Судьба резидента

Судьба резидента

Как бы там ни было, воссоединение состоялась. Практически сразу же Дорошенко направляет в Москву предложение заключить очередной договор — на базе решений I (знаменитой) Переяславской рады. «Москва медлила с ответом», — с укором пишут мифологи. Да, медлила. И была абсолютно права.

Собственно, она вообще не должна была отвечать, поскольку имела совсем недавно подписанный договор с РП, согласно которому Правобережье становилось зоной исключительно польского влияния. А раз так, то Дорошенко, как правобережный лидер, юридически был для нее персоной non grata, а как левобережный — интервентом, убившим законного (хоть и мятежного) гетмана Брюховецкого. Конечно, любая юриспруденция капитулирует перед соображениями пользы. Но какую пользу могло принести России многократно разоренное многолетней войной Правобережье? А никакой. Зато любые поползновения в этом направлении не могли быть восприняты Варшавой иначе, как casus belli, ведущий к возобновлению совершенно ненужной войны. И к тому же условия, предлагаемые Дорошенко, трудно было расценить иначе как нахальство: бояре уже слишком хорошо знали цену казацким клятвам и присягам, чтобы верить честному слову, без гарантий, как когда-то поверили Хмельницкому. Тем не менее, ответ из ставки Ромодановского пришел: в качестве жеста доброй воли гетману предлагалось «выдать головами» приближенных Брюховецкого, лично участвовавших в подготовке и реализации январской резни. Чего, в свою очередь, не мог исполнить Дорошенко, ибо причастны были слишком многие, так что попытка пойти на такой шаг с высочайшей вероятностью означала бы мятеж. Короче говоря, ситуация зависла. И вот тут начинается интереснейшая коллизия…

Пробыв на левом берегу совсем недолго, Дорошенко возвращается в Чигирин. Логику этого возвращения понять непросто. Аншлюс (или, если угодно, эносис или «злука») только-только свершился, территория еще не интегрирована и даже не совсем замирена, а с севера нависает армия Ромодановского, которая неизбежно пересечет границу, поскольку призвать к ответу виновников январской резни для Алексея Михайловича вопрос как личного, так и государственного престижа. В такой обстановке личное присутствие харизматического лидера, не имеющего дома сколько-нибудь серьезной конкуренции, на Левобережье просто обязательно, и он не мог этого не понимать. Причины для столь скорого отбытия должны быть по-настоящему весомы. Однако официальное объяснение, повторяемое основной массой исследователей вслед за казацкими летописцами (дескать, у гетмана были проблемы в семье, у жены-алкоголички случился очередной запой и она согрешила с юным офицериком), не выдерживает никакой критики. Безусловно, из-за прекрасных дам много чего творится, но Дорошенко далеко не двадцатилетний пацан и даже не вспыльчивый мавр. Для него, каким он предстает в летописях, естественна совсем иная модель реакции. Допустим, баба невесть что творит. Но ведь можно послать людей, запереть супругу в светлице, а возлюбленного, наоборот, в темнице — до выяснения, а самому продолжать заниматься по-настоящему серьезными делами. Второй, более вменяемый вариант (мол, на правом берегу возникли политические осложнения, требующие личного присутствия лидера) тоже не убеждает, поскольку упомянутые осложнения хоть и возникли, но месяца через три, если не позже, после отъезда. Странно, правда? Кроме того, с позиции здравого смысла трудно понять: почему, убывая, Дорошенко оставляет край именно на Демьяна Многогрешного. Несмотря на все, сторонники «царя восточного» на левом берегу многочисленны, черниговский же полковник, пожалуй, единственный из местной элиты, не резавший в январе москалей, а следовательно, имеет возможность говорить с Ромодановским. Для остальных эта опция зарыта, по крайней мере, сейчас, по горячим следам, поскольку уже ни для кого не секрет (на примере Данилы Выговского и еще ряда деятелей), что Москва легко простит измену, понимая, что казаки иначе просто не умеют, но не убийство «государевых людей». Так что любому из объявленных в розыск, хотя бы полковнику Самойловичу (запомним, кстати, это имя), ежели он будет оставлен на хозяйстве, спасая себя, любимого, придется оказать москалям сопротивление. По крайней мере, на срок, достаточный для подхода помощи с правого берега или из Крыма. Опять странно? Безусловно. Сделаем зарубку на память.

Дальнейшие события предсказуемо скучны. Петр Дорофеевич вернулся домой и начал бракоразводный процесс (или еще что, на эту тему история молчит). Наказной же Многогрешный, не побыв проконсулом и трех месяцев, встретился с Ромодановским и, как умный человек и патриот, не стал оспаривать некоторых объективных истин. А именно: (а) Андрусовский договор имеет законную силу, (б) посему до Правобережья великому государю дела нет, а населению Левобережья нужны мир и стабильность, и (в) ежели в «русской» части Малой Руси не появится полноценная, законно избранная власть, то Москва, вне зависимости от своего желания, будет просто вынуждена ввести прямое управление. Признав весомость доводов князя, пан Многогрешный, со своей стороны, замолвил словечко за коллег, которых попутал бес в лице «Ваньки-каина», убийцы и клятвопреступника (чего, впрочем, и следовало ждать от безродного хама?), к чему с полным пониманием отнесся уже Ромодановский. Так что Рождество амнистированные отмечали уже не в схронах, а в кругу семьи, а в начале 1669 года рада в Глухове, единогласно избрав Демьяна Игнатьевича гетманом Левобережья, утвердила новые «статьи». «Продиктованные Москвой», — уточняют мифологи, забывая, однако, что диктовала Москва строго по тексту II Переяславского договора, отменяя новации покойного Брюховецкого: сбор налогов вновь стал исключительной прерогативой местных властей, а русские воеводы отныне назначались не во все города левого берега, а только в пять стратегически важных пунктов, без права вмешиваться в управление. Как ни странно, правый берег на все это отреагировал (еще одна загадка) стоическим молчанием; не то, что «По коням!» собственным хлопцам, но даже воззвания в стиле «Nо pasaran!» к левому берегу не последовало, разве что Многогрешного обозвали предателем. А потом у Чигирина наконец-то появились те самые политические сложности.

В отличие от подавляющего большинства населения, встретившего успение «народного гетмана» с нескрываемым облегчением, на Сечи по Ивану Мартыновичу скорбели, и сильно. Запорожцев он баловал, запорожцам он льстил, так что случившееся «лыцари» однозначно расценили, как «нашего Ваню за любовь к черни старшина извела». И когда Дорошенко попытался наладить хоть какие-то отношения, ответ гласил, что-де говорить не о чем, поскольку ты, урод, как и Демка Многогрешный, враг трудового народа, а за гетмана у нас теперь Петро Суховий, тот, что, может, слышал, у нашего Ивана Мартыновича писарем был. Удивленный Дорошенко (раньше запорожцы себе такого не позволяли) решил рассердиться, но тут выяснилось, что у «лыцарей» есть крыша. Крымский хан Адиль-Герай, первый и последний представитель на бахчисарайском престоле рода Чобан-Герай, побочной ветви династии (история этих бастардов, прелестная, как отражение лепестка ширазской розы в глазу белой верблюдицы, сама по себе достойна поэмы, но не здесь), оказывается, перебил слишком много аристократов, обижавших его маму, вызвав тем самым серьезное недовольство Стамбула. И теперь, намереваясь показать султану, что мы не рабы, а партнеры, принял Сечь под свое покровительство, в связи с чем Петро Суховий теперь не тварь дрожащая, а таки ого-го что. В частности, «гетман ханова величества». Причем «обеих берегов». И ежели Дорошенко-мурза хочет сохранить хотя бы правый, ему вместе с Суховий-мурзой следует идти изгонять с левого гнусного гяура Ромодановского. Ибо такова ханская воля. В принципе, в ханской диспозиции имелся некоторый смысл: совместными силами и при поддержке Орды вытеснить москалей за кордон не казалось фантастикой, а потом вряд ли было бы слишком сложно убедить хана в том, что люмпен Петя — персона несолидная и несерьезная. Однако Дорошенко (опять загадка, уже четвертая) от разборок с клятими москалями наотрез отказался, несмотря на возможные последствия. Каковые и не замедлили. Обрадованный Суховий вместе с татарами страшно разорил Правобережье, вынудив «врага народа» отсиживаться в крепости, бросив электорат на произвол судьбы. Дальнейшие события опускаю, опасаясь затянуть сказку про белого бычка. Однако когда все улеглось, выяснилось, что все участники шоу, помянутые и непомянутые (кроме Многогрешного, строго державшегося москалей, в связи с чем экономика Левобережья выздоравливала рекордными темпами), успели по десятку несколько раз заключить и разорвать самые невероятные союзы, меняя хозяев чуть ли не ежедневно. В результате чего Адиль-Герай оказался в каземате султанской крепости Карнобат, а Петя Суховий делся непонятно куда, зато на Правобережье имеется параллельный гетман — некто Ханенко, тоже из запорожцев, опасный не столько сам по себе (всего три полка), сколько тем, что, присягнув Речи Посполитой, имеет полную поддержку поляков.

В общем, ситуация сложилась аховая. РП к этому времени опасно усилилась. Новый глава ее военного ведомства Ян Собеский, еще не признанный Европой великим полководцем (это будет позже), но уже имеющий весьма серьезную репутацию, не скрывал намерений покончить с бардаком на «польской» части Periferia, а «проваршавский» Ханенко, оказавшийся неплохим хозяйственником и приличным человеком, быстро набирал популярность; никуда не делись и татары, а Москва чуралась всякого вмешательства в дела Правобережья, как черт ладана. Однако у Дорошенко, как выяснилось, имелся туз в рукаве — Блистательная Порта, под руководством визирей из рода Кёпрюлю преодолевшая кризис середины века и намеревавшаяся реанимировать программу Сулеймана Великолепного «Вена-Рим». Идея возникла не спонтанно. Впервые Дорошенко аккуратно озвучил её еще в январе 1668-го, а после левобережного триумфа, в августе, представил концепцию уже в совершенно оформленном виде. Типа, а что? Живут же под турками Молдавия, Валахия и Трансильвания, да и Крым. Туркам от малых мира сего нужны только лояльность, сабли и деньги, во внутренние дела они не лезут и веру не навязывают, а нам воевать, в общем, все равно с кем, что же до лавэ, так тут можно и поторговаться. Как сообщают очевидцы, войско ответило «диким криком», истолкованным знающий свой народ гетманом, как осознанное согласие, и уже осенью в Стамбуле прошли переговоры. Кроме вменяемых условий, Дорошенко потребовал от султана гарантировать помощь в установлении своего контроля над всеми «русьскими» землями и освободить будущий протекторат от всех видов дани. А также руководствоваться мнением гетмана (!!!) во внешней политике, касающейся отношений с Россией и Польшей. Поскольку считать Дорошенко идиотом у нас оснований нет, остается думать, что эти пункты оказались в проекте соглашения, чтобы падишах Мухаммед IV имел что вычеркивать. Так и вышло. От дани султан, конечно, не отказался, пояснив, что такая льгота положена только вассалам, исповедующим истинную веру, а все прочие платят и будут платить, пока не просветлятся, ограничивать свободу своей внешней политики тоже, разумеется, не стал (моська слона не учит), но в целом отредактированный Портой текст соответствовал Гадячскому договору. Поправки Петр Дорофеевич принял без возражений, тем более, что лично ему даровалось не только пожизненное (как просили послы), но наследственное гетманство. И тут же окольными путями переслал в Москву (вот, мол, вам!) копию первоначального проекта, выдав её за окончательную редакцию (вот, мол, вам еще раз). В целом, формальности были улажены быстро, и в конце марта 1669 года в Корсуне состоялась рада с участием представителей Левобережья из числа не амнистированных. Дебатов не случилось. После речи почетного гостя, доставленного из Стамбула под конвоем Юрия Хмельницкого («Ах, как жаль, что папенька не дожил…»), Дорошенко присягнул Блистательной Порте в качестве «полного гетмана», владыки обоих берегов Днепра, и впал в головокружение от успехов.

Первой целью окрыленного Петра Дорофеевича, избавившегося, наконец, от татарской докуки стал Ханенко. Теперь он ничего не боялся. Когда же в августе 1671-го поляки дали сдачи, последовал султанский ультиматум, а весной Мухаммед IV, официально объявив Польше войну «за то, что наносит обиды моему верному слуге Дорошенко», ввел на Правобережье огромную, почти 200-тысячную армию, тут же выросшую в полтора раза за счет Орды и людей «верного слуги». Пала мощная крепость Каменец (вечная память пану Ежи Михалу Володыевскому!), осажден Львов, открыта дорога в Малую Польшу. В октябре 1672-го РП пришлось подписать похабный Бучачский мир, уступив Подольское воеводство и «навечно» отказавшись в пользу османов от Правобережья. Сейм, правда, отказался ратифицировать договор, но, несмотря на победу Собеского при Хотине, турки давили, и новый, Журавинский, договор стал калькой с Бучачского. Огромные территории Малой Руси были превращены в пепелище, людей уводили в рабство сотнями тысяч. В этот момент с неожиданной стороны проявил себя Михайло Ханенко. Имея от султана гарантии безопасности в случае если будет сидеть тихо, он все же попытался помочь осажденному Каменцу, преградив путь Орде и Дорошенке. В бою у Четвертиновки крохотная армия Михайлы Степановича была рассеяна, однако и «верному слуге» эта победа, а тем более грянувшие вслед за нею дикие, на уровне геноцида (вплоть до массовой сдачи детей в янычары) репрессии в городах, поддерживавших конкурента, популярности не прибавила. Султан, конечно, был весьма доволен и даже прислал «верному слуге» парчовый халат, но мирное население, измученное «розбудовою держави» и уставшее просить защиты от татар у гетмана, присылавшего «на подмогу» тех же татар, начало в массовом порядке бежать на Левобережье. Земли «гетмана обоих берегов» пустели, несмотря на вездесущие отряды «кордонной варты», высланных для перехвата и возвращения «предателей». А тем временем зашевелилась и Москва. Быстрое приближение к Днепру турок не могло не беспокоить государя с боярами, да и правобережные города криком кричали о спасении, но Андрусовский мир связывал российскому правительству руки. Лишь после того, как Бучацкий договор освободил Москву от обязательств перед Польшей, ранней весной 1674 года, войска Ромодановского и нового левобережного гетмана Самойловича (почему не Многогрешный, расскажем после) форсировали Днепр, отогнали татар и под радостные вопли уцелевших мещан заняли никем не защищаемые города Правобережья. В конце марта при участии почти всех правобережных полковников состоялась уже третья по счету Переяславская рада, в ходе которой Ханенко, прибыв с разрешения польского правительства, сдал Самойловичу гетманские клейноды и… почему-то присягнул «великому государю», попросившись поселиться в «русской» зоне. Просьба была уважена, а Самойлович провозглашен «полным» гетманом. Против чего решительно выступил только запершийся в Чигирине «верный слуга», подкрепив протест вызовом из Подолии турок, вынудивших российские войска отступить за Днепр. Некоторые авторы полагают, что по инициативе Ромодановского, которого турки шантажировали жизнью находящегося в плену сына, но, учитывая нравы русских вельмож того времени, думается, армию все-таки отозвала Москва, еще просто не готовая к открытому столкновению с находящейся на пике могущества Портой. Призрачная власть Дорошенко над почти опустевшим (все, кто мог, ушли на левый берег вслед за Ромодановским) на какое-то время была восстановлена, но держался некогда сверхпопулярный, а теперь всенародно проклинаемый лидер исключительно на насилии в совершенно турецком стиле. В октябре, воспользовавшись уходом янычар на зимние квартиры, Ян Собеский, уже король, без боя занял Periferia, но, явно не зная, что делать дальше, ограничился поднятием польского флага и, зафиксировав таким образом реставрацию власти РП вернулся восвояси, оставив Periferia уже ничего не контролирующему Дорошенко. А еще через полтора года, в августе 1676-го, устав сидеть в качестве непонятно кого в намного миль вокруг окруженной пустыней крепости, Петр Дорофеевич, отослав на Сечь булаву и бунчук, сдался русским войскам, присягнув на верность «великому государю».

Вот, наконец, мы и приблизились к будоражащей тайне. Сдавшись Ромодановскому, Петр Дорофеевич, вопреки настоятельным возражениям Самойловича, желавшего держать пленника под присмотром, был истребован в Москву, где не был ни казнен, ни брошен в тюрьму, а всего лишь «сослан в сельцо Ярополча Волоколамского уезда, где и умер в ноябре 1698 года», как сообщают особо оранжевые авторы. Забывая, что, во-первых, «сельцо Ярополче» в реале было солидным городком, окруженном соляными копями, в во-вторых, между 1676 и 1698 годами лежат долгие 22 года, в течение которых бывший гетман, сразу после прибытия в ворожу Москву получивший боярство и по воле государя женившийся третьим браком на девице Еропкиной, успел серьезно поработать на ответственных постах, включая воеводство в Вятке и Думу. Более ответственные (или менее оранжевые) исследователи, стесняясь замалчивать эти общеизвестные факты, делают вид, что ничего особо странного в сюжете нет. Дескать, «большую часть жизни Дорошенко провел в битвах на территории, от которой царь сам же отказался в Андрусове; против извечного врага России — Речи Посполитой». Верно. С Москвой бывший гетман, в самом деле, не воевал (а что вопил громко, так на то и политика), более того, Москве не изменял, поскольку, будучи гетманом, ни разу и не присягал (разве что договор в Гадяче подписал, еще будучи полковником, так на такую мелочь и внимания обращать не стоит). Карать и впрямь не за что. Но ведь и поощрять тоже. В крайнем случае, для блезиру, дать пару имений, как Ханенке (хотя тот был награжден за «радение во имя Христа», а Дорошенко, мягко говоря, не Христу радел). А тут — целая россыпь щедрот. Богатый городок на кормление, воеводство, брак, делающий чужака своим в кругу высшей московской знати и (хотя этого никто не мог знать, прапрадедушкой «солнца русской поэзии). Боярская шапка, наконец, которой в свое время при всех своих признанных заслугах не удостоился даже Кузьма Минин, пожалованный всего лишь в думные дворяне.

Не чересчур ли?

Явно чересчур.

И понять что-то можно, лишь проанализировав итоги деятельности экс-гетмана с точки зрения чистого, не замутненного идеологией прагматизма.

Итак.

Откажемся от допущения, что Дорошенко был идиотом, не понимавшим, к чему приведет назначение Многогрешного и чем чревато вторжение янычар. А отказавшись, проверим сухой остаток. Первое: «проверка на вшивость» Брюховецкого, завершившаяся устранением ненадежной марионетки и окончательным подавлением сепаратистских настроений в «русской» сфере влияния. Второе: переориентация татарской активности с московских границ на польские. Третье: втягивание «поднявшейся с колен» Порты в изматывающую войну на истощение с историческим противником Москвы. Наконец, четвертое: предельное ослабление турецкими руками Польши, надолго выводящее ее из числа активных врагов, и превращение одни неприятности приносящего Правобережья в ничейную зону. Нет, друзья, как хотите, а лично мне преференции, полученные Петром Дорофеевичем в Белокаменной, напоминают отнюдь не милость к падшему, а заслуженную награду ветерану невидимого фронта, потратившему жизнь на службу Отечеству.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.