Глава I ВОЗНИКНОВЕНИЕ ГОСУДАРСТВА И ЗАЩИТА СУВЕРЕНИТЕТА
Глава I
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ГОСУДАРСТВА И ЗАЩИТА СУВЕРЕНИТЕТА
Выделение славян из индоевропейской общности произошло на территории Восточно-Европейской равнины, между Вислой и Днепром, приблизительно во II тысячелетии до н. э. Географическая отдаленность славянских областей затрудняла их контакты со странами Средиземноморья. Тем не менее, в V в. до н. э. о славянах, возможно, упоминал Геродот, позднее — Плиний Старший, Тацит и другие римские авторы, а также древнегреческий географ Птолемей. Контакты славян с Римом подтверждаются археологическими данными. Первые подробные сведения о славянах появляются в VI в. н. э., когда они приняли участие в заключительной фазе Великого переселения народов, в результате которого была уничтожена Западная Римская империя. В VI–VIII вв. происходили массовые вторжения славян на Балканский полуостров. Начиная с VI в. они заселили также пространства, простиравшиеся до Одры (Одера) и среднего и нижнего течения Лабы (Эльбы). После этих переселений завершилось географическое и языковое разделение славян на три группы: восточную, западную и южную.
Первые значительные союзы славянских племен возникли в периферийных областях их расселения в ходе борьбы с внешним врагом. Анты на Днепре в IV–VI вв. защищались от готов и авар. Государство Само в Моравии появилось в первой половине VII в. во время борьбы против авар и франков. Во второй половине того же столетия (681) на Нижнем Дунае возникло так называемое Первое Болгарское ханство. Его население состояло из славянских племен и тюрков, совместно противостоявших Византии. Карл Великий столкнулся со славянскими племенами в ходе завоевания Саксонии в конце VIII в.
После раздела империи Карла Великого между его внуками (Верденский договор 843 г.) в столице восточных франков — расположенном на Дунае городе Регенсбурге — появилось «Описание городов и областей к северу от Дуная». Его анонимный автор, которого сегодня называют Баварским географом, используя известия более раннего времени, а также сообщения купцов и воинов, путешествовавших по славянским странам, перечислил жившие там племенные группы, привел их названия и попытался оценить их силы путем подсчета числа укрепленных пунктов. Не все названия, приводимые Баварским географом, поддаются идентификации, не все указываемые автором цифры точны. Тем не менее, достоверна общая картина славянского мира, разделенного в IX в. на множество племенных союзов. Из племен лехитов, т. е. тех западных славян, что жили в бассейнах Вислы и Одры и составляли сплоченную группу, обладавшую общими чертами языка и культуры, Баварский географ называет лишь некоторые. Это объясняется тем, что данные племена и территории были наиболее удалены от центров культурной жизни Европы, расположены в стороне от главных торговых путей и защищены от нападений со стороны Франкского государства другими, более близкими к империи славянскими народами. На такое периферийное положение триста лет спустя обратит внимание и первый польский хронист Галл Аноним. «Страна польская удалена от проторенных путей паломников, и знакома она лишь немногим…»{1}
Несмотря на отдаленность, неизвестный по имени монах из Регенсбурга знал, по меньшей мере, о двенадцати племенных группах лехитов. Иные, более отрывочные свидетельства источников, а также данные археологических раскопок позволяют добавить к этому списку еще несколько названий и установить, что в IX в. главными племенами лехитов были поляне, жившие в области, позднее получившей название Великой Польши, главными центрами которой были Гнезно и Познань, висляне (в позднейшей Малой Польше) — их центрами были Краков и Вислица, мазовшане (главный центр находился в Плоцке), куявяне, или гопляне (их центрами были Крушвица и, возможно, Ленчица), лендзяне (их центром, возможно, был Сандомир). В Силезии обитали слензяне (их городским центром являлся Вроцлав), а также дядошане, бобжане (бобряне), тшебовяне (требовяне), ополяне. Поморье населяла группа поморских племен. Кроме того, известны названия менее крупных племенных объединений, например пыжичане или глубчики.
По своим людским ресурсам и занимаемым территориям племена существенно отличались друг от друга. Поэтому сложившаяся система отношений не могла не измениться в течение последующих столетий. Экспансия сильных племен должна была привести к созданию надплеменных организаций за счет более слабых.
Во второй половине IX в. наибольшими возможностями располагало племя вислян, являвшееся, по-видимому, самым сильным из лехитских племен. Висляне жили в бассейне Верхней Вислы, на обширных и плодородных землях, что обеспечивало значительную плотность населения, а их главный опорный пункт, Краков, находился на перекрестке торговых путей, шедших на восток, в сторону Руси, и на юго-запад, в сторону Праги. Поскольку висляне занимали обширную территорию, были многочисленны, обладали большими политическими возможностями и более развитыми контактами с внешним миром, их в IX в. упоминали чаще, чем прочие племенные группы. Кроме Баварского географа, о них написал в своем географическом сочинении англосаксонский король Альфред Великий. Важные сведения содержит житие апостола Великой Моравии святого Мефодия. «Очень сильный языческий князь, сидящий на Висле, поносил христиан и причинял им вред. И, послав к нему, [Мефодий] сказал: "Сын, хорошо бы тебе креститься по своей воле, чтобы не был ты крещен насильно в плену на чужой земле; [когда так будет], вспомнишь обо мне."»{2}
Нам неизвестны обстоятельства крещения князя вислян «на чужой земле», однако оно было, скорее всего, связано с поражением, нанесенным этому правителю князем Великой Моравии Святополком (870–894). Неизвестно, было ли навязано крещение прочим вислянам; во всяком случае, убедительные доказательства этого отсутствуют. В то же время известно, что могущество вислян, которые прежде могли «поносить христиан и причинять им вред», т. е. нападать на Моравию, было сломлено, и их экспансии пришел конец. Уже после распада Великоморавской державы (906) Краков и земли вислян, а также Силезия, приблизительно в середине X в. оказались в зависимости от чешского государства. Следует подчеркнуть, что в житии святого Мефодия главным признаком наличия у вислян племенной организации выступает не название их племенного союза, а «князь, сидящий на Висле». К тому времени процесс социальной дифференциации и возвышения княжеской власти продолжался у лехитов сотни лет. Он заметно ускорился в конце VII столетия, а завершился в IX–X вв.
Первый из этих хронологических рубежей приходится на период, когда после миграции части славянских племен на юг (V–VI вв.), вызванной перенаселенностью традиционных областей их проживания на Днепре и Висле и натиском германцев и авар, ареал их расселения стабилизировался. Переход к оседлости стал возможен, прежде всего, благодаря распространению двухпольной системы земледелия и применению сохи, часто снабженной железным наконечником. Урожаи выросли приблизительно до сам-два, а истощенную землю больше не покидали, переходя на новые участки. Все это привело к увеличению численности населения и сделало возможным образование племенных объединений. Общественная и политическая структура племен была скреплена кровными узами, ее основу составляли большая семья и род, включавшие в себя несколько поколений родственников, которые вели совместное хозяйство. Большое значение имела и организация, основанная на соседских связях, — так называемые «ополья», в которых могло насчитываться свыше десятка поселений. Эти поселки были, как правило, невелики, в них проживало одно большое семейство, состоявшее из нескольких малых семей. Каждой из таких малых семей ежегодно, путем жеребьевки и решением старших в роде, выделялось поле, называвшееся «жребием». Сельские жители, занимавшиеся земледелием и разведением скота, были лично свободны. Опольем руководило собрание взрослых мужчин — «вече». При этом, однако, роль старейшин все более возрастала. Центром ополья был укрепленный деревоземляной замок, называвшийся «грод», в котором проживали эти старейшие и влиятельные люди, а в случае опасности находило убежище все население ополья.
Из числа старейшин выходили могущественные люди, пользовавшиеся большим, чем прочие, влиянием на судьбы сообщества и обладавшие значительным движимым имуществом. Их окружали группы лично зависимых людей, прежде всего, вооруженная свита. У них были свои рабы, захваченные во время войны и посаженные на землю. Высшей ступенью, объединявшей отдельные ополья, являлись племена. В их рамках богатые, обладавшие высоким авторитетом старейшины постепенно добивались преобладания над остальными соплеменниками. Из этой группы вышли правители, первоначально игравшие роль военачальников, а позднее получившие право налагать подати, а также осуществлять судебную и административную власть, закрепившуюся за членами одного рода. В IX в. этот процесс зашел уже довольно далеко.
Отдельными племенами правили князья, в большей или меньшей степени независимые от старинных вечевых институтов. О большинстве из них нам ничего не известно, их имена и деяния канули во тьме веков, не знавших письменности. До нас дошло лишь одно полное сообщение, касающееся местного княжеского рода, а именно правителей племени полян, которым после ряда удачных завоеваний удалось подчинить прочие лехитские племена. Они постарались стереть память о прошлом иных родов и сохранить предания собственного семейства. Первоначально эти предания передавались в устной форме, по памяти. В XII в. их записал хронист Галл Аноним. Он следовал рассказам, услышанным им при княжеском дворе. Согласно этим преданиям, «был в городе Гнезно, что по-славянски означает "гнездо", князь по имени Попель». Князя этого, однако, свергли и изгнали из «королевства», а власть оказалась в руках Семовита (Земовита), сына простого пахаря Пяста и его жены Репки. Хронист назвал имена трех князей, правивших в Гнезно: Семовит, Лестко и Семомысл, добавляя при этом, что о них «сохранились достоверные воспоминания», и, сообщая затем, что «этот Семомысл породил великого и достойного упоминания Мешко», т. е. первого правителя Польши, имя которого сообщают современные Галлу письменные источники.
О централизации власти, об обложении населения податями и трудовыми повинностями в пользу князя, об общественной дифференциации племенного сообщества на знать, свободных селян и несвободное население свидетельствуют данные археологии. Особенно ярко эволюцию политической организации полян демонстрируют раскопки в Гнезно. Небольшой замок (грод) появился здесь в конце VIII в., следующее, большее по размерам сооружение, рядом с которым уже находился посад, возникло в середине IX в., а в конце X столетия в Гнезно уже существовал мощный ансамбль построек с двумя посадами и со свободной застройкой с наружной стороны валов.
Грод, расположенный на возвышенности и окруженный валом в 10 м высотой, 16,5 м шириной у основания и около 5 м в верхней части, являлся центром княжеской власти. Вал, окружавший замок, был построен из засыпанных землей дубовых бревен. Его строительство предполагало большой объем работ и требовало хорошей организации. Возводили его по распоряжению князя сельские жители.
Список предков Мешко I (ок. 960–992) довольно краток и включает всего лишь три имени. Не исключено, что они заняли трон после того, как прежний княжеский род (последним представителем которого мог быть Попель) уже добился весьма значительной степени централизации власти. Однако в конце IX — в первой половине X столетия в положении полян, находившихся под властью новой династии, которую в будущем назовут династией Пястов, произошли принципиальные изменения. Семовит, Лестко и Семомысл подчинили себе ряд соседних племен: куявян, затем мазовшан, быть может, также лендзян. В гродах, расположенных на завоеванных или подчиненных на основе договора территориях, они сажали своих наместников. В случае необходимости правители создавали новую сеть замков, которая в Мазовии, например, поражала своей регулярностью. Здешние гроды располагались друг от друга на расстоянии 20–35 км, т. е. на протяжении дневного перехода вооруженного отряда.
[3] Успехи полян и их правителей в борьбе за верховную власть над другими племенами могли иметь различные причины. Решающими факторами являлись наличие централизованной власти и значительных вооруженных сил. Участие в походах могли принимать рассчитывавшие на добычу свободные селяне. Однако ударную силу представляла дружина. Ее члены лично зависели от князя, который снабжал продовольствием и вооружал их. Из этой группы выходили сановники княжеского двора. Князь и члены его дружины забирали себе большую часть военной добычи; присвоенное таким образомбогатство усиливало их позиции по отношению к другим общественным группам. Опираясь на сильное войско, правители полян осуществляли управление покоренными племенами и держали их в повиновении. И все же обширная территория государства, трудности сообщения, в особенности при пересечении лесистых и болотистых пространств, разделявших отдельные племенные территории, позволяли покоренным племенам сохранять значительную внутреннюю самостоятельность. Князья полян не уничтожили здесь старинные ополья, накладывая на эти сообщества свободных сельских жителей подати, сборщиками которых выступали княжеские слуги. Таким образом, Мешко I многим был обязан своим предшественникам, десятилетиями собиравшим силы, создававшим систему управления, расширявшим подвластную им территорию и подготовившим коренные изменения государственной организации.
Тем не менее, происшедшие в правление Мешко I (до 992 г.) перемены носили столь радикальный характер, что именно этот правитель считается основателем польского государства. Мешко продолжил завоевания и вдвое увеличил территорию своего княжества. В начале своего правления он занял Гданьское Поморье, до 972 г. овладел Западным Поморьем, вероятно, после 982 г. — Силезией, а около 990 г. — землей вислян. Но главным достижением Мешко I стало создание новой политической организации для всех лехитских земель и превращение польского государства, после крещения в 966 г., в составную часть политической системы христианской Европы.
Польское государство, объединявшее по большей части лехитские племена, жившие в бассейне Вислы и Одры, обладало значительными демографическими и экономическими ресурсами. Правда, в дальнейшем правителям из династии Пястов удалось удержать за собой далеко не все эти территории. Особенно сильный сепаратизм проявляли племена Западного Поморья, политическая организация которых, основанная на олигархическом правлении знати и купечества, заметно отличалась от организации прочих лехитских племен. Западное Поморье добилось независимости в начале XI в. и было вновь подчинено Болеславом III Кривоустым лишь в начале следующего столетия. Силезия более, чем на десятилетие была оторвана от Польши правителями Чехии, а лежавшие на юго-восточной границе Польши и Руси Червенские города{3} несколько раз переходили из рук в руки. Поэтому о размере территории и численности населения польского государства той эпохи можно говорить лишь предположительно.
Его площадь в начале XI столетия составляла приблизительно 250 тыс. кв. км. Средняя плотность населения — 5 человек/кв. км, но имели место значительные региональные колебания: наряду с пустынными лесными пространствами существовали плотно заселенные (около 15 человек/кв. км) районы, расположенные на плодородных землях и в долинах рек, где имелись удобные пути сообщения. Численность населения Польши превышала 1 млн. человек. Подавляющее его большинство занималось сельским хозяйством. Наиболее многочисленную общественную группу по-прежнему составляли свободные кметы, жившие семейными и соседскими общинами. Старинные племенные различия не были полностью изжиты и сохранялись в территориальном делении государства, а после создания польской церковной провинции (1000 г.) — в делении на епархии. Низшей ступенью администрации были гродские округа, где пребывали представители князя (паны, гродские комесы{4}), наделенные полнотой военно-административной и судебной власти на своей территории. При первых Пястах исконная территория племени полян сохраняла свое привилегированное положение. Там находились главные столичные гроды — Гнезно, где располагалась резиденция князя, а с 1000 г. архиепископа, и Познань. В этих замках и прикрывавшем их с юга Гече и куявском Влоцлавеке происходил сбор отрядов латников и щитоносцев, составлявших костяк вооруженных сил всего государства. Прочие земли пока еще считались зависимыми, а сохранение завоеваний гарантировало наличие сильного войска.
На военный потенциал государства Мешко I обратил внимание автор первого подробного описания княжества — еврейский купец из Испании Ибрахим ибн Якуб. «…А что касается страны Мешко, то она самая обширная из их [славян] стран. Изобилует она продовольствием, мясом, медом и рыбой. Собирает он [Мешко] налоги в торговых динарах. Идут они на жалованье его мужам. Каждый месяц приходится каждому [из них] определенное количество. Есть у него три тысячи воинов в панцирях, [разделенные] на отряды, а сотня их стоит десять сотен других [воинов]. Дает он этим мужам одежду, коней, оружие и все, в чем они только нуждаются…»{5}Это одно из наиболее пространных описаний княжеской дружины — института, характерного как для германских, так и для славянских государств раннего Средневековья. Наряду с дружиной при необходимости собирались отряды из свободного сельского населения. Воинами являлись и представители знати, имевшие достаточно средств на дорогое снаряжение и желавшие принять участие в военных походах. В начале XI в., когда военный потенциал польского государства был особенно высок, общая численность воинов в разного типа отрядах составляла несколько тысяч. При обороне собственной территории от чужеземных захватчиков это число могло увеличиться до 20–25 тыс., поскольку тогда воинская повинность распространялась на всех свободных мужчин, проживавших на подвергшейся нападению территории. Однако по своему вооружению и подготовке эти люди существенно уступали обученным воинам постоянного войска.
С военной мощью государства первых Пястов нередко связывается стремительный процесс становления польского государства в течение короткого (менее ста лет) временного промежутка. Располагавшие подобными силами правители пытались осуществлять довольно смелые политические планы, продолжали завоевания и были в состоянии защитить свою территорию от столь сильного противника, каким в XI–XII вв. была империя.{6}Польские князья постоянно вели новые наступательные войны ради территориальных приобретений и добычи, облегчавшей содержание дружины, а также оказывали ожесточенное сопротивление немецким правителям.
Содержание армии требовало больших затрат. Захваченные трофеи давали лишь дополнительные, хотя и существенные средства. Поэтому с правлением Мешко I и Болеслава I Храброго (992–1025) связано создание и упрочение государственного фискального аппарата. На смену получаемым от случая к случаю дарам и собиравшейся после успешных походов дани пришла хорошо отлаженная система постоянных податей. Их выплачивало все сельское население, главным образом, продуктами земледелия и животноводства. Эти подати поступали в гроды и должны были удовлетворять потребности монарха, разъезжавшего со свитой по стране и осуществлявшего контроль над сборщиками податей на местах.
Важным элементом финансовой системы стали монопольные права правителей, связанные с наиболее интенсивными и доходными отраслями хозяйства. Это были так называемые «регалии»: на чеканку монеты (этим занимались особые княжеские чиновники — «минцежи»), на добычу благородных металлов, на устройство и обложение сборами рынков и постоялых дворов, на таможенные пошлины, на бобровую охоту. К получаемым князем доходам добавлялась прибыль от внешней торговли. В обмен на рабов, меха и янтарь приобретались предметы роскоши, необходимые для княжеского двора, его сановников и церковных учреждений. Экспорт рабов в арабские страны и Западную Европу был настолько велик, что активный торговый баланс приводил к наплыву в Польшу арабской серебряной монеты. Поэтому пленники составляли важную часть военной добычи. Однако к концу XI в. вывоз людей стал понемногу уменьшаться как по экономическим, так и по религиозным причинам. Внутри страны рос спрос на рабочую силу, а пленные, которых расселяли на земле, стали существенным элементом развития крупной земельной собственности. Кроме того, против вывоза людей в мусульманские страны протестовала церковь.
Наряду с обычными податями — зерно, крупный рогатый скот и свиньи — и повинностями в виде участия в строительстве и ремонте гродов, появилась особая система повинностей, призванная удовлетворять отдельные потребности князя. Это были поставки ремесленных изделий и проведение квалифицированных работ; существовали поселки бортников, поставлявших мед и воск, поселки охотников и рыбаков. Основная часть подобных поселений создавалась самим князем. Следы этой организации, называемой служебной, сохранились до нашего времени в некоторых топонимах. Это такие названия, как Щитники, Гротники,{7} Лагевники, Шафляры, Беднары, Ковале, Шевце, Пекары, Кухары, Корабники (строили ладьи, а возможно, и обеспечивали их командами), Кобыльники, Овчары, Бобровники, Злотники, Виняры. Нам известно более сорока типов таких названий, что свидетельствует о большом разнообразии специализированных работ, в которых нуждался князь, навязывавший их выполнение зависимому от него населению. Большая часть этих повинностей шла на обеспечение войска. Существовали также подати в виде поставок особо ценных продуктов и материалов, таких, как бобровые шкуры, мед, изделия из золота. Наконец, часть служивших князю людей выполняла повинности по обеспечению повседневных нужд княжеского двора: пекли хлеб, готовили еду, передавали известия.
Таким образом, под давлением государства возникло множество новых занятий, а некоторые из существовавших прежде стали более распространенными. Создание служебной организации было попыткой приспособления структуры производства к потребностям правителя, правящего слоя и армии. Служебники не являлись ремесленниками в точном смысле этого слова, поскольку ни князь, ни слишком узкий рынок не могли обеспечить пропитание столь большому количеству людей. Это были обычные сельские жители, которые кормились со своей земли и лишь вносили подати особо оговоренными видами продуктов, а не зерном и скотом, как прочие крестьяне. В связи с этим качество их изделий оставляло желать лучшего. Массовый характер поставок, что было особенно важно при снабжении войска, а также разнообразие выполняемых работ обеспечивались в ущерб качеству продукции.
Финансовая система функционировала следующим образом: в замковых округах собирались подати, которые затем распределялись князем. Это была экстенсивная система, однако она удовлетворяла все потребности правителя и господствующего слоя.
К этому слою относились представители знати («можновладцы»), признавшие власть Пястов и представлявшие их на собственной территории. В гродах, служивших столицами провинций (кроме Гнезно и Познани, к ним относились также Вроцлав, Краков, Сандомир, Плоцк, Крушвица, Ленчица и Гданьск), пребывали провинциальные комесы, а приблизительно в ста других замках — гродские паны, окруженные группой низших служащих: войских, коморников, влодарей и пивничих.{8}
Наиболее влиятельными сановниками, по своему статусу стоявшими даже выше провинциальных комесов, были епископы. Их резиденции находились в Гнезно, Кракове, Вроцлаве, Колобжеге, а также, с самого начала христианизации страны, в Познани. Сеть епархий, располагавших отлаженным аппаратом управления и щедро финансируемых князем, составляла один из важнейших элементов управления. Со второй половины XI в. к ним добавились большие бенедиктинские аббатства, игравшие подобную роль, — в Тынце, Могильне, позднее в Тшемешне, — ставшие опорой основавших их князей.
Вокруг князя сложилась группа придворных сановников, являвшихся чиновниками центральных органов власти. Важнейшим из них по своему положению был дворцовый комес, иначе называвшийся воеводой, который управлял двором и вместе с тем был главным после князя военачальником. Внешней политикой ведал канцлер; поскольку эта должность требовала грамотности, ее занимали духовные лица.
Во главе государства стоял князь (в нескольких случаях король), происходивший из княжеского рода полян. Теоретически он был ни в чем не ограниченным господином всего княжества, т. е. его территории, богатств и всех жителей. Он был носителем всей полноты власти, поэтому выступал и главнокомандующим, и судьей, и администратором государства, которое полностью отождествлял со своей персоной. Однако его власть нельзя назвать абсолютной, так как ему приходилось считаться с интересами крупной знати (можновладства), без которой управление государством оказалось бы невозможным.
Как и в других государствах средневековой Европы, власть князя имела династический характер. Однако сам принцип наследования трона в рамках правящего рода оказывался недостаточным, поскольку у большинства князей было по нескольку сыновей. Принцип первородства — «примогенитуры» (лат. primogenitura) и передачи власти только одному из сыновей последовательно не проводился. Следствием были частые междоусобицы, которые позволяли знати усиливать свое политическое влияние, поддерживая того или иного претендента на престол.
Известно, что у Мешко I было не менее двух братьев. Они являлись высокопоставленными военачальниками, а, следовательно, пользовались доверием князя. Один из них, имя которого осталось неизвестным, погиб около 965 г. в войне с велетами, другой, которого звали Чтибор, отличился в 972 г. в сражении с немецким маркграфом Годоном под Цедыней.{9}Умирая, Мешко I передал часть государства своему первородному сыну Болеславу, а часть — сыновьям от другой жены, Оды. Болеслав, однако, нарушил волю отца и изгнал Оду с сыновьями из Польши. В свою очередь он завещал все государство — вместе с полученной в 1025 г. королевской короной — своему любимому сыну Мешко II, обойдя старшего сына Бесприма. Следует иметь в виду, что королевская корона, помимо прочего, являлась символом неделимости государства. Однако Мешко II (1025–1034), после ряда военных поражений и короткого правления Бесприма (1032), был вынужден отказаться от королевского титула и выделить уделы младшему брату Оттону и одному из своих родственников по имени Дитрих (1032). В конце жизни он все же сумел вновь объединить все государство в своих руках.
После смерти Мешко II и общего кризиса государства, вызванного восстанием знати и зависимого населения, трон получил его единственный сын Казимир I Восстановитель (1034–1058). Но уже в следующем поколении в борьбе за власть столкнулись Болеслав II Смелый (1058–1079) и Владислав Герман (1079–1102), причем Владиславу удалось добиться трона после изгнания старшего брата. Подобным образом и два сына Владислава Германа — старший Збигнев и младший Болеслав III Кривоустый (1102–1138) вели ожесточенную борьбу за власть. Она завершилась трагической смертью Збигнева (1112), ослепленного по приказу победившего брата.
Таким образом, отсутствие твердо установленных правил передачи власти и взгляд на княжество как на собственность правителя, имеющего право разделить его между своими сыновьями, а также борьба честолюбивых князей за единовластие стали причиной множества внутренних потрясений. Но все же единство государства удалось сохранить. Ведь завоеванный в борьбе трон чаще всего доставался наиболее выдающимся личностям, обладавшим политическими способностями, умевшим руководить людьми, хотя и отличавшимся при этом немалой жестокостью. Такими были оба Болеслава, Храбрый и Кривоустый. Нельзя также отказать в способностях и стойкости Мешко II, хотя в некоторых преданиях, объясняющих поражения этого князя его личными чертами, за ним закрепилось прозвище «Ленивый». Лишь однажды в ходе борьбы трон достался человеку слабому и гораздо менее одаренному, чем свергнутый им брат, — Владиславу Герману. Однако, если помимо исторических процессов, имевших, разумеется, принципиальное значение, принять во внимание роль людей, находившихся на вершине власти, и влияние их способностей и недостатков на ход событий, можно сделать вывод, что среди польской правящей династии в X–XII вв. было немало способных, а порой и выдающихся деятелей. Это весьма благоприятствовало успехам государственного строительства.
Наряду с органами власти и занимаемой территорией элементом государственной организации является общество. Без совместного и целенаправленного труда его членов государство возникнуть не может. Важной чертой польского общества этого периода стало гораздо более сильное, чем в племенную эпоху, социальное и имущественное расслоение. В раннефеодальную эпоху существовали такие социальные слои, как богатая и могущественная знать (можновладцы), представленная немногочисленной группой высших сановников и высшего духовенства, свободное население, подчиненное княжеской власти, и невольники, принадлежавшие либо князю, либо представителям знати.
Группа высших сановников, разумеется, была наименее многочисленной и насчитывала около тридцати человек. К ним можно отнести полтора десятка людей, занимавших высшие посты в дворцовом управлении, комесов провинций, архиепископа Гнезненского и епископов других городов, настоятелей нескольких крупных монастырей, около десяти гродских панов, управлявших наиболее важными в стратегическом и хозяйственном отношении округами. В источниках сохранилось не много имен можновладцев; из наиболее выдающихся нам известны воеводы XII в.: при Владиславе Германе этот пост занимал Сетех (Сецех) из рода Топорчиков, а при Кривоустом — Скарбимир из рода Авданцев и Петр Влостовиц из рода Лабендзей. Известны также роды Грифитов, Палуков, Одровонжей и род комеса Воислава. Палуки были связаны с Великой Польшей, Лабендзи — с Силезией. Больше всего знатных родов происходило из Малой Польши.
Помимо узкой группы высших сановников, имелось еще около 120 лиц, занимавших другие важные посты. К этой группе относились приблизительно 90 гродских панов, а также люди, занимавшие некоторые менее значительные должности в духовной и дворцовой администрации. Кроме того, существовало несколько сотен низших гродских чиновников — «войских», «влодарей» и т. п. К привилегированной группе принадлежали члены княжеской дружины. В то же время нам неизвестно число рыцарей, которые, не занимая никаких должностей, имели земли, обрабатываемые несвободными людьми, и служили князю во время войны. Этот слой возник еще в племенной период; к нему могли принадлежать и те свободные крестьяне, на которых вместо уплаты податей была возложена военная повинность и которым посчастливилось захватить на войне несколько пленников. Речь идет не о собственниках крупных имений, поскольку их в Польше тогда еще не было, а об экономически самостоятельном рядовом рыцарстве.
Отсутствие крупного землевладения было характерной чертой польского государства в первые столетия его существования. Мы узнаём об этом косвенным путем, анализируя доходы Гнезненского архиепископства, бенедиктинского монастыря в Могильне и знакомясь с имущественным положением крупнейших можновладцев. В системе экономического обеспечения Гнезненского архиепископства ранее всего появились десятины от княжеских доходов, складывавшихся из податей, таможенных пошлин и регалий, которые поступали в гроды, находившиеся на территории архиепископии. Могильненское аббатство получило от князя Болеслава Смелого право на девятую часть доходов от гродов Северной Мазовии. Таким образом, первоначально жаловалась не земля, а часть государственных доходов от определенного числа гродских округов. Если так было даже в случае церковных институтов, благодаря которым в Польшу пришли образцы европейской феодальной организации, в том числе и модель феодальной собственности на землю, то с еще большим основанием можно предположить, что подобным образом обеспечивались и светские должностные лица.
Итак, социальные различия определялись, скорее всего, выполняемыми тем или иным лицом функциями и доступом отдельных групп к государственным доходам. Общественное неравенство не было связано с владением земельной собственностью. Роль государственной казны состояла не только в сборе податей с зависимого населения, но и в их последующем распределении. Духовная и светская знать, занимавшая посты в государственном аппарате монархии первых Пястов, могла получить гораздо больше средств из государственной казны, чем от эксплуатации еще небольших в ту пору землевладельческих хозяйств. Данный тип обеспечения мог быть весьма привлекательным, однако ставил можновладцев в зависимость от правителя, который мог не только увеличить, но и забрать пожалованное — с тем большей легкостью, что речь шла о движимом имуществе.
Тот же, кто не получил от князя подобных полномочий, относился к подданным, платившим подати. Подавляющее большинство этих людей составляли свободные крестьяне, зависевшие только от правителя и платившие подати на основе княжеского права. Княжеское право являлось элементом, скреплявшим в единое целое всю политическую и общественную систему.
В рамках этой системы, основанной на сборе податей от имени князя и последующих пожалованиях из княжеской казны, жила большая часть населения. Однако существовал и иной сектор — землевладельческий. Поначалу второстепенный, он динамично развивался с середины XI в. и на протяжении всего XII столетия.
Крупнейшим землевладельцем был сам князь, в распоряжении которого находилось множество посаженных на землю пленников. Эти люди, называемые в источниках decimi, т. е. «десятники», для облегчения организации их труда делились на сотни и десятки. Земельные владения князя уже в начальный период существования государства достигли значительных размеров, однако имения знати оставались пока небольшими.
По особым правилам жили так называемые подгродья, т. е. расположенные рядом с крупными замками раннегородские поселения. До XI в. их количество было невелико — всего около двадцати. В подгродьях, которые, подобно гродам, были окружены деревоземляными валами и рвами, размещались постоялые дворы, работали ремесленники: кузнецы, гончары, скорняки, изделия которых предназначались для удовлетворения потребностей князя и для пока еще слабо развитого внутреннего рынка. Туда же прибывали купцы, чаще всего чужеземные, которые привозили предметы роскоши, предназначенные для князя, знати и высшего духовенства. Они доставляли высококачественное оружие, дорогие ткани, ювелирные изделия и, возможно, вина. За эти товары с ними расплачивались, главным образом, рабами, мехами и янтарем.
И территориально, и экономически подгродья были связаны с замками и жившими там духовными и светскими можновладцами. Как и землевладение, они были пока еще второстепенным явлением в экономике, хотя и имели довольно большое значение для высших слоев общества.
Иной тип раннегородских поселений представляли собой рынки. Они были связаны с местным товарообменом. Крестьяне, рыбаки, охотники и скотоводы могли сбыть здесь свою продукцию и купить соль, пиво, а иногда, если располагали необходимыми средствами, и железные сельскохозяйственные орудия. Известно, однако, что в X — начале XI в. рынки были сравнительно немногочисленны. Открытие и содержание рынка были исключительной прерогативой князя, который обеспечивал безопасность торгующих, взимал особый сбор, называвшийся рыночным, а кроме того, имел право чеканить монету. Впрочем, в начальный период существования Польши монета была дорогой и редкой, поэтому она не предназначалась для мелких сделок на местном рынке. Там товар меняли непосредственно на товар либо же пользовались так называемыми «платилами» (p?acidlo) — предметами, обладавшими общепризнанной стоимостью и служившими вместо денег. Это могли быть куски железа в форме топора, беличьи шкурки и, возможно, как в Чехии, куски редкого в то время льняного полотна.
Таким образом, помимо господствовавшей системы, основанной на княжеском праве, в рамках которой общественное положение определялось тем, платил ли человек подати в государственную казну или же принимал участие в их сборе, распределении и потреблении, существовали элементы иной системы, основанной на земельной собственности и вытекавших отсюда социальных различиях. Кроме того, имелись зачатки городского хозяйства, связанного с наличием местных рынков и внешней торговли, но не игравшие большой роли в социально-экономических отношениях и находившиеся под строгим княжеским контролем.
Создание сложной государственной организации было весьма дорогостоящим делом. Наложение тяжелых повинностей на население не могло обойтись без конфликтов. В период подчинения полянами прочих племен происходили столкновения местных правящих родов и знати с завоевателями из династии Пястов. Подобные противоречия либо разрешались, либо сопротивление подавлялось силой. Местные правящие группы, отличавшиеся особым упорством, Пясты уничтожали физически. Однако тем представителям знати, которые соглашались сотрудничать с завоевателями (несмотря на близость культуры и образа жизни, это не могло быть легким решением), Пясты давали шанс проявить себя в рамках несравнимо более передовой организации, какой было польское государство. Это соблазнительное предложение вполне могло удовлетворить честолюбивые чаяния тех, кто стремился к богатству и власти.
Совершенно иным было положение крестьян. Возложенные на них расходы по созданию государства были весьма обременительны, тем более, что в VIII–X вв. рост производительности земледелия оставался весьма незначительным. Расширение производства имело экстенсивный характер, будучи связанным с ростом населения, раскорчевкой лесов и обработкой новых земель. Размер же податей был несопоставимо более значительным, чем в племенную эпоху. Поэтому можно предположить, что в период создания польского государства уровень жизни сельского населения существенно снизился.
Давало ли государство Пястов крестьянам что-либо взамен их труда и возложенных на них повинностей? Однозначно отрицательный ответ был бы неверным. Крестьянам могла быть выгодна стабилизация политических отношений, снятие постоянной угрозы вражеских набегов. Но компенсировали ли подобные выгоды рост податей, налагавшихся правителем и его чиновниками, тем более, что крестьяне отнюдь не всегда признавали их своими?
Ответить на этот вопрос поможет анализ событий, разыгравшихся в конце правления Мешко II и сразу после его смерти (1034). В 1031 г. Польша подверглась нападению со стороны Германии и Руси. Война была проиграна. Мешко был вынужден отказаться от королевской короны. Военные поражения, падение авторитета правителя и грабежи чужеземных войск вызвали мятеж знати, вспыхнувший после смерти правителя. Сыну и престолонаследнику убитого князя, Казимиру, пришлось бежать из Польши. Начался период смуты. Вскоре восстало сельское население, недовольное возложенными на него повинностями. Восстание сопровождалось выступлениями против церкви и возвращением к язычеству. «И хотя Польша терпела столь огромные обиды и несчастья от соседей, — писал годы спустя Галл Аноним, — однако еще худшими и более жестокими были бедствия, причинявшиеся ей ее же обитателями. Именно: рабы поднялись против своих господ, вольноотпущенники против знатных, возвысив себя до положения господ; одних они, в свою очередь, превратили в рабов, других убили, вероломно взяли себе их жен, преступно захватили их должности. Кроме того, отрекшись от католической веры, о чем мы не можем даже говорить без содрогания, подняли мятеж против епископов и служителей Бога, из них некоторых убили более достойным способом — мечом, других, как бы заслуживших более презренную смерть, побили камнями». В это кровавое лихолетье еще одним ударом по польской церкви стало нападение чешского князя Бржетислава I. Не встречая в охваченных хаосом Силезии и Великой Польше никакого сопротивления, он дошел до Гнезно. Захватив город, Бржетислав вывез из Гнезненского собора мощи святого Войтеха и хранившиеся там сокровища, увел с собой множество пленников, а в силезских замках разместил свои гарнизоны, присоединив этот удел к Чехии.
Не выдержав внутренних потрясений и внешних неудач, польское государство практически перестало существовать. Однако не повсюду государственный аппарат подвергся распаду в одинаковой степени. Из разоренной языческим восстанием Великой Польши знать бежала в Мазовию, где бывший чашник Мешко II Маслав (Мецлав) взял в свои руки княжескую власть и создал некое подобие государства. Не был разорен и Краков, знать которого сохраняла контроль над прилегавшей к нему частью Польши.
Охватившее огромные территории восстание выявило, с каким нежеланием воспринимались налагавшиеся князем подати и какие настроения господствовали среди чрезмерно обремененного ими населения. Этот бунт заставил знать понять, чем грозит отсутствие княжеской власти и расстройство государственного аппарата. Теперь Пястов стали считать законными правителями не только они сами и окружавшие их поляне, но и знать других областей Польши. Именно поэтому Казимир Восстановитель смог приступить к восстановлению государства, находясь в Кракове, ставшем затем столицей Польши. После победы над Маславом и утверждения власти Казимира в Мазовии (1047) в Польше более никогда не появлялось узурпаторов, не имевших отношения к правящей династии. Галл Аноним называет Пястов «прирожденными владетелями Польши»; именно таковыми они были в начале XII столетия для польской знати — как светской, так и духовной. Можно предположить, что нападения иноземцев и разграбление Польши, мучительные также для сельского населения, заставили и простой народ осознать значение княжеской власти. Еще большую роль для будущего формирования сознания подданных и их отношения к князю сыграло некоторое смягчение фискального гнета, а также то, что вторая половина XI в. стала периодом роста количества рынков, более активной чеканки монеты, а, следовательно, и большей ее доступности. Отныне в руках крестьян оставалась значительная часть того, что ими производилось. В этом смысле восстание зависимого населения принесло свои плоды, приведя к переустройству государства, существенным переменам в устремлениях князей, в организации власти и в сознании отдельных общественных групп. Эти изменения были столь глубокими и настолько успешными, что подобный бунт больше не повторился. В результате этих событий, а также по мере того, как проходили десятилетия и столетия правления Пястов, их власть воспринималась в качестве все более легитимной. Если на заре польской государственности она — за пределами земель полян — основывалась на военной мощи и насилии, то во второй половине XI–XII в. ее фундаментом стала убежденность знати в полезности и необходимости княжеской власти. Вследствие же выполнения государством организаторской и оборонной функции, а также по мере привыкания населения различных областей к постоянному правлению одной династии Пясты сделались признанными правителями и для более широких кругов общества. Огромное значение для легитимизации их власти имело христианство. Священный характер княжеской власти был для христиан наиболее полным обоснованием права отдельных князей и всей династии на правление Польшей.
IX и X века были в Центральной и Восточной Европе периодом становления государственной организации, формировавшейся на основе племенных союзов путем подчинения слабых племен более могущественными. Главным образом, это были славянские государства: Великая Моравия в IX в. (а после ее разгрома в 906 г. венграми — Чехия), Польша и Русь. По соседству с ними создали собственное государство венгры. Тогда же на севере Европы возникли Датское, Норвежское и Шведское королевства.
Практически одновременно к подобным результатам привел распад империи Каролингов, на месте которой возник ряд меньших по размеру политических образований, стремившихся к государственному суверенитету. Восточно-Франкское королевство, а позднее немецкое государство было разделено на ряд почти самостоятельных племенных герцогств, сильнейшим из которых являлась Саксония. Ее правители вели постоянные завоевания в славянских землях. После получения ими немецкой королевской короны они были коронованы в Риме как римские императоры (962). Это стало основой их универсалистских притязаний (т. е. стремления придать своей власти вселенский характер) и обоснования своих прав на подчинение политических образований, возникших в Центральной и Восточной Европе.
Реакция на имперский универсализм со стороны правящих слоев племен и государств, соседствовавших с империей, зависела от многих обстоятельств: географического положения, отношений с соседями, экономического и военного потенциала, социальной структуры. Однако не подлежит сомнению, что наряду с этими объективными условиями, определявшими политику князей и знати, немалую роль играл личный выбор правителей, зависевший от их амбиций, смелости и умения использовать в своих интересах изменчивую политическую обстановку.