6. Надо что-то делать
Состояние ожидания сменилось осознанием необходимости действовать. Определенная часть населения убедилась в том, что «промедление смерти подобно» — каждый день уносил несколько тысяч человеческих жизней. По сути дела, ленинградцы оказались в своеобразной ловушке — возможность эвакуации в декабре 1941 г. была предоставлена очень незначительной по численности группе лиц, выход за пределы вражеского кольца в направлении линии фронта рассматривался как измена Родине215. Многокилометровый марафон через Ладогу был под силу лишь единицам. Помощи извне ждать не приходилось — все резервы были брошены на оборону Москвы.
В то время как большая часть населения по-прежнему молчаливо сносила тяготы, думая не о сопротивлении, а о том, как выжить сегодня и пережить завтрашний день, были те, кто направил свою «волю к жизни» против таких же страдающих людей. Голод вызвал появление ряда новых видов преступлений — хищение продовольственных карточек, грабеж с целью завладения теми же карточками или продуктами питания, нападения на магазины и булочные, убийства с целью употребления трупов в пищу. Часть рабочих и домохозяек призывала к проведению забастовок, погромам хлебных и продуктовых магазинов216.
Начиная с декабря 1941 г., УНКВД стало фиксировать случаи людоедства217. За первую декаду месяца было зафиксировано 9 случаев, за две последующие недели — еще 13, к 12 января 1942 г. в целом по городу было отмечено в общей сложности 77 случаев каннибализма, а за первую декаду февраля уже 311218. Это явление было хорошо известно жителям города, которые, по данным военной цензуры, неоднократно упоминали о нем в своих письмах. Наряду с резким увеличением случаев людоедства возросло число фактов использования в пищу незахороненных человеческих трупов. Все чаще совершались убийства и грабежи с целью завладения продуктами питания и карточками. За две недели января было зафиксировано 40 подобных преступлений. Людоедство квалифицировалось по аналогии с бандитизмом как особо опасное преступление против порядка управления. Расследованием этих дел занимался СПО219.[90]
В общей сложности за декабрь 1941 г. в Ленинграде было ликвидировано 36 «контрреволюционных» групп. УНКВД арестовало 2210 человек, в том числе: за контрреволюционную деятельность — 344 человека, за спекуляцию, бандитизм, хищения соц. собственности — 1054 человека. Эта простая статистика показывает, что на одного, направившего свое недовольство против власти, приходилось трое, выбравших другой путь спасения220.
«Гапоновские» настроения по-прежнему были очень распространены. Их носители пытались воздействовать на власть, используя те же средства, что и ранее. В среде интеллигенции укрепилась идея организации демонстраций под лозунгом «хлеба и мира», написания коллективных обращений в Смольный и т. п.221 Аналогичные настроения были зафиксированы информаторами РК в ряде научных учреждений города, где отдельные ученые и сотрудники открыто обвиняли руководство города в том, что в Ленинграде голод и холод, высказывались за поход к Смольному с требованием хлеба и мира222. Стали появляться новые планы организованного выступления против власти. Один из них состоял в том, чтобы с помощью подростков одновременно в разных районах города поднять на общую демонстрацию протеста голодный народ посредством распространения в очередях у булочных соответствующих листовок и плакатов223. Кроме того, в городе стали распространяться листовки и анонимные письма, содержавшие призыв к организованным действиям против власти. В некоторых листовках назначался день и место для организованных выступлений.
На заводе № 181 была обнаружена листовка, призывавшая к участию в забастовке и демонстрации, которая должна была состояться 16 декабря 1941 г. на площади Урицкого. 17 декабря 1941 г. на стене дома по Апраксину переулку была обнаружена листовка, которая призывала население собраться и идти к Смольному — требовать хлеба и мира. В тот же день на стене одного из домов по 9-й линии Васильевского острова была приклеена листовка с призывом к русскому народу «одуматься и не морить себя голодом».
В декабре органами УНКВД был изъят анонимный документ, адресованный «рабочим завода им. Марти». В этом документе содержался призыв к организации забастовок и выступлению против советской власти:
«Долой войну, долой этот строй, который уничтожает нашу жизнь. К 25 декабря надо восстать. На Кировском заводе уже бастовали, но рановато. До 23-го надо сговориться по цехам, а 24-го связаться цеху с цехом. 25-го утром к работе не приступать, но только всем организованно — одиночек расстреляют. Вперед рабочий класс, рви оковы рабства, не верь врагам»224.
В конце декабря — начале января 1942 г. на Московском вокзале были обнаружены листовки, которые, как впоследствии выяснилось, были написаны рабочим. Главным в них был призыв решительно действовать, преодолеть боязнь власти:
«Граждане! Долой власть, которая нас заставляет умирать с голода!»
«Граждане, громите склады и магазины, нас обворовывают подлецы, заставляя умирать с голода. Долой голод, мы еще живые люди, будьте решительны».
«Граждане, идите в райкомы, требуйте хлеба. Долой вождей».
«Граждане! За что нас обманывают и не дают пищи. Долой райкомы. Открыть фронты и всем уйти из города!»
«Граждане! Войска уводят из города, а нас заставляют умирать с голода. Долой наших вождей!»225.
Недовольство условиями жизни в городе переросло в нелояльность по отношению к режиму и более того, в желание и готовность выступить против него. Это не могло не вызвать ответной реакции со стороны власти. «С целью пресечения в Ленинграде антисоветской деятельности» начальник УНКВД П. Кубаткин наметил проведение следующих мероприятий:
а) аресты активных участников вскрытых повстанческих формирований;
б) вербовка агентуры из повстанчески настроенной среды для внедрения через нее в активно действующие группы;
в) розыск авторов антисоветских листовок и анонимок, призывающих к организованным выступлениям против советской власти226.
Немецкая разведка также сообщала о нарастании недовольства в Ленинграде. Не без удовлетворения СД информировала свое руководство в Берлине о росте антисемитизма, о случаях нападений на женщин-евреек в очередях за хлебом и о пассивности милиции, которая предпочитала не вмешиваться. Отмечалось, что население со злорадством говорило о судьбе евреев в случае прихода немцев227. Сводки № 13 и 14 «Разведка Петербурга» службы безопасности соответственно от 24 декабря 1941 г. и 19 января 1942 г. содержали примеры, свидетельствовавшие о «нарастании антисемитизма, который проснулся в русских», об «открытом обсуждении еврейского вопроса», введении в повседневный обиход слова «жид», о «линчевании» евреев и т. п.228
Усталость и плохое продовольственное снабжение, по мнению СД, стали причинами роста забастовочных настроений на предприятиях города в декабре 1941 г. Увеличение норм выдачи хлеба в январе не привело к улучшению настроений, поскольку оно сопровождалось отменой выдачи ряда продуктов, которые до сих пор входили в рацион ленинградцев. Немцы отмечали:
«Относительно будущего города господствующим настроением является пассивное отчаяние. Несмотря на все старания пропаганды вновь возбудить надежду на снятие блокады, преобладает общее убеждение, что советская власть уже не так сильна, чтобы изменить судьбу города. Напротив, достаточно распространенным является раздражение в отношении немцев, которые все не берут Ленинград. Однако с захватом Петербурга немцами более не связывается таких ожиданий, какие были осенью».
Появившаяся было надежда на то, что худшее позади, связанная с увеличением нормы выдачи хлеба с 25 декабря (после объявления об этом люди плакали, обнимались, поздравляли друг друга, благодарили вождей: «Будет и еще прибавка хлеба, ведь товарищ Сталин знает о нашем положении в Ленинграде», «он никуда из Москвы не уехал, он сам в кольце находится и нас спасает»229) вскоре исчезла в связи с тем, что карточки полностью не отоваривались.
Наряду с этим, даже после повышения норм выдачи хлеба УНКВД информировало Москву о наличии отрицательных настроений, очень точно поставивших «диагноз» и объяснивших реальные причины неудач. В частности, разговоры о победах (как и повышение норм) воспринималось как пропагандистская акция с целью подъема настроений, отсутствие хлеба «свидетельствует о нашей неорганизованности, о провале власти», об отсутствии настоящего патриотизма в рядах Красной Армии, а также талантливых полководцев, «как Тухачевский», которые «уничтожены». Будущее страны представлялось как неизбежная эволюция в сторону западных демократий: «Через сближение в войне с демократическими странами у нас восторжествует буржуазная демократия»230.
Как уже отмечалось, в конце декабря — феврале 1942 г. происходил стремительный рост отрицательных настроений, достигших уровня 20 %. Это была максимальная цифра, отражавшая количественную сторону зафиксированных органами НКВД негативных настроений за весь период блокады. В среде интеллигенции все чаще стали говорить о самоубийстве:
«…Не нужно ожидать медленной смерти от голода, а надо набраться мужества и покончить с собой. Никаких надежд на улучшение нет»231.
Положение настолько ухудшилось, что часть интеллигенции была убеждена в неизбежности того, что режим вскоре падет:
«…История не знает случая, чтобы город с миллионным населением пятый месяц находился в осадном положении. В Ленинграде от голода умирают тысячи людей, а руководители питаются прекрасно и не заботятся о населении. Уверен, что при помощи небольшой кучки людей произойдет переворот»232.
Сохранялась и «корпоративное» недовольство, связанные с плохим обеспечением города продовольствием («миновали времена академика Ольденбурга и Максима Горького, которые по-настоящему заботились об интеллигенции»). Важно, однако, отметить, что это недовольство стало все чаще носить политический характер233:
«Интеллигенция на своей спине испытала все прелести современного режима. Только бездушным отношением к научным работникам можно объяснить, что дворникам выдают норму хлеба больше, чем ученым. У нас единственная надежда на то, что война внесет изменения к лучшему»234.