1. Первый этап конференции (январь — июнь 1919 года)

18 января 1919 года в Париже торжественно открылась мирная конференция. Впервые со времен Венского конгресса от решений дипломатов, собравшихся в одном месте, зависели контуры новой системы международных отношений. Важная особенность этого форума состояла в том, что на него не были приглашены представители побежденных государств. Победители решили сначала согласовать между собой условия мирных договоров, а потом предъявить их побежденным в качестве ультиматума. Отсутствие на конференции представителей России, которая в тот момент была охвачена гражданской войной, делало авторитет этого форума еще более сомнительным. Либеральной общественностью конференция воспринималась как предвестник и прообраз Лиги Наций. На деле же она быстро обнажила грандиозные противоречия в лагере победителей почти по всем вопросам. И хотя главную роль сразу же стал играть Германский вопрос, судьба Османской империи и отдельных ее частей также занимала важное место в работе конференции.

Восточный вопрос в повестке дня. Первые решения

Ход конференции в целом и решение отдельных вопросов в сильнейшей степени зависели от людей, лично возглавлявших делегации ведущих держав. Как уже говорилось, французский премьер-министр Клемансо мало интересовался проблемами Ближнего Востока, однако он не мог не считаться с влиятельными политическими кругами, глубоко заинтересованными в нем. «Колониальная партия» раздувала газетную шумиху вокруг Сирии и Киликии, а огромное количество рантье были не на шутку обеспокоены судьбой турецких «купонов», в особенности после советского отказа оплачивать долги старой России. Клемансо не любил много говорить на заседаниях конференции и часто поручал излагать французскую точку зрения другим людям — Тардье, Лушеру и т. п.[248] В делах, касавшихся Ближнего Востока, главным французским porte-parole был министр иностранных дел С. Пишон, тесно связанный с «колониальной партией», а также с «профранцузскими» эмигрантами с Ближнего Востока. Радикализм его требований как бы оттенял более умеренную позицию самого Клемансо.

Несколько иная ситуация сложилась в британской делегации. На конференции проявилось очевидное стремление Ллойд Джорджа монополизировать контроль над внешней политикой страны. Он мог использовать того или иного министра на определенном этапе переговоров (даже если тот был не согласен с его подходом), но всегда сохранял за собой право лично выражать позицию Великобритании. Разногласия внутри кабинета Ллойд Джордж часто использовал как оправдание зигзагов своей политической линии, но эти зигзаги были всегда хорошо им продуманы. Сопровождавший его в Париже руководитель Форин Оффиса А.Дж. Бальфур часто проявлял определенное безразличие к конечным результатам переговоров. Во всяком случае, он не заострял внимания на своих разногласиях с Ллойд Джорджем[249]. К рекомендациям экспертов Ллойд Джордж был готов прислушиваться лишь тогда, когда они совпадали с его собственной точкой зрения. Керзон, оставшийся в Лондоне фактическим главой Форин Оффиса, с явной досадой следил за тем, как важнейшие вопросы решаются без него. Его ведомство часто не знало, что делают сотрудники, посланные в Париж (особенно ярко это проявилось во время переговоров о месопотамской нефти). В свою очередь, Ллойд Джордж не считал нужным посвящать сотрудников Бальфура и Керзона в свои планы и фактически вел собственную дипломатическую игру, опираясь лишь на свой личный секретариат. После победы либерально-консервативной коалиции на выборах Ллойд Джордж мог не опасаться внутренней оппозиции, а об отношениях внутри самой коалиции он еще серьезно не беспокоился. В вопросах Ближнего Востока премьер-министр довольно быстро выработал концепцию очень сложную в деталях, но довольно простую по сути. Она заключалась в установлении фактического британского контроля над важнейшими районами Османской империи не только за счет прямого военного вмешательства, но и при помощи зависимых от Англии политических сил (в первую очередь — Греции, правительства Фейсала и сионистов), а также игры на искусно разжигаемых противоречиях между союзниками — Францией, Италией и США.

Президент США В. Вильсон в вопросах Ближнего Востока находился под сильным влиянием миссионерских кругов. У него, по существу, не было здесь определенной программы. Он лишь был твердо убежден в необходимости освобождения от турецкого гнета всех покоренных народов (в особенности армян), а также отторжения от Турции Константинополя. Эти положения были отражены в рекомендациях Исследовательской секции американской делегации, более известной как «Inquiry», по поводу будущего стран Ближнего Востока. Этот документ лег на стол к Вильсону 21 января. На территории Османской империи предполагалось создать шесть государств: константинопольское (включавшее оба берега Проливов), турецкое (в Анатолии со столицей в Конье), армянское (в восточных регионах), Сирию, Месопотамию и Палестину. Новое государство в Проливах должно было быть интернационализировано; Армения, Сирия и Месопотамия — переданы от имени Лиги Наций под мандат великих держав (каких именно — не уточнялось). Палестина передавалась под мандат Великобритании, которая должна была способствовать ее постепенному превращению в еврейское государство[250].

Вильсон также проявлял явные авторитарные наклонности в проведении внешнеполитического курса. В известном смысле он оказался пленником собственной идеологии, в основе которой лежали принципы «открытых дверей» и «самоопределения народов». Будучи исключительно популярным в Европе, Вильсон свято верил в свое призвание переустроить мировой порядок в соответствии со своими принципами. И Ллойд Джордж, и Клемансо, каждому из которых была необходима его поддержка в том или ином вопросе, сочли за лучшее поддерживать в нем некоторое время эту иллюзию и, по крайней мере внешне, подчиниться его принципам. Однако всякий раз оба европейских лидера старались так приложить эти принципы к реальной обстановке, чтобы это наилучшим образом соответствовало их собственным целям.

Ллойд Джордж первым попытался сделать это, когда в самом начале конференции зашла речь о судьбе германских колоний и территорий, отторгаемых от Турции. Европейские лидеры, в особенности Клемансо, испытывали естественное для них желание решить эти проблемы традиционным способом — договориться между собой и поделить владения побежденных врагов. Но это никак не соответствовало принципам Вильсона. Тогда Ллойд Джордж, использовав идею представителя Южно-Африканского Союза Я.К. Смэтса, предложил, чтобы Лига Наций на известных условиях выдавала определенной стране мандаты на управление той или иной территорией с целью создания наилучших условий для ее развития[251]. С этим компромиссным предложением после недолгих возражений согласились и Вильсон, и Клемансо, причем возражения возникали в основном применительно к германским колониям. Необходимость применения мандатного принципа на Ближнем Востоке ни у кого не вызывала сомнений[252]. Этот принцип можно было, по крайней мере теоретически, согласовать с вильсоновской мирной программой, но, с другой стороны, мандаты могли стать простой маскировкой колониального господства. В тот момент никто не мог точно определить, что же означает понятие «мандат». Выяснилось это, лишь когда мандатная система начала применяться на практике.

Ллойд Джордж поручил Смэтсу подготовить резолюцию Верховного совета Антанты по поводу мандатов, которая 30 января была одобрена Советом десяти[253]. В ней, в частности, провозглашалось намерение Антанты отторгнуть от Турции Армению, Сирию, Палестину, Аравию и Курдистан[254] с установлением там мягкой формы мандатного управления. Конкретные державы-мандатарии не назывались[255]. Предусматривалось три типа мандатов. На ближневосточных землях должны были действовать мандаты группы «А», предполагавшие наибольшую степень самостоятельности подмандатных территорий, что выражалось следующей формулой: «Некоторые общества, ранее принадлежавшие Турецкой Империи, достигли такой ступени развития, при которой их существование как независимых наций может быть предварительно признано при условии поддержки и административных советов со стороны Мандатария до того момента, пока они не смогут существовать самостоятельно. Пожелания этих обществ должны учитываться в первую очередь при выборе Мандатария». Впоследствии эта формула без изменений вошла в Устав Лиги Наций (статья 22).

Как уже говорилось, незадолго до открытия конференции Ллойд Джордж и Керзон предлагали президенту США принять мандат на Константинополь, Проливы и Армению, но Вильсон не дал определенного ответа[256]. Предложение мандатов Соединенным Штатам было, безусловно, глубоко продуманным шагом, который был одобрен всеми важнейшими членами британского правительства за исключением Э. Монтегю, министра по делам Индии[257]. Этот шаг преследовал сразу несколько целей. Во-пер- вых, он в известной степени обезоруживал Вильсона при обсуждении ближневосточных проблем, поскольку президент долго не мог дать определенного ответа на сделанные его стране вполне конкретные предложения по участию в послевоенном обустройстве Ближнего Востока. Англичане как бы говорили Вильсону: «Если вы хотите изгнать турок из Константинополя и сочувствуете армянам, возьмите эти проблемы в свои руки». Согласие США на мандаты автоматически заставило бы Вильсона играть по европейским правилам и лишило бы основания его возражения против территориальных аппетитов самой Великобритании. Армения и Константинополь остались как бы бесхозными после отказа от них России, но вместе с тем они были чрезвычайно важны для борьбы с «большевизмом», в которую Великобритания хотела как можно глубже втянуть США[258]. Вместе с тем присутствие США в Проливах не создавало серьезной угрозы интересам Великобритании, поскольку заокеанские союзники не обладали еще достаточным военным флотом, а «Турецкая Армения» представляла собой гористую страну, в которой будущая «титульная нация» неизбежно составляла бы незначительное меньшинство. Контроль над ней требовал больших материальных затрат и не сулил существенных выгод. Наконец, вся эта идея имела и определенный антифранцузский подтекст, так как понятие «Армения» могло включать и Киликию (во всяком случае, именно так его трактовали армянские националисты). Это создавало еще один рычаг давления на Францию в плане пересмотра соглашения Сайкса — Пико.

Ллойд Джордж попытался еще раз втянуть США в ближневосточные дела, когда 30 января Клемансо поддержал идею итальянского премьер-министра В. Орландо о скорейшем распределении «предварительных мандатов» между державами в ожидании решения Лиги Наций. Понимая, что Клемансо хочет закрепиться в Сирии, Ллойд Джордж решил перехватить инициативу. Заявив, что Великобритания вынуждена резко сокращать свое военное присутствие в Османской империи, он предположил заменить британские войска американскими. Вильсон очень сомневался в возможности этого, но предложил, чтобы военные представители выработали схему перераспределения оккупационных зон. Это предложение было принято[259].

«Парад делегаций»

Ллойд Джордж мастерски использовал в своих целях краеугольный камень вильсоновской доктрины — «принцип самоопределения», когда в первые недели работы конференции перед «Советом десяти» выступали представители «малых» государств и делегации различных народов бывших империй — Российской, Австро-Венгерской и Османской. Территориальное и политическое переустройство земель, принадлежавших до войны побежденным государствам и России, должно было сформировать новую политическую карту мира, в первую очередь Европы и Ближнего Востока. Оно имело важное значение и для великих держав, так как было средством вербовки союзников на будущее. Территория малых государств и области, населенные национальными меньшинствами, их людские и экономические ресурсы могли сыграть значительную роль во внешнеполитических комбинациях. И Ллойд Джордж, и Клемансо придавали большое значение выступлениям таких делегаций, так как они могли прибавить веса их собственным аргументам и повлиять на мнение Вильсона. Вместе с тем и англичане, и французы старались не допустить появления делегаций, настроенных в пользу соперников. В этой «карточной игре» народами и государствами британскому премьеру сопутствовал больший успех, по крайней мере на ближневосточном направлении.

Эмир Фейсал смог предстать перед конференцией только после того, как его долго возили по французским городам в качестве почетного заморского туриста, а потом вежливо принимали в высоких кабинетах Парижа и Лондона, ограничиваясь лишь дипломатическими любезностями, хотя именно в это время происходили предварительные переговоры между главами европейских правительств, о которых говорилось выше[260]. В лондонском кабинете Бальфура эмир был предельно откровенен: он желал, чтобы Великобритания выступила «защитницей» арабов не только в Месопотамии, но и в Сирии, а против Франции он готов был сражаться, если она проявит свои «агрессивные намерения»[261]. Под давлением Лоуренса Фейсал подписал с лидером сионистов X. Вейцманом особое соглашение, в котором фактически отказался от претензий на Палестину. Эмир, однако, добавил к документу свой постскриптум, в котором отказался выполнять соглашение, если на конференции не будут полностью удовлетворены все его требования. 1 января 1919 года Фейсал направил в секретариат конференции свой меморандум. Он требовал создания единого арабского государства, которое бы включало Аравийский полуостров (кроме английского протектората Адена), Месопотамию, Сирию и южную часть Киликии до линии Александретта — Диарбекир (Искендерун — Диярбакыр). Эти условия почти дословно повторяли требования Хусейна образца 1915 года. Фейсал явился на конференцию в сопровождении полковника Лоуренса, одетого в арабские одежды, что должно было символизировать прочность союза между арабами и Англией. Однако о меморандуме Фейсала как бы забыли на несколько недель. За это время эмира посещали британские и французские эксперты. Первые настоятельно советовали ему смириться с французским контролем в Сирии, поскольку Великобритания не желала ссориться из-за нее со своим союзником. Вторые, указывая на пренебрежительное отношение к нему англичан, открыто упрекали их в предательстве его (Фейсала) интересов и в использовании его для собственных целей. Фейсалу советовали принять во внимание силу Франции и перестать слушать «дурных советчиков» как среди арабов, так и среди британских офицеров[262].

Меморандум Фейсала был рассмотрен «Советом десяти» только 29 января вместе с другими подобными документами, относившимися к Османской империи. Лишь 6 февраля Фейсал смог лично представить свои взгляды участникам конференции. Несмотря на давление, он лишь повторил идеи, изложенные в письменном меморандуме[263]. Это выступление произвело серьезное впечатление на Вильсона, поэтому Клемансо и Пишон почувствовали необходимость что-то противопоставить эмиру. Но прежде чем они смогли это сделать, перед «Советом десяти» 13 февраля в качестве американского эксперта выступил доктор Г. Блисс, директор Сирийского протестантского колледжа в Бейруте. После изложения своего взгляда на ситуацию он предложил направить на Ближний Восток межсоюзническую комиссию, которая должна была на месте выяснить пожелания местного населения в соответствии с принципами Вильсона и ноябрьской англо-французской декларацией. Вполне возможно, что выступление Блисса было предварительно согласовано с англичанами. Во всяком случае, он несколько раз подчеркивал, что говорит именно о Сирии и не располагает информацией о положении в Месопотамии, Палестине и Армении. Блисс также добавил, что единственным возможным вариантом политического будущего Сирии является иностранный мандат. Самим же сирийцам остается лишь выбрать мандатария[264].

После выступления Блисса Клемансо представил участникам конференции сирийскую делегацию во главе с президентом парижского Центрального сирийского комитета Шукри Ганемом. Она состояла из четырех человек — мусульманина, мелькита, маронита и еврея, что должно было указывать на единодушие всех общин Сирии. Шукри Ганем зачитал длинный меморандум, суть которого сводилась к требованию превращения Великой Сирии от Тавра до Аравийской пустыни в федерацию автономных областей под протекторатом Франции. Шукри Ганем высказался резко против объединения Сирии и Аравии, так как считал аравийских бедуинов совершенно чуждым для сирийцев элементом[265]. Во время чтения кто-то из британских экспертов шепнул Вильсону, что Шукри Ганем уже более 35 лет не был на родине, после чего президент утратил всякий интерес к происходящему[266]. Этот ход не был импровизацией — в британском Форин Оффисе заранее подготовили справку с подробной биографией Шукри Ганема[267].

В тот день французы не высказали определенного отношения к предложению Блисса, но вскоре после этого Пишон высказал Лансингу свое несогласие с идеей отправки комиссии, в то время как Бальфур поддержал ее[268]. Американская делегация уже с конца января готовила отправку на Ближний Восток своей «полевой миссии», но по разным причинам откладывала ее отбытие. Приготовления продолжились и после выступления Блисса в «Совете десяти»[269]. Трудно предположить, что это было тайной для англичан. Предугадать выводы комиссии относительно французского мандата было несложно. Тот же Блисс на совещании американской делегации выразил убеждение, что большинство сирийцев предпочтут американский мандат[270].

15 февраля перед «Советом десяти» предстала делегация Административного Совета Ливана во главе с маронитом Даудом Аммуном[271]. Она смогла добраться до Парижа только после того, как была задержана на несколько дней в Порт-Саиде по приказу Алленби под предлогом недействительности паспортов, выданных французским верховным комиссаром Пико. Освободить делегацию удалось только после дипломатического скандала, широко освещенного во французской прессе. Требования делегации составлялись при прямом участии Пико и, вероятнее всего, были согласованы с Кэ д’Орсэ. Они включали широкую автономию для Ливана в рамках сирийской федерации под французским мандатом и расширение границ за счет прибрежных городов и долины Бекаа. Требование полной независимости от Сирии, очень популярное тогда в Ливане, было невыгодно французским правящим кругам, рассчитывавшим установить свой контроль над всей Сирией. Полный письменный меморандум ливанская делегация представила только 8 марта[272].

Ситуация с арабскими делегациями удивительным образом повторилась с еврейскими. Когда официальная делегация сионистов во главе с Вейцманом и Соколовым торжественно изложила перед конференцией свою программу «решения еврейского вопроса» путем иммиграции в Палестину, Клемансо дал слово председателю Всемирного еврейского альянса (AUiance Israelite UniverseUe) Сильвену Леви. Он от имени французских евреев выступил фактически против сионистских планов, которые неизбежно порождали проблему «двойного гражданства» и «двойной лояльности» евреев в европейских странах[273]. Позиция С. Леви была отражением фактического раскола среди политически активных евреев Европы. Всемирный еврейский альянс, созданный в Париже еще в 1867 году для популяризации в еврейской среде «принципов Французской революции», был серьезным конкурентом Сионистской организации и в этом качестве был очень полезен французскому правительству. Сами сионисты признавали, что среди своих «единоверцев» во Франции они не имеют сколько-нибудь заметной поддержки.

Премьер-министр Греции Э. Венизелос, который пользовался самым глубоким расположением Ллойд Джорджа, направил свой меморандум относительно греческих притязаний сразу после начала конференции и выступил перед «Советом десяти» 3 и 4 февраля[274]. Территориальные претензии Греции распространялись на Восточную Фракию с Адрианополем, азиатский берег Босфора с Исмидом и широкую полосу вдоль побережья Эгейского моря от Пандермы (Бандырмы) до Мармариса. Ссылаясь на принципы Вильсона, Венизелос называл эту территорию «греческой по своим физическим и климатическим условиям»[275], хотя она выходила далеко за пределы этнических границ и включала многие территории с бесспорным преобладанием турецкого населения. Греция одновременно выдвигала претензии на Южную Албанию («Северный Эпир»).

20 января руководитель «армянской национальной делегации» Богос Нубар-паша — уроженец Египта, раньше служивший при дворе хедива, направил письмо В. Вильсону с изложением армянских требований. 12 февраля свой меморандум направила делегация дашнакского правительства из Еревана. 26 февраля ее глава А. Агаронян и Богос Нубар-паша вместе выступили на заседании «Совета десяти». Армяне требовали воссоединения Восточной («русской») и Западной («турецкой») Армении, то есть передачи им огромной территории на востоке Анатолии, включавшей города Трабзон, Эрзурум, Эрзинджан, Ван, Битлис, Диар- бекир, Харпут и Сивас. Армяне претендовали и на Киликию с выходом к Средиземному морю[276]. Несмотря на полную оторванность этих требований от реальности, армянские делегаты рассчитывали на поддержку общественного мнения Европы и армянофильские настроения Вильсона.

Пока перед «большой десяткой» проходила эта длинная череда делегаций, к 14 февраля был окончательно подготовлен проект Устава Лиги Наций. Текст его 22-й статьи, касавшейся мандатной системы, был полностью заимствован из резолюции Смэтса, одобренной «Советом десяти» еще 30 января. Эта формула допускала различные толкования, и уже на пленарном заседании, рассматривавшем Устав, представитель Хиджаза предложил, чтобы до его принятия великие державы публично отреклись от тайных договоров, дабы развеять подозрения ближневосточных народов[277]. Этот призыв, конечно же, не был услышан. Вопрос о том, будет ли мандатная система распространяться на собственно турецкие земли, оставался открытым.

Первые недели мирной конференции были удачными для Ллойд Джорджа, чего нельзя сказать о Клемансо. За это время был благоприятно для Англии решен вопрос о германских колониях, в то время как вопросы о западных границах Германии и репарациях еще висели в воздухе[278]. В то же время итоги «парада делегаций» малых стран и народов Ближнего Востока были определенно в пользу Ллойд Джорджа. При явном расхождении во взглядах на судьбу Сирии между европейскими лидерами «третейским судьей» между ними мог стать Вильсон, а на него выступление Фейсала произвело гораздо большее впечатление, чем речи Шукри Генема и Дауда Аммуна, хотя бы потому, что авторитетное мнение доктора Блисса в значительной степени подкрепляло аргументы эмира. Французы все это хорошо понимали и пытались переломить ситуацию. Американский эксперт С. Бонсал писал в своем дневнике 26 февраля: «Французы возмущены тем уважением, которым везде пользуется Фейсал, и высокой оценкой, которую ему дают президент и американские делегаты. Не проходит почти ни одного дня, чтобы "таинственные люди" («under-cover» men), близко связанные и, несомненно, субсидируемые парижскими банкирами и синдикатами, ищущими концессий, не появлялись бы перед нами и не занимали подолгу наше время, разоблачая эмира как авантюриста, который ничего не стоит в арабском мире… "поскольку благородные (noble) арабы знают, что ему платят английские охотники до земель (landgrabbers), которые формируют компании, чтобы потом получить привилегии и под маской религии захватывать арабские земли и выжимать их, как лимон, как они уже сделали с остальным миром"»[279]. Однако все эти усилия французов не приносили заметных результатов.

Рассмотрение греческих требований было поручено специальному «греческому» комитету экспертов. Главное затруднение возникло вовсе не из-за их очевидной несправедливости по отношению к туркам, а из-за явных противоречий с притязаниями Италии, основанными на тайных договорах. Попытка итальянского министра иностранных дел Дж. С. Соннино договориться с Венизелосом полюбовно не увенчалась успехом, так как Венизелос чувствовал поддержку других стран Антанты[280]. Клемансо не желал усиления Италии и конкуренции с ней в Малой Азии и готов был вместе с Ллойд Джорджем поддерживать греков против нее. К тому же Венизелос без колебаний согласился направить две греческие дивизии в Одессу для усиления французского десанта[281] и после этого мог рассчитывать на поддержку со стороны французского премьер-министра. Клемансо не видел в греческих требованиях никакой угрозы для интересов Франции, а к туркам он не испытывал никаких симпатий[282]. Со стороны «Тигра», поглощенного разработкой договора с Германией, это было явным упущением, а для Ллойд Джорджа — большой удачей, так как он связывал с Грецией далекоидущие планы британского господства в Восточном Средиземноморье. Работа «греческого» комитета экспертов быстро зашла в тупик. Английские и французские эксперты были единодушны в поддержке греческих требований в Малой Азии, Фракии и Албании, но отвергали притязания на Додеканес. Американцы, наоборот, готовы были отдать грекам этот архипелаг, но не соглашались допускать их в Малую Азию. Итальянцы выступали против всех притязаний Венизелоса на территории Османской империи и Албании. Итоговый доклад комитета отражал все эти оговорки и «особые мнения». Правда, американцы впоследствии согласились на требования по Малой Азии, но заняли еще более твердую позицию по Албании. Тупиковая ситуация сохранялась из-за жесткой позиции итальянцев[283].

Арабские проблемы, решение об отправке комиссии

В последующие недели ближневосточные проблемы не обсуждались на заседаниях глав делегаций и переместились на уровень дискуссий между экспертами и кулуарных бесед между политиками. В вопросе об арабских землях также было мало сдвигов, но англичане попытались использовать в своих интересах стремление французов усилить свое военное присутствие в Сирии и Киликии. Среди британских политиков, дипломатов и экспертов не было единого мнения о том, как далеко следует идти в пересмотре соглашения Сайкса — Пико и в какой степени следует допускать присутствие Франции на Ближнем Востоке. Растущие колониальные аппетиты вступали в противоречие с осознанием ограниченности британских ресурсов и неизбежности скорой демобилизации. Понимая всю сложность Восточного вопроса и его взаимосвязь со многими другими проблемами, Ллойд Джордж явно не собирался форсировать скорейшую подготовку мирного договора с Османской империей. Один из ведущих британских экспертов — В. Чирол — впоследствии с нескрываемым сарказмом так характеризовал поведение Ллойд Джорджа в эти дни: «Среди тех, кто имел хоть какое-нибудь представление о Востоке, не было никого, кто не осознавал бы необходимости срочно продиктовать Турции условия мира, выгодные союзникам, пока мы еще были в состоянии настаивать на них. Но Ллойд Джордж знал лучше. Кто-то сказал ему, что Восток никогда не торопится и что Турция может подождать. И вот, по причинам внутренней политики и ради того, чтобы пойти навстречу популярным требованиям демобилизации и сокращения расходов, большая часть британских сил была выведена, а французские и итальянские войска были приглашены, чтобы занять их место»[284].

К 5 февраля совещание военных представителей стран Антанты, созванное по предложению Вильсона, выработало новую схему распределения оккупационных зон, согласно которой британские войска оставались в Палестине и Месопотамии, французские занимали Сирию с ее 4 важнейшими городами, а также Адану, итальянцы — район Адалии и Кавказ, а американцы (в случае их согласия) — Восточную Анатолию (Армению и Курдистан)[285]. Реализация этого плана потребовала бы от Великобритании фактического отказа от поддержки Фейсала, которого французы вряд ли стали бы терпеть в своей оккупационной зоне. Понятно, что англичане не собирались делать односторонних уступок и, вероятно, рассчитывали на солидную компенсацию со стороны французов. Обсуждение этого плана «Советом десяти» было намечено на 11 февраля, но так и не состоялось. Очевидно, выработанная военными экспертами схема не вполне устраивала английское руководство. Кроме того, французы решили форсировать события и вместо пересмотра временных оккупационных зон предложили схему окончательного раздела арабских земель взамен соглашения Сайкса — Пико.

Утром 11 февраля произошла беседа Клемансо с британским министром колоний лордом Милнером. По словам самого Милнера, он заявил Клемансо, что, «хотя мы и недовольны планом Сайкса — Пико, который и сам он признал нуждающимся в коренных изменениях, мы вовсе не собираемся вытеснять французов из Сирии или предпринимать попытку захватить ее для себя. Мы заинтересованы только в расширении Месопотамии в сторону Палестины и в создании удобных сообщений между ними». Милнер не стал акцентировать внимание Клемансо на «создании удобных сообщений» и заговорил об отношениях Франции с Фейсалом. Англия, по его словам, была заинтересована в их улучшении, а все «затруднения» вызваны тем, что «французы впали в немилость у арабов», к чему Англия отношения не имеет. Поэтому необходимы переговоры между Фейсалом и Клемансо. В качестве базы для них Милнер предложил такую схему: предоставление Фейсалу выхода к морю в обмен на «мягкий» французский мандат над всей Сирией. Клемансо потребовал, чтобы на переговорах присутствовал английский представитель (очевидно, чтобы подкреплять своим авторитетом аргументы французов)[286]. Сообщая об этой беседе Ллойд Джорджу, Милнер также писал: «Если мы выступим в качестве честного маклера между Францией и Фейсалом и поможем Франции выбраться из теперешних затруднений, убедив Фейсала пойти на соглашение с ней, мы должны позаботиться, чтобы Франция, в свою очередь, выполнила данное ею нам обещание о Мосуле и Палестине и при этом широко толковала его»[287].

Очевидно, Клемансо не устраивала необходимость договариваться с Фейсалом, которого он считал английским наемником. К тому же французские колониальные круги проявляли все большее нетерпение. 6 февраля Пишон направил британскому послу лорду Дерби официальную ноту с изложением многочисленных претензий к британским военным властям в Сирии, которые якобы всячески затрудняли любую французскую активность в этой стране, одновременно поощряя Фейсала и его сторонников[288]. Спустя шесть дней практически те же претензии П. Камбон высказал в Лондоне Керзону. Французы, очевидно, хотели ускорить принципиальное решение сирийского вопроса в свою пользу. Керзон, по собственному признанию, мало что мог ответить, когда ему еженедельно приходилось выслушивать длинные заявления с французскими претензиями[289]. Лишь 19 марта Керзон дал официальный ответ на французскую ноту, где отвергал все обвинения в адрес британских военных и должностных лиц[290].

Поскольку французы уже согласились на частичный пересмотр соглашения Сайкса — Пико (в части Мосула и Палестины), их цель теперь состояла в том, чтобы заменить его новым двусторонним документом и не допустить дальнейшего урезания своих «прав». Уже в начале февраля, то есть практически одновременно с упомянутой нотой Пишона, французы представили свои предложения по содержанию будущего соглашения. Франция отказывалась от претензий на Мосул, но требовала «абсолютно равных» с Великобританией прав на нефтяные богатства этого района. Она также отказывалась от прямого суверенитета в «синей» зоне, которая сливалась с зоной «А». Сирия, таким образом, должна была стать не владением, а скорее сферой влияния Франции. Но о политическом устройстве ничего не говорилось, кроме того, что эта схема «может быть гармонизирована с предоставлением автономии арабским государствам и княжествам». В частности, в Дамаске такую «автономию» могло получить правительство Фейсала[291]. Очевидно, не видя возможности немедленно избавиться от вождя «арабского восстания», французы хотели превратить его в одного из мелких князьков будущей Сирии. В границы своей сирийской сферы влияния они включали Киликию с городами Мерсина и Адана, а также районы Урфы, Мардина и Диарбекира.

Комментарии сотрудников Форин Оффиса из британской делегации в Париже указывают на неприемлемость этого плана для английской стороны, прежде всего потому, что он противоречил «пожеланиям жителей», а предложенные границы не соответствовали этническому составу населения. Англичанам не нравилось, что французы практически игнорировали существующую арабскую администрацию Фейсала, которая претендовала на роль общесирийского правительства. Включение Киликии во французскую сферу «полностью отрезало бы Армению от Средиземного моря», а армянские притязания на эту область рассматривались британским правительством как «исключительно сильные с национальной и географической точки зрения». С другой стороны, восточная и южная границы разрезали территории с чисто арабским населением, не учитывая племенных подразделений. Держава, контролирующая Дамаск, могла благодаря существующим экономическим связям распространить свое влияние вплоть до северных пределов Аравии, что делало прочерченные на бумаге границы «чисто теоретическими». Разумеется, Форин Оффис не хотел ставить Францию в столь привилегированное положение и рекомендовал правительству твердо придерживаться «принципа самоопределения» в арабских делах с тем, чтобы арабы могли сами выбрать державу-мандатария[292]. Лорд Керзон добавил к этому документу собственный меморандум с разбором французских предложений, где обратил внимание на то, что «политика экономического грабежа (grab), которая подчеркнуто видна во всем документе, прикрыта весьма плохо и не совсем умно». В частности, включение во французскую зону Диарбекира указывало на стремление французов заполучить богатейшие медные рудники района Аргана. Сопоставляя эти предложения с планами устройства «Новой Сирии», попавшими в Форин Оффис благодаря разведке[293], Керзон делал вывод, что французы хотят превратить Сирию в обширную «республику» под своим протекторатом с центром в Бейруте, где Фейсал будет поставлен в положение вассального князя Дамаска. Керзон не видел возможности примирить французские требования с «хашимитской» политикой Великобритании и советовал «оставить дела так, как они есть»[294]. Таким образом, с английской точки зрения французы недостаточно «широко толковали» свое обещание по поводу Мосула и Палестины.

Французский проект был представлен Ллойд Джорджу в первой половине февраля[295]. После неофициальной встречи глав двух релегаций (Клемансо, Пишона, Ллойд Джорджа и Бальфура) секретарь британской делегации М. Хенки передал Пишону ответный британский план. Несколько позже Милнер передал Клемансо карту с другим вариантом плана. Оба варианта предусматривали значительное урезание французской зоны. По плану Милнера, в соответствии с проектом Восточного комитета (январский меморандум Э. Ричардса[296]), французам предоставлялись две изолированные зоны на побережье — Ливан и район Латакии. В добавление к этому во внутренних районах для них выделялась сфера влияния, значительно урезанная на севере (исключались Киликия и Диарбекир), на востоке (граница на Евфрате переносилась от г. Абу-Кемаль к г. Дейр-Зор) и на юге (исключалась область Хауран к югу от Дамаска). Французы без колебаний отвергли эти предложения[297].

После этого англичане на некоторое время оставили идею «перекройки» оккупационных зон. Ближневосточные проблемы теперь то и дело всплывали в кулуарных беседах. Одна из них состоялась 7 марта между Ллойд Джорджем, Клемансо и полковником Хаузом. На вопрос Ллойд Джорджа о предложенных США мандатах Хауз ответил, что Америка готова «разделить общее бремя», хотя и «не желает» этого, и, кроме того, согласна «осуществлять своего рода общее наблюдение над Анатолией». Ллойд Джордж предложил Клемансо «взять на себя Сирию», а по поводу Киликии посоветовал договариваться с американцами. По мнению Клемансо, этот вопрос скорее следовало обсуждать с англичанами, но Ллойд Джордж ответил, что английские притязания ограничиваются Мосулом. Британский премьер стал снова уговаривать французского премьер-министра договориться с Фейсалом и получил ответ, что такие переговоры бесполезны и с эмиром скорее всего придется драться. Ллойд Джордж предостерег от этого и предложил помощь Алленби в качестве посредника[298]. В этой беседе видно явное желание Ллойд Джорджа стравить французов с американцами с целью еще больше урезать будущую французскую зону, на этот раз в Киликии. Возможно, это в некоторой степени удалось, так как впоследствии Клемансо вспоминал, что соглашался присоединить Киликию к «армянскому мандату»[299].

В это же время происходили переговоры по нефтяным вопросам между французским представителем А. Беранже и британскими уполномоченными Дж. Кадмэном и У. Лонгом. Никто из них не был осведомлен о декабрьской беседе Клемансо и Ллойд Джорджа по поводу Мосула. Выработанное к 8 апреля соглашение (Лонга — Беранже) предусматривало право Франции на покупку бывшей германской доли в компании по добыче месопотамской нефти. Акции будущей нефтяной компании делились следующим образом: Великобритания — 70 %, Франция — 20 %, «местное правительство» (будущее правительство Ирака) — 10 %. Если местное правительство отказывалось от своей доли, она поровну делилась между Великобританией и Францией. Франция обязывалась оказать содействие Великобритании в строительстве двух нефтепроводов из Месопотамии к Средиземному морю через территорию своего мандата. Соглашение также регулировало совместную добычу нефти в России, Румынии и в колониях двух стран. По мнению американского историка М. Кента, Кадмэн и Лонг действовали «на свой страх и риск», не согласовывая свои действия ни с Ллойд Джорджем, ни с Бальфуром, ни с Керзоном, который особенно сильно возражал против таких переговоров до решения вопроса о мандатах и их границах[300].

20 марта на квартире Ллойд Джорджа состоялось совещание глав делегаций по турецкому вопросу, на котором речь шла в основном о Сирии. Это совещание стало своеобразной кульминацией обсуждения сирийского вопроса в Париже. Пишон, изложив условия соглашения Сайкса — Пико, напомнил присутствующим всю историю переговоров по этому вопросу с момента перемирия и потребовал замены британских военных контингентов в Сирии французскими. По его словам, граница, предложенная во французской февральской ноте, отражала минимальные требования Парижа. Ллойд Джордж, явно подыгрывая настроениям Вильсона, заявил, что позиция Великобритании определяется не своекорыстными интересами, а «общими принципами, принятыми Конференцией». Далее он заявил, что передача Сирии под французский мандат противоречит соглашению Англии с королем Хусейном. Пишон отвечал, что обещания Англии арабам Францию не волнуют, и требовал соблюдения соглашения Сайкса — Пико в части, касающейся Сирии. Тогда Ллойд Джордж стал доказывать, что переписка Хусейна и Мак-Магона не противоречит соглашению 1916 года, а Пишон отвечал, что Франция обязалась поддерживать «Арабское государство или конфедерацию таких государств», а не короля Хиджаза. Вильсон по своему обыкновению отвергал все тайные договоры и предлагал реализовать идею доктора Блисса о посылке в Сирию межсоюзнической комиссии. Относительно воли местного населения приглашенный на заседание генерал Алленби заявил, что утверждение Франции в Сирии приведет к волнениям и даже к войне. В итоге Клемансо и Пишон «с известной неохотой» согласились на предложение Вильсона о комиссии. Так же поступил и Ллойд Джордж[301]. Вечером того же дня на вопрос Хауза и Тардье о результатах совещания Клемансо ответил: «Блестяще! Мы разошлись по всем вопросам»[302].

Было очевидно, что предполагаемая комиссия могла нанести гораздо больший ущерб интересам Франции, чем Великобритании, притязания которой после 20 марта только увеличились. Уже 26 марта состоялось совещание членов британской делегации, так или иначе связанных с арабским вопросом. В нем приняли участие виднейшие колониальные деятели: А. Хитцрель, У. Хогарт, полковник А. Вильсон, полковник Лоуренс, полковник Гриббон, Гертруда Белл и Э. Форбс Адам. Таким образом, были представлены лондонский Форин Оффис, каирское Арабское бюро и багдадская администрация Месопотамии, подчиненная Министерству по делам Индии. Цель совещания состояла в выработке предложений по ближневосточным границам на тот случай, если мандат на Сирию все же получит Франция. После недолгих дискуссий по предложению Хогарта было принято решение отодвинуть северную и западную границы Месопотамии до линии Диарбекир — Бирижик — река Евфрат — Ракка. Из всех присутствовавших только «гражданский комиссар» в Месопотамии А. Вильсон высказал сомнение в целесообразности такого шага. В британской зоне должен был также остаться оазис Тадмор (Пальмира). Границы Палестины должны были быть проведены в соответствии с «максимальными сионистскими требованиями», то есть на севере у самых ворот города Сайда (Сидон) на ливанском побережье, а на востоке — в промежутке между Иорданом и Хиджазской железной дорогой. Было также рекомендовано, чтобы территория Южной Сирии к востоку от указанных границ Палестины и к юго-востоку от «французской» Сирии стала бы особым образованием под британским мандатом, отдельным от мандатов на Палестину и Месопотамию. Таким образом, от «французской» Сирии оставался лишь небольшой обрезок территории, граница которого проходила бы менее чем в 300 километрах от моря.

План Хогарта, выработанный на этом совещании, был гораздо беспощаднее к Франции, чем февральские предложения Милнера, уже отвергнутые французами. Британские колониальные деятели требовали больше, чем предполагала «линия де Бансена», намеченная еще в 1915 году, до начала переговоров между Сайксом и Пико, которая также исходила из необходимости обеспечить «чисто британский» транспортный коридор из Месопотамии к Средиземноморью. Интересны их замечания о перспективах этого плана. Они прекрасно осознавали, что французов трудно будет убедить принять его, но «сейчас уже чувствуется и еще больше будет чувствоваться после отчета межсоюзнической комиссии, что французы оказываются в более слабой позиции и не смогут уже торговаться, опираясь на соглашение Сайкса — Пико». Эксперт британской делегации А.Дж. Тойнби (впоследствии знаменитый историк) в своей заметке к протоколу этого совещания выразил уверенность, что «французы категорически отвергнут» предложенный план[303]. Это, однако, не смутило его коллег, и на несколько месяцев идея закрепить за Англией Тадмор и Хауран, если уж не получается вовсе вытеснить французов из Сирии с помощью Фейсала, стала определяющей в британской политике. Ллойд Джордж, однако, имел собственные представления о будущем Ближнего Востока. Тот же Тойнби однажды был свидетелем такой сцены: премьер-министр, склонившись в своем кабинете над грудой бумаг, размышлял вслух: «Месопотамия… так… нефть, ирригация… Месопотамия должна быть наша. Палестина… так… Священная Земля… сионизм… Палестина должна быть наша. Сирия… хм, что там в Сирии? Пусть ее Франция забирает»[304]. Для главы британского кабинета вопрос состоял не в том, получит ли Франция Сирию, а в том, по какой цене она ее получит.

Итак, англичане быстро определили, какую пользу может им принести предполагаемая межсоюзническая комиссия на Ближнем Востоке. Для французов это тоже не было тайной, и Ллойд Джордж попытался использовать данное обстоятельство для ловкой дипломатической интриги с элементом шантажа. 27 марта вопрос о комиссии обсуждался в «Совете четырех». Ллойд Джордж пробовал возражать против ее отправки, мотивируя это тем, что она вызовет только лишнюю задержку в принятии решения, создаст новые проблемы и окажется неспособной дать адекватную информацию из-за скрытного характера мусульман. Вильсон, тем не менее, настаивал на посылке комиссии. Клемансо согласился с президентом и поспешил перевести дискуссию на вопрос о Рейне[305]. Все это происходило на фоне резкого обострения споров вокруг Германии после «Меморандума из Фонтенбло» от 26 марта. В своей записке, адресованной Клемансо, (в ответ на возражения последнего против «Меморандума»), Ллойд Джордж почти прямо указывал, что судьба Сирии зависит от принятия Францией британских условий мира с Германией, но при этом не дал никаких конкретных разъяснений[306].

В следующий раз вопрос о формировании комиссии снова поднимался на «Совете четырех» 11 апреля. Ллойд Джордж и Клемансо заявили Вильсону, что хотят согласовать свои позиции друг с другом, прежде чем посылать комиссию. Вынудив Клемансо согласиться на комиссию, Ллойд Джордж, очевидно, затем намекнул ему, что есть еще возможность решить все вопросы на двусторонних переговорах. Клемансо понимал, что посылка комиссии в страну, фактически подконтрольную Фейсалу, может похоронить все надежды на французский мандат, и действительно предпочитал согласовать позиции с британским коллегой. Но согласование позиций свелось к посредничеству Ллойд Джорджа между Клемансо и Фейсалом. Последний пытался установить прямой контакт с Клемансо, но делал это явно лишь для зондажа ситуации и демонстрации доброй воли перед своими британскими покровителями. Клемансо отказывался встречаться с эмиром один на один и требовал присутствия английских и американских представителей[307]. Разговор Фейсала с Клемансо состоялся только 14 апреля. Французский премьер-министр сообщил эмиру, что французские войска якобы должны вскоре заменить британский контингент в Сирии. Эмир стал категорически возражать против этого, но Клемансо заявил, что отказ от посылки войск в Сирию был бы «национальным унижением для Франции[308]. Но, несмотря на столь очевидное различие во мнениях с Фейсалом, Клемансо счел нужным продемонстрировать англичанам свою «добрую волю». Оба лидера договорились зафиксировать свое благожелательное отношение друг к другу в форме обмена официальными письмами.

Обмен действительно состоялся, но в несколько странном виде. Тон писем вполне доброжелателен, но их авторы говорили о совершенно разных вещах. 17 апреля Клемансо писал Фейсалу о готовности Франции «признать право Сирии на независимость в форме федерации местных автономий в соответствии с традициями и желаниями ее жителей». Франция готова была оказать в этом Сирии «моральную и материальную помощь», главным образом путем отправки советников. 21 апреля Фейсал в ответ поблагодарил Клемансо за его согласие отправить в Сирию межсоюзническую комиссию, призванную выявить пожелания местного населения. Он закончил письмо словами: «Я уверен, что народ Сирии будет знать, как выразить Вам свою благодарность», и ни словом не упомянул, что ждет от Франции какой-либо помощи[309]. Характерно, что, говоря о населении Сирии, Клемансо применял форму множественного числа (les populations), а Фейсал — единственного (the people of Syria). Уже этот грамматический нюанс показывает всю разницу во взглядах двух политиков на страну, о которой шла речь. Эти письма можно отнести к наиболее курьезным дипломатическим документам того периода. Согласно разъяснениям, которые П. Камбон дал Керзону в середине мая, переписка происходила следующим образом. Клемансо написал свое письмо и, не оформляя его официально, направил Фейсалу с запросом, каков будет ответ. Фейсал также неофициально направил Клемансо ответ, где открыто излагались его политические требования. Этот документ попал к советнику Пишона и руководителю комитета «Французская Азия» Роберу де Кэ (ему, очевидно, было поручено вести контакты с эмиром). Де Кэ отверг предложенный эмиром текст и потребовал, чтобы тот написал новый. Фейсал написал письмо, содержание которого изложено выше. Оно, очевидно, дошло до Клемансо, но не устроило его[310], и Клемансо так и не отправил официально свое письмо эмиру. Таким образом, оба письма были написаны и прочитаны адресатами, но официально зарегистрированы не были и никого ни к чему не обязывали. При этом Клемансо в разгар спора с Ллойд Джорджем о Сирии (о чем речь ниже) представлял эти письма как свое полноценное соглашение с Фейсалом.

В изложении Фейсала история его переговоров с Клемансо выглядит не менее туманно. По возвращении в Дамаск в беседе с политическим советником Алленби генералом Клейтоном он подтвердил, что «по совету Лоуренса» заключил с Клемансо устное соглашение, в котором признавал французский мандат при условии «независимости» Сирии (очевидно, речь шла о самоуправлении)[311]. Об условиях этого «устного соглашения» мы можем судить только по рекомендациям, составленным при участии Лоуренса для переговоров Фейсала с Клемансо. Предполагалось установление в Сирии французского мандата на условиях, похожих на положение Египта по отношению к Великобритании. Ливан и, возможно, область друзов должны были получить автономию[312]. Но Фейсал признался, что никогда не хотел выполнять это соглашение и выступал против любого вмешательства Франции в сирийские дела. Он предпочел бы британский мандат, если бы знал, что англичане пойдут на это[313].

К 25 апреля Клемансо и Ллойд Джордж так и не договорились между собой по сирийской проблеме, но в этот день Ллойд Джордж заявил, что английское правительство твердо решило не принимать мандата на Сирию, что Фейсала в Сирии поддерживают «не все» и что для Англии «дружба Франции стоит десяти Сирий». Ллойд Джордж явно давал понять Клемансо, что он не возражает, чтобы Франция «забрала» Сирию в обмен на какие-то уступки. Вильсон заметил, что он тоже не хочет этого мандата для США, но что комиссию следует послать, чтобы не отступать от принципов Лиги Наций. Клемансо заявил, что он не хотел бы отправлять комиссию до прибытия в Париж германской делегации[314]. Очевидно, он хотел заморозить сирийский вопрос до окончания выработки мирного договора с Германией, чтобы не дать Ллойд Джорджу играть на заинтересованности Франции в обеих проблемах. К этому времени уже несколько утихли страсти вокруг «Меморандума из Фонтенбло» и началась выработка условий мира с Германией на основе отказа Франции от границ на Рейне в обмен на англо-американские гарантии. На заседаниях «Совета четырех» Клемансо старался не поднимать ближневосточных проблем, чтобы не помешать очень деликатным (и чаще всего неофициальным) переговорам вокруг Германии. И вместе с тем он сознательно держал открытым вопрос о посылке комиссии, чтобы превратить свое согласие на ее отправку в рычаг воздействия на Ллойд Джорджа и Вильсона. Так продолжалось вплоть до вручения текста договора немцам 7 мая.

Долгие англо-французские препирательства из-за Сирии могут показаться странными, если учитывать, что англичане понимали невозможность полностью вытеснить оттуда французов, как бы сильно им этого ни хотелось. Заявление Ллойд Джорджа о бесповоротном отказе Лондона от сирийского мандата наносило сильнейший удар по позициям британского протеже — эмира Фейсала. Возникает вопрос, чего именно англичане хотели добиться от Франции? Как показало наше исследование, в это время в британском руководстве созрел план урезания предполагаемой французской зоны в Сирии для обеспечения коммуникаций между Месопотамией и Палестиной по «чисто британской» территории, пригодной для строительства железной дороги и нефтепровода из Мосула в Хайфу. Для этого к британской зоне планировалось присоединить Пальмирский оазис с городом Тадмор и часть области Хауран, населенной в основном друзами[315]. Именно поэтому, как можно предположить, Керзон возражал против переговоров с Францией по нефтяным вопросам до решения территориальных проблем. Ведь «транзитное» положение Сирии было для Франции главным козырем. Возможно, ради французского согласия на изменение границ англичане готовы были пожертвовать Фейсалом и передать оставшуюся часть Сирии под прямое французское управление, но определенных сведений об этом нет. Лишь отказ французов от предложенного разграничения заставил британцев вновь сделать ставку на Фейсала. Англичане предвидели возражения Франции против нового урезания ее будущих владений и постарались подготовить почву и выбрать подходящий момент, тем более что их интересы не ограничивались арабскими землями.

Комбинация Ллойд Джорджа: греки в Смирне, французы еще не в Сирии

Великобритания тем временем укрепляла свои позиции в Турции. К этому времени англичане полностью контролировали турецкую полицию и жандармерию[316]. 4 марта турецкий султан, ставший после перемирия фактически марионеткой англичан, назначил великим визирем своего зятя Дамад Ферид-пашу — одного из руководителей партии «Свобода и согласие» и «Общества друзей Англии», выпускника Оксфорда. Новый визирь откровенно признавался британскому верховному комиссару С. Кальтропу, что цель турецкого правительства и султана состоит в полном подчинении Османской империи Великобритании. Схожие мысли высказал в разговоре с Кальтропом издатель газеты Sedesti Саид Мола, активный деятель того же общества, ставший в новом кабинете заместителем министра юстиции[317]. Тот же Саид Мола рассылал телеграммы руководителям местных администраций с призывами присоединиться к «обществу друзей Англии», чтобы просить покровительства этой державы[318]. Вообще мысль о сопротивлении великим державам, сокрушившим Германию и Австро-Венгрию, была в тот момент абсолютно чужда большинству турецких политиков. Среди них были сторонники установления над страной американского или британского мандата. Как признавал впоследствии Мустафа Кемаль (Ататюрк), «активными сторонниками этих двух течений были люди, которые имели в виду сохранение целостности Османской империи и которые предполагали поставить ее целиком под протекторат одной державы, чем допустить ее раздел между различными государствами»[319].

Подобные настроения части турецкой верхушки плохо вязались с намерениями Лондона беспощадно расчленить Османскую империю, в связи с чем Кальтроп пришел к мысли о том, что для Великобритании гораздо выгоднее будет установление своего мандата над всей страной. Турецкий султан при этом стал бы похож на последних Великих Моголов и выполнял бы в Константинополе ту же роль, которую Хусейн выполнял в Хиджазе[320]. Однако из Лондона по-прежнему приходили распоряжения поддерживать у турок убеждение, что «наказание», которое они понесут, будет чрезвычайно суровым. По мнению Кальтропа, от такой политики выигрывали только французы, которые всячески старались создать у турок впечатление, что только Франция заботится о защите мусульманских интересов и о сохранении султана в Константинополе. Кальтроп прямо обвинял французского верховного комиссара в контактах с младотурецкими деятелями[321]. Несмотря на эти предупреждения, британская политика продолжала оставаться резко антитурецкой. В апреле англичане вместе с дашнаками заняли Карс и передали этот город Армении. 14 апреля в Диарбекир, центр турецкого Курдистана, отправился полковник Ноэль[322]. В его намерения, помимо сбора информации, входило разжигание среди курдов антитурецких настроений, подобно тому, как это ранее делал в Аравии полковник Лоуренс. Опережая решение мирной конференции, Ноэль убеждал курдов, что турецкая власть над ними скоро прекратится.

В апреле — мае 1919 года Ллойд Джордж сумел воспользоваться ситуацией, чтобы путем новой хитроумной интриги добиться удовлетворения своих (и одновременно греческих) пожеланий в Малой Азии и попытаться сделать это в Сирии. Толчок к быстрому развитию событий дало поведение Италии, ловко использованное Ллойд Джорджем. После долгих дипломатических баталий (17–24 апреля) из-за адриатического порта Фиуме, на который помимо Италии претендовало и Сербо-Хорвато-Словенское королевство, Орландо и Соннино так и не смогли добиться своего. В знак протеста они 24 апреля покинули конференцию и через два дня уехали в Рим. В вопросе о Фиуме Ллойд Джордж искусно разжигал конфликт между итальянцами с одной стороны, Клемансо и Вильсоном — с другой. В результате у американского и французского лидеров выработалась стойкая антипатия к итальянским политикам, а последние, в свою очередь, стали считать себя свободными от всяких обязательств и были готовы к безрассудным сепаратным действиям. Отъезд итальянцев из Парижа разрубал гордиев узел, препятствовавший удовлетворению территориальных претензий Греции оставшимися лидерами Антанты, и вместе с тем развязывал руки самим итальянцам в Малой Азии.

Итальянское правительство спешило установить свой контроль над той частью турецкой территории, которую рассматривало как собственную долю «Османского наследства». В первую очередь речь шла о городе Адалия (Анталья) и прилегающей области. Из стран Антанты Италия, пожалуй, хуже всего приспособила свои территориальные аппетиты к новомодным «принципам Вильсона», которые требовали «согласия управляемых» на установление над ними иностранного господства. Итальянский подход к этой ситуации хорошо иллюстрируется приказом, который верховный комиссар в Константинополе Сфорца отдал командующему итальянскими войсками на Родосе генералу Элиа: «Королевское правительство желает оккупировать Адалию, но союзникам нужны причины стратегические или связанные с общественным порядком. В наших интересах получить запрос о нашем вмешательстве для охраны нарушенного общественного порядка. Королевское правительство желает, чтобы Вы, если есть возможность, поскорее спровоцировали такой запрос. Если для этого не хватает необходимых инструментов, я мог бы послать в Адалию албанского бея, вызывающего мое доверие, который отправляется сегодня в Смирну на борту эсминца»[323].

29 марта итальянский военный корабль высадил десант в Адалии «для поддержания общественного порядка, серьезно нарушенного последними событиями» (взрыв бомбы вызвал незадолго до этого много жертв в христианском квартале города). Местные жители приветствовали итальянцев «с чувством облегчения»[324]. В апреле и начале мая итальянские солдаты появились также в Мармарисе, Макри (Фетхие) и Бодруме[325], а затем, продвинувшись во внутренние районы страны, заняли Конью. Было очевидно, что Италия пытается явочным порядком обеспечить выполнение договора в Сен-Жан-де-Мориенн, уже отвергнутого англичанами и французами ввиду отсутствия под ним подписи России. Очевидно было, что появление итальянских войск в турецких городах было предпринято в пику грекам, также давно готовившимся к территориальным захватам на побережье Турции. Греческие газеты, в частности, выражали надежду, что оккупация Адалии будет способствовать отказу итальянцев от претензий на Смирну[326]. Самовольные действия итальянцев вызвали возмущение Клемансо и Вильсона, чем и не преминул воспользоваться Ллойд Джордж.

1 мая на заседании «тройки» Ллойд Джордж предложил направить английские, французские и американские корабли в Смирну, чтобы защитить местных греков и опередить итальянцев, которые, по сведениям Венизелоса, якобы вступили в сговор с турками, готовившими расправу над греческим населением. Вильсон согласился на такое благородное предприятие, а Клемансо только воскликнул: «Какой дебют для Лиги Наций!» — и тут же спросил: «А что же делать по отношению к немцам?»[327]. 5 мая Ллойд Джордж нарисовал своим коллегам грандиозную картину возможной итальянской экспансии по обе стороны Проливов с участием Болгарии, где якобы находилось 30 тысяч итальянских солдат. Единственную возможность противостоять этому Ллойд Джордж видел в скорейшем решении вопроса о мандатах и зонах оккупации следующим образом: англичане перебросят войска с Кавказа в Болгарию, американцы оккупируют Константинополь, французы — Сирию, а греки, с позволения Антанты — Смирну. Таким образом, первоначальный план совместной военно-морской демонстрации в Смирне был ловко заменен планом греческого десанта. Ллойд Джордж торопил коллег, надеясь принять решение до скорого возвращения итальянцев в Париж. У Вильсона и Клемансо возражений не возникло[328].

7 и 10 мая на совещаниях с участием Венизелоса и военных экспертов греческая экспедиция в Смирне выглядела уже делом решенным — обсуждались только детали. Больше всего «Совет трех» беспокоило ее сохранение в секрете от итальянцев. Клемансо молчаливо соглашался с планами Ллойд Джорджа и Beнизелоса[329]. Но 11 мая на совещании с Бальфуром, Венизелосом и Вильсоном он забеспокоился и попросил отложить операцию на сутки, чтобы предупредить итальянцев, чьи представители уже вернулись в Париж. Не возражая против передачи Смирны грекам, он не хотел об этом объявлять открыто, пока не будут приняты общие решения по территориям Османской империи. Такая постановка вопроса обеспокоила Венизелоса, но Клемансо резко оборвал его, заявив, что не хочет брать на себя ответственность за неоправданный риск[330]. Очевидно, Клемансо понял, кому будет выгодно утверждение греков в Малой Азии, и решил обусловить свое согласие скорейшим решением сирийского вопроса. В частности, именно в этот момент французы попытались значительно увеличить свой военный контингент в Сирии. 5 мая Камбон направил в Форин Оффис план переброски в Левант четырех полков французских войск (один из которых уже высадился в Бейруте) и батальона алжирских зуавов[331]. В личной беседе Керзон не возражал в принципе против французского плана, но отметил, что эта операция не должна заранее предопределять решение конференции о мандатах. Весь вопрос представлялся ему военным, а не политическим. Французские войска должны были прежде всего заменить собой Армянский легион, который показал себя «абсолютно неудовлетворительно». Он также посоветовал Франции не подавать дурной пример малым странам, которым конференция запретила подкреплять свои территориальные претензии захватом спорных территорий. Камбон возразил, что то, что позволено Италии в чисто турецких землях, должно быть позволено и Франции в Сирии[332]. Очевидно, Камбон сообщил в Париж о принципиальной готовности Керзона согласиться на замену британских войск в Сирии и Киликии, так что у Клемансо не было оснований возражать против греческого (а фактически английского) плана в отношении Смирны. 12 мая Клемансо, Ллойд Джордж и Вильсон в полном согласии друг с другом буквально заставили Орландо и Соннино согласиться на акцию в Смирне, хотя те пытались настоять на высадке объединенного десанта всех стран Антанты[333].

Ллойд Джордж не присутствовал на заседании 11 мая, но, очевидно, был ознакомлен с его ходом и решил перехватить инициативу. Он резко изменил свое отношение к итальянцам и утром 13 мая предложил им мандат на Южную Анатолию[334]. На встрече с Клемансо и Вильсоном вечером того же дня он развил целую теорию о том, какое благодатное воздействие может оказать на Южную Анатолию итальянская колонизация. По мнению Ллойд Джорджа, это сделало бы итальянцев более сговорчивыми в вопросе о Фиуме. Вильсон продолжил мысль Ллойд Джорджа и предложил, дав Италии такой мандат, передать Греции «в полную собственность» Смирну с прилегающим районом и мандат на остальной Айдынский вилайет. Тогда Ллойд Джордж высказал неожиданное предложение: если США примут мандат на Армению, предоставить Франции мандат на Северную Анатолию; если же конгресс США отвергнет мандат, «я отдам всю Анатолию Италии, а Франция получит армянский мандат»[335]. О Сирии не было сказано ни слова, но Клемансо не обратил на это внимания[336]. Английскому эксперту Г. Никольсону поручили составить карту раздела Малой Азии между Италией (юг), Францией (север), Грецией (запад) и США (восток и Проливы). В тот же день Ллойд Джордж предложил выслушать делегацию мусульман Индии[337]. На следующий день «тройка» собралась вокруг готовой карты и быстро договорилась о распределении мандатов в Малой Азии. Правда, для Константинополя и Армении предлагался неопределенный «мандат Лиги Наций», а вопрос об американском участии оставался открытым. После этого Ллойд Джордж сказал, что «остается лишь урегулировать сферы военной оккупации в Азии». Этот вопрос было решено передать на рассмотрение личных представителей двух премьер-министров — А. Тардье и Г. Вильсона, при этом Клемансо сказал, что его уже «обвиняют в слишком больших уступках» англичанам. Затем началось обсуждение характера будущих мандатов Италии и Франции соответственно на юге и севере Анатолии[338].

Все эти переговоры Ллойд Джордж вел единолично, без всякого согласования с другими членами британской делегации. 15 мая он уехал из Парижа «осмотреть места недавних боев», и в тот же день греческий десант высадился в Смирне. Хотя высадка сопровождалась беспорядками и столкновениями, которые привели к гибели около 300 человек, Ллойд Джордж и Венизелос были довольны. В тот момент они вряд ли отдавали себе отчет, какое огромное значение будет иметь эта десантная операция для дальнейшей судьбы всего Восточного вопроса.

Правда, самовольные действия Ллойд Джорджа вызвали возмущение других членов правительства. 16 мая появились сведения о возможной отставке Монтегю, Керзона и даже Бальфура[339]. Бальфур был недоволен разделом Малой Азии, совершенным «тремя невеждами», Керзон — решением о Смирне, а Монтегю — судьбой Константинополя (он считал, что изгнание султана-халифа из Константинополя вызовет возмущение в мусульманском мире, в особенности среди мусульман Индии). 17 мая Ллойд Джордж вернулся из поездки, принялся «всех успокаивать»[340], а затем приступил к новому акту своей дипломатической игры.

Как раз в этот момент поступили сведения о высадке итальянских войск в городе Скаланова (Кушадасы), в 100 км к югу от Смирны. Как и прежде, эта высадка не была согласована с остальными державами, хотя и была спланирована еще в апреле как ответ на возможную греческую акцию в Смирне[341]. В начале заседания 17 мая Ллойд Джордж дал волю своему гневу на итальянцев, сказав, что с ними «невозможно иметь дело», и тут же попросил Клемансо и Вильсона обратить внимание на меморандум Бальфура, считавшего «непрактичным» делить Малую Азию на несколько мандатов. К тому же, по мнению английского премьера, такой раздел «восстановит против нас весь мусульманский мир». Поэтому он предложил все собственно турецкие земли передать под один мандат (какой именно, он не уточнил). Затем в кабинет вошел Орландо, и Клемансо тут же перевел разговор на другую тему[342]. На вечернем заседании Ллойд Джордж до прихода Орландо заявил, что «итальянцы потеряли голову», а когда итальянский премьер вошел, Ллойд Джордж вместе с Клемансо принялись буквально отчитывать его за самоуправство. После невнятных объяснений Орландо был разыгран новый спектакль: в кабинет была приглашена «делегация индийских мусульман» в составе Монтегю, Ага Хана, лорда Синха (представитель Индии в Лондоне) и еще двух деятелей. Все они стали убеждать «Совет четырех» в необходимости справедливого отношения к Турции, султан которой одновременно был халифом всех мусульман. Особенно они настаивали на том, чтобы Константинополь оставался турецкой столицей. Сразу после ухода делегации Ллойд Джордж сказал, что раздел собственно турецких земель невозможен и что, вероятно, следует оставить султана в Константинополе[343]. Таким образом, схема раздела Турции, выработанная главным образом Ллойд Джорджем 13–14 мая, была 17 мая аннулирована им самим. Но в промежутке между этими событиями греки высадились в Смирне.

На следующем заседании 19 мая в отсутствие Орландо Ллойд Джордж продолжил выражать свое раздражение поведением итальянцев. Британский премьер был теперь абсолютно убежден, что допустить итальянцев в Малую Азию — значит создать повод для беспокойства не только там, но и во всем мусульманском мире. Вильсон же заявил, что, поскольку мусульмане придают такое большое значение суверенитету турецкого государства, иностранный контроль над ним должен ограничиваться направлением советников по вопросам финансов, экономики, и, возможно, внешней политики. Президент предложил, чтобы советников туркам поставляла Франция. Ллойд Джордж фактически согласился с этим, лишь оговорив, что французские советники не должны вмешиваться в управление страной. Клемансо только заметил, что условия такого рода мандата должны быть разработаны очень тщательно, а Вильсон предложил даже не употреблять слово «мандат», чтобы не связывать Францию ответственностью перед Лигой Наций. После этого Ллойд Джордж сказал, что, если Франция получит мандат на всю Анатолию, это непременно потребует пересмотра вопроса о мандатах на всей территории бывшей Османской империи[344]. В тот же день состоялось заседание с участием Соннино и Венизелоса, на котором первый был вынужден оправдываться за действия Италии в Малой Азии, а второй, при поддержке Ллойд Джорджа и молчаливом согласии Клемансо, фактически получил карт-бланш на продвижение греческих войск из Смирны в глубь страны[345]. Тогда же на квартире Ллойд Джорджа состоялось совещание британского кабинета по вопросу о Турции. Каждый из присутствовавших министров (Бальфур, Керзон, Монтегю, Милнер, Черчилль) выдвигал свой проект (правда, все были против раздела «собственно турецких» земель). Только Ллойд Джордж не раскрывал своих планов, вероятно, желая и дальше сохранять полную свободу рук[346].

После этого драма в нескольких действиях, которую Ллойд Джордж разыгрывал начиная с 1 мая, приблизилась к развязке. На заседании 21 мая он произнес длинную речь, посвященную пагубным последствиям возможного раздела Анатолии между Италией и Францией. Затем он предложил мандат на всю Анатолию США. Он объяснил это тем, что их репутация в глазах мусульман (в отличие от Франции и Великобритании) еще не испорчена колониальным прошлым. Французский мандат нежелателен также потому, что он вызовет неизбежную зависть Италии, превратив Францию в единственную великую державу Средиземного моря. К тому же Франции не хватит капиталов для инвестиций в Анатолии. «Франция получит для развития своей коммерческой активности почти весь Камерун, Того, и я предлагаю предоставить ей временный (sic!) мандат на Сирию до того момента, когда мы получим отчет комиссии, согласно которому будет произведено окончательное распределение мандатов в Западной Азии». Ллойд Джордж предложил США мандат и на «кавказские регионы». Вильсон несколько опешил от такого «подарка» и заявил, что необходимо оставить управление Анатолией за турками. Нет ничего страшного в том, что султан будет находиться в Константинополе, мандат на который будут иметь США, а мандат на Анатолию получит другая держава. Вообще же он сомневался в целесообразности предоставления кому-либо мандата на Анатолию. Потом он вспомнил о комиссии, которая должна отправиться на Восток. Ее американские члены были давно уже назначены, а британские и французские — еще нет[347].

Только теперь Клемансо понял всю интригу Ллойд Джорджа, который сначала предложил ему Северную Анатолию, затем всю Анатолию (чего он никогда не просил), а теперь отказывал не только в этом, но и ставил под сомнение права Франции на Сирию. Клемансо дал волю своим чувствам и произнес гневную отповедь своему английскому коллеге. Его особенное возмущение вызвали результаты переговоров между Тардье и Г. Вильсоном о зонах оккупации, на которых английский представитель предложил урезать французскую зону оккупации в Сирии так, чтобы англичане смогли провести железную дорогу из Месопотамии к Средиземному морю исключительно через свои владения (то есть реализовать тот план, о котором мы говорили выше)[348]. Клемансо напомнил всю историю переговоров на эту тему, начиная с декабрьского разговора о Мосуле, которая в его изложении выглядела как история французских уступок и английских обманов. Клемансо приписывал это влиянию лорда Керзона, враждебно настроенного к Франции. Сам Клемансо, по его словам, выступал за союз с США и Великобританией, но отказывался делать ради этого дальнейшие уступки. Несколько цитат из диалога Клемансо с Ллойд Джорджем говорят сами за себя:

«Клемансо…. Если у нашего народа возникнет мысль, что англичане утвердили американцев в Азии, чтобы изгнать оттуда французов, это создаст такое состояние духа, которого я, со своей стороны, опасаюсь…. Если это решение будет принято, я не стану поступать, как наши итальянские коллеги. Я не покину конференцию. Но я покину правительство…. У меня нет намерения составлять против вас заговор вместе с итальянцами, но я не смогу помешать нашему общественному мнению присоединиться к итальянскому и обратиться против вас. Это может создать большие затруднения в мире… Если Азия от нас ускользнет, я не забуду из-за этого то прошлое, которое нас связывало. Я буду выполнять мой долг во имя мира во всем мире и перед моей страной. Но подумайте о том, что вы хотите нам навязать, и подумайте об этом дважды.

Ллойд Джордж…. Если г. Клемансо и соглашался на уступки в некоторых вопросах, он делал это потому, что Англия пообещала прийти на помощь Франции, если она будет атакована[349].

Клемансо. Разве я намекал на это?

Ллойд Джордж. Британское общественное мнение готово предоставить все силы Великобритании в распоряжение Франции, если она окажется в опасности. Обвинения против нас в нарушении слова лишены всяких оснований, а такая манера говорить делает невозможной любую дискуссию».

Далее Ллойд Джордж изложил свою версию истории переговоров. Он заострил внимание на том, что Франция в отличие от США и Великобритании еще не назначила своих представителей в межсоюзную комиссию. Следовательно, именно она нарушила данное слово. Далее Ллойд Джордж перевел разговор на Анатолию, вспомнив, что Франция никогда не имела на нее притязаний и, следовательно, не может жаловаться на решения относительно нее. В Сирии же она всем обязана Великобритании, так как ее собственные усилия в войне с Турцией были ничтожны.

Вильсон выступил в качестве примирителя и посоветовал отложить принятие решения. Со своей стороны он заявил, что США смогут принять мандат только на Армению, но не на Анатолию. Он снова предположил, что именно Франция лучше всего справится с направлением советников турецкому правительству, поскольку уже имеет опыт управления Оттоманским долгом. Однако необходимо было принять решение о комиссии, чтобы ее американские члены могли отправиться либо в Сирию, либо домой. Клемансо заявил, что он «готов направить своих представителей в Сирию в тот момент, когда начнется замена британских войск на французские. Но бесполезно направлять комиссию в Сирию для проведения обследования под диктовку генерала Алленби». Ллойд Джордж фактически предъявил ультиматум: либо французы соглашаются с предложенными границами оккупационных зон, либо все переговоры на эту тему прерываются. Клемансо ответил, что он всегда готов обсуждать (sic!) границы оккупационных зон[350].

На следующий день на заседание был приглашен начальник британского Генштаба Г. Вильсон. Клемансо теперь более уверенно говорил о территориальных вопросах, отвергая английское предложение разделить пополам область друзов (Хауран), и требовал, «чтобы французские войска заняли всю Сирию», а до этих пор возражал против посылки комиссии. Тогда Ллойд Джордж сначала вспомнил, что по соглашению Сайкса — Пико внутренние районы Сирии не должны были входить в зону прямого французского контроля; затем снова сравнил военные усилия Великобритании и Франции на Востоке; заявил, что отказывается утверждать соглашение Лонга — Беранже по нефтяным вопросам[351]; и закончил заявлением, что «не будет ничего делать, пока не получит отчета комиссии». Клемансо лишь еще раз упрекнул Ллойд Джорджа в нарушении данного им слова и отказался принять представленную Г. Вильсоном карту, «в которой не осталось ничего от соглашения Сайкса — Пико». Завершил он свою речь так: «Я думаю, что Вы не правы. Вы можете думать, что не прав я. Есть более высокая цель, о которой мы должны помнить, — это общий интерес Антанты. Я скажу Вам откровенно, что не буду сотрудничать с Вами в этой части света, если взаимные обязательства не выполняются. Вы высказались против соглашения по нефти. Я знаю о нем не больше, чем Вы. Великобритания может сама решать, что ей делать. Мне больше сказать нечего». Президент Вильсон робко напомнил о комиссии, и Ллойд Джордж заявил, что не пошлет своих представителей в Сирию, если этого не сделает Франция. Он готов был согласиться с решениями американских комиссаров. До этого Франция не должна направлять войска в Сирию, и оккупационный режим останется прежним[352]. Вопрос о комиссии был снова поднят Ллойд Джорджем 31 мая в связи с тревожной телеграммой Алленби, сообщавшей, что среди арабов распространяются слухи о том, что вместо комиссии в Сирию направляется огромная французская армия. Клемансо опроверг эти сведения, но своей позиции не изменил[353]. После этого вопросы Ближнего Востока на конференции не поднимались в течение нескольких недель. В конце июня в Париже появилась делегация Высокой Порты, но об этом речь пойдет ниже.

Анализируя события апреля — мая 1919 года, можно сказать, что к этому времени Ллойд Джордж выработал собственный план действий в ближневосточном вопросе. Он преследовал две основные цели: фактическое утверждение Греции, которую он считал своей главной союзницей, на западе Малой Азии; а также сокращение будущей французской сферы влияния в Сирии таким образом, чтобы обеспечить «чисто британское» сообщение между Палестиной и Месопотамией. Этот план нигде не был четко сформулирован, но именно его в отличие от множества других проектов, появлявшихся и исчезавших в Париже с калейдоскопической быстротой, Ллойд Джордж последовательно проводил в жизнь практически в одиночку. Другие члены британского правительства могли иметь собственные планы, но премьер-министру они нужны были лишь как дополнительные аргументы в его игре. Ллойд Джордж прекрасно понимал, что его намерения встретят сопротивление Клемансо, и поэтому пустил в ход все свое дипломатическое искусство. Он добился одобрения греческой высадки в Смирне, воспользовавшись скандальным поведением Италии. В самый ответственный момент он усыпил бдительность Клемансо щедрыми посулами мандатов на половину или даже на всю Анатолию. Намекнув Клемансо на возможность договориться между собой по сирийскому вопросу до отправки комиссии, он затем фактически поставил его перед выбором между британской линией разграничения оккупационных зон и неизбежно неблагоприятным для Франции отчетом комиссии. Таким образом, Ллойд Джордж надеялся окончательно похоронить соглашение Сайкса — Пико. Но здесь он просчитался. Клемансо предпочел открытую конфронтацию (правда, лишь за стеной кабинета) дальнейшим уступкам.

Но Ллойд Джордж не растерялся. В наказание он аннулировал выгодное для Франции соглашение Лонга — Беранже по вопросам нефти и заявил о своей готовности решить сирийский вопрос в соответствии с мнением американских членов комиссии. Эмир Фейсал, вернувшийся в Дамаск в апреле, готов был приложить все усилия к тому, чтобы не допустить Францию в Сирию. Фактически он стал орудием Ллойд Джорджа в борьбе против Франции. Другим таким орудием был Венизелос. Если англо-французские противоречия вокруг Сирии вполне очевидны, то роль Греции в своих планах лучше всего объяснил сам Ллойд Джордж в разговоре с лордом Ридделом спустя год после описанных здесь событий: «Греки — наши друзья, и они — молодая нация. Мы хотим быть в хороших отношениях с греками и итальянцами. Нельзя абсолютно доверять французам. Кто знает, быть может, однажды они станут нашими противниками. Я провел в палате общин тридцать лет, и за это время французы часто находились на волосок от объявления нам войны»[354].

В отличие от тщательно замаскированных планов Ллойд Джорджа позиция Клемансо была предельно ясна: «Сирия любой ценой». Ради этого он готов был закрывать глаза на то, что происходит в других районах Османской империи. Как и большинство французских политиков, он считал Фейсала английским наемником, предпочитая прямое объяснение с «нанимателем». Но его единственной опорой было соглашение Сайкса — Пико, которое англичане всеми силами старались саботировать.

Несколько в тени сирийского вопроса в это время находился палестинский. Но и он давал достаточно поводов для все большего отчуждения между союзниками по Антанте. Французы хотели так или иначе обозначить свое присутствие в этой стране, англичане же не хотели позволять им этого. Вопреки английскому противодействию в январе — феврале 1919 года в Иерусалиме собрался конгресс палестинских католиков всех обрядов, проголосовавший за присоединение Палестины к французской Сирии[355]. В мае англичане без объяснения причин арестовали в Наблусе французского офицера (личного представителя Пико), когда тот вручил знаки ордена Почетного легиона семье местного нотабля, казненного во время войны турками за сочувствие к Франции[356]. В июне англичане не допустили вовремя французский почетный караул к монастырю на горе Кармель — месту открытия восстановленного памятника наполеоновским солдатам, умершим здесь от ран и болезней в 1799 году[357]. Англичане шесть месяцев затягивали возобновление работы отделения банка Credit Lyonnais в Иерусалиме и вообще всячески препятствовали любой коммерческой деятельности французов не только в Палестине, но и на всем Ближнем Востоке[358]. Неудивительно, что французы, поглощенные борьбой против проанглийского правительства Фейсала в Дамаске, стали воспринимать деятельность сионистов в Палестине лишь как еще один антифранцузский инструмент своих союзников[359].

Итак, к лету 1919 года территория Османской империи стала полем борьбы между Великобританией и Францией за земли, полезные ископаемые, экономическое и политическое влияние, тесно связанной с дипломатическими баталиями вокруг различных проблем Европы. И если в первой половине года основные столкновения происходили в тиши парижских кабинетов, то теперь свое слово должны были сказать сами жители многонациональной империи.