Глава VI «ЦАРСКАЯ КРОВЬ»

Бегство четырех совершенных, ускользнувших из Монсегюра накануне страшной расправы над двумя сотнями «еретиков», и поныне не дает покоя воображению. То смирение, покорность судьбе и даже спокойная радость, с какой приняли смерть катары, заставляют усомниться в том, что побег четырех совершенных был вызван лишь желанием спасти свою жизнь: хочется думать, что на то была особая причина — какое-то тайное поручение, возложенное на беглецов всей катарской общиной. Если «беглецы» Монсегюра действительно существовали, то, следовательно, существовала и некая вещь, которую им нужно было доставить в надежное место, дабы она не попала в руки инквизиции или солдат королевской армии. А поскольку у нас нет никаких сведений о реальной природе этой «некой вещи», мы даем волю воображению. Самое простое (и самое правдоподобное), что можно сказать по этому вопросу, — это предположить, что катары спасали некие материальные ценности. Действительно, легко представить, как четверо закаленных людей, прекрасно знающих местность, под покровом ночи перевозят тяжелый груз, избирая для своего пути лишь козьи тропы над опасными пропастями.

Однако путь, по которому направились четверо совершенных, известен не более, чем природа перевозимых ими сокровищ. Люди, интересующиеся этим вопросом, выдвигали множество гипотез о том, куда могли отправиться «беглецы Монсегюра» и кто мог стать их возможным посредником. Под подозрение подпадали то замок Юссон, то пещеры Юсса, то Орнолак в Разе. Однако какое это имеет значение? Даже если предположить, что катары добрались до безопасного тайника, предназначенного для их сокровища, то не стоит забывать, что прошло слишком много времени… Охотники за сокровищами, принимающие на веру все, что когда-либо говорили на эту тему, рискуют не раз обмануться в своих ожиданиях.

Проблема заключается не столько в том, чтобы выяснить, где катары спрятали сокровище, сколько в том, чтобы понять, что они спрятали. Однако стоит предупредить читателя: время от времени некоторые люди будоражат публику сообщениями о том, что они владеют секретными документами (или, в большинстве случаев, что они видели или изучали подобные документы). Сначала, как правило, они остерегаются предъявлять весь документ или хотя бы его часть, но после долгих уговоров и просьб они наконец предоставляют его — и тогда довольно быстро выясняется, что документ этот ложный. В историях могут быть подтасованы даты, всевозможные уставы и генеалогии оказываются сфабрикованными, свидетельства невозможно проверить, рисунки или картины являются подделкой или фальсификацией, а цитаты зачастую либо ложные, либо вырванные из контекста. И это лишь малая часть способов надувательства.

Первой нормальной и обязательной реакцией на сообщение о том, что найден тот или иной «секретный» документ, должно быть недоверие. Качество, присущее настоящему тайному документу, — прежде всего его секретное существование. Этого критерия может быть достаточно, чтобы сразу отказаться от дальнейшего изучения документа, пускай даже это сильно огорчит того, кто его нашел. Здравый смысл должен подсказать читателю простую истину: если некую вещь нужно сохранить в тайне, то обычно принимаются все меры предосторожности для того, чтобы не оставить никаких указаний о ее местонахождении. А читателю шпионских романов и подавно известно основное правило всевозможных агентов: секретное сообщение передается, как правило, в устной форме и гораздо реже в письменной; в последнем случае ни один шпион не затягивает с уничтожением письменного свидетельства. Итак, пусть же нас более не пичкают историями о «тайных» документах, найденных волшебным образом и годных лишь для того, чтобы подтвердить ложную гипотезу. Это требование в большей степени хотелось бы предъявить наукам, называемым оккультными, однако, увы, этим грешит и научная дисциплина история: архивистам прекрасно известно, что большая часть материалов, хранимых ими с подобающим почтением, состоит из подделок всевозможных сортов.

В случае с четырьмя катарами, исчезнувшими накануне капитуляции Монсегюра, логично было бы предположить, что в их задачи входило выполнение некой миссии, а миссия эта заключалась в том, чтобы передать какие-то тайные указания определенным лицам. Возможно, им удалось выполнить поручение: они доставили то, что было увезено ими из Монсегюра, по назначению. Разумеется, они остереглись оставить какие-либо следы, способные привести нас к разгадке тайны, справедливо опасаясь того, что они могут быть использованы инквизицией или королевской властью. Это все.

Подобная догадка никоим образом не мешает увязать между собой некоторые необъяснимые, смущающие исследователей факты; напротив, их сопоставление вполне может прояснить некоторые стороны этого дела. Например, тот факт, почему французский король, расправившись с катарской ересью и подчинив себе Окситанию, не переставал проявлять интерес к стране катаров и к краю Разе в частности. Неистовство капетингской монархии по отношению к несчастному Транкавелю, на первый взгляд, никак не вяжется с тем благодушием и дружелюбием, которое проявляла Бланка Кастильская к Раймунду VII, графу Тулузскому, вероломному вассалу, покровительствовавшему еретикам. К слову сказать, в легендах графства Разе то и дело упоминается Белая королева — очевидная контаминация исторического персонажа с волшебной Белой дамой из пиренейских легенд. Неслучайно также, что сокровище, найденное Соньером в церкви, в одной из опор алтаря, так называемой «вестготской колонне» (но на самом деле ее нужно отнести к каролингской эпохе), называли «сокровищем Бланки Кастильской».

Возможно, ситуация была следующей: Бланка Кастильская знала, что Раймунд VII, Транкавель и, без сомнения, еще кто-то из их окружения получили в свое распоряжение некие документы или устные сведения, касающиеся французской монархии. Возможно также, что эти документы или сведения были переданы им катарами (или, по крайней мере, клириками из среды катаров). Возможно, наконец, что документы, доставленные катарами, предназначались для своего рода давления на власть — иными словами, для шантажа.

Другой волнующий факт — уже рассмотренное нами в предыдущей главе отношение между катарами и произведением о Граале, созданным Вольфрамом фон Эшенбахом. В XIII веке среди немецких ученых мужей, проникнутых духом оккультизма, ходило мнение, что между еретиками-катарами и хранителями Грааля была очевидная связь — следовательно, Грааль вполне мог быть катарским «талисманом». Эта подзабытая идея вновь приобрела популярность в конце XIX века благодаря немецким интеллектуалам и французским оккультным кругам; не забыл о ней и следующий век.

Попробуем объяснить это так: Грааль, со времен Кретьена де Труа ставший политическим объектом и неоднократно используемый в этом ключе различными идеологами, можно рассматривать как отсылку к «сокровищам» катаров, иными словами, к документам или устным сведениям, касающимся французской власти. Известно, что цикл «chansons de geste du roi» (героические песни о деяниях Карла Великого) представлял собой нечто вроде мифологического подтверждения легитимности капетингской монархии, наследницы каролингской династии. Известно также, что цикл легенд о рыцарях Круглого стола являлся тем же мифологическим подтверждением для династии Плантагенетов, предполагаемых наследников знаменитого короля Артура. Однако цикл Грааля, появившийся тем не менее в артуровском цикле, говорит о еще одной королевской линии — о тайной династии, берущей начало от царя Давида.

На свете еще не было такой королевской или княжеской семьи, которая не хвалилась бы своими исключительными предками. Когда таковых не хватало, короли принимали срочные меры: либо искусно привязывали себя и свой род к какому-нибудь героическому персонажу из прошлого, либо пользовались для этих целей мифологическим героем или божеством. Так, в Риме люди рода Юлиев, к которому принадлежал Юлий Цезарь, утверждали, что они являются потомками троянского Энея, то есть самой богини Венеры. Французский род Лузиньянов вел свое происхождение от феи Мелюзины, а Плантагенеты уверяли, что их династия ведет род от анжуйской феи — правда, потом анжуйская фея из родословной исчезла, но появился король Артур. Что касается Меровингов, этих «длинноволосых королей», основатель их рода, Меровей, был рожден (точнее, зачат) при довольно странных обстоятельствах: когда его мать, жена короля Клодио, была беременна, в один прекрасный день она направилась к океану, чтобы выкупаться. Там, как гласит предание, ее обольстило неведомое морское чудовище, «живущее по ту сторону моря», соответственно, оплодотворив ее. Таким образом, можно сказать, что Меровей был рожден «от двух отцов».

Разумеется, такие истории, основанные на «двойном происхождении» героя, нередки в различных мифологических традициях. По всей очевидности, предками Меровея (или какого-либо иного персонажа, скрывающегося под этим именем) были франки (род Клодио) и некий другой народ, оставивший о себе в легенде столь яркий образ морского чудовища; скорее всего, это племя пришло из-за моря. Поскольку документы, касающиеся первых Меровингов, полностью отсутствуют, более к этому нечего добавить. Однако некоторыми сведениями мы все же располагаем: Меровингов ни разу не короновали (Хлодвига в Реймсе крестили, но королем не сделали), тем не менее они считались королями уже с двенадцати лет. Они упорно отказывались стричь волосы; о них говорили, что они сведущи в магии и обладают сверхъестественными способностями. Несмотря на то что Меровинги по большей части были кровавыми тиранами и убивали без зазрения совести, их семейство пользовалось значительной репутацией — иного слова, как аура, в этом случае не подобрать. Говоря об ауре, мы исключаем из него мистический оттенок, она была «священной», однако скорее в языческом, нежели в христианском смысле: ведь, откровенно говоря, обращение Хлодвига было в большей степени политическим актом, не особо отразившимся на его личной жизни. Как, собственно, и на личной жизни его потомков.

Наконец, в этой запутанной истории о потомках Хлодвига, не дававших покоя ни себе, ни другим, появляется Дагоберт II, вернувшийся во франкское королевство из Англии. Он был убит в декабре 679 года; вне всякого сомнения, убийцы были подосланы майордомом Пипином Геристальским. Дагоберта II похоронили в королевской часовне святого Ремигия в Стене, что в Арденнах, а в 872 году его канонизировали, что было для того времени событием исключительным. Власть перешла к другой ветви Меровингов, к «ленивым королям», как впоследствии назвала их история; ее представители были игрушками в руках каролингского майордома. После смерти Хильдерика III, на смену которому в 751 году пришел Пипин Короткий, королевский род Меровингов прекратил свое существование.

Итак, согласно общепринятой версии, Дагоберт II был последним Меровингом старшей ветви. История гласит, что он вступил во второй брак с Гизелой, дочерью графа Разе, Беры II. Но далее историю невозможно отличить от легенды: от этого брака у Дагоберта II родился сын; королевского отпрыска после гибели отца прятали в Разе, во владениях его деда. Таким образом, благодаря прямому наследнику Дагоберта II род Меровингов никогда не прерывался. Сигиберт IV, сын Дагоберта II, — довольно любопытный персонаж: факт его реального существования не вызывает сомнений, но формально он ничем не подтвержден. Доказательством могли бы послужить, пергаменты, найденные аббатом Соньером в своей церкви, однако их оригиналов так никто и не видел. Вероятнее всего, рассказ о Сигиберте IV, ставшем графом Разе, все же не вымысел: его далекими потомками в XIII веке считались граф Марша Гуго де Лузиньян и герцогиня Бретонская Алиса, союзница Раймунда VII Тулузского, принимавшая участие в феодальной борьбе против Бланки Кастильской и Людовика IX. Какими бы темными и запутанными ни были обстоятельства этой истории, она все же позволяет принять гипотезу о том, что «сокровище» катаров могло содержать некие документы для шантажа правящей партии, династии Капетингов. Дополним эту картину еще одним штрихом, что, собственно, уже сделал за нас Никола Пуссен: стоит вспомнить обстоятельства щекотливого «дела», касавшегося его картины «Аркадские пастухи». Как известно, на этом полотне были изображены окрестности графства Разе, а сам художник, по одной из версий, знал некий секрет, которым он поделился с Никола Фуке, после чего последний оказался в опале. Все эти неясности подчас раздражают, поскольку тайна, чье присутствие ощущается всеми, порождает на свет гипотезы, которые довольно нелегко опровергнуть.

Кроме того, в легенде о Святом Граале немало и других, «собственных» тайн: например, природа этого сакрального объекта или то окружение, в котором он находится, те самые таинственные «хранители Грааля». Вольфрам фон Эшенбах утверждал, что ими были тамплиеры, однако не стоит понимать этот термин буквально, даже несмотря на то, что «бедные рыцари Христовы» заключали союз с катарами. Действительно, тамплиеры довольно часто выступали в роли их покровителей, что шло вразрез с элементарными правилами дисциплины, существовавшими внутри Римско-католической церкви.

Итак, чтобы ответить на интересующий нас вопрос, следует разобраться в двух вопросах: первый — чем же на самом деле был Святой Грааль для действующих лиц этой истории; второй — кем был Иисус Христос для катаров.

Ответ на первый вопрос таится в одном из самых распространенных поэтических и писательских приемов XII–XIII веков: в игре слов или, если на то пошло, в фонетической каббалистике, ярким примером чего служит уже упоминавшийся «Киот Провансалец» Вольфрама фон Эшенбаха. Однако речь сейчас идет о Граале. В тексте Кретьена де Труа он еще не «святой». Это простой сосуд, более напоминающий кельтский котел изобилия и вдохновения, нежели чашу, собравшую Кровь Христа. «Святым» Грааль сделали последователи Кретьена де Труа, продолжившие его роман, и авторы «Перлесво», цистерцианской версии легенды: священное содержимое реципиента (Кровь Христа) дало соответствующий эпитет самому реципиенту (кубку, чаше или фиалу). Поскольку старофранцузский язык еще не обладал устойчивой орфографической нормой, в манускриптах появлялись вариативные формы написания, в том числе и слитные: «sangral», «sangreal» и «sangraal». Так, в XV веке, на страницах английского романа Томаса Мэлори, компилятора артуровских легенд, уже доминирует форма «sangreal».

С этой формы — «sangreal» — и начинается та самая «каббалистическая» игра слов, поскольку положенный пробел между формами «san» и «greal» можно легко перенести: «sang» и «real». В то время как «sang real» в переводе на современный французский язык означает «sang royal», то есть «царская кровь». Итак, можно ли предположить, что таинственный Грааль был просто-напросто «царской кровью», иными словами, образным обозначением династии, ведущей свое начало от королевского рода Грааля, связанного посредством Иосифа Аримафейского с библейским царем Давидом?

Подобная идея кажется привлекательной. Конечно, это всего лишь гипотеза, но она подкрепляется фактом, отраженным во всех версиях легенды: «святой» Грааль был собственностью людей из священного рода, появившегося на свет еще во времена царя Давида. Кем бы ни был герой Грааля — Ланселотом Озерным, его сыном Галахадом «Чистым», Персевалем, Перлесво или Парцифалем, — нужно помнить одно: он всегда приходился племянником Королю-Рыбаку и отшельнику-наставнику (Тревриценту у Вольфрама); он являлся потомком Иосифа Аримафейского (бывшего отпрыском царя Давида); и, наконец, ему принадлежал небесный изумруд, из которого была сделана чаша Грааля.

Конечно, сведения об этой исключительно мифологической династии порой озадачивают: в «роду Грааля» встречаются библейские персонажи, несколько маргинальных епископов и короли, заимствованные из кельтских преданий (например, король Эвелак, в чьем имени отражено название мифического острова Авалона, рая в друидической концепции мира). Однако столь разнородный список преследует одну-единственную цель: показать, что род Грааля никогда не прерывался. То же самое стремление упрочить «ветвь Грааля» побудило Вольфрама фон Эшенбаха рассказать о том, кто последовал за Парцифалем: Лоэнгрин, предок королей Иерусалима и лотарингских герцогов. В конце концов, подобная преемственность приведет к тому, что «царская кровь» Грааля отыщется даже в жилах герцогов де Гизов (прекрасно понимавших, что такое родство будет хорошим козырем в игре за корону Франции). Та же кровь будет струиться и в жилах династии Габсбургов (последние члены этой фамилии, в свою очередь, живо заинтересуются делом аббата Соньера и Ренн-ле-Шато).

Все это сбивает с толку. Но в еще большей степени может сбить с толку информация, взятая из всевозможных «секретных досье», появившихся с недавнего времени в большом количестве: вопрос об их подлинности по-прежнему остается открытым.

Однако обратимся к одной любопытной традиции, бытовавшей в Ренн-ле-Шато, в графстве Разе и во многих других местах: к культу некой Марии Магдалины. В незапамятные времена ей была посвящена церковь в Ренн-ле-Шато. А в XIX веке в той же деревушке появляется башня «Магдала», построенная аббатом Соньером, решившим разместить в ней свою библиотеку. Такое название лишний раз подчеркивает незримое «присутствие» таинственной святой в этих местах.

Чтобы найти этому объяснение, придется обратиться к некоторым катарским концепциям, касающимся личности Иисуса Христа. Надо сказать, что определение места и роли Иисуса было для катаров нелегким делом. Согласно одним катарским учениям, он не был Сыном Божьим: согласно другим, он таковым являлся, но другим сыном Всевышнего был Сатана: в результате весь мир превратился в арену военных действий, поделенную двумя сыновьями, ставшими символами беспощадной борьбы Добра и Зла.

Многие катары считали, что Иисус был ангелом, явившимся пробудить души, уснувшие в ловушке материи. Однако этот тезис понемногу обрастал смысловыми нюансами — вплоть до предположения о существовании второго Христа. Действительно, земной Иисус, распятый на кресте в Иерусалиме, мог быть только «ложным, мнимым», а Мария Магдалина, занимающая привилегированное место подле него, была, очевидно, его сожительницей или даже супругой. Истинный Христос был рожден и распят в мире невидимом; этот «высший мир» не является в понимании катаров Небом — это настоящее поле битвы, где столкнулись два принципа, Добро и Зло[64]. Земной Иисус, в отличие от своего небесного собрата, жил обычной человеческой жизнью — следовательно, как и у всякого обычного человека, у него могли появиться дети. Кто же стал наследником Иисуса и Марии Магдалины?

Ни для кого не секрет, что «реальная», не подслащенная Евангелиями жизнь Иисуса Христа полна загадок. Начнем с того, что Иисус не мог быть плотником из Назарета — в то время этого города еще не существовало. Подобное суждение появилось в силу того, что Иисус входил в религиозную секту назореев. Далее, вряд ли рождение Сына Божьего произошло в стойле или пещере: это лишь символическое место. Иисус не был беден; согласно некоторым каноническим Евангелиям, он принадлежал к царскому роду Давида. В период с пятнадцати до тридцати лет Иисус словно исчезает из истории — нам ничего не известно о том, где он был в это время и чем занимался. Его манера вести проповедь говорит сама за себя: так может излагать свои мысли человек, обученный ремеслу оратора. Но кто обучал Иисуса? Все это для нас тайна. Порой Иисуса называют «равви», «учитель», что следует понимать в значении латинского «magister», но не «dominus». Подобное звание в то время было предназначено для «докторов» теологии, обязательным условием для которых было вступление в брак. Впрочем, еврейское общество в эпоху Иисуса Христа вовсе не придерживалось позиций целибата; напротив, любой обычный человек должен был иметь семью. Евангелия полностью устранили из жизни Иисуса сексуальный аспект — впрочем, так же они поступили и с Девой Марией. Однако и по сей день непонятно: что могло быть предосудительного в браке Христа? К тому же, согласно самим Евангелиям, Иисус никогда не осуждал брака, в отличие от святого Павла, полной его противоположности.

Анализ некоторых эпизодов из жизни Иисуса, особенно знаменитой сцены «брака в Кане Галилейской», приводит к целому ряду вопросов. Почему Иисус во время пира вел себя как настоящий хозяин дома? Не мог ли это быть его собственный брак? И если его — то с кем? Не с той ли самой Марией из Магдалы? Ведь первой, кому явился Иисус после воскрешения, была она…

О Магдалине (и о спорных вопросах, касающихся ее личности) можно было бы рассказать многое: эта женщина, без сомнения любившая Иисуса, принадлежала к богатому сословию и, скорее всего, была одним из первых его учеников, а не раскаявшейся блудницей, о которой нам прожужжали все уши, в то время как в Евангелии об этом даже не упоминается[65]. Все эти и другие догадки понемногу приближают нас к ответу на вопрос, почему в графстве Разе был когда-то распространен культ Марии Магдалины. Согласно одной из легенд, после смерти Иисуса и начавшихся гонений против евреев (в то время христиан считали одной из еврейских сект) Мария Магдалина покинула Палестину и прибыла в Окситанию, возможно, в Массилию (Марсель) или в устье Роны (где ныне город Сент-Мари-де-ла-Мер). Далее, вместе со своими детьми она обосновалась либо в Сен-Боме, где были обнаружены следы ее культа, либо в Разе, где ее культ был не менее распространен. Ее дети продолжили род, поскольку известно, что одна из наследниц этого рода сочеталась браком с северным королем, возможно, с самим Клодио Длинноволосым, отцом Меровея. Таким образом, Меровей, «рожденный от двух отцов» (иными словами, двойного происхождения), был потомком не только франкских королей, колдунов и чудотворцев, но и божественного рода Иисуса и Марии Магдалины, даже если этот Иисус был лишь земным двойником того, кто сражался со Злом в невидимом, высшем мире.

Итак, гипотеза (к несчастью, слишком часто выдаваемая за аксиому) такова: «сокровище» катаров, утаенное в Ренн-ле-Шато или в каком-либо ином месте Разе, являлось документом, подтверждающим существование меровингского потомства, божественной династии, отстраненной от власти каролингскими узурпаторами и их капетингскими преемниками. Такое предположение вполне оправдывает интерес, питаемый Бланкой Кастильской к «сокровищу»: подобный документ заставлял заново пересмотреть вопрос о праве на престол ее сына Людовика IX и, разумеется, всей капетингской династии. Не об этом ли секрете знал Никола Пуссен, передавший его Никола Фуке? Не этот ли секрет удалось раскрыть аббату Беранже Соньеру, сумевшему извлечь из него выгоду — деньги в обмен на молчание? Не обратился ли он в первую очередь к Церкви — хотя бы в силу того, что Римско-католическая церковь играла не слишком достойную роль в деле, касающемся ухода с престола Меровингов и воцарения Каролингов?

На все это можно ответить: «Почему бы нет?» Эта гипотеза ничем не хуже других; ее заслуга в том, что она заставила пошатнуться незыблемый фундамент официальной истории, в большинстве случаев усеченной, полной неточностей и обмана. Однако, к сожалению, в нее попутно врос миф о «Великом Монархе»: грядущий властелин мира, потомок божественного рода, появится на земле приблизительно в 2000 году, в таинственных долинах Разе, словно новоявленный король Артур, очнувшийся от своего спокойного сна на острове Авалон. В сущности, почему бы Авалону не находиться в окрестностях Ренн-ле-Шато? Разве не верили катары в то, что в один прекрасный день император Фридрих II (долгое время подозреваемый в ереси и неоязыческих обрядах) воскреснет и спасет совершенных и верующих, собрав из них новую нацию?

Что на это ответить? Только одно — миф об уснувшем и возродившемся монархе встречается практически в любой культуре: это и король Артур, и Фридрих Барбаросса, уснувший в горах Германии, и тот же Великий Монарх. Поэтому… пускай Великий Монарх появляется в таинственных долинах Разе. Главное, чтобы он не был Антихристом!

Как говорит многословный Жан Робен, «во всех фольклорных традициях у темных сил имеется личный топос, так же, как, например, существует сакральное пространство паломнических мест. Говоря об окрестностях Ренна, можно признать, что таких мест там хватает в избытке. Однако в таком случае следует выяснить, каково то таинственное соотношение между загадочным тиглем (местом) и алхимическим процессом, им производимым. И порой становится невозможно понять, служит ли это место лишь способом передачи определенного воздействия или же это вещее место само порождает эгрегоры (воспользуемся словарем оккультистов) и таким образом намагничивает мыслеформы (все тот же словарь) самих мистификаторов»[66]. Суровые слова. Должно быть, не зря утесу в окрестностях Арка, возвышающемуся на 666 метров (число Зверя в Апокалипсисе), дали имя Скалы Святого Михаила. Но, как говорил Пеги, «все то, что пригодно для греха, пригодно и для благодати». Именно в таком случае дуализм преодолевает свои противоречия.

Однако существует еще одна гипотеза, касающаяся священного потомства, о котором знали катары. Детальный анализ всех текстов легенды о Граале и внимательное изучение того, что говорится в них о Ланселоте Озерном, ключевом персонаже всего цикла, может привести к любопытным выводам.

Ибо Ланселот Озерный, чье первое, настоящее имя Галахад, не только наследник священного королевского рода Грааля: он его завершение. Ланселот не смог стать королем Грааля лишь по одной причине: из-за любви к королеве Гиневре и, соответственно, из-за греха прелюбодеяния, от которого он не может избавиться. Точнее, причина кроется в том, что его Грааль — это королева Гиневра, образец Красоты, Совершенства и абсолютной Любви[67]. Однако его сын Галахад успешно завершил поиск Святого Грааля, иными словами, подтвердил торжество «царской крови».

Итак, Галахад — наследник священного рода, но не только по линии отца Ланселота, потомка Иосифа Аримафейского и царя Давида: те же корни и у его матери — знаменитой девы Грааля, приходившейся дочерью самому Королю-Рыбаку. Галахад — этот плод воображения писателей начала XIII века, творивших во времена регентства Бланки Кастильской, — являет собой совершеннейший образец божественного рода, вобравший в себя всю его силу и святость. Именно ему было позволено узнать, что же таил в себе Грааль; увидев то, что было скрыто в нем, Галахад воскликнул, что он познал все тайны мира, — но, едва успев произнести это, он скончался на руках у друзей, поскольку его человеческая природа не смогла вынести такого знания. Иными словами, в тот миг, когда Галахад смог постичь все тайны мира, он достиг Совершенства — того, о котором говорили катары: Галахад узрел божественный Свет, поглотивший его. Но почему он смог его увидеть? Потому, что в тот момент он понял, что в его жилах струится «царская кровь».

Ланселот пережил своего сына. Во время крушения мира короля Артура, наступившего после смерти королевы Гиневры, он стал отшельником и окончил свою жизнь в уединении и молитвах. Все это дает возможность предположить, что в обличье романтического персонажа Ланселота выступал иной, реально существовавший герой: отшельник времен Меровингов, то есть эпохи короля Артура, таинственный святой Фрамбур (или Фрамбо), считавшийся предком Капетингов.

Итак, сформулируем наконец вторую гипотезу: «сокровище» катаров заключалось в знании таинственного и священного рода Грааля, восходившего к царю Давиду. Продолжателями рода были Иосиф Аримафейский и, возможно, Иисус и Мария Магдалина. Род закончился на Ланселоте Озерном, ставшим святым Фрамбо, одним их предков династии Капетингов. Таков был истинный «Святой Грааль», иными словами, таково было генеалогическое древо этой царской линии. Именно такое доказательство могло стать предметом неустанных поисков Бланки Кастильской.

По поводу второй гипотезы можно сказать то же, что и о первой: «Почему бы нет?» Пока что это самое логичное и правдоподобное из всех объяснений, касающихся «сокровищ» катаров, спрятанных четверкой беглецов из Монсегюра, успевших спастись ту в мартовскую ночь 1244 года, за которой последовал день капитуляции крепости и казни катаров. В подобном предположении нет ничего магического или сверхъестественного.

Однако литургия святой Марии Магдалины включает в себя гимн, вторая строфа которого гласит: «Утерянная драхма спрятана в царском сокровище, а камень драгоценный, очищенный от скверны, превосходит сиянием своим небесные светила». Разве это не описание Грааля? Разве это не совет очистить изумруд, упавший со лба Люцифера, чтобы Грааль — «царская кровь», струящаяся в жилах спящих ангелов, — смог наконец засиять во всем своем величии?