Глава 1 ОКТЯБРЬ НАЧАЛСЯ В ФЕВРАЛЕ

Глава 1

ОКТЯБРЬ НАЧАЛСЯ В ФЕВРАЛЕ

А вы, надменные потомки

Известной подлостью прославленных отцов.

Пятою рабскою поправшие обломки

Игрою счастия обиженных родов!

Вы, жадною толпой стоящие у трона,

Свободы, Гения и Славы палачи!

Таитесь вы под сению закона.

Пред вами суд и правда — всё молчи!…

Но есть и Божий суд, наперсники разврата!…

Михаил Лермонтов

Крах Российской империи

Принято считать, что в конце февраля 1917 года в России произошла буржуазно-демократическая революция и было свергнуто самодержавие.

Вот и в Большом энциклопедическом словаре (1998) утверждается: «Февральская революция 1917, демократическая революция в России, свергнувшая самодержавие». Хотя, как нам придется убедиться, она царизм не свергла, тем более в указанном месяце.

Не следует думать, что вопрос исчерпывается формальностями. Мол, ну если не в феврале, то в начале марта Николай II отрекся от престола. Но и тут все не так просто, ибо отрекся он от своей личной власти, а вовсе не от самодержавия как такового.

Впрочем, обо всем этом следует поговорить обстоятельно. Для начала вспомним, что определило крах российской монархии.

Одним из важных факторов стала Первая мировая война. После двух лет побед и поражений, к концу 1916 года, моральное состояние солдат и даже офицеров российской армии ухудшилось. Помимо всего прочего, это было связано с недостатками снабжения. Нередко обмундирование и пища были плохими. Все чаще поговаривали, что это неслучайно: на бедствиях армии наживаются многие лихоимцы из окружения друга царской семьи, сибирского попа Григория Распутина.

С подобными подрывными слухами боролись без особого успеха. Они не только распространялись пропагандистами, но и подтверждались немалым числом фактов. К примеру, в некоторые воинские части артиллерийские снаряды поступали порой в ничтожном количестве. Приходилось выдавать их по два-три на орудие. А немцы снарядов не жалели, жестокие обстрелы порой совмещали с газовыми атаками, когда дул западный ветер. К нашему несчастью, он бывал часто.

Со временем снабжение нашей армии стало налаживаться, но было уже поздно: восстановить моральный дух солдат не удалось. Из глубокого тыла, из городов и деревень на фронт приходили тревожные вести. В письмах к офицерам и солдатам действующей армии их родные и близкие жаловались на повышение цен, нехватку промышленных товаров, продуктов. Все чаще бастовали рабочие на крупных предприятиях.

С осени 1915 года Николай II сместил с поста Верховного командующего вооруженными силами великого князя Николая Николаевича, заняв его место. Тем самым он брал на себя ответственность за поражения на фронте, которых становилось немало. Пребывая главным образом в своей могилевской Ставке, он, по слухам, передоверил управление державой царице Александре Федоровне. Она была женщиной властной, не питающей уважения не только к русскому народу, но и к правительству, ненавидевшей Государственную думу. Началась министерская чехарда.

Решительные перемены в руководстве армией и страной происходили в ту пору, когда и без того положение было нестабильным. Внятных объяснений происходящему официальные власти не давали. Написали, что расстроенное здоровье князя Воронцова-Дашкова заставляет его уйти с поста наместника на Кавказе, а вместо него назначается великий князь Николай Николаевич. А по слухам, главным инициатором перемен был Распутин. Он превращался в демоническую фигуру не просто опекуна и целителя царевича Алексея, но и вершителя судеб России. Понятно, людская молва склонна к преувеличениям. Но нет ли в ней немалой доли истины?

Как писал зарубежный историк М.М. Карпович, «являясь твердой последовательницей самодержавия, императрица Александра находилась во власти почти безграничной ненависти к Думе и оппозиции, а мрачный мистицизм сделал ее легкой добычей пользовавшегося дурной славой Распутина, чье влияние на нее стало в этот период наивысшим. Под сильным давлением со стороны императрицы и ее советника Николай II слепо последовал по пути собственного самоуничтожения. Дума… пренебрежительно третировалась и игнорировалась; другие организации вызывали глубокое подозрение. Один за другим наиболее либеральные министры были вытеснены из правительства, заменяясь реакционерами, многие из которых были в целом известны как креатуры Распутина. Среди персонала Кабинета министров происходили необычайно частые изменения, базировавшиеся на причудах власть предержащих; правительственная политика вскоре потеряла даже видимость единства и силы».

На заседании Думы в конце 1916 года один из идеологов кадетов, П.Н. Милюков, гневно обрушился на творимые безобразия. После каждого пункта «обвинения» он задавал риторический вопрос: что это — глупость или измена?

Предполагался, пожалуй, ответ: отчасти глупость, отчасти измена.

Депутат-юрист А.Ф. Керенский от имени партии трудовиков потребовал отставки всех министров, предавших свою страну. Член фракции октябристов С.И. Шидловский обвинил правительство в том, что оно намеренно создает дефицит продуктов питания, вызывая в столице голод, и тем самым провоцирует забастовки и мятежи, чтобы оправдать заключение сепаратного мира с Германией.

Подобные высказывания, запрещенные к печати, распространялись в листовках. По всем признакам, для страны наступала трудная пора.

Грозно заканчивался октябрь 1916-го в Петербурге. Два дня бастовали все заводы. Какими были требования рабочих, так никто и не знал. Пролетарии демонстрировали свою силу, сплоченность, решительность. На Выборгской стороне толпа стачечников собралась у автомобильной фабрики «Луи Рено» с криками: «Долой французов! Хватит воевать!» Инженеров и директоров, вышедших на переговоры, закидали камнями. Раздались револьверные выстрелы.

Вызвали полицию, а затем и взвод жандармов. Их оказалось слишком мало, чтобы разогнать толпу. На подмогу привели три-четыре батальона пехотинцев, расквартированных в ближайших казармах. «Стражи порядка» с шашками и револьверами двинулись на рабочих. А солдаты, зарядив ружья, сделали залп… в полицейских и жандармов!

Тем временем подоспели казаки и врезались в строй пехотинцев. Началась рукопашная схватка. Солдат удалось загнать в казармы. Это было событие знаменательное: войска стреляли в полицейских. Не так ли начинается революция, о которой не прекращались разговоры?

В конце года последовала отставка с поста председателя царского правительства Б.В. Штюрмера. В российских верхах отношение к нему было неприязненным. Его подозревали в симпатиях к немцам и желании примирения с ними. Вместо него был назначен А.Ф. Трепов, германофоб.

С удивительной быстротой доходили сообщения секретные, предназначенные вроде бы только для царских приближенных. Говорили, что в конце ноября в Могилев к императору прибыл Трепов. Он умолял Николая II назначить вместо А.Д. Протопопова другого министра внутренних дел, способного добросовестно и разумно выполнять нелегкие обязанности охраны общественного порядка в столь ответственный период, чреватый революционными потрясениями.

Император сказал, что следует соблюдать спокойствие, лояльность и облегчать задачу Протопопова. Трепов твердо и почтительно повторил свою просьбу — безрезультатно. Он предложил собственную отставку. Мол, совесть не позволяет ему взять на себя ответственность за власть, пока остается в правительстве Протопопов. В ответ услышал: «Александр Федорович, я приказываю вам исполнять свои обязанности с теми сотрудниками, которых я счел долгом дать вам».

Страна экономически не подготовилась к затяжной войне. Серьезные политические перемены, даже самые прогрессивные, в столь трудный период способны только усугубить ситуацию. Когда требуется напрячь все усилия, добиться победы или достойного мира, сохранить единство общества, целесообразней всего было бы сохранить царское единовластие. Пожалуй, Николай II это понимал. Но тогда зачем он брал на себя прямую ответственность за положение на фронте? Это не вызывало оптимизма и подъема патриотических чувств, а лишь подрывало веру в царскую власть.

Говорили, будто всему виной царица Александра Федоровна с ее властным характером, действующая под влиянием вполне еще молодого «старца» Григория. Даже среди закоренелых сторонников монархии — черносотенцев — раздались голоса, как выразился лидер «Союза русского народа» В.М. Пуришкевич, против «позорящих и губящих Россию темных сил». Какие это силы? Казалось бы, с позиций крайне правых — всяческие демократы. Ан нет! Речь шла о приближенных к царской семье. Пуришкевич, по своему обыкновению, заявил резко и темпераментно:

— Надо, чтобы и впредь недостаточно было рекомендации Распутина для назначения гнуснейших лиц на самые высокие посты. Распутин в настоящее время опаснее, чем был некогда Лжедимитрий… Господа министры! Если вы истинные патриоты, поезжайте в Ставку, бросьтесь к ногам царя, имейте мужество заявить ему, что так не может дольше длиться, что слышен гул народного гнева, что грозит революция и темный мужик не должен дольше управлять Россией!

Это сказано было открыто, гласно, на заседании Думы. Выходит, темные силы группируются вокруг царя? И те, кто яростней других защищали неограниченное самодержавие, вольно или невольно вскрывали его коренные недостатки.

В триаде «православие, самодержавие, народность» религиозная составляющая тоже стала вызывать сомнения. Странной выглядела официальная установка на освобождение Константинополя от мусульман. Одновременная война с Германией и Турцией грозила нам полным разгромом. К тому же вряд ли такие союзники, как Франция и Великобритания, могли позволить России укрепить свои позиции на Черном море с прямым выходом в Средиземное. Этому они препятствовали всегда.

А как же с народностью? Снова встает фигура Распутина. В царской семье почитали его едва ли не как святого и пророка, представителя российской глубинки, простого мужика. Однако в народной среде мнение было прямо противоположное, и его высказал Пуришкевич. Знаменитая триада, на которой, по крайней мере на словах, зижделось государство Российское, рассыпалась в прах.

Страну раздирали противоречия. В военное время важно единение всех сословий и партий. А тут одни призывают к мирному соглашению с Германией, другие — к войне до полной победы, третьи — к прекращению кровопролития без предварительных условий. Их называли германскими агентами. Однако у них имелось немало сторонников не только среди революционеров, но и в народе.

31 декабря Президент Соединенных Штатов Северной Америки Вильсон предложил правительствам воюющих держав сообщить свои взгляды на условия, которые необходимы для мирного соглашения.

Николай II, Верховный главнокомандующий, обратился к сухопутным и морским войскам с манифестом. Там, в частности, говорилось:

«Час мира еще не наступил. Неприятель еще не изгнан из занятых им областей, Россия еще не осуществила задач, поставленных этой войной, то есть овладения Константинополем и проливами, а также восстановления свободной Польши в составе всех ее трех частей…

Мы остаемся непоколебимы в нашей уверенности в победе. Бог благословит оружие наше: он покроет его вечной славой и даст нам мир, достойный ваших славных подвигов, мои славные войска, такой мир, что будущие поколения благословят вашу святую память».

17 декабря стало известно, что минувшей ночью убили Распутина. Казалось бы, сообщение обнадеживающее. Но и тут поползли зловещие слухи о падении дома Романовых. Еще резче обозначились противоречия между самодержавием и народом.

Стали поговаривать о готовящемся дворцовом перевороте для спасения монархии. Якобы готовится замена слабовольного и утратившего авторитет Николая II более значительным, разумным, последовательным царем (или регентом при малолетнем царевиче). Как выяснилось позже, в этих слухах была немалая доля правды.

Смута

Предреволюционные месяцы 1916—1917 годов в мемуарах современников обычно характеризуются как тревожные, противоречивые, пронизанные ощущением надвигающейся трагедии. Однако не всегда можно определить, когда возникло это ощущение: до или позже февральских событий.

Наша память выборочна и подвержена воздействию эмоций. После того как грянул 1917 год, а затем началась Гражданская война, многие события предшествующего времени стали выглядеть по-иному, осмысливаться по-новому. Вспоминалось преимущественно негативное, соответствующее последующей катастрофе.

Имеются и более или менее объективные свидетельства настроений, господствовавших в то время. Отчасти они запечатлены в периодической печати и дневниках. Судя по ним, в стране наступил смутный период.

Газеты пестрели тревожными сообщениями о несчастных случаях, распространении наркомании (тогда популярным был кокаин), пожарах, убийствах, грабежах, забастовках. В конце ноября 1916-го «Петроградский листок» писал: «Надвигается несуразица. Пустыми, непонятными страхами пугает. Чьи-то рожи в сумерках корчатся, мерещатся».

Шла война, отдельные победы сменялись поражениями, но ничего окончательно не прояснялось. Трудно было понять, за что идут бои, в которых тысячами ежедневно гибнут люди. При постоянной смене министров и премьеров терялась вера в царя и правительство. Власть демонстрировала свою беспомощность и растерянность. Совет министров стали называть «кувырк-коллегией». Ползли слухи об измене в высшем руководстве…

То, что Распутин — кумир царской семьи — выходец «из низов», оскорбляло и возмущало аристократию (кроме очарованных им экзальтированных дам). Но и в народе верховенство Григория Распутина над царем и царицей воспринималось болезненно и скептически. То, что придворные могли толковать как сближение царя с простым народом, в народе понималось как унижение царской власти.

Война не столько не объединила все социальные слои перед лицом общего врага, сколько еще больше разобщила: одним принесла беды и страдания, для других стала выгодным предприятием.

Но и до войны экономически укреплявшаяся Россия испытывала мучительный идейный разброд. Впрочем, это касалось всей западной цивилизации. Бурлили глубинные процессы в народных массах. Невозможно было понять, что происходит, но ощущались предвестники социальных бурь.

Смятение душ и падение нравов остро подметил Саша Черный:

Разорваны по листику

Программы и брошюры,

То в ханжество, то в мистику

Нагие прячем шкуры.

Славься, чистое искусство

С грязным салом половым!

В нем лишь черпать мысль и чувства

Нам — ни мертвым, ни живым.

Внедрение капиталистических отношений, появление «денежной аристократии», лишенной высоких идеалов и даже внешнего благородства, подрывали традиционные устои российского общества. Духовная немочь поразила не только простых обывателей, но и значительную часть «творческой» интеллигенции, удивительно бесплодной на подлинные произведения искусства и литературы.

Была ли камнем преткновения и первопричиной всех бедствий и переворотов только война, не популярная в народе? Вряд ли. Хотя пропаганда военных действий велась менее убедительно, чем агитация пацифистов. Вот, например, «патриотическое» откровение Федора Сологуба:

И наши станут ширю дали,

И средиземный гул войны,

О чем так долго мы мечтали,

О чем нам снились только сны.

Тут странно выглядит «мы». Кто имеется в виду? Загадка. Входит ли в это «мы» русский народ? Нет, пожалуй. О войне, тем более захватнической, он не мечтал. Зачем ему ценой своих жертв и страданий расширять российские дали — и без того неоглядные?!

Безверие и пустословие представил Саша Черный как следствие разочарования в высоких идеалах, отсутствия цели в жизни и упадка воли:

Вечная память прекрасным и звучным словам!

Вечная память дешевым и искренним позам!

Страшно дрожать по своим беспартийным углам

Крылья спалившим стрекозам!

На таком грязно-сером фоне особенно ярко выделялись те, у кого были твердые убеждения, кто выдвигал и поддерживал партийные программы, предполагающие радикальные преобразования общества во имя светлого будущего. Вера в будущее порой мешала им хорошо понимать настоящее и тем более прошлое. Но у них были ясные цели, хотя и фантастические.

Упадническими или революционными настроениями было затронуто не все общество. Предположим, на сто растерянных и жалких обывателей, о которых писали авторы «Нового Сатирикона», Саша Черный, был десяток целенаправленных и убежденных в верности своих идеалов. В таком случае именно этой небольшой активнейшей и целеустремленной части суждено было направлять общественные процессы.

Мировая война на некоторое время приглушила революционные страсти. Однако чем дольше она продолжалась — без заметных успехов, хотя и без больших поражений, — тем менее популярной, а затем и ненавистной становилась. В стране ощущался хлебный кризис (вызванный главным образом перебоями в снабжении), шла продажа товаров по купонам, повышались цены. У продовольственных магазинов выстраивались огромные «хвосты», очереди.

Трудности испытывал народ. Они вовсе не затронули наиболее обеспеченные слои населения. «В этом году, — писал в конце 1916-го «Петроградский листок», — наш тыл остался без хлеба и мяса, но с шампанским и бриллиантами… Рабочие, отдавая труд и здоровье отечеству, не находят, чем утолить голод, их жены и дети проводят дни и ночи на грязных мостовых из-за куска мяса и хлеба, и в то же время взяточники… блистая безумными нарядами, оскорбляют гражданское чувство пиром во время чумы».

Писательница Тэффи перечислила в фельетоне наиболее часто встречающиеся существительные с глаголами. Среди них были: «Общество возмущается. Министерство сменяется. Отечество продают. Редактора сажают. Дороговизна растет. Цены вздувают. На печать накладывают печать. Рабочий класс требует. Пролетарии выступают. Власти бездействуют».

Всегда граждане воюющей страны испытывают материальные затруднения, вынуждены переживать определенные лишения. Естественна строгая цензура. Приходится терпеть тяготы военного времени. А русский народ, как известно, один из наиболее терпеливых на свете. Почему же тогда «общество возмущается»? Да ведь — «Отечество продают»! Спекулянты наживаются.

Петроградские «Биржевые ведомости» в начале февраля 1917 года писали: «Сотни, тысячи, а иногда и десятки тысяч рублей щедро швыряются к столу аукциониста». «В течение нескольких месяцев народились миллионеры, заработавшие деньги на поставках, биржевой игре, спекуляции… Пышно разодетые дамы, биржевики, внезапно разбогатевшие зубные врачи и торговцы аспирином и гвоздями». «Несмотря на высокие цены, которые продолжают непрерывно расти, спрос на старинную мебель, фарфор, картины, бронзу и т.д. продолжает повышаться».

Столичный журналист Н. Брешко-Брешковский сообщал в «Петроградском листке»: «появились новые "ценители искусства" и покупатели художественных ценностей от биржи, от банков, от нефти, от марли, от железа, от цинка, от всяких других не менее выгодных поставок. Лысые, откормленные, упитанные, с профилями хищников и сатиров, ходят они по выставке, приобретая не картину, не ту или иную хорошую вещь, а то или другое модное имя… не жалеют чересчур легко доставшихся денег и закупают картины целыми партиями».

Царская Россия уходила в небытие под грохот снарядов и оружейные залпы на фронте, гневные разговоры в очередях, громкие лозунги на митингах и звон бокалов в салонах и дворцах. Россия распадалась изнутри, ее извечные опоры порядком прогнили. Именно поэтому Февральская буржуазно-демократическая революция (определение официальное, которое мы еще обсудим) свершилась без острых конфликтов. Верховная власть пала без вооруженных столкновений и гражданской войны, без дворцового переворота, под гул огромных митингов, демонстраций и под редкие выстрелы.

Обнаружилась необычайная слабость и малая популярность царской власти. Вряд ли тому виной была успешная агитация революционеров. Ведь и официальная пропаганда не дремала, не молчали и ярые приверженцы царя — черносотенцы. Правда, контрреволюционная деятельность последних осуществлялась нерешительно, без энтузиазма и, отметим, без того террора, который культивировали некоторые революционные партии.

Стали привычными сообщения о террористических актах против крупных правительственных чиновников, губернаторов. Трудно было понять цели таких акций. На кого они были рассчитаны? Запугать существующую власть они не могли. Убийства вовсе не увеличивали популярности террористов среди населения. Скорее — наоборот, вызывали опаску, неприязнь, возмущение. Результат: общая смута, дестабилизация общества.

В сентябре 1916 года на пост управляющего Министерством внутренних дел царь назначил креатуру Распутина — А.Д. Протопопова. Как было написано в учебнике «История СССР» для высшей школы (1981), он «явно тяготел к наиболее хищническим кругам монополистической буржуазии и помещиков. Он объявил себя противником твердых цен, запрета вывоза продовольствия, реквизиций, секвестров и т.п., стеснений частной инициативы и предпринимательства».

Подобные «либерально-экономические» меры, предоставляющие возможность наживаться частным лицам вне интересов всего общества, в трудный для страны период были губительны. В стране обострился продовольственный кризис. В некоторых периодических изданиях Протопопова стали клеймить как германофила, нарочно вызывающего народное недовольство и волнения для заключения сепаратного мира с Германией. А во главе правительства стоял Б.В. Штюрмер, которого с большим основанием, чем Протопопова, можно было подозревать в симпатиях к Германии.

За продолжение войны непоколебимо стояли прежде всего те, кто ориентировался на политику и государственное устройство Англии и Франции, а также, естественно, послы и агенты этих стран. Они опасались, что царь может решиться на сепаратный мир с Германией.

Возможно, такое мирное соглашение спасло бы Российскую империю, не допустив ни Февральской, ни Октябрьской революций. Конечно, это приходится утверждать сугубо умозрительно. Но, судя по тому, что происходило в последующие месяцы, такой вывод представляется весьма вероятным. Впрочем, если бы да кабы…

Существует мнение, что Николай II пал жертвой тайного заговора, направленного на свержение самодержавия. «Действительно, — как пишут авторы упомянутого выше учебника, — в буржуазных оппозиционных кругах разрабатывались всевозможные планы дворцового переворота, но практически, как признавал один из самых активных заговорщиков А.И. Гучков, мало что было сделано. Среди участников заговора не было единодушия. Они все время колебались, опасаясь, что насильственное отречение Николая II явится сигналом к выступлению "улицы". Боязнь народа сковывала их действия. Часть буржуазных лидеров вообще отвергала идею дворцового переворота. По убеждению Родзянко, такая "авантюра" привела бы к "смуте". Заговорщики, отмечал он, лишь грозили за спиной царя переворотом, но никакой подготовки к нему не вели. Недаром Ленин интерпретировал заговор буржуазии как стремление "только" сместить или даже "попугать" Николая II, "оставив неприкосновенною старую государственную машину, полицию, армию, чиновничество". Тактика "прогрессивного блока" в канун революции сводилась к новым попыткам вразумить царя, заставить его согласиться на перемены в правительстве и назначить приемлемых для Думы министров…

Буржуазия и царизм бились в неразрешимых противоречиях и не могли обходиться друг без друга: их объединял панический страх перед надвигающейся революцией».

Первые раскаты грома надвигающейся революционной грозы грянули 9 января 1917 года (в очередную годовщину Кровавого воскресенья 1905 года). В Петрограде, по официальным данным, число бастующих превысило 140 тысяч человек. Стачки и демонстрации состоялись также в Москве, Харькове, Баку. Следующие крупные забастовки и демонстрации рабочих произошли в Петербурге 23 февраля. Через два дня забастовка стала всеобщей. В казармах агитаторы убеждали солдат не выступать против рабочих.

Командующий Петроградским военным округом генерал С.С. Хабалов получил вечером 25 февраля приказ царя «завтра прекратить в столице беспорядки». Охранка стала производить массовые обыски и аресты. Войсковым начальникам было приказано открывать огонь по демонстрантам. На следующий день выступления рабочих действительно были подавлены силой; были убитые и раненые.

В ночь на 27 февраля учебная команда лейб-гвардии Волынского полка перешла на сторону народа. Прибывший утром в казармы начальник команды пытался угрозами вынудить их подчиняться, но был убит солдатами. Офицеры разбежались. К вышедшим на улицу революционным солдатам присоединились части Преображенского и Литовского полков, саперы. Через Литейный мост все они двинулись на Выборгскую сторону, где проходили митинги рабочих. Затем объединенные революционные колонны двинулись к центру столицы…

Монархия, изжившая себя

Можно было бы считать первой буржуазной (или предбуржуазной?) революцией в России отмену крепостного права в 1862 году по указу Александра II? Вряд ли.

Акция, проведенная по воле правителя, даже если она предполагает существенные изменения общественного устройства, может считаться революционной только условно. Самодержавие сохранялось. Да и обретешь ли свободу по воле своего господина? Освобожденный на определенных условиях и с оговорками раб порой оказывается в тяжкой экономической кабале.

Чаще высказывается и обычно присутствует в учебниках другое утверждение: первая буржуазно-демократическая революция произошла в 1905 году. Но и такое мнение по меньшей мере спорно. Называть подобные, далеко не повсеместные выступления трудящихся революцией вряд ли допустимо. Это было вооруженное восстание, и только.

Революция в отличие от мятежа, беспорядков предполагает изменение существующего государственного устройства. Вот и события 1905 года были лишь прелюдией Февраля и Октября 1917-го. Самодержавие устояло, а позже на некоторое время даже укрепилось. Социальный кризис завершился благоприятно для правящих классов.

Есть все основания полагать, что первая буржуазная революция в России произошла в феврале 1917 года. Именно после этих событий рухнуло самодержавие и к власти пришло буржуазно-демократическое Временное правительство… Впрочем, было не так все просто, и об этом — речь впереди.

Подчеркнем принципиально важный факт: после Февральской революции царь Николай II, добровольно-принудительно отрекшийся от престола, со своей семьей был взят под домашний арест.

Вот постановление Временного правительства от 7 марта об аресте Николая II, опубликованное в газетах на следующий день:

«I. Признать отреченных императора Николая II и его супругу лишенными свободы и доставить отрекшегося императора в Царское Село.

II. Поручить генерал-адъютанту Алексееву для охраны отрекшегося императора предоставить наряд в распоряжение командированных в г. Могилев членов Государственной думы Бубликова, Вершинина, Грибунина и Калинина.

III. Обязать членов Государственной думы, командируемых для сопровождения отрекшегося императора из г. Могилева в Царское Село, представить письменный доклад о выполненном ими поручении.

IV. Опубликовать настоящее постановление».

Членов царской семьи лишили свободы, запретив покидать Россию, вовсе не большевики, а именно представители буржуазно-демократического правительства. Конкретным исполнителем стал генерал Л.Г. Корнилов, в последующем один из руководителей Белого движения. Это можно даже считать проявлением гуманизма: царя и его супругу оставили в живых. Ведь в результате буржуазных революций в Англии и Франции монархов казнили.

Что касается большевиков, которым подчас малосведущие люди приписывают свержение самодержавия, приходится констатировать очевидный и никем не оспоренный факт: их роль в событиях февраля 1917-го была весьма скромной, если не ничтожной.

Почему же в сознании многих современных россиян свержение царизма приписывается Ленину и его соратникам? По-видимому, сказалось влияние официальной пропаганды, возвеличивающей значение прихода к власти большевиков. При горбачевской «перестройке», когда смута в головах сограждан подошла к критическому рубежу, мне доводилось слышать, что во всем виноваты тайные заговорщики жидо-масоны, они же — большевики и губители исконной России. Такой вот компот из отходов интеллектуальной деятельности возник в головах под воздействием СМРАП.

Надо твердо усвоить непреложный факт: царизм окончательно пал в конце февраля — начале марта 1917 года. Какие силы способствовали его крушению? Прежде всего и, пожалуй, в наибольшей степени — внутренняя и внешняя политика царя Николая II и его правительства.

Безусловно, революционное брожение в стране началось значительно раньше и не без влияния Великой французской революции. Если не считать стихийных народных выступлений Степана Разина и Емельяна Пугачева, первыми революционерами явились дворяне — декабристы. Затем разночинцы и дворяне организовали революционные группы и организации народников и анархистов, а чуть позже — сторонников «Народной воли» и «Черного передела». Следом образовались партии социалистов-революционеров (эсеров) и социал-демократов, которые разделились на так называемых большевиков и меньшевиков.

Такова кратчайшая история «подрывных» организаций в России. В их среде выделились профессиональные революционеры. Но не следует чрезмерно преувеличивать их силу и влияние, словно им удалось совершить такие грандиозные общественные явления, как Февральская и Октябрьская революции. У антисоветчиков наблюдается в этой связи какое-то мистическое отношение к ним. Их представляют едва ли не демонами или бесами, взбудоражившими умильно патриархальное, смиренно православное российское общество и учинившими невиданную смуту.

Не стоило бы и упоминать о таких нелепых суждениях, но ведь они характерны для многих нынешних антисоветчиков, считающих себя патриотами. Вспомним: «Россия, которую мы потеряли» была слащаво и фальшиво показана известным режиссером, а ныне депутатом Думы РФ Сергеем Говорухиным. Ни он, ни прочие воспеватели царского времени не жили тогда. Они ухитрились забыть то, о чем свидетельствовали крупнейшие писатели, публицисты, философы России — свидетели тех десятилетий.

Великий ученый и мыслитель Владимир Иванович Вернадский (до революций 1917 года он был одним из видных деятелей кадетской партии) записал в своем дневнике 16 августа 1924 года:

«Среди белой молодежи, не видевшей старого режима, происходит его идеализация. Им кажется, что во главе власти стояли люди, бывшие морально и умственно головой выше окружающего… И передо мной промелькнул Государственный совет, где я мог наблюдать отбор "лучших" людей власти.

Внешность была блестящей. Чудный Мариинский дворец, чувство старых традиций во всем строе обихода, вплоть до дворецких, разносивших булочки, кофе, чай, на которые набрасывались, как звери, выборные и назначенные члены Государственного совета.

Несомненно, среди них были люди с именами и с большим внутренним содержанием — такие, как Витте, Кони, Ковалевский, Таганцев и др. Но не они задавали тон. Не было тех традиций у сановников, здесь собравшихся, какие были в такой красивой форме у дворецких — не было ни esprit de corps, ни блеска знания и образования, ни преданности России, ни идеи государственности. В общем, ничтожная и серая жадная и мелкохищная толпа среди красивого декорума… И это отсутствие содержания сказалось в грозный час.

Помню один разговор с Д.Д. Гриммом, когда мы возвращались из заседания [Госсовета]. Ему больше нас, обычных членов оппозиции, пришлось сталкиваться лично с членами Совета. Он был совершенно потрясен циничным нигилизмом этих людей, которые были готовы пожертвовать всем для того, чтобы "устроить" своих детей, получить лишние деньги… их помыслы все были направлены главным образом в эту сторону.

…Сейчас ничего не знающая молодежь идеализирует царских министров — точно так же, как многие… искажают истину в своей фантастической реабилитации Николая II. И эти министры последних лет да и раньше — Горемыкин, князь Н. Голицын, Протопопов, Щегловитов… Какой ужасный подбор!… Безумие многих — думать, что старое может вернуться».

Может быть, Владимир Иванович был слишком строг и субъективен? Мысль ученого имеет свою специфику и подчас отстранена от «мелочей жизни», склонна рассматривать все с теоретических позиций. Писатель несравненно ближе к реальной жизни общества, населения.

В таком случае, обратимся к свидетельству известного писателя и незаурядного мыслителя Василия Розанова. К революциям он относился неприязненно. На свержение царизма отозвался так:

«Эта мышка, грызшая нашу монархию, изгрызшая весь смысл ее, — была бюрократия. "Старое, затхлое чиновничество". Которое ничего не умело делать и всем мешало делать. Само не жило и всем мешало жить.

Тухлятина.

Протухла. И увлекла в падение свое и монархию».

Конечно, ссылка на бюрократию вряд ли убедительна. Без чиновников не обходится ни одно государство. Вопрос лишь в том, кто и как их контролирует, какая главная цель их деятельности.

«А все началось уличными мелочами, — продолжает Розанов. — Но, поистине, в столице все важно. Столица — мозг страны, ее сердце и душа. "Если тут маленькая закупорка сосуда — весь организм может погибнуть". Можно сказать, безопаснее восстание всего Кавказа… Бунтовала Польша — монархия даже не шелохнулась. Но вдруг стало недоставать хлеба в Петрограде, образовались "хвосты около хлебных лавок". И из "хвостов" первоначально и первообразно — полетел весь образ правления к черту. С министерствами, министрами, с главнокомандующими, с самим царем — все полетело прахом. И полетело так легколегко. Легкость-то полета, нетрудность напряжения — и вскружила всем головы. Это более всего всех поразило».

Но чему тут удивляться? Перезревший, подгнивший плод падает сам. Нет надобности его срывать. Напрашивается вывод: стало быть, не в одной бюрократии тут дело. Ведь за отречение Николая II выступило, в частности, высшее военное командование.

Розанов, писавший под именем «Обыватель» и отчасти вошедший в этот образ, спутал повод к революционным демонстрациям (хлебные очереди, «хвосты») с причинами. Сам же назвал главной причиной бездарное чиновничество. Хотя было бы точнее обвинять весь духовно прогнивший государственный аппарат Российской империи. А это — ствол, опора страны. Когда ствол прогнил или, как говорят, трухляв, даже могучее трехсотлетнее дерево обречено.

Завершил Обыватель свою статью так:«И вот странная мысль у меня скользит. Собственно, за XIX век, со времен декабристов, Россия была вся революционна, литература была только революционна. Русские были самые чистые социалисты-энтузиасты. И, конечно, падала монархия весь этот век, и только в феврале это кончилось.

И странная мысль с этим концом у меня сплетается. Что, в сущности, кончается и социализм в России. Он был преддверием мести, он был результатом мести, он был орудием мести. Но, свершив все, что нужно, он сейчас или завтра уже начнет умирать. Умирать столь же неодолимо, как доселе неодолимо рос. И Россия действительно вошла в совершенно новый цвет. Не бойтесь и не страшитесь, други, сегодняшнего дня».

Мрачное пророчество — все страшное еще впереди — вскоре оправдалось, когда началась Гражданская война. Однако окончания социализма не произошло. Вышло даже наоборот.

В тот период было неясно, какой цвет вскоре будет преобладать в России. Черный ли флаг анархистов или красный — большевиков? Или трехцветный, подобный флагу Французской буржуазной революции?

Главный вопрос стоял иначе. Сохранится ли страна при отсутствии твердой власти? Временное правительство почти не контролировало ситуацию. Многое определяла позиция Центрального исполнительного комитета Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Ходили упорные слухи, что и в правительстве, и в Совете главную роль играют масоны. А на улицах Петрограда появилось обилие праздно шатающихся или митингующих солдат и матросов. Своим поведением они демонстрировали желание лузгать семечки в столице, а не сражаться на фронте или работать.

Разве во всем этом разумно обвинять только русского закоренелого бюрократа?!

Иначе обрисовал сложившуюся к тому времени ситуацию коммунист и активный участник событий А.Г. Шляпников: «Легкая нажива и грабеж объединяли банкира еврея Рубинштейна с отъявленным черносотенцем и погромщиком попом Питиримом, взяточника Манасевича-Мануйлова с главой Совета министров Штюрмером, а все вместе они находили приют и защиту у придворного пророка Распутина».

Итак, почти бескровная победа Февральской революции (в резком отличии от буржуазно-демократических революций в Западной Европе) была предопределена слабостью и разложением царской власти. Но не только этим. В стране были достаточно влиятельные группы, социальные слои, партии, которые воспользовались слабостью существующего режима и неспособностью Николая II руководить страной в столь трудный период.

Какие же были эти партии, тайные организации, группы и конкретные личности? Об этом проще всего судить по тому, кто получил возможность реально и формально руководить страной, кто воспользовался падением царизма, взяв власть в свои руки. Среди них были и позже возглавившие Белое движение: Шульгин, Деникин, Корнилов, Колчак и пр.

С министрами Временного правительства постоянно общались компетентные правительственные лица Франции и Англии. Нет никаких сомнений, что Временное правительство стремилось придерживаться курса, заявленного еще в марте: «Свято хранить связывающие нас с другими державами союзы».

Может быть, этому препятствует Петроградский Совет? Однако и он в манифесте «К народам всего мира» высказался вполне определенно: «Русская революция не отступит перед штыками завоевателей и не позволит раздавить себя внешней военной силой». Так полагала и значительная часть большевиков.

Ситуация резко изменилась после приезда в апреле в Петербург из эмиграции лидера большевиков Ульянова-Ленина. Он провозгласил: «Никакой уступки революционному оборончеству!» То есть необходимо добиваться мира. И второй лозунг: следует от буржуазной революции перейти к социалистической.

В смелости ему нельзя было отказать. Неужели у него, лидера одной из фракций социал-демократической партии, больше власти и авторитета, чем у правительства, Совета и всех других партий?!

Никакой особой власти у Ленина не было. Его авторитет не распространяется дальше его единомышленников или, можно даже сказать, сообщников. Распространялись слухи, будто у них имеется немало денег, полученных от немецкого Генштаба. Мол, благодаря этому они ведут активную пропаганду среди солдат и печатают разные прокламации. Но если прикинуть хотя бы приблизительно, какими были их расходы, то получатся весьма скромная сумма.

Надо учесть: агитацию вели не только большевики, но также их многочисленные противники. Проводились демонстрации с лозунгами доверия Временному правительству и призывами «Долой Ленина!». Об этом же писали газеты, призывающие к решительным действиям против этого, как они называли, германского агента, вернувшегося в Россию со своими сообщниками в пломбированном вагоне.

Парадоксальным образом, чем чаще и громче кричали «Долой Ленина!», тем быстрее росла его популярность. Это было подобно славе Герострата, которого помнили только потому, что его постоянно проклинали. Но главное, пожалуй, не в этом. Ленин владел искусством убеждать; его лозунги находили все больше сторонников. Большинство солдат и матросов не желало воевать, а Временное правительство не обрело популярности у населения.

Кому это выгодно?

Такой вопрос следует задавать не только в экономике, но и в политике. Дело не только в том, кто оказался непосредственно на вершине власти. Они чаще всего не более чем ставленники других социальных сил, скрытых от поверхностного взгляда.

Кто претендовал на власть в период самодержавия?

Простейший ответ: революционеры, социалисты, сторонники марксизма (об анархистах речи нет, ибо они были противниками любой государственной власти).

Ссылки на марксистов в данном случае некорректны. По классической теории Карла Маркса, общественное развитие происходит по ступеням прогресса. От дикости — к варварству, от рабовладельческого строя к феодальному, а от него — к капитализму. Буржуазная революция знаменует именно последнюю ступень.

Неизбежен и следующий шаг прогрессивного развития: к социализму, который неумолимо переходит в коммунистический… рай, пожалуй. Он в чем-то подобен первобытному безвластному райскому существованию древних племен. В отличие от Страшного суда, воспетого в Апокалипсисе святого Иоанна Богослова, это — счастливый финал человечества.

Иоанн Богослов ссылался на откровение, данное свыше. Карл Маркс полагал, что делает научно обоснованный вывод. Действительно, вывод был обоснован логически, исходил из анализа исторических событий и текущей ситуации середины XIX века. Хотя уже через несколько десятилетий он устарел и нуждался в уточнениях, дополнениях, изменениях.

Правоверному марксисту (им был, в частности, Георгий Плеханов) было ясно: к приходу социализма общество должно «созреть». Капитализм достигнет расцвета, затем начнется череда кризисов, вызванных, в частности, стихийным развитием производства. Критическая ситуация разрешится социалистической революцией. Пролетариат, как наиболее организованная общественная сила, под руководством своей партии возьмет власть.

Таков простейший пересказ. Теория имеет солидное обоснование… Вновь уточним: умозрительное, ибо о будущем общества следовало бы судить с оговорками и вероятностно. Исторический процесс не предопределен, подобно движению по железнодорожному пути. Но многие марксисты воспринимали учение Карла Маркса как религиозное откровение. Вместо научного анализа и сомнений — безоглядная вера.

Из марксистов только «отступники» могли пренебречь выводами Маркса, превратившимися в символ веры. Таким еретиком отчасти стал — в значительной степени по стечению обстоятельств — Владимир Ленин. Но и он далеко не сразу понял, что в России при его жизни может свершиться социалистическая революция.

В январе 1917 года, за полтора месяца до падения самодержавия, он произнес на выступлении в Швейцарии: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции». Ему было 46 лет.

Да, большевики стремились к государственному перевороту, содействовали ему, были бы не прочь его возглавить, но в тот момент не могли этого сделать, упустив свой шанс. Ленин со своими соратниками появился в Петербурге через месяц после отречения императора Николая II и отказа его брата Михаила от трона.

Смены самодержавия конституционной монархией или буржуазно-демократической республикой добивались прежде всего конституционные демократы, или «Партия народной свободы». Магистральный путь к прогрессу они видели в установлении государственной системы, подобной английской или, в крайнем случае, французской. Свержение самодержавия входило в их политическую программу. Но как сторонники продолжения войны с Германии они понимали, что не следует торопиться, отвергая монархию.

В конце марта 1917 года В.И. Ленин писал: «Весь ход событий февральско-мартовской революции показывает ясно, что английское и французское посольства с их агентами и "связями", давно делавшие самые отчаянные усилия, чтобы помешать сепаратным соглашениям и сепаратному миру Николая Второго с Вильгельмом IV, непосредственно организовали заговор вместе с октябристами и кадетами, вместе с частью генералитета и офицерского состава армии и петербургского гарнизона особенно для смещения Николая Романова».

Вряд ли в «смещении Николая Романова» сыграло решающую роль вмешательство Англии и Франции вкупе с упомянутыми «заговорщиками». Более обоснованным выглядит мнение, высказанное, в частности, английским советологом Эдвардом Карром:

«Февральская революция… была стихийным взрывом недовольства масс, доведенных до отчаяния лишениями войны и явной несправедливостью в распределении жизненных тягот. Она была восторженно встречена и использована широкими слоями буржуазии и чиновничества, потерявших веру в систему самодержавного управления и особенно в самого царя и его советников. Первое Временное правительство состояло именно из представителей этой части населения. Революционные партии не участвовали непосредственно в осуществлении революции. Они не ожидали ее и вначале были поражены».

Население России не довели до отчаяния лишения войны. Как говорится, бывали времена и похуже. Подрывало моральный дух народа осознание глубокой несправедливости происходящего. Для немногих война была средством наживы, для подавляющего большинства — источником бед и лишений. Смысл и цели войны были для народа туманны.

Против самодержавного строя выступали по разным причинам или с некоторыми оговорками почти все политические партии. Провал реформ П.А. Столыпина сказался на российском обществе, в частности, на крестьянстве так, что историк и социолог С.Г. Кара-Мурза обоснованно назвал его «отцом русской революции».

Опоры царского трона не только прогнили. Они расшатывались теми, кто был призван их укреплять, но погрязли в интригах, не обретя единства и решимости даже в столь трудный период истории страны. В такое время требуется напряжение всех сил и умение правительства вести тонкие политические маневры, нейтрализующие действия оппозиции, раскалывающие ее на противоборствующие группировки. А они объединялись в своих выступлениях против самодержавия.