КОМАНДУЮЩИЙ
КОМАНДУЮЩИЙ
В описании Н.К. Попеля события разворачивались так:
«...В землянку (командный пункт 34-й тд полковника Васильева) ввалился Оксен (начальник контрразведки корпуса). Едва поздоровавшись, не извинившись, что было несвойственно уравновешенному, неизменно вежливому разведчику, он подошел ко мне,
— В тылах дивизии задержано шестеро красноармейцев. Они утверждают, что дивизия Мишанина (12-я тд) быстро отступает, два генерала сдались в плен... Божатся, что отход дивизии видели своими глазами, а о пленении генералов знают со слов. Дивизия, если им верить, стадом отходит через лес на юг...»
Установить радиосвязь ни со штабом корпуса, ни с КП танковой дивизии Мишанина не удалось. Рации молчали. Крайне встревоженный, Попель бросился на танке Т-34 через пылающий после многократных бомбардировок хвойный лес к Бродам. Но в лесу на восточной окраине города, на том месте, где днем располагался штаб корпуса, уже никого не было: «Ни души. Пустые землянки. Ветер лениво гоняет обрывки бумаг...» Вскоре на лесную поляну выехала машина заместителя начальника разведки корпуса майора Петренко. Он также подтвердил достоверность невероятных сообщений:
«...дивизия Мишанина ушла с передовой... По дороге несколько раз натыкались на ее бойцов. Бредут как попало. Командиров не видно... Уверяют, что генерал Мишанин приказал отступать на Броды, а сам вместе с командиром-корпуса сдался в плен...»
Жанр этой книги — документальное историческое исследование, поэтому не будем дальше интриговать читателя, тем более что ничего загадочного и не произошло. Никаких Х-лучей, никаких немецких десантов, никаких землетрясений в заболоченном лесу — просто 8-й мехкорпус в очередной раз накрыла «ударная волна» от очередного безумного приказа командования Юго-Западного фронта.
Маршал Баграмян в своих мемуарах с гордостью пишет, что «в штабе фронта не чувствовалось и тени растерянности»!
Не будем спорить. Поверим на слово. Растерянности — не было. Всего остального — євязи, разведки, достоверной информации о состоянии своих войск и войск противника, твердости и последовательности в принятии решений — тоже не было. Вечером 26 июня на основании панических слухов (которые неизбежно, как вши на заключенном в концлагере, заводятся в тылу деморализованной армии) в штабе ЮЗФ. пришли к выводу, что начавшийся утром контрудар уже закончился неудачей. Оперативная сводка штаба ЮЗФ № 09 от 26.06.1941 г. сообщала: «8-й мехкорпус в 9.00 26 июня нерешительно атаковал мехчасти противника из района Броды и остановлен противником в исходном (???) для атаки районе...» [29, стр. 30].
Уже эта оценка ситуации, принятая в то самое время, когда 19-й и 8-й мехкорпуса (к сожалению, не имея связи друг с другом) наступали на Дубно и Берестечко, была совершенно неадекватна реальности. Ну а решение, принятое на основании такой оценки, было совсем уже странным. «Слово взял начальник штаба фронта, — вспоминает Баграмян. — Его мысль сводилась к тому, что надо подходящие из глубины 36-й и 37-й стрелковые корпуса расположить на линии Дубно, Кременец, Золочев с задачей упорной обороной задержать врага. Механизированные корпуса отвести за этот рубеж» [110].
Где тут логика, где следы здравого смысла? Даже если исходить из того, что мехкорпуса фронта, все еще располагавшие к тому времени полутора тысячами танков, оказались неспособны разгромить или по крайней мере задержать продвижение врага, то какие же были основания надеяться на то, что два стрелковых корпуса смогут справиться с такой задачей? Неужели в штабе фронта еще не знали, что стрелковые дивизии, укомплектованные в значительной части призывниками из западных областей Украины, разбегаются толпами после первых же выстрелов? И как можно ставить задачу «отвести за этот рубеж», когда никакого оборудованного оборонительного рубежа на линии Кременец — Золочев еще и в помине не было, а пехота 36-го и 37-го стрелковых корпусов в этот район еще только-только выходила?
Примечательно, что и Г.К. Жуков (начальник Генерального штаба и полномочный представитель Ставки на Юго-Западном фронте) прямо предупреждал против такого решения:
«...узнав, что Кирпонос намеревается подходившие из глубины 36-й и 37-й стрелковые корпуса расположить в обороне на рубеже Дубно, Кременец, Новый Почаев, он решительно воспротивился против такого использования войск второго эшелона фронта:
— Коль наносить удар, то всеми силами!
...Перед тем как улететь 26 июня в Москву, Г.К. Жуков еще раз потребовал от Кирпоноса собрать все, что возможно, для решительного контрудара...» [110].
Полная несостоятельность принятого вечером 26 июня решения (которое Баграмян даже в своих послевоенных мемуарах без тени смущения называет «наиболее отвечающим изменившейся обстановке оперативным решением») выявилась не через несколько дней, а уже через несколько часов — утром 27 июня.
Продолжим чтение воспоминаний Баграмяна:
«..Не успели мы получить донесения о возвращении 8-го и 15-го мехкорпусов на прежние рубежи, как по штабу пронеслась весть: фашистские танки устремились на Острог. В штабе фронта — тревога (но ни тени растерянности. — М.С.)... Полковник Бондарев взволнованно доложил, что сегодня (27 июня. — М.С.) на рассвете 11-я немецкая тонковая дивизия совершила стремительный рывок из района Дубно. Отбросив к югу находившиеся на марше части правофланговой дивизии 36-го стрелкового корпуса, она теперь почти беспрепятственно продвигается на Острог...»
Вот и весь «оборонительный рубеж, занятый стрелковыми корпусами»!
Но еще раньше, чем немецкие танковые части про-юлжили наступление с поля боя у Дубно на восток, на решение командования ЮЗФ отреагировала Москва. В ночь с 26 на 27 июня в штабе ЮЗФ заработал аппарат высокочастотной телеграфной связи «БОДСО. Баграмян вспоминает:
«...Бегу в переговорную, подхватываю ленту, читаю: «У аппарата генерал Маландин (заместитель начальника Генштаба РККА. — М.С). Здравствуйте. Немедленно доложите командующему, что Ставка запретила отход и требует продолжать контрудар. Ни дня не давать покоя агрессору. Все».
Спешу к Кирпоносу. Выслушав мой доклад, он тихо чертыхнулся...»
Тихое чертыхание большого начальства оглушительно отозвалось в войсках.
На рассвете 27 июня Попель нашел, наконец, на южной окраине Брод штаб своего мехкорпуса:
«...мы увидели на обочине KB командира корпуса. Около танка, не останавливаясь, туда и обратно, как заведенный, шагал Рябышев. Я видел комкора всяким. Но таким — никогда... Рябышев, едва кивнув мне, достал из нагрудного кармана сложенную вдвое бумажку:
— Ознакомься.
На листке несколько строк, выведенных каллиграфическим писарским почерком. Кругленькие, с равномерными утолщениями буковки, притулившись одна к другой, склонились вправо. «37-й стрелковый корпус обороняется на фронте Нов. Почаев — Подкамень — Золочев. 8-му механизированному корпусу отойти за линию 37 СК и усилить его боевой порядок своими огневыми средствами. Выход начать немедленно».
Внизу подпись: «Командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос». А над скобками — размашистая, снизу вверх закорючка...
С юга приближалась какая-то легковая машина. Остановилась неподалеку. Из нее вылез знакомый полковник из штаба фронта. Небритый, с красными от бессонных ночей глазами, он сухо с нами поздоровался и вручил Рябышеву конверт. Дмитрий Иванович сорвал сургучную печать, и мы увидели те же кругленькие, утомленно склонившиеся вправо буквы и ту же подпись — закорючку. Только текст совсем другой: корпусу с утра наступать из района Броды в направлении Верба — Дубно и к вечеру овладеть Дубно.
Рябышев оторопело посмотрел на полковника:
— А предыдущий приказ?
Полковник не склонен был вступать в обсуждение:
— Выполняется, как вам известно, последний...» [105].
Поверить во все это трудно, но история с двумя приказами прямо противоположного содержания, полученными утром 27 июня, в целом находит свое подтверждение в документах. В упомянутом выше «Докладе командира 8-го МК о боевых действиях корпуса» читаем:
«...В 2.30 27.6.41 г. к командиру 8-го механизированного корпуса прибыл генерал-майор Панюхов и передал ему следующий устный приказ (выделено мной. — М.С.) командующего Юго-Западным фронтом:
«37-й стрелковый корпус обороняется на фронте м. Почаев Новы, Подкамень, Золочев. 8-му механизированному корпусу отойти за линию пехоты 37-го стрелкового корпуса и усилить ее боевой порядок своими огневыми средствами. Выход начать немедленно».
...В 6.00 27.6.41 г. в районе 2 км южнее Броды через бригадного комиссара Михайлова был получен второй приказ командующего Юго-Западным фронтом №2121 от 27.6.41 г. о наступлении 8-го механизированного корпуса с 9.00 27.6.41 г. в направлении Броды, м. Верба, Дубно...» [28, стр. 167].
В отчете о боевых действиях 15-го МК (подписан ВРИО командира корпуса полковником Ермолаевым) события описаны так:
«...27.6.41 г. На основании приказа Юго-Западного фронта (явно ошибочно указан номер другого приказа и совершенно нереальная дата — 29 июня. — М.С.) приказано отойти на рубеж Золочовских высот за оборонительную линию 37-го стрелкового корпуса для приведения себя в порядок.
Командиром 15-го механизированного корпуса был отдан к пшый приказ частям корпуса на отход...
Прибывший около 10 часов на командный пункт командира 15-го механизированного корпуса в лес у Каштеляны начальник Управления политпропаганды Юго-Западного фронта бригадный комиссар Михайлов по поручению Военного совета фронта передал вновь приказ о наступлении корпуса в направлении Берестечко...» [29, стр. 261].
Как видим, Попель в своих мемуарах ошибся лишь с иоинским званием того, кто доставил приказ на возобновление наступления (заменив зачем-то бригадного комиссара Михайлова на «знакомого полковника из штаба фронта»). Не вполне ясно — был ли приказ на отход передан в устной форме или все же существовал листок бумаги с «подписью — закорючкой»... В любом случае, самое время прервать наш рассказ о трагических событиях тоня 1941 г. для того, чтобы ближе познакомиться с тем человеком, который имел право ставить свою подпись рядом со словами «Командующий Юго-Западным фронтом».
Люди, лично знавшие генерала Кирпоноса, отзываются и о нем по-разному.
Маршал К.С. Москаленко пишет о нем тепло и уважительно:
«...Он был образованным в военном отношении человеком и проявил себя храбрым и волевым командиром во время войны с белофиннами... Храбрый, мужественный генерал погиб - дни тяжелых испытаний, оставив по себе добрую и светлую память в сердцах тех, кто знал его...»
Комиссар Попель дает более неоднозначную оценку командующему:
«...Безупречно смелый и решительный человек, он еще не созрел для такого поста. Об этом мы не раз говорили между собой, говорили спокойно, не усматривая здесь в мирное время большой беды, забывая, что приграничный округ с началом боевых действий развернется во фронт...»
Маршал Рокоссовский описывает свою встречу с командующим Ю-3. ф. в весьма жестких выражениях:
«...Меня крайне удивила его резко бросающаяся в глаза растерянность... Он пытался напустить на себя спокойствие, но это ему не удалось. Мою сжатую информацию об обстановке на участке 5-й армии и корпуса он то рассеянно слушал, то часто прерывал, подбегая к окну с возгласами: «Что же делает ПВО? Самолеты летают, и никто их не сбивает. Безобразие.»
...Да, это была растерянность, поскольку в сложившейся на то время обстановке другому командующему фронтом, на мой взгляд, было бы не до ПВО... Создавалось впечатление, что он или не знает обстановки, или не хочет ее знать. В эти минуты я окончательно пришел к выводу, что не по плечу этому человеку столь объемные, сложные и ответственные обязанности, и горе войскам, ему вверенным...»
Михаил Петрович Кирпонос погиб 20 сентября 1941 г. при попытке выйти из окружения восточнее Киева. Какими бы ни были обстоятельства его гибели (встречаются три версии: гибель в бою, самоубийство, чекисты выполнили секретный приказ Сталина не допустить пленение высшего командного состава фронта), генерал Кирпонос отдал свою жизнь за Родину, и это обстоятельство заставляет автора быть предельно сдержанным в оценках. Предоставим генералу Кирпоносу право рассказать о себе самостоятельно — благо в нашем распоряжении есть автобиография, написанная им 21 октября 1938 г. [187]. Приведем ее с очень небольшими сокращениями и краткими комментариями:
«Родился 9 января 1892 г. в м. Веркиевка Черниговской губернии, в семье крестьянина-бедняка. В хозяйстве имелось полдесятины земли, хата и больше ничего. Отец мой долго работал кубовщиком в чайной (какой же это «крестьянин»?) в нашем местечке... Начал учиться в церковно-приходской школе в 1899 г. В 1900 г. перешел в земскую школу в своем же местечке... Общее образование — окончил 3 группы земской школы и в 1903 г. поступил в 2-классное училище и в Борзенскую школу садоводства, но не смог там учиться из-за тяжелого материального положения моих родителей...
В декабре 1909 г. поступил на службу в Коровяковское лесничество лесным сторожем, в 1912 г. переведен в Михайловское лесничество на должность культурного надзирателя (работа в лесных питомниках) с окладом 12 руб. в месяц. В данном лесничестве я прослужил до сентября 1915 г., т.е. до мобилизации в царскую армию. Служил в 216-м запасном пехотном полку... В мае 1917 г. окончил фельдшерскую школу (т.е. в боевых действиях Первой мировой войны практически не участвовал).
На румынском фронте я был с августа 1917 г. по февраль 1918 г. в 258-м полку в качестве ротного фельдшера... Но время Октябрьской революции вел среди солдат агитацию за большевизм. Здесь я избирался председателем полкового комитета, членом дивизионного ревкома...
По возвращении с румынского фронта я явился инициатором организации красных партизанских отрядов для борьбы с контрреволюцией... В сентябре 1918 г. из пределов Украины бежал на территорию РСФСР, где и вступил в ряды 1-й Советской дивизии повстанческих войск Украины... Занимал должности: пом. начальника дивизии, председатель ревтрибунала, командира 2-го Богунского полка...
1 июля 1919 г. приказом т. Щорса назначен был помощником начальника школы Красных командиров в г. Житомире... Вследствие болезни в этой же школе перешел на нестроевую работу — секретарем военкома школы...
В мае 1920 г. назначен во 2-ю Киевскую школу красных старшин, в которой работал на должностях от командира хозяйственной команды до комиссара школы.
С 23-го по 27-й г. — учеба в Военной академии РККА им Фрунзе. В январе 1931 г. назначен начальником штаба 51-й стрелковой дивизии в Одессе, в апреле 1934 г. с этой должности назначен начальником Казанского пехотного училища, где работаю и сейчас.
Общественная работа: в период борьбы с оппозицией вел активную работу по разоблачению и изъятию из Харьковской школы красных старшин «укапистов», поддерживая тесную связь с органами ЧК. В период учебы в Военной академии на занятиях вскрывал антипартийное лицо оппозиционеров. В 1927 г. мной был разоблачен как троцкист политрук Полищук. В связи с его разоблачением были выявлены и другие троцкисты... В Казанском пехотном училище принимал активное участие в разоблачении врагов народа Гобасова, Юсупова, Обрываева, Павловского и др... В 1937 г. по моей инициативе был привлечен и осужден зампред Зеленодольского горсовета за преступное отношение к составлению списков избирателей...
Никогда никаких колебаний и отклонений от генеральной линии партии не имел и не имею.
В 1937 г. наложено партвзыскание — выговор без занесения в личное дело за то, что проглядел очковтирательство при сдаче норм ГТО 2-й ступени...
Женился я в 1911 г. на гражд. (так в тексте!) Олимпиаде Васильевне Поляковой (дочь шорника), развелся с ней в 1919 г. Дочери после развода воспитывались у меня... Второй раз я женился в 1919 г. на Софье Александровне Пиотровской. От второй жены имею трех дочерей. Жена моя родилась в г. Житомире, по национальности полька. Отец ее служил в Госбанке сторожем, жили они все время очень бедно. До революции отец жены работал в ресторанах официантом, а мать готовила домашние обеды без применения наемной силы. Брат жены, Ян Пиотровский, в 1924 или 1925 г. ушел в Польшу, где он и что делает, ни я, ни моя жена не знаем...
Отец жены в 1930 г. был выслан из г. Житомира в Алма-Ату, куда уехали его жена и дочь Розалия... Жена считает, что у нее нет отца, матери, брата и сестры, и не интересовалась и не интересуется их судьбой. За что выслан отец жены, ни я, ни моя жена не знаем, но жена понимает, что отец ее, очевидно, заслужил это, и поэтому никакой жалости к нему не проявляла и не проявляет...»
Такая вот биография. Человек сугубо скромный в своих притязаниях (с 17 до 23 лет проработал лесником), выросший в семье сельского люмпен-пролетария. К воинской службе никогда не тяготел, от фронта Первой мировой войны уклонялся как только мог. Заботливый отец и нерный муж — другой бы на его месте быстро развелся с дочерью репрессированного поляка. «Пятно» в личном деле смывал усерднейшим сотрудничеством с карательными органами. Пик карьерного роста — три года на должности начальника штаба дивизии. До и после этого — на нестроевых должностях от завхоза до начальника пехотного училища в провинциальном захолустье. Упоминание об учебе в Военной академии им. Фрунзе не должно вводить нас в заблуждение — чему и как учили в этой «академии», если слушателями были люди с незаконченным начальным образованием? По сути дела, это был закрытый, «элитный» ликбез, в котором малограмотных «выдвиженцев» с грехом пополам подтягивали до уровня средней семилетней школы.
Все познается в сравнении. Для того чтобы читатель мог по достоинству оценить биографию командующего Юго-Западным фронтом, приведем краткие данные и о командующем немецкой Группой армий «Юг» генерал-фельдмаршале Рундштедте.
Он был на 17 лет старше Кирпоноса, родился в 1875 г. в семье генерала прусской армии. Окончил военное учи-пище в Ораниенштейне, в 1893-м произведен в лейтенанты. В 1907-м окончил Военную академию. В годы Первой мировой войны — офицер Генерального штаба, затем — начальник штаба 53-го армейского корпуса на Восточном фронте, а к концу войны — начальник штаба 15-го корпуса по Франции. За боевые заслуги и личное мужество награжден Рыцарскими крестами 1-го и 2-го классов и орденом Дома Гогенцоллернов. После поражения Германии остался служить в рейхсвере. В конце 1932 г. Рундштедт был назначен командующим 1-й армейской группой в Берлине. В ноябре 1938-го вышел в отставку в связи с тем, что высказался против оккупации Судетской области Чехословакии (интересно, что бы было с советским генералом, который, к примеру, высказался против «освобождения» Западной Украины?).
В мае 1939 г. вернулся на службу в вермахте. Во время вторжения в Польшу командовал Группой армий «Юг», занявшей Варшаву. Во время Французской кампании Рундштедт командует Группой армий «А», прорвавшей фронт у Седана и окружившей главные силы союзников у Дюнкерка. После победы во Франции получает высшее в Германии воинское звание генерал-фельдмаршала.
Назначение полководца такого уровня на должность командующего одной из трех Групп армий вермахта на Восточном фронте выглядит понятно и логично. Но как же его противником оказался бывший начальник Казанского пехотного училища?
Во всем виновата война. Финская. Начальник пехотного училища был призван в действующую армию и стал командиром 70-й стрелковой дивизии. В последние дни войны дивизия Кирпоноса совершила подвиг — страшный, кровавый, абсолютно бессмысленный. По условиям мирного договора город Выборг (Виипури) должен был отойти к СССР. Тем не менее Сталин и Тимошенко приказали, не дожидаясь дня и часа прекращения огня, взять город штурмом. 70-й стрелковой дивизии поручено было обойти город по льду Финского залива и «отрезать пути отхода окруженных в городе финских войск» (и это при том, что порядок и сроки отвода финских войск в это самое время согласовывались на переговорах в Москве). Разумеется, финны не отказали себе в удовольствии проучить зарвавшегося агрессора. Снаряды тяжелых орудий береговых батарей проламывали огромные полыньи, ледяной воде исчезали живые и мертвые красноармейцы
Командир дивизии Кирпонос мужественно шагал впереди атакующих цепей — одним словом, товарищ Сталин мог быть совершенно доволен покорностью своих подлинных.
На тех, кто смог доставить такое удовольствие вождю, обрушился ливень наград, званий, новых назначений. Командарм 1 ранга Тимошенко стал маршалом и Наркомом обороны СССР, командующий 7-й армией, штурмовавшей «линию Маннергейма», командарм 2-го ранга Мерецков стал генералом армии и начальником Генерального штаба РККА. Не было забыто и личное мужество, проявленное Кирпоносом, — он получил Золотую звезду Героя Советского Союза и назначение на должность командира 49-го стрелкового корпуса.
Вот тут бы товарищу Сталину и остановиться — но нет, уж очень ему приглянулся скромный и мужественный новоиспеченный генерал-майор Кирпонос. В июне 1940 г., перескочив сразу через несколько ступенек служебной лестницы, бывший начальник Казанского пехотного училища назначается на должность... командующего поисками Ленинградского военного округа! Но и этого показалось мало! В феврале 1941 г. Сталин назначает Г.К. Жукова на должность начальника Генштаба, а освободившийся кабинет командующего войсками Киевского ОВО — крупнейшего военного округа Советского Союза — занимает 22 февраля 1941 г. Кирпонос, получивший при этом третье за 9 месяцев повышение в воинском звании (он стал генерал-полковником). Ни Англия, ни США не имели в тот день сухопутной армии такого размера, как та, которой предстояло управлять ротному фельдшеру Первой мировой войны, признанному уже в 1920 г. годным лишь к нестроевой.
«И горе войскам, ему вверенным...»
Командование фронта, которому теперь (утром 27 июня) надо было продемонстрировать перед Ставкой свою готовность «ни на день не давать покоя агрессору», не дало 8-му мехкорпусу ни дня для спокойной перегруппировки и развертывания на новых исходных рубежах. А корпус в этом очень даже нуждался.
Во-первых, существенно изменились и направление, и глубина предстоящего наступления. Правда, изменение было разумным: от Броды на Дубно идет шоссейная дорога, параллельно ей — насыпь железной дороги, местность открытая, для наступления танков удобная. Но на эту дорогу танковым дивизиям корпуса еще надо было выбраться из лесного массива у Лешнюв — Хотин. Расстояние от Броды до Дубно составляет 62 км по шоссе, и едва ли такая «задача дня» была реальной для мехкорпуса, части которого в результате чехарды приказов командования фронта оказались разбросаны на десятки километров.
12-я танковая дивизия удивительно быстро выполнила ночной приказ об отходе, в ряде случаев отвод войск перешел в беспорядочное бегство. Разложение в дивизии дошло до того, что тяжело контуженного при бомбежке командира дивизии генерала Мишанина просто затащили в брошенный танк и оставили одного в Бродах, под «присмотром» такого же контуженого ординарца [105]. В докладе командира корпуса читаем:
«...В момент получения приказа Юго-Западного фронта 12-я танковая дивизия находилась в движении от Броды на Лодкамень, ее колонна была растянута на глубину 20—25 км. Делегатом штаба корпуса половина колонны боевых машин 12-й танковой дивизии немедленно повернута кругом и в составе 25 тяжелых и средних машин в качестве передового отряда была в 10.00 27.6.41 г. отправлена в направлении Козин, Верба, Дубно с задачей захватить Дубно...
...Вслед за указанным отрядом в 14.00 27.6.41 г. была введена 34-я танковая дивизия (150—156 танков, мотострелковый и артиллерийский полки) с задачей к исходу дня овладеть районом Дубно...
...Вслед за 34-й танковой дивизией в 17.00 27.6.41 г. из района Червоноармейск выступили части 23-го и 24-го танковых полков 12-й танковой дивизии (до 30 танков) в район м. Верба для совместных действий с 34-й танковой дивизией. К исходу 27.6.41 г. эти части соединились с 34-й танковой дивизией.
Остальные части 12-й танковой дивизии в течение 27.6.41 г. находились в районе Подкамень, где приводили себя в порядок и к исходу дня (подчеркнуто мной. — М.С.) сосредоточились в лесах северо-восточнее Броды...» [28, стр. 168].
Таким образом, 27 июня корпус был разорван (как стало ясно через несколько дней — разорван навсегда) на две части. Ударная группа под командованием комиссара корпуса Попеля, в состав которой вошли 34-я тд и отдельные группы танков из состава 12-й тд (всего порядка 220 танков и до 9 тыс. человек личного состава), двинулась по шоссе на Дубно. Остальные соединения корпуса (основные силы 12-й тд, 7-я моторизованная дивизия, корпусные части) под командованием Рябышева в течение дня 27 июня сосредотачивались в районе Броды. Важно отметить, что большая часть танков новых типов (порядка 100 КВ и Т-34) оказалась именно в группе Рябышева; в составе группы Попеля могло быть не более 8 танков КВ из состава 34-й тд и порядка 40 танков Т-34 и КВ, переданных из 12-й тд.
К вечеру 27 июня группа Попеля, разгромив на ходу несколько разрозненных подразделений немецких войск, вышла к южным пригородам Дубно. В своих воспоминаниях Попель пишет:
«...Оборонявшие деревню Грановка батальон пехоты и рота танков противника были застигнуты врасплох. К орудиям, к танкам, в окопы немецкие солдаты бросались в одних трусах — загорали. С вражеским заслоном Волков разделался так быстро, что основным силам не пришлось даже притормаживать... Во всю ширину шоссе шли наши мотоциклисты. Правее них, по-над железной дорогой двигались танки с пушками, обращенными влево. Когда я с пригорка увидел эту разлившуюся лавину, то испытал ту особую радость, какую дает сознание собственной силы...»
Утром 28 июня группа Попеля встретилась с частями 111-й пехотной дивизии вермахта, которые заняли оборону в пригородах Дубно. В ходе напряженного боя советские танкисты продвинулись еще на 10 км и заняли поселок Сады Малы на южной окраине Дубно. Войти в сам город так и не удалось (хотя в донесении штаба Юго-Западного фронта, направленном в 22.00 28 июня в Генеральный штаб Красной армии, было сказано, что «по данным на 14.00 28.6.41 г. 8-й механизированный корпус занимает Дубно») [29, стр. 44]. В любом случае, важнейший дорожный узел, через который шло снабжение 1-й танковой группы вермахта, был парализован, а в тылу ушедших на восток от рубежа р. Иква немецких дивизий появилось мощное танковое соединение советских войск.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.