Криминальное чтиво

Криминальное чтиво

Начнем с азов. Великое Княжество Литовское, как известно, было государством не столько литовским, сколько русским (в тогдашнем смысле слова). Постепенно, правда, по совокупности разных причин, и объективных, и субъективных, оно полонизировалось, не столь быстро, сколь неуклонно. Попытка православной «партии» сломать тенденцию закончилась в 1435 году поражением при Вилькомире, однако, смирившись с поражением, князья-магнаты русского и русско-литовского происхождения не только сохраняли ведущие позиции в ВКЛ, но и были приняты на равных знатью Польши. На правом берегу Днепра в руках князей Острожских, Чарторийских и прочих сосредоточилось не менее половины земельного фонда ВКЛ, а владения Вишневецких, перевалив за Днепр, по мнению некоторых специалистов, превратились в некий зародыш теоретически возможного государства. В своих имениях магнаты были некоронованными королями, имели частные суды с правом вынесения смертных приговоров, частные армии и едва ли не собственные монетные дворы. Татарские налеты княжеские дружины довольно успешно отражали, так что под защитой магнатов люди жили относительно спокойно, плодясь и размножаясь, благо, крепостного права не было, а если где-то и существовало, то не было слишком уж обременительным. Уже к началу 16 века земли будущей Украины не только полностью оправились от последствий татарщины, но стали самыми процветающими и доходными территориями ВКЛ, а магнатские фамилии вплоть до конца 16 века, упорно противясь полонизации, старались не только сохранять, но и развивать русскую культуру, и строго придерживались православия. Правда, поколение, подросшее к моменту Люблинской унии 1596 года, практически полностью ушло в католики, но подданные их в подавляющем большинстве примеру панов не последовали. В целом, обстановка в ВКЛ, стремительно сливающемся с Польшей, была нормальна, однако имелся и некий фактор, мешающий говорить о полной стабильности.

Дикое Поле никогда не было ни пустым, ни спокойным. Племена шли волнами, вытесняя предшественников; кто-то уходил, кто-то оставался, а потом вчерашние победители сами становились побежденными. Этническая каша на пространстве от Днестра до Дона была еще та. Разнообразные тюрки, от осколков хазар и булгар до печенегов, адыги, аланы, более поздние пришельцы типа «черных клобуков» (каракалпаков, между прочим), торков и берендеев, бежавших по разным причинам из родных мест, осевших под боком у Руси, и, не имея сил воевать, ушедших под русский «зонтик», сохранив фактическую независимость. Короче говоря, те самые «бродники», которых Грушевский именовал «українською людністю», как свойственно ему, вытягивая понятие «Украина» во времена, когда Украины еще и в проекте не было.

На самом деле, о бродниках, не оставивших по себе ни материальных, ни письменных источников, мы ничего толком не знаем. Кроме (как из русских летописей, так и из византийских, венгерских и польских документов) того, что они были, делили степь с половцами («Cumania et Brodnic terra…»), быстро славянизировались и исповедовали православие. Причем истово: папские легаты, в 13 веке пытавшиеся научить степняков «правильной» вере, вернувшись, с огорчением доложили: дикари «весьма верны схизме». А потом бродники исчезли. Зато появились «казаки». На всех тюркских языках — вольные, не имеющие хозяина люди. Термин, следует отметить, не этнический, а собирательный, и достаточно многозначный. К слову сказать, примерно в те же времена «казаки» (в слегка ином произношении) появились и на востоке Великой Степи, когда некоторые кипчакские роды ушли из-под власти Шейбанидов, основав собственную, Казахскую, Орду. Что же до наших баранов, то их новое наименование возникло, скорее всего, в недрах татарского военного ведомства, как определение наемных отрядов, состоящих из всякого рода добровольцев, нанимавшихся на временную службу (в отличие от «огланов», профессиональных воинов, и «сарбазов», подданных хана, подлежавших призыву).

Впрочем, лояльностью к Орде степные люди не отличались в силу приверженности православию, они, чем дальше, тем больше, льнули, скорее, к литовско-русским магнатам, оседая в пределах их владений или поблизости. Некоторые нанимались в магнатские дружины, расплачиваясь службой за землю и покровительство, некоторые предпочитали вести вольную жизнь на хуторках («зимовках») в степи. Однако «вольная» не означает спокойная. Расползание Большой Орды привело к новому переделу сфер влияния в Диком Поле. Племена воевали друг с другом за пастбища, за влияние, короче говоря, за все-все-все. Набеги и междоусобицы стали нормой жизни, все грабили всех, и казачество было полноценной составной этого хаоса, ни от кого не прося поблажек и никому их не давая. А поскольку один в поле не воин, приходилось понемногу организовываться по-новому. Возникли сторожевые городки («сечи»), очень похожие на «засеки» 11-13 веков, где несли постоянное дежурство гарнизоны («коши») — полная аналогия с татарскими «хошунами», от них и взявшие название. Причем, наряду с солидными «зимовыми» казаками, ездившим на сечи вахтовым методом (на периоды весенне-осенних обострений активности кочевников), появились и «кошевые» казаки, жившие на сечах постоянно. Позже они сами объявят себя «солью казачества», но по факту были либо молодняком, доказывавшим, что чего-то стоит, либо социальными отбросами, по тем или иным причинам не способными к нормальной жизни, а жившие по собственным, параллельным закону «понятиям». В частности, обязательными условиями для приема в кош на постоянной основе были отсутствие семьи и какой-либо собственности, изучение особого внутреннего язык («фени»), обязательное получение особого имени (клички) типа «Беда», «Убийбатько», «Волоцюга» и «Перебий-Нога». Короче говоря, все признаки одинакового во все времена криминального сообщества. В том числе и традиция (идущая, впрочем, еще от бродников) спокойного восприятия чужаков (но не иноверцев!). Неудивительно, что «законом» мирного времени (кроме основных «понятий», направленных на предотвращение полного беспредела) была крайне изменчивая воля «толковища» (круга). «Всенародно избранных» по малейшей прихоти и, как правило, спьяну (трезвых почти не водилось) меняли, как перчатки, а то и рвали на куски.

Единственное, но очень важное отличие сечей от современного им парижского «Двора Чудес» или позднейших воровских малин, приближающее их, скорее, к пиратским базам Карибского моря вроде Тортуги, была — в связи с перманентной степной угрозой перманентная же мобилизационная готовность. В период военных действий власть «авторитета» — атамана была диктаторской; за попытку вручить ему «черную метку» в походе ставили на перо без базара. Справедливости ради отметим: «военное время» подразумевало не только защиту от «злых татаровей»; казаки и сами были крайне малоприятными соседями, так что определить, кто кого обижал больше, достаточно сложно. И те, и другие жили набегами. Однако в итоге казачество все-таки прикрывало южные рубежи Великого Княжества, и в этом качестве приносили несомненную пользу. В связи с чем чуть позже, уже во времена Речи Посполитой, правительство сочло за благо принять на службу 4000 казаков (разумеется, «зимовых»), занеся их в особый список-реестр и тем самым дав определенный юридический статус, безусловно, ниже дворянского, но и столь же безусловно выше «хамского» (освобождение от налогов, жалованье, право на сословный суд и выборное управление).

Однако основная масса по-прежнему оставалась сама по себе. Она бурлила и кипела, начав приносить уже и политические осложнения. На имения магнатов, правда, не покушались, дабы не рубить сук, на котором сидят (да и неудобно, православные все-же). Но… Мелкие степные племена к тому времени уже находились под властью Крыма, вассала могущественной Османской Порты, весьма недовольной налетами запорожцев. Крымцы, правда, тоже не были подарком, но это султанов не волновало. Поскольку, во-первых, хоть и сукины дети, но свои, во-вторых, поставляли очень нужных Порте рабов, в-третьих же, что позволено правоверному, не позволено гяуру. Стамбул злился, и голова у Варшавы, не слабой, но полностью увязшей в европейских проблемах, болела нешуточно. К тому же, в свободное от терок с татарами время «сичевики» ежегодно чудили еще и в Молдове, то просто грабя, то нанимаясь на службу к очередному претенденту, а то и выдвигая своих собственных претендентов на господарский престол (Иван Подкова лишь самый известный, но далеко не единственный случай). Однако Молдова тоже к тому времени находилась во власти и, следовательно, под защитой Порты, и Стамбул злился еще сильнее. Необходимо было взять сичевиков под хоть какой-то контроль. А поскольку ни возможностей, ни средств для реализации столь сложной программы у правительства РП не было, за дело взялись энтузиасты с образованием и связями — младшие отпрыски достойных фамилий, мало отличавшиеся от своих испанских современников-конкистадоров.

Начал дело знаменитый Дмитрий «Байда» Вишневецкий, самый настоящий князь, из Гедиминовичей. В середине 16 века он построил на острове Хортица первый серьезный укрепленный пункт, «пробил» идею реестра и сумел сделать демократию хоть сколько-то управляемой. Далее, тесня местные кадры, гуртом пошли хоть и не князья, но вполне приличные люди литвинского и даже польского (подумаешь, что бывшие католики) происхождения — Богдан Ружинский, его брат Михаил, племянник Кирик, Самуил Зборовский, Люциан Чарнинский, Богдан Микошинский, Войцех Чановицкий — понемногу вводя буйство «лыцарства» в сколько-то вменяемое русло. Спустя лет десять запорожцы уже нанимались на Ливонскую войну, на «османской» территории атаковали, в первую очередь, негласно заказанные пункты (естественно, турецкому послу в Варшаве сообщали, что ничего с бандитами поделать не могут), а в Молдову ходили уже не просто за хабаром, а в рамках «высокой политики», под флагом легитимной польско-молдовской династии Мовилэ. В общем, на рубеже 16-17 веков казачество наконец нашло свою нишу. Однако природа, как известно, не признает статики…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.