против корпуса Нея, замедлившего свой марш на подходе к Ульму. С другой стороны, очевидны были усиленные передвижения неприятеля на правом (южном) берегу.

Для императора все более очевидной становилась справедливость его предположения о том, что Макк будет прорываться напрямую через Аугсбург, оставив Ульм. Следовательно, необходимо было собрать как можно быстрее все силы вокруг Аугсбурга и перекрыть австрийцам дорогу на восток.

Эту задачу должны были выполнить 4-й корпус Сульта, 5-й корпус Ланна, гвардия и резервная кавалерия Мюрата. На помощь этим массам войск должен был направиться и 2й корпус Мармона. Даву и Бернадотту Наполеон отвел роль заслона против возможного появления русской армии с востока.

С другой стороны, раз уж все австрийцы оказались на южном берегу Дуная, неразумно было оставлять без дела на северном берегу более чем 20-тысячный корпус Нея. Тем более что вместе с Неем шла дивизия спешившихся драгун Барагэ д'Илье и дивизия Газана. Император решает направить эту группировку во «фланг и тыл» неприятелю. Речь шла, конечно, не о реальном фланге и тыле, а о тех позициях, где, по мысли Наполеона, должен был находиться фланг и тыл австрийской армии в ее гипотетическом движении на Аугсбург.

Для того чтобы Ней смог нанести этот удар, ему нужно было овладеть переправами через Дунай неподалеку от Ульма. В полночь Бертье составляет распоряжение Нею: «...одним словом, господин маршал, вы должны наблюдать за корпусом, находящимся в Ульме... Если он будет двигаться на Аугсбург, вы должны следовать за ним, держась на его левом фланге...»⁵

Наиболее удачными местами с точки зрения нанесения флангового удара и форсирования Дуная 6-м корпусом император и маршал Ней считали переправы у Гюнцбурга. Здесь находилось 4 моста, впрочем, о существовании одного из них не было известно во французском штабе...

В то время, когда корпуса Великой Армии концентрировались для боя с решительным и целеустремленным неприятелем, Макк никак не мог остановиться на каком-либо окончательном решении. В день боя при Вертингене — 8 октября — он собирался было двинуться на Аугсбург, но, узнав о поражении Ауффенберга и о появлении крупных сил французов на правом берегу, отказался от этого проекта и вернулся к идее движения по левому берегу.

Рассказывая об этих движениях, историки обычно называют их «отступлением на Аугсбург», «отступлением по левому берегу» и т.д. Курьезность ситуации заключается в том, что в уме Макка эти возможные движения были не отступлением, а стратегическими маневрами, контрударами с целью если не полного разгрома французской армии, то, по крайней мере, достижения австрийцами ощутимого успеха.

К утру 9 октября генерал Макк снова принял решение маневрировать по левому берегу Дуная. С этой целью он приказал сосредоточить свои рассеянные на большом пространстве корпуса к Гюнцбургу, восстановить ранее разрушенные мосты, а сам со своим штабом расположился в вышеназванном городе.

В своем оправдательном сочинении, составленном год спустя, Макк напишет следующее: «Ситуация, в которой находилась армия, оказалась весьма сложной... Однако я не рассматривал ее как отчаянную. В момент, когда я узнал, что неприятель занял оба берега Леха и мост у Райна, ...когда он вынудил Кинмайера отступать и когда он мог достичь Аугсбурга раньше нас; наконец, когда его проектом было отрезать нас от русских, я решил атаковать неприятеля, обходящего нас сзади, в тыл, обрушиться на его коммуникации, сломить тем самым его превосходство и удалить его от русских...» ⁶

Маршал Ней, разумеется, не знал, что в нескольких километрах от его штаб-квартиры на другом берегу Дуная находится генерал Макк со своим штабом и что лежащие перед ним мосты должны служить переправой для наступающих главных сил австрийцев. Поэтому он направил на Гюнцбург только одну 3-ю дивизию Малера, приказав 1 -й дивизии Дюпона и 2-й Луазона двигаться в сторону Ульма на Альбек и Лангенау, а приданные его корпусу дивизию Газа-на и пеших драгун Барагэ д'Илье оставил на своих местах.

Выполняя приказ маршала, дивизия Малера выступила утром 9 октября со своих биваков у городка Гундельфингена и двинулась по направлению к Гюнц-бургу. На подходе к городу Малер разделил свои войска на три колонны. Первая под командованием полковника штаба (adjudant-commandant) Лефоля, состоявшая из десяти элитных рот нескольких полков, должна была атаковать мост, находившийся выше по течению, чем основная переправа. Вторая колонна под командованием бригадного генерала Марконье, состоявшая из б батальонов (22-й и 27-й легкие и 50-й линейные полки), предназначалась к атаке центрального моста непосредственно у Гюнцбурга, при этой колонне находился командующий дивизией. Наконец, третья колонна бригадного генерала Лабассе (59-й линейный полк) должна была атаковать переправу ниже по течению.

Погода в этот день была снова скверная, время от времени накрапывал дождь, ветер гнал по хмурому небу серые тучи. Местность, по которой колонны приближались к реке, вполне гармонировала с погодой. На подходах к Гюнцбургу по левому берегу, французская пехота вынуждена была идти по узким дорогам, ведущим через низину, болота, кустарники, и переправляться через несметное количество ручейков и речушек. В результате войска второй и третьей колонн приблизились к назначенным пунктам только во второй половине дня, а колонна Лефоля вообще сбилась с дороги и, проплутав несколько часов среди болот, повернула назад.

Колонна Марконье атаковала на склоне дня. Ее появление оказалось для австрийцев полной неожиданностью. Части, стоящие на левом, северном берегу Дуная были захвачены врасплох. Беспорядочно отстреливаясь, тирольские стрелки бросились бежать на небольшой островок, отделенный от левого берега лишь узким рукавом реки, который можно было перейти вброд. Французская легкая пехота на плечах врага ворвалась на островок, переколов часть тирольцев и взяв в плен остальных вместе с генерал-майором д'Аспром, в функцию которого входило обеспечение боевого охранения на северном берегу.

Французы попытались с ходу броситься в атаку на полуразрушенный мост, и действительно, часть стрелков сделала несколько десятков шагов по неповрежденным балкам, однако тотчас с правого берега загрохотали орудия и затрещала ружейная пальба. Несколько смельчаков смело с моста картечью, остальные поспешили укрыться за деревьями на островке. Генерал Марконье, который шел в авангарде вместе со своими солдатами, хотел повторить атаку, но плотный картечный и ружейный огонь с австрийского берега заставил его отказаться от этого предприятия. Более того, видя бесполезность пребывания французских пехотинцев на островке, дивизионный генерал дал приказ отойти на исходные позиции...

В этот момент, когда главная атака закончилась безуспешно, а генерал Малер, вероятно, подумывал об отходе и неприятной обязанности писать весьма безрадостный рапорт маршалу, адъютант принес известие, что на левом крыле 59-й линейный полк не только взял мост, но и уже сражается на противоположном берегу.

Дело в том, что третья колонна, как и первая, сбилась с дороги и, проблуждав по грязным тропинкам среди кустов и болот, вышла к Дунаю совсем не там, где полагалось. С удивлением офицеры, шедшие в авангарде, увидели, что в этой незнакомой местности существует неизвестная им переправа. По виду моста он был недавно разрушен, но в настоящий момент со странным упорством восстанавливался австрийскими саперами, которые, возможно, за день до того его ломали.

Австрийцы не заметили приближения неприятельской пехоты, шедшей по лесистой долине. Командиры французской колонны укрыли свои войска от взглядов неприятеля и незаметно приготовили их к атаке. Когда саперы частично восстановили мост, французская пехота ринулась вперед. Изумленные австрийцы побежали.

В мгновение ока гренадеры 59-го линейного полка, ведомые отважным полковником Лакюэ, бывшим адъютантом императора, ворвались на мост и через минуту были на противоположном берегу. Неприятель так опешил от этой атаки, что нескоро перешел в контрнаступление. За это время новые роты 59-го переправились по мокрому полуразрушенному настилу моста.

Наконец австрийцы пришли в себя и обрушились на горсть французов. Те, не успев даже построиться, почти что толпой отчаянно отбивались ружейным огнем и штыками. Подкрепления медленно шли с «французского» берега, и поэтому приходилось сражаться изо всех сил. Когда стало смеркаться, к полю боя подъехал эрцгерцог Фердинанд. Он с ходу бросил в атаку на закрепившихся в рощице перед мостом французских пехотинцев отряд гусар Бланкенштейна, а затем направил вслед за ними 4 батальона гренадер под командованием генерала Майера.

Однако храбрые французские пехотинцы не отходили ни на шаг, тем более что с наступлением темноты к ним начали подходить подкрепления. «...Мы нашли полк в сильном беспорядке, — вспоминает Фезенсак, тогда сублейтенант 59-го, — он отразил атаки кавалерии, находился под сильным огнем пехоты. Этот день делает ему честь... Я нашел офицеров в сильном беспокойстве, они старались воодушевить солдат и привести их хоть немного в порядок. Все роты перемешались, потому что... пришлось переходить мост по одному, а оказавшись на берегу, встречать атаки врага, не имея времени привести подразделения в порядок... К счастью, спустилась ночь, и австрийцы не видели нашей малочисленности... Огонь прекратился, и к нам наконец подошел 50-й линейный полк. Жаль, что он не пришел раньше. Мы провели всю ночь под ружьем, не зажигая огня» .

В наступившей темноте бой затих. Потери обеих сторон говорили о том, что борьба была упорной. Австрийцы потеряли около 800 человек убитыми и ранеными, оставив в руках французов около тысячи пленных (часть — утром во время отступления). Дивизия Малера также понесла серьезные потери, вероятно, около 200—300 человек. Среди убитых был и отважный полковник Лакюэ, сраженный пулей в момент атаки. Фезенсак так рассказал о его последних минутах: «...я узнал, что наш полковник получил тяжелую рану и умер в момент, когда его несли по мосту на другую сторону реки. Последними его словами был приказ офицеру, который сопровождал его, оставить его умирать и вернуться в бой»⁸. Полковника Лакюэ похоронили с воинскими почестями на следующий день на месте боя...

Невообразимое произошло. Одна дивизия, а точнее, один полк отобрал переправу под носом у главных сил австрийской армии, главнокомандующий которой находился в самом Гюнцбурге.

Можно задать вполне резонный вопрос: что же делал генерал Макк в этот момент? Неужели он отсутствовал в рядах своих войск, испугавшись вражеских пуль? Нет, никоим образом, австрийский генерал не был трусом и буквально через день хорошо это доказал в отчаянном бою. Зато Макк был удивительным педантом, и его действия под Гюнцбургом можно характеризовать как шедевр чиновничьего формализма.

В своей записке, составленной месяц спустя после этих событий, он пишет: «...я занимался тогда составлением приказа для ночного форсирования Дуная, со всеми полагающимися подробностями; этот приказ был написан на восьми страницах, в которых нельзя было бы найти ни одной лишней строчки. Понятно, что он поглотил все мое внимание и мои мысли... (!)»⁹

Все это происходило в то время, когда неприятель отбивал переправы, как раз необходимые для «ночного форсирования»! Удивительно то, что австрийский главнокомандующий позже оценил захват французами мостов у Гюнцбур-га как событие, «действительно ужасное, решительно роковое» (!), и, несмотря на это, он не оторвался от аккуратных строчек приказа...

10 и 11 октября можно поистине назвать днями всеобщей путаницы. Вступившие повсюду в боевой контакт армии стали куда менее ясно различать контуры расположения и действий неприятеля. Растерявшийся после боя у Гюнцбурга. Макк отвел значительную часть своих войск к Ульму. Наполеон также на некоторое время потерял точное видение противника. Дело в том, что император, как уже говорилось, судил о противоборствующей стороне на основании строгой логики, вполне применимой к действиям умелого и храброго полководца. Поэтому он предполагал, что поставленные в опасное положение обходом превосходящих сил австрийцы будут выходить из него только тремя возможными способами:

1. прорываться назад, на восток, напрямую через Аугсбург;

2. уходить из-под удара на юг или юго-восток, в Тироль;

3. прорываться на северо-восток по левому берегу Дуная.

Первый путь казался Наполеону самым предпочтительным. Избрав его, Макк имел некоторую надежду, конечно, при условии немедленных, слаженных и решительных действий, соединиться в перспективе с русской армией. Он сохранял при этом коммуникации, связывавшие его со столицей, и мог впоследствии заслонить ее от наступления французов. Поэтому французский император готовился прежде всего к противодействию подобному движению австрийской армии.

Второй, куда боле безопасный для армии Макка, был крайне невыгоден в стратегической перспективе. Он уводил австрийскую армию в горы, в сторону от театра военных действий. При этом Макк терял связь с русскими и не мог более прикрыть Вену.

Наконец, третий путь Наполеон считал слишком дерзким, и потому не особенно опасался, что австрийцы выберут его для своего отступления.

10 и 11 октября никаких новостей о движении австрийцев на прорыв не поступило. Равным образом спокойствие Нея на левом берегу и тем более достаточно легкое овладение мостами под Гюнцбургом подтверждало, что неприятель безразличен как к левому берегу Дуная, так и к переправам, за которые он должен был бы стоять до последнего в случае принятия им третьего варианта. Отсюда с очевидностью вытекало, что противник принял второй, самый осторожный вариант, и что он уходит в Тироль. Он выскользнул из-под удара...

Приказы, отданные императором 10—11 октября, можно резюмировать следующим образом. Великая Армия делится на три группы корпусов. Первая, из корпуса Бернадотта и баварцев, должна преследовать Кинмайера и освободить столицу Баварии — Мюнхен. Вторая, из корпусов Ланна, Нея и части резервной кавалерии под общим командованием Мюрата, должна «держать шпагу в спину» отступающего, как казалось Наполеону, в сторону Тироля Макка. Третья, самая большая, из корпусов Сульта, Даву, Мармона, двух дивизий пешей кавалерии и гвардии, должна занимать центральное положение до дальнейшего выяснения обстановки.

Что касается Ульма, то император считал, что австрийцы, уходя на юг, оставили там лишь гарнизон. Это вполне явствует из приказа Нею, отданного 10 октября: «Теперь осталось овладеть Ульмом... Его Величество оставляет за Вами право действовать, как Вы сочтете нужным для достижения этой цели... Непосредственно после взятия Ульма... Вы направитесь на Мемминген или в любое другое место, куда будет отступать неприятель, следуя за ним по пятам. Так как император отправляется в Мюнхен, куда наши войска прибывают этим вечером, он поручает командование всем правым крылом, состоящим из корпуса Ланна, Вашего и кавалерийского резерва, принцу Мюрату...»¹⁰.

Этот документ неопровержимо доказывает, что никакой мысли об окружении австрийской армии в Ульме у императора не было даже 10 октября 1805 г., тогда, когда его дивизии уже повсюду столкнулись с австрийскими частями. Тем более речи быть не может о каком-то волшебном предвидении хода кампании во время диктовки Дарю в Булонском лагере.

Известный русский военный историк и теоретик Леер очень верно заметил, говоря о Макке: «...если на войне трудно разгадать противника толкового, то еще труднее относительно бестолкового...»¹¹. Наполеону и в голову не могло прийти, что австрийцы топчутся в Ульме, не предпринимая экстренных мер в катастрофической ситуации.

Но Макк, который именно в эти дни получил от императора Франца подтверждение своих фактических полномочий главнокомандующего, именно это и делал. 10 октября его войска сконцентрировались в Ульме, а в ночь на 12-е он решил их вновь перегруппировать и начать новый маневр, на этот раз опять по левому берегу...

Так, 11 октября 1805 г. произошло событие, которого ни Наполеон, ни Макк не могли предвидеть. Выполняя распоряжение императора, Ней в ночь на 11 октября послал приказ своей первой дивизии (генерала Дюпона) двинуться прямо на Ульм по северному берегу и взять город штурмом, если это потребуется. Маршал, не сомневаясь в верности концепции императора, написал Дюпону: «Враг поражен ужасом, которому мало примеров, он отступает на Биберах, чтобы спастись в Верхнем Тироле... Поэтому вероятно, что эрцгерцог Фердинанд оставил только слабый гарнизон в Ульме с приказом держаться до последнего. Без сомнения, наша решительность и угроза штурма вынудят коменданта сдаться, не вступая в бой»¹².

Ней настолько не сомневался в том, что австрийцев на левом берегу не осталось, что отдал распоряжение 2-й и 3-й дивизиям своего корпуса перейти на правый берег у Гюнцбурга и идти на Ульм с юга. Сюда же маршал направил драгунскую дивизию Бурсье, которая находилась в его оперативном подчинении, и свою собственную легкую кавалерию. Единственным отрядом, которым Ней решил подкрепить Дюпона, была дивизия спешенных драгун Барагэ д'Илье.

В три часа утра в полной темноте из штаба корпуса в Гюнцбурге выехал адъютант Нея капитан Риппер. Он должен был сначала добраться до местечка Стоцинген, где находился штаб Барагэ д'Илье, а затем направиться в Альбек, где располагался Дюпон. Обратим внимание, что, так как генерал Дюпон находился совсем близко от крепости (деревня Альбек расположена в 11 км от Ульма), адъютант должен был сначала передать приказ драгунам, которые располагались примерно в 16 км позади дивизии Дюпона. Хотя Ней почти не сомневался в отсутствии крупных сил австрийцев в Ульме, но, как опытный командир, он предпочел подстраховаться и двинуть как можно раньше драгун Барагэ д'Илье, чтобы те в случае чего помогли дивизии Дюпона.

Можно себе представить задачу, которая стояла перед адъютантом, которого в глухую ночь послали по раскисшим от грязи дорогам через леса и болота передать срочный приказ! Ему, правда, дали местного провожатого, но тот, не особенно желая попасть, чего доброго, под пули, улизнул при первой возможности, скрывшись в непроницаемой тьме. Как не вспомнить здесь слова одного из адъютантов маршала Нея: «...Сколько сложностей, сколько трудностей приходилось испытывать нам, исполняя наши обязанности. Было мало того, что день и ночь в любую погоду, несмотря на усталость, лишения и страдания, мы отправлялись в путь с пакетами, самое главное то, что нас мучило сознание, что мы можем не исполнить задание... Нас не спрашивали, есть ли у нас лошадь, которая в состоянии передвигаться, в то время как нам нужно скакать галопом, знаем ли мы край, где нам нужно будет проехать, есть ли у нас карта (а у нас ее никогда не было). Приказ должен был быть исполнен, и никто не задумывался о средствах»¹³.

Случилось то, что должно было случиться: капитан Риппер совершенно заблудился, проплутал всю ночь и только утром смог хотя бы примерно сорентировать-ся. Оказалось так, что он находится недалеко от Альбека. В результате капитан подумал, что будет проще передать приказ сначала Дюпону, а потом только отвести его Барагэ д'Илье. Сказано — сделано. Примерно в восемь утра Риппер вручил генералу Дюпону приказ, а затем поскакал в Стоцинген. Ясно, что лошадь капитана совсем выбилась из сил, и он оказался на месте лишь где-то около половины одиннадцатого, преодолев 16 км за два с половиной часа. Таким образам. Барагэ д'Илье прочитал приказ о выступлении лишь около 11 часов утра.

В результате Дюпон выступил с бивака в 11 часов утра, а дивизия Барагэ д'Илье, которая была рассеяна на огромном пространстве, собралась только к трем часам дня и, не торопясь, направилась в сторону Альбека.

Эти, казалось незначительные, подробности приведены здесь потому, чтс они сыграли важную роль в дальнейших событиях и послужили предметом тщательного разбирательства, проведенного через несколько месяцев после окончания войны.

Пройдя примерно 6 км в сторону Ульма, Дюпон вдруг с удивлением увидел австрийские полки, идущие ему прямо навстречу. У Дюпона было только 6 200 человек и 14 пушек*. Силы австрийцев французский генерал определил примерно в 10—12 тыс. человек. На самом деле это были только передовые части. За ними появлялись все новые ^ и новые полки. Всего австрийцы соберут на поле у деревни Хаслах, где столкнутся противоборствующие войска, почти что 23 тыс. человек.

Дюпон правильно оценил обстановку: австрийская армия не уходит в Тироль, она прорывается на северо-восток. Отступить — значит открыть для нее дорогу на Нордлинген. Генерал решает дать бой, и не просто бой, а самому атаковать неприятеля! Он надеялся, что за ним следом где-то поблизости идет Барагэ д'Илье, а может, и другие отряды корпуса Нея, и что он сможет своей дерзостью ошеломить врага...

Командир французской дивизии развернул в линии три пехотных полка между небольшими рощицами перед деревнями Обер и Унтер Хаслах, поставив в резерве драгун, а левое крыло прикрыл гусарами. Едва головные части австрийцев прошли деревню Юнгинген и попытались развернуться против правого крыла французов, как Дюпон бросил на них в атаку 96-й линейный полк, удар которого был поддержал наступлением 9го легкого.

Неприятель смешался и обратился в бегство... «Батальоны Людвига, Райне-ра и Кауница повели себя жалким образом и были взяты в плен горстью стрелков»¹⁴, — с горечью будет вспоминать об этом эпизоде австрийский офицер.

Дюпон избрал единственно возможную тактику: не дать неприятелю изготовиться к общему наступлению, бить его войска по частям стремительными контратаками. В течение двух-трех часов это удавалось. Но к австрийцам подходили все новые и новые батальоны и эскадроны, отброшенные полки собирались вокруг своих знамен, артиллерия начинала наносить серьезный урон французской пехоте. Пушки Дюпона частично были сбиты с лафетов, лошади во многих упряжках убиты.

* По состоянию на начало кампании: 9-й легкий — 1 763 человека, 32-й линейный — 1 662 человека, 96-й линейный — 1 721 человек, 15-й и 17-й драгунские — 673 человека, 1-й гусарский — 375 человек, 250 артиллеристов и солдат обоза — итого 6 444 человека, с учетом маршевых потерь — около 6 200 человек.

Бой под Хаелахом

Однако французы дрались как сумасшедшие. На правом фланге 9-й легкий полк вновь и вновь бросался в контратаку, на левом 32-й линейный полк бился насмерть с наседающей пехотой и кавалерией. Однако австрийцы развернули, наконец, в боевые порядки большую часть своих сил, и сдерживать их стало физически невозможно. А от дивизии Барагэ д'Илье, на которую так надеялся Дюпон, не было никаких вестей.

Австрийская пехота, ведомая Лаудоном, кавалерия во главе с генералами Шварценбергом и Кленау бросились в атаку. Сам Макк вел в бой кирасир своего имени, кирасир эрцгерцога Альберта и знаменитых шеволежеров Латура. Восемнадцать эскадронов австрийцев обрушились на правое крыло Дюпона. Шесть эскадронов французских драгун отважно бросились в контратаку, на какое-то мгновение им удалось остановить австрийцев, но силы были слишком неравны.

Поток людей и коней захлестнул ряды французов. Полковник 17-го драгунского полка Сен-Дизье, окруженный дюжиной врагов, не сдался и пал, зарубленный палашами. Его солдаты, поражаемые со всех сторон, хлынули назад, к лесу...

На левом фланге знаменитая австрийская конница также компенсировала нерешительность своей пехоты. Австрийские эскадроны охватили горстку пехотинцев и гусар, дравшихся здесь. Лейтенант Керморван, командир маленькой батареи из двух орудий, стоял до последнего, защищая картечью пехоту, его канониры пали, изрубленные на лафетах своих пушек. Старые гусарь: 1-го полка, знаменитого еще до революции под именем «полк Бершени», исступленно дрались, но и здесь врагов было слишком много... В результате австрийские всадники прорвали фланги и вышли в тыл дивизии Дюпона, рубя обозников, отдельных артиллеристов и пехотинцев.

Однако в этой, казалось, безвыходной ситуации, французы не пали духом. Пехотинцы Дюпона, кто построившись в каре, кто сгрудившись в группы по несколько десятков человек, проложили себе дорогу среди разбушевавшегося урагана конной атаки и вышли с честью с поля битвы. Более того, отразив огнем австрийских всадников, не подпуская к себе вражескую пехоту, французы сумели увести с собой даже значительное количество пленных*, взятых в бою.

С наступлением темноты сражение прекратилось. Его итог довольно труднс охарактеризовать одним словом. С одной стороны, победа осталась за австрийцами: они заняли поле боя, взяли 800—900 пленных, 2 орла драгунских полков, 9 орудий, значительную часть обоза и даже личные экипажи Дюпона.

С другой стороны, малый по численности отряд задержал движение целой армии, сражаясь, по самым скромным подсчетам, с троекратно превосходящими силами. Французам удалось нанести неприятелю не меньший урон, чем они понесли сами. Австрийцы потеряли около 1000 убитых и раненых и, вероятно, несколько сот пленных.

Сам Дюпон рассматривал или, по крайней мере, хотел, чтобы этот бой рассматривали как победу. В рапорте Нею он писал: «Я не могу Вам выразить все восхищение, которое вызывает во мне храбрость наших войск: результат битвы показывает, что не было боев, столь дерзких и столь решительных: 5 100 человек сражались с армией в 25 000 человек и полностью ее разбили»¹⁵.

Объективный анализ показывает, однако, что ситуация была не совсем такой, как говорится в рапорте Дюпона. В своем отчете императору Барагэ д'Илье говорит о том, что, когда, обогнав на марше свои части, он в 16 часов прискакал в Альбек, его глазам предстала картина, мало похожая на победное ликование. Он «нашел дорогу, покрытую повозками, багажами, испуганных солдат и женщин (маркитанток), а прямо на улицах Альбека ему вместе с адъютантом пришлось выхватить саблю, так как они были атакованы вражескими легкоконными»¹⁶. Конечно, Барагэ д'Илье тоже не следует безоговорочно доверять. Его войска вследствие нерасторопности их генерала так и не прибыли на помощь Дюпону. Поэтому Барагэ д'Илье пришлось долго оправдываться в ходе начатого разбирательства этого дела. Разумеется, что ему выгодно было несколько сгустить краски, доказывая, что прибытие его дивизии не могло спасти дивизию Дюпона в постигшей ее катастрофе.

Со всеми оговорками, рассматривая итоги этого дня, его нужно квалифицировать все- таки как успех австрийской армии, хотя он и принес славу Дюпону. Нет сомнения, что после боя под Хаслахом моральный дух, совсем было упавший в австрийских войсках, был в определенной степени восстановлен.

«Сего числа получил я известие о победе, одержанной императорско-коро-левскими союзными войсками при городе Ульме сего месяца 11 числа нового стиля над французскою обсервационного армиею под командою фельдмаршала Нея, — сообщил Кутузов через несколько дней русским войскам, шедшим на помощь австрийцам. — В сем сражении два французских конных и два пехотных полка австрийскою кавалериею наголову порублены... Разбитый неприятель преследуется...»¹⁷

* Почти во всех французских рапортах говорится о четырех тысячах пленных австрийцев. Даже если в ходе боя действительно удалось захватить такое количество пленных, нет сомнения, что сохранить удалось лишь малую часть из них.

Расположение французской армии на 12 октября 1805 г.

Впрочем, «преследовать» австрийский полководец не торопился. Весь следующий день его полки простояли на месте близ Ульма. «12 октября мы провели, чистя наши ружья и объедая ульмских мещан»¹⁸, — писал австрийский офицер. Многие из генералов указывали на крайнюю усталость войск, и главнокомандующий назначил выступление только на следующий день, 13 октября.

В приказе по армии было объявлено, что цель марша — преследование разбитого неприятеля! Выдвижение должно было осуществляться несколькими колоннами. На северо-восток по дороге на Хайденхайм был отправлен корпус Вернека (25 батальонов, 28 эскадронов, 3 роты тирольцев — всего 10 000 человек). Почти параллельно ему по берегу Дуная шел корпус Риша (32 батальона и 11,5 эскадрона): по правому берегу в восточном направлении (на Вайсен-хорн) был отряжен корпус Шварценберга, для того чтобы произвести здесь разведку боем, вернуться в Ульм ночью на 14-е и далее проследовать за остальными войсками. Наконец, на юг двигался отряд Иелачича (8 батальонов, 4 эскадрона, 3 роты стрелков).

В то время как войска Макка готовились «преследовать» французов, Наполеон начал, наконец, различать сквозь туман, окутывавший действия неприятеля, подлинные контуры дислокации австрийцев. Уже 12 октября, еще не получив сведений о бое под Хаслахом, император начал предполагать, что австрийская армия стоит под Ульмом. Но ему представлялось, что она располагается на правом берегу Дуная.

В своем письме Мюрату от 12 октября император писал: «Если неприятель будет оставаться на своих позициях и будет готовиться к битве, я желаю дать ее не завтра, а послезавтра, чтобы маршал Сульт и его 30 000 человек обош." правое крыло неприятеля и сделали успех верным и решительным... Помните что это не стычка, это даже не атака вражеской колонны на марше, а битва : армией, которая может быть более многочисленна, чем Вы думаете о ней. Ог успеха этого сражения зависит многое. Я буду находиться там лично»¹⁹.

Однако, концентрируя войска на правом берегу Дуная западнее Ульма, Наполеон понимал, что в этих условиях невозможно пренебрегать левым берегом, и потому приказал Мюрату поддерживать связь с «отрядом у Альбека» (т.е. Дюпоном и Барагэ д'Илье), навести новые мосты, словом, сделать все возможное, чтобы обезопасить маневры французской армии и здесь.

Но распоряжения императора относительно левого берега остались без внимания. Дивизии Дюпона и Барагэ д'Илье были отведены назад, открыв тем самым для австрийцев дорогу на Нордлинген вдоль Дуная. В это время французскш! полководец находился в Аугсбурге, откуда он руководил общим ходом операции.

В ночь на 13-е маршал Ланн адресует Мюрату письмо, в котором яснс указывает на допущенную ошибку: «...Вражеская армия находится на левом берегу Дуная, силы неприятеля на правом берегу малозначительны. Все, кажется, подтверждает, что противник собирается отступать во Франконию (в северо-восточном направлении), и я не сомневаюсь, что он начнет движение этой ночью. Я надеюсь, Монсеньер, что Вы, без сомнения, посчитаете необходимым прийти на помощь дивизии Дюпона и перевести значительную часть Ваших сил на левый берег Дуная...»²⁰Однако Мюрат упорствовал в решении оставить свои войска на правом берегу. «Несмотря на то, что бой, данный позавчера генералом Дюпоном, открыл нашу слабость на левом берегу, ...я не разделяю мнение маршала Ланна...» ²¹ — написал он в письме Наполеону.

Зато с мнением Ланна полностью согласился император, прискакавший 13 октября утром из Аугсбурга в Гюнцбург. Он был поражен расхлябанностью, воцарившейся в его отсутствие. «...От Гюнцбурга до Пфаффенгофена армия предстала перед ним в страшном беспорядке. Разбитые грязные дороги были усеяны завязшими эльзасскими телегами... и павшими лошадьми... Справа и слева наши солдаты ходили по полям в поисках пропитания, другие охотились в этих полных дичи равнинах. По их беспрерывным выстрелам и свисту пуль можно было подумать, что находишься на аванпостах, а нужно сказать, что опасность здесь была не меньшая»²², — рассказывал Филипп де Сегюр.

Нужно отметить, что немалую роль в тяжелом состоянии армии сыграла погода. Начиная с самого момента перехода Дуная, сильно похолодало и начались почти непрерывные дожди. Временами дождь сопровождался мокрым снегом. Войска и обозы вязли в непролазной грязи на проселочных дорогах. Фезенсак, тогда лейтенант 59-го линейного полка, вспоминал: «Эта короткая кампания была для меня как бы обзором всего того, что я должен был претерпеть впоследствии: ужасная усталость, нехватка продовольствия, жестокая непогода, беспорядки, чинимые мародерами — ничего не было в недостатке, и за один месяц я испытал все, что потом я испытывал последовательно в течение моей карьеры. Бригады и полки были так рассеяны на биваках, что приказ собраться в условленном месте приходил поздно, так как его передавали через несколько командных звеньев. В результате полк шел день и ночь, и что меня больше всего удивило, это то, что я первый раз видел, как люди спали на ходу, до этого я не мог в это поверить» ²³. Сержант Рави из 32-го линейного полка полностью подтверждает эти слова: «Полк шел днем и ночью, но что меня больше всего утомляло, это марш в темноте. Самая сильная потребность человека — это сон. Я видел, как люди спали, продолжая идти — то, что я считал невозможным. Неверный шаг приводил к тому, что спящие падали в канаву как колода карт»²⁴.

В ходе форсированых маршей огромной массы людей было совершенно невозможно обеспечить правильные выдачи рационов. В результате солдаты разбредались по окрестным деревням, переворачивая их вверх дном в поисках продовольствия. Как всегда бывает в подобных случаях, там, где начиналось мародерство с целью добыть пищу, оно вскоре перерастало и в банальный грабеж. Офицерам было сложно что-либо сделать, так как на все был неотразимый ответ: «Я голоден, я ищу хлеб».

К несчастьям, с которыми справиться было невозможно, добавились ошибочные распоряжения Мюрата, который попался под руку разгневанному императору. Узнав, что один из важных мостов через Дунай остался без всякой охраны, Наполеон воскликнул, обращаясь к своему шурину: «Ну вот, повсюду одно и то же. Вы видите, как выполняются наши приказы!» Сегюр написал: «Не знаю, к кому относился этот упрек —к Нею или Мюрату, но что очевидно, император увидел, что во время его пребывания в Аугсбурге вся энергия словно потухла...»²⁵

Получив сведения, что на левом берегу почти нет французских войск, что в Эльхингене аванпосты столкнулись с крупными силами австрийцев, что мосты толком не охраняются, Наполеон самым нелицеприятным образом выказал свое неудовольствие Нею и Мюрату. Теперь обстановка на «шахматной доске» была ему полностью ясна, и он брал дело в собственные руки.

Вечером 13 октября император отдал ясный приказ: необходимо было снова переправить на левый берег значительную часть войск, отрезать австрийцам дорогу вдоль Дуная и окончательно загнать их в Ульм. Так как идти на Ульм через Гюнцбург означало сделать большой крюк через Стоцинген, Лангенау и Альбек по проселочным дорогам, необходимо было найти переправу ближе к городу. Единственным мостом в подходящем месте был мост у монастыря и деревни Эльхинген. Но позади этой переправы как раз находился австрийский корпус Риша. Значит, мост надо было отбить у неприятеля. Эту задачу должен был выполнить маршал Ней с дивизиями Луазона и Малера. За ним следовали гвардия, корпус Ланна и резервная кавалерия. Мармон должен был замкнуть окружение Ульма на правом берегу, Сульт — отрезать последнюю возможность отступления неприятеля на Биберах.

На рассвете 14 октября под холодным осенним дождем Ней в полной парадной форме был уже неподалеку от Эльхингенского моста. На противоположной стороне Дуная, за полуразрушенной переправой находилась мощная позиция: обрывистый склон, на вершине которого раскинулась деревня Обер Эльхинген и аббатство с толстыми каменными стенами. От реки до плато простиралась низина шириной около километра. К счастью для дивизии Луазона, австрийские генералы пренебрегли охраной разрушенного моста. Они оставили здесь лишь два батальона с двумя орудиями. Остальные силы Риша находились позади деревни.

Император со штабом прибыл к месту будущей переправы, чтобы проследить за ходом атаки. Прежде чем начать бой, Ней подскакал к блестящей группе всадников и приблизился к Мюрату, в котором он видел главного виновника ошибки двух прошлых дней. Говорят, будто бы знаменитый командир конницы на замечания Нея ответил, что привык составлять свои планы в присутствии врага, а не на бумаге. Теперь, подъехав к Мюрату, Ней дернул его за руку и громко воскликнул так, чтобы слышал весь штаб: «Ну что же, принц! Поедемте со мной составлять Ваши планы в присутствии врага!» И с этими словами, дав шпоры коню, маршал ускакал к мосту, чтобы лично руководить боем...

Одиннадцать французских пушек уже вовсю грохотали, осыпая маленькую австрийскую батарею ядрами. Однако Ней не стал дожидаться, пока неприятельские орудия замолчат. Встав рядом с мостом, он приказал начинать.

Сражение под Эльхингеном

Капитан Куазель, адъютант Луазона, вместе с сапером 6-го легкого полка бросились на балки переправы, чтобы прибить первую доску. В этот момент картечь оторвала ногу саперу, но элитные роты уже устремились к мосту. В то время как одни собирали разбросанные повсюду доски и наскоро прибивали их к балкам, другие, перепрыгивая с перекладины на перекладину, в мгновение ока очутились на другом берегу и рассыпались в цепь, чтобы своим огнем прикрыть товарищей, работавших на мосту.

В этот момент встревоженные австрийцы выводили на склон холма войска, разворачивали артиллерию. Канонада загремела по всему фронту.

Едва первые доски скрепили шаткую переправу, как вперед ринулись французские гусары и конные егеря, которые, рискуя сломать себе шею на едва держащемся помосте, повисшем над бурлящим внизу холодным Дунаем, проскакали по мосту. За ними пошли батальон 39-го линейного полка и два батальона 6-го легкого полка. В сомкнутых колоннах, с рассыпавшимися впереди стрелками французская пехота под градом ядер двинулась в атаку на плато. Маршал Ней и генерал Луазон шли в первых рядах.

Видя с холма наступление французов, Риш приказал генералам Мессери и Лаудону немедленно возвращаться в Эльхинген. Свою пехоту Риш расположил по склону холма, разместив два батальона в лесу, справа от Эльхингена, и еще два батальона он поставил в деревне. Семь эскадронов кавалерии прикрыли левое крыло.

Под градом ядер и пуль французы бесстрашно поднимались по склону холма. Первый батальон 6-го легкого полка с ходу овладел аббатством Эльхинген, ворвавшись через небольшой, плохо защищенный проход. Австрийский батальон полка Спорка, окруженный во дворе и кельях аббатства, сложил оружие. Вторая колонна 6-го легкого полка штурмом взяла деревню Обер Эльхинген, выбивая австрийцев из каждого дома. Наконец, 1-й батальон 39-го линейного полка попытался обойти аббатство справа, но встреченный огнем трех батальонов неприятеля, атакованный кавалерией, он с потерями откатился назад.

В этот момент мост перешла вторая бригада (генерала Роге) из дивизии Луазона — 69й и 76-й линейные полки в густых полковых колоннах. Наконец, на помощь подоспели и три драгунских полка (18, 19 и 25-й) из дивизии Бур-сье. Маршал Ней бросил эти силы против левого крыла неприятеля между Унтер Эльхингеном и аббатством.

«Марашал Ней прибыл в тот же момент, что и я, — рассказывает участник боя генерал Роге. — Я первый раз видел этого воина перед лицом врага и в опасной ситуации. С великолепным порывом он сочетал спокойную методичность, словно он был на маневрах в Булонском лагере, а его решения были полны отваги»²⁶.

Для того чтобы разбить неприятеля между аббатством и деревней Унтер Эльхинген, Ней приказал произвести опасный маневр, который могли исполнить только войска, готовые на все. Он приказал построить в глубокую колонну повзводно батальон 69-го линейного полка, пройти влево прямо перед фронтом австрийцев, затем повернуть на 90° направо и стремительной атакой в лоб прорвать их боевые порядки поблизости от аббатства, а затем еще раз принять вправо и «скатать» ударом во фланг линию неприятеля.

«Этот блистательный и отважный маневр был исполнен так же методично, организованно и четко, как можно было бы потребовать только на парадном плацу, — пишет Роге. — Он увенчался полным успехом, который заслуживало благородное вдохновение маршала, преданность и беззаветная отвага 69-го линейного под командованием полковника Лажонкьера. Мой конь был убит, мой адъютант г-н Мелль получил пулю в голову, из четырех моих гусар-ординарцев под тремя были убиты кони, а четвертый погиб от пушечного ядра. Но наша дерзость произвела такое впечатление на австрийцев, что они пришли в беспорядок и бросили свои пушки»²⁷.

А генерал Луазон в своем рапорте написал: «Эта атака решила участь боя и никто лучше Вас, господин маршал, не может отдать должное командирам колонн, так как Вы все время находились под сильнейшим огнем» ²⁸.

Теснимые французской пехотой, преследуемые драгунами австрийские полки покатились назад. Их отступление прикрыли своими контратаками пять эскадронов кирасир генерала Германа. Кони австрийских латников шли по колено Е грязи, но мужественные австрийцы обрушились на французских драгун, смяли первые эскадроны и прорвались даже до штыков пехоты. Уверенные залпь: в упор остановили кирасир. В тот же миг со всех сторон их атаковали новые эскадроны французских драгун. Австрийцы дрогнули и поскакали назад. Не драгуны, окружив вражеских кавалеристов, устроили им настоящую бойню. Генерал Герман был взят в плен, а его эскадроны изрублены и рассеяны.

В это время к французам подходили новые подкрепления. Со стороны Аль-бека к полю боя приближалась дивизия Дюпона, а полки Малера переправлялись по мосту.

Император, буквально пробиваясь среди шедших повсюду батальонов пехоты, эскадронов кавалерии, перевернутых зарядных ящиков и разбитых упряжек, добрался до моста, чтобы личным присутствием ободрить войска. Проходившие полки приветствовали его громовым возгласом «Да здравствует император!», заглушавшим гул артиллерии на плато. Этот клич победы подхватили даже раненые, лежащие в крови и грязи неподалеку от моста.

«Среди них лежал артиллерист, которому ядро оторвало бедро. Наполеон заметил его, приблизился и, сняв со своей груди звезду Почетного легиона, вложил ему в руку, сказав: «Возьми ее, она тебе принадлежит. Ты заслужил ее так же, как и обеспеченную старость в Доме инвалидов. Ты сможешь еще жить счастливо». «Нет, нет, — ответил храбрый солдат. — Кровопускание слишком сильно, но наплевать! Да здравствует Император!».

На другой стороне моста лежал на спине старый гренадер, который воевал еще в Египте. Дождь лил ему на лицо. В возбуждении боя он все еще кричал своим товарищам: «Вперед!». Император, проезжая мимо, узнал его, снял с себя свой плащ и, бросив ему, сказал: «Попытайся мне принести его обратно и в обмен ты получишь награду и пенсион, который ты заслужил» ²⁹.

Видя поражение своей кавалерии и приближение густых колонн дивизии Малера, Риш приказал отступать. Австрийская пехота, построившись в несколько каре, медленным шагом стала уходить в сторону Ульма. Пехота и конница Нея перешли в общее наступление. На австрийские каре, оставшиеся без поддержки кавалерии, ринулись французские драгуны и конные егеря. На левом крыле австрийцев полк Эрбаха отразил несколько атак, но, расстреливаемый в упор, атакованный в штыки, рассеялся и был почти полностью порублен и взят в плен конными егерями полковника Кольбера. Полк Ауэрсперга также был остановлен огнем, а его каре прорвано атакой французских драгун Бурсье.

Преследование отступающего неприятеля Ней прекратил только с наступлением темноты. Его войска, сражавшиеся без перерыва почти 10 часов, остановились в 5 км от Ульма, завершив славный бой взятием Кессельброннского оврага, последнего сильного рубежа на пути к крепости.

В этой битве Ней, введя в бой в общей сложности около 9 тыс. человек, нанес решительное поражение примерно равному по численности противнику (у Риша было от 9—10 тыс. человек при 14 орудиях). Австрийцы потеряли более 4 тыс. человек убитыми, ранеными и пленными, а главное, были совершенно деморализованы и лишились путей отступления. Французские потери оказались несравнимо меньше: у Луазона 106 убитых, 623 раненых. Позже за тот блистательный бой маршал Ней получил громкий титул «герцог Эльхингенский».

В часы, когда окончательно решалась судьба австрийской армии, ее полководец все так же оставался в Ульме. В то время как 13 октября утром колонны Вернека и Риша двинулись вперед из Ульма для маневра по левому берегу Дуная, Макк принял несколько визитеров, сообщения которых во многом предопределили его поведение.

В 10 утра шпион Шульмейстер принес Макку важные сведения. Вопреки сложившемуся в популярной литературе мнению Шульмейстер тогда работал на австрийцев, и только спустя некоторое время перешел на службу к французам. Впоследствии он стал известнейшим тайным агентом Наполеона. Шульмейстер сообщил, что часть французских войск двигается на Мемминген, а другая часть собирается атаковать Эльхинген, чтобы отрезать австрийцам путь отхода.

Как видно, сведения, переданные шпионом, были совершенно точны, однако Макк не придал им большого значения. Напротив, на сообщение приехавшего из Штутгарта оберландскомиссара Штейна Макк обратил особое внимание. Тот рассказал, что англичане высадились в Булони, а во Франции произошло восстание против Империи. Этот рассказ вместе с объективной информацией Шульмейстера вызвал у Макка, прямо скажем, неожиданную реакцию.

Вот что австрийский полководец позже поведал в своей оправдательной записке: «Если бы неприятель желал захватить Ульм, он менее всего мог это сделать с правого берега, так как крепость целиком находится на левом. Если бы он хотел обложить крепость, он должен был быть на левом берегу, по крайней мере, столь же сильным, как и на правом. Он делает противоположное, и его марш на Иллер в нескольких колоннах и бездействие с других сторон дают, скорее, впечатление отступления... Погруженный в размышления о странных передвижениях неприятеля и его проектах, я принял барона Штейна, оберландскомиссара, который рассказал мне, якобы он слышал от одного вюртембергского чиновника, заслуживающего доверия, что несколько дней тому назад за один день через Штутгарт проехали девять официальных курьеров к императору французов и что тайно было сообщено, будто англичане высадились в Булони и захватили этот порт и где-то началось восстание. Если бы движения неприятеля противоречили этим новостям, я рассматривал бы их как малозначительный слух, но они настолько соответствовали им, что я поверил в их истинность... С самого начала непонятный обратный марш врага показался мне странным. Если он имеет виды на Ульм и на нашу армию, почему он за несколько дней до этого поручил атаковать город одному своему корпусу? На такие жертвы идут, чтобы избежать большей опасности или полной гибели...»³⁰

В результате 14 октября утром, когда колонны Нея, круша все на своем пути, ворвались в Эльхинген, в Ульме Макком был отдан генеральный приказ, где говорилось, что французы отступают за Рейн, что необходимо преследовать эти колонны и беспрестанно атаковать отступающих, что Кинмайер обязан «держать шпагу в спину» Бернадотту, что Вернек должен форсированными маршами гнаться за врагом и заставить его, если возможно, сложить оружие! Звучит фантастично, но это так! Макк, а вероятно, и некоторые генералы не понимали, что почти находятся в кольце окружения. Марш Вернека и Риша — это не попытка отступать, а странное преследование наступающей армии...

Исповедь Макка была опубликована вскоре после событий, поэтому непонятно, откуда вообще взялась версия, гуляющая по страницам сотен исторических и литературных произведений о шпионе Шульмейстере, остановившем «прорыв» Макка, о каких-то специально отпечатанных французской агентурой ложных газетах с рассказом о восстании в Париже и т.п. Шульмейстер сообщил Макку верные сведения (он, очевидно, неплохо служил ему до того, пок; 14 или 15 октября не перешел на службу к Савари).

Вообще роль агентурной разведки в ходе военных операций была в те времена крайне мала. В отсутствие современных средств связи, с помощью которых «резидент» в неприятельском штабе мог бы оперативно передавать информацию своему командованию, деятельность шпионов была малоэффективной Кроме того, этика того времени делала маловероятной вербовку штабного оф: цера противника. Шпионами работали в основном разнообразные маргинала а сведения, которые они получали, были чаще всего либо слухами, либо разговорами подвыпивших офицеров в придорожной таверне, либо просто результатами визуального наблюдения перемещающихся вдали колонн неприятельских войск. Доставлялись же эти сведения крайне медленно, чаще всего пешком, так как приходилось использовать обходные тропы. В результате, хотя, разумеется, информацией, полученной от шпионов, не пренебрегали, относились к ней с осторожностью и рассматривали ее большей частью как второстепенную*.

Вечером 14 октября, когда пушки Эльхингенского боя прозвучали погребальным звоном австрийской армии, пожалуй, только Макк не расстался ее своими иллюзиями. Для всех остальных генералов стало ясно, что французы окружают армию со всех сторон.

Эрцгерцог Фердинанд, не спрашивая главнокомандующего, решил прорываться из кольца французских корпусов. Он взял с собой 11 эскадронов кавалерии (около 600 человек), лучших генералов — Коловрата, Шварценберга. Штипица, Гиулая — и в 10 часов вечера, когда было уже темно, собрал небольшой отряд у подножия Михельсберга, холма, возвышающегося поблизости от крепости. Узнав об этом, Макк послал записку эрцгерцогу. «Я еще раз Вас заверяю, — писал находящийся в ослеплении генерал, — что отвечаю головой за Вашу безопасность, если Вы останетесь в Ульме!»

Одновременно именем императора Макк потребовал возвращения в крепость генералов Штипица, Гиулая и офицеров штаба. Генералы вынуждены были подчиниться, но юный эрцгерцог смело двинулся с горсткой всадников в ночную тьму. Он надеялся нагнать колонну Вернека, «преследующую» французов, и прорваться вместе с ним на соединение с Кинмайером, но случилось иначе.

Пока основные силы французов были заняты незадачливым Макком, Наполеон бросил на преследование вырвавшихся из окружения австрийцев кавалерию, ведомую Мюратом", и дивизию Дюпона.

Измотанные, деморализованные неприятельские полки преследовались упорно и неотступно. 16 октября в плен попали 2000—2500 австрийцев, Вернек бросил часть обозов и артиллерии, был смертельно ранен генерал О'Доннел. На рассвете 17-го Мюрат снова настиг австрийцев, заставив генерала Зинцен-дорфа и 1200 его солдат сложить оружие. Через несколько часов французская кавалерия у Трохтельфингена догнала остатки пехоты Вернека вместе с самим генералом. Капитуляция была подписана в 11 часов утра. В плен попали генералы Вернек, Байе, Гогенфельд и Вебер, 91 офицер и 1553 рядовых...

* Разумеется, речь идет о военной тактической и оперативной разведке. На внешнеполитическом уровне значение разведки и отношение к ней были иными. Посольства за границей, как всегда и везде, выполняли важную роль сбора информации о стране пребывания, что осуществлялось официальным и неофициальным путем. Сведения, полученные по дипломатическим каналам, разумеется, были основой для важных внешнеполитических решений.

** Драгунские дивизии Клейна и Бомона, легкокавалерийская бригада Фоконе, гвардейские конные егеря.

Окрестности Ульма. План начала XIX в., исполненный под руководством известного французского штабного генерала барона Пеле

Но неутомимый Мюрат не прекратил преследования. Загоняя лошадей, он мчался за эрцгерцогом. Пехота, багажи, артиллерия — все захватили французские кавалеристы. Недалеко от Нюрнберга были настигнуты последние остатки австрийской пехоты и артиллерийский парк — 41 орудие и 500 повозок и зарядных ящиков. Эрцгерцогу с жалкими остатками кавалерии удалось спастись: 22 октября они добрались до крепости Эгер на границе с Богемией...

В ночь на 15 октября Наполеон отдал последние распоряжения к атаке неприятельской армии под Ульмом. Корпусам Нея и Ланна поручалось овладеть высотами Михельсберг и Гайсберг, возвышающимися над крепостью, и загнать австрийцев в их укрепления. За ними должна была продвигаться императорская гвардия и части резервной кавалерии. Корпусу Мармона предписывалось осуществить блокирование укреплений правого берега. Корпусу Сульта, к этому моменту овладевшему Меммингеном (крепость капитулировала 14 октября, в плен сдались около 3500 австрийцев), император приказал двигаться на Бибер- бах и Лаупхайм и перекрыть последние пути отхода австрийцев на юг.

В то время когда крепость была почти окружена и французы готовились к решающей атаке, австрийский главнокомандующий все еще думал об отступлении Наполеона. «15 утром Макк все так же в убеждении, что враг находится в страшном затруднении и отступает. Он приказал нескольким офицерам штаба подняться на башню собора и следить за движением, — рассказывал австрийский офицер. — Он (Макк) приказал отпечатать прокламации, которые объявляли о наших успехах и о бегстве неприятеля, он послал депеши генералам Вернеку и Кинмайеру с приказом неотступно преследовать врага и постараться захватить его артиллерик и багажи. Наверное, депеши так и остались на его рабочем столе, так как нам потребовались бы Алеппские голуби, чтобы эти письма дошли до адресатов.

В 10 часов оптический телеграф сообщил, что в подзорные трубы видны лишь малые партии неприятеля на правом берегу, что враг свертывает посты на левом до Хаслаха; в соответствии с этим поступил приказ располагать армию на квартирах жителей, которым прокламация любезно предлагала разделить свой стол и постели с освободителями»³¹.

Эти бессмысленные распоряжения отдавались в тот момент, когда французские колонны уже строились к атаке. Наполеон, уставший от бессонных ночей, дурной погоды и медленного развертывания войск, увязающих по колено в грязи, остановился у одной из ферм в Хаслахе, чтобы хоть немного отдохнуть. Офицеры штаба в нетерпящей возражений форме попросили нескольких солдат, укрывшихся здесь от дождя, освободить помещение для императора. Беспрекословно, хотя и без особого восторга, фузилеры очистили ферму, лишь один юный барабанщик, как рассказывают офицеры штаба Сегюр и Тиар, примостившийся у камина, категорически отказался уходить, он ответил, «что здесь места хватит на всех, что ему холодно, что он ранен, короче, что он здесь и здесь останется». В этот момент в комнату вошел император. Узнав предмет дискуссии, он рассмеялся и сказал: «...Пусть его оставят сидеть, раз уж он так держится за свое место»³². С этими словами Наполеон уселся напротив барабанщика и сразу заснул. Император и юноша-барабанщик недолго спали в окружении почтительно стоящих генералов.

В комнату буквально ворвался маршал Ланн и разбудил императора, громко воскликнув: «Сир! Что Вы тут делаете? Вы спите, а Ней один дерется со всей австрийской армией!..». «А почему он начал бой? — спросил, проснувшись, Наполеон. — Я же сказал ему подождать, но он всегда таков, атакует неприятеля, как только его увидит...» «Да, — согласился Ланн, — но атака одной из его бригад отбита, со мной мои гренадеры, нужно идти вперед, нельзя терять ни минуты»³³. Маршал увлек за собой императора, и они под дождем галопом поскакали к месту, откуда доносилась канонада. Здесь, где грохотали пушки и свистели пули. император и Ланн встретились с маршалом Неем. Последний ответил в категорической форме, что он не нуждается в войсках Ланна и не желает делить его славу. Его дивизии действительно без особого труда справились с неприятелем. Около трех часов дня Малер решительным штурмом овладел высотами Ми-хельсберг, а чуть позже Луазон выбил неприятеля с высот Г айсберг.

«Макку донесли о катастрофе, — рассказывал австрийский офицер, — Он утверждал, что это невозможно и ничего не значит. Тем не менее отдал приказ закрыть и забаррикадировать ворота. В два часа дня все войска, которые не находились на укреплениях, столпились на улицах или переполнили до отказа дома. С той и с другой стороны раздавались выстрелы пушек. Макк в шляпе, надетой поверх ночного колпака... поддерживаемый под руку слугой, ковылял вдоль городских укреплений, убеждая всех, кто хотел его слушать, что это только ложная атака и неприятель отступает... Крыши, которые от пальбы рушились над нашими головами, были слишком веским доказательством обратного...»³⁴

Примерно в пять часов вечера на плечах бегущих австрийцев 50-й линейный полк из дивизии Малера попытался ворваться в город через ворота Фрау-энтор (Дамские ворота). Когда часть храбрых французских пехотинцев была уже под сводами ворот, австрийцы открыли огонь картечью в упор. Несколько десятков французов полегли на месте, остальных окружили и взяли в плен.

Та же участь постигла и 17-й легкий полк, который, двигаясь в голове дивизии Сюше, к вечеру прибыл на поле боя и попытался тут же атаковать вход в крепость. Ворота захлопнулись за горсткой смельчаков, ворвавшихся вместе со своим полковником Веделем в крепостной равелин*. Тех, кто не сдался, скосила картечь. Полк потерял 33 убитых, 128 раненых и 169 пленных.

Наполеон приказал остановить эти неподготовленные разрозненные атаки и подтянуть все войска для окружения крепости. К вечеру Ульм был полностью блокирован. На левом берегу стояли части Нея, Ланна и гвардии, на правом — корпус Мармона.

В наступившей ночи Ней послал двух парламентеров, потребовавших у Макка капитуляции. Австрийский главнокомандующий принял посланцев маршала в окружении всех своих генералов. Он заявил, что и речи не может быть о капитуляции. Макк объявил также подчиненным, что назовет изменником того, кто будет говорить о сдаче. Он составил документ, где излагал причины, по которым крепость не должна быть сдана: «Если мы останемся хозяевами Ульма... неприятель вынужден будет отойти за Рейн, и наше счастье навсегда обеспечено. Он не сможет держать нас блокированными более 8 дней, потому что русские подойдут сюда и его участь будет предрешена»³⁵.

В ответ генералы написали послание, где говорилось, что свободный выход из Ульма с оружием и знаменами куда более предпочтителен, чем бесплодное сидение в обреченной крепости. Не спросив Макка (хотя возможно, напротив, с его тайного согласия), Риш, Лаудон и Гиулай направили князя Лихтенштейна в штаб Нея с требованием предоставить гарнизону свободный выход и отступление за реку Лех. Ней тотчас обратился к Бертье, но последний сообщил, что император желает сдачи не только крепости, но и ее гарнизона.

Ночью пришел ответ австрийцев: «Гарнизон Ульма, с сожалением констатируя, что маршал не принял достойных условий, на которые гарнизон, рассчитывая на справедливость, надеялся, решил ожидать случайностей войны»³⁶. Бумага была подписана генерал-лейтенантами Ришем, Гиулаем, Лаудоном.

Новый день 16 октября 1805 г. стал еще более безрадостным для австрийцев. Все высоты вокруг крепости были заняты французскими войсками, а жерла их орудий наведены на укрепления.

Ульм, лежащий почти целиком на левом берегу Дуная, был когда-то весьма сильной крепостью, поскольку высокие холмы, опоясывающие город на расстоянии примерно километра, в Средние века не имели решающего тактического значения. Однако с появлением артиллерии ситуация изменилась. Крепость стала уязвимой. В Наполеоновскую эпоху, когда вся атака и оборона фортификационных сооружений строилась на применении артиллерии, а дальнобойность тяжелых орудий достигала 2—3 км и более, ульмские укрепления уже не являлись защитой против серьезной артиллерийской атаки. Оборона могла быть успешной лишь в том случае, если бы имелось достаточно сил для защиты не только городских стен, но и- укреплений на Михельсберге и Гайсберге. Но эти фортификационные сооружения были взяты французами накануне. Теперь артиллеристы Наполеона при желании могли сравнять с землей город и без особого труда пробить бреши в крепостных стенах.

Кроме того, численное соотношение и моральный дух войск были абсолютно несоразмерны. В крепости было заперто около 25 тыс. потерявших отвагу солдат, у французов только под Ульмом было не менее 70 тыс. воинов, уверенных в победе и беззаветно преданных своему полководцу.

* Равелин — укрепление, вынесенное вперед по отношению к основной крепостной стене. Обычно имеет треугольную форму. Равелины служили часто для прикрытия крепостных ворот основной стены. Разумеется, в таком случае равелин также имел свои ворота.

Наполеон прекрасно понимал это и в случае отказа австрийцев от капитуляции решил штурмовать город. Впрочем, прежде чем пойти на такой шаг, император стремился сделать все, чтобы добиться нейтрализации неприятельской армии без страшного кровопролития.

Утром 16 октября артиллерия Нея открыла огонь по крепости. Эта стрельба носила в основном предупредительный характер — в городе были лишь небольшие разрушения и погибли двое солдат гарнизона. Вскоре после этого прибыл парламентер от французов с приглашением князю Лихтенштейну прибыть к Наполеону для переговоров. Беседа Наполеона с князем, несколько писем, которыми французское командование обменялось с австрийским в этот день, ничего не дали. Макк отказывался капитулировать, утверждая, что на помощь Ульму идут многочисленные армии, а крепость прекрасно готова к обороне. Тем не менее вечером, видя нависшую опасность, Макк пошел на компромисс и предложил свой, очень странный, вариант капитуляции, обратившись со следующим посланием к Нею:

«Господин маршал... я повторяю, что крепость не будет сдана никогда и никому, кроме как лично Его Величеству. Желать, чтобы гарнизон сдался в качестве военнопленных — это значит желать его обесчестить. Мы совершенно определение ждем помощи. Однако, желая заслужить высокое уважение Его Величества и Вашей светлости, я предлагаю сделать иначе. Буду счастлив принять Его Величество в городе, чтобы выразить ему все мое глубокое почтение и восхищение... Чтс же касается австрийской армии, она сложит оружие на два дня, то есть до послезавтра, когда снова возьмет оружие и сможет выйти из города» ³⁷.

Ночью Наполеон отправил ответ, подписанный маршалом Бертье. Под проливным дождем, остановившим все боевые действия, граф де Сегюр, адъютант императора, повез это письмо Макку. Нарочный из штаба с трудом нашел необходимого для такой миссии «трубача артиллерии, наполовину утонувшего в грязи под зарядным ящиком, куда тот забрался от дождя», и направился к городским укреплениям. Сегюра встретил австрийский офицер, завязал ему глаза и проводил к Макку.

«Мы вошли на постоялый двор, где располагался главнокомандующий, — рассказывал Сегюр. — Было, очевидно, около трех часов ночи. Меня принял старый генерал высокого роста, он показался мне весьма бледным. По его лицу было видно, что у него богатое воображение. На нем отпечатались душевные муки, которые генерал пытался скрыть...»³⁸

К сожалению, из последующего увлекательного рассказа Сегюра о беседе с Макком можно оставить только эти несколько строк, так как остальные не подтверждаются документами следствия о капитуляции Ульма, начавшегося в Вене несколько месяцев спустя, в ходе которого были вскрыты все мельчайшие подробности этого события. И если образ трубача артиллерии, наполовину утонувшего в грязи, наверняка до конца жизни отпечатался в голове известного мемуариста, то его театрально-драматическая беседа с Макком, скорее всего, плод воображения и чтения позднейших исторических произведений.

Адъютант императора, по всей видимости, всего лишь передал письмо Наполеона, датированное 17 октября, с предложением Макку отсрочить капитуляцию на пять дней. Австрийский главнокомандующий согласился утром сдаться, но требовал большего срока. Ему были посланы новые предложения, на которые он ответил коротким письмом:

«Свободный выход гарнизона без плена. Иначе — срок восемь дней или смерть. Вот мой последний ответ. Ульм, 17 октября 1805 г. Макк».

Наполеон принципиально согласился на это предложение, и капитуляция была подписана в тот же день. По ее условиям 18 октября австрийские войска должны были передать крепостные ворота французам и «вещь неизвестная дотоле, — рассказывал австрийский офицер, — принять в городе одну из их бригад. В 9 часов утра Новые ворота были переданы французам, и мы с болью в душе видели, как под звуки музыки их бригада с маршалом Неем во главе вошла на центральную площадь, где не замедлила получить направления на расквартирование... Нужно было быть в Ульме, чтобы представить все наше унижение... Наши солдаты смешались с французскими и, зная о своей участи, с презрением смотрели на офицеров... Французские генералы с их многочисленной свитой скакали в галоп по улицам, обрызгивая нас грязью с ног до головы...» ³⁹

19 октября в 2 часа дня Макка пригласили в Обер Эльхинген, где находился штаб императора. Австрийский главнокомандующий встретился с Наполеоном, который любезно принял своего гостя и изложил ему действительную ситуацию на театре военных действий, показав на карте расположение всех корпусов. Он рассказал, что русская армия еще стоит за Инном, Бернадотт вступил в Мюн хен, генерал Вернек капитулировал в Трохтельфингене, а Мюрат неотступно преследует эрцгерцога.

«...Эти удары судьбы потрясли несчастного главнокомандующего, силы оставили его, мы видели, как он побледнел и был готов упасть без сознания. Чтобы удержаться, ему было необходимо опереться о стену...»⁴⁰— рассказывал Сегюр. Макк согласился на все. На следующий день австрийская армия должна была сложить оружие.

20 октября на равнине перед крепостью Ульм состоялась одна из самых величественных и драматических церемоний военной истории. По склонам холмов, окружавших крепость, в полной парадной форме встали полки корпусов Нея, Мармона и императорской гвардии. Погода изменилась. Из-за свинцовых туч вышло яркое солнце, заигравшее тысячами огоньков на стали штыков, начищенных касках и жерлах орудий. Впереди своих победоносных легионов на небольшом возвышении стоял император, окруженный пышным штабом, блиставшим золотом эполет и шитья генеральских мундиров, галунами шляп, увенчанных целым лесом колышущихся плюмажей.

Ровно в два часа дня забили барабаны, заиграла военная музыка. По этому сигналу ворота Фрауэнтор распахнулись, и оттуда появилась длинная колонна австрийских войск, впереди которой ехали восемнадцать генералов... Австрийские полки, выйдя из города, двигались вдоль всего амфитеатра французских войск и складывали оружие неподалеку от возвышения, где стоял император. Артиллеристы передавали свои орудия и упряжки французским артиллеристам, кавалеристы отдавали своих коней французской кавалерии. Затем австрийские солдаты уже без оружия и почти без строя возвращались в Ульм через Новые ворота... Церемония длилась три часа!..

«Подобное зрелище невозможно описать, — рассказывал Мармон, — и чувства, охватившие меня тогда, я помню до сих пор. В каком счастливом опьянении находились наши солдаты! Какая награда за месяц их лишений! Какой пыл, какое доверие вызвали у войск эти сцены. Для такой армии не было ничего невозможного. Любая битва ей была по плечу» ⁴¹.

Ликование французских солдат смешалось в этой удивительной картине с отчаянием неприятельской армии. «...Австрийцы выходили с барабанным боем, с яростью в сердце и отчаянием в душе, — рассказывает австрийский офицер. — Они проходили вдоль строя французских войск, в то время как вражеская музыка угощала нас мелодией «Vogel Fanger»*. О катастрофа под Полтавой, о капитуляция под Пир ной — вы ничто по сравнению с этим ужасающим выходом из Ульма! Позор подавляет нас. Грязь, которой нас испачкали, невозможно стереть...» ⁴²

* Vogel Fanger (нем.) — пойманная птица.

Во время церемонии император пригласил к себе австрийских генералов Утешая их, он сказал, что «на войне бывают разные случайности и часто победители бывают побежденными; что эта война, в которую вовлек их государь. несправедлива, лишена мотива, и, откровенно говоря, он не знает, почему сражается, и что от него хотят...»

Наполеон отпустил Макка и всех австрийских генералов и офицеров под честное слово не воевать против Франции до того момента, пока не будет произведен их обмен на соответствующих пленных французских офицеров. Так как подобная практика не существует в современную эпоху, стоит, очевидно, дать некоторые объяснения. Речь идет об обмене символическом. Если в плен попадал французский офицер, то его отпускали; при этом одному из условно пленных австрийских офицеров того же звания выдавалась бумага, согласно которой он освобождался от своего честного слова и мог снова принять участие в боевых действиях. Подразумевалось также, что честное слово действует только в ходе данной войны. После заключения мира происходило общее возвращение пленных и, если впоследствии начиналась новая война, все снова могли принять в ней участие*.

В Ульме капитулировало 25 365 австрийских солдат и офицеров, перед императором было сложено сорок знамен, захвачено 63 пушки, 2 гаубицы, 42 зарядных ящика. Общее же число пленных, взятых во время Ульмской операции (учитывая бои под Вертингеном, Гюнцбургом, Эльхингеном и т.д.), составило 37 тыс. человек. Наконец, если учесть убитых, тяжело раненных и разбежавшихся, можно предположить, что общие безвозвратные потери австрийцев составили почти 50 тыс. человек.

Таким образом, Наполеону удалось без генерального сражения наголову 1 разгромить, практически уничтожить австрийскую армию в Германии.

Император почти не преувеличивал, когда в своем воззвании от 21 октября 1805 г. сказал:

«Солдаты Великой Армии! В две недели вы выиграли кампанию... Эта армия, которая с самоуверенностью пришла на наши границы, уничтожена... Из 100 тысяч человек, составлявших ее, 60 тысяч пленено... 200 орудий, 90 знамен, все ее генералы захвачены нами. Из всей вражеской армии не ускользнуло и 15 тысяч человек.

Солдаты, я объявлял вам, что будет большая битва, но благодаря неудачным маневрам врага я смог добиться успеха без всякого риска. И что беспримерно в истории народов — эта победа не стоила нам и 1 300 выбывших из строя.

Солдаты, этот успех — плод вашего безграничного доверия императору, вашего терпения, вашего умения переносить усталость и всевозможные лишения, вашего редкого бесстрашия...

Моей заботой всегда будет добиваться победы, проливая как можно меньше крови, ибо мои солдаты — это мои дети.Наполеон»⁴³.

Быть может, сейчас все это может показаться забавной условностью. Но в начале XIX века понятия об офицерской чести были столь высоки, что в подавляющем большинстве случаев слово неукоснительно держалось. Достаточно привести один пример. Молодой офицер французского флота Жюрьен де ла Гравьер попал в плен к англичанам в 1803 г. Его не заключили в тюрьму, а он жил на территории Англии под честное слово не совершать побега. Через год его обменяли — не символически, а вполне реально на соответствующего пленного английского офицера. Однако бумаги, подтверждающие, что честное слово с него снято, пришли только в 1809 г. Поэтому, несмотря на отчаянные просьбы молодого офицера вернуться в строй до получения этих бумаг, военно-морской министр категорически запретил ему служить на боевых кораблях до получения от неприятеля документа о снятии честного слова.

¹ Цит. по: Alombert Р.-С, Colin J. La campagne de 1805 en Allemagne, t. 3, p. 17.

² Ibid.

³ Fantin des Odoards L.-F. Journal du general Fantin des Odoards. Etapes d'un officier de la Grande Armee, 1800-1830. Paris, 1895, p. 46.

⁴ Цит. по: Alombert P.-C, Colin J. Op. cit, t. 3, p. 316-317.

⁵ Ibid., p. 31.

⁶ Ibid., p. 159.

⁷ Fezensac R.-E.-P.-J. de Montesquiou, due de. Souvenirs militaires de 1804 a 1814.

Paris, 1863, p. 56-57.

⁸ Ibid.

⁹ Цит. по: Alombert P.-C, Colin J. Op. cit., t. 3, p. 171.

¹⁰ Ibid., p. 40.

¹¹ Леер. Война 1805 г. Аустерлицкая операция. СПб., 1888.

¹² Цит. по: Alombert Р.-С, Colin J. Op. cit., t. 3, p. 42.

¹³ Fezensac R.-E.-P.-J. de Montesquiou, due de. Op. cit., p. 139, 118.

¹⁴ Relation de la prise d'Ulm, par M. D..., capitaine d'etat-major au service d'Autriche.

Journal des sciences militaires des armees de terre et de mer, 1827, t. 8.

¹⁵ Цит. по: Alombert P.-C, Colin J. Op. cit., t. 3, p. 54.

¹⁶ Ibid., p. 528.

¹⁷ Кутузов М.И. Сборник документов. М., 1951, т. II, с. 92-93.

¹⁸Relation de la prise d'Ulm...

¹⁹ Correspondance de Napoleon I^er, t. 11, p. 315-316.

²⁰ Цит. по: Alombert P.-C, Colin J. Op. cit., t. 3, p. 70.

²¹ Ibid.

²² Segur. Un Aide de Camp de Napoleon. Memoires general comte de Segur. Paris, 1894, p. 187.

²³ Fezensac R.-E.-P.-J. de Montesquiou, due de. Op. cit., p. 64.

²⁴ Ravy D. Journal d'un engage volontaire pendant les campagnes de 1805, 1806 et 1807. // Histoire d'un regiment. La 32^еdemi-brigade (1775-1890), p. 134.

²⁵ Segur. Op. cit., p. 186.

²⁶ Roguet F. Memoires militaires du lieutenant-general comte Roguet, colonel en second des grenadiers a pied de la Vieille Garde, t. 3, p. 125.

²⁷ Ibid., p. 126-127.

²⁸ Цит. по: Alombert P.-C, Colin J. Op. cit., t. 3, p. 79-80.

²⁹ Segur. Op. cit., p. 190-191.

³⁰ Цит. по: Alombert P.-C, Colin J. Op. cit., t. 3, p. 189-191.

³¹ Relation de la prise d'Ulm...

³² Segur. Op. cit., p. 194; Thiard M.-T. Souvenirs diplomatiques et militaires du general Thiard, chambellan de Napoleon I^er. Paris, 1900, p. 159-160.

³³ Segur. Op. cit., p. 194-195.

³⁴ Relation de la prise d'Ulm...

³⁵ Цит. по: Alombert P.-C, Colin J. Op. cit., t. 3, p. 217.

³⁶ Ibid., p. 218.

³⁷ Ibid., p. 222.

³⁸ Segur. Op. cit., p. 202.

³⁹ Relation de la prise d'Ulm...

⁴⁰ Segur. Op. cit., p. 211.

⁴¹ Marmont A.-F.-L., due de Raguse. Memoires de 1792 a 1841 imprimes sur le manuscript original de l'auteur avec plans. Paris, 1856—1857, t. 2, p. 193.

⁴² Relation de la prise d'Ulm...

⁴³ Correspondance... t. 11, p. 342—343.