Глава III. Бои на Бирманском фронте

Глава III. Бои на Бирманском фронте

Изменение обстановки на основных фронтах мировой войны неизбежно должно было оказать влияние на политику Японии в странах Юго-Восточной Азии. Пора было вспомнить про обещания, данные народам этих стран накануне войны, в том числе и про заверения предоставить независимость. К тому же к 1943 г. стало ясно, что система «сопроцветания» под военной эгидой и при вседозволенном грабеже японских корпораций себя не оправдывает и даже нарушает интересы самой Японии. Становилось все труднее снабжать армию, в покоренных странах нарастало сопротивление. Если Япония намеревалась продолжать войну, следовало срочно принимать меры по укреплению тыла. Сущность этих мер хорошо определил японский экономист Сигейоси, отметивший, что «если быть чересчур педантичным и излишне мешать населению получать выгоды, то это лишь вызовет раздражение, ненужные антипатии к нам и будет препятствовать развитию производительных сил».

Прелюдией к принятию решений о предоставлении тех или иных льгот странам Юго-Восточной Азии стали действия в отношении оккупированных территорий Китая, находившихся под номинальной властью нанкинского правительства.

На имперской конференции в декабре 1942 г. был принят документ «Основной курс урегулирования китайского вопроса с целью завершения войны в Великой Азии». В нем, в частности, говорилось, что ближайшей задачей экономической политики Японии в Китае «является увеличение количества используемых материальных ценностей, необходимых для завершения войны». Цель определялась абсолютно ясно — надо грабить, но грабить более умело.

Добиться этого предполагалось путем отказа от вмешательства в дела правительства Ван Цзинвэя, отмены права экстерриториальности и возврата сеттльментов, чтобы таким образом «лишить чунцинское правительство главнейших доводов в пользу продолжения сопротивления». Действительно, вскоре японцы объявили о передаче марионеточному нанкинскому правительству иностранных концессий в Китае. 9 февраля состоялась церемония передачи под контроль марионеточной администрации целого ряда объектов «вражеской собственности», затем ей были переданы здания и земли в международном сеттльменте в Шанхае и посольский квартал в Пекине. Вскоре между Токио и Нанкином был заключен «союзный договор».

Уступки нанкинскому правительству были не столь велики, как могло показаться, — все полученные им территории, как и само правительство, контролировались японцами, «вражеская собственность» в значительной степени была разрушена и расхищена. Но шаг, хотя и не давший должного пропагандистского эффекта и не склонивший Чунцин к соглашению, был сделан. Следовало ждать распространения новой политики и на другие страны, в первую очередь на формально независимый Таиланд и на те страны, которым независимость была давно обещана.

Основания для того, чтобы постараться ублаготворить Таиланд, были довольно вескими. В первый год войны Япония старалась компенсировать потерю Таиландом внешних рынков путем ввоза японских товаров широкого потребления. Для закупки этих товаров в июне 1942 г. Таиланду был даже предоставлен заем в 200 млн. иен. Но вскоре стало ясно, что снабжать Таиланд за счет падающего японского производства не удастся. Что касается товаров, которые мог предложить Таиланд Японии, то они большого интереса для! нее не представляли — ведь это были те же продукты, которые можно было практически бесплатно вывозить из Малайи или Бирмы, — рис, олово, каучук. А так как другие внешние рынки для Таиланда были закрыты, то за годы войны производство олова там упало почти в 10 раз, каучука — в несколько раз, а непроданного риса скопилось на складах около 1,5 млн. т. В результате того что Япония, будучи монопольным контрагентом Таиланда, почти ничего не покупала, а за свои товары брала весьма дорого, в Таиланде свирепствовала инфляция — за войну количество денег в обращении выросло в 10 раз. Если к этому добавить то, что сотни тысяч таиландцев были мобилизованы на строительство железной «дороги смерти», должной соединить Таиланд и Бирму через перешеек Кра, и около 150 тыс. из них погибло, а в результате эпидемий пало около половины всего тяглового скота, то станет понятно, что Таиланд с каждым днем становился все более ненадежным союзником. Даже столь верный прежде диктатор Пибун Сонграм стал искать связей с главой оппозиции Приди и подпольщиками, которые, как доносила в Токио «кэмпейтай», проявляли все большую активность.

О том, сколь важное значение придавалось в Японии сохранению союза с Таиландом, свидетельствовало прибытие в Бангкок 3 июля 1943 г. с государственным визитом самого премьер-министра Тодзио. Если китайскую буржуазию хотели купить, передав ей собственность иностранных фирм, то военно-бюрократическому режиму Таиланда, уже расширившему свою территорию за счет Французского Индокитая, предложили новые земли: два шанских княжества Бирмы, Чёнгтун и Мёнг, и четыре северомалайских штата — Кедах, Келантан, Тренгану и Перлис. Жертва со стороны Японии была невелика, так как эти области были экономически слабо развиты и стратегического значения для Японии не имели, зато Таиланд, как казалось японцам, должен был еще сильнее желать победы Японии в войне и делать все, чтобы помочь этой победе. В ином случае Таиланд не только немедленно терял все приобретения, но и рисковал утратить собственные территории.

Именно опасения потерять слишком много в случае упорного следования за Японией заставили правящие круги Таиланда уже в 1943 г. начать сомневаться, правильно ли они выбрали союзника в войне и не пора ли поменять фронт. Проводив почетного гостя, Пибун Сонграм стал еще активнее налаживать связи с антияпонскими силами; более того, он даже ухитрился собственной властью укрыть от японцев американских разведчиков, высадившихся в Таиланде. Как-то он сказал своему адъютанту: «Хорошо бы узнать, кто проиграет эту войну. Это и будут наши враги». Когда он говорил эти слова, сомнений у него почти не оставалось. Во всяком случае, уже в октябре 1943 г. Пибун сделал министром иностранных дел адмирала Тамронга, чьи прозападные симпатии не были секретом. Более того, когда в июле 1944 г. прежде послушная Национальная ассамблея вдруг ожила и предложила ему уйти в отставку, диктатор Таиланда сделал это без промедления.

Еще до визита Тодзио в Таиланд начались переговоры о предоставлении независимости Бирме. В марте 1943 г. бирманские лидеры были приглашены в Токио. Подбор гостей был не случаен: с одной стороны, отправились Ба Мо и его помощник, старый знакомый Судзуки д-р Теин Маун, с другой — Такин Мья и Аун Сан, который в администрацию Ба Мо не входил, но контроль над армией и такинами сохранял. Гостей чествовали, наградили орденами Восходящего солнца (Ба Мо — высшей степенью, его спутников — степенями пониже), затем Тодзио объявил Ба Мо «сильной личностью», на которой зиждется военное сотрудничество Японии и Бирмы. Нетрудно понять, что Ба Мо вернулся из Японии в приподнятом настроении. Неизвестно, как и когда кончится война, неизвестно, уйдут ли японцы, — но сам он в течение ближайших месяцев наконец-то станет президентом независимой Бирмы. Главным теперь было доказать Японии, что он остается единственным настоящим государственным деятелем в Бирме и что ему следует полностью доверять. Немедленно по возвращении Ба Мо объявил о своей программе создания «четырех армий»: «армии крови» — вооруженных сил, «армии круга» гражданской службы, «армии руководства» — партии «Добама-Синьета асиайон» и «армии пота» — трудовых отрядов. Все эти «армии» в той или иной форме существовали и раньше, и последняя из них была даже весьма непопулярна. И как бы впоследствии в своих мемуарах Ба Мо ни доказывал, что в то время он уже был настроен антияпонски и понимал, чем все это кончится, можно предположить, что на самом деле честолюбие Ба Мо было основной движущей силой его деятельности.

8 мая 1943 г. была сформирована Комиссия по подготовке независимости, которая должна была разработать декларацию независимости и договор о сотрудничестве с Японией. В комиссию удалось привлечь видных общественных деятелей Бирмы, в том числе таких, как знаменитый писатель Такин Кодо Хмайн. В комиссию вошел и Такин Ну, но большинство ее членов были либо известными адвокатами, либо промышленниками. По свидетельству членов комиссии, тексты декларации и договора были составлены японским председателем комиссии полковником Исамирой и его же перу принадлежало дополнительное секретное соглашение, по которому Бирма обязывалась отдавать все усилия победе Японии в войне. Любое действие правительства Бирмы, которое мешало военным усилиям японцев, могло быть отменено военным командованием — такое ограничение независимости превращало ее в фикцию.

1 августа 1943 г. была провозглашена независимость Бирмы. На торжествах по этому поводу присутствовали первый японский посол в Бирме и зарубежные гости, в том числе С. Ч. Бос. Вскоре был опубликован договор о сотрудничестве с Японией и объявлена война США и Англии.

Хотя кандидатура Ба Мо была официально утверждена в Токио и его избрание (вернее, назначение) главой государства не вызывало сомнений, без попыток помешать ему занять этот пост все же не обошлось. Правые такины Тун О и Ба Сейн потребовали, чтобы в стране была восстановлена монархия и во главе был поставлен кто-либо из родственников последнего правителя. Опасаясь, что эти призывы найдут отклик у крестьян, в среде которых монархические тенденции еще были живы, Ба Мо обратился за помощью к японцам, и те без шума арестовали смутьянов и вывезли их в Малайю. Общественности же было объявлено, что оппозиционеры получили посольские посты в Китае и Маньчжоу-Го и отправились для исполнения своих обязанностей. Кстати, этот эпизод лишний раз говорит о том, насколько фиктивной была независимость, если можно было направить фиктивных послов в фиктивные государства и даже посылать им потом инструкции и указания из фиктивного министерства иностранных дел, которое возглавлял Такин Ну.

Оппозиция Ба Мо со стороны левых такинов и коммунистов, действовавших в это время единым фронтом, проявилась иначе. В те дни, когда независимость была уже на пороге, Такин Мья, Такин Ну и Такин Тан Тун посетили будущего президента и заявили: «Мы выполнили обязательство поддержать вас в меру наших сил, однако вы забыли о нашем условии: установить в стране коллегиальную диктатуру. И если вы не согласитесь на это, мы будем вынуждены лишить вас своей поддержки». После долгой паузы Ба Мо заявил, что согласен, ибо заботится лишь о единстве в руководстве. Эти слова Ба Мо не обнадежили такинов. «Мы и не намеревались заставлять Ба Мо выполнять его обещание, — писал позднее Такин Ну, — но нашей целью было показать, насколько далеко мы можем пойти в поддержке его». В действительности за этим визитом скрывалась совершенно очевидная угроза. Не доверяя Ба Мо, такины желали показать ему, что «внутренний круг» будет проводить свою политику.

Кабинет, созданный Ба Мо, отражал расстановку сил в национально-освободительном движении Бирмы. Министром иностранных дел стал Такин Ну, обороны — Аун Сан. Кроме этих ключевых постов такины получили еще четыре министерских портфеля. Напуганные ростом их влияния, правые политики засыпали Ба Мо и «кэмпейтай» доносами, и членам правительства — такинам приходилось идти на сложнейшие интриги, чтобы спасти от полиции себя и своих сторонников. В то же время многие выражали сомнения по поводу того, следует ли такинам компрометировать себя, входя в прояпонское правительство. Некоторым искренним националистам даже казалось, что такины предали дело освобождения Бирмы, прельстившись должностями и постами. В определенной степени эта ситуация была такинам выгодна, так как обвинения в предательстве поддерживали доверие к ним со стороны японцев.

В действительности занятие левыми такинами ключевых постов в правительстве позволило им поставить дело антияпонского сопротивления на «государственную ногу». Аун Сан получил возможность укреплять армию и готовить вооруженное восстание, Такин Тан Тун и Такин Мья вели работу по созданию крестьянских и рабочих организаций. Следует отметить, что министерство сельского хозяйства, руководимое Такином Тан Туном, смогло даже в условиях японской оккупации вдвое уменьшить арендную плату за землю, была организована выдача кредитов крестьянам, началось перераспределение земли.

Конечно, эффект преобразований ограничивался тем, что Бирма оставалась оккупированной страной и японские советники постоянно вмешивались в деятельность правительства. Тем не менее это правительство нельзя было однозначно назвать марионеточным. Обязанности в нем были четко разделены: Ба Мо купался в лучах славы вождя нации и в то же время занимался урегулированием сложных отношений с японцами, остальные члены кабинета по мере сил исполняли свои функции, причем левые такины подчинялись не японцам и Ба Мо, а «внутреннему кругу». Ба Мо знал об этом, но не ставил в известность оккупантов. И не будет преувеличением сказать, что правительство могло существовать лишь потому, что его возглавлял именно Ба Мо, устраивавший, хотя и по разным причинам, как такинов, так и японцев и правых политиков.

Одной из принципиальных установок Ба Мо в то время было полное отрицание парламентской системы либо любой иной демократической формы правления для Бирмы. Презрительные высказывания Ба Мо о парламентаризме вполне устраивали японских генералов. Конечно, можно сомневаться в его искренности, тем более что после войны он вернулся на парламентскую стезю. Японцам была выгодна авторитарная схема, Ба Мо она тоже была в тот момент выгодна. Поэтому он мог с чистым сердцем заявлять: «Мы возложили на себя революционную задачу... когда работа будет завершена, а опасности устранены... народ сможет вернуться к старой политической игре, если ему все еще будет хотеться, чтобы его развлекали таким образом... воля человека, работа и жертвы должны стать настоящей основой национального плана». Однако принятый Ба Мо и одобренный японцами лозунг «Одна кровь! Один голос! Одна власть!", в котором так и чудятся фашистские шествия и крики построенной по ранжиру толпы, в Бирме не укоренился, как не смогли укорениться и многочисленные организации, союзы, ассоциации, призванные окружить почетом и возвысить самого Ба Мо. Доверенным человеком президента был министр пропаганды Бандула У Сейн, известный своими мистическими настроениями, который в официальных кругах уверял своих не весьма образованных и порой легковерных слушателей, что Англия и Голландия будут обязательно разгромлены, потому что в словах England (Англия) и Netherlands (Нидерланды) есть слог «лан», который в бирманском языке означает «толкнуть назад». Вокруг Ба Мо крутились невежественные монахи, астрологи, хироманты и даже отысканные в Мандалае потомки брахманов, некогда участвовавших в церемонии коронации бирманских монархов.

Несмотря на усилия Ба Мо оградить население страны от преследований и произвола оккупантов, основная масса бирманцев относилась к Ба Мо с недоверием, а то и с недоброжелательством. Не могли помочь ни церемонии по перевозу в Рангун «земли победы» из города Шуэбо, где в XVIII в. началась борьба за воссоединение Бирмы, ни королевские манеры, ни речи о величии страны. Не принесли Ба Мо популярности и его попытки объединить все бирманские буддийские секты в ассоциацию «Маха сангха», и создание Молодежной лиги Восточной Азии. Более того, в 1944 г., когда в Бирме была создана Антифашистская лига народной свободы (АЛНС), Молодежная лига одной из первых и в полном составе присоединилась к ней и стала одной из основных движущих сил антияпонского движения.

К концу 1943 г. в Бирме окончательно выработалась структура движения сопротивления. В него входили, с одной стороны, руководители Армии обороны Бирмы, а также находившиеся на легальном положении левые такины, коммунисты и социалисты, которые группировались вокруг правительства, с другой — подпольные группы, как руководимые бирманскими коммунистами, так и находившиеся под контролем английской и американской разведок, а также сотрудничавшие с отрядами Уингейта. Грань между последними провести зачастую было трудно, так как английская разведка поддерживала связи и с левым подпольем, хотя в основном ориентировалась на каренов, качинов и чинов — в среде этих национальных меньшинств, традиционно поставлявших пополнение в английскую колониальную армию, было немало бывших солдат.

Такины придавали большое значение выучке и дисциплине в АОБ, так как рассматривали ее не только как антияпонскую силу, но и как опору для дальнейшей антиколониальной борьбы. 16 сентября 1943 г. бирманская армия, увеличенная по случаю провозглашения независимости, была переименована в Национальную армию Бирмы (НАБ). Она состояла из восьми пехотных батальонов (в том числе каренского, что было заслугой Аун Сана и Такина Тан Туна), двух зенитных и двух саперных батальонов, а также нескольких вспомогательных подразделений.

Несмотря на то что на такинов, возглавлявших армию и входивших в правительство, все время сыпались доносы, а «кэмпейтай» и японские советники бдительно следили за настроениями в армии, положение легальных сил было куда более безопасным и спокойным, чем подпольщиков. Зная о существовании подпольных групп, японцы жестоко преследовали их, а процесс обучения конспирации и партизанским действиям был длительным, болезненным и стоил многих жертв. В 1943 г. японцы напали на след группы Такина Чжо Сейна и арестовали около ста ее членов, из которых многие погибли от пыток или были казнены. Были разгромлены также группы в Пякхоуку, Чау и Схейпхью — несколько десятков подпольщиков также попали в тюрьму, и их спасла от смерти лишь амнистия, объявленная по случаю провозглашения независимости Бирмы. Но опыт постепенно рос, и, несмотря на преследования, подпольные группы становились все активнее, хотя их деятельность в целом ограничивалась пропагандой, саботажем и обучением кадров.

В середине 1943 г., незадолго до провозглашения независимости, Аун Сан собрал у себя руководителей армии и заявил, что пора переходить к решительным действиям. Однако реакция собравшихся была отрицательной — они полагали, что обстоятельства не благоприятствуют началу действий и любое выступление грозит полным провалом. Аун Сан после некоторого колебания принял общую точку зрения. В последующие месяцы Аун Сан уделял основное внимание укреплению армии, причем не только в военном отношении — он обратил особо важное внимание на национальную проблему, понимая, что при любом осложнении обстановки она обязательно возникнет вновь и может принять даже более опасные формы, чем в первый год войны.

Подготовка армии к грядущей борьбе отнимала немало усилий и в то же время требовала серьезной конспирации. В планы «внутреннего круга» не могли быть посвящены не только рядовые члены армии, но даже ее офицеры — надзор «кэмпейтай» становился все более строгим по мере того, как ухудшалась обстановка на фронте и росли подозрения в верности бирманских войск. Это не всегда могли понять молодые бирманские офицеры, желавшие как можно скорее начать борьбу с японцами. В августе 1943 г. созрел заговор 19 офицеров, намеревавшихся в случае, если Аун Сан к ним не присоединится, арестовать его. По счастью, Аун Сан узнал о заговоре раньше, чем «кэмпейтай», и смог отговорить офицеров от самоубийственной акции. Куда опаснее для общего дела был заговор в мае 1944 г., который охватил 10 районов Бирмы. В случае неудачи восстания молодые солдаты и офицеры НАБ намеревались уйти в партизаны. Руководству армии удалось их отговорить. Обстановка в стране накалялась, и, до тех пор пока возникали все новые группы, готовые на немедленный бой, усиливалась опасность преждевременного выступления. Руководители подполья и армии все более осознавали необходимость создать в стране единую всеохватывающую организацию, которая могла бы контролировать и направлять в нужное русло активность отдельных групп. Такая организация была создана, но уже после событий, вошедших в историю войны под названием «Импхальская битва».

Сражение, определившее дальнейший ход кампании в Бирме, исподволь готовилось обеими сторонами, причем каждая из них рассчитывала нанести удар первой, используя благоприятные условия сухого периода начала 1944 г. Обе стороны ставили перед собой ограниченные цели. Японцы надеялись прорваться в долины Ассама, с тем чтобы нарушить коммуникации англичан, захватить их базы и обезопасить себя от их наступления, а также прервать снабжение Китая. Вопрос о «марше на Дели», судя по имеющимся сведениям, всерьез не рассматривался никем, кроме штаба Индийской национальной армии С. Ч. Боса. Бос был глубоко убежден, что, как только ведомые им войска вступят на территорию Индии, там тут же начнется всеобщее восстание. Поэтому он настаивал на включении в операцию по овладению Ассамом своих частей, набранных в Сингапуре, и в Токио согласились на это ради пропагандистского эффекта по настоянию командующего японскими войсками в Бирме генерала Мутагучи.

Английский Генеральный штаб, отказавшийся от ранее запланированной высадки десанта на Суматре, собирался ограничиться зимой 1944 г. локальными операциями в Араканe и Северной Бирме с надеждой открыть путь в Китай, причем большое значение придавалось деятельности отрядов Уингейта, который после успеха на конференции в Квебеке считал, что вся армия должна обслуживать его партизан. Возможность японского наступления не учитывалась в планах англичан до самого последнего момента — в Лондоне полагали, что японцы предпочтут оборонительный вариант.

Успех оперативного плана японского командования в значительной степени зависел от того, поверят ли англичане, что основное наступление японцы готовят в Аракане. Для этого в начале 1944 г. 28-я японская армия должна была начать отвлекающие действия в Аракане (операция «Ха-Го"), угрожая Бенгалии. После того как командующий английскими войсками в Восточной Индии генерал Слим перебросит в Аракан все свои резервы, начнется наступление 15-й армии на севере (операция «У-Го"), которое должно быть неожиданным и лишить Слима, оставшегося без резервов, свободы маневра.

Возможности 14-й армии генерала Слима и в самом деле были весьма ограниченны. Так как Индийский театр войны рассматривался в Лондоне на зиму 1944 г. как второстепенный, то ни подкреплений, ни вооружения Слим не получил. В то же время в штабе Слима постепенно начали накапливаться сведения о том, что японцы замышляют что-то серьезное. В январе 1944 г. чиндиты захватили у Чиндуина японского пленного из 15-й дивизии, которая должна была находиться в Таиланде, но которую, как оказалось, спешно перебрасывают в Западную Бирму. Стало известно, что штаб 28-й японской армии перебазирован в Аракан. Это встревожило и Слима, и Маунтбеттена. Однако отказываться от подготовки к наступлению Слим не стал. Он полагал, что в случае японского вторжения в Ассам англичане должны отступить с перевалов и встретить японские войска на линии Импхал — Кохима. Там, на открытой местности, Слим имел возможность использовать преимущество в танках и авиации, а японцы с их тактикой инфильтрации и умением действовать в джунглях лишались своих преимуществ. Кроме того, с каждым километром, отделявшим японские войска от баз в Бирме, их линии снабжения растягивались, и поддерживать наступление по горным тропам становилось все труднее. Если же англичане продержатся до начала муссона, то японская армия вообще будет отрезана от своих баз. Слим надеялся также, что чиндиты Уинтейта смогут блокировать японские базы и перерезать линии снабжения в тылу японских войск. Правда, для начала надо было хоть как-то обуздать мегаломанию Уингейта, который требовал передачи в его распоряжение все новых войск и самолетов. Возможная польза от его партизан сводилась на нет трудностями по снабжению и транспортировке этих частей. Оставался открытым и другой вопрос: сможет ли Стилуэлл уговорить Чан Кайши начать продвижение к Мьичине, чтобы ударить японцам в тыл?

Наступления японцев в Аракане можно было ждать в любую минуту, и все же оно застало 6-ю и 7-ю дивизии англичан врасплох. На первых порах привычная японская тактика инфильтрации принесла успех. Однако вскоре выяснилось, что за прошедший год англичане научились основам войны в джунглях и японцам приходится иметь дело совсем с иным противником, к тому же имеющим превосходство в воздухе. Командующего японским наступлением генерала Ханайя, как это ни парадоксально, подвел боевой опыт первой бирманской кампании, внушивший ему уверенность в том, что английские и индийские части не способны вести бои в окружении и потому неизбежно поддадутся панике. Японским частям действительно удалось окружить 7-ю дивизию, но английское командование предусмотрело такую возможность и разработало план снабжения дивизии по воздуху всем необходимым. Система снабжения пришла в действие в тот момент, как стало известно о появлении японских частей в тылу англичан. Чувствуя поддержку, солдаты и офицеры окруженной дивизии упорно сопротивлялись, а когда японские части увязли в боях, Слим бросил в сражение две свежие дивизии из резерва. Уже в феврале 1944 г. стало ясно, что молниеносное японское наступление провалилось, и генерал Ханайя приказал перейти к обороне. Английские дивизии немедленно начали контрнаступление. Сам генерал Слим считал, что именно эти бои и стали поворотным пунктом в бирманской кампании. Однако решительным поражением японцев это сражение вряд ли можно назвать ведь у них оно было отвлекающим второстепенным маневром, призванным поглотить резервы англичан и ослабить основной участок фронта у Импхала.

Ввод в бой обеих английских резервных дивизий дал японцам сигнал к началу Ассамской операции. Мутагучи был уверен, что теперь в течение ближайших недель Слиму не удастся вернуть из Аракана завязшие там войска. Понимая серьезность положения, Слим запросил поддержки у генерала Стилуэлла, а тот, не надеясь сам уговорить Чан Кайши отдать приказ о наступлении китайских войск, обратился к Маунтбеттену с просьбой подключить к этому Объединенный комитет начальников штабов. Но на следующий день случилось непредвиденное: Маунтбеттен сильно повредил глаз, напоровшись на обломанный побег бамбука, его пришлось госпитализировать, и потому его послание в Вашингтон не было направлено до 17 февраля.

В то время как в Аракан еще перебрасывались резервы английской армии, японские дивизии начали тремя перевалами продвижение от Чиндуина к западу. Они шли теми же тропами, которыми два года назад бежали англичане. Южными перевалами через Тидейн и Таму двигались 33-я и 15-я дивизии. Их целью было выйти к Импхалу с юго-востока и юго-запада и отрезать этот город — одну из основных баз снабжения английской армии — от остальной территории Индии, 31-я дивизия генерала Сато двигалась через горы от Хоумалина для того, чтобы занять Кохиму и ударить в тыл отступающим от Импхала английским войскам. После этого ассамские долины должны были открыться перед японской армией. В общей сложности в составе 15-й японской армии насчитывалось более 100 тыс. солдат, с ними шел и семитысячный индийский отряд армии Боса.

Чтобы понять, с какими трудностями был связан этот переход и как дорого пришлось заплатить за него японцам, достаточно сказать, что все боеприпасы, включая по 300 снарядов на каждое орудие, двадцатидневные рационы и все остальное, необходимое для боев, солдаты несли на себе. Семнадцать крупных орудий везли на слонах, прочее тяжелое оборудование и снаряжение тащили 3 тыс. лошадей 5 тыс. буйволов и быков, конфискованных у бирманских крестьян. Единственной надеждой на победу была внезапность, и действительно, хотя разведчики и чиндиты Уингейта сообщали о приготовлениях японцев, сам многокилометровый марш оказался незамеченным — английское командование ожидало наступления японцев не ранее 27 марта.

В дни, когда основные силы японцев приближались к горам, Слим отражал атаки... Уингейта, который продолжал утверждать, что победит Мутагучи силами чиндитов, если Слим отдаст ему авиацию. В результате, несмотря на отчаянное сопротивление Слима и его офицеров, в самый решительный момент около 10 тыс. человек и более 1 тыс. вьючных животных, не говоря о сотнях тонн оборудования, были переброшены на планерах и транспортных самолетах на базы в горах в тылу японцев для удара с тыла.

Две дивизии англичан (17-я и 20-я) в это время находились в горах, готовясь к наступлению в сторону Чиндуина. В штабе английской армии было оговорено, что, если японское наступление не начнется, эти две дивизии, составлявшие 4-й армейский корпус, будут продолжать медленное движение вперед, наведение мостов и подготовку дорог в ожидании подкреплений, которые придут из Индии и Аракана. Третья дивизия (23-я) остается в резерве. Если же будут сведения о том, что японцы крупными силами переправились через Чиндуин, обе дивизии должны немедленно отступать, заманивая противника на открытую долину за Импхалом. Однако из-за ошибок разведки и штабов японские войска 7 марта незамеченными перешли Чиндуин и, пока дивизии 4-го корпуса ожидали приказа отступить, а английский штаб, убежденный, что японцы еще не начали наступления, такого приказа не давал, начали окружать растянувшиеся по горным вершинам и перевалам части. Лишь 13 марта приказ об отступлении был получен, но к этому времени японцы уже успели поставить ряд заслонов в тылу 17-й дивизии. 15 марта дивизия уже начала сражаться в окружении. Попытки пробить кольцо окружения с помощью полков 23-й дивизии — единственного резерва Слима на этом направлении — долгое время не приносили успеха. Таким образом, к 15 марта 20-я дивизия англичан с боями отступала, 17-я была в окружении, а части 23-й дивизии одна за другой бросались в бой, чтобы помочь отступающим.

Случись это сражение на год или два ранее, исход его был бы определен уже в первую неделю. Впрочем, японские генералы и сейчас были убеждены в быстрой и решительной победе. Однако 17-я дивизия не побежала и не сдалась в плен, несмотря на то что осталась в окружении в суровых горах над Чиндуином. Сказалась двухгодичная целенаправленная подготовка английских и индийских частей к боям в горных и лесных условиях. Джунгли уже не пугали солдат, а снабжение было тут же организовано по воздуху и с самого начала было лучшим, чем у японских войск. Да и действия чиндитов Уингейта, хотя их объективная польза кампании была невелика, сыграли свою роль: англичане знали, что отряды чиндитов сражаются в тылу японцев, атакуют их базы и пути сообщения, и десятки самолетов, пролетавших в японский тыл каждый день, напоминали об этом.

К тому же уже произошел естественный отбор командования английских и индийских частей. Во главе полков, дивизий и армий встали опытные офицеры и генералы, выдвинувшиеся в самые тяжелые дни поражений. Наконец, изменился сам дух войны. Англичане и их союзники понимали, что победа неизбежна, какие бы действия ни предпринимал противник. В верхах шли споры не о том, как удержать свои владения, а лишь о том, как наиболее эффективно завершить войну и как воспользоваться плодами победы. Поэтому даже когда японцы заняли Импхал, а также окружили и фактически захватили Кохиму, на судьбы не только войны в целом, но и на конкретном фронте это не повлияло. Более того, японцы, продвигаясь в долину, сыграли на руку стратегическому плану Слима и Маунтбеттена. Они давали возможности англичанам ввести в бой танки, авиацию и артиллерию, они укорачивали пути снабжения английских войск, а сами лишались возможности снабжать армию — горные тропы не справлялись с этим. Вся Импхальско-Кохимская операция японцев была еще одной авантюрой, еще одним «решительным сражением» войны, которая была уже проиграна. И как только японские дивизии завязли в изнурительных боях с англичанами у Импхала, генерал Слим и индийский штаб могли вздохнуть свободно — исход битвы не вызывал сомнений.

Даже тот факт, что японские войска превосходили противника численно, не стал решающим. Для того чтобы перебросить части из Аракана, англичанам не требовалось многонедельных переходов — существовала американская транспортная авиация, которая занималась переправкой грузов в Китай. Маунтбеттену удалось добиться того, что союзники временно уступили часть самолетов англичанам, и 7-я дивизия была переброшена из Аракана за несколько дней. И хотя неразбериха в штабах и запутанная картина боя, гремевшего на протяжении двухсоткилометрового фронта в сложнейших природных условиях, не дали возможности использовать эту дивизию лучшим образом, а заставили бросать в бой ее роты и батальоны прямо с самолетов, тем не менее наступление японцев замедлялось, превращалось в отчаянные многодневные бои за каждый дом, за каждую высотку, политую кровью тысяч солдат. Стало ясно, что до начала муссона японским войскам не выйти на просторы Ассама. А как только начнется муссон, поражение японской армии неизбежно — всякая связь с тылом будет прервана и армия останется без боеприпасов и продовольствия.

Несмотря на отчаянную стойкость японских солдат и упорство, с которым они захватывали высотки и перевалы, а потом защищали их, в действиях японских войск была явно заметна неуверенность и даже обреченность. Уже тот факт, что задачи, поставленные перед армией, были ограниченны, сковывал инициативу командиров японских частей. Что бы ни говорилось в приказах и призывах о том, что судьба Японии решается под Кохимой, это была ложь. И неудивительно, что генерал Сато, фактически овладевший Кохимой и имевший все возможности в первые дни боев кинуть часть своих сил дальше к северу, чтобы прервать снабжение Китая, так и не сделал этого, а генерал Мутагучи с упорством маньяка бросал свои части в лоб на Импхал, ни разу не проявив гибкости, столь обычной для японцев начального периода войны.

Японская армия менялась. Из жестокого и самоуверенного покорителя Вселенной она превращалась в огрызающегося, смертельно раненного зверя.

Читая сегодня воспоминания о последнем периоде Второй мировой войны и наталкиваясь на тысячи фактов массового самоубийства не только офицеров и генералов (которым это предписывалось самурайским пониманием долга), но и солдат в госпиталях, поджидавших американцев с гранатой в руке, или гражданских лиц на Сайпане или Окинаве, невольно делаешь вывод, что побудительной причиной этих самоубийств было не чувство долга или чести, а в первую очередь убежденность в том, что американцы пытают, насилуют и обязательно жестоко убивают всех японцев, попавших им в плен. Солдаты, медицинские сестры, чиновники, рабочие, торговцы могли неделями укрываться в пещерах, умирать от жажды, совершать массовые самоубийства, однако, согласно достоверным японским же свидетельствам, если они убеждались, что их не убьют, их отношение к долгу и плену коренным образом менялось. Именно безысходность положения, а также страх перед авторитетом, перед офицером, который имел право убить солдата, если тот не изъявлял готовности умереть за императора, приводили осажденных (а это феномен, характерный для последнего периода; войны и именно войны на островах, откуда некуда было отступать) к эмоциональному тупику, той границе отчаяния, за которой смерть более желанна, чем продолжение мучений и безысходности. Тут скорее напрашивается аналогия с русскими раскольниками, сжигавшими себя в скитах в обстановке массового психоза от безнадежности, а не от самоубийственных наклонностей старообрядцев.

Сочетание глубокого эффекта психологической обработки и лжи с традиционным преклонением перед авторитетом приводило к тому, что практически все операции на Тихом океане и на Филиппинах заканчивались тем, что остатки японского гарнизона, который должен был бы в интересах государства и войны продолжать сопротивление, отвлекая на себя американские войска, бросались в последнюю самоубийственную атаку и гибли до последнего человека у американских пулеметов. Американцы на определенном этапе боя уже знали о неминуемости этой формы самоубийства и были готовы к таким атакам, инициаторами которых всегда выступали кадровые офицеры, носители духа «бусидо».

Любопытно отметить, что японское командование в ряде случаев пыталось бороться с такой тенденцией, понимая, насколько она пагубна. Но джинна, выпущенного из бутылки, было трудно загнать обратно, тем более что и командующие не могли быть до конца последовательны, ибо сами оказывались рабами этого кодекса. И все-таки в тех случаях, когда альтернатива существовала и было куда отступать, японские войска практически никогда не шли на самоубийственные действия. В частности, мы не знаем о таких действиях в Бирме. Здесь японские войска, отступая, пытались пробиться к своим — в Таиланд, в Индокитай. Поэтому сражения в материковой Юго-Восточной Азии, несмотря на их упорство, всегда были менее жестокими и кровопролитными, чем на островах Тихого океана и на Филиппинах. Для этого региона скорее характерно противоречие между оторванными от действительности, грандиозными планами ставки или штаба маршала Тераути в Сайгоне и реальностью войны, в которой генералы типа командира 15-й дивизии Сато решали спасти свои войска от неминуемого разгрома и отступали, несмотря на приказ погибнуть в бою. Это не означает, что генерал Сато был нетипичным японцем, а Мутагучи или Тодзио японцами типичными или что в дивизии Сато подобрались люди без национального характера, тогда как типичные носители такового сконцентрировались на Сайпане.

Следует, конечно, признать эффективность японской военной пропаганды, которая отлично учитывала традиционность японского общества, преклонение, порой слепое, перед авторитетом, существование самурайского по происхождению профессионального офицерского корпуса, считавшего себя фактическим правителем страны и вершителем ее судеб и сознававшего свое кастовое и классовое единство. Физическое уничтожение офицерского корпуса на островах Тихого океана, в Китае и Маньчжурии в значительной степени облегчило процессы демилитаризации Японии после войны.

Пока на бирмано-индийской границе шли ожесточенные сражения, в Бирме происходила дальнейшая консолидация антияпонских сил. Окончательное решение о создании единой антифашистской организации в Бирме было принято летом 1944 г. После того как в Рангуне было достигнуто по этому вопросу соглашение между социалистами (У Ба Све и У Чжо Нейн — Народно-революционная партия), командованием армии и Такином Тан Туном, представлявшим в столице Компартию Бирмы, Аун Сан отправился в Пегу, где встретился с Такином Со и Такином Ба Хейном, которые представляли подпольные группы. Встреча происходила под охраной 4-го батальона бирманской армии. На этой встрече было окончательно утверждено название организации — Антифашистская лига народной свободы, согласован манифест Лиги и утвержден флаг: красное полотнище с белой звездой в левом верхнем углу. Красный цвет флага означал доблесть масс и единение всех людей земного шара, а пятиконечная звезда — путеводную звезду, ведущую народ к свободе и прогрессу.

В августе 1944 г. Лига была оформлена в единую организацию. Это была не партия, а антияпонский и антиимпериалистический фронт, в который вошли все левые партии Бирмы, а впоследствии и многие другие организации. Особый характер Лиги, отличавший ее от националистических организаций в большинстве других стран Юго-Восточной Азии, объясняется характером национально-освободительного движения в Бирме. Объективно этому способствовала политика японцев, сделавших помимо собственного желания все, чтобы сплотить на общей антиимпериалистической платформе общественные силы, которые в ином случае вряд ли смогли бы в столь короткий срок выработать общую платформу. Другим объективным фактором, обусловившим именно такой характер Антифашистской лиги, была реальная расстановка политических сил в стране.

Проанглийские политики, имевшие вес и влияние в Бирме до войны, либо отсиживались в Индии, либо ушли с политической арены. Правые партии, поддерживавшие Ба Мо или сделавшие ставку на японцев, были в глазах народа скомпрометированы тесным сотрудничеством с оккупантами. Левые силы с первых дней войны объявили о своем неприятии японского господства и о своем враждебном к нему отношении.

Высший совет Лиги немедленно после создания превратился в подпольное, но обладавшее фактической властью правительство страны. Ба Мо знал о его существовании, но остерегся выдать лидеров АЛНС японцам — лето 1944 г. ознаменовалось столь внушительными победами союзников, что ни у одного здравомыслящего человека больше не могло возникать сомнений, кто победит в войне.

Манифест Лиги говорил о необходимости развертывания борьбы с японским оккупационным режимом. В нем излагался план этой борьбы, включавший разрушение коммуникаций, борьбу с трудовой мобилизацией и ревизиями, убийство японских агентов и, главное, создание везде местных отделений Лиги и подготовку к национальному восстанию. В то же время манифест содержал и политическую программу АЛНС. Отмечалось, что Бирма должна стать независимой республикой, в конституции которой будут зафиксированы все демократические свободы, введено право на труд, отменена расовая и религиозная дискриминация, провозглашено национальное равенство. Собственность предателей народа должна быть конфискована.

О создании АЛНС и подготовке ею восстания англичане имели представление, однако инерция довоенных отношений с колонией вызывала в их стане немалые противоречия. Если руководство армии было готово признать существование бирманского национального сопротивления (а не только подпольной деятельности в среде горных народов) и с определенными оговорками шло на контакты с бирманскими революционерами, которые находились в Индии и представляли там бирманское сопротивление, то колониальным чиновникам в Симле все это казалось выдумкой армейской разведки. Глубокое убеждение Дорман-Смита и его окружения в том, что бирманский народ с нетерпением ждет верных англичанам бирманских политиков, сидевших в Симле, сулило в будущем серьезные неприятности британской администрации.

Согласие армейского руководства пойти на сотрудничество с Лигой было с неудовольствием встречено политиками Лондона и Дели, всегда противопоставлявшими «верных горцев» «предателям бирманцам». В результате если в 1944 г. в Бирму были сброшены для связи и координации усилий четыре группы парашютистов с рациями и была достигнута договоренность, что бирманцы пошлют в Индию несколько групп для обучения диверсионным действиям, то уже в феврале 1945 г. снабжение подпольщиков АЛНС оружием было прекращено и они получили ультиматум о беспрекословном подчинении командованию секретной «части 136». Было объявлено, что отныне оружие будет доставляться только по представлению агентов этой части и должно быть возвращено по окончании военных действий. Это решение, принятое администрацией Британской Индии, вызвало возражения в ставке Маунтбеттена. Командир «части 136» обратился к командующему с просьбой пересмотреть его, так как «усиленное партизанское движение в Бирме в огромной степени помогло бы операциям за линией вражеских войск». На основе этого доклада Маунтбеттен приказал продолжить снабжение бирманцев стрелковым оружием. Помимо всего прочего, он полагал, что и в политическом отношении антияпонское движение в тылу выгодно, так как вызывает «пробританские чувства в Бирме». Этот спор решался на самом высшем уровне — в английском кабинете министров, хотя речь шла всего о трех тысячах винтовок. Решено было, что оружие передается не Лиге, как единой организации, а лишь подпольным группам, связанным с «частью 136», и кабинет министров даже в такой момент счел возможным указать Лиге, что ее вклад в освобождение страны «не имеет большого значения».

В отношениях союзников с АЛНС проявились и противоречия между Англией с одной стороны, США и Китаем-с другой. При этом если американцы на контакты с АЛНС практически не выходили — части Стилуэлла действовали в качинских и шанских районах, где АЛНС была слаба, то китайцы не прекращали попыток наладить связи с подпольщиками, так как Чан Кайши куда более устраивала независимая Бирма, чем Бирма британская. Во время войны в Чунцине не раз бывали бирманские подпольщики и вели там переговоры о помощи. Правда, практической помощи китайцы оказать не могли. Представители бирманского сопротивления пробыли в Чунцине восемь месяцев, и им удалось даже встретиться там с Чжоу Эньлаем, прибывшим в столицу гоминьдановцев для переговоров с Чан Кайши, и передать послание китайским коммунистам от коммунистов Бирмы. Однако постоянных контактов с китайскими коммунистами налажено так и не было, да и переговоры с Гоминьданом остались только переговорами.

Таким образом, все союзники — и англичане, и американцы, и китайцы — о бирманском сопротивлении имели представление, однако существенной помощи ему по разным причинам не оказывали, зато и не смогли взять его под свой контроль. В целом для всех союзников характерно одно — глубокая недооценка масштабов и значения бирманского сопротивления.