«НА ЗАПАДНОМ ФРОНТЕ БЕЗ ПЕРЕМЕН…»

«НА ЗАПАДНОМ ФРОНТЕ БЕЗ ПЕРЕМЕН…»

Откровенно говоря, такие операции, так сказать, местного значения, проводимые оторванно от общих, на отдельных армейских участках, никогда себя не оправдывали и влекли за собой значительные потери.

Маршал К.К. Рокоссовский

На протяжении всего 1942 года командующий Западным стратегическим направлением, по совместительству командующий Западным фронтом, а затем заместитель Верховного Главнокомандующего генерал армии Жуков, «великий и ужасный», кровопролитно и безуспешно бился с группой армий «Центр», пытаясь в первую очередь ликвидировать ржевско-вяземский плацдарм. Войска Западного фронта, пока им командовал Жуков, никогда не стояли в обороне. Они непрерывно атаковали противника. Этакий был полигон для обучения полководца.

Своих потерь Георгий Победоносец (он любил, когда его так называли) никогда не считал, а немцам действительно приходилось туго. Почти все пополнения Гитлер бросил на юг. На долю фельдмаршала Клюге выпадали лишь крохи, которые не могли восполнить потери в людях и технике. Численность пехоты в его дивизиях была сокращена с девяти батальонов до шести. Почти не поступали танки, сокращения были проведены и в других родах войск.

Четырем армиям группы «Центр», имевшим в своем составе на 1 июля 1942 года около 70 дивизий, противостояли двадцать армий Калининского, Западного и правого крыла Брянского фронтов — 140 дивизий. Кроме того, на Московском направлении были сосредоточены все стратегические резервы Ставки.

ЧАСТНЫЕ ОПЕРАЦИИ

Начнем с того, что понятия «частная операция» в военной науке нет.

В соответствии с ней, с военной наукой, операция — это совокупность согласованных и взаимосвязанных по цели, задачам, месту и времени сражений, боев, ударов и маневров разнородных войск, проводимых одновременно и последовательно по единому замыслу и плану для решения задач на театре военных действий, стратегическом или оперативном направлении в установленный период времени.

По характеру боевых действий различают оборонительные и наступательные операции. Наступательная операция, в зависимости от масштаба, бывает:

стратегическая — Для достижения стратегических целей;

фронтовая — проводится войсками фронта по единому плану и замыслу в целях разгрома противостоящих группировок противника и овладения территорией на одном стратегическом или нескольких оперативных направлениях;

армейская — проводится одной армией в целях разгрома противостоящей группировки противника и овладения районами, имеющими оперативное значение; как правило, осуществляется в рамках фронтовой операции, во взаимодействии с другими армиями, силами и средствами фронта.

Советские военачальники изобрели еще одну разновидность — частная операция. Это такая фронтовая или армейская наступательная операция Красной Армии, которая закончилась полным провалом. То есть цели в начале операции ставились в соответствии с наукой — разгромить и захватить, и задействовались соответствующие силы, а результаты обычно характеризовались словами «ввиду недостатка сил», «обескровили», «прощупали», «сковали», «отвлекли резервы» и т.п. (если же проваливалась стратегическая операция, ну там — наступление на Харьков или освобождение Крыма, то ее понижали в «звании» до фронтовой). Правда, с учетом требования о том, что организуемое сражение должно быть «согласованным и взаимосвязанным» во всех звеньях, — то, что вытворяли наши полководцы, вообще нельзя назвать операциями, просто генералы «изучали азбуку».

В конце мая 1942 года Жуков решил провести еще одну операцию по разгрому болховско-брянской группировки противника силами левого крыла Западного фронта. Охватывающие удары на Брянск предстояло нанести войскам 16-й армии Рокоссовского и 61-й армии Попова. Боевой порядок стрелковых дивизий был выстроен в один эшелон, каждой дивизии придавалось 12–15 танков непосредственной поддержки, плотность артиллерии составляла от 30 до 40 орудий на километр фронта. Для развития успеха во втором эшелоне 16-й армии был сосредоточен танковый корпус. Что касается «согласования» и «взаимосвязи», то Рокоссовский прямо указывает, что окончательные цели операции ему были неизвестны: «Плохо было еще и то, что командование фронта почему-то не всегда считало обязанностью посвящать командующего армией в свои замыслы, т.е. не ставило в известность о том, какая роль отводится армии в данной операции во фронтовом масштабе. В данном случае это было так».

Откуда же взяться взаимодействию, если каждый фигурант выполнял свою узкую задачу в отведенной полосе? Кроме того, армии должны были наносить удары поочередно.

Первыми после 30-минутной артподготовки перешли в наступление войска Попова, сутки спустя — дивизии Рокоссовского. Пехота 16-й армии при слабом противодействии противника ворвалась в траншеи первой позиции. Немцы отходили на вторую позицию, преследуемые советскими танками, которые самозабвенно палили по ним из пушек. По наблюдению командарма, «наши танкисты почти не применяли пулеметного огня, предпочитая вести пушечный, где надо и даже где не надо». Довольно успешно войска преодолели и вторую позицию.

Настала пора в соответствии с планом операции ввести в прорыв танковый корпус, но он на поле боя вовремя не появился. Получилось так, что штаб армии разрабатывал планы ввода этого соединения и ставил задачи штабу корпуса на карте. А вот заблаговременно разведать местность, проверить степень проходимости намеченного маршрута и те и другие как-то «забыли». На пути выдвижения корпуса оказалась речушка с заболоченными берегами, где танкисты успешно застряли. Поэтому потребовалось еще два часа на то, чтобы вывести подвижную группу к указанному рубежу. За это время противник сумел перебросить свежие силы с разных направлений и из глубины.

К моменту появления на сцене танкового корпуса в воздухе уже прочно господствовала германская авиация: «Над полем боя образовали круг сорок пикирующих бомбардировщиков. В первую очередь они набросились на головную танковую бригаду, которая, красиво развернувшись, проходила высоту в двух-трех километрах сзади наступавшей пехоты. И тут произошло нечто невероятное: вместо того чтобы рвануться вперед, бригада остановилась. Она стояла на голой высоте, а «юнкерсы» сыпали на нее бомбы».

Танкистов, оказывается, «ошеломило»! «Наша пехота залегла и еле сдерживала контратаки. Танковый корпус под бомбежкой топтался на месте, рассыпавшись по всему полю…» — кроме красивых разворотов у него пока ничего не получалось. Под прикрытием авиации немцы подтягивали новые части. Похожая картинка наблюдалась и в полосе наступления 61-й армии.

Командармы попросили у фронта истребительной поддержки, и просьбу их удовлетворили, однако прибывшие в район сражения «сталинские соколы» вступить в бой с «фашистскими стервятниками» убоялись, ввиду явного превосходства последних: «Вражеские истребители, обеспечивавшие свои бомбардировщики (немцы-то какие хитрецы: бомбардировщики у них без сопровождения не летают. — Авт.), не позволяли нашим даже приблизиться к месту боя… верткие «мессершмитты», подобно стае борзых собак, набрасывались на наших и отгоняли их. В этот день не было даже случая, чтобы советские самолеты вступали в бой (!)»

На этом наступление закончилось, разгромить кого-либо и открыть ворота на Брянск не удалось, советские войска на отдельных участках продвинулись вперед до 10 км. «В целом, — пишет Рокоссовский, — задачу мы не выполнили, противника потрепали и напугали здорово». Это и называется частной операцией: «напугали» — вот и «здорово».

В подготовке и проведении этого наступления принимал участие представитель Ставки генерал Воронов, зафиксировавший свое мнение: «Мне было непонятно, зачем расходовать силы и средства на ряде фронтов для проведения частных операций с ограниченными целями… Зачем нужно начинать наступление двух армий одного и того же фронта с разницей во времени в одни сутки? Кого хотели обмануть? Противника? Мне думается, больше обманывали себя. Трудно представить, чтобы при активной воздушной разведке противник не смог заметить наших перегруппировок. Это учтено не было. Вот и получилось, что вражеская авиация обрушила свои удары вначале на боевые порядки наступавшей группировки 61-й армии, а затем столь же ожесточенно стала бомбить перешедшие в наступление войска 16-й армии. Пехота была еще слабо подготовлена к наступлению…»

В начале июля было принято решение повторить операцию на брянском направлении силами 10-й, 16-й и 61-й армий, которым придавался 10-й танковый и 1-й гвардейский кавалерийский корпус. Им предстояло развернуть наступление против 2-й танковой армии противника с рубежа Киров–Волхов в сторону Брянска. То есть в неизменном жуковском стиле: с прежних направлений, но большими силами. После войны было заявлено, что целью операции являлось «прощупать прочность немецкой обороны» на южном фланге Западного фронта. Уже по этой формулировке нетрудно догадаться, чем она закончилась.

С 5 по 12 июля под личным руководством командующего Западным фронтом развернулись ожесточенные боевые действия на участке между Жиздрой и Волховом. В боях проходили обкатку новые образцы вооружения и тактические приемы.

В частности, Ставка ВГК поручила командующему гвардейскими минометными частями генералу В.В. Аборенкову испытать в фронтовых условиях новую реактив-ныу систему М-30, из-за характерной формы 300-мм снаряда получившую у солдат прозвище «Лука Мудищев». Генерал выехал в район города Белев, где в это время 61-я армия, которой теперь командовал генерал П.А. Белов, готовилась к наступлению. Туда же срочно направлялись восемь только что сформированных дивизионов М-30, сведенных для удобства управления в полки. Командарм определил цели — узлы сопротивления противника в деревнях Аннино и Верхние Дольцы. Огневые позиции были выбраны с таким расчетом, чтобы стрельбу можно было вести на дальности, близкой к предельной — 2400–2600 м. В этом случае рассеивание снарядов ожидалось меньшим. Но пусковые станки пришлось установить на опасном расстоянии от переднего края противника — они попадали в зону его ружейно-пулеметного огня. На автомашинах снаряды подвозить было нельзя. Пришлось ночью доставлять их на руках личного состава дивизионов.

Днем 5 июля на противника в Аннино и Верхних Дольцах обрушились два полковых залпа. Оба узла сопротивления были стерты с лица земли, после чего пехота заняла деревни без каких-либо потерь.

Боевые испытания показали, что дивизион М-30 залпом из 384 снарядов на дальность 2600 м создавал плотность огня на площади в 18 гектаров, равную 14 снарядам на километр. Этого было недостаточно для надежного подавления опорных пунктов. На такую плотность требовалось выпустить не менее 20 снарядов, то есть нужно было подключить еще одну батарею.

Тогда же выяснилось, что для 96 станков дивизиона М-30 трудно выбрать и оборудовать огневую позицию — она оказывалась вытянутой по фронту на десятки метров.

С учетом результатов испытаний штаб формирования ГМЧ в июле перешел к созданию отдельных дивизионов М-30 двухбатарейного состава по 24 станка в батарее. Залп дивизиона составлял теперь 288 реактивных снарядов. Необходимую плотность огня было решено достигать, привлекая к стрельбе по одной площади два-три дивизиона.

Была сделала попытка существенно повысить эффективность работы авиации.

Поддержку наземных войск на этот раз осуществляли девять авиадивизий 1-й воздушной армии генерал-лейтенанта С.О. Худякова. Командарм одним из первых, взяв на вооружение опыт люфтваффе, попытался использовать авиацию массированно, посылая большие группы самолетов на направление главного удара. Советские бомбардировщики и штурмовики, прикрываемые истребителями, буквально висели над полем боя. Перевес в первые дни наступления был явно на стороне советской авиации. Однако одного только количественного превосходства было недостаточно. Ушедшие на задание эскадрильи, покинув аэродром, уже никем не управлялись, истребители с земли не наводились, штурмовики не взаимодействовали с наземными войсками, так как на советских самолетах не имелось радиостанций.

Тем не менее первый опыт был оценен положительно как летными, так и общевойсковыми командирами. Худяков докладывал командующему ВВС Красной Армии генералу A.A. Новикову: «Я убедился, что на узком участке фронта можно сконцентрировать семьсот-восемьсот самолетов и использовать их на главном направлении наступающих войск. Мне впервые за время войны не стыдно было находиться в войсках фронта. Авиация буквально висела над противником и пробивала дорогу пехоте… Помогите, товарищ командующий, нам быстрее оснастить истребители и штурмовики бортовыми радиостанциями. Мне кажется, в этом сейчас вся соль».

Действительно, «вся соль» заключалась в том, что в состав 1-й воздушной армии, кроме бомбардировщиков, входили четыре истребительных и четыре штурмовых авиационных дивизии, а радиостанциями были оборудованы только самолеты, и то не все, 18-го гвардейского истребительного полка. Один радиофицированный полк на всю армию! Причем лишь треть машин в нем имела приемо-передающие радиостанции и половина — только приемники. Но и это считалось большим достижением. «О такой оснащенности в других частях можно было пока только мечтать», — вспоминал бывший заместитель начальника связи армии полковник Е.В. Кояндер. Надо думать, что в других воздушных армиях не было даже этого.

Следствием малочисленности бортовых радиосредств в истребительных и штурмовых частях стало падение уровня профессиональной подготовки офицеров связи. На них смотрели как на людей, не загруженных работой, чего армия не терпит. Поэтому связистов загружали аэродромными дежурствами и прочими делами, мало связанными с их непосредственными обязанностями. Начальники связи полков в своем большинстве имели летное образование, хорошо знали штабное дело. Их все шире привлекали к работе в штабах, выдвигали на должности начальников штабов полка. На их место ставили малоподготовленных людей — все равно радиостанций нет и получения их не предвидится.

Летчики радиоделу учиться не хотели, считая это пустой тратой времени, в чем молчаливо с ними было согласно прямое начальство. В итоге, даже получив радиостанции, пилоты не умели ими пользоваться. Так, перед наступлением командование 1-й воздушной армии оборудовало в двух километрах от переднего края в полосе 16-й армии пункт наведения истребителей, но он своего назначения не оправдал. По докладу заместителя Худякова полковника Л.Г. Кулдина: «Подавляющее большинство его попыток наводить истребители на цели не дали никаких результатов. Порой… даже казалось, что летчики умышленно не вступали в связь с радиостанцией наведения, а то и выполняли маневры, прямо противоположные указанным». Полковник Кулдин пробыл на пункте наведения два дня. Затем, поняв, что никакого толка не добьешься, плюнул и вернулся в штаб армии.

Год боевых действий показал также необходимость изменений в тактике, в первую очередь истребительной авиации. Советские летчики, в соответствии с предвоенными теориями, обучались в основном нанесению ударов по наземным целям и были слабо подготовлены к ведению воздушного боя. Эскадрильи ходили плотными строями, что тоже соответствовало задачам штурмовки, с одной стороны, с другой — было вызвано отсутствием радиосвязи. Для воздушного боя эти «рои» были малопригодны, в кутерьме схватки летчики быстро теряли визуальный контакт друг с другом и действовали самостоятельно, без взаимодействия и взаимного прикрытия.

Основной тактической единицей в истребительной и штурмовой авиации являлось звено из трех самолетов. Не имея между собой связи, летчики в полете держались компактно, крыло к крылу, внимательно наблюдая за действиями командира звена. Он же управлял подчиненными по принципу «делай как я». Такой строй сковывал маневр, не позволял вести непрерывное наблюдение за воздушной обстановкой, ограничивал инициативу.

Немецкие летчики действовали парами — ведущий и ведомый. Наличие на борту радиостанций позволяло им расходиться на значительные расстояния и быстро сближаться при необходимости, обмениваться информацией об обстановке, осуществлять сложные боевые маневры, взаимодействовать друг с другом и другими парами, оказывать помощь — действовать в бою осмысленно и тактически грамотно. Наземные пункты наведения помогали им быстрее найти в воздухе противника, занять более выгодное по отношению к нему положение. Истребители держали связь с бомбардировщиками при совместных с ними действиях, бомбардировщики — с наземными войсками. На всех Ме-109 устанавливалась коротковолновая радиостанция с радиусом действия до 100 км, а на Ме-110 — две станции, одна из них длинноволновая, перекрывающая расстояние около 300 км. Имелись у немцев также станции ультракороткого диапазона, позволявшие выходить на наземную телефонную сеть.

Все это, и техническое оснащение, и четко работающую организацию, и адекватную тактику, в советских ВВС еще только предстояло создать, причем в ходе боевых действий, ценой жизни пилотов, которых готовили к совсем другой войне.

По приказанию генерала Худякова в каждом истребительном полку одну эскадрилью полностью оснастили бортовыми радиосредствами. Вместо звеньев в этих подразделениях основными тактическими подразделениями становились пары. На машинах ведущих установили приемно-передающие станции. Поскольку их еще не хватало, многим ведомым приходилось довольствоваться только приемниками. В таких случаях, чтобы проверить связь, ведущий после взлета запрашивал у ведомого: «Если слышишь, покачай крыльями» или «Если слышишь, сделай горку». Тот отвечал соответствующими эволюциями, в бою строго следовал указаниям своего командира, передаваемым по радио, стараясь ни в коем случае не потерять его из виду. Утратив с ним зрительный контакт даже временно, летчик не мог бы подтвердить, принял ли переданную команду.

Наконец, в конце августа 1942 года вышло постановление ГКО об оборудовании всех выпускаемых истребителей и штурмовиков приемо-передающими радиостанциями и приемниками из расчета 1:5, а в дальнейшем 1:3. Постановление еще предстояло выполнить, пилотов — обучить правильно, обеспечивая скрытность управления, пользоваться связью. Между тем даже книгу позывных штаб ВВС издал лишь в середине войны. Службу радиоперехвата организовали только в 1944 году. Поразительно, что после всех просчетов в организации связи и управления кибернетику в Советском Союзе объявили «буржуазной лженаукой».

К тому же увеличение количества радиостанций еще не решало всех проблем: «Если бы все радиостанции имели кварцованные задающие генераторы и приемники с высокой точностью надстройки, работать в радиосетях было бы просто и надежно. Но таких радиостанций и приемников в то время у нас не было. Радистам наземных станций и летчикам приходилось то и дело подстраиваться, разыскивая в эфире нужных корреспондентов. Найдя одного, они теряли других. Поэтому находившиеся в воздухе летчики нередко не могли установить двухстороннюю связь со своими авиапредставителями или авианаводчиком и даже друг с другом». А в это время «германец», находясь в воздухе, мог вести переговоры «с любым своим командиром, если даже он находился у себя на квартире».

Положение с настройкой раций улучшилось с принятием на вооружение новых радиостанций РСИ-4, работавших на шести фиксированных частотах, и выделением для авиации «своих волн», на которых категорически запрещалось работать всем другим корреспондентам.

Немало времени прошло, прежде чем летчики поняли, выражаясь словами Героя Советского Союза полковника С.П. Данилина, что «радио и пулемет в бою равны», а основной тактической единицей в советской истребительной и штурмовой авиации стала боевая пара.

Аналогичные проблемы испытывали все рода войск. Например, танкисты имели радиостанции только на командирских машинах, а на линейных их не было, что немало затрудняло управление боем.

Германские генералы тоже учились и к этому времени хорошо усвоили особенности русской наступательной тактики: «В наступлении у них, как правило, отсутствовала гибкость в управлении на поле боя и взаимодействие родов войск. Постепенно, однако, русские создали себе определенный шаблон, по которому они вели наступление, внося в него иногда лишь незначительные изменения. Тем самым они облегчали немцам ведение обороны в тех случаях, когда соотношение сил было сносным. Наступление русские начинали обычно сильными ударами, наносившимися на широком фронте с целью прощупывания слабых мест в обороне противника… Используя эту огневую и авиационную поддержку, пехота в сопровождении танков непосредственной поддержки, как правило, густыми цепями, не обращая внимания на значительные потери, переходила в атаку и буквально вгрызалась в оборону противника. Когда в каком-либо месте намечался прорыв, в бой вводились подвижные силы… Возведенный в шаблон, этот способ наступления давал обороняющемуся большие возможности для сохранения и сбережения своих сил».

Действительно, шесть немецких дивизий успешно отбили все атаки двадцати советских.

После недели боев советские войска вынуждены были вернуться на исходные рубежи. Итоги операции, как всегда, вдохновляют: «Наступление армий Западного фронта из-за отсутствия превосходства над противником и прочности его обороны особых территориальных успехов не принесло, но сковало довольно сильные силы гитлеровцев… Хотя вражескую оборону прорвать не удалось, противник был вынужден перебросить на это направление из оперативного резерва три дивизии».

Ну и что? Оперативные резервы для того и существуют, чтобы, выдвигая их из глубины на угрожаемые участки, парировать удары противника. Их наличие у Клюге характеризует его как грамотного военачальника.

А вот у наших полководцев в 1942 году никаких оперативных резервов не наблюдалось и создавать их они не умели. Все свои войска они выстраивали в передовую линию, что позволяло немцам после прорыва фронта на узких участках безнаказанно идти на глубокое окружение советских войск, а окружив, беспрепятственно уничтожать их. Тимошенки, коневы, еременки в это время клянчили новые дивизии и армии из резерва Ставки.

Вполне закономерно, что и эта неудавшаяся фронтовая операция попала в разряд «боев местного значения». Однако в связи с этим «незнаменитым» сражением генерал Галицкий поведал совершенно потрясающую историю, проливающую свет на секреты нашей обороны.

Разработанная до войны советская военная доктрина была агрессивной, пардон, наступательной. Вопросы стратегической обороны ею не рассматривались вовсе. Считалось, что Красная Армия может вести эпизодически оборонительные действия на отдельных направлениях, но только в рамках общего стратегического наступления. 22 июня 1941 года началась совсем не та война, которую планировали красные маршалы. Поскольку к оборонительной войне не готовились, в войсках не оказалось мин, лопат, противотанковых гранат, колючей проволоки и многого другого — всего того, что маршал Кулик называл «оружием трусов».

Не было у Красной Армии и инструкции по созданию полевых оборонительных рубежей. Точнее, инструкция была. Ее разработали еще в декабре 1940 года специалисты трех академий — Военно-инженерной, Военной академии имени Фрунзе и Артиллерийской. Тогда же инструкцию рассмотрели, одобрили и даже распечатали в типографии. А вот утвердить как-то не успели, да, видимо, и надобности особой в ней не было. Никому не нужная, она пролежала в недрах Главного военного инженерного управления почти полгода, хотя «содержала ценнейшую информацию о том, как тактически грамотно возводить оборонительные рубежи».

В первый день войны начальнику ГВИУ пришло в голову, что такой документ в действующей армии все-таки должен быть, и его заместитель провел процедуру «утверждения» в течение пяти минут: он поставил на инструкции собственноручную подпись и приказал разослать ее в войска. Но и там долгое время она оставалась невостребованной, опять же лопат и ломов не хватало, несмотря на великие стройки социализма. А самое главное, до осени 1942 года Красная Армия, неся немыслимые потери, непрерывно наступала и контратаковала, не утруждая себя строительством оборонительных рубежей (вообще в тылу сотни тысяч гражданских людей, в основном женщин, копали противотанковые рвы и что-то строили, но советские войска в большинстве случаев эти позиции не занимали; гораздо чаще ими потом пользовались немцы).

Честно говоря, и принятая на вооружение инструкция написана была в соответствии с «самой передовой» военной теорией, которая начисто отвергала «окопную войну». Засиживаться в окопах не собирались, поэтому траншей не рыли, а изобрели индивидуальную стрелковую ячейку — земляную ямку на одного бойца. Просто и экономично, никаких ходов сообщений, запасных позиций и прочей мороки. Умники-математики доказали, что вероятность прямого попадания снаряда в такую ячейку мала, значит, меньше будут потери от огня противника. Притом, напомню, окапываться собирались «эпизодически» на отдельных направлениях в рамках всеобщего наступления с целью освобождения зарубежных пролетариев от гнета их зарубежных эксплуататоров.

На деле оказалось, что мало уметь ходить в атаку за огневым валом, необходимо еще уметь отбивать атаки противника, создавать оборону и закрепляться на достигнутых рубежах. Выяснилось, что солдат в ячейке не ощущает локтевой связи с соседями и неустойчив в обороне. Подвоз на передовую боеприпасов и продовольствия, эвакуацию раненых, маневр огневыми средствами и подразделениями — все приходилось делать на открытой местности, на глазах противника, открывающего огонь по любой движущейся цели. Но если «до ветру» можно выползти ночью, то как командиру роты в ходе боя, например, перебросить отделение автоматчиков или пулеметный расчет на угрожаемое направление? В итоге войска несли бессмысленные, ничем не оправданные потери. О бытовых условиях в «ямках» я и речи не веду.

Так вот, на второй день вышеупомянутого наступления начальник инженерных войск Западного фронта вместе с начинжем 16-й армии решили осмотреть отбитый у немцев передний край обороны. Их пытливым взорам предстали сплошные траншеи с оборудованными пулеметными и стрелковыми площадками, ходы сообщения, ведущие в землянки для отдыха солдат, по-фронтовому минимальные, но «удобства». И вот главный инженер армии «вслух заразмышлял»: «Непонятно, почему немцы так привержены к траншеям?»

И главному инженеру фронта пришлось объяснять своему младшему коллеге, что траншеи «обеспечивают скрытное передвижение, надежную маскировку боевого порядка, маневр подразделений и огневых средств по фронту и в тыл, постоянную защиту обороняющихся от огня противника, широкую возможность подготовки запасных площадок для стрельбы из всех видов оружия. В то же время траншея заставляет врага рассредоточивать огонь по всей длине траншеи, в результате чего резко снижается плотность и эффективность огня», а также позволяет личному составу подразделений отдыхать в нормальных условиях, оставив на позициях дежурных наблюдателей и пулеметчиков. В общем, немцы, даже делая ставку на блицкриг, не стали отвергать накопленный опыт предыдущей войны и изобретать «передовую науку» на базе нацистского метода.

На все эти резоны начальник инженерных войск армии(!) ответил фразой, достойной войти в сокровищницу советской военной мысли:

— Траншея, возможно, и хорошая штука. Но попробуй отрыть ее! Сколько труда надо вложить!

Вот она, загадочная русская душа! Братские могилы копать, конечно, проще. Вот ключ к разрешению загадки: отчего советская дивизия не могла прорвать оборону германского батальона, а армия — дивизии. И наоборот: почему с такой легкостью немцы преодолевали советские позиции на любом выбранном ими участке.

Светлейший князь Меньшиков перед штурмом Нарвы успокаивал сомневающегося Петра: «Не волнуйся, государь. Людишков хватит». Сталинские полководцы мыслили аналогично. Красная Армия в 1942 году ежесуточно теряла около 20 тысяч убитыми и ранеными — две дивизии. Каждый день. И в 1943-м, и в 1944 году, и до самой Победы. И освобождение Европы обошлось нам ничуть не дешевле, чем оборона Сталинграда и Кавказа.

Все эти «запугивания» и «прощупывания» не помешали фон Клюге и Моделю провести наступательную операцию «Зейдлиц» с целью улучшить оперативное положение своих войск. Она была начата 2 июля 9-й немецкой армией против 39-й армии Калининского фронта, занимавшей выступ в районе города Белый. Немцы нанесли удар по самой узкой части коридора, связывавшего эту армию с основными силами фронта. В итоге им удалось прорвать оборону армии Масленникова, перерезать все коммуникации и окружить ее соединения и 11-й кавалерийский корпус. Попытки Конева прорвать кольцо извне успеха не имели.

В разгроме советской армии выдающуюся роль сыграли немецкие пикировщики Ю-87. «За всю войну я не видел ничего более ужасного, — свидетельствует бывший офицер связи Б.П. Поляков. — Крупные воронки уже до краев заполнились водой. Дорогу устилали разбитые повозки, автомашины, убитые лошади, трупы людей… Нам стоило больших усилий пробираться через непрерывные завалы из поваленных деревьев и груды техники».

К 20 июля немцы ликвидировали «котел» и приступили к прочесыванию местности. Лишь отдельным советским подразделениям удалось выйти из окружения на участках южнее и севернее Белого в полосы 30-й и 22-й армий. Важный плацдарм советских войск юго-западнее Ржева был потерян. Командарм-39 спасся, а вот его заместитель генерал И.А. Богданов погиб. Войска Калининского фронта были вынуждены отступить от Велижа и Демидова на север.

ПОД РЖЕВОМ И СЫЧЕВКОЙ

С 16 июля Жуков начал планирование наступательной операции на ржевско-сычевском направлении, «организуя эту операцию как крупное наступление в рамках стратегической обороны Советской Армии» (?)

Послевоенная историография утверждает: «Главная цель операции состояла в том, чтобы сковать силы противника на западном направлении, лишить его возможности перебрасывать соединения из группы армий «Центр» на юг, где германские войска наносили главный удар в летней кампании, и вынудить перегруппировать на центральный участок фронта часть своих стратегических резервов». Версия эта придумана задним числом, как и фиктивная цель. Именно в это время Гитлер снимал дивизии с южного крыла Восточного фронта и перебрасывал их на Запад, под Ленинград и… в группу армий «Центр» (в частности, в распоряжение фельдмаршала Клюге передавались 9-я и 11-я танковые дивизии и мотодивизия «Великая Германия»).

Просто наличие вражеского плацдарма в 120 км от Москвы нервировало Верховного Главнокомандующего.

Замысел операции заключался в том, чтобы ударами войск левого крыла Калининского фронта на ржевском и правого крыла Западного фронта на сычевском направлениях разгромить основные силы 9-й немецкой армии, ликвидировать ржевский выступ, овладеть городами Ржев, Зубцов, Сычевка, а при удаче — Вязьмой, и прочно закрепиться на реках Волга, Гжать и Вазуза. Основная роль отводилась Западному фронту под командованием Жукова. Калининский фронт генерала И.С. Конева должен был силами 30-й и 29-й армий нанести главный удар с севера на Ржев и вспомогательный вдоль левого берега Волги на Зубцов. Западному фронту силами 31-й и 20-й армий предстояло прорвать вражескую оборону на реке Держа и, разгромив зубцовско-кармановскую группировку противника, достичь рек Вазуза и Гжать. После этого 31-я армия должна была наступать на Зубцов, содействуя войскам Калининского фронта в освобождении Ржева. А 20-я армия развивала удар в направлении Сычевки. Южнее предстояло наносить удары на Сычевку и Вязьму 5-й и 33-й армиям.

На подготовку отводилось две недели:

«В ходе подготовки операции был проведен комплекс мероприятий, направленных на воспитание у личного состава наступательного порыва, разъяснялись значение операции, боевые задачи войск, изучался опыт ведения наступательных боев с прорывом подготовленной обороны».

Но не политработой единой…

Для выполнения поставленной задачи фронты получили значительное количество артиллерии, бронетанковых и механизированных войск.

Так, 30-я армия Калининского фронта, которой командовал генерал-майор Д.Д. Лелюшенко, наносившая удар на Ржев с севера, получила в усиление девять танковых бригад, из которых шесть использовались для непосредственной поддержки пехоты, а три бригады — 35, 238 и 240-я — составляли подвижную группу армии. Всего в армии было свыше 400 танков.

В полосе наступления двух правофланговых армий Западного фронта сосредоточивались 6-й и 8-й танковые корпуса, 11 отдельных танковых бригад и самокатная мотоциклетная бригада, в которых насчитывалось около 1000 танков, 2-й гвардейский кавалерийский корпус.

31-й армии генерала B.C. Поленова, имевшей в своем составе семь стрелковых дивизий (118, 164, 336, 247, 88, 239, 20-я гвардейская), было придано шесть танковых бригад — 34, 71 и 212-я для совместных действий с пехотой, а 92, 101 и 145-я входили в армейскую подвижную группу под командованием генерал-майора Бычковского. Им была поставлена задача в первый день операции овладеть Зубцовом, а передовыми отрядами выйти южнее этого города на Вазузу.

20-я армия генерал-лейтенанта М.А. Рейтера — шесть стрелковых дивизий (251, 331, 354, 82, 312, 415-я), 40-я стрелковая бригада — усиливалась пятью танковыми бригадами, из которых 17-я и 20-я были переданы стрелковым дивизиям первого эшелона, а 11-я, 188-я, 213-я танковые и 1-я самокатная бригады составляли армейскую подвижную группу, которой командовал полковник П.М. Арман. Она должна была разгромить противостоящего противника и к исходу первого дня операции главными силами выйти на рубеж Подберезки, Овсяники. Одновременно группа Армана имела задачу передовыми отрядами захватить переправы на Гжати и частью сил овладеть районным центром Карманово.

Помимо танковых бригад, генералу Рейтеру дополнительно придавался 8-й гвардейский стрелковый корпус — 26-я гвардейская стрелковая дивизия, 153, 148, 129, 150-я стрелковые бригады, целый ряд артиллерийских и минометных частей. К началу наступления армия имела 255 танков, 1517 орудий и минометов калибра 76 мм и выше и 1105 — калибра 25–50 мм.

Армейские подвижные группы планировалось ввести в бой в первый день операции с задачей завершить прорыв тактической зоны обороны противника и захватить передовыми отрядами плацдарм на реках Гжать и Вазуза. Развитие успеха в оперативной глубине возлагалось на фронтовую подвижную группу в составе двух танковых и 2-го гвардейского кавалерийского корпуса под общим командованием генерал-майора И.В. Галанина. Группе предстояло войти в прорыв на второй день операции между армиями Поленова и Рейтера и наступать в общем направлении на Сычевку.

Таким образом, Жуков и Конев для проведения «частной» операции собирались ввести в сражение около 1400 танков, больше, чем их имел вермахт на фронте решающего германского наступления.

Впервые в больших масштабах планировалось реализовать идеи «артиллерийского наступления», изложенные в директиве Ставки от 10 января. Свод правил, составленный для фронтовых начальников, как мы помним, был несложен: максимально использовать огневую мощь артиллерии, увеличить ее подвижность, усилить ее взаимодействие с пехотой во всех стадиях наступательного боя. Все это было давно прописано в инструкциях и наставлениях. Просто наставления не для генералов писаны, а указания «товарища Васильева», хочешь не хочешь, приходилось изучать и принимать к исполнению.

В результате на 10-километровом участке прорыва 30-й армии было сосредоточено 1323 орудия и миномета и 80 реактивных установок (140 стволов на километр, это почти в то же самое время, когда Манштейн гордился своей самой мощной за всю войну артиллерийской группировкой); на 8-километровом участке 29-й армии — 936 орудий и минометов; в 20-й армии на 8 километров пришлось 978 стволов и 16 дивизионов реактивной артиллерии. Кроме того, к проведению артподготовки привлекались танки второго эшелона.

Каждая стрелковая дивизия в ударных группах армий должна была прорывать оборону противника в среднем на фронте 2–2,3 км.

Поскольку советским войскам предстояло форсировать водные преграды, наступающие армии были усилены инженерными частями и понтонно-переправочными средствами.

Общая численность войск в четырех армиях составляла 345 тысяч человек.

Для обеспечения скрытности подготовки операции проводился ряд маскировочных и дезинформационных мероприятий, до которых Жуков был большой охотник со времен Халхин–Гола. Этими мероприятиями предусматривалось скрыть подготовку к нанесению удара на избранном направлении и имитировать подготовку наступления в полосе 43-й, 49-й и 50-й армий. К непосредственной подготовке операции привлекался ограниченный круг лиц, никаких письменных документов не выпускалось, задачи и приказания командиры отдавали своим подчиненным устно. Прибывающие войска прятались в лесах в 25–40 км от намеченного участка прорыва, их штабам и тыловым учреждениям строго запрещалось размещаться в населенных пунктах.

С целью ввести немцев в заблуждение на левом крыле Западного фронта изображалось создание мощной группировки войск. Для показа сосредоточения войск на ложном направлении были привлечены 4 маскировочные и 3 стрелковые роты, 122 автомобиля и 9 танков, зенитно-пулеметная установка, 11 радиостанций. Саперы изготовили 833 макета танков, автомобилей, орудий, автоцистерн, походных кухонь.

Группы маскировщиков демонстрировали выдвижение танковых и мотострелковых колонн в районы ложного сосредоточения и нахождение там войск. В течение ночи они расставляли на указанных им маршрутах макеты танков и автомобилей. Такая импровизированная колонна «двигалась» до тех пор, пока ее не обнаруживал вражеский самолет. После этого материальную часть свертывали и перебрасывали на новые маршруты и участки. Чтобы привлечь внимание воздушной разведки противника к ложным районам, демонстрировалась их жизнедеятельность: с помощью приданных танков и автомобилей буксировали макеты боевых машин, оставляя на грунте следы гусениц и колес, разводили ночью костры. При налетах авиации, сопровождавшихся бомбежкой, дежурные команды бутылками с горючей смесью имитировали взрывы и пожары в местах расположения макетов военной техники, открывали ружейно-пулеметный огонь по снижающимся самолетам. Радиостанции демонстрировали активную работу «прибывающих» штабов.

Проведенные мероприятия дали положительные результаты. Противник неоднократно бомбил и обстреливал ложные районы, немецкая разведка была отвлечена на раскрытие ложной группировки. Но что особенно важно, немцы усилили оборонительные работы на этом направлении и, по советским данным, перебросили сюда две пехотные дивизии.

Интенсивно демонстрировались наступательные приготовления и на левом фланге 20-й армии: здесь в открытую проводились командирские рекогносцировки, предпринимались усиленные разведывательные поиски, обозначалась артиллерийская пристрелка, сооружались макеты, инсценировалось сосредоточение войск в глубине боевых порядков. Между тем главный удар планировалось нанести на стыке с армией Поленова из района Погорелое Городище.

Одним словом, вражеская разведка была отвлечена на раскрытие ложной группировки, а советское наступление оказалось для Клюге внезапным. В результате перегруппировки и сосредоточения сил в полосах наступления ударных группировок было достигнуто более чем семикратное превосходство над противником в танках, шестикратное в артиллерии и четырехкратное в людях. Сосредоточение войск затрудняли начавшиеся ливневые дожди.

Немцы в полосе предстоящего наступления имели шесть пехотных (пять из них сокращенного, шестибатальонного штата) и две моторизованные (14-я и 36-я) дивизии. Главная полоса их обороны имела глубину 5–8 км и представляла собой систему опорных пунктов с хорошо продуманной системой различного вида огня, соединенных окопами полного профиля, прикрытых минными полями и проволочными заграждениями. В каждом опорном пункте имелось несколько позиций для противотанковых орудий и минометов. Оперативные резервы находились западнее реки Вазуза: 6-я пехотная дивизия — в районе Сычевки, 1-я танковая — в Ржеве, 5-я танковая — в Вязьме, 2-я танковая в Смоленске, 253-я пехотная дивизия вела борьбу с партизанами в районе Дорогобужа. Не могу удержаться, чтобы не привести советскую оценку морального состояния германских войск в июле 1942 года: «Геббельсовская пропаганда, хвастливые сообщения о победах на юге еще продолжали оболванивать многих немецких солдат, особенно молодежь».

Первыми 30 июля в 7.30 при поддержке «артиллерийской музыки» двадцати артполков РГК и восемнадцати дивизионов гвардейских минометов перешли в наступление войска Калининского фронта. Мощь огневого удара была столь велика, что пехотинцы 30-й армии прошли первую полосу обороны, почти не встречая сопротивления. Войска Лелюшенко прорвали первую полосу вражеской обороны, но перед второй полосой, встретив упорное сопротивление и организованный огонь, были вынуждены остановиться. Артиллерия и даже танки отстали, завязнув в непролазной грязи. Генерал Хлебников вспоминал:

«Кто наступал тогда, в низинах и болотах под Ржевом, вряд ли забудет эти дни. Вода льет потоками сверху, вода пробивается снизу, моментально заполняя свежевырытые окопы. Во влажных испарениях, в тумане, идет пехота. Ноги вязнут в черном жидком месиве так прочно, что кирзовые сапоги прихватывает, как клещами. Артиллеристы впрягают десяток лошадей, чтобы вытащить легкую 76-мм пушку, но и это не помогает. Лошади садятся в грязь едва ли не по брюхо, их приходится вытаскивать веревками. Грязь была нашим главным врагом, она заставила нас терять массу времени на преодоление каждого километра».

Когда о подобной ситуации при проведении операции «Тайфун» писали «недобитые гитлеровские генералы», наши историки их враз разоблачали: дело, дескать, не в погоде, а в талантах наших пролетарских военачальников и массовом героизме наших красноармейцев. Но вот теперь и им мешает «генерал Грязь». Хотя, если подумать, пускать 400 танков и артиллерию через болота — и без дождя придется несладко.

Наступление застопорилось, армия Лелюшенко втянулась в затяжные бои за укрепленный район Полунине Действия советских войск приняли характер методического прогрызания глубокоэшелонированной обороны. Стрелковые дивизии продвигались медленно — 1–2 км в сутки, дорогой ценой отвоевывая каждый метр земли. Попытка командования армии повысить темп наступления вводом в бой подвижной группы успеха не имела. Танковые бригады не могли оторваться от пехоты и действовали вместе с ней как танки непосредственной поддержки. Пять дивизий и 400 танков Лелюшенко топтались в грязи перед позициями 256-й пехотной дивизии противника. 29-я армия генерал-майора В.И. Швецова вообще не смогла продвинуться ни на шаг. Ожесточенные бои севернее Ржева продолжались последующие три недели без всякого видимого результата.

Командование группы армий «Центр» немедленно начало переброску резервов в угрожаемый район. 31 июля в район Сычевки, где располагался штаб генерала Моделя, прибыла 6-я пехотная дивизия. В первых числах августа из Вязьмы на Ржев начала выдвигаться 5-я танковая дивизия, туда же подтягивалась 1-я танковая. Их сосредоточение должно было закончиться 5–7 августа.

Жуков планировал нанести свой удар 2 августа. Но это оказалось невозможным из-за ливней. Уровень воды в реке Держа, по которой проходила линия фронта на участке прорыва, резко повысился. Бурный поток сорвал два из четырех мостов. Глубина бродов, составлявшая обычно 0,2–0,7 метра, увеличилась до 2–2,5 метра, сделав их непроходимыми. В негодность пришли и грунтовые дороги. К тому же результаты боевых действий Калининского фронта оказались весьма скромными, особенно на стыке с 31-й армией. Учитывая все это, командование Западного фронта по согласованию со Ставкой перенесло начало наступления на 4 августа.

Спустя пять дней после Конева, в 6.15 при мощной поддержке артиллерии и авиации нанес свой удар Жуков. Огонь всех орудий и минометов двух армий внезапно обрушился на передний край противника в районе Погорелого Городища. Немцев удалось захватить врасплох. В ходе полуторачасовой обработки переднего края оборона 161-й пехотной и 36-й моторизованной дивизий, по выражению генерала армии Гетмана, была «буквально сметена». Заключительным аккордом прозвучал одновременный залп 18 дивизионов «катюш» — около 3600 реактивных снарядов калибра 132-мм и 82-мм, выпущенных в течение 10 секунд.

После такой огневой подготовки, которая длилась полтора часа, ударные группировки 31-й и 20-й армий без особых трудностей прорвали первую и вторую позиции обороны 161-й пехотной и 36-й моторизованной дивизий на фронте до 15 км. До наступления темноты войска первого эшелона продвинулись на глубину 6–8 км, разбив 161-ю дивизию генерала Рекке. Среди многочисленных трофеев в Погорелом Городище и Губинке оказались 400 мотоциклов, присланных на укомплектование 36-й мотодивизии, и офицерский публичный дом с обслуживавшей его «бригадой ариек». Немцы, бросив тяжелое вооружение, начали поспешный отход, прикрываясь огнем небольших арьергардных групп, минируя дороги и населенные пункты.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.