ПРОРЫВ

ПРОРЫВ

16 апреля, за два часа до рассвета, в 5 часов утра по московскому времени по сигналу «Родина» в 1-м Белорусском фронте началась артиллерийская подготовка. В ней приняли участие танковые и самоходные полки, а в полосе 5-й ударной армии — корабли и плавучие батареи Днепровской флотилии. Сила артиллерийского огня была огромной: «Накатился сплошной гул вулканической мощи. Шутка ли: ударили залпом и продолжали бить и бить сорок тысяч орудий! Казалось, качнулась вся приодерская равнина. Клубы пыли и дыма стеной вздыбились до самого неба». Бомбардировщики Голованова нанесли удар по второй полосе обороны.

Под заключительный залп реактивной артиллерии включились прожекторы, и при поддержке танков и САУ двинулась за огневым валом пехота 3-й и 5-й ударных, 8-й гвардейской и 69-й армий. В 6.15 перешли в наступление 1-я армия Войска Польского, 47-я и 33-я армии, которым прожекторов не досталось.

Первые полтора часа наступление развивалось успешно, противник почти не вел огня. Однако вскоре немцы, опираясь на вторую полосу обороны, оказали ожесточенное сопротивление.

Так, войска правофланговой 47-й армии (77, 125, 129-й стрелковые корпуса) при поддержке 100 танков и САУ к 11 часам прорвали первую позицию 606-й дивизии особого назначения Максимилиана Росскопфа. Немцы отреагировали выдвижением из района Врицена эсэсовской боевой группы «1001 ночь», насчитывавшей около полусотни самоходок. К месту прорыва из резерва выдвигалась 25-я танко-гренадерская дивизия генерала Арнольда Бурмейстера (84 бронеединицы). В итоге за день продвижение армии генерала Ф. И. Перхоровича составило 4–6 километров.

Натиск 3-й ударной армии (12-й гвардейский, 7-й, 79-й стрелковые корпуса), усиленной 9-м танковым корпусом генерала И. Ф. Кириченко, а также семью отдельными танковыми и самоходными полками (333 танка и САУ), был отбит гренадерами 309-й пехотной дивизии «Берлин». Максимальное продвижение войск генерала В. И. Кузнецова не превышало 8 километров.

Соединениям 5-й ударной армии (26-й гвардейский, 9-й, 32-й стрелковые корпуса, 11-я и 67-я гвардейские тяжелые, 220-я танковые бригады — 353 бронеединицы, в том числе 128 танков ИС-2) противостояли полк 309-й пехотной и два полка 9-й парашютной дивизий. Особой пользы от применения прожекторов штаб генерала Н. Э. Берзарина не ощутил:

«Прожекторы были введены в действие своевременно, но ожидаемого эффекта они не дали. Причиной этому было:

а) неблагоприятная погода (дымка);

б) после артподготовки передний край противника был окутан сплошным облаком дыма и пыли, которые свет прожекторов не пробивал;

в) из 26 прожекторов не действовало 12. Пять прожекторов были выведены из строя пулеметным огнем противника в самом начале боя, один оказался неисправным, и остальные не действовали благодаря слабому контролю офицерского состава прожекторного полка.

В связи с этим вместо сплошного освещения и ослепления противника прожекторами слабо освещались отдельные полосы на расстояние не дальше как до переднего края противника».

Темп наступления резко замедлился. Кроме, собственно, противника серьезным препятствием стала густая сеть каналов, пролегавших с севера на юг и многочисленные минные поля.

Аналогично события развивались в полосе 8-й гвардейской армии (4, 28,29-й гвардейские стрелковые корпуса, 7-я тяжелая танковая бригада, 8 танковых и самоходных полков — 175 танков и САУ), атаковавшей позиции 20-й танко-гренадерской и 303-й пехотной дивизий, усиленных подразделениями танковой дивизии «Мюнхеберг» (35 танков). Генералу В. И. Чуйкову досталось полсотни прожекторов, но и здесь никого «ослепить» не получилось:

«Должен сказать, что в то время, когда мы любовались силой и эффективностью действия прожекторов на полигоне, никто из нас не мог точно предугадать, как это будет выглядеть в боевой обстановке. Мне трудно судить о положении на других участках фронта. Но в полосе 8-й гвардейской армии я увидел, как мощные пучки света прожекторов уперлись в клубящуюся завесу гари, дыма и пыли, поднятую над позициями противника. Даже прожекторы не могли пробить эту завесу, и нам было трудно наблюдать за полем боя. Как на грех, еще и ветер дул настречу. В результате высота 81,5, на которой размещался командный пункт, вскоре была окутана непроницаемой мглой. Тогда мы вообще перестали что-либо видеть, полагаясь в управлении войсками лишь на радиотелефонную связь да на посыльных. (Это Василий Иванович писал в мемурах, а на военно-научной конференции 1946 года, в кругу коллег, о прожекторах высказался конкретно: «Я считаю, что, если бы они были поставлены на пассивных участках, они больше принесли бы там пользы с точки зрения обмана противника… Я считаю необходимым сказать то, что было, что прожекторные роты понесли потери, сожгли много свечей, но реальной помощи войска от этого не получили»).

Первые два километра наши стрелковые части и танки наступали за огневым валом успешно, хотя и медленно. А потом, когда путь преградили ручьи и каналы, танки и самоходные орудия начали отставать от пехоты. Взаимодействие между артиллерией, пехотой и танками нарушилось. Огневой вал, точно расписанный по времени, пришлось остановить и переключить артиллерию на поддержку пехоты и танков методом последовательного сосредоточения огня. Уцелевшие орудия и минометы противника ожили на рассвете и начали обстреливать дороги, по которым густо шли наши войска и боевая техника. В некоторых полках и батальонах нарушилось управление».

В полдень «чуйковцы» уперлись в канал Хаупт, где были встречены убийственным огнем немецких батарей и закопанных в землю танков. Пришлось подтягивать артиллерию, заново налаживать взаимодействие.

К 13 часам маршал Жуков «отчетливо понял, что огневая система обороны противника здесь в основном уцелела и в том боевом построении, в котором мы начали атаку и ведем наступление, нам Зееловских высот не взять». Небывалое количество «стволов» отмолотило впустую по оставленным немцами укреплениям. Авиация, как мы помним, долбила по тем же позициям, на которые была нацелена артиллерия, причем мелкими группами: из-за неблагоприятной погоды массированные удары штурмовиков и бомбардировщиков не состоялись. Вообще, внезапно выяснилось, сообщает генерал С. И. Богданов, «что оборона у противника совершенно другая, что сама оборонительная полоса значительно глубже». Командование группы армий «Висла» с удовлетвоением отметило: «Благодаря расположению главной боевой линии и глубокому эшелонированию собственных артиллерийских позиций эффект вражеского обстрела не идет ни в какое сравнение с высоким расходом боеприпасов».

Чтобы усилить удар и гарантированно проломить путь на Берлин, решено было пустить в дело обе танковые армии.

Во второй половине дня в сражение была введена 1-я гвардейская танковая армия (11-й гвардейский и 11-й танковые, 8-й гвардейский механизированный корпуса, 64-я гвардейская танковая бригада — 737 танков и САУ), получившая задачу с ходу захватить Зееловские высоты. На деле танкистам удалось только дезорганизовать перегрупировку, затеянную Чуйковым: «Когда танковые соединения начали проходить боевые порядки 8-й гвардейской армии, на дорогах стало еще теснее, а сойти с них в сторону было невозможно. Танки 1-й гвардейской буквально уперлись в наши тягачи, перетаскивавшие артиллерию, в результате чего маневр вторых эшелонов дивизий и корпусов оказался скованным. Должен сказать, что 8-я гвардейская армия располагала и своими немалыми танковыми силами… Ударная сила у нас была достаточная, настроение наступать было крепкое». По мнению Василия Ивановича, в первый день танковые армии «не только не принесли пользу, а наоборот, даже вред».

К вечеру советские войска преодолели канал Хаупт и выстроились вдоль линии железной дороги у подножия Зееловских высот: «Скаты Зееловских высот были так круты, что наши танки и самоходки не могли на них взобраться и вынуждены были искать более пологие подъемы. Эти подъемы шли вдоль дорог на Зеелов, Фридерсдорф и Долгелин. Но здесь противник создал сильные опорные пункты обороны». 57-я гвардейская стрелковая дивизия завязала бой за станцию Зеелов. Танкисты Катукова не смогли продвинуться дальше позиций, уже занятых пехотой: «Когда мы вышли к Зееловским высотам, развернулись и устремились вперед, все наши попытки успеха не имели. Все, кто высунулся вперед, моментально горели, потому что на высотах стоял целый артиллерийский корпус противника, а оборона немцев сломлена не была».

Генерал С. И. Богданов, командовавший 2-й гвардейской танковой армией (9-й и 12-й гвардейские танковые, 1-й механизированный корпуса — 685 танков и САУ), получил приказ обогнать боевые порядки пехоты и нанести удар на Бернау. К 19 часам танкисты вышли на линию передовых частей 3-й и 5-й ударных армий, но, встретив ожесточенное сопротивление противника, остановились. К исходу дня армия Берзарина достигла рубежа реки Альте-Одер.

На направлении вспомогательных ударов удалось пройти 5–7 километров. Начальник политотдела 69-й армии доносил в политуправление фронта:

«По мнению многих раненых, артиллерийский огонь, сосредоточенный по второй и третьей траншеям, был метким, однако больших потерь противнику не нанес, ввиду того что последний заблаговременно отвел свою пехоту в глубину обороны.

«Трупов немцев, — заявляют раненые, — во 2-й и 3-й траншеях мы видели очень мало».

Командир пульвзвода 1-го батальона 1079 сп 312сдмл. лейтенант Бутылкин заявил: «Артиллерийская подготовка проведена по пустому месту, т. к. противник накануне перенес свои огневые точки…

О действии и эффективности прожекторов во время атаки и боя в глубине обороны противника раненые высказывались противоречиво.

Одни (большинство) заявляют, что свет прожекторов ослеплял противника, освещал впереди лежащую местность, что дало возможность передвигаться вперед и сравнительно быстро овладеть тремя траншеями противника.

Особенно хорошо отзываются о действиях прожекторов танкисты и самоходчики, которые, используя свет, двигались со своими танками и самоходками в условиях ночного боя не вслепую.

Другая группа раненых отрицательно оценивает действия и использование прожекторов, которые не давали большой видимости вперед, ввиду наличия большого дыма и пыли после артподготовки, а также предутреннего тумана, ограничивавших видимость.

Некоторые раненые заявляли, что именно прожекторный свет дал возможность противнику сосредоточить свой огонь по местам скопления наших войск, чем объясняются такие большие потери…

Были жалобы со стороны личного состава по поводу действия нашей истребительной авиации. 16 апреля утром и днем авиация противника, особенно «мессершмитты», часто появлялись над полем боя, наносили много потерь нашим войскам и не встречали особого сопротивления со стороны нашей истребительной авиации…

Бойцы и офицеры, получившие ранения на своих минных полях, высказывают большие недовольства действием саперов, особенно перед фронтом 247сд, которые плохо разминировали минные поля, следствием чего имели место факты подрыва на своих минах людей, танков и самоходных орудий. Анализ показывает, что большинство ранений произошло не на минных полях противника, а на наших.

Некоторые саперные подразделения работали недостаточно. Проходы делались узкие, причем полностью не разминировались. Особенно плохо с этим дело обстояло в 247сд. Дивизионный инженер подполковник Ломов, чл. ВКП(б), и командир 416 осб дивизии майор Лебедев, чл. ВКП(б), вместо того чтобы организовать работы по разминированию, накануне перед наступлением занялись пьянством. Подполковник Ломов до такой степени был пьян, что не мог явиться к командиру дивизии по его вызову».

В штабе 33-й армии генерала В. Д. Цветаева пришли к выводу: «После проведенной по всему фронту нашими войсками в ночь на 15.4.45 г. разведки боем противник, сделав для себя правильный вывод о готовящемся нашем наступлении, в течение 15.4.45 г. и первой половины ночи с 15 на 16.4 сменил значительную часть огневых позиций артиллерии и этим самым вывел из-под огня нашей артиллерии свои артиллерийские средства и таким образом сохранил за собой возможность во время нашей атаки обрушиться сильным артиллерийским огнем на боевые порядки наступающих частей нашей армии, в результате чего темп атаки был резко снижен и наша пехота понесла значительные потери от артогня противника».

В донесении из штаба группы армий «Висла» отмечалось: «Благодаря расположению главной боевой линии и глубокому эшелонированию собственных артиллерийских позиций эффект вражеского обстрела не идет ни в какое сравнение с высоким расходом боеприпасов».

Итоги первого дня наступления не внушали оптимизма. Войска 1-го Белорусского фронта лишь прикоснулись ко второй полосе обороны противника. С учетом разведки боем фронт 14–16 апреля потерял около 10 тысяч человек убитыми и ранеными, 310 танков и самоходных установок.

Вечером состоялся телефонный разговор между Верховным Главнокомандующим и командующим фронтом:

«На этот раз И. В. Сталин говорил со мной не так спокойно, как днем.

— Вы напрасно ввели в дело 1-ю гвардейскую танковую армию на участке 8-й гвардейской армии, а не там, где требовала Ставка. — Потом добавил:

— Есть ли у вас увереннность, что завтра возьмете Зееловский рубеж?

Стараясь быть спокойным, я ответил:

— Завтра, 17 апреля, к исходу дня оборона на Зееловском рубеже будет прорвана. Считаю, что чем больше противник будет бросать своих войск навстречу нашим войскам здесь, тем быстрее мы возьмем Берлин, так как войска противника легче разбить в открытом поле, чем в городе».

Двадцать лет спустя, вспоминая и размышляя над перипетиями Берлинской операции бессонными пенсионерскими ночами, Георгий Константинович раз за разом приходил к выводу:

«Ошибок не было. Однако следует признать, что нами была допущена оплошность, которая затянула сражение при прорыве тактической зоны на один-два дня.

При подготовке операции мы несколько недооценивали сложность характера местности в районе Зееловских высот, где противник имел возможность организовать труднопреодолимую оборону. Находясь в 10–12 километрах от наших исходных рубежей, глубоко врывшись в землю, особенно за обратными скатами высот, противник смог уберечь свои силы и технику от огня нашей артиллерии и бомбардировок авиации. Правда, на подготовку Берлинской операции мы имели крайне ограниченное время. Вину за недоработку вопроса, прежде всего, я должен взять на себя.

Думаю, что если не публично, но в размышлениях наедине с самим собой ответственность за недостаточную готовность к взятию Зееловских высот в армейском масштабе возьмут на себя и соответствующие командующие армиями. При планировании артиллерийского наступления следовало бы предусмотреть трудности уничтожения обороны противника в этом районе».

В очередной раз великого полководца подвели немцы, которые глубоко окопались, рельеф, который оказался слишком сложным, и недотёпы подчиненные, которые чего-то там не предусмотрели. Еще раз подтвердилось, что самый короткий путь — не значит самый быстрый, а «ввод танковых армий в зоне тактической обороны противника редко целесообразен и всегда нежелателен».

Жуковский замысел во всей его гениальной простоте раскрыл генерал армии К. Ф. Телегин:

«Идея операции была такова. Берлин — конечная стратегическая цель. Надо совершить фронтальный прорыв обороны по кратчайшему направлению, с охватом Берлина с севера и юга, окружить его и уничтожить гарнизон, если он будет сопротивляться. Срок 6–8 дней…

Мы знали, что вывод танковых войск на оперативный простор осуществить будет почти невозможно. Было решено ввести все танковые войска, чтобы задавить противника массой техники, уничтожить максимум сил и средств его, деморализовать его и тем самым облегчить задачу взятия Берлина. Было совершенно ясно, что противник на подступах будет драться, не жалея сил. Если бы мы ждали, когда пехота прорвет оборону и создаст условия для ввода танков в прорыв, то ждать нам этого пришлось бы до выхода на Эльбу.

Да, мы считались с тем, что придется при этом понести потери в танках, но знали, что даже если потеряем и половину, то все же еще до 2 тыс. бронеединиц мы введем в Берлин, и этого будет достаточно, чтобы взять его. Берлин был конечной стратегической целью операций Красной Армии в Великой Отечественной войне, и выход на Эльбу уже преследовал цель захвата пространства, заранее обговоренного на Ялтинской конференции. Все это было целиком оправдано ходом операции. Наши потери были большие. Но и результат их налицо…

Все эти документы исходили из одной-единственной мысли, из одной-единственной цели, которую ставил перед собой командующий, проводя ее в жизнь, — не медлить, не мешкать, искать слабое место. Но если этого слабого места нет — наваливаться массой техники, давить ею. Пускай это будет стоить нам жертв и потерь, но надо как можно быстрее рваться к Берлину. Чем быстрее мы вырвемся туда, тем слабее там окажется противник, тем ближе победа. Кроме того, мы упредим возможную высадку десанта союзников, упредим их в захвате Берлина».

Маршал А. Х. Бабаджанян вспоминает, что во время совещания в штабе фронта генерал Богданов «настойчиво доказывал Жукову, что нужно дать больше свободы его армии для более глубокого обхода Берлина с севера». Маршал тогда одернул командарма: «Вы собираетесь, товарищ Богданов, воевать за Берлин или будете все время уходить на север?»

«Помню, еще на совещании 5 апреля некоторые наши генералы настойчиво доказывали командующему фронтом, что главная полоса обороны у противника не первая, а вторая, проходящая через Зееловские высоты, что не по первой, а по второй полосе следует сосредоточить огонь артиллерии и авиации. Однако это их мнение не было учтено».

Наконец о том, что Жуков с самого начала планировал «целиком оправданно» ввести танковые армии в четырехмиллионный город, свидетельствует маршал бронетанковых войск С. И. Богданов:

«Все указания Военного совета фронта и Маршала Советского Союза тов. Жукова 2 гв. ТА претворила в жизнь. Мы заранее расписали, еще будучи на восточном берегу р. Одер, по каким улицам Берлина мы пойдем. Были заранее сформированы штурмовые отряды, были назначены начальники их, на большом плане и ящике с песком все мероприятия несколько раз были отработаны, и командиры полков, командиры батальонов как основные исполнители, которые должны будут штурмовать Берлин, за десятки дней уже совершенно ясно себе представляли, что они будут делать».

Истинный стратег был Георгий Константинович! А как он любил и берег солдатиков! Об этом целые тома написаны.

Гитлер днем 16 апреля подписал воззвание к солдатам Восточного фронта:

«Еврейско-большевистский смертельный враг перешел в наступление всеми основными силами. Он пытается превратить в руины Германию и истребить наш народ. Вы на собственном опыте знаете, какая судьба ждет наших женщин и детей. Старики, мужчины и дети расстреливаются, а молодые женщины и девушки превращаются в казарменных проституток. Остальные отправляются в Сибирь.

Мы предвидели этот удар и с января этого года проводили все необходимые мероприятия по созданию устойчивого фронта. Наша мощная артиллерия встретит врага. Потери, понесенные пехотными соединениями, полностью восстановлены за счет новых формирований. Фронт усилен также за счет мобильных подразделений и фольксштурма. Большевиков ожидает стародавняя судьба Азии: они истекут кровью у стен столицы Третьего рейха.

Тот, кто в данный момент не выполняет свой долг, поступает как предатель нашего народа. Полки и дивизии, оставляющие свои позиции, должны сгорать от стыда перед женщинами и детьми, стойко переносящими бомбовый террор…

Уделяйте особое внимание тем немногим офицерам и солдатам, которые, спасая свои презренные жизни, воюют против нас, даже в немецкой форме одежды. Те лица, которые будут отдавать приказы на отступление и которых вы хорошо не знаете, подлежат задержанию и в случае необходимости должны расстреливаться на месте, независимо от их звания…

Берлин останется немецким. Вена снова будет немецкой, а Европа никогда не станет большевистской…

В этот час весь немецкий народ смотрит на вас, воины Восточного фронта, в надежде, что своей выдержкой, упрямством и фанатизмом, умелым владением оружием и инициативой вы устроите кровавую баню большевикам.

В данный момент, когда судьба прибрала к своим рукам величайшего военного преступника всех времен и народов, происходит перелом в войне».

Ночь на 17 апреля советские войска использовали для перемещения артиллерии и перегруппировки войск. Наступление возобновилось в 10.30. Артподготовка, проведенная в светлое время, оказалась значительно эффективнее. Зато авиация практически бездействовала.

Из второго эшелона 2-й гвардейской танковой армии выдвинулся 1-й механизированный корпус генерала С. М. Кривошеина, который совместно со стрелковыми частями пробил оборону 9-й парашютной дивизии генерала Брэуера в районе Гузова. Передовой отряд корпуса повернул на север и, пройдя по немецким тылам, захватил Платков с мостом через Альте-Одер. Генерал Богданов немедленно начал переброску в район наметившегося прорыва 12-го гвардейского танкового корпуса. Используя успех танкистов, войска 5-й ударной армии к вечеру преодолели 8–14 километров.

Армии Катукова и Чуйкова пытались пробиться по шоссе Зеелов — Мюнхеберг. Однако по обеим сторонам дороги занимали позиции четыре зенитных полка противника, насчитывавшие почти 200 орудий. Просвет обозначился лишь на правом фланге, где 11-й танковый корпус И. И. Ющука обходил Зееловские высоты с севера. К исходу дня Катуков, оставив две танковые бригады, сказал Чуйкову: «Я пошел» и развернул свои главные силы на перспективное направление. 8-я гвардейская армия продолжала продираться через Зееловские высоты, отбивая контратаки танко-гренадерской дивизии «Курмарк» (59 танков и САУ).

47-я и 3-я ударная армии продвинулись еще на 4–8 километров и были остановлены контрударом 25-й танко-гренадерской дивизии.

На правом крыле фронта войска 61-й армии (9-й гвардейский, 80-й, 89-й стрелковые корпуса), начавшие наступление 17 апреля, к исходу дня форсировали Одер и захватили небольшой плацдарм на левом берегу, расширить который не позволила 5-я егерская дивизия Фридриха Зикста. К этому времени соединения 1-й армии Войска Польского форсировали Одер и Альте-Одер и прорвали первую позицию главной полосы обороны.

Севернее и южнее Франкфурта войска 69-й и 33-й армий продвинулись от 2 до 6 километров.

Для штопки дыры в позициях 9-й парашютной дивизии немецкое командование решило использовать резервную 18-ю танко-гренадерскую дивизию (54 танка и САУ). Кроме того, из 3-й танковой армии генералу Буссе передавались 11-я танко-гренадерская дивизия СС «Нордланд», 23-я танко-гренадерская дивизия СС «Нидерланды» и 503-й тяжелый танковый батальон СС (все вместе — 48 танков и самоходок).

Армии 1-го Белорусского фронта потеряли убитыми и ранеными еще 11 тысяч человек и 180 единиц бронетехники. Товарища Сталина не могли удовлетворить ни темпы наступления, ни темпы расходования сил и средств. Вечером 17 апреля он разрешил маршалу Коневу повернуть танковые армии на Берлин. Маршал Жуков получил директиву Ставки «О необходимости ускорения овладением Берлином», в которой говорилось: «Гитлер плетет паутину в районе Берлина, чтобы вызвать разногласия между русскими и союзниками. Эту паутину нужно разрубить путем взятия Берлина советскими войсками. Мы это можем сделать, и мы это должны сделать. Рубите немцев без пощады, и скоро будете в Берлине». Под утро еще одна директива за № 11071 полетела к маршалу Рокоссовскому: войскам 2-го Белорусского фронта после форсирования Одера следовало не позднее 22 апреля главными силами развивать наступление на юго-запад, нанося удар в обход Берлина с севера.

Воображению Верховного не давала покоя кошмарная картина — американский воздушный десант в Берлине и звездно-полосатые флаги над Рейхстагом.

Жуков, в свою очередь, подгонял, требовал, устраивал разносы. На командиров всех рангов сыпались обвинения в медлительности, трусости и тупости.

«1. Хуже всех проводят наступательную Берлинскую операцию 69-я армия под командованием генерал-полковника Колпакчи, 1 ТА под командованием генерал-полковника Катукова и 2 ТА под командованием генерал-полковника Богданова.

Эти армии, имея колоссальнейшие силы и средства, второй день действуют неумело и нерешительно, топчась перед слабым противником.

Командарм Катуков и его командиры корпусов Ющук, Дремов, Бабаджанян за полем боя и за действием своих войск не наблюдают, отсиживаясь далеко в тылах (10–12 км). Обстановки эти генералы не знают и плетутся в хвосте событий.

2. Если допустить медлительность в развитии Берлинской операции, то войска истощатся, израсходуют все материальные запасы, не взяв Берлина.

Я требую:

A) Немедля развивать стремительность наступления. 1-й и 2-й танковым армиям и 9 тк прорваться при поддержке 3, 5 и 8-й гв. армий в тыл обороны противника и стремительно продвинуться в район Берлина.

Все крупные населенные пункты и узлы дорог обходить, имея в виду, что в этих местах противник будет иметь сильную ПТО. Танковым армиям не разбрасываться по фронту и действовать кулаком.

Б) Всем командирам находиться на НП командиров корпусов, ведущих бой на главном направлении.

Нахождение в тылу войск категорически запрещаю.

B) Всю артиллерию, в том числе большой мощности, подтянуть к первому эшелону и держать ее не далее 2–3 км за эшелоном, ведущим бой. Действия артиллерии концентрировать на тех участках, где решается задача на прорыв.

3. Иметь в виду, что до самого Берлина противник будет сопротивляться и цепляться за каждый дом и куст, а потому танкистам, самоходчикам и пехоте не ждать, пока артиллерия перебьет всех гитлеровцев и предоставит удовольствие двигаться по чистому пространству.

4. Бейте беспощадно врага и двигайтесь вперед днем и ночью на Берлин, тогда Берлин очень скоро будет наш».

Ближе к ночи раздосадованный маршал запретил «до особого распоряжения» выдавать танкистам водку.

Но и 18 апреля быстрого прорыва не получилось. Главная ударная группировка 1-го Белорусского фронта наткнулась на резервы противника. Брешь между 101-м армейским и 56-м танковым корпусами закрыла 18-я танко-гренадерская дивизия, между 56-м корпусом и 11-м корпусом СС встала дивизия СС «Нордланд». Последняя должна была нанести контрудар в юго-восточном направлении, но не смогла этого сделать ввиду отсутствия бензина. Дивизия СС «Нидерланды» заняла оборону по северной кромке Зееловских высот.

1-я гвардейская танковая армия вместе с пехотой Чуйкова продолжала медленно прогрызать немецкую оборону на подступах к Мюнхебергу, огибая Зееловские высоты с севера. При этом танкистов неоднократно накрывала огнем собственная артиллерия. Особенно досталось 44-й гвардейской танковой бригаде. К концу дня 8-й гвардейский механизированный корпус занял Марксдорф. 2-я гвардейская танковая армия, обходя позиции «Нордланда», вышла в полосу 3-й гвардейской армии, захватила Ригенвальде и сосредоточилась в районе Бацлов — Илов. Генерал Богданов, вместо того чтобы биться в немецкую оборону лбом, маневрировал и таки «уходил на север». Дивизии генерала Кузнецова форсировали канал Фриланденштром, заняли Кунерсдорф и, продвинувшись за день на 5–6 километров, полностью преодолели главную полосу обороны. Войска 47-й армии к полуночи выбили вражеский гарнизон из Врицена.

69-я армия (25, 61, 91-й стрелковые корпуса) генерала В. Я. Колпакчи практически не сдвинулась с места. Тем не менее немцы приняли решение об эвакуации гарнизона из восточной части Франкфурта. На правом фланге фронта 61-я армия генерала П. А. Белова продолжала расширять плацдарм.

Немцам снова удалось удержать фронт. Однако командир 101-го корпуса генерал Берлин был смещен и сменен генералом Зикстом. Одновременно генерал Гельмут Вейдлинг, командовавший 56-м танковым корпусом, отрешил от должности командира 9-й парашютной дивизии.

Вечером Жуков продолжил раздачу «слонов». Командармы были одарены приказом об улучшении организации наступления: «1. Наступление на Берлин у вас развивается недопустимо медленно. Если так будет операция и дальше проходить, то наступление может захлебнуться. 2. Основная причина плохого наступления кроется в неорганизованности, отсутствии взаимодействия войск и отсутствии требовательности к лицам, не выполняющим боевых задач…». Командир 9-го гвардейского танкового корпуса генерал-майор Н. Д. Веденеев схлопотал от командующего выговор «за плохие действия», командир 11-го танкового корпуса генерал-майор И. И. Ющук — предупреждение о неполном служебном соответствии.

Лишь 19 апреля в сражении обозначился перелом. С утра командующий фронтом издал директиву, в которой радикально изменялись направления наступления. 47-я, 3-я и 5-я ударные армии должны были повернуть на юго-запад и наступать непосредственно на Берлин. В этот день войска 2-й гвардейской танковой армии взяли Бацлов и Илов, а 1-й механизированный корпус вклинился на глубину 30 километров. Следом двинулись дивизии 3-й ударной армии, подавляя узлы сопротивления, обойденные подвижными частями. Стрелковые соединения Берзарина при поддержке 12-го гвардейского танкового корпуса сбили противника с рубежа восточнее Ригенвальде и, развивая наступление на Грунов, прошли 10 километров. Танкисты Катукова и пехотинцы Чуйкова овладели Мюнхебергом и Шенфельде, уже ночью 11-й гвардейский танковый корпус полковника Бабаджаняна вышел к реке Л екниц.

И тут, по рассказу Катукова, налетели бомбовозы маршала Голованова, с которыми у наземных войск не имелось ни связи, ни опознавательных знаков:

«В вопросе взаимодействия танков и авиации я должен положительно отозваться о действиях штурмового авиационного корпуса генерала Крупского. Он с нами действовал не раз. Мы с ним сработались и хорошо друг друга понимали. Работу по организации взаимодействия с этим соединением мы вели и раньше, а не только перед Берлинской операцией, и поэтому у нас не было никаких казусов. С авиасоединениями, которые работали с нами в процессе одной операции и потом автоматически переключались на другую, у нас была полная договоренность. Много помогал нам обмен радиоданными, в результате чего на поле боя танк мог «разговаривать» с самолетом. Танк командира батальона или роты мог «настраиваться» на волну штурмующих самолетов. Были случаи, когда самолеты имели явное намерение бомбить район расположения наших частей, но, своевременно перенацеленные танковыми командирами, исправляли свою ошибку. Но очень плохо нам было, когда мы с тов. Чуйковым, овладев Мюнхебергом, устремились в леса и пошли рывком на межозерное пространство. Наступила ночь, и вот начался кошмар: идут волны наших бомбардировщиков и сгружают свой груз на мой штаб, на колонны и на боевые порядки 8 гв. мк и 11 гв. тк, жгут наши танки и транспорт, убивают людей. Из-за этого мы на 4 часа прекратили наступление, которое развивалось очень успешно.

Когда я доложил об этом маршалу Жукову, последний забеспокоился, стал звонить Новикову и Голованову, а они, вместо того чтобы выяснить истинное положение вещей, начали отнекиваться: «Это не мои, я ничего не знаю» и т. д. И вот до того надоели эти ночники моим командирам корпусов, что они взяли да обстреляли их. В результате был сбит самолет «Бостон», конечно, наш. И только, когда были доставлены неопровержимые доказательства, нам поверили, что бомбили свои самолеты. А пока мы доказывали — у меня штаб горит, окна вылетают. Машина загорелась, снаряды рвутся в моем бронетранспортере…

Что-то нужно установить, потому что, товарищи, только за одну ночь у меня свои самолеты сожгли 40 автомашин, 7 танков и убили свыше 60 человек».

Левофланговый 129-й стрелковый корпус 47-й армии в этот день продвинулся на 12 километров. Третья полоса обороны противника была взломана. Немцы оставили восточную часть Франкфурта и взорвали мост через Одер.

Главные силы 1-го Белорусского фронта разделились на две ударные группировки. 47-я, 3-я ударная и 2-я гвардейская танковая армии устремились к Берлину с северо-востока. 5-я ударная, 8-я гвардейская и 1-я гвардейская танковая армии двигались к немецкой столице вдоль Рейхсштрассе № 1. Между ними продолжал держаться 56-й танковый корпус Вейдлинга.

20 апреля, используя успех танкистов, войска генерала Перхоровича продвинулись еще на 15–20 километров и совместно с 1-м механизированным корпусом завязали бои за Бернау. По мнению начальника штаба фронта генерала В. Д. Соколовского, «именно 2 гв. ТА своим быстрым броском на Бернау и на Науен создала благоприятную обстановку для наступления 3-й уд. и 47-й армий. Этим я не хочу сказать, что 3-я уд. армия, как тут кто-то выражался, маршировала где-то в тылу. Я только хочу сказать, что лавина танков 2 гв. ТА быстро двигалась вперед, смяла все перед собой, и пехота, используя успех танкистов, сумела не отставать от танков, наступая буквально бегом».

Дивизии генерала Кузнецова, пройдя с боями лес Претцелер Форст, захватили узел дорог Вернойхен. 5-я ударная армиях 12-м гвардейским танковым корпусом и 8-я гвардейская армия добивали 56-й танковый корпус Вейдлинга в районе Штраусберга, Дамсдорфа и Мюнхеберга. Южнее танковые бригады Бабаджаняна форсировали Лекниц и преодолевали межозерное дефиле.

61-я армия и 1-я армия Войска Польского медленно, но верно продвигались вперед, постепенно разворачиваясь фронтом на север, прикрывая главную ударную группировку фронта. На южном крыле, преследуя отходившего противника, аналогичную функцию исполняла 69-я армия Колпакчи.

Вечером генерал Богданов получил боевое распоряжение командующего фронтом:

«2-й гвардейской танковой армии поручается историческая задача: первой ворваться в Берлин и водрузить Знамя Победы. Лично Вам поручаю организовать исполнение.

Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин и поставьте им задачу: не позднее 4 часов утра 21 апреля 1945 г. любой ценой прорваться на окраину Берлина и немедля донести для доклада т. Сталину и объявления в прессе».

Такое же, слово в слово, распоряжение получил генерал Катуков.

Как выразился Соколовский, «фронту нужно было спешить, спешить и спешить», и маршал Жуков упорно вталкивал танковые армии на улицы мегаполиса. Причину спешки публично озвучил генерал Телегин в 1946 году, когда союзники по антигитлеровской коалиции снова стали «империалистическим окружением»:

«Нас информировали, что союзники ведут энергичную подготовку к броску на Берлин с использованием воздушных десантов. Впоследствии в разговорах это подтвердил командир 82-й авиадесантной дивизии, заявив, что они почти готовы были к высадке и наше стремительное наступление было для них неожиданностью. Они считали, что после Померанской операции войска нашего фронта раньше 1 мая не будут в состоянии начать операцию на Берлин. Вы понимаете, товарищи, что значил бы в этих условиях захват нами Берлина. Это было делом чести войск Красной Армии, и в частности войск 1 БФ. Мы были ближе к нему, чем союзники. Мы шли к нему почти целых четыре года, и было бы, конечно, непростительно нам перед историей, перед народом, если бы мы позволили вступить первыми в Берлин союзникам».

В ходе прорыва 1-й Белорусский фронт потерял более 1000 единиц бронетехники, половину — сгоревшими. Бабажданян пишет: «Первая гвардейская танковая армия понесла значительные потери в первые же дни Берлинской операции. Мысль, что ввод танковых армий в зоне тактической обороны противника редко целесообразен и всегда нежелателен, еще раз подтвердилась…» Дослужился «Армо» до маршала, а так и не понял, что «в тех условиях» использование танковых армий было «не только целесообразным, но и исторически оправданным».

20 апреля советские дальнобойные орудия открыли огонь по Берлину.

В полосе наступления 1-го Украинского фронта артиллерийская и авиационная подготовка началась 16 апреля в 6.15. Под ее прикрытием усиленные батальоны выдвинулись к реке, таща за собой лодки и штурмовые мостики. Через сорок минут, когда огонь был перенесен в глубину немецкой обороны, они под прикрытием дымов приступили к форсированию. После того как головные роты захватили плацдармы, саперы приступили к наводке мостов, по которым началась переправа главных сил: «Наплавные легкие понтонные мосты были наведены за пятьдесят минут. Мосты для тридцатитонных грузов — через два часа, а для шестидесятитонных — через четыре-пять часов. Последние могли пропустить танки всех типов. Часть полевой артиллерии перетаскивали вброд на канатах одновременно с переправой передовых батальонов». Саперы часами работали в ледяной воде. Первые эшелоны преодолели водную преграду и выдвинулись на исходные рубежи атаки в течение одного часа, под непрерывный грохот канонады.

В 8.40 войска начали прорыв главной оборонительной полосы. С целью ускорения процесса командующий фронтом сразу пустил в дело передовые танковые бригады.

3-я гвардейская армия генерала В. Н. Гордова (21,76,120-й стрелковые корпуса) при поддержке 25-го танкового корпуса генерала Е. И. Фоминых атаковала город Форст, который оборонял полк 342-й пехотной дивизии, одновременно обходя его с юга. Во второй половине дня на левом фланге вступил в бой 6-й гвардейский танковый корпус армии Рыбалко.

Наступавшая в центре боевого порядка 13-я армия генерала Н. П. Пухова (24, 27, 102-й стрелковые корпуса) имела на своем правом фланге таран в виде 7-го гвардейского танкового корпуса 3-й танковой армии, на левом — 10-й гвардейский танковый корпус 4-й танковой армии.

В полосе 5-й гвардейской армии генерала А. C. Жадова (32, 34, 34-й гвардейские стрелковые корпуса, 150-я танковая бригада, 3-я и 17-я артиллерийские дивизии прорыва, 3-я гвардейская минометная дивизия), таранившей оборону 545-й народно-гренадерской дивизии, действовал 4-й гвардейский танковый корпус генерала П. П. Полубоярова.

7, 6, 5-й гвардейские механизированные корпуса большую часть времени преодолевали пробки и переправы на Нейсе.

Немцы — две пехотные дивизии! — держались стойко.

К исходу дня ударная группировка фронта продвинулась в глубь обороны противника от 10 до 12 километров. Задачу дня не выполнили, к Шпрее не вышли.

Генерал Грезер выдвинул на рубеж железной дороги Форст — Вейсвассер 21-ю танковую дивизию и дивизию «Сопровождение фюрера». Командир 10-й танковой дивизии СС бригадефюрер Гейнц Хармель получил приказ двигаться на север своим ходом и занять оборону вдоль автострады между Котбусом и Штрембергом.

17 апреля танковые армии вступили в сражение в полном составе. Для обеспечения их действий была привлечена большая часть сил 2-й воздушной армии. И все равно наступление развивалось медленно. Немецкая 21-я танковая дивизия (107 танков и САУ) ударила в южный фланг 3-й гвардейской и 3-й гвардейской танковой армий (668 танков и САУ). Согласно донесению:

«Особенно жаркий бой разгорелся с утра 17.4 в районе Гари, где 54-я гвардейская танковая бригада отбивала контратаку танков 21-й танковой дивизии противника, поддержанных артиллерийским и минометным огнем. Эту контратаку противник ввел до 30 танков, часть из них типа «тигр». В результате ожесточенного танкового боя бригада уничтожила 15 танков противника, не считая подбитых. В то же время и бригада понесла значительные потери — подбитыми и сгоревшими 12 танков».

Потери могли быть более значительными, если бы у немцев действительно была хотя бы пара «тигров». Основные силы дивизии СС «Фрундсберг» (120 танков и САУ, в том числе 10 трофейных «шерманов») в это время сосредоточились в районе Шпремберга и замерли в ожидании горючего. Советские войска отразили все контратаки и завершили прорыв второй полосы обороны в междуречье Нейсе и Шпрее. За два дня ударная группировка продвинулась на 15–20 километров.

«Нельзя представлять себе эти боевые действия как фронтальные, — пишет Конев, — когда успех одерживается последовательно, от рубежа к рубежу. В условиях стремительного маневра войска наступали далеко не всюду плечом к плечу, а порой с большими разрывами. Поэтому между первой и второй полосами вражеской обороны, между второй и третьей происходили ожесточенные бои и с отступавшими, и с пытавшимися контратаковать нас немецкими частями. Сложность и запутанность этой обстановки усугублялись тем, что бои проходили в лесистой местности, где продолжали бушевать пожары…

Боевой подъем в войсках был исключительно высок. Солдатам и офицерам пришлось переносить неимоверные трудности. Но силы людей буквально удваивало сознание, что в результате этого, последнего, огромного физического и морального напряжения мы можем добиться, наконец, полной победы над врагом. У людей было твердое убеждение, что на этот раз мы поставим точку».

На дрезденском направлении 2-я армия Войска Польского под командованием генерала К. К. Сверчевского и 52-я армия генерала К. А. Коротеева (48, 73, 78-й стрелковые корпуса) после ввода 1-го польского танкового и 7-го гвардейского механизированного корпусов завершили прорыв тактической зоны обороны.

Вечером у командующего фронтом состоялся разговор со Сталиным, в заключение которого Верховный сообщил, что у Жукова «дела идут трудно», и дал «добро» на реализацию «домашней заготовки». Согласно вольному пересказу Конева:

«Я уточнил направление, куда будут повернуты танковые армии, и назвал как ориентир Цоссен — городок в двадцати пяти километрах южнее Берлина, известный нам как место пребывания ставки немецко-фашистского Генерального штаба.

— Вы по какой карте докладываете? — спросил Сталин.

— По двухсоттысячной.

После короткой паузы, во время которой он, очевидно, искал на карте Цоссен, Сталин ответил:

— Очень хорошо. Вы знаете, что в Цоссене ставка гитлеровского Генерального штаба?

— Да, знаю.

— Очень хорошо, — повторил он. — Я согласен. Поверните танковые армии на Берлин».

Едва положив трубку, Конев созвонился с Рыбалко и Лелюшенко и приказал поворачивать танки на Берлин. Через три часа командармы получили директиву:

«Во исполнение приказа Ставки Верховного Главнокомандования приказываю:

Командарму 3 гв. ТА

1. В течение ночи с 17 на 18 апреля форсировать р. Шпрее и развивать стремительное наступление в общем направлении Фетшау, Гольсен, Барут, Тельтов, южная окраина Берлина. Задача армии в ночь с 20 на 21 апреля 1945 г. — ворваться в Берлин с юга.

2. Командарму 4 гв. ТА

В течение ночи с 17 на 18 апреля форсировать р. Шпрее севернее Шпремберга и развивать стремительное наступление в общем направлении Дребхау, Калау, Даме, Лукенвальде. Задача армии к исходу 20 апреля овладеть районом Белиц, Тройенбритцен, Лукенвальде. В ночь с 20 на 21 апреля 1945 г. овладеть Потсдамом и юго-западной частью Берлина».

Забавно, что позднее при подведении итогов операции генерал Рыбалко весьма досадовал: «Разведка у нас работала плохо. Мы даже не знали, что в Цоссене находилась ставка германского Генштаба. О Цоссене мы узнали от корреспондентов».

По неизвестной причине командующий фронтом не поделился своими «знаниями» с подчиненными.

18 апреля 3-я и 4-я гвардейские танковые армии, «действуя по глухим лесным дорогам», вышли к Шпрее там, «где меньше всего ожидал противник», не имевший достаточно сил, чтобы перекрыть весь угрожаемый участок. Совместно с 13-й армией танкисты преодолели реку вброд, прорвали третью оборонительную полосу и захватили плацдарм севернее Шпремберга. Правда, все это удалось сделать лишь к рассвету 19-го — с отставанием от графика. Войска 5-й гвардейской армии с 4-м гвардейским танковым корпусом форсировали Шпрее южнее города. Между армиями Пухова и Жадова в полуокружении находилась потрепанная группировка в составе 344-й пехотной дивизии, дивизий «Фрундсберг» и «Сопровождение фюрера». 3-я гвардейская армия после упорных уличных боев очистила от противника Форст и «зацепилась» за Котбус.

Таким образом, за три дня войска 1-го Украинского фронта продвинулись на направлении главного удара на 30 километров. Танковые армии вышли на оперативный простор.

Утром 19 апреля танкисты Рыбалко, отбросив 21-ю танковую дивизию, рванули на Берлин. К вечеру они продвинулись в северо-западном направлении на 35 километров, заняли Калау и Фетшау. Лелюшенко наступал еще стремительнее и к вечеру продвинулся на 50 километров. 5-й армейский корпус 4-й немецкой армии был окончательно отрезан от главных сил и вместе с 21-й танковой дивизией переподчинен штабу 9-й армии. Генерал Буссе немедленно приказал корпусу Вэгера оставить позиции на Нейсе и развернуться на линии Люббен — Хальбе фронтом на запад. Наступление не прекращалось и ночью.

На следующий день, не встречая серьезного сопротивления, корпуса 3-й гвардейской танковой армии по двум автострадам преодолели еще 45–60 километров, проскочили Люббенау, Луккау, Гольсен, Барут, Куммерсдорф и вышли на подступы к Берлину. До него оставалось 30 километров. Потери у Рыбалко были умеренные — 839 человек убитыми и ранеными, сгорело 72 единицы бронетехники; в строю оставалось 49 тысяч личного состава, 562 танка и САУ. Правый фланг и коммуникации армии прикрывала 16-я самоходно-артиллерийская бригада. Слева 4-я гвардейская танковая армия захватила Даме и завязала бои за Луккенвальде и Ютерборг. 3-я гвардейская армия вела упорные бои с котбусской группировкой противника. 13-я армия двумя корпусами продвинулась на запад до 30 километров.

5-я гвардейская армия, введя из второго эшелона 33-й гвардейский стрелковый корпус, после тридцатиминутной артиллерийской подготовки, в которой участвовало более 1100 орудий и около 150 реактивных установок, овладела Шпрембергом и окружила в лесах западнее города группировку численностью до 5000 человек. Тем не менее командующий фронтом действиями гвардейцев был недоволен и влепил генералу Н. Ф. Лебеденко сразу два дисциплинарных взыскания:

Данный текст является ознакомительным фрагментом.