Глава V. Оккупация Индонезии

Глава V. Оккупация Индонезии

Захват Малайского архипелага начался с британских владений на севере о-ва Калимантан: Британского Борнео (Сабаха), Саравака, протектората Бруней и королевской колонии — о-ва Лабуан. Стратегическое положение этого района было исключительно важным: тот, кто господствовал над ним, держал в руках пути из Тихого океана в Индийский. Поэтому операция по захвату Северного Калимантана началась всего через восемь дней после высадки японских войск на п-ове Малакка. Для ее осуществления из состава Южной армии было выделено в общей сложности около двух полков. Противостоявшие им подразделения англичан уступали японским в численности и к тому же были разбросаны, охраняя аэродромы, города, нефтяные промыслы и складские сооружения. Силы англичан состояли из одного пенджабского батальона, местных добровольческих отрядов, береговой охраны и отряда полиции.

Тактика, избранная англичанами еще до начала войны, заключалась в уничтожении нефтяных промыслов и прочих сооружений и стягивании подразделений к аэродрому в Кучинге, который представлялся единственным достойным обороны объектом. В соответствии с этим планом в первый же день войны были взорваны нефтепромыслы на побережье Саравака и уничтожены портовые сооружения, а пенджабские пехотинцы отведены в Кучинг. Японские транспорты высадили десант у нефтяных промыслов, а затем с двумя батальонами на борту направились к Кучингу. 19 декабря одной ротой японцев была без сопротивления захвачена столица Британского Борнео Сандакан, и британский губернатор со всем своим штатом попал в плен. Он отказался работать на оккупантов и был переправлен в концлагерь, став одним из первых его обитателей (строительство концлагерей было предусмотрено заранее — они открывались в ближайшие дни после падения того или иного города или страны).

Когда японские транспорты подходили к Кучингу, голландские бомбардировщики, базировавшиеся в Синкаванге, получили приказ потопить их, но японцы предусмотрели такую возможность и перед самым вылетом бомбардировщиков совершили налет на аэродром Синкаванга. Затем конвой пытались остановить голландские подводные лодки; им удалось потопить несколько катеров, однако большинство их благополучно достигло цели. Англичане, не дожидаясь высадки десанта, начали срочно уничтожать посадочную полосу аэродрома в Кучинге. 24 декабря японцы высадились у Кучинга. После недолгой перестрелки пенджабцы отступили к аэродрому и в течение следующего дня держались в районе аэродрома, отправив раненых и семьи европейцев в Нидерландскую Индию, граница с которой проходила в нескольких десятках километров. Ночью было решено отвести туда же и защитников Саравака.

31 декабря остатки английских подразделений и беженцы прибыли в г. Синкаванг, где находился голландский гарнизон в составе 750 человек. Беженцы были эвакуированы на одном из последних кораблей, а солдаты присоединились к голландцам.

25 января, почти через месяц после захвата Саравака и Северного Борнео, пять японских рот ударили по защитникам Синкаванга, приютившего англичан. Часть пенджабцев была окружена японцами, но сражалась до последнего патрона. После того как боеприпасы у них кончились, японцы взяли в плен и замучили всех пенджабских солдат. Остатки пенджабского батальона были вынуждены отступить в глубинные районы огромного гористого, заросшего лесами Калимантана. Отсюда им пришлось совершить тысячекилометровый многодневный путь на юг острова, где они надеялись соединиться с голландскими войсками. Никто, насколько известно, не описал этого удивительного путешествия горстки индийских солдат через совершенно не изведанные раньше горы и болота Калимантана — сначала пешком, потом на плотах вниз по бурным рекам, добывая себе пропитание в лесу. 6 марта оборванные, босые пенджабцы достигли г. Сампит и, выйдя из леса, были встречены выстрелами японцев, которые захватили этот порт за день до появления пенджабцев. Несгибаемые пенджабцы окопались близ городка, но 8 марта им стало известно, что Ява пала и все английские и голландские войска капитулировали. После совещания, на котором высказывались пожелания уйти вновь в джунгли, чтобы продолжать борьбу, командир пенджабцев все же решил капитулировать: все солдаты были больны дизентерией и лихорадкой и вряд ли кто-либо из них мог выжить, вернувшись в лес. 9 марта остатки гарнизона Британского Борнео сложили оружие. Японцы были поражены, увидев, что пенджабцы пронесли через горы и болота не только винтовки, но и пулеметы и запас боеприпасов, ничего не бросив в пути. Эпопея этих пенджабских солдат — один из наиболее ярких моментов первого периода войны в Юго-Восточной Азии.

Японские успехи в Малайе и на Филиппинах в первые недели войны были настолько внушительны, что в Токио решили ускорить захват голландских владений в Юго-Восточной Азии. Решение об этом было принято в конце декабря, и тогда же японское правительство обратилось через нейтральных шведских дипломатов к правительству Нидерландов с предложением «во имя гуманности... отказаться от любого рода враждебных действий против японских сил». Этот лицемерный демарш был отвергнут, а так как никто в Токио и не считал его серьезным, то приготовления к вторжению в Нидерландскую Индию шли полным ходом. В первых числах января к выходу в море были готовы три больших конвоя. Западная группа сил вторжения должна была отплыть из Французского Индокитая на Южную Суматру, как только падет Сингапур. Центральная группа двигалась от Минданао к порту Таракан, расположенному на островке у северо-восточного побережья Калимантана и оттуда Макасарским проливом на юг, Восточная группа также с Филиппин направлялась для захвата Сулавеси, Амбона и Тимора. Центральной и восточной группам было предписано действовать совместно и поддерживать одна другую, а в конце операции все три группы должны были обрушиться на Яву. Командование группами было поручено морякам, так как операция обеспечивалась 2-м флотом под командованием вице-адмирала Кондо. Сухопутные десанты находились под общим командованием командующего 16-й армией генерал-лейтенанта Имамуры.

Японскому флоту и армии вторжения противостояла голландская колониальная армия, усиленная союзным флотом. В составе ВВС армии было некоторое число английских и американских самолетов, а флот включал в себя несколько английских, американских и австралийских кораблей. Накануне войны голландская армия в Индонезии насчитывала примерно 35 тыс. человек, 10-15 % в ней составляли голландцы, которые и занимали почти все офицерские должности; большинство солдат были родом с Амбона и других восточноиндонезийских островов с христианским населением, что делало их с голландской точки зрения надежнее мусульман основных западных островов. Кроме армии в распоряжении командования были территориальные части, куда входили способные носить оружие мужчины-голландцы, части внутренней охраны (примерно 30 тыс. человек), а перед самой войной в армию было включено еще 6 тыс. индонезийских добровольцев. Считается, что, когда был объявлен призыв добровольцев в армию, на призывные пункты явилось около 100 тыс. индонезийцев. То, что из них было отобрано лишь 6 тыс. человек, голландские историки объясняют лишь нехваткой оружия, однако можно с достаточным основанием предположить, что энтузиазм, проявленный индонезийцами, показался голландским властям весьма подозрительным. Впрочем, с военной точки зрения, несмотря на убежденность некоторых исследователей в обратном, любое число добровольцев, вооруженных лишь стрелковым оружием и не имеющих настоящей военной подготовки, не могло бы изменить соотношения сил в пользу голландцев. Их частям в Индонезии не хватало именно современного вооружения и квалифицированных военных кадров — ведь даже профессиональная армия Нидерландов не имела опыта ведения современной войны. В численности японцы во время кампании в Нидерландской Индии везде уступали своим противникам. Но они имели психологическое преимущество, поскольку были уверены в победе, а также военное и техническое превосходство — их авиация господствовала в воздухе, флот — в море, танки и артиллерия — на дорогах, пехота — в лесу и в горах.

10 января наблюдатели в порту Таракан — важном месте добычи нефти заметили дымы, возвещавшие о приближении японского конвоя. Комендант острова тут же приказал разрушить все промыслы и зажечь запасы нефти. Когда японские корабли приблизились к острову, они увидели, что опоздали — внезапное нападение не удалось. В ночь на 11 января с кораблей, остановившихся в 10 милях от берега, был высажен десант, и уже утром голландский гарнизон численностью 1300 человек сдался. Четыре дня спустя японцы смогли восстановить аэродром в Таракане, а это означало, что их авиации придется покрывать куда меньшее расстояние для обеспечения высадки на юге архипелага.

Тогда же, когда началась высадка десанта у Таракана, корабли восточной группы подошли к г. Манадо на северо-восточной оконечности о-ва Сулавеси. Голландские и американские самолеты, базировавшиеся на о-ве Амбон, получили предупреждение о высадке и совершили налет на транспорты, но ни одного из них потопить не смогли. Помимо морского в Манадо японцами впервые был применен массированный воздушный десант: болей 500 парашютистов были сброшены на аэродром южнее города. На земле их встретил сильный огонь голландских войск. Значительная часть десанта погибла, однако у голландцев кончились боеприпасы, и японским парашютистам удалось обратить их в бегство. Обозленные потерями, парашютисты на месте расстреливали тех, кто сдавался в плен. В течение нескольких дней продолжалось сопротивление отступивших в горы голландцев, но постепенно японцы выловили и перебили их.

Таким образом, к вечеру 12 января японские десантники выполнили первоначальное задание и создали плацдармы на севере Индонезии, увеличив радиус действия своей авиации на 500 км. К этому времени стратегическое положение союзников в Юго-Восточной Азии уже было угрожающим. Под контролем японцев оказалась почти вся материковая Юго-Восточная Азия (кроме Бирмы), Лусон и ряд тихоокеанских островов. Японские части приближались к Сингапуру, блокировали американцев на п-ове Батаан. Существовала угроза, что японцы постараются отрезать от союзников Австралию, захватив Амбон и Тимор. Однако генерал Уэйвелл отказался от мысли укреплять опорные пункты на Малых Зондских островах, Сулавеси и Калимантане и, несмотря на возражения его голландских, австралийских и американских коллег по АБНА, приказал все поступающие из других районов подкрепления направлять в Сингапур. Что касается обороны Индонезии, то Уэйвелл надеялся более всего на возможности голландского и английского флота, а также на обещание американцев в течение двух ближайших месяцев направить на его театр военных действий тысячу самолетов. Однако этих двух месяцев в его распоряжении не оказалось.

20 января корабли японской центральной группы вышли из Таракана на юг, в сторону порта Баликпапан — крупного центра нефтедобычи на Южном Калимантане. За несколько дней до выхода конвоя в море в Баликпапан были направлены японские эмиссары, которые обратились к голландскому коменданту города с требованием не наносить вреда нефтяным промыслам, угрожая в противном случае жителям города и пленным репрессиями. Комендант города правильно истолковал ультиматум как весть о приближении вражеских сил и сейчас же приказал уничтожить нефтепромыслы. В результате, когда корабли японского конвоя подошли к Баликпапану, они увидели черную стену дыма от горящей нефти. «Дипломатическое» предупреждение японцев было принято во внимание и голландским командованием, которое выслало к месту высадки авиацию и флот. Самолетам и подводным лодкам удалось потопить два транспорта, а эсминцы начали расстреливать остальные суда, хорошо различимые на фоне пылающего города. Но транспорты уже частично разгрузились, и потому потери японцев оказались незначительными, если не считать гибели оборудования и припасов, которые не успели выгрузить.

Восточная группа старалась не отставать от своего соседа. 24 января ее десантом был захвачен порт Кендари на Южном Сулавеси. С этого момента японская авиация могла спокойно совершать налеты на Яву и даже на Северную Австралию. Вступила в действие и западная группа. Из Гонконга для участия в операциях был переброшен 229-й пехотный полк, и к 20 января десант был готов к выходу в море. Как только стало ясно, что падение Сингапура — дело ближайших дней, решено было начать оккупацию Южной Суматры, в первую очередь района Палембанга, где кроме нефтепромыслов находились нефтеперерабатывающий завод и аэродром.

Отряд транспортов, двигавшийся к Южной Суматре, сопровождали крейсер, авианосец и несколько эсминцев. Хотя основной задачей военных кораблей была охрана транспортов, на деле получилось иначе. Войдя 10 февраля в пролив Банка, конвой оказался в центре оживленного движения. Именно в эти дни из Сингапура вырывались последние суда, которые еще могли его покинуть. Некоторые из них собирались в караваны и шли под прикрытием военных катеров, но подавляющее большинство пароходов, корабликов, джонок никто не охранял. У большинства судов была только одна цель — уйти как можно дальше от пылающего, гремящего взрывами Сингапура. Море в эти дни было спокойно, дул устойчивый северо-восточный муссон, и потому даже неуправляемые лодки гнало ветром к берегам Суматры. Но почти для всех, кто отплыл из Сингапура в эти дни, путь сквозь пролив Банка оказался последним. Конвой западной группы, войдя в пролив, перегородил его словно сетью и начал методично уничтожать безоружные корабли и лодки. Крейсер и эсминцы расстреливали перегруженные жертвы в упор, самолеты поливали их пулеметным огнем или точно бросали бомбы с бреющего полета. Ни один из японских военнослужащих не погиб во время этой охоты, зато было потоплено более 40 пароходов и множество джонок и лодок. На необитаемых островках в проливе скопились тысячи людей, которым удалось выплыть после гибели пароходов и которые теперь были обречены на смерть от жажды и голода.

Спастись удалось лишь тем, кто добрался до Суматры и был встречен там группой английских и голландских офицеров, организовавших переброску беженцев на западное побережье, к порту Паданг, откуда голландские и английские суда вывозили их на Яву и Цейлон. Последние беженцы, которых удалось вывезти, были взяты на борт военной эскадрой, уходившей от Нидерландской Индии к Цейлону. Это случилось 1 марта, когда собравшиеся в Паданге беглецы уже не надеялись на спасение. В общей сложности до Цейлона добралось таким путем более 1600 англичан, некоторые смогли достичь Явы и даже Австралии. Около тысячи человек, оставшихся на Суматре, попали в плен, и никто не знает, сколько тысяч погибло в море.

Судьба тех, кто очутился в местах, занятых японцами, зачастую также была трагична. Достаточно привести пример с небольшим английским пароходом «Вайнер Брук». На его борту из Сингапура 12 февраля были эвакуированы 65 австралийских медсестер, которые до последних дней оставались в госпиталях, более 200 женщин и детей, а также несколько десятков тяжелораненых солдат и офицеров. Перегруженный пароход шел ночами и к утру 15 февраля остановился у одного из островов в проливе Банка, так как кончилась вода и раненые на борту умирали. На острове уже высадились японцы, которые задержали пароход и согнали на берег пассажиров. Затем часть раненых затащили на холмы и расстреляли, а медсестер и женщин с детьми погнали в море. Когда те зашли в море по колени, их начали расстреливать из пулеметов. Лишь одна из женщин осталась жива и смогла рассказать о судьбе парохода.

После задержки, вызванной преследованием пароходов, бегущих из Сингапура, японский конвой возобновил движение к месту высадки. Он был замечен авиацией союзников, однако налет на него не принес результатов. Чтобы захватить нефтепромыслы и завод, прежде чем их успеют взорвать, японское командование решило вновь использовать парашютистов. Самолеты, на борту которых находились 400 десантников, последнюю часть пути шли в сплошной дымовой завесе — дым от грандиозных пожаров Сингапура тянулся к югу на много километров и достигал Южной Суматры. На рассвете 14 февраля самолеты внезапно появились над Палембангом и сбросили часть десанта у аэродрома, а часть — у нефтеперерабатывающего завода. Десантники смогли (хотя почти все они погибли в этом бою) воспрепятствовать взрыву завода, и через несколько дней после прихода японцев он уже вновь работал и поставлял японским войскам столь нужный им бензин.

На следующий день, не дожидаясь высадки японцев с моря, голландский командующий приказал отходить от Палембанга. Уэйвелл также рассудил, что после падения Сингапура никаких надежд удержать Суматру не остается, и приказал всем английским войскам независимо от того, что решат голландцы, немедленно отступать на Яву. Пока японский десант высаживался у Палембанга, англичане и голландцы направились по железной дороге к южной оконечности Суматры, в порт Оостхавен (Телукбетунг), чтобы переправиться через Зондский пролив на Яву. Отступление из Палембанга было настолько поспешным, что пришлось оставить японцам почти всю технику и транспорт. В разгар бегства к причалу Телукбетунга подошли суда, доставившие подкрепления из Австралии. Два батальона и танковый отряд уже были на берегу, когда получили приказ срочно вновь грузиться на корабли и плыть к Яве.

Бегство с Суматры имеет эпилог. После того как 17 февраля последний голландский солдат покинул Телукбетунг, командование на Яве получило сведения, что японцы не только не продвигаются, но до сих пор даже не заняли Палембанг. Соединившись с остатками парашютистов на аэродроме, японские войска продолжали концентрацию в устье реки и разгрузку транспортов, полагая, что Палембанг твердо удерживается англичанами и голландцами. Еще через два дня 50 английских летчиков-добровольцев взошли на борт канонерки «Балларат» и отправились к Телукбетунгу. В порту было тихо, лишь кое-где местные жители распаковывали контейнеры, сваленные на берегу, выясняя, чем бы там поживиться. Летчики сошли на берег и сносили на канонерку ценное оборудование и припасы до тех пор, пока корабль не погрузился в воду по боевую палубу. Затем они взорвали и подожгли портовые сооружения и уничтожили подъездные пути железной дороги и так же спокойно, как и прибыли, вернулись в Батавию. Японские же войска лишь 18 февраля начали занимать населенные пункты Суматры и за несколько дней без всякого сопротивления оккупировали всю южную часть огромного острова.

К 20 февраля японцы завершили окружение Явы, захватив Бали и Тимор. Оккупация о-ва Бали не входила в первоначальные планы японского командования, однако испортившаяся погода препятствовала налетам японских самолетов на города Явы с аэродромов Калимантана и Сулавеси, и потому было решено использовать аэродромы на Бали, с которых до с Явы было рукой подать. Когда в штабе АБНА стало известно, что к Бали приближаются японские транспорты, Уэйвелл приказал командующему Объединенной эскадрой союзников в Индонезии голландскому адмиралу Доорману принять меры. Сделать это было нелегко, потому что корабли союзной эскадры были разбросаны по архипелагу, скрываясь от японской авиации. Поэтому адмирал пошел к месту высадки с большим запозданием, толком не собрав своих сил. Когда его корабли наконец подошли к месту высадки, выяснилось, что японские транспорты, благополучно высадив войска, уже ушли в море. Эскадра столкнулась лишь с японскими эсминцами, которым удалось потопить два американских корабля и так повредить тяжелый крейсер «Тромп», что тот надолго ушел в Австралию для ремонта.

О-в Тимор был захвачен комбинированной атакой японских парашютистов, которые захватили аэродром, и морского десанта. Несколько ранее Уэйвелл направил на Тимор подкрепление из австралийского порта Дарвин, но, когда конвой вышел в море, его обнаружили японские бомбардировщики, и конвой вернулся в Австралию. Этим был подписан смертный приговор о-ву Тимору и находившимся там войскам. Остатки австралийских и голландских войск отступили в горы центральной части острова и, когда им удалось собрать радиопередатчик, вышли на связь с Австралией, где давно уже были убеждены, что от гарнизона острова никого не осталось в живых. Почти год эти солдаты с помощью местных жителей вели партизанскую войну против японцев и лишь в декабре 1942 г. были эвакуированы в Австралию. Поддержка местных жителей была вызвана, разумеется, не их симпатиями к голландцам, а зверской политикой японцев, которые с первых дней оккупации восстановили против себя население Тимора. О взаимоотношениях захватчиков и коренного населения острова красноречиво свидетельствует рассказ капитан-лейтенанта Ямабэ: «Однажды на старшего унтер-офицера 1-го взвода Такано, когда он направлялся на наблюдательный пункт в сопровождении нескольких парашютистов отряда, неожиданно напали местные жители. Такано выхватил меч, нанес удар, и голова одного туземца отлетела прочь. Остальные в страхе разбежались. После этого случая Такано прослыл героем среди туземцев». Несколько месяцев, последовавших за захватом острова, ушли, по японским данным, на «боевые действия по умиротворению».

Полагая, что Яву союзникам не защитить, генерал Уэйвелл обратился к начальникам союзных штабов с предложением не выгружать в Батавии австралийскую дивизию, которая уже была отправлена на помощь голландцам, а использовать ее для обороны Бирмы. Однако 20 февраля он получил от Объединенного комитета начальников штабов указание удерживать Яву любой ценой. Для того чтобы генерал мог сконцентрироваться на этой задаче, из-под его командования была изъята Бирма. На этот приказ Уэйвелл ответил, что защиту Явы лучше доверить голландскому командующему, а ввиду того что АБНА отныне не имеет других объектов, которые следовало бы защищать, он просит распустить его штаб и освободить его самого от командования АБНА, поскольку таковой фактически не существует. На следующий же день начальники союзных штабов приняли предложение Уэйвелла. Уходя, генерал предупредил их, что оставшиеся на Яве самолеты союзников смогут участвовать в защите острова лишь в течение недели. После этого Ява, отрезанная в результате падения Тимора и Бали от Австралии и отделенная от Цейлона половиной Индийского океана, останется без всякой авиационной поддержки, что отдаст ее на милость японской авиации. Ввиду этого последним действием Уэйвелла был приказ повернуть к Яве транспорты, которые везли к Цейлону разобранные американские самолеты и летчиков. Один из транспортов дошел до Явы, но собрать самолеты уже не успели. Сам же Уэйвелл 25 февраля покинул Яву, чтобы принять командование индийским театром войны, т. е. присутствовать при крушении бирманского фронта.

Реальных надежд на удержание Явы, гарнизон которой составляли многонациональные, в значительной степени деморализованные части, конечно, не было. Понимая это, тысячи голландцев и англичан бились за места на последних пароходах, уходивших к Цейлону. В Сурабае и Батавии в это же время разгружались суда с беженцами из Сингапура и с восточных островов архипелага.

Регулярная голландская сухопутная армия на Яве насчитывала приблизительно 25 тыс. человек. Техническое оснащение голландских войск было весьма слабым. Особенно плохо обстояло дело с танками и артиллерией, так как США и Великобритания не смогли выполнить своих обещаний по поставке Голландии современного вооружения. На острове находились также австралийские, английские и американские части. В основном это были артиллерийские полки и танковые подразделения, однако их боевая ценность была невысока, потому что это были, как правило, бежавшие с Суматры или прошедшие малайскую кампанию части, потерявшие значительную часть снаряжения. Разномастные самолеты ВВС не могли не только соперничать с японскими, но даже эффективно вести боевую разведку или препятствовать высадке десантов. При этом, по подсчетам англичан, на острове скопилось более 6 тыс. пилотов, механиков и солдат обслуживания ВВС, которые были лишены самолетов, и пришлось принимать меры по их эвакуации с Явы, для того чтобы сохранить летные кадры. Оставался еще объединенный флот, в составе которого к этому времени было восемь устаревших крейсеров, 12 эсминцев и 32 подводные лодки, но ни одного авианосца, что резко снижало его возможности противостоять японским эскадрам.

После 19 февраля, когда японцы привели в порядок аэродромы на Бали и Южной Суматре, налеты японской авиации стали ежедневными и по мере приближения дня высадки становились все более интенсивными. Не зная, куда направит свой основной удар противник, командующий обороной острова голландский адмирал Хелфрич приказал подводным лодкам патрулировать Зондский пролив, а остальным кораблям стянуться в две эскадры, чтобы охранять западную и восточную оконечности острова. Хелфрич полагал, что вторжение будет произведено с двух концов острова. В соответствии с этим основные силы союзников были расположены в районах Батавии и Сурабаи, в то время как центральная часть острова была оголена.

Японская Южная армия смогла выделить для вторжения на Яву значительные силы — маршал Тераути надеялся покончить с сопротивлением гарнизона острова одним мощным ударом, чтобы развязать себе руки для дальнейших операций. Поэтому к Яве одновременно приблизились восточная группа — 48-я пехотная дивизия на 41 транспорте в сопровождении крейсера и шести эсминцев — и западная группа — 2-я дивизия и 230-й пехотный полк 38-й дивизии на 56 транспортах в сопровождении эскадры эсминцев. Движение групп прикрывалось 2-м флотом, в составе которого было два линкора, четыре авианосца и несколько крейсеров. Кроме того, эскадра в составе двух линкоров, трех тяжелых крейсеров и трех эсминцев обогнула Яву и вышла в Индийский океан, чтобы отрезать защитникам Явы пути к отступлению.

24 февраля голландцы обнаружили караван транспортов, идущий к Яве Макасарским проливом. Чтобы настичь и уничтожить его, в Яванское море вышла эскадра союзников под командованием адмирала Доормана. 25 февраля Доорман японские транспорты не нашел и на следующий день вышел в море вновь. К этому времени он лишился трех английских крейсеров, которым английское командование приказало покинуть Яву и уходить к Цейлону. В результате в распоряжении Доормана осталось только пять крейсеров и несколько эсминцев.

В ночь на 27 февраля крейсеры адмирала Доормана пошли вдоль побережья Явы, рассчитывая найти японские транспорты, однако за ночь им никто не встретился. Утром корабли повернули обратно. Уже у входа в гавань Сурабаи Доорман получил известие, что японские транспорты приближаются к берегу, и немедленно пошел на перехват. Адмирал не знал, что транспорты уклонились в сторону от маршрута и он идет на сближение с японской боевой эскадрой адмирала Такаги.

В 16 час. союзная эскадра увидела на горизонте дымы, и уже через 15 мин. началась артиллерийская дуэль, в которой японские корабли имели преимущество за счет дальнобойных орудий. Отбивая атаки японских миноносцев, крейсеры союзников маневрировали, чтобы сблизиться с японской эскадрой и ввести в действие тяжелую артиллерию. Во время одной из атак английский крейсер «Экзертер» был поражен японским снарядом и, снизив скорость, вышел из строя. И здесь сыграла злую роль несогласованность действий капитанов многонациональной эскадры. Один из крейсеров продолжал идти за «Экзертером», тогда как три остальных изменили курс, и эскадра смешалась. В этот момент одна из японских торпед попала в голландский эсминец, который разломился пополам и пошел ко дну, а остальные эсминцы, окружив «Экзертер», закрыли его дымовой завесой. Доорман приказал английскому крейсеру возвращаться в Сурабаю.

Наконец начало темнеть. Американские эсминцы покинули эскадру и также пошли к Сурабае, чтобы заправиться горючим и взять торпеды — эсминцы расстреляли весь свой запас, ни разу не попав в цель. Остальная эскадра в темноте потеряла противника, и Доорман в надежде все же настичь транспорты приказал идти к северу. Через полтора часа союзные корабли снова натолкнулись на японскую эскадру. Торпедная атака японских эсминцев на этот раз была эффективной — два голландских крейсера получили прямые попадания и через несколько минут пошли ко дну. На флагманском корабле погиб и адмирал Доорман.

Остатки эскадры смогли вернуться в Батавию и там заправиться. Утром английский крейсер «Хустон» и австралийский «Перт» покинули Батавию, которая находилась под непрерывной бомбежкой, и пошли на запад в надежде прорваться в Индийский океан. В 40 милях от Батавии они неожиданно натолкнулись на громадный караван транспортов, разгружавшийся у берега, — десант западной группы. Союзные крейсеры начали расстреливать транспорты в упор. Два транспорта пошли ко дну, несколько было повреждено, прежде чем корабли японского конвоя успели к месту этого боя и в течение нескольких минут пустили ко дну остатки эскадры Доормана.

Из всего союзного флота спаслись лишь четыре американских эсминца, которые не участвовали в последней стадии битвы в Яванском море. Ничто уже не мешало японским десантникам спокойно высаживаться на Яве.

Высадившись в 150 км к западу от Сурабаи, десант восточной группы не встретил сопротивления, так как в этом месте голландских войск не было. К утру 2 марта японцы продвинулись более чем на 50 км, захватив нефтепромыслы и железнодорожный узел. Отбрасывая голландские заградительные отряды, к утру 7 марта японцы вступили в Сурабаю.

Десант западной группы высадился в двух пунктах по обе стороны от Батавии. Колонны грузовиков, сопровождаемые легкими танками, сейчас же двинулись внутрь острова с целью захватить аэродромы и перерезать железную дорогу между Батавией и Бандунгом. Нападение было столь внезапным, что далеко не все самолеты смогли подняться в воздух и аэродромы достались японцам вместе с самолетами. 5 марта голландские части оставили Батавию и начали отступать к Бандунгу. Перед оставлением Батавии командующий обороной города генерал Поортен предложил объявить столицу Нидерландской Индии открытым городом и сообщил на запросы английского и австралийских офицеров, что голландское правительство не намерено принимать мер по организации партизанской войны «ввиду неясности отношения местного населения к европейцам».

Не успели австралийцы и англичане занять позиции у Бандунга, как генерал Поортен обратился по радио к войскам на Яве с приказом безоговорочно капитулировать, так как он достиг об этом договоренности с командующим японскими войсками. Это случилось утром 8 марта. В общей сложности оборона Явы — острова с многомиллионным населением, который защищали значительные силы союзников, продолжалась шесть дней — ровно столько, сколько понадобилось японским десантам, чтобы добраться до ее основных центров. По официальному японскому сообщению, в плен на Яве было взято 93 тыс. голландцев и 5 тыс. австралийцев, англичан и американцев.

Японское завоевание Индонезии завершилось высадкой десанта на Северной Суматре, которую произвела императорская гвардейская дивизия, переброшенная туда из Сингапура. Эта операция была проведена столь безбоязненно, что транспортам даже не было придано боевое охранение. Оккупация Северной Суматры была завершена к 28 марта. Таким образом, за два с половиной месяца была захвачена вся Юго-Восточная Азия, за исключением Бирмы. Правда, американские войска тогда еще держались на Батаане и о-ве Коррехидор, но это не оказывало никакого влияния на общий ход событий.

Для начального периода японской оккупации Индонезии характерны поиски наилучшего варианта административного устройства захваченной страны. На первых порах административное деление просто соответствовало расположению оккупационных армий, нередко игнорируя при этом старые государственные границы. Так, Суматра была объединена под общей военной администрацией с Малайей. Оправдывалось это не только военными интересами, но и тем, что какие-то теоретики в Сайгоне или Токио решили, что в расовом отношении ближайшими родственниками японцев являются коренные жители п-ова Малакка и Суматры, тогда как кровь яванцев «не отвечает высоким требованиям расовой чистоты». Ява находилась в ведении 16-й армии, а Калимантан и острова восточной части архипелага — флота.

При разработке планов управления Индонезией на будущее японские администраторы исходили из варианта, уже испробованного при захвате французских колоний. Согласно этим планам, в Индонезии должно было быть создано «независимое правительство», контролируемое Японией. После принятия «конституции», выработанной комиссией, в которую планировалось включить представителей основных национальных групп страны, в том числе (!) и японцев[4], страна должна была заключить с Японией военный договор. За высшими чиновниками старой голландской администрации сохранялись их прежние посты и титулы, но права их должны были быть ограничены.

План провалился, так как японцы недооценили решимости голландского правительства оставаться на стороне западных союзников (на французское правительство давить было куда легче, раз оно фактически подчинялось Берлину). Голландская администрация на сотрудничество не пошла. Следовало искать иной путь, и в его поисках оккупационные власти обратили внимание на деятелей индонезийского освободительного движения.

В планах японских стратегов страны Юго-Восточной Азии делились на те, которым следовало обещать независимость, так как они, с точки зрения японцев, имели достаточно сильное национально-освободительное движение и политическую организацию, через посредство которой управлять страной в случае ее оккупации было удобнее, чем использовать собственную военную администрацию, и те, провозглашение независимости которых не давало японцам никаких политических преимуществ. Этим можно объяснить разнообразие подходов к местным проблемам, выработанное еще до войны.

В Бирме, где уже несколько лет существовали парламент и легальная политическая деятельность, японская агентура нашла союзников в самой верхушке национально-освободительного движения. Во главе прояпонской фракции стоял бывший премьер-министр Ба Мо, на контакты с японцами пошли и представители левого крыла патриотических сил. Привлекая на свою сторону лидеров бирманского национализма и ведя с их помощью пропаганду, японцы вынуждены были признавать и цель, к которой стремились эти лидеры, — независимость Бирмы. За оказанную ими поддержку необходимо было дать то, что англичане дать отказались.

К той же, что и Бирма, категории относились Филиппины. Там также уже существовали сложившаяся парламентская система, сильные партии, опыт политической деятельности. При этом Филиппинам уже была обещана в ближайшем будущем независимость. Для того чтобы заручиться поддержкой филиппинских буржуазных лидеров, следовало предоставить независимость не позже запланированного срока. В ином случае японцы, завоевав Филиппины, рисковали столкнуться с сильной и организованной оппозицией.

Остальным странам Юго-Восточной Азии независимость обещать не имело смысла. Одни из них можно было прямо включить в состав империи, в отношении других надо было выработать какую-то систему управления. В странах Французского Индокитая был испытан вариант сохранения старой европейской администрации. На эту администрацию можно было сваливать вину за невзгоды народов Вьетнама, Лаоса и Камбоджи, ее же следовало твердо держать в руках, компрометируя сотрудничеством с оккупантами и в то же время не давая возможности встать к оккупантам в оппозицию. А так как французы не пользовались любовью местного населения и были фактически лишены поддержки метрополии, то они становились не добровольными, но верными союзниками и слугами. Будучи зависимыми от японцев, они были вынуждены мириться с неблагодарной ролью проводников оккупационной политики, рассчитывая на то, что со временем смогут восстановить свои позиции.

Такую же систему японцы предложили сначала Нидерландской Индии, но, когда получили решительный отказ и поняли, что за спиной голландцев стоят англичане, они пошли на то, чтобы разработать для Индонезии иной вариант оккупации.

Он заключался в том, чтобы независимости конкретно не обещать, но в то же время и не отказывать в ней категорически. Таким образом, по типу оккупационного режима Индонезия должна была занять промежуточное место между Малайей, которая попросту была включена в Японскую империю, и такими странами, как Бирма и Филиппины, которым независимость была обещана.

Готовя вторжение в Индонезию, японское командование располагало подробными отчетами своих агентов о состоянии дел в национальном движении Индонезии и полагало, что оно не будет определяющей силой в стране. Крупнейшая политическая организация — Коммунистическая партия Индонезии после разгрома антиколониальных восстаний в конце 20-х годов так и не смогла восстановить свои силы. Мусульманские партии, в первую очередь «Сарекат ислам», выражали интересы слабой индонезийской буржуазии, исламского духовенства и чиновников низшего звена колониальной администрации — массовой поддержки они в Индонезии не имели и политически их можно было игнорировать. Правая партия Париндра (Партия Великой Индонезии), хоть и вела националистическую пропаганду, добиваясь для Индонезии статуса доминиона, также не была массовой организацией. Наконец, левобуржуазная Партиндо (Партия Индонезии), которая была создана Сукарно, к началу войны фактически самораспустилась, лишенная лидера, который был в очередной раз заключен в тюрьму за свои решительные выступления против колониализма. Позднее тюремное заключение было заменено ссылкой на о-в Флорес, а с 1938 г. — в городок Бенкулен на Южной Суматре.

Крупнейшей легальной партией в Индонезии к началу войны стала Гериндо (Народное движение Индонезии), которая впитала в себя и осколки Партиндо, и группы левых националистов и коммунистов, один из которых, Амир Шарифуддин, был в числе ее лидеров. Гериндо не требовала в то время независимости, а выступала за представительное самоуправление, ограничение власти генерал-губернатора и т. д. После начала Второй мировой войны Гериндо выступила с заявлением, в котором говорилось, что «великие события, потрясшие мир, обусловлены столкновением не между народами и не между Азией и Западом, а между демократией и фашизмом. Гериндо должна бороться против влияния фашизма, стремящегося проникнуть в Индонезию». Дальнейшая консолидация патриотических сил привела к созданию ГАПИ (Политическое объединение Индонезии), куда вошел ряд крупнейших партий и профсоюзов.

Из-за всего этого, а также потому, что Японии выгоднее было рассматривать Индонезию не как единую страну, а как громадный архипелаг, включавший в себя несколько потенциальных государств, в Токио было решено, внешне подчеркивая свое стремление к поддержке индонезийского национализма, отложить вопрос о предоставлении независимости Нидерландской Индии на будущее, а также предусмотреть возможность подготавливать независимость отдельно для Явы и для других районов, называемых в отличие от Явы Внешними провинциями.

Японская оценка ситуации в Индонезии в значительной степени подтвердилась во время кампании 1942 г. Индонезийский народ в основном не принимал в войне участия, оставаясь по мере сил сторонним наблюдателем. Известны отдельные попытки создать кое-где местные органы власти. Наиболее широкое распространение эти действия получили на Сулавеси. Там было даже создано местное правительство во главе с Джанупойо и Нани Вартабоне, которое просуществовало до прихода японцев. Но в целом оккупация Индонезии прошла и без поддержки индонезийцев, и без их сопротивления.

Действия японцев, призванные завоевать симпатии населения, были скорее формальными, чем направленными на создание союза с индонезийцами. Правда, во главе некоторых японских колонн на танках развевался красно-белый флаг Индонезии, с самолетов разбрасывали листовки с призывами к единению всех народов «желтой расы» и уверениями в том, что Япония несет освобождение «младшему брату». Проведение в жизнь пропагандистской кампании было возложено на отдел пропаганды 16-й армии, которой и предстояло ведать дружбой индонезийцев и японцев, не давая при этом индонезийцам слишком много надежд. Кампания была придумана еще в Токио и называлась движение «Тига-А», т. е. три «А». Это название расшифровывалось как три ипостаси Японии в Азии: «светоч», «вождь» и «покровитель». Цель движения была весьма утилитарной: доказать индонезийцам, что их связывает с Японией общность интересов, а потому они должны трудиться на японскую армию и поддерживать японскую войну. Поэтому движение было обречено на провал еще до того, как было создано.

Осознав уже в первые месяцы после захвата страны, что индонезийцы не испытывают к оккупантам никакой благодарности, командование 16-й армии решило привлечь к сотрудничеству политиков левого толка, не высказывавших ранее прояпонских симпатий, но популярных в стране и гонимых голландцами. На первом месте среди таких политиков был Сукарно.

Вскоре после того как Суматра была оккупирована японцами, командир дивизии на Южной Суматре полковник Фудзияма приказал отыскать Сукарно и доставить его к себе. Полковник потратил немало времени, доказывая. Сукарно, что Япония несет свет в Азию и борется за освобождение народов мира от западных колонизаторов. Очевидно, Фудзияма намекнул на возможность предоставления в будущем независимости Индонезии. Со своей стороны, Сукарно согласился способствовать укреплению власти японцев при условии, если ему будет предоставлена свобода действий. «Японское правительство не будет чинить вам никаких препятствий», — обещал Фудзияма и в знак особого расположения тут же предоставил в распоряжение Сукарно черный «бьюик», конфискованный у голландского плантатора.

Сукарно, проведший несколько лет в ссылке в вынужденном безделье, с энтузиазмом начал пропагандистскую работу. Главным для него было то, что он получил возможность укреплять свою несколько потускневшую популярность в народе и готовить почву для создания националистических организаций. Разумеется, за это надо было платить, но Сукарно был убежден, что стратегические надежды оправдывают тактические неудобства и жертвы. Сукарно был обязан пропагандировать освободительную миссию Японии, необходимость бороться с западным колониализмом и помогать японской армии. Он выбивал поставки для армии, уговаривал население за бесценок сдавать продовольствие. Как он сам вспоминал, порой у него от этих обязанностей сердце разрывалось на части, но он делал все это, так как в противном случае японское командование не разрешило бы ему вести подготовку народа к независимости.

Чем хуже шли дела с главной затеей японских пропагандистов, движением «Тига-А», тем нужнее были популярные личности, выступавшие в роли союзников Японии. Прознав, что Фудзияма успешно использует Сукарно, командующий армией на Яве генерал Имамура начал заигрывать с другими националистическими лидерами. Однако все его переговоры упирались в их желание привлечь к работе на Яве самого Сукарно. В ином случае, давали понять генералу, движение «Тига-А» погибнет, так и не дав плодов. Поэтому, несмотря на известные японцам антифашистские убеждения Сукарно и опасение, что харизматическая популярность Сукарно может оказаться для японцев вредной, если он попытается выйти из-под контроля, генерал Имамура решил перевезти Сукарно в центр.

В июле 1942 г. Сукарно после девяти лет отсутствия вернулся на Яву. Японская пропаганда решила извлечь все выгоды из его появления в Джакарте. Ему был предоставлен дом в центре города, генерал Имамура пригласил индонезийского лидера к себе в резиденцию. Резиденция генерала находилась в бывшем дворце голландского генерал-губернатора. В тот день, когда Сукарно ввели во дворец, он вряд ли предполагал, что через несколько лет кабинет генерала Имамуры станет рабочим кабинетом самого Сукарно.

В первые же дни по приезде в Джакарту Сукарно смог встретиться с основными лидерами индонезийского национализма — правым буржуазным националистом Хаттой и своим старым соратником Шариром. Сукарно предложил им сотрудничество до тех пор, пока не будут изгнаны японцы. План Сукарно заключался в том, чтобы использовать все легальные возможности для укрепления индонезийских освободительных сил и создания национальных организаций. Шарир, которому в альянсе крупнейших индонезийских лидеров, созданном в конце 1942 г., отводилась роль организатора подпольного антияпонского движения, вспоминал, что уже в июле 1942 г. Сукарно настаивал на видимости сотрудничества с японцами и необходимости использовать тот шанс, который дает желание японцев использовать национальное движение в своих интересах. И в последующие месяцы Сукарно утверждал в разговорах с близкими ему людьми, что «лучшей тактикой будет, если мы заставим Японию бороться за наши интересы» и что «мы посадили семена национализма. Теперь пускай японцы их выращивают».