3. NOSTRA SCOTTORUM NACIO: «МЫ — ШОТЛАНДСКИЙ НАРОД»
Как же объяснить почти невероятную живучесть Шотландского королевства и стойкость шотландцев в жестокой борьбе за его спасение?
В конце XI — начале XII в. короли Скоттов чаще определяли свою державу не в территориальном или этническом, а в «личном» смысле, как «наше Королевство» (regnum nostrum).{568} Их указы открывались подробным обращением ко всем разноплеменным подданным: «французам, англичанам, шотландцам, валлийцам и гэллоуэйцам». Но постепенно понятие «Королевство Шотландия» (Regnum Scotie) охватило также Стрэтклайд, Гэллоуэй и Лотиан и уже с середины XII в. стало официально использоваться в наиболее широком и окончательном смысле для обозначения всего государства.{569} Это понятие прочно утвердилось в сознании подданных короля Скоттов и объединяло их независимо от этнического или социального происхождения.
Шотландская монархия, управляемая до конца XIII в. одной из древнейших династий Европы (она находилась у власти в течение восьмисот лет!), имела глубокие корни и устойчивые традиции. Они выражались и в обряде интронизации на Камне Судьбы в Сконе, и в сохранении кельтских придворных должностей сказителя (seannachie), «кравчего» (rannaire) и др., и в, особом титуле «Deo Rectore Rex Scottorum» (Божьим Наставлением Король Скоттов), отличном от английского «Dei Gratia Rex Angliae» (Божьей Милостью Король Англии), и в принятии к XIII в. государственного герба. Исконность Королевства Скоттов обосновывалась как исторически — в устных преданиях, анналах, хрониках, так и мифологическими средствами. Шотландцы считались потомками Скоты, дочери египетского фараона; общеизвестное тогда двустишие гласило:
A muliere Scota
Vocitatur Scotia tota.{570}
Из Египта скотты через Испанию добрались до Ирландии, откуда во главе с сыном Скоты Эрком и ее мужем Гэлом переселились в шотландскую область, названную ими Аргайл (Argyll, лат. Ergadia = Ere + Gael), и доставили туда священный символ власти — Камень Судьбы.{571} Египетское, или, позднее, скифское, происхождение шотландцев противостояло мифу о троянце Бруте, правнуке Энея, — легендарном основателе Лондона и английской монархии. В Средние Века подобные предания производили несравненно большее впечатление, чем в наши дни.
Другим источником гордости было раннее крещение Шотландии и культ местных Святых — Ниниана, Колумбы, Кентигерна, Маргарет и др. Их мощи и реликвии неизменно сопровождали шотландское войско в походах и сражениях. С наибольшим благоговением почитался Святой покровитель Шотландии Апостол Андрей Первозванный. Еще в конце XIII в. Хранители Королевства имели государственную печать с образом распятого на косом кресте Св. Андрея и примечательной надписью — «Andrea Scotis Dux Esto Compatriotis»[91] Вскоре андреевский крест стал знаменем Шотландии.{572}
В ходе сравнительно спокойного XIII в., когда упрочился феодальный строй, успешно развивались экономика и торговля, крепла власть короны и слагалось сословное представительство, произошло еще одно, менее осязаемое изменение: объединявшие шотландцев этнические, политические, клановые и вассальные связи превратились в нечто большее. Это со всей очевидностью показали события конца столетия, которые внезапно и бесповоротно прервали мирную эпоху.
Несмотря на то что диалект среднеанглийского языка (Scots) овладел значительной частью Шотландии за счет гэльского и ряд магнатов держал свои фьефы сразу от двух корон, жители Британии безошибочно отличали шотландца от англичанина уже в XIII в. Войне 1296 г. предшествовало изгнание или бегство англичан из шотландских бургов, церковных приходов и даже монастырей.{573} В свою очередь, Эдуард I повелел наложить арест на всю собственность шотландцев в Англии, а затем задерживать и их самих. Во исполнение приказа в южноанглийском графстве Хартфордшир была захвачена целая колония скоттов во главе со священником, а в другом уголке Англии разыскали и схватили двухлетнего сына шотландского барона Уильяма Дугласа.{574} Согласно хронисту Гисборо, англичанин Рос, кастелян пограничной крепости Уорк, изменил Эдуарду I из любви к шотландке.{575} Подобных свидетельств много, и они не оставляют никаких сомнений в отчетливом понимании современниками того, что шла война не просто королей и их подданных, а стран и их народов. В 1299 г. король Франции восхищался верности шотландцев в деле защиты своего королевства и родины (natalis patria).{576}
Зрелость средневековой шотландской народности проявилась еще до открытого разрыва с Англией. Вследствие неожиданной смерти короля Александера III в 1286 г. шотландский парламент взял бразды правления в свои руки и от имени «Общины Королевства» избрал шесть Хранителей-регентов, которые впредь олицетворяли высшую суверенную власть. Первым красноречивым доказательством патриотической политики Хранителей стал Биргемский договор с Англией (июль 1290 г.), о котором подробно говорилось выше. Шотландия провозглашалась «самостоятельной, отдельной и свободной, без какого-либо подчинения Англии… со всеми правами, законами, привилегиями и обычаями… как церковными, так и светскими».{577} Поистине, в нем не была упущена ни одна деталь суверенного статуса Шотландии.
Англо-шотландская «словесная война» разразилась даже раньше, чем боевые действия, и велась с не меньшим ожесточением. Здесь тоже были свои битвы, неудачи и яркие победы. Отметим главные из них. В 1291 г. на домогательства английского короля признать его сюзеренитет шотландцы твердо отвечали, что впервые слышат о требовании и применении подобного права Эдуардом I или его предшественниками и даже если они уступят давлению, это никак не умалит их прав.{578} В апреле 1296 г., уже после английского вторжения, король Шотландии Джон Бэллиол обвинил своего сеньора Эдуарда! в «насилиях, прискорбных и нестерпимых обидах, лишениях и оскорблениях, причиненных нам и обитателям нашего Королевства», и отрекся от вассальной присяги, «исторгнутой крайним принуждением», за себя и своих подданных.{579}
Входе дипломатической схватки обе стороны без устали добивались поддержки единственного в то время международного трибунала — папской курии. В 1301 г. в ответ на буллу «Scimus fili», которая отвергала притязания Эдуарда I на Шотландию, король Англии направил Бонифацию VIII пространное послание. В нем говорилось, что английские права на Шотландию восходят ко «дням Илии и Самуила пророков», «когда беглецы из Трои сокрушили гигантов Альбиона». Далее следовали более правдоподобные доводы и ссылка на отречение Джона Бэллиола в пользу Эдуарда.{580}
Шотландцы не остались в долгу: в том же году в Рим прибыл магистр Бальдред Биссет, по праву оцененный как «мудрый и хитроумный клирик».{581} Опытный легист, вышедший из Болонского университета, Биссет внес в курию документ, который опровергал доводы англичан, — «Processus». Он тоже содержал немало вымысла, но в целом превосходил письмо Эдуарда и исторической достоверностью, и риторической силой. На каждый аргумент короля Англии Биссет выдвигал свой. Эдуард не имеет никакого отношения к троянцам, будучи отпрыском «Вильгельма Бастарда и его приспешников», тогда как шотландцы происходят от Скоты, дочери Фараона, поэтому «египтяне могут обладать большим правом на Королевство Скоттов, чем англичане». Вообще Эдуард «на многое указывает, но мало что подтверждает». Он уверяет, что овладел всей Шотландией, на деле же — «лишь несколькими местами в диоцезах Сент-Эндрюс и Глазго». Он ловко воспользовался неурядицами в Шотландии, принудив Бэллиола и его подданных к оммажу «страхом, что может поразить даже стойких».[92] Тем не менее Шотландия свободна и независима на пяти основаниях: 1) по папским привилегиям; 2) по принципу «всеобщего права» (jus commune), что одна держава никак не должна подчиняться другой; 3) по принципу «praescriptio», т.е. по своей исконной свободе, до письменных законов; 4) поскольку независимость существует извечно и 5) по актам самих английских королей (особенно по «Кентерберийскому отказу» Ричарда I).{582} Благодаря «Процессу» Биссета Эдуард I вновь не получил удовлетворения в курии и даже был вынужден освободить короля Скоттов из плена.
На первом парламенте в Сент-Эндрюс, созванном королем Робертом Брюсом в 1309 г., была принята декларация клира и светских магнатов в поддержку шотландского короля: «По их [шотландцев] воле он поставлен над державой, торжественно утвержден королем Скоттов, и с ним преданный народ [populus] Королевства желает жить и умереть, …ибо …он мечом восстановил обесчещенную и разрушенную державу, подобно тому как в давние времена многие вожди и короли Скоттов мечом восстанавливали, обретали и удерживали названное Королевство, нередко бывавшее прежде разрушенным, о чем более полно повествуют древние предания скоттов и ясно свидетельствуют воинственные деяния пиктов…»{583} Последние слова содержат предостережение, напоминая о разгроме англов пиктским королем Бруди мак Били. Через пять лет после сент-эндрюсского парламента такая же участь постигла войско Эдуарда II при Бэннокберне.
В документах эпохи Войн за независимость вновь и вновь звучат выражения Communitas Regni Scotiae («Община Шотландского Королевства»), gens, populus или nacio Scottorum («народ», «нация шотландцев»). Так, договор об англо-шотландском перемирии в январе 1323 г. гласил, что «поскольку обе державы жили в благополучии, пока каждая из них имела короля от своего народа [nation] и существовала сама по себе, со своими законами и обычаями, — да будет так снова».[93] Но с наибольшей силой патриотическое чувство выражено в Арбротской декларации 1320 г. — в одном из первых и самых ярких в истории манифестов государственной и народной независимости.
Декларация увенчала полемику с Англией, продолжив ряд документов, который восходит к Биргемскому договору. Мифологии, которой широко пользовался Биссет, уделено в ней скромное место. Право шотландского народа на самоуправление выводится из его древнего происхождения, славных деяний, исконной и самостоятельной королевской власти («сто тринадцать королей из своего монаршего рода») и раннего принятия христианства. Жестокости англичан описаны в немногих, но сильных выражениях и не преувеличены. Непосредственная цель документа — обосновать законность королевского титула Роберта Брюса — достигается пятью доводами: Божественный Промысл, наследственное право, выбор народа, личные достоинства и освобождение страны от врагов. Однако верность делу независимости ставится выше верности королю: «Если бы он отступился от начатого дела, захотев нас и Королевство наше подчинить <…> англичанам, мы тотчас постарались бы изгнать его <…> и избрали бы другого короля, способного нас защищать». Этим не столько предполагалось смещение Брюса, чья несгибаемая преданность шотландскому делу уподобила его «новому Маккавею или Иисусу Навину», сколько оправдывалось низложение Джона Бэллиола. Магнаты, свободные держатели и вся Община Королевства Скоттов «никогда и ни в коей мере не покорятся английскому владычеству», пока хотя бы сотня из них останется в живых.[94] В истории Шотландии Арбротская декларация занимает такое же место, как и битва при Бэннокберне. Небольшой народ достойно отстаивал свою свободу от сильнейшего противника как оружием, так и словом.
Лучшим доказательством становления шотландской народности в XIII в. служит сам ход освободительного движения в тяжелых и неравных войнах за независимость. По справедливому заключению шотландских историков, первое было «причиной, а не результатом» второго.{584} Однако, много размышляя и рассуждая о «раннем национализме», они не делают другого, столь же важного вывода: рост самосознания и развитие народности были не только причиной борьбы за независимость, но и главной причиной победы шотландцев в этой борьбе. Все остальные объективные и субъективные обстоятельства, которые приводятся в британской историографии (выдающиеся качества Брюса, Уоллеса и других шотландских вождей, бездарность Эдуарда II, особенности международной обстановки, отдаленность Шотландии и сложность ее рельефа и т.д.), могли лишь способствовать исходу англо-шотландских войн, но не предопределить его. Неравенство противостоявших сторон невозможно переоценить. Англия, имевшая по меньшей мере пятикратное преимущество в населении и богатстве, помимо собственных внушительных сил использовала также ирландские, валлийские, аквитанские и даже отчасти шотландские ресурсы. Но история знает примеры того, что малые государства могут в отдельных аспектах развития не уступать большим и даже опережать их. Шотландия в XIII–XIV вв. не уступала Англии в одном — в уровне национальной зрелости, и это позволило выстоять в смертельном поединке.