БЕРЕЗОВЫЙ ЛИСТИК В МОГИЛЕ КАТЫНИ

БЕРЕЗОВЫЙ ЛИСТИК В МОГИЛЕ КАТЫНИ

Мы только что рассмотрели два детективных сюжета, где у главных действующих лиц явно просматривается работа огромного ума, видно их личное участие, личная заинтересованность, боль за судьбу своих стран. По сути, автор попытался показать, насколько глубоким, насколько многовариантным бывает решение у руководителя, который служит своему Делу.

И ставить на одну доску с ними лидеров дерьмократии, всех этих Горбачевых, Ельциных – просто неприлично. Поэтому ниже автор предлагает детективный сюжет не для показа ума и ответственности лидеров, а для показа их безмозглости и подлости. Поскольку «признание» Президента СССР, а затем Президента России в том, что якобы СССР виновен в расстреле пленных польских офицеров, иначе как политической подлостью не назовешь.

«...То, что виновны в расстреле поляков советские органы, а не немцы, как заявила в 1944 году сталинская пропаганда, после апреля 1990 года не вызывало сомнений уже ни у кого — кроме «Военно-исторического журнала». Так пишет мудрак Лев Елин в №42 «Нового времени» за 1991 год. Вина Совесткого Союза не вызовет сомнения и у авторов сборника статей такого же толка «Катынская драма», изданного в Москве (Издательство политической литературы, 1991).

Итак, есть обвинители СССР в катынской трагедии – Президент СССР, Президент России, их окружение, и есть люди, написавшие статьи в перечисленных выше изданиях, защитники СССР в этом деле — люди, которых сейчас называют реакционерами и сталинистами, например, бывший редактор «Военно-исторического журнала».

Стороны судебного процесса есть, но нет судей. Однако, по советскому уголовному праву, народным заседателем суда может быть любой из вас — читателей, поэтому возьмите на себя эти обязанности. И даже заведомо будьте судом неправедным, что характерно для наших судов: вопреки закону рассматривайте только доводы обвинения – указанные выше публикации (назовем их Документами 1 и 2), а на доводы защиты внимания не обращайте. Попробуйте вынести приговор, основываясь только на опубликованных фактах обвинения.

Начнем. Но прежде всего отметим, что политиков никогда не интересовало — кто действительно убил пленных польских офицеров. И тогда, и сейчас это дело было только картой, способной убить конкурента.

Мы уже достаточно показали, что польское правительство в Лондоне было политическим банкротом, и с наступлением Советской Армии на фронтах его участь была решена. Было очень сомнительно, чтобы людей, чья политика привела к ликвидации Польши как государства, поляки освобожденной Польши снова допустили бы к власти.

Когда в 1943 году Геббельс объявил, что немцами найдены могилы убитых в СССР польских офицеров, для эмигрантского правительства Польши это стало манной небесной. Теряющие посты министры активно включились в начатую немцами антисоветскую кампанию, даже вопреки сопротивлению Англии и США (Документ 2, стр. 44-55). Сомнения наших союзников были понятны – даже если русские и убили польских офицеров, то русские – центральные союзники в войне, и имело смысл подождать ее конца, а уже потом заняться этим делом. Но для эмигрантского правительства времени «после войны» просто не существовало, и оно осатанело бросилось вместе с Геббельсом разрабатывать его версию, добавляя сюда и смерть «400 тысяч польских детей» в СССР (Документ 2, стр. 51) и прочее. Но когда Советское правительство начало в 1944 году расследовать катынское дело, то «Польское правительство... постановило не реагировать на Сообщение советской Специальной комиссии» (Документ 2, стр. 69).

Понять их можно, но ведь вы — читатели — не собираетесь с помощью катынского дела залезть на какое-либо доходное место в государстве, вам можно рассмотреть это дело спокойно, не ограничиваясь сентенциями Льва Елина.

У любого преступления есть мотивы. Начнем с них. Какими мотивами, по мнению обвинителей, руководствовались «советские органы», убивая поляков? Их три разных, на выбор, хотя известно, что очень хорошо – тоже нехорошо.

1. Сталин хотел отомстить полякам за поражение в войне 1920 года (Документ 1, стр. 34).

2. Сталин хотел уничтожить основы польской государственности (Документ 2, стр. 62).

3. Часть исследователей, обвиняя НКВД, не могут выдумать причину убийства, поэтому третья версия – просто так, без причины (Документ 2,стр. 119).

Давайте рассмотрим. Если бы Сталин имел одну из двух первых целей, то все «советские органы», безусловно, действовали бы неуклонно только в этом направлении. А как у нас получается?

По первой версии. За 1920 год Сталин расплатился в 1939-м, но даже если он счел это недостаточным, то в первую очередь полетели бы головы тех польских офицеров, кто мог сражаться с Красной Армией в 1920 году, то есть старых офицеров. Но смотрите: начальник управления НКВД по делам военнопленных Сопруненко и комиссар этого управления Нехорошее, незадолго до предполагаемого уничтожения польских офицеров предлагают Берии освободить из лагерей тех из них, кому «от 60 лет и выше» (Документ 2, стр. 213). Как это вяжется с версией о мести? Освободить, а не убить!

По второй версии. Пехотные, артиллерийские, морские офицеры, убитые в Катыни, защищали Польшу как таковую, а польскую государственность непосредственно защищали не они, а судейско-прокурорские чины, жандармы, разведка, контрразведка, корпус охраны границы (который, кстати, организовывал нападение на СССР банд Булах-Булаховича) и тому подобные офицеры. Бели вторая версия верна, то в первую очередь должны были бы погибнуть эти люди. Но – парадокс! Именно они остались живы! (Документ 2, стр. 38). Что же остается от этого мотива?

В результате вы – суд – должны принять третью версию – что пленных убили просто так, от нечего делать.

И это тогда, когда в СССР катастрофически не хватало рабочих рук, когда уже удлинили рабочий день, сократили выходные, судили за 20 минут опоздания на работу? Когда в том же 1940 году уже готовили кадры для будущей польской армии? (Документ 2, стр. 37). А были ли у немцев мотивы убить поляков?

Если в СССР существование Польши в том или ином виде никогда не отрицалось и, как только что написано, уже в 1940 году началась подготовка армии для нее, то для немцев Польши не существовало – это было немецкое генерал-губернаторство и польская армия Гитлеру была не нужна, а следовательно, и не нужно было ядро для ее создания. А о том, что немцы могли убить, свидетельствуют и Освенцим, и Бабий Яр, и десятки миллионов убитых военнопленных и мирных жителей во всех странах Европы.

Немцам перекладывание ответственности за убийство польских офицеров на СССР, с точки зрения раскола в лагере союзников, было выгодно в любое время войны. Тем не менее они молчали, когда эти могилы были найдены поляками, работавшими в организации Тодта – еще летом 1942 года (Документ 2, стр. 122-123). И воспользоваться этой провокацией решили только после Сталинграда, когда стали лихорадочно уничтожать следы своих зверств на оккупированной территории. А это подтверждает, что расстреливали немцы поляков осенью 1941 года и вначале не собирались использовать эту акцию в пропагандистских целях, да к тому же в 1942 году раскапывать могилы было еще очень рано – трупы пролежали в земле всего одну зиму. Эта мысль и эти факты есть в документах обвинения, а вы, напоминаю, рассматриваете только их, но все это решительно обвинением отвергается – у обвинения другие цели.

А у вас? Надо ли вам соглашаться с мотивами убийства Советским Союзом польских офицеров или сделать вывод, что у него в этом убийстве не было мотивов, а у немцев были и очень веские?

Далее. Давайте рассмотрим доказательства.

Положение здесь таково. Если вас убедят, что смерть польских офицеров наступила в апреле – мае 1940 года, то нет оснований сомневаться, что они убиты советскими органами. Если вас не убедят в этой дате прямо или косвенно, то вам потребуются дополнительные доказательства причастности НКВД, например, оружие убийства должно быть принятым на вооружении в НКВД, должны остаться какие-либо характерные признаки НКВД, свидетели и т.д.

Могилы несчастных поляков раскапывали дважды – немцы в 1943 году (этому посвящена основная масса материалов Документа 2) и советская комиссия в 1944 году (Документ 2, стр. 66-68). Акт советской комиссии обвинителями отрицается без рассмотрения – и комиссия не та, и могилы разрыли не те, и тысячу трупов НКВД откуда-то притащило, то есть они тоже не те, и т.д.

Поскольку вы должны вести суд неправедно, то данные, полученные защитой, мы даже обсуждать не будем – что вам какие-то там академики Бурденко, писатели Толстые, архимандриты русской православной церкви – все они работали «под прицелом НКВД». Наплевать вам и на то, что на раскопках были английские и американские журналисты, которые тогда убедились, что это дело рук немцев, и написали об этом в «свободной прессе» своих стран.

То ли дело милая нашим «лучшим немцам» комиссия, созданная Геббельсом – там ведь были собраны исключительно честные и порядочные люди. Недаром ведомство Риббентропа дало указание, чтобы в эту комиссию, даже из стран – союзников Гитлера, подбирались не случайные люди, а исключительно антибольшевистских или, на худой конец, антисемитских убеждений (Документ 2, стр. 51).

Правда, неожиданно часто случались осечки — хотя люди в немецкую комиссию подбирались тщательно, но, например, вернувшись с Катыни, эти люди, вместо того, чтобы утверждать, что поляков убил Сталин, начинали утверждать, что их убили немцы, или уклонялись от ответа (Документ 2, стр. 45). Но в целом дело выгорело, и «международная» комиссия составила акт в нужном немцам духе.

Но вот незадача: прямого доказательства, что трупы лежали в земле с весны 1940 года, а не осени 1941-го, немецкая комиссия не нашла, хотя и люди были свои, и терминов научных они в акт навставляли (Документ 2, стр. 101). «Свежие» были трупы – и все тут!

Тогда комиссия собрала косвенные доказательства, в первую очередь -огромную массу найденных на убитых документов, из которых следовало, что все убитые не имели при себе переписки, датированной позже весны 1940 года. Для вас, советских людей, это должен быть очень слабый аргумент, и не только потому, что здесь доказательством является отсутствие чего-то; ведь вы знаете, что в те годы судебное наказание могло сопровождаться строчкой в приговоре – «без права переписки». Так что если военнопленные весной 1940 года прошли через суд – Особое совещание – то у основной массы их и не должно было быть никаких писем или открыток после даты суда. Но – утверждают обвинители — на осмотренных почти 5 тысячах трупов были найдены: один календарик, законченный в 1940 году, дневники и т.д. – в общем, около двух десятков документов, законченных весной 1940 года. Вопрос о том, что немцы могли передать для рассмотрения комиссии не все документы, даже не ставится, как можно — немцы обидятся, и хорошо, если на нас, а то вдруг на «лучшего немца» или на «всенародно избранного».

Ну что же, вам, суду, наверное, интересно взглянуть на эти, пусть даже и сомнительные, документы? Нельзя! Почему?

Да так вот как-то получилось. Хотя комиссия и была международной, но немцы никогда ни одного документа из рук не выпускали. Сами укладывали в пакеты, сами описывали, сами составляли списки, сами хранили, тщательно следили, чтобы ни одна бумажка, ни одна пуля, ни одна гильза, ни один пустячок не попал к членам комиссии (Документ 2, стр. 99).

Немцы позволили полякам лишь переписать несколько документов, и на основании этих копий лондонское правительство Польши обвинило СССР в убийстве польских офицеров.

Получается, что у вас, суда, требуют, чтобы вы на основании расписки взыскали долг у ответчика. Вы просите истца предъявить суду эту расписку, а он предъявляет вам собственноручно написанную копию и утверждает, что кое-кто еще эту расписку видел. Не мало ли этого, чтобы сделать окончательные выводы и вынести приговор?

Ну, а где же все-таки оригиналы? НКВД их, положим, невыгодно было хранить, но немцам!.. Ведь уже в 1943 году союзники, узнав о зверствах немцев, предупредили их, что каждого военного преступника найдут на краю земли и накажут. Для немцев эти документы были оправданием, они должны были хранить их как зеницу ока.

Немцы действительно их хранили, но только до момента, когда поняли, что капитуляция неизбежна, а поняв это, сожгли! Сожгли специально по приказу сверху (Документ 2, стр. 16)! Доказательства собственной невиновности?!

Тут у суда должен возникнуть обоснованный вопрос – а не за дураков ли вас – читателей – считают обвинители? Прямых доказательств расстрела поляков даже немцы не могут найти, а косвенные сожгли, оставив о них одни разговоры?! И вам надо в это верить?!

Тем более, что даже в том, что немцы опубликовали, например, что в списках польских офицеров, якобы убитых НКВД, содержится масса моментов, вызывающих сомнения. В них указаны офицеры, которые были живы после 1941 года и только впоследствии были убиты немцами.

Но у обвинения есть еще много таких же «неопровержимых» доводов. Например. Несколько польских офицеров, вывезенных из Козельского лагеря в Смоленске в средних эшелонах, были найдены в средних могилах. Отсюда вывод – их убило НКВД. А если это случай? А если в лагерях под Смоленском, куда их направили на строительство дорог, их так и селили: первый эшелон – в первый барак, второй – во второй и т.д. А затем немцы их так – по баракам – и расстреливали?

Или такое доказательство. Часть убитых в могилах Катыни была в шинелях, а часть – без. Делается вывод, что найденные в шинелях расстреляны в апреле – мае, а без – в начале лета, то есть это должно подтвердить то, что расстрелы проведены НКВД (Документ 2, стр. 60). Но, по версии обвинителей, органы НКВД везли пленных не в лагеря, а сразу в могилу; пленные покидали Козельск навсегда, и все они это знали. Они брали с собой все имущество и шинели в том числе. Другое дело, если их расстреляли немцы, как утверждало Советское правительство, в сентябре – декабре 1941 года. Тогда их брали из лагерей под каким-либо предлогом, например, на работы. И тогда действительно те, которых начали расстреливать в сентябре, могли быть без шинелей, а другие (октябрь – декабрь) в шинелях.

Вы – суд – обязаны потребовать от обвинителей более убедительных доказательств.

В ответ обвинение предлагает вам ознакомиться с документами, переданными М.С. Горбачевым В. Ярузельскому, на основе которых наше правительство сделало вывод, что польских офицеров убили Берия и Меркулов (Заявление ТАСС от 14.04.1990 г.).

Рассматривая эти документы, обвинение утверждает, что предложение Сопруненко в адрес Берии о «разгрузке» лагерей и есть начало «конвейера смерти» (Документ 2, стр. 34). Везде и сплошь слово «разгрузка» обвинители трактуют как приказ «убить». А давайте прочтем текст этого документа дальше слова «разгрузка», ведь после него стоит двоеточие с объяснением, что оно означает. А означает «разгрузка» следующее: отпуск по домам 300 больных и старых офицеров вне зависимости от того, где они живут – в советской части Польши или нет; отпуск 400-500 человек, живущих в советской части Польши, и передачу около 400 человек офицеров из числа жандармов, полицейских и т.д. под суд Особого совещания НКВД.

Но даже для последних это не была смерть, так как мы уже говорили, что полицейские и жандармы остались живы. И именно потому, что их, как самых ненавистных, отправили на работу в особенно тяжелые условия – на строительство аэродрома под Мурманск. Немцы туда не дошли, и с ними ничего не случилось. Так как же из этого документа можно сделать вывод, что пленных убило НКВД?

А ведь этот документ – наиболее важное «доказательство» вины СССР в «убийстве поляков»!

Давайте еще раз отвлечемся. 1940 год. В СССР катастрофически не хватает рабочих рук. А здесь десяток тысяч здоровых мужиков сидят, ничего не делают, регулярно занимаются спортом, получают 800 граммов хлеба в день, 75 граммов мяса и прочее, включая более килограмма сахара в месяц. Более того, еще потребовали на карманные расходы по 20 рублей в месяц, и НКВД никуда не делось — вынуждено было дать (Документ 2, стр. 74)!

Ведь они офицеры и, в отличие от уголовных преступников и рядовых солдат, их нельзя было заставить работать, они твердо знали свои права и требовали их уважения, при том что большинство из них яростно ненавидело СССР.

Совершенно очевидно, что для СССР это была обуза и что все было бы проще, имей эти люди не статус пленных, а статус уголовных преступников – тогда им можно было бы назначить принудительные работы. Но этот статус мог дать им только суд – Особое совещание – обвинив, например, в контрреволюционной деятельности или бог знает в чем еще.

Если бы их решили убить, то убили бы прямо на месте, в лагерях, которые находились в то время в местах более глухих, чем Смоленск. Не было смысла везти их с востока на запад, да еще и расстреливать в месте отдыха смолян, у дач НКВД, в местах, где каждое лето размещают свои палатки пионерские лагеря города, где пионеры отдыхали, кстати, и в 1941 году. Отдыхали и никаких могил не видели.

Вероятнее всего, что советское правосудие в очередной раз совершило преступление, но на сей раз не убийство. Особое совещание НКВД – этот специфический суд – осудило пленных по какой-либо подходящей статье, скажем, лет на 10. И все стало на свои места: невредных пленных (а после суда – уголовных преступников) направили на строительство дорог под Смоленском, вредных – в Мурманск. Наверное, пленные этого суда в глаза не видели, по обычаю наших тогдашних судов, им просто объявили приговор где-нибудь в подходящем месте – и все. Но при этом, безусловно, в приговоре должно было стоять «без права переписки», иначе родственники пленных могли поднять скандал по поводу их беззаконного осуждения.

Это, конечно, версия, ее могли бы прямо подтвердить только уголовные дела на военнопленных. Обращаю внимание – уголовные дела, а не дела военнопленных. Эти дела наверняка где-либо хранятся. Если даже часть их немцы уничтожили в смоленских архивах, они, возможно, остались в других городах, где могли судить несчастных поляков.

Поиск этих дел интересен и с другой точки зрения. По советским законам работники НКВД — не преступники, они исполняли приказ, который не могли не выполнить, даже если это был приказ убить. А вот скромные члены Особого совещания – преступники и по законам времен сталинского террора, и по современным – статья 177 УК РСФСР предусматривает 8 лет лишения свободы за вынесение заведомо неправосудного приговора. А уж о каком правосудии можно говорить в случае перевода пленных в категорию преступников?

Эта версия многое объясняет в документах, «неопровержимо доказывающих вину советских органов в убийстве поляков». По предложению Сопруненко отпускались больные и старики – это не работники. Отпускались высококвалифицированные специалисты, фактические граждане СССР -на свободе от них больше толку, чем от работы лопатой в лагере. А остальных, начиная с полицейских и жандармов, переквалифицировали в ЗК и заставили работать. Вот это, а не убийство – смысл слова «разгрузка». Ведь в СССР находились и рядовые польские солдаты, и то же слово для рядовых солдат и сержантов именно это и означало – направление на работу в народное хозяйство, причем рядовые работали на заводах и стройках без конвоя, как обычные граждане.

Обвинение утверждает, что неопровержимым доказательством убийства пленных советской стороной является также указание Сопруненко об уничтожении оставшихся в лагерях учетных дел на военнопленных (Документ 2, стр. 223). Делается вывод – раз дела уничтожены, значит, и пленные убиты.

Но это не так. Наша судебная система и особенно НКВД дела на убитых не уничтожала – ведь это было единственное оправдание законности самого факта убийства. Кроме того, в этом указании приказано изъять из уничтожаемых дел все «неиспользованные документы, а также материалы, представляющие оперативный интерес». А какой оперативный интерес у НКВД могут вызвать польские офицеры, если они покойники? И это указание было дано в октябре 1940 года, через 5 месяцев после так называемой «гибели военнопленных»! Но раз в октябре у НКВД был к этим людям «интерес», то, значит, они были еще живы, в противном случае их дела сожгли бы не глядя!

А какой это может быть интерес? Рассмотрим акт об уничтожении 4031 учетного дела на военнопленных в Старобельском лагере (Документ 2, стр. 225). В пункте 9 сказано, что уничтожены «фотокарточки военнопленных вторые экземпляры 68 штук». Заметьте, подчеркнуто: уничтожены вторые экземпляры, чтобы начальство не подумало, что сжигающая документы комиссия сдуру уничтожила и первые. Следовательно, фотокарточки 4031 «покойника» были нужны! Зачем?

Вероятнее всего, в связи с изменением статуса военнопленных на них заводились новые дела – уголовные и для экономии из старых дел – дел военнопленных – изымалось все, что могло пригодиться в новых. А это косвенное доказательство того, что пленные на 25 октября 1940 года были живы!

В сборнике «Катынская драма», который мы называем Документ 2, помещена статья польского автора Ч. Мадайчика с этим же названием. Автор полностью убежден, что польских офицеров убили русские. Но в статье собрано множество эпизодов «вообще» об этих офицерах. В их числе есть и такой.

Оказывается, начиная с августа 1940 года заместитель Берии небезызвестный Меркулов с другими высокопоставленными сотрудниками НКВД начинает создавать Войско Польское в СССР! Он собирает в тюрьмах Москвы и ведет длинные разговоры с множеством польских офицеров во главе с генералом Пшездецким, выбирая тех, кто бы дружественно относился к СССР, готов был сражаться с немцами и считал бы незаконным польское правительство в эмиграции. Как это понять? Ведь по версии обвинителей СССР, Меркулов только что (два месяца назад) организовал расстрел всех этих офицеров и тут же, как говорится «не моргнув глазом», формирует Войско Польское, для укомплектования даже одной дивизии которого потребуется не менее тысячи человек офицерского состава. Он что – дебильный? Но если он этим делом лично занимался, и занимался до конца 1940 года, значит, он был уверен, что кадры для Войска Польского у него есть!

Вот ведь ситуация – поляки дают СССР данные о том, что версия немцев об убийстве их пленных Меркуловым сомнительна, а правительство СССР из шкуры лезет (передав свое рвение Президенту России), чтобы доказать: нет, это мы убили польских пленных, мы – Советский Союз.

Далее, обвинители утверждают, что все эти манипуляции с военнопленными делались в строжайшей тайне. Сопруненко, оказывается, требовал «соблюдать строжайшую конспирацию при переезде в тюрьмы НКВД» (Документ 2, стр. 34).

Но на чем основано это утверждение? По словам обвинения – на тех документах, которые Горбачев передал Ярузельскому и которые якобы неопровержимо доказывают, что поляков убили Берия и Меркулов. Действительно, на них почти повсеместно стоит гриф «Совершенно секретно». Почти на всем: на списках, на справках о профессиональном составе пленных, о количестве среди них ксендзов. Редко где – гриф «Секретно». Но на акте о сожжении дел военнопленных, на сводках о движении вагонов на Смоленск, на справке о количестве списков на отправку пленных из Старобельского лагеря – грифа секретности нет вообще! Это не секретные документы, в свое время они открыто валялись на всех узловых станциях, а, следовательно, и дела, в них описанные, не секретны! Так где же здесь видна «строжайшая конспирация»?

Вот мы рассмотрели еще одну группу доказательств обвинения в том, что пленных польских офицеров убили советские органы. Где же здесь «неопровержимые», где просто «доказательства»? Ведь эти документы доказывают обратное – что пленные на начало 1941 года были живы.

И наконец, последняя группа «неопровержимых доказательств» – показания нужных обвинению свидетелей.

Первый – сам начальник Управления НКВД СССР по делам военнопленных П.К. Сопруненко. Допрашивали его полковники юстиции, в том числе 47-летний Н. Анисимов. Как понятно из Документа 1, задачей полковников было добиться от Сопруненко показания, что приказ об убийстве военнопленных отдал Сталин и Политбюро. Сопруненко отчаянно сопротивлялся в многоопытных руках полковников. Лев Елин даже пишет, как «Сопруненко вконец измучил следователей», пока показал, что приказ расстрелять пленных дало Политбюро.

А задумаемся – чего он сопротивлялся? Ведь наказание ему не грозило, да и сам он не убивал, более того – это снимало с него ответственность даже моральную. А может, ему мешала его совесть, и он долго, пока не сломался, не хотел стать перед смертью клеветником? Ведь «замучил» 47-летних полковников юстиции «83-летний старик, перенесший операцию на желудке и не покидавший свою квартиру». Старик, которому на допросе даже на койке «тяжело сидеть, он то и дело меняет позу, откидывается на подушку», -пишет наблюдательный Лев Елин.

Хорош свидетель, нечего сказать! У коллег нынешних полковников из 1934-1953 г.г. свидетели, пожалуй, были лучше. Конечно, надо бы послушать Сопруненко лично, без опеки дюжих полковников, но тем не менее отметим, что он – сотрудник НКВД, он исполнитель, как на бойне – ему скажут, и он бьет, такая его работа. Возникает в связи с этим сомнение следующего порядка: никакого распоряжения в этом духе от Политбюро ему, исполнителю НКВД, быть не могло. Эти люди действительно убивали, но убивали и их. Вспомните сподвижников Ягоды и Ежова. Их убивали за незаконные репрессии. И выжить в НКВД можно было, только действуя строго по закону. И действительно, многочисленная литература показывает, что НКВД, как это ни звучит парадоксально, действовал строго по закону. Строже, чем кто-либо.

Если, например, при расследовании дел по какой-то статье УК разрешалось применять пытки – их применяли, а если по какой-то – нет, то подсудимый мог как угодно издеваться над следователем, тот не мог его и пальцем тронуть. Этих людей, повторяю, расстреливали, может, чаще других.

Поэтому и не мог приказ Сталина поступить исполнителям НКВД: они его не могли исполнить, для этого им нужен был только один документ — приговор суда, в данном случае – Особого совещания. А судам по законам СССР и тогда, и сейчас никто ничего не мог приказать. (Хотя и тогда и сейчас наши суды охотно исполняют любые приказы. Но это приказы, устные – письменными они просто не могут быть!) Иначе такой приказ для членов суда — неопровержимая улика, что они вынесли приговор не из собственного убеждения в вине подсудимого. А это уголовное преступление -заведомо неправосудный приговор.

Автору казалось, что за тридцать лет власти у Сталина могли быть случаи, когда он мог дать приказ «убить» без суда. (Создал же де Голль государственную организацию, которая убивала членов ОАС без суда.)

Например, в 1941 году был такой случай. Немцы броском подходят к Орлу. В тюрьме Орла – эсеры. Вывезти невозможно, оставить немцам – тоже. Время измеряется часами. Вот, казалось бы, момент, когда Сталин лично дал приказ убить. Но нет! Верховный суд под председательством Ульриха собрался и вынес эсерам смертный приговор. Все законно, если решение Ульриха можно назвать законным. Оно, конечно, преступно. Но действия НКВД в Орле – законны.

Представьте себя на месте начальника тюрьмы. К вам поступила команда – неважно, письменная или устная – от Меркулова или Берии расстрелять кого-либо. Вы расстреляли. А завтра Берию или Меркулова объявляют врагом народа, как уже объявили лучших друзей Сталина – Ежова, Ягоду и прочих. Что с вами будет? Вас же расстреляют как их пособника. И что толку, если они ссылаются на Сталина или показывают вам бумаги с его подписью? Вы-то лично со Сталиным не говорили! А бумага... ее и подделать можно.

Поэтому в таких делах главное – приговор суда. Как и почему он его вынес – это уже не ваше дело, главное, что вам приказал убить тот единственный, кто мог по закону это сделать – суд. Бумажка от суда обязана быть! Это алиби для НКВД, алиби в том, что они не убийцы и не подлежат наказанию как таковые.

Ссылка на Особое совещание есть во многих документах, связанных с нахождением у нас в плену польских офицеров. Обязаны быть и его приговоры, и должно их быть столько, сколько офицеров. Это прямые доказательства. Найти их – и не надо мучить больных стариков, добиваясь от них признания, что «убил Сталин». И не надо искажать смысл слова «разгрузка лагерей», не надо гадать на актах о сожжении дел военнопленных или на железнодорожных графиках.

А в работе обвинителей и с Сопруненко, и со следующим свидетелем поражает то, что следователи не ищут Особое совещание, его документов, не разыскивают тех, кто был его членами. Почему? Может быть, потому, что эти документы найдены, но в них нет слова «расстрелять»?

Ведь хотя Сопруненко сказал «мы убили» – этого мало: в нашей системе правосудия, в руках полковников, оговорить себя ничего не стоит. А слова Сопруненко ничто не подтвердит (мы это показали выше и покажем ниже) , более того, ему надо будет объяснить суду многое – от кого он получил приговоры, куда их сдал, зачем изымал из дел фотографии «покойных поляков» и т.п.

А теперь свидетель, который признался, что «убивал». Стоит посмотреть на его фотографию, на его острый взгляд, чувствуешь, что следователи Прокуратуры СССР рано радовались, когда, по их мнению, «раскололи» Д. Токарева – 89-летнего старца, бывшего начальника НКВД Кировской области. Потому что вряд ли он подтвердит свои показания на любом публичном суде.

Судите сами. Он выдает такую версию расстрела поляков. Их привозили в тюрьму города Кирова (охрану тюрьмы на это время куда-то дели), и там только 10 специально подобранных человек (никаких свидетелей, по приказу Кобулова, якобы, не должно было быть) занимались исполнением приговоров Особого совещания (которых, заметим, полковники юстиции и здесь не ищут). Представьте. Тюрьма – здание не маленькое, а 10 человек – это все, включая шоферов. По версии Токарева, нужно было вывести из камеры пленного, да так, чтобы поляки ничего не заподозрили и не подняли бунт, пройти с ним через многочисленные двери, которые надо отпирать и запирать, прийти в красный уголок, там заполнить на него анкету (и Токарев и следователи забыли, что для этого нужен и переводчик), затем надеть наручники, провести в комнату расстрелов, убить, убедиться, что мертв, вытащить во двор, да так, чтобы не залить тюрьму кровью, погрузить в крытую машину. Время от времени куда-то девать кровь из камеры расстрелов. (Наверное, так обычно проходило в этой тюрьме исполнение приговоров.)

А теперь прикиньте, сколько на это может уйти времени, даже если очень спешить? Наверное, не менее 30 минут на человека. Расстреливали, по словам Токарева, только в темное время суток, то есть от силы – в течение 10 часов. Если все это время расстрелы шли непрерывно, то за ночь можно было убить около 20 человек, ну 30 – максимум. А Токарев спокойно заявляет, что убивали по 300 человек, то есть через каждые 2 минуты! (Это при том, что солдаты по ровной дороге, без закрытых дверей, «походным шагом» за 2 минуты не пройдут и 200 метров!) И за месяц убили 6000 человек! При этом учтите, что те же самые люди должны были вывезти трупы и закопать в 30 километрах за городом.

По-видимому, хитрый старец подстраховался: не в силах устоять перед полковниками, он дал такие показания, от которых мог бы впоследствии без труда отказаться, как от очевидно глупых, потребовать назначить следственный эксперимент и им подтвердить свой отказ от показаний.

Ведь мы знаем, что, когда немцам надо было расстрелять сразу много людей, например, евреев в Бабьем Яру, они никогда не делали этого в тюрьмах, а только над готовыми могилами. Иначе они бы просто не справились, как бы много солдат и полицейских при этом деле ни толпилось.

Но это не единственная «шутка» старца. Он сообщает, что 6000 поляков похоронены у дач НКВД (как и в Катыни) в селе Медном с помощью редкого в те годы экскаватора, то есть очень глубоко. Но там, на дачах НКВД, во время войны был госпиталь. И в месте, указанном Токаревым, похоронены наши умершие от ран солдаты. Кроме того, там же действительно хоронили расстрелянных немецких пособников (Документ 2, стр. 177). В общем, он дал возможность прокуратуре изрядно помахать лопатой, тем более, что черепов с пулевым отверстием они найдут много, но нужных им не найти.

Так, как и эта «шутка» старца была не последней. Дело в том, что у обвинителей, как и у немцев, есть одна деталь, которая портит абсолютно все. Поляки в Катыни были убиты немецким оружием. В СССР было достаточно своего оружия – зачем НКВД в 1940 году нужно было расстреливать немецким? Немцы понимали это и делали все, чтобы ни одна гильза, ни одна вынутая из черепов Катыни пуля ни к кому не попала. Но скрыть этого нельзя, это факт. И следователи Прокуратуры СССР, радуя «лучшего немца», делают ход для объяснения этого неприятного для обвинения факта.

Они «убеждают» Токарева дать им показания, что пленных убивали из немецких пистолетов «вальтер», так как, дескать, советские «ТТ» выходили из строя. Конечно, советскому конструктору оружия Токареву есть отчего обидеться на однофамильца за свой славный пистолет, который благодаря своей надежности до сих пор стоит на вооружении в ряде стран, но дело даже не в этом. Был на вооружении безотказный револьвер «наган». Можно было взять десять пистолетов, стрелять из каждого по очереди, давая остальным остывать. Ведь это не бой, быстрота перезаряжания или смены оружия не требовалась. Но Токарев выдумал сказку про чемодан с «вальтерами», которые руководитель акции выдавал вечером, а утром забирал и прятал в чемодан. И вот пистолетами из этого чемодана якобы были убиты все 15 000 польских пленных, в Катыни в том числе. Подвох здесь в том, что если иметь в виду «вальтер» П-38, действительно безотказный, то он имеет калибр 9 мм, а советские – пистолет «ТТ» и револьвер «наган» – 7,62 мм. Так что следователям прокуратуры надо будет копать землю под селом Медным до тех пор и так глубоко, пока они не найдут 6000 черепов с пулевыми отверстиями 9 мм. Так как после войны в тюрьме города Кирова могли появиться и трофейные «вальтеры», какое-то количество таких черепов может быть. Но что их будет 6000 – глупость. Не случайно в Документе 1 дана фотография людей с лопатами в траншеях с подписью «Эксгумация останков расстрелянных поляков в районе поселка Медное», но ни о каких останках нет ни слова. А ведь если нет убитых, то нет и убийства. Копайте, ребята, глубже.

Этими «вальтерами» старичок окончательно запутал следствие. Если и в Катыни расстреливали из «вальтеров», как вынудили следователи дать Токарева показания, то у могил должны были лежать гильзы 9 мм, а в черепах – пули 9 мм. Но там лежали, и это абсолютно точно, гильзы 7,65 и 6,35 мм (Документ 2, стр. 59, 98, 100).

Старичок-то большим шутником оказался.

Вот вам и два свидетеля, дающих в руки известной нам прокуратуры «неопровержимые доказательства». Верить им?

И наконец – оружие. Если не установлено точное время убийства, то тогда в нашем деле оружие может указать на убийцу. В могилах Катыни - гильзы немецких патронов. Есть гильзы, есть пули – можно установить тип оружия. Но немцам это было не нужно, полякам не нужно, нашей прокуратуре тоже было не нужно – очевидно, потому, что это не нужно было «лучшему немцу» и «всенародно избранному».

Следствие упорно не ищет приговоров Особого совещания, а это самое слабое место обвинения. Оно его упорно обходит, и у вас – суда – это должно вызвать наиболее сильное подозрение.

Итак, суд, что же вы имеете? Сотни страниц длинных разговоров о том, что в апреле-июне 1940 года советские органы расстреляли 15 000 . польских офицеров; и ни одного, ни прямого, ни косвенного доказательства, ничего, что можно было бы принять на веру. Ничего.

А 16 октября 1992 года газета «Известия» вместе с братьями по разуму радостно сообщила, что найден протокол Политбюро по вопросу о польских пленных – новое «доказательство». В обширном материале «Катынь – злодеяние высшего руководства партии большевиков» есть все, что угодно, любые домыслы. Все, кроме... маленькой подлинной цитаты из протоколов Политбюро. И на конец октября даже сотрудники генерала Филатова, специально занимающегося Катынью, не видели этого протокола и не могут его найти. Чувствуется, что этому «доказательству» такая же цена, как и всем остальным.

А ведь вы взялись вести суд неправедный, вы совершенно не рассматривали доказательств защиты. Например, хотя бы тех документов в «Военно-историческом журнале», которые публикуются с 1989 года почти непрерывно.

Так кому это надо, кто нуждается в таком обвинении СССР? Польский народ? Советский народ?

Начато было это дело во имя сладкой жизни кучки продажных, подлых политиканов и журналистов. Во имя тех же действующих лиц оно и продолжается сейчас – только такой вывод суду и можно сделать.

Но основании косвенной улики — отсутствия в хранившихся у немцев бумагах убитых офицеров бумаг с датой после 1940 года – поляки сделали вывод, что убили русские.

Так примите же, поляки, такое же косвенное доказательство того, что польских офицеров убили немцы, причем это доказательство хранится у вас.

В статье Ч. Мадайчика «Катынская драма» есть показания Грациана Яворовского, который участововал в раскопках в 1943 году в составе немецкой комиссии и был глубоко уверен, что пленные убиты русскими в апреле — мае 1940 г. Он пишет: «На то, что преступление было совершено весной, указывали бывшие когда-то свежими березовые листочки, находящиеся в земле в могилах». Внимателен был Грациан Яворовский – спасибо ему.

Если березовые листочки в земли могил не сгнили, то это указывает, что они скорее всего попали в эту землю в октябре 1941 года, а не в мае 1940, то есть за 1 год и 9 месяцев до раскопок, а не за 3 года и 2 месяца, и пролежали в земле одно лето – сезон, когда листья гниют, а не три.

Так вот. Дорогие поляки. Русские любят париться в банях и хлещут себя в них березовыми вениками. Веники режут весной, когда листья только распустятся. При этом листья сидят на ветках так прочно, что и высушенные, а потом распаренные, они, даже при сильных ударах о тело, не осыпаются, и веником можно париться несколько раз. Листья на березе, как на дубе, держатся очень прочно, и особенно весной.

И если Грациан Яворовский увидел в земле могил березовые листья, хотя могилы были в сосняке и на земле вблизи них была хвоя, то, значит, занес эти листья в могилы ваших дедов и отцов осенний ветер – осенний, а не весенний. И значит, расстрел был осенью 1941 года, а не весной 1940-го и, следовательно, убили их немцы.