4. Политический контроль в начале войны: превентивные меры и не только

Исключительная роль карательных органов в системе государственного управления, неудачи на фронте в начале войны, резкий антисталинский характер немецкой подрывной пропаганды определили в 1941–1942 гг. приоритет административных и репрессивных мероприятий в деле борьбы с пропагандой противника, различными негативными настроениями и слухами. Начальник УНКВД ЛО П. Н. Кубаткин в одной из своих статей, опубликованной в «Ленинградской правде», цитировал произнесенные Сталиным на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 г. слова, явившиеся программными для деятельности органов госбезопасности в годы войны:

«Надо иметь ввиду, что остатки разбитых классов в СССР не одиноки. Они имеют прямую поддержку со стороны наших врагов за пределами СССР. Ошибочно было бы думать, что сфера классовой борьбы ограничена пределами СССР. Если один конец классовой борьбы имеет свое действие в рамках СССР, то другой ее конец протягивается в пределы окружающих нас буржуазных государств. Об этом не могут не знать остатки разбитых классов. И именно потому, что они об этом знают, они будут и впредь продолжать свои отчаянные вылазки».

Неотложные задачи органов власти и управления в условиях начавшейся войны были изложены в заявлении советского правительства 22 июня 1941 г. и в директиве ЦК ВКП(б) и СНК СССР партийным и советским организациям прифронтовых областей 29 июня 1941 г. Наряду с другими первоочередными задачами была названа работа по воспитанию политической бдительности, организации беспощадной борьбы со всякими дезорганизаторами тыла, дезертирами, паникерами, распространителями слухов⁷⁶. 3 июля 1941 г. в выступлении по радио Сталин еще раз подчеркнул значение усиления бдительности, добавив, что «нужно немедленно предавать суду Военного Трибунала всех тех, кто своим паникерством и трусостью мешает делу обороны, невзирая на лица»⁷⁷.

В первые недели войны были предприняты меры по максимальному ограничению возможностей для ведения подрывной работы противника. Директива Наркомата связи «О порядке пользования и регистрации приемников коллективного слушания» была направлена на исключение условий для слушания радиопередач противника. 28 июня Исполком Ленсовета принял решение «О сдаче населением радиоприемных и передающих устройств» в связи с тем, что в условиях военного времени «они могут быть использованы вражескими элементами в целях, направленных во вред Советской власти».

Контроль за реализацией этого решения возлагался на райкомы партии. Все приемники коллективного слушания регистрировались в органах связи. Регистрационные удостоверения выдавались лишь на те приемники, которые устанавливались в Ленинских уголках, находившихся в ведении партийных и общественных организаций. Пункты установки приемников и ответственные за проведение коллективного прослушивания радиопередач согласовывались в РК ВКП(б). Включение приемников осуществлялось в часы и по сетке, утвержденной местными органами связи. Их настройка производилась на указанные в сетке радиостанции частоты ответственным лицом, присутствовавшим в помещении в течение всей передачи⁷⁸.

С целью еще большего ограничения возможностей приема антисоветских радиопередач в Управлении радиосвязи и радиовещания Ленинграда была создана специальная служба глушения. Впоследствии от практики глушения пришлось отказаться, поскольку она требовала привлечения значительного количества сил и не гарантировала полную нейтрализацию пропаганды противника. При внимательном прослушивании основную мысль радиопередачи вполне можно было уловить, к тому же глушение не только мешало слушать, но и вызывало определенный интерес к передачам. Вместо этого передачи противника стали комментировать на той же самой волне⁷⁹.

Органам госбезопасности удалось сдержать недовольство населения в период блокады и весьма оперативно тушить очаги сопротивления режиму, не прибегая, как правило, к публичным репрессивным мерам. Это, конечно, не означало того, что политический контроль осуществлялся в городе исключительно скрытно. Напротив, одной из характерных черт деятельности УНКВД и других правоохранительных органов была их относительная публичность в расчете на обеспечение общей превенции. Основные печатные органы — «Ленинградская правда», «Пропаганда и агитация»^80[54] и другие издания публиковали информацию не только о нормах, регулирующих поведение населения в условиях войны, но и о выявленной органами госбезопасности антисоветской деятельности и суровом наказании, которое понесли виновные. Средства массовой информации и особенно газета «Ленинградская правда» регулярно информировали ленинградцев о деятельности Военного Трибунала, разъясняли вопросы правовой ответственности за невыполнение законов военного времени, в том числе за ведение антисоветской агитации. Например, 3 июля 1941 г. «Ленинградская правда» сообщила о том, что Военный трибунал войск НКВД СССР Ленинградского округа рассмотрел дело по обвинению некоего Колбцова В. И., пытавшегося распространять среди горожан антисоветские листовки, и приговорил его к расстрелу. Такая пропагандистско-информационная составляющая политического контроля была особенно распространена в первый год войны.

Разъяснительную работу в этом направлении проводили парторганизации, входившие в так называемую административную группу (НКВД, милиция, прокуратура, суды), которые в течение военных месяцев 1941 г. провели встречи (лекции, доклады, беседы) с населением, в которых приняло участие более 100 тыс. человек. Например, парторганизация УНКВД «охватила агитационно-пропагандистской работой» 50 тыс. человек, а работники Леноблсуда на 60 избирательных участках провели 84 пропагандистских мероприятия, в которых приняли участие 22 тыс. человек⁸¹.

Все немецкие листовки, брошюры, газеты подлежали немедленному изъятию и уничтожению. В течение 1941–1942 гг. ГлавПУРККА и Политуправление Ленфронта неоднократно требовали безусловного выполнения этого правила. 12 апреля 1942 г. Политуправление Ленфронта передало начальникам политотделов армий и оперативных групп вторичное указание начальника ГлавПУРККА Мехлиса:

«Командиры и политработники обязаны быстро и решительно пресекать все попытки врага вести пропаганду среди наших войск. Все листовки, воззвания противника должны немедленно собираться и уничтожаться политработниками. Хранение и чтение фашистских листовок рассматривать как антисоветские действия»⁸².

Однако очередного внушения, вероятно, оказалось недостаточно, и 7 мая 1942 г. Политуправление фронта издало специальный приказ № 0018 «О борьбе с немецкой агентурой, действующей среди наших войск, и политико-воспитательной работе с бойцами РККА»⁸³. 13 июля Политуправление Ленфронта еще раз напомнило политорганам, что все вражеские листовки подлежали уничтожению⁸⁴.

Отдельные экземпляры агитлитературы противника, распространявшиеся в Ленинграде, направлялись из Управления НКВД в Смольный Жданову, а также секретарю ГК ВКП(б) Н. Д. Шумилову.⁸⁵ Перед советскими органами пропаганды ставилась задача решительно бороться с идеологическим влиянием противника, опираясь на сведения Совинформбюро и «не скатываясь к полемике с вражеской пропагандой»⁸⁶.

6 июля 1941 г. ГКО принял проект Указа Президиума Верховного Совета СССР «Об ответственности за распространение в военное время ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения». В тексте проекта говорилось,

«Виновные караются по приговору Военного трибунала на срок от 2 до 5 лет, если это действие по своему характеру не влечет за собой более тяжкого наказания»⁸⁷.

В тот же день Указ был опубликован в газете⁸⁸. Отмечая значение Указа, журнал «Большевик» писал, что Советскому Союзу противостоит враг, искушенный в обмане и провокациях, имеющий большой опыт по внесению дезорганизации, паники, разложения в стан противников, что излюбленным средством противника является распространение ложных слухов, которые «могут быть не менее опасны, чем динамит». В связи с этим журнал подчеркивал, что Указ поможет «лучше организовать борьбу с фашистской агентурой»⁸⁹.

На время войны был установлен новый порядок приема и отправления международной и внутренней корреспонденции. 6 июля 1941 г. было принято постановление ГКО № 37сс «О мерах по усилению политического контроля почтово-телеграфной корреспонденции». В нем, в частности, говорилось:

«В связи с военной обстановкой в стране, в целях пресечения разглашения государственных и военных тайн и недопущения распространения через почтово-телеграфную связь всякого рода антисоветских, провокационно-клеветнических и иных сообщений, направленных во вред государственным интересам Советского Союза, Государственный Комитет Обороны Союза ССР постановляет:

1. От имени Народного Комиссариата Связи опубликовать правила приема и отправления международной и внутренней почтово-телеграфной корреспонденции в военное время, предусматривающие следующие ограничения:

а) запретить сообщение в письмах и телеграммах каких-либо сведений военного, экономического или политического характера, оглашение которых может нанести ущерб государству (здесь и далее выделено нами — Н. Л.);

б) запретить всем почтовым учреждениям прием и посылку почтовых открыток с видами и наклеенными фотографиями, писем со шрифтом для слепых, кроссвордами, шахматными заданиями и т. д.;

в) запретить употребление конвертов с подкладкой;

г) установить, что все международные почтовые отправления должны сдаваться отправляемым лично в почтовые отделения; марки на такие отправления наклеиваются при приеме почтового отправления самими почтовыми работниками;

д) установить, что письма не должны превышать четырех страниц формата почтовой бумаги;

2. Обязать Народный Комиссариат Государственной Безопасности СССР организовать стопроцентный просмотр писем и телеграмм, идущих из прифронтовой полосы, для чего разрешить НКГБ СССР соответственно увеличить штат политконтролеров.

3. В областях, объявленных на военном положении, ввести военную цензуру на все входящие и исходящие почтово-телеграфные отправления.

Осуществление военной цензуры возложить на органы НКГБ и Третьих Управлений НКО и НКВМФ. На вскрытых и просмотренных документах ставить штамп «Просмотрено военной цензурой».

4. В связи с организацией в Действующей Армии подвижных военно-почтовых баз и военно-сортировочных пунктов красноармейской корреспонденции, политический контроль этой корреспонденции передать из органов НКГБ органам Третьих Управлений НКО и НКВМФ вместе с личным штатом политконтролеров.

5. Почтово-телеграфный обмен со странами, воюющими с Советским Союзом или порвавшими с ним отношения, прекратить»⁹⁰.[55]

9 июля 1941 г. ГКО принял распоряжение № 76сс («О мероприятиях по борьбе с десантами и диверсантами противника в Москве и прилегающих районах»), в котором прямо содержалось предположение о возможности «контрреволюционных выступлений в Москве». В частности, в нем отмечалось:

«Кроме основной задачи по уничтожению десантов и диверсантов противника, на истребительные батальоны города Москвы и прилегающих районов возложить:

а) борьбу с возможными контрреволюционными выступлениями,

б) организацию патрульной службы и оказание содействия органам милиции в поддержании общественного порядка во время воздушной тревоги,

в) установление тщательного наблюдения в районах возможной высадки десантов и диверсантов противника»⁹¹.

Аналогичные подразделения были созданы и в Ленинграде, их возглавляли начальники районных отделов НКВД. Многие из названных выше мер для защитников Ленинграда имели превентивный характер. Вне всякого сомнения, они позволили консолидировать потенциал репрессивных органов во многих частях, защищавших подступы к городу еще до серьезных столкновений с противником, чего, например, не удалось сделать войскам, противостоявшим группе армий «Центр». Это в значительной степени объясняет и незначительный уровень пораженческих настроений в первые недели войны на ленинградском направлении.

Усиление репрессивной политики государства нашло свое выражение в директиве ГКО 16 июля 1941 г.^92[56] и в появившемся двумя днями ранее Указе Президиума Верховного Совета СССР, предоставлявшем право «в исключительных случаях» утверждать приговоры военных трибуналов к высшей мере наказания военным советам армий и корпусов. Эта тенденция была еще более усилена в начале сентября, когда это право было также распространено на командиров и комиссаров дивизий. Вскоре, однако, сама власть вынуждена была признать, что поддержание дисциплины в войсках свелось практически исключительно к репрессиям. Это нашло свое выражение в приказе Наркома Оброны № 0391 от 4 октября 1941 г. «О фактах подмены воспитательной работы репрессиями»⁹³.

Иерархия власти и распределение функций институтов контроля (в данном случае военной прокуратуры) четко отразились в принятом 11 августа 1941 г. распоряжении ГКО № 460сс о порядке ареста военнослужащих, который соблюдался на всех без исключениях фронтах, в том числе и на Ленинградском:

1. Красноармейцы и младший начальствующий состав арестовываются по согласованию с военным прокурором дивизии.

2. Аресты лиц среднего начальствующего состава производятся по согласованию с командиром дивизии и дивизионным прокурором.

3. Аресты лиц старшего начальствующего состава производятся по согласованию с Военными Советами армий (военного округа).

4. Порядок ареста лиц высшего начсостава прежний (с санкции Наркома Обороны).

5. В случае крайней необходимости Особые органы могут производить задержание лиц среднего и старшего начсостава с последующим согласованием ареста с командиром и прокурором⁹⁴.