Корсары, вероотступники и пленные

Корсары, вероотступники и пленные

В 1580, спустя год после смерти Себастьяна и в год восшествия на португальский престол Филиппа II, другой воин такого же романтического склада, как и Стукли, французский гугенот Франсуа де ла Ну создал свои «Речения» («Discours»), один из шедевров политической и военной литературы XVI века. Ну писал их в лимбургской тюрьме, брошенный туда испанцами за его действия по защите кальвинистов во Фландрии. Он призывал к новому крестовому походу с участием всех европейских стран, уже не под эгидой Папы, и видел в нем путь к восстановлению единства христианского мира.

Европейские державы в это время изыскивали способы создать угрозу для султана в восточной части его империи. Множество путешественников, исследователей, купцов и дипломатов — и тех, кто в разной степени подходил под все эти определения, — в XVI–XVII вв. посещали Персию, пытаясь побудить персидского шаха присоединиться к «крестовому походу» против стамбульского правителя. Персы немало осложняли жизнь туркам; в то же самое время русский царь Иван IV обращал оружие против татар Золотой орды, вассалов Блистательной Порты, и против Астрахани — ключа к Центральной Азии. Если бы русские и персы объединили силы в районе между Каспийским и Аральским морями, то туркам пришлось бы на Востоке иметь дело с новым сплошным сухопутным фронтом. По этой причине османские султаны усиленно стремились устанавливать дружественные отношения, а по возможности — и заключать военные союзы с тюрко-монгольскими правителями обширных областей, лежащих между Мавераннахром, Тянь-Шанем и Каракорумом. Запад тоже начал присматриваться к Центральной Азии. Европейские путешественники, обладавшие и энтузиазмом, и широкими познаниями — от флорентийских купцов Джован Баттиста и Джироламо Веккьетти, до римлянина Пьетро дела Балле, авантюриста и автора разнообразных сочинений, — питали все одну и ту же надежду, возникшую впервые в XIII веке: надежду на мощного центральноазиатского союзника, который вцепится мертвой хваткой в средиземноморского врага и освободит христианскую Европу от страшной мусульманской угрозы.

Но не для всех турки представляли страшную угрозу. Уже было показано, как многие страны, от Франции и Англии до протестантских княжеств Германии, рассматривали их (иногда втайне) как потенциальных союзников по принципу «враг моего врага — мой друг». Вдобавок многие из обитателей Средиземноморского побережья сознавали опасность, грозящую со стороны турок или их вассалов-союзников, берберских корсаров, но считали ее наименьшим злом, или даже полагали, что могут извлечь из нее пользу. Бедняки, угнетенные и бессильные, лишенные средств и возможностей, скованные жесткой политической и институциональной структурой христианского общества, смотрели на мусульманский мир с надеждой и завистью: там, даже родившись в семье калабрийского рыбака или албанского горца, можно было стать монархом или адмиралом. Некоторые — обделенные при наследовании еретики, затаившие злобу неудачники, мечтатели, — даже надеялись, что мусульмане одержат верх над их неблагодарным и несправедливым христианским отечеством. В Европе каждый, кто проявлял излишнее свободомыслие в вопросах религии, оказывался на костре. С другой стороны, жестокие турки, которые сдирали с врагов кожу или сажали их на кол, позволяли сколько угодно молиться Богу Авраама в обмен на подчинение и небольшой налог. Мусульманин, взятый в плен мальтийскими или сан-стефанскими[38] рыцарями во время набегов христианских корсаров на берега мусульманских стран, оказывался на галерах или томился в казематах в Ливорно или Тулоне. Христианин, захваченный во время морского сражения — если он был молод и хорош собой, или предприимчив, или имел счастье попасть к благожелательному и влиятельному хозяину, — мог быстро подняться по социальной лестнице, занять государственную должность или даже стать приближенным султана.

Прибрежным жителям, купцам, паломникам, тем, кто сражался под знаком креста, постоянно угрожал мусульманский плен. Для вызволения из рабства братьев во Христе были учреждены специальные христианские ордена, такие, как тринитарии и мерцедарии. Из района Средиземноморья дошло множество историй о том, как мальчиков и девочек, мужчин и женщин захватывали турки или берберские корсары. Еще больше было таких случаев, о которых мы никогда не узнаем. Часто мы встречаемся с подлинными трагедиями, но есть и увлекательные истории со счастливым концом. Иногда правда оказывается поразительнее вымысла. Отдельные события, рассказанные в письменных воспоминаниях и дневниках, могут быть вымышлены, но основаны они на свидетельствах очевидцев. Таков, например, случай Андреса Лагуны, доктора из Сеговии, который был известен своими научными трудами и считается автором «Путешествия в Турцию», опубликованного в 1557 году. Книга представляет собой псевдоавтобиографию Педро де Урдималаса, взятого в плен в августе 1552 года у берегов острова Понца: вначале он был гребцом-невольником на галере, а затем рабом в Константинополе. Ему удалось освободиться, выдав себя за доктора — на помощь пришли кое-какие медицинские книги — и вылечив от болезни вначале пашу, своего хозяина, а затем саму султаншу.

Если вымышленная история могла отсылать к приключениям, более удивительным, чем плоды литературной фантазии, случалось и другое: за литературным повествованием скрывались подлинные события. Самым известным из рабов стал Мигель де Сервантес, взятый в плен берберскими пиратами в 1575 году во время путешествия из Неаполя в Испанию и в цепях доставленный в Алжир. Несколько раз он безуспешно пытался бежать; наконец, за него был уплачен выкуп и в 1580 году его освободили. Он оставил яркий отчет о своих приключениях в главах 39–41 «Дон Кихота», в рассказе о пленнике (cautivo). Самым необычным в приключениях пленника Мигеля де Сервантеса — позднее ему пришлось защищаться от обвинений в сделке с мусульманами: свобода в обмен на переход в ислам — были его отношения с алжирским беем, Хасаном-пашой. Бей не только не наказывал Сервантеса за его попытки побега, но все время, пока тот находился в плену, держал его рядом с собой.

Плен зачастую предшествовал вероотступничеству, но не только: между этими состояниями изначально существовало известное сродство. Четыре столетия молчания отделяют нас от тайны Мигеля и Хасана: что связывало этих двоих, мы уже никогда не узнаем. Образованный испанец знал кое-что об исламском мире Андалусии и Северной Африки, но географические рамки познаний Сервантеса были шире. В Испании были знакомы с османской историей и культурой. Именно они образуют фон пьесы «Прославленный турок» («El otomano famoso»), написанной на рубеже XVI и XVII веков Лопе де Вегой и посвященной Осману, основателю правящей в Турции династии.

Друг Сервантеса, алжирский бей, был вероотступником из Далмации; предыдущие правители Алжира, начиная от самого Барбароссы, сардинца Хасана-аги, «Корсиканца» Хасана и заканчивая калабрийцем Улуджем Али, тоже «стали турками». Многие вероотступники становились командирами флота или каид, мелкими правителями. В Алжире среди вероотступников наиболее удачливыми оказывались генуэзцы и венецианцы, но там были также калабрийцы, сицилийцы, неаполитанцы, албанцы, греки, французы и несколько евреев. До сих пор знамениты лигуриец Оста Морато, который в 1637 году стал беем Туниса и основал свою собственную династию Мурадитов, правившую в Тунисе до начала XVIII столетия, и Али «Пиччинино», венецианец по происхождению, который фактически единолично правил Алжиром в 1638–1645 годах. И только во второй половине XVIII века вероотступников из стран Средиземноморья становится все меньше; отчасти их заменили новообращенные из числа англичан и фламандцев, которых называли «понентины».

С упадком империи роль вероотступников начала неуклонно снижаться. Но были исключения: к примеру, француз-аристократ граф Клод-Александр де Бонневаль. Он родился в 1675 году в большой семье, находился в родстве с писателем Фенелоном и дослужился во французской армии до полковника. В 1706 году он дезертировал и был приговорен французами к смертной казни, но перешел в имперскую армию и получил звание генерал-лейтенанта. Он был соратником Евгения Савойского, затем они поссорились, Бонневаля обвинили в государственной измене и заключили в крепость Шпильберг, откуда ему удалось бежать. Разочарованный отношениями внутри христианского общества, он, наконец, нашел прибежище в Стамбуле, где возглавил султанскую армию и под именем Ахмет Бонневаль-паши принимал участие в военных реформах, проводимых султаном Махмудом I. При этом он не порвал полностью со своей родиной, завязав дружбу с маркизом де Вильнёвом, посланником Людовика XV в Стамбуле.

Многие из этих средиземноморских авантюристов заслуживают краткого рассказа о себе. Орацио Патерно Кастелло, из Катании, из семьи маркиза Сан Джулиано, стал в 1783 году беглецом, после того как убил свою жену. Схваченный триполийскими корсарами, он обратился в ислам, принял имя Хамад и стал драгоманом (переводчиком). Он поведал свою историю некоей мисс Тулли, сестре британского консула в Триполи. Другого сицилийского аристократа, князя Джован Луиджи Монкада, схватили тунисцы (которые вполне могли быть в сговоре с капитаном судна) в июле 1797 года, когда тот плыл из Палермо в Неаполь. Через несколько месяцев он снова обрел свободу, но только после того, как пообещал заплатить значительный выкуп. Однако стоило князю вернуться на Сицилию, как он отказался от своего слова, и последовало долгое судебное разбирательство. Тунисский бей обратился в королевский суд, и дело тянулось несколько десятилетий.

Естественно, через некоторое время многие вероотступники — которые подвергались обрезанию, если только им не удавалось избежать этого ритуала — возвращались в свои родные страны, и после покаяния их снова принимала церковь. Трудно определить, говоря о каждом из них в отдельности, насколько искренним было их обращение и насколько непритворным — возвращение к вере предков. Нам известны лишь немногие случаи, остальные же навеки поглотило прошлое.

К концу XVII века пиратские войны, выгодные для влиятельных групп вероотступников, сформировавшие верхние эшелоны османского общества и породившие целую систему захвата пленных и рабов с той и с другой стороны, начали постепенно затухать. Тем не менее, столетие спустя на Сицилии и Сардинии люди все еще не чувствовали себя в безопасности. В 1798 году при набеге тунисцев на остров Сан-Пьетро у берегов Сардинии в плен было взято около тысячи островитян. В 1815–1816 годах наступил новый всплеск активности мусульманских пиратов, который продолжался несколько лет, затронув южную Италию, Тоскану и оба крупных острова в Тирренском море. Священник из ордена барнабитов Феличе Каронни в июне 1804 года оказался в заключении в Северной Африке; его захватили берберские пираты и отвезли в Тунис, но ему удалось вернуться домой через несколько месяцев. Положение пленных в мусульманских странах улучшилось к концу XVIII века: Моцарт не написал бы свою оперу «Похищение из сераля», а Россини — свою «Итальянку в Алжире», если бы условия содержания пленных христиан не улучшились. Правда, ни та, ни другая опера не были бы написаны, если бы христианам многие годы не грозила опасность оказаться в плену.

Упадок турецкого и североафриканского пиратства привел к тому, что рыцари-иоанниты и рыцари Святого Стефана стали меньше внимания уделять пиратским набегам и вообще морскому делу. Сократилось и число независимых христианских пиратов Средиземноморья. И первые, и вторые, и третьи были особенно активны в 1580–1610 годах. В то время необходимо было энергично отвечать на каждое нападение мусульман, а кроме того, была необходима рабская сила для галер и строительства береговых укреплений. Тюрьмы по всему Леванту и Магрибу подвергались набегам; самые знаменитые примеры — нападение на Хамамет в августе 1602 года, когда галеры рыцарей Святого Стефана захватили от четырехсот до семисот человек, и нападение на Аннабу в сентябре, которое дало около тысячи пятисот рабов и было воспето в скучнейшей поэме «Превосходный приступ» («Bona expugnata»), написанной в конце столетия Виченцо Пьяцца. Между 1708 и 1715 годами христианские пираты (например, ливорнские, защищенные патентами, выданными великим герцогом Тосканы) совершали набеги на берега Палестины, создавая проблемы для французской консульской службы, на которую полагался султан для «защиты» в этом районе людей с Запада (и которые в силу этого отвечали за действия всех европейцев). Пиратские корабли часто маскировались под суда, везущие паломников в Святую землю. Члены местных христианских общин оказывались в этих случаях козлами отпущения — на них вымещали свой гнев разъяренные мусульмане.

Судьбы пленных мусульман в христианских странах были в целом менее счастливыми и менее разнообразными, чем судьбы пленников-христиан в мусульманских странах. Было очень мало «вероотступников», перешедших из ислама в христианство; причиной могло быть то, что мусульмане оказывались более тверды в своих убеждениях, или то, что на пленных не сильно давили с целью обращения. Последнее влекло за собой прямую невыгоду: раба, ставшего христианином, следовало освободить. То, что немногие случаи обращения приветствовались как великие события, говорит о том, как редко это бывало. Кроме того, было полезно иметь в запасе некоторое количество рабов, чтобы обменивать их на пленных. В 1543 году Папа Павел III учредил в Риме Коллегию неофитов, которая опекала обращенных в христианство евреев и мусульман, но опекаемых было немного. Христианские источники, иногда подтверждаемые сведениями с мусульманской стороны, говорят о тайной симпатии, которую испытывали некоторые мусульмане к христианству. Поскольку, однако, в дар ал-ислам отступничество от веры было преступлением, караемым смертной казнью, такие чувства (в случаях, когда они возникали — если возникали) держались в глубокой тайне.

«Жидкий континент», как называли Средиземное море, обеспечивал бесчисленные возможности для мирных встреч и культурного обмена. То была пограничная территория, а также место торговли и в некотором смысле — область слияния культур. Многие храмы в этом регионе использовались и христианами, и мусульманами. Обе религии встречались здесь: их пути часто пересекались, но не совпадали. Такими перекрестками путей были церковь Успения в Иерусалиме, храм Рождества в Вифлееме, Святого Георгия Лидцского в Палестине, Святой Екатерины на Синае, святилище Марии близ Каира (откуда происходил знаменитый бальзам), храм Марии Путеводительницы в Шкодере в Албании и пещера Девы Марии в Лампедузе. И та и другая религия сходились в том, что и христианство и ислам ведут общее происхождение от Авраама, а мусульмане глубоко почитали Деву Марию. Но ни о каком синкретизме всерьез говорить не приходится.