ОТ ОСКОЛА К ДОНУ

ОТ ОСКОЛА К ДОНУ

Меня можно ругать за начальный период войны. Но 1942 год — это же не начальный период войны. Начиная от Барвенкова, Харькова, до самой Волги докатился. И никто ничего не пишет. А они вместе с Тимошенко драпали. Привели одну группу немцев на Волгу, а другую группу на Кавказ. А им были подчинены Юго–Западный, Южный фронт. Это была достаточная сила.

Маршал Г.К. Жуков

К середине июня 1942 года германское командование создало предпосылки для большого наступления на южном крыле Восточного фронта. Армейская группа под командованием генерал-оберста Максимилиана фон Вейхса в составе 2-й полевой и 4-й танковой немецких армий, а также 2-й венгерской армии во взаимодействии с 6-й армией Паулюса были нацелены на осуществление операции «Блау». Ее замысел сводился к нанесению двух ударов по сходящимся направлениям на Воронеж: одного из района Курска и другого из района Волчанска на Острогожск. В результате предполагалось окружить и разгромить советские войска западнее города Старый Оскол, выйти к Дону на участке от Воронежа до Новой Калитвы, после чего 4-я танковая и 6-я армии должны были повернуть на юг, в сторону Кантемировки — в тыл главным силам Юго–Западного фронта маршала Тимошенко.

В то же время второй ударной группе — 1-я танковая и 17-я полевая армии — из района Славянска предстояло прорвать советский фронт и ударом на Старобельск, Миллерово завершить окружение войск Юго–Западного и Южного фронтов.

В конечном итоге германское командование рассчитывало окружить основные силы двух советских фронтов, овладеть правым берегом Дона у излучины, прорваться к Волге, перехватить эту важную водную артерию в среднем течении и развить наступление на Кавказ.

Для осуществления намеченных целей Германия и ее союзники сосредоточили на южном крыле Восточного фронта 96 дивизий, в том числе 10 танковых и 8 моторизованных. В их составе имелось 900 тысяч человек, 1260 танков и штурмовых орудий, более 17 000 орудий и минометов, 1640 боевых самолетов. Из них 15 дивизий находились к Крыму в составе 11-й армии Манштейна. Резервы группы армий «Юг» составляли две немецкие пехотные дивизии и шесть дивизий союзников, но последние на фронт еще не прибыли. Воздушное прикрытие осуществляли 1200 самолетов 4-го воздушного флота под командованием Вольфрама фон Рихтгофена.

Основные силы армейской группы Вейхса, сосредоточенной в районе Щигров, включали 12 пехотных, 4 танковых и 3 моторизованные дивизии. Ударная группировка Паулюса в районе Волчанска состояла из девяти пехотных, двух танковых и одной мотодивизии. Всего на воронежском направлении немцы имели 31 дивизию, около 900 танков. Эти цифры совпадают почти во всех источниках, но ведут свое происхождение из одного — официальной «Истории Второй мировой войны». Некоторое недоверие вызывает свойственная ей постоянная путаница в арифметике. Согласно этой же «истории» (с. 132), как раз в июне 1942 года 450 танков группы армий «Юг» штурмуют Севастополь. Тогда путем простого вычитания на все остальные «мероприятия» остается 810 машин. Если все они находились на воронежском направлении, то что осталось на долю танковой армии Клейста, готовившейся ударить на Ворошиловград?

Что касается советских сил, то здесь дело обстоит так же запутанно. Раз наших бьют, значит, враг должен обладать подавляющим преимуществом. Поэтому «История Великой Отечественной войны» сообщает, что на южном крыле в составе Брянского, Юго–Западного и Южного фронтов к июлю 1942 года насчитывалось 655 тысяч человек, 740 танков, 14200 орудий и минометов, 1000 боевых самолетов. Далее для непонятливых имеется пояснение: «Следовательно, общее соотношение сил было не в пользу наших войск. Они по количеству людей и боевой техники уступали противнику в среднем в полтора раза». Генерал армии С.М. Штеменко, шагая в ногу с партией, подтверждает эти данные. Однако маршал А.М. Василевский дает совсем другие цифры — 1715 тысяч человек, 2300 танков, 16500 орудий и минометов, но всего 758 боевых самолетов.

Маршал более правдив. Только Юго–Западный фронт имел в своем составе пять танковых корпусов, три из которых еще не участвовали в боях, и 13 отдельных танковых бригад. Что касается Брянского фронта, то он активно укреплялся Ставкой с середины весны. В нем, кроме пяти общевойсковых армий — 3-й, 13-й, 48-й, 40-й и «кочующей» 61-й (всего 29 стрелковых, 6 кавалерийских дивизий, 11 стрелковых бригад), — имелось два танковых корпуса и девять отдельных танковых бригад. Кроме того, в полосе фронта находился резерв Ставки: 5-я танковая армия (только в ней — 480 танков) и 17-й танковый корпус. Всё вместе это составляло свыше 1500 боевых машин только на Брянском фронте. Эти немалые силы готовились советским Генштабом для так и не состоявшегося наступления с целью разгрома немецкой группировки в районе Орла и Курска.

Командовал Брянским фронтом генерал Ф.И. Голиков — разведчик, дипломат, военачальник, политработник, стукач — кладезь талантов при минимуме образования: военно-агитаторские курсы и курсы усовершенствования высшего начсостава.

В общей сложности в составе войск Брянского, Юго–Западного и Южного фронтов насчитывалась 81 стрелковая и 12 кавалерийских дивизий, 38 мотострелковых и стрелковых бригад, 9 укрепленных районов, 62 танковые бригады.

Что касается авиации, то поддержку с воздуха трех наших фронтов обеспечивали три воздушные армии — 2-я, 4-я и 8-я. Только в последней в середине июня насчитывалось 9 авиадивизий и 7 отдельных авиаполков, имевших 836 самолетов: 596 боевых, 124 транспортных, 116 вспомогательной авиации (так ведь и у немцев в общем количестве самолетного парка транспортные, разведывательные и связные машины составляли более 30%).

Эффективность использования советской авиации снижалась из-за недостаточной сколоченности недавно созданных объединений, отсутствия радиосвязи, плохого взаимодействия, слабой подготовки летчиков и приверженности довоенным тактическим взглядам. Вследствие этого в воздушных боях истребители действовали скученно, без маскировки, не эшелонируясь по высоте, бой на вертикалях вести не умели. Обнаружив самолеты противника, все одновременно «роем» устремлялись в атаку, не разделяясь на ударные и резервные группы. При этом ни штурмовики, ни бомбардировщики, ни истребители не умели поддерживать свои наземные войска непосредственно на поле сражения. Для этого не было создано ни организационных, ни материально-технических предпосылок.

Как и в других родах войск, слабым местом была организация связи и управления: «Связь с аэродромами, наземными войсками и их командными пунктами осуществлялась в основном только путем выкладывания на земле специальных хорошо заметных сигнальных полотнищ, зажиганием в определенном порядке костров, нанесением опознавательных знаков на подвижных объектах. Летчики эволюциями самолетов или пуском ракет разного цвета подтверждали прием поданных им сигналов и действовали в соответствии с ними».

Непосредственное участие в сражении с советской стороны приняли 74 стрелковых дивизии, 6 танковых корпусов, 37 танковых бригад, 6 укрепрайонов и Донской отряд Азовской военной флотилии общей численностью 1310 тысяч человек. Это цифры на начало так называемой Воронежско–Ворошиловградской оборонительной операции, не учитывающие введенные позднее резервы Ставки.

Таким образом, ни по одному из показателей наступающая сторона не имела сколь-либо значительного количественного превосходства над обороняющейся, а по танкам уступала вдвое.

За девять дней до германского наступления в расположении советских войск, потеряв в темноте ориентировку, приземлился штабной самолет. В нем находился офицер оперативного отдела 23-й танковой дивизии майор Рейхель, а при нем — ценнейшие документы по операции «Блау». Гитлер, узнав о происшедшем, пришел в бешенство. Он потребовал, чтобы командира дивизии генерала фон Бойнебурга, командира 40-го танкового корпуса генерала Штумме и его начальника штаба судил военный трибунал и настаивал на расстреле. Однако Сталин этим сведениям не поверил, посчитав их дезинформацией, а командование вермахта не стало изменять план наступления: перегруппировка войск отсрочила бы удар еще на несколько недель.

Официальная советская пропаганда, подводя итоги первого года войны, 22 июня через рупоры Совинформ-бюро объявила: «К весенне-летней кампании немецкое командование подновило, конечно, свою армию, влило в армию некоторое количество людских и материальных резервов. Но для этого гитлеровским заправилам пришлось взять под метелку все остатки людей, способных держать в руках оружие, в том числе ограниченно годных, имеющих крупные физические недостатки. В течение зимы гитлеровское командование неоднократно обещало немецкому населению весной начать «решающее» наступление против Красной Армии. Весна прошла, но никакого решающего наступления немецкой армии не состоялось… Немецкая армия 1942 года — это не та армия, которая была в начале войны. Отборные немецкие войска в своей основной массе перебиты. Кадровый офицерский состав частью истреблен Красной Армией, частью разложился в результате грабежей и насилий над гражданским населением оккупированных районов. Младший командный состав, как правило, перебит и теперь производится в массовом порядке из необученных солдат. Ныне немецкая армия не в состоянии совершать наступательных операций в масштабах, подобно прошлогодним».

В качестве подтверждения этих теоретических посылок приводились фантастические цифры германских потерь: 10 миллионов человек, из них не менее 3,5 млн убитыми (на самом деле немцы столько не потеряли за всю Вторую мировую войну на всех фронтах, вместе взятых; на 20 июня 1942 года потери на Восточном фронте составили 1,3 млн человек, из них примерно 332 тысячи убитыми и пропавшими без вести), 24 000 танков (германская промышленность еще не произвела и половину этой цифры), 20 000 самолетов. Советские потери исчислялись в 4,5 миллиона бойцов и командиров (разве только пленными), 15 000 танков (на самом деле вдвое больше), 9000 самолетов (фактически же по 22 тысячи ежегодно).

ВОРОНЕЖСКО-ВОРОШИЛОВГРАДСКАЯ ОПЕРАЦИЯ

Рано утром 28 июня началось германское летнее наступление. В этот день армейская группа фон Вейхса нанесла удар в стык 13-й и 40-й армий Брянского фронта. Главный удар наносила 4-я танковая армия генерал-полковника Германа Гота южнее железной дороги Курск–Воронеж с задачей выйти к Дону. Тараном служил 48-й танковый корпус генерала Кемпфа в составе 24-й танковой, 16-й моторизованной дивизии и дивизии «Великая Германия». Южнее войска 2-й венгерской армии под командованием генерал-полковника Яны рвались к Старому Осколу. Севернее наступал 55-й армейский корпус.

Бросив на 45-км участке фронта против трех советских стрелковых дивизий три танковых (24, 9-я и 11-я), три пехотных и одну мотодивизию, «ограниченно годные» немцы легко прорвали их оборону и, вклинившись на 10–15 км, вышли к реке Тим, южнее города Ливны, захватив целехонький мост. На следующий день они, несмотря на свои «крупные физические недостатки», углубили прорыв до 35–40 км. При том что, по утверждению генерала М.И. Казакова:

«Из захваченной нами директивы командира 40-го танкового корпуса немцев мы узнали, что противник намеревается начать наступление… Штаб фронта, армейские штабы и войска готовились к этому. Тщательно отрабатывали взаимодействие, особенно на стыке 13-й и 40-й армий.

Командарм-40 М.А. Парсегов — человек увлекающийся, у него порой не хватало терпения на детальный анализ обстановки. Мне и сейчас помнится один его разговор с командующим фронтом.

«— Как оцениваете свою оборону? — спросил Ф.И. Голиков.

— Мышь не проскочит, — уверенно ответил командарм».

«Отработав взаимодействие», штаб Брянского фронта спокойно продолжил подготовку… к наступлению. Поэтому и оборона советских войск снова была «активной»: даже первый оборонительный рубеж был оборудован не полностью, второй полосы, как правило, не было вовсе. (Генерал Горбатов о сложившемся положении писал: «Оборону… нельзя назвать плохо организованной, вернее будет сказать, что никакой организации нет, нет и обороны».) Артиллерия и резервы были равномерно распределены по всему фронту. Отражать возможное наступление противника предполагалось контрударами танковых соединений. Поскольку считалось, что немцы, как и в 1941 году, будут наносить удар в направлении Мценск, Тула, то наиболее сильная группировка танков — 5-я танковая армия находилась на правом фланге фронта и готовилась к нанесению контрудара по единственному варианту — на Чернь. Возможность наступления противника на курско-воронежском направлении всерьез не принималась.

Тот же Казаков сообщает, что ночь на 28 июня он провел за разработкой плана орловской наступательной операции: «Мы настолько вжились в этот план, что порою представляли себе различные его варианты как реальные события».

А утром развернулись действительно реальные события.

«Увлекающийся» генерал Парсегов со штабом находился в глубоком тылу в районе Быково и особого беспокойства не проявлял. Ни он, ни его заместители ни разу не побывали в своих стрелковых дивизиях, которые вели тяжелый бой. Даже прибывшим из резерва фронта двум танковым бригадам командарм не поставил задачи лично, а сделал это через офицеров связи. На следующий день немецкие танки приехали в Быково. Парсегов окончательно потерял связь с войсками и поспешно укатил в Касторное. Так, «возглавляя» дивизии Гота, генерал довольно быстро оказался в Воронеже. «Но несмотря на то что русским удалось унести ноги, — резонно замечает немецкий автор, — армия, штаб которой в бегах, это — армия без головы».

Управление дивизиями 40-й армии пришлось взять на себя непосредственно штабу Брянского фронта.

Первые успехи генерала Вейхса хотя и осложнили обстановку на левом крыле Брянского фронта, но еще не представляли особой угрозы. Для ликвидации прорвавшейся группировки 4-й танковой армии генералу Голикову в ночь на 29 июня были переданы 4-й и 24-й танковые корпуса Юго–Западного фронта и 17-й танковый корпус из резерва Ставки. К участку прорыва направлялись также резервы Брянского фронта — 1-й и 16-й танковые корпуса, 115-я и 116-я танковые бригады. Эти силы насчитывали в своем составе свыше 1000 боевых машин и, конечно, при правильном их использовании могли коренным образом изменить обстановку. Осуществление контрмер осложнялось рассредоточенностью корпусов, необеспеченностью их горючим и неумением воевать. Генерал Казаков так и пишет: «Истинные же причины неудачи, на мой взгляд, были в другом: в неумении».

Ставка ВГК рекомендовала Голикову сосредоточить усилия танковых корпусов для разгрома группировки противника, прорвавшейся в район Горшечное. 4-й и 24-й танковые корпуса должны были нанести удар из района Старого Оскола на север, а 17-й танковый корпус — из района Касторное в южном направлении. Все три корпуса объединили в оперативную группу под командованием генерал-лейтенанта Я.Н. Федоренко, начальника Главного автобронетанкового управления, специально прибывшего на фронт для оказания помощи в организации боевых действий танковых соединений. Для удара по левому флангу и тылу наступавшей немецкой группировки нацеливались 1-й и 16-й танковые корпуса. Таким образом, Брянский фронт располагал достаточными силами для того, чтобы не только остановить группу Вейхса, но и разгромить ее основные силы.

Зная таланты своих военачальников, Сталин 30 июня лично проинструктировал Голикова:

«Запомните хорошенько. У Вас теперь на фронте более 1000 танков, а у противника нет и 500 танков.

Это первое, и второе: на фронте действия трех танковых дивизий противника у Вас собралось более 500 танков, а у противника 300–350 танков самое большое.

Все теперь зависит от Вашего умения использовать свои силы и управлять ими по-человечески. Поняли?»

Нет, не поняли! Командованию фронта не удалось организовать своевременного и массированного удара по флангам немецкой группировки. Все делалось в лучших традициях лета 1941 года: корпуса вступали в сражение разновременно и по частям, без взаимодействия с артиллерией и авиацией, без разведки и связи, при этом использовались они не столько для решения активных задач по уничтожению противника, сколько для затыкания брешей в обороне общевойсковых армий.

29 июня 16-й танковый корпус генерал-майора М.И. Павелкина завязал упорные бои с целью ликвидации плацдарма противника на левом берегу реки Кшень в районе Волово. На другой день, 30 июня, перешел в наступление из района южнее Ливны вдоль левого берега реки Кшень 1-й танковый корпус генерал-майора М.Е. Катукова. В междуречье Кшени и Олыма развернулись ожесточенные бои. Катукову удалось продвинуться на юг всего на 5 км, затем он был остановлен немецкой артиллерией и ударами авиации и занял оборону на стыке 13-й и 40-й армий. Бригады Павелкина противник обошел с юга и отрезал от тыловых коммуникаций; за три дня боев 16-й танковый корпус потерял более сотни боевых машин, а 109-я танковая бригада оказалась окруженной противником.

Бывший командир этой бригады генерал-полковник B.C. Архипов вспоминал, что бои на реке Кшень запомнились «особенно крепко из-за многочисленных не использованных нами возможностей… Вместо того чтобы сбить противника с плацдарма ударом танкового кулака, мы пытались столкнуть его пальцем. В первый день бросили против 20 немецких танков и двух батальонов автоматчиков, овладевших Новым Поселком, примерно столько же стрелков, но вдвое меньше танков. На второй день — 20 наших танков против 40–50 фашистских и так далее. Противник, наращивая свои силы, опережал нас, и если в первый день боя за плацдарм мы имели общее превосходство в танках, но не использовали его в атаках, то к четвертому дню это превосходство перешло уже к противнику. Вот что значит применение танков с оглядкой, с дроблением танковых бригад и батальонов для «закрытия брешей».

Маршал бронетанковых войск М.Е. Катуков приводит другой способ применения танков — «без оглядки»: «Поставил я командиру задачу, и он отправился выполнять ее. Часа через два-три начальник оперативного отдела Никитин передал донесение с левого фланга:

— Танковая бригада, понеся большие потери, вышла из боя. Командир отправлен в тыл. У него тяжелое нервное потрясение.

Что же произошло?

…Ведь обычно как действовали видавшие виды танкисты при выполнении такой задачи? Готовясь к атаке, они, прежде всего, высылали вперед боевую разведку, с тем чтобы она вызвала огонь на себя. Командиры танковых экипажей и подразделений в это время располагались в укрытиях, наблюдательных пунктах и засекали обнаружившие себя огневые средства врага. А потом подавалась команда «По машинам», и танковые экипажи устремлялись вперед, зная точно, какие цели им предстоит подавить огнем, уничтожить, смять гусеницами. Понятно, предварительная разведка не обеспечивала обнаружения всех целей, но все же значительно облегчала борьбу с огневыми средствами противника.

А в тот день в Придонье командир бригады без всякой разведки вывел танковые батальоны на большой голый бугор и открыл огонь по предполагаемым (!) позициям гитлеровцев. Бесспорно, он надеялся сокрушить вражескую оборону (?), открыть дорогу танкам и пехоте. Но получилось все иначе. Немецкая артиллерия, хорошо замаскированная в ржаных хлебах и других укрытиях, осталась неуязвимой, а танки на голом бугре стали хорошей мишенью…»

Командир танковой бригады — это генеральская должность и получал ее офицер в звании не ниже подполковника. Я понимаю, что военному, который не имеет представления о разведке, боевых порядках, использовании рельефа, маскировке, можно дать генеральские погоны. Но доверить такому человеку бригаду танков? Поневоле вспомнишь американское: «У нас дурак не может быть начальником, это экономически нецелесообразно». Во сколько обошелся Красной Армии только один комбриг, угробивший в течение пары часов полсотни танков? Добавим сюда средства, затраченные на его содержание в течение двадцати лет службы и на лечение «нервного потрясения». Хотя упоминание о «видавших виды танкистах» наводит на мысль, что и другие комбриги учились воевать точно таким же образом, только нервы у них оказались покрепче.

Во второй половине 30 июня началось крупное танковое сражение и на левом фланге 40-й армии, между дивизиями германского 48-го танкового корпуса и танковыми корпусами оперативной группы Федоренко. 4-й танковый корпус генерал-майора В.А. Мишулина, перейдя в наступление из района Старого Оскола, к исходу дня достиг Горшечное, разгромив здесь передовые части противника. 17-й корпус генерал-майора Н.В. Фекленко нанес удар силами одной бригады из района Орехова также на Горшечное. Остальные соединения и части корпуса еще выдвигались в исходный район для наступления. 24-й танковый корпус генерала В.М. Баданова вместо перехода в наступление совместно с бригадами Мишулина получил задачу оборонять район Старого Оскола и не допустить прорыва противника на юг.

Контрудар 4-го и 17-го танковых корпусов пришелся не по флангам и тылу 48-го танкового корпуса противника, а по его разведывательным и передовым частям. Это поставило советские корпуса, которые вышли в район Горшечное, в трудное положение, так как они сами оказались под угрозой окружения. 1 июля противник, обходя главными силами Горшечное с севера и юга, к исходу дня вышел на рубеж Орехово, Ясенки, Богородицкое. В районе Горшечное оказались в окружении 102-я бригада 4-го танкового корпуса и главные силы корпуса Мишулина. Танкисты дрались в кольце еще двое суток, отрезанные от тылов противником и в условиях полного господства его авиации, в ночь на 3 июля остатки бригад прорвались на восток.

Как видим, генерал Голиков и его штаб не сумели организовать мощного массированного удара по флангам ударной группировки Вейхса. Более того, командующий фронтом решил отвести части 40-й армии на новый рубеж. Ставка запретила это и одновременно указала на недопустимость отсутствия связи с 40-й армией и танковыми корпусами. То есть на деле никто этими корпусами не управлял, а их командиры тоже еще не «гинденбурги», а только учатся.

Маршал Василевский так и пишет: «Командиры танковых корпусов (генерал-майоры танковых войск М.Е. Катуков, Н.В. Фекленко, М.И. Павелкин, В.А. Мишулин, В.М. Баданов) еще не имели достаточного опыта (?), а мы им мало помогали своими советами и указаниями. Танковые корпуса вели себя нерешительно: боялись оторваться от оборонявшейся пехоты общевойсковых армий, в связи с чем в большинстве случаев сами действовали по методам стрелковых войск, не учитывая своей специфики и своих возможностей… Примеры: Катуков (1-й тк) вместо быстрого уничтожения пехоты противника в течение суток занимался окружением двух полков…»

И Катуков согласен со старшим товарищем: «…как всякий опыт, боевой тоже не дается сразу. Все эти мысли уже приходят к нам, участникам тех событий, как следствие опыта, накопленного в последующих боях».

Как же так?

Ведь Катуков получил танковую дивизию в ноябре 1940-го, в июле 1941 года участвовал в контрударе на Луцк, Дубно, в битве под Москвой его бригада заслужила звание 1-й гвардейской, генерал считался специалистом по организации танкового боя с превосходящими силами противника.

Генерал Баданов на фронте с первых дней, командовал танковой дивизией и бригадой.

Генерал Фекленко войну начал 22 июня 1941 года на Украине в должности командира 19-го механизированного корпуса, наносил удар на Ровно, Дубно.

Генерал Мишулин, командуя 57-й танковой дивизией, в которой и танков и бойцов было вдвое больше, чем в нынешнем корпусе, участвовал в Смоленском сражении, уже в июле 1941 года удостоился звания Героя Советского Союза «за умелое руководство боевыми действиями».

Сколько же еще опыта им надо и когда они этого опыта наберутся? И если германец воюет «по шаблону», то долго ли его выучить? Почти полтора года войны, страшных поражений и невиданных в истории потерь понадобилось красным командирам для того, чтобы прекратить изобретать пролетарскую военную науку и начать перенимать «шаблоны», то бишь азы военного дела у противника. И все равно усвоить удалось не все и далеко не всем. Очень многие считали, что генеральские звезды автоматически делают их полководцами, а думать должна лошадь — у нее голова большая.

Чтобы оценить уровень высоколобого начальства, старшему политруку 355-го танкового батальона Л.И. Черненькову хватило всего двух недель. Затем он написал письмо Сталину:

«После курсов в академии им. Сталина попал в 161-ю танковую бригаду и с 1 по 16 июля воевал на Брянском фронте.

Воевал! Вот об этом-то я и хочу Вам рассказать, ибо это, на мой взгляд, не война, а черт знает что. Все то, чему нас учили в академии, военная тактика полетела к черту. И не потому, что плохо учили, а потому, что есть люди, которым плевать на тактику, плевать на здравый смысл! Они знают лишь одну команду: «Давай, давай!» И дают так, что Родина наша напрасно теряет боевую технику и еще более — замечательных людей, и главное — ни за что, без всякой пользы. Да еще при этом теряет и территорию.

Сердце рвется на части, когда видишь, как из-за явно глупого распоряжения, ни за понюх табаку, как свечи, горят наши могучие КВ и Т-34, и с ними гибнут кадры готовых на все танкистов. Фактически наша бригада перестала существовать после второго боя, на четвертый день нашего прибытия на фронт. И не одна она, а еще и 157-я.

Вот как это случилось.

Не успели мы выгрузиться, как роту тяжелых и роту средних танков бросили вместе с мотопехотой в ночной бой на ст. Набережное. Ночной бой для танков — вещь почти невозможная, ибо и днем-то из танка почти ничего не видно, а ночью этот недостаток увеличивается в десятки раз. И коли уж этого требовала необходимость, надо было подготовить этот бой. О какой же подготовке могла идти речь, если даже у командиров батальонов не было карт местности, если никто не подумал (?) произвести хотя бы немудрящую разведку, если атаку танков не поддерживала артиллерия.

Что же вышло?

Нечто вроде (только страшнее) Варфоломеевской ночи. Немцы спокойно подпустили наши танки, не делая ни единого выстрела, на 30–50 метров. Им-то все было видно, они сидели в засаде. И тут оказалось, что у них стоят и закопанные танки, и ПТО, и термитки, и черт знает еще что. Шквал огня неожиданно преградил нам дорогу. Не обстрелянная еще мотопехота залегла и начала отходить, а весь огонь сосредоточился на танках. Танкисты видели лишь сплошную сеть огня, а откуда, кто и что по ним бьет, не знали. В этом бою, который не дал никаких результатов, мы потеряли двух комбатов (майора-орденоносца Сергеева и еще комбата МСПБ), многих лучших товарищей, полроты КВ, пять Т-34. Они сгорели, пробитые и зажженные термитными снарядами. И мы, по существу, не знаем даже, нанесли ли они хотя бы малейший урон врагу? Скорее всего, что нет. 7 прекрасных машин остались на поле боя, и немцы теперь, наверное, глумятся над ними. А днем совершенно неожиданно пришел приказ переброситься на другой участок (в Воейково–Никольское), оставить исходные позиции у Урицкого. Спрашивается, зачем же было огород городить, зачем выдумывать ночную атаку, если прежнее место боя не так важно?

Иной раз кажется, что это нарочно удумано, чтобы угробить танки и бросить их врагу: пусть пользуется. А 4 июля получилось еще хуже…

Неужели не знают наши командиры, как немцы берегут свои танки? Я немного был на фронте, но достаточно насмотрелся. Они, по существу, не дали нам ни одного танкового боя, больше только демонстрировали. И если знают, что у нас кое-что имеется (а знают они это почти всегда), то никогда не пошлют танки вперед. Их танки либо дефилируют на почтительном удалении от нас, либо стоят, врытые в землю, и прикрывают движение других частей. Одни танки, без артиллерии, никогда у них не идут в бой. Почему же мы это допускаем? Почему мы пускаем танки по одному, по два, а не массированно…

Вот так бесславно и безобразно мы воевали. Меня удивляет, как могут так воевать люди, всю свою жизнь посвятившие военному искусству, окончившие военные академии?»

А вот Василевский с Катуковым, гробившие бригады и корпуса, ничему не удивляются: ясен пень, опыта еще маловато…

К исходу 2 июля немцы перерезали железную дорогу Касторное–Старый Оскол, сутки спустя «панцергренадеры» 24-й танковой дивизии генерала Гауэншильда вышли к Дону.

Тем временем перешедшие в наступление 30 июня из района Волчанска войска 6-й немецкой армии и 40-го танкового корпуса к 14 часам прорвали оборону на стыке 21-й и 28-й армий Юго–Западного фронта и, пройдя за три дня 80 км, достигли районов Старого Оскола и Волоконовки.

Командующий 21-й армии генерал-майор А.И. Данилов, чтобы избежать окружения, решил отвести войска на восточный берег Оскола. Задача прикрытия отступавших соединений возлагалась на 343-ю стрелковую дивизию полковника П.П. Чувашева и приданный армии 13-й танковый корпус. К этому времени корпус был пополнен до штатной численности, имел в своем составе 158-ю, 167-ю, 85-ю танковые, 20-ю мотострелковую бригады, два дивизиона реактивной артиллерии. В бригадах насчитывалось 180 танков. Это достаточно мощный кулак. Однако в составе объединения не имелось зенитной артиллерии, подразделений разведки и эвакуационно-ремонтных частей. В условиях отступления каждый подбитый или сломавшийся танк попадал в разряд безвозвратных потерь. Отход происходил в условиях непрерывных атак противника, налетов бомбардировочной авиации и отсутствия поддержки со стороны своей артиллерии и пехоты. Танкисты понесли значительные потери в технике и личном составе, смертельное ранение получил генерал П.Е. Шумов, погиб командир 20-й стрелковой бригады майор П.И. Турбин и командир 85-й танковой генерал-майор A.A. Асейчев.

Соединения 28-й армии также оказались отброшены на левый берег реки Оскол. При этом, по воспоминаниям командарма: «Нашей авиации в воздухе не было. Сведений о положении нашего правого соседа — 21-й армии и ее левофланговых соединений у нас не было. Ничего не мог сообщить о ней и штаб фронта, ссылаясь на отсутствие связи с объединением. На наши запросы по радио ответа не поступало, а самолетов для связи мы не имели». Далее Рябышев жалуется на то, что командование фронта «сомневалось в абсолютно точной информации», отдавало распоряжения, которые «не соответствовали сложившейся обстановке», в частности приказало силами 23-го танкового корпуса нанести удар на север и выйти на связь с 13-м танковым корпусом 21-й армии, «не зная его точного местонахождения».

Обычная история: если у победы много отцов, то поражение — сирота. С другой стороны, в архивах ФСБ России сохранилась докладная записка Особого отдела НКВД от 18 июля 1942 года на имя комиссара госбезопасности 3-го ранга Абакумова, которая озаглавлена: «О недочетах в боевых действиях 23-го танкового корпуса за период с 1 по 10 июля 1942 года». В ней, в частности, излагалось следующее:

«Беспрерывной переброской частей 23 танкового корпуса с одного рубежа на другой, неправильное использование их в бою — изматывало материальную часть, не достигая цели.

За 10 дней части корпуса совершили марш общей сложностью до 300 километров (на 1 июля в корпусе оставалось 85 танков).

По приказу командования 28 армии, части 23-го танкового корпуса 1.7.1942 года сосредоточились в районе Козинка, Казначеевка, Конопляновка с задачей — уничтожить противника, продвигающегося на восток в направлении Волоконовка, и дать возможность частям 28 армии отойти за реку Оскол и занять оборону.

Первая и основная задача была не выполнена.

1.7.42 года 6 и 114 танковые бригады начали наступление, не имея данных о силах противника, без организации взаимодействия с пехотой, артиллерией и авиацией.

В результате такой неорганизованности, танки были встречены из засад активным артиллерийским огнем противника во взаимодействии с авиацией, что сразу нарушило боевой порядок наступающих наших танков (вот поди ж ты, особист, а в тактике разбирается получше многих наших полководцев — это потому, что еще в начальники не выбился, или классическое: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны»? — Авт.).

Впоследствие непродуманного наступления, части корпуса потеряли только за два дня боя до 30 танков и с боем отошли на восточный берег реки Оскол.

Таким образом задача — приостановить противника 23 танковым корпусом — выполнена не была по причине неправильного руководства частями со стороны командующего 28 армии генерал-лейтенанта Рябышева и члена Военного совета бригадного комиссара Попеля, а противнику удалось форсировать реку Оскол и продвинуться на восток (в изложении самого Попеля это выглядит несколько по-другому: «Чтобы сорвать самоуверенный замысел гитлеровских генштабистов, командующий фронтом бросает к Волоконовке танковый корпус теперь уже генерала Хасина. Танки должны ударить по немецкой клешне и выйти к Северскому Донцу. Силы для такого удара недостаточны — у Хасина максимум 80 танков, из которых добрая половина старые Т-60 — «трактор с пушкой». Но приказ надо выполнять… Одна из бригад действительно действовала успешно, продвинулась поначалу вперед. Но потом вынуждена была отступить, потеряв больше половины танков…» Непонятно, в чем же заключается самоуверенность «гитлеровских генштабистов»?)

С переходом частей танкового корпуса на восточный берег реки Оскол для занятия обороны в районе Принцевка, Пески, Терехово, Хохлово и Колосково установлено, что пехота 13 гвардейской СД, которая должна была занять оборону в этом районе, отсутствовала.

Командование корпуса выехало к члену Военного совета 28 армии Попелю с докладом о создавшемся положении.

Попель, вместо того, чтобы принять соответствующие меры, взял карту и заявил:

«…У меня на карте пехота 13 гвардейской стрелковой дивизии занимает оборону. Вы ничего не знаете. Езжайте и не создавайте панику».

Удивительные все-таки метаморфозы производит с сознанием советского и постсоветского человека руководящее кресло! В июле 1941 года точно так же корпусной комиссар Вашугин учил воевать по карте и «без паники» самого Попеля, а теперь и наш герой вышел в большие люди, как-никак — член Военного совета армии.

Американский писатель-фантаст Роберт Хайнлайн, посетив Советский Союз в 60-е годы, очень точно отметил, что советские граждане не понимают демократического общения: «В СССР вы или наверху, или внизу — но никогда не равны» и поэтому «…работник «Интуриста», оставшись наедине с иностранцем, никак не может выбрать позицию. Подчиненный он или начальник? Обычно происходит нечто вроде быстрой пробы сил, затем немедленно принимается та или иная роль… В таком случае необходимо моделировать свое поведение по худшему образцу гневного припадка — вам доводилось его видеть во время выступления Хрущева; такое они поймут. В СССР так себя ведет только начальник…»

В «непобедимой и легендарной» этот принцип озвучен известным каждому военнослужащему афоризмом: «Я — начальник, ты — говно; ты — начальник, я — говно». Но вернемся к корпусу Хасина…

«К исходу дня 3.7.42 года противник, использовав отсутствие пехоты, переправил автоматчиков через реку Оскол и занял село Колосково.

Находившиеся в этом селе в засаде наши танки, из-за отсутствия пехоты вынуждены были гоняться за отдельными автоматчикам (!), выбивая их из села.Село Колосково было снова в наших руках.

4.7.42 года командование 23 танкового корпуса получило распоряжение от генерал-майора Пушкина о немедленном отводе частей корпуса и занять новый рубеж обороны на реке Валуй:

«…Начать отход немедленно. К утру 5.7. быть готовыми драться на реке Валуй».

Командование корпуса приказ Пушкина выполнило, свои части отвели и заняли рубеж на реке Валуй, оставив район обороны без прикрытия наших частей».

3 июля армия Паулюса своим левым флангом соединилась у Старого Оскола с прорвавшимися туда венгерскими частями из группы Вейхса. Часть соединений 40-й и 21-й армий, 13-го танкового корппуса оказались в окружении, в плен попало 40 тысяч человек. После этого главные силы Вейхса устремились на Воронеж, Паулюса — на Острогожск, охватывая правый фланг 28-й армии. Генерал Рябышев в этот же день получил приказ сдать командование командиру 3-го кавкорпуса генералу В.Д. Крюченкину и вместе с Попелем убыть в распоряжение Ставки.

Угроза прорыва немцев к Дону и захвата Воронежа стала вполне реальной. Сталине особым вниманием присматривался к району Воронежа. Он предполагал, что, прорвавшись сюда, германские войска форсируют Дон и начнут обходное движение в тыл Москвы. Стремясь упрочить положение на воронежском направлении, Ставка приказала выдвинуть из резерва на левый берег Дона три армии — 60-ю, 6-ю и 63-ю. Всего на участке от Задонска до Клетской разворачивались 22 свежих стрелковых дивизии и одна стрелковая бригада. В район Воронежа перебрасывались 18-й и 25-й танковые корпуса. Туда же было приказано отправиться генералу Голикову и принять на себя личное руководство боевыми действиями. На основном командном пункте командующего фронтом временно заменил генерал-лейтенант Н.Е. Чибисов. Одновременно в распоряжение Брянского фронта передали 5-ю танковую армию, имевшую в своем составе три танковых корпуса — 2-й, 11-й и 7-й, — 19-ю отдельную танковую бригаду и одну стрелковую дивизию. Вместе с танковыми соединениями фронта она должна была нанести контрудар по флангу и тылу группировки немецких войск, наступавшей на Воронеж. Итого командование Брянского фронта получило в дополнение к имеющимся силам в общей сложности еще 23 стрелковые дивизии, одну стрелковую, пять мотострелковых и 16 танковых бригад — около 900 танков.

В ночь на 3 июля корпуса 5-й танковой армии, которой командовал генерал-майор А.И. Лизюков, заканчивали сосредоточение к югу от Ельца. Немедленный и решительный их удар по врагу, рвавшемуся к Воронежу, кулаком в 530 боевых машин в сопровождении мотопехоты, мог резко изменить обстановку в пользу советской стороны, тем более что основные силы этой немецкой группировки, понеся потери и растянувшись на широком фронте, были связаны боями. Однако никаких задач Лизюков от штаба фронта не получил. Генерал Голиков, убыв в Воронеж, никому конкретно не поручил организовать прием и ввод в сражение 5-й танковой армии, а заместитель командующего фронтом генерал Чибисов и начальник штаба генерал Казаков инициативу проявлять не торопились.

Поэтому 4 июля в район Ельца прибыл начальник Генерального штаба A.M. Василевский и лично поставил задачу Казакову и Лизюкову: одновременным ударом всеми имеющимися силами западнее Дона перехватить коммуникации танковой группировки Гота, уже прорвавшейся к Дону, и сорвать ее переправу через реку. С выходом в район Землянск–Хохол 5-я армия, при поддержке поредевших корпусов Павелкина и Катукова, должна была помочь вырваться из окружения войскам левого фланга 40-й армии. Операцию было приказано начать не позднее 15–16 часов следующих суток, не ожидая полного сосредоточения всех сил.

К назначенному сроку на исходный рубеж вышел только 7-й танковый корпус генерал-майора П.А. Ротмистрова. Главные силы армии еще находились в пути: одной из причин их медленного выдвижения явилось то, что командарм, экономя моторесурс, решил перевозить танки по железной дороге (а это — время на сосредоточение в районе погрузки, погрузка, выгрузка, выход в указанный район), хотя расстояние до района боевых действий не превышало 100 км. В результате одновременно ввести в сражение основные силы танковой армии не удалось. Корпуса вводились в бой с ходу, без подготовки. Конкретных данных о противнике штаб армии не имел.

Утром 6 июля перешли в наступление бригады Ротмистрова. В районе Красной Поляны произошел встречный бой корпуса с частями 11-й танковой дивизии противника, в результате которого немцы были остановлены и отброшены на 10–15 км за реку Кобылья Снова. На другой день в сражение с ходу был введен 11-й танковый корпус генерал-майора А.Ф. Попова и отдельная 19-я танковая бригада. В ожесточенных боях, продолжавшихся четверо суток, соединениям двух советских корпусов удалось лишь потеснить противника еще на 4–5 км и выйти к исходу 10 июля к реке Сухая Верейка. Только в этот день в наступление перешел 2-й танковый корпус генерал-майора ИТ. Лазарева.

Тем не менее существенных успехов советские войска добиться не смогли. Разновременный ввод в сражение корпусов 5-й танковой армии позволил противнику подтянуть резервы и организовать сильную оборону на выгодном естественном рубеже по реке Сухая Верейка, в результате чего дальнейшее продвижение войск Лизюкова было остановлено. Немцы в районе Землянска организовали жесткую оборону, плотно прикрытую противотанковой артиллерией и минными заграждениями, прорвать которую так и не удалось.

Все тот же маршал Василевский указывает: «…5-я танковая армия задания не выполнила. Ее командование, не имея опыта в вождении таких танковых объединений, на первых порах действовало не совсем уверенно, штаб фронта ему не помогал и фактически его работу не направлял; не было поддержки со стороны фронтовых средств усиления — артиллерии и авиации. Поэтому одновременного мощного удара по флангу и тылу ударной группировки врага достичь не удалось».

При этом танковые корпуса оперировали не по направлениям главных ударов, а вели наступление широким фронтом, словно общевойсковые соединения, с указаниями полос и разграничительных линий — растопыренными пальцами. Правда, германское командование вынуждено было направить для отражения ударов с севера 9-ю, 11-ю танковые и три пехотные дивизии, а также значительные силы авиации. Это ослабило натиск немцев на Воронеж и позволило войскам Брянского фронта выиграть несколько дней для организации обороны на новых рубежах.

Отметим и чудную организацию высшего военного управления. В описываемый период Брянским фронтом одновременно командовали генералы Голиков и Чибисов, каждый на своем фланге. Периодически их подменял находившийся явно не на своем месте и занимающийся не своим делом начальник Генерального штаба генерал Василевский. Здесь же — начальник оперативного управления Генштаба генерал Ватутин. А кто же в Москве руководил «мозгом армии» в столь ответственный момент? Комиссар штаба Боков! 6 июля подвижные соединения группы Вейхса — моторизованная дивизия «Великая Германия», захватив неразрушенный мост, форсировали Дон и ворвались в западную часть Воронежа; по улицам города еще бегали трамваи. Брешь между Брянским и Юго–Западным фронтами достигла 300 км в ширину и до 170 км в глубину.

Бывший начальник штаба Брянского фронта генерал армии М.И. Казаков, склоняясь «над картой былых сражений», ссылается на высказывание Типпельскирха о том, что «в районе западнее Дона решающих успехов добиться не удалось», и сообщает: «По всему выходит, что у нас вроде и нет причин сетовать на свои действия в сложившейся тогда обстановке»(!!!) Но тут же самокритично признает, что: «…при том соотношении сил, которое сложилось в полосе Брянского фронта (особенно по количеству танков), наши войска могли бы не только нарушить планы противника, но и нанести сокрушительное поражение основной его ударной группировке. Почему же этого не случилось? Здесь, как уже отмечалось выше, сказались серьезные ошибки в управлении войсками… недостаток опыта в управлении войсками в сложных условиях. Этим в первую очередь и объясняются почти все наши тогдашние промахи. Сейчас нам ясно, как их можно было избежать».

7 июля Ставка «в целях улучшения управления войсками» разделила Брянский фронт на два — Брянский под командованием генерала Н.Е. Чибисова, вскоре замененного на Рокоссовского, и Воронежский под командованием генерала Голикова; его через неделю сменил генерал-лейтенант Н.Ф. Ватутин. В состав Воронежского фронта вошли 40-я, 60-я, 6-я общевойсковые армии, 4-й, 17-й, 18-й и 24-й танковые корпуса и 2-я воздушная армия, получившие задачу во что бы то ни стало удержать восточный берег Дона.

В этот же день германское командование приступило к выполнению второго этапа — операции «Клаузевиц». Войска Паулюса и 40-й танковый корпус повернули на юг, развивая наступление вдоль правого берега Дона на Россошь, Миллерово и выходя в тыл Юго–Западного и Южного фронтов. Во второй половине дня 7 июля 40-й танковый корпус генерала фон Швеппеннбурга и 8-й армейский генерала Гейтца заняли Россошь. Основные силы 4-й танковой армии из-за медленного подхода пехотных дивизий, которые должны были ее сменить, пока задерживались под Воронежем, отражая советские контратаки.

Для удобства управления Гитлер с 9 июля разделил войска на юге на две группы армий. Командование группы армий «Юг» было переименовано в командование группы армий «Б»; фельдмаршалу фон Боку подчинялись 6-я немецкая, 2-я венгерская, 8-я итальянская и находившаяся в стадии формирования 3-я румынская армии. Они получили задачу продолжать наступление, одновременно организовав оборону на рубеже реки Дон. Вновь созданное командование группы армий «А» приняло под свое начало 17-ю полевую, 1-ю и 4-ю танковые армии; на фельдмаршала Вильгельма Листа возлагалось руководство операциями по наступлению на Сталинград с юго-запада.

8 июля 1-я танковая армия Клейста нанесла удар из района Славянск, Артемовск через Донец, а 17-я армия — от Артемовска на Ворошиловград.

Так получилось, что именно в это время Тимошенко полностью дезорганизовал управление собственным фронтом. Дело в том, что присланный из Москвы вместо Баграмяна новый начальник штаба фронта генерал П.И. Бодин пришелся «не ко двору».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.