ДОШЛИ!

ДОШЛИ!

В конце апреля советское командование все внимание сосредоточило на Берлине, который для бойцов и офицеров Красной Армии «олицетворял собой фашизм во всей его звериной сущности».

Столицу рейха начали готовить к обороне в январе 1945 года.

6 марта комендантом Берлина был назначен генерал Гельмут Рейман. В его распоряжении имелось 92 батальона фольксштурма и отдельные части.

Для удобства управления боевыми действиями город разбили на девять секторов. Все улицы, ведущие к центру, были перекрыты баррикадами, подступы к ним минированы, мосты подготовлены к подрыву. Вдобавок Берлин пересекало множество естественных и искусственных водных рубежей и препятствий. К ним относилась река Шпрее шириной до 100 метров, протекавшая через город с юго-востока на северо-запад, а также большое количество каналов.

Наиболее тщательно подготавливался центральный сектор, охватывавший основные государственные и административные учреждения, в том числе рейхстаг и имперскую канцелярию. На улицах и площадях были отрыты окопы для артиллерии, танков и самоходок, подготовлены многочисленные огневые сооружения. Все оборонительные позиции соединялись между собой ходами сообщения. Широко использовалась сеть подземных сооружений, без которых не может существовать ни один мегаполис: бомбоубежища, станции и тоннели метро, водосточные коллекторы и другие объекты. По всему городу было построено несколько десятков железобетонных бункеров, а также установлено большое количество бронеколпаков.

Кроме того, имелась такая диковинка, как три гигантские башенные батареи ПВО. Это были бетонные сооружения, представлявшие собой шестиэтажные двухбашенные комплексы (башня управления и орудийная башня) высотой около 40 метров, которые оснащались радиолокаторами, дальномерами, приборами управления стрельбой и уникальными спаренными 128-мм автоматическими зенитными установками, имевшими суммарную скорострельность 20–24 выстрела в минуту и забрасывавшими 26-килограммовые осколочно-фугасные гранаты на высоту до 15 километров. На нижних площадках размещались 20-мм и 37-мм зенитные пушки. Башни строились в 1940–1942 годах для отражения налетов англо-американской авиации, вываливавшей на город килотонны взрывчатки с больших высот. Одновременно «зенитные башни» служили убежищем для населения — толщина перекрытий над двумя верхними этажами составляла 4 метра, имелись вентиляция и аварийный дизель-генератор. Первую башенную батарею разместили в парке Тиргартен, вторую — в парке Фридрихсхайн, третью — в парке Гумбольдхайн. В ночь на 22 апреля башни впервые открыли огонь по наземным целям.

С 24 апреля комендантом Берлина стал командир отошедшего в город 56-го танкового корпуса генерал Вейдлинг, разместивший свой командный пункт в зенитной башне Тиргартен. Осмотревшись, генерал понял: «Оборонять Берлин невозможно и с военной точки зрения является бессмысленным, так как для этого немецкое командование не располагало достаточными силами, больше того, в распоряжении немецкого командования к 24 апреля в Берлине не было ни одного регулярного соединения, за исключением охранного полка «Гросс Дейчланд» и бригады СС, охранявшей имперскую канцелярию».

Соединения корпуса — танковая дивизия «Мюнхеберг», 20-я и 18-я танко-гренадерские, 9-я парашютная, 11-я дивизия СС «Нордланд» — распределились по секторам обороны, чередуясь с различными сводными группами, подразделениями фольксштурма и полиции, строительными батальонами и батальонами аэродромной обслуги, отрядами «Гитлер-югенда» и отрядами СС. Общая численность гарнизона составляла 100–110 тысяч человек, и этого было явно недостаточно для защиты одного из самых больших городов Европы.

В сводке обобщенного боевого опыта 8-й гвардейской армии указывалось:

«Для обороны такого крупного города, окруженного со всех сторон, не было достаточно сил, чтобы оборонять каждое здание, как это имело место в других городах, поэтому противник оборонял главным образом группы кварталов. А внутри их отдельные здания и объекты, являющиеся ключевой позицией района, или целый административный район города — этому способствовало большое количество каналов, изолирующих отдельные района города».

В Берлине еще оставалось до 2,5 миллиона жителей и беженцев из восточных районов страны.

Мы снова возвращаемся к вопросу о военной целесообразности. Ведь Берлин можно было и не брать. Во всяком случае, такое суждение высказывал один из лучших командармов генерал А. B. Горбатов: «Я держусь того мнения, что с военной точки зрения Берлин не надо было штурмовать. Конечно, были и политические соображения, соперничество с союзниками, да и торопились салютовать. Но город достаточно было взять в кольцо, и он сам бы сдался через неделю-другую. А на штурме в самый канун победы, в уличных боях мы положили не меньше ста тысяч солдат». Тех самых сто тысяч, которые не захотел «положить» Эйзенхауэр.

В составе советских войск, участвовавших в ликвидации берлинской группировки, наличествовало 464 тысячи человек, свыше 12,7 тысячи орудий и минометов, 2100 установок реактивной артиллерии, около 1500 танков и самоходно-артиллерийских установок.

2-я гвардейская танковая армия была перегруппирована в район северо-западнее Берлина, получив собственную полосу наступления. К западу от города действовал 9-й гвардейский Уманский танковый корпус генерала Н. Д. Веденеева.

Войска 3-й ударной армии, усиленные 9-м Бобруйским танковым корпусом генерала И. Ф. Кириченко, двумя тяжелыми танковыми и четырьмя самоходно-артиллерийскими полками (всего 195 боевых машин), вели бой в северо-восточной и северной частях Берлина.

5-я ударная армия вклинилась в город с востока. В качестве средства поддержки пехоты генералу Берзарину были подчинены 11-й Радомский танковый корпус генерала И. И. Ющука (125 танков и САУ), 11-я и 67-я гвардейские тяжелые, 220-я танковые бригады, два самоходно-артиллерийских полка. Танковые бригады были приданы стрелковым корпусам и распределены по дивизиям для непосредственной поддержки пехоты.

8-я гвардейская и 1-я гвардейская танковая (212 танков и САУ в двух корпусах) армии охватили Берлин с юго-востока.

3-я гвардейская танковая армия (562 танка и САУ) с двумя стрелковыми дивизиями готовилась к переправе через Тельтов-канал в южной части города. Слева от них к каналу вышел 10-й гвардейский танковый корпус 4-й гвардейской танковой армии. Для ведения уличных боев ему была придана 350-я стрелковая дивизия.

Учитывая накопленный опыт борьбы за населенные пункты, в каждой дивизии были созданы штурмовые отряды в составе усиленных батальонов или рот. Каждый такой отряд кроме пехоты имел в своем составе артиллерию, танки, самоходные установки, саперов и огнеметчиков. Он предназначался для действий на каком-либо одном направлении, включавшем обычно одну улицу, или штурма крупного объекта. Для захвата более мелких объектов из этих же отрядов выделялись штурмовые группы в составе от стрелкового отделения до взвода, усиленные 2–4 орудиями, 1–2 танками или САУ.

Началу действий штурмовых отрядов и групп, как правило, предшествовала короткая, но мощная артиллерийская подготовка. Значительная часть артиллерии, вплоть до двенадцатидюймовок, использовалась для ведения огня прямой наводкой. Перед атакой укрепленного здания штурмовой отряд обычно делили на две группы. Одна из них под прикрытием огня танков и артиллерии врывалась в здание, блокировала выходы из подвальных помещений, а затем уничтожала их фанатами и бутылками с горючей смесью. Вторая группа очищала верхние этажи от автоматчиков и снайперов. Для борьбы с засевшей в домах и подвалах пехотой удобным и эффективным оружием оказались трофейные фаустпатроны, которые охотно использовали наши бойцы. Так, в армии Катукова к началу штурма их запасли 3000 штук.

24 апреля 3-я ударная армия, медленно продвигаясь к центру Берлина, овладела пригородом Рейникендорф и достигла северного берега канала Берлин — Шпандауэр — Шиффартс. Генерал Кузнецов, уже нацелившийся мысленно на рейхстаг, устроил персональный разнос командованию 7-го стрелкового корпуса: «7-й ск в течение истекших двух суток фактически топчется на одном месте. Все это происходило только потому, что лично командиры полков, дивизий и сам комкор по-настоящему бой не организовали и должной требовательности к своим подчиненным не проявили». И для танкистов Кириченко нашлось у командарма доброе слово: «Прикажите командирам бригад возглавить на головных танках свои бригады и повести их в атаку на Берлин, иначе ни чести, ни славы своего корпуса вы не завоюете.

О панцерфаустах будете потом рассказывать детям».

Справа к этому же каналу вышли 1-й механизированный и 12-й гвардейский танковый корпуса. Соединения армий Чуйкова и Катукова форсировали Шпрее.

«Ось нашего наступления проходила по улице Вильгельмштрассе, — вспоминает Катуков, — упиравшейся в парк Тиргартен, что неподалеку от имперской канцелярии и рейхстага. Очень мешали нам фаустники. Засядет иной в канализационном колодце или в подвале дома и бьет по вырвавшимся на улицу танкам. Выпустит фаустпатрон — и машина запылала…

Мы знали, что в германской столице есть метро. Но в горячке боя или забыли об этом, или просто недооценили с военной точки зрения значение подземных коммуникаций. А между тем они давали фашистам отличные возможности для маневра. Пользуясь метро, гитлеровцы могли наносить удары с тыла по советским войскам, уже прорвавшимся к центру города…

Обычно саперы и автоматчики прокладывали путь танкам, предварительно выкурив из щелей фаустников. Попытки применять танки без прикрытия приводили лишь к большим потерям от огня артиллерии и фаустников. Но автоматчиков было мало, и танкистам часто самим приходилось расчищать себе дорогу. По узким улицам одновременно могли продвигаться только две машины. Первые танки вели огонь, а следующие стояли в очереди. Если одна из машин выходила из строя, на ее место становилась другая. Так, метр за метром, подавляя огневые точки, гвардейцы прорубали себе путь в плотной обороне противника».

Настоящий конвейер смерти!

Уже после войны командарм рассказывал: «Там ведь у меня погибло 8 тысяч танкистов, 4 командира бригад, 22 комбата, несколько командиров полков, две сотни танков».

3-я гвардейская танковая армия, проведя мощнейшую 55-минутную артподготовку, преодолела канал Тельтов; лидировавший 6-й гвардейский Киевский танковый корпус генерала В. А. Митрофанова, развивая наступление в северном направлении, к исходу дня достиг железной дороги Берлин-Потсдам в пригороде Лихтерфельде.

В связи с неустойчивой погодой и тем обстоятельством, что «театр военных действий» был окутан дымом, использование бомбардировочной авиации затруднялось. Тем не менее 25 апреля бомбовозы 16-й воздушной армии нанесли по центру Берлина два массированных удара, в которых приняло участие в общей сложности 1489 самолетов. Ночью вышла на цель армада 18-й воздушной армии.

Наверно, в немцев все-таки попали. Но и танкистам Рыбалко немало досталось от собственной авиации, которая, «спуская бомбовый груз с больших высот, бомбила наши боевые порядки, причем было убито и ранено до 100 человек, сожжено 16 автомашин и 6 орудий. По поводу этих безобразий командарм просил комфронта произвести расследование». Перепало и танкистам Лелюшенко: «Двое с половиной суток мы были под ударом своей авиации. Над организацией взаимодействия с авиацией надо много работать». И пехотинцам Чуйкова: «В Берлине штабу 4-го корпуса здорово всыпала наша авиация, около 100 человек вышло из строя. Штаб 29-го корпуса тоже здорово потрепала своя авиация, в то время как на наблюдательном пункте у меня был генерал Сенаторов — заместитель командующего воздушной армией, и он ничего не мог сделать».

В итоге — докладывал начальник штаба 3-й гвардейской танковой армии генерал-лейтенант Д. Д. Бахметьев, «пришлось просить маршала Конева, чтобы не было никакой авиации, потому что наши войска стали бояться своей авиации, как только появляется авиация, то разбегаются кто куда».

Авиация в Берлинской операции не оправдала возлагавшихся на нее надежд. Марксовы законы диалектики не сработали, количество не перешло в качество. Никак не проявили себя лучшие в мире фронтовые бомбардировщики Ту-2, которыми надо было еще уметь пользоваться.

«Главный недостаток здесь в том, — объясняет генерал Телегин, — что эти факты (когда бомбят своих) относятся на счет вновь прибывших на фронт соединений (Ту-2 особенно), которые командование 16 ВА не обеспечило необходимой подготовкой (?), не снабдило опытными штурманами и не организовало как следует управление с земли. К началу операции 16 ВА приняла новых 590 экипажей. Действие по крупным населенным пунктам требует особой подготовки летчика не только над планом или картой, но и над объектами, что, однако, не было сделано в должной степени командованием армии, и это должно быть ими крепко учтено».

В целом сравнение боевых и небоевых потерь советской авиации показывает, что «сталинские соколы» в 1941 году летали «дальше, выше и быстрей», чем на четвертом году войны, как по причине своей скороспелой подготовки, так и низкого качества выпускаемой заводами продукции.

В 1941 году небоевые потери составили 42,5 % от общих, в 1942-м — 35,5 %, в 1943-м — 50,2 %, в 1944-м — 66 %. Наконец, в 1945 году — 68 %. Это значит, что 4300 самолетов погибли в бою, были сбиты вражескими зенитками, уничтожены огнем и бомбардировками противника на аэродромах, а 9000 машин — потери, к которым противник не имеет ни малейшего отношения.

И нам пытаются доказать, что воевали не числом, а умением?

Бои в городе не прекращались ни днем ни ночью. Пленных почти никто не брал, разве что иногда штурмовым группам требовался «язык» или знающий местность проводник. К исходу 26 апреля 2-я гвардейская танковая армия форсировала канал Берлин — Шпандауэр — Шиффартс и вышла на северный берег Шпрее. 3-я ударная армия тоже преодолела канал, чтобы упереться в канал Фербиндунгс. 5-я ударная армия продолжала теснить дивизию СС «Нордланд». Штурмовые группы 8-й гвардейской армии вплотную подошли к аэродрому Темельхоф. 1-я гвардейская танковая армия развивала наступление в северо-западном направлении, ведя упорные уличные бои в районе Нейкельна. Передовые отряда армии Рыбалко, овладев южными пригородами, пробились на улицы Большого Берлина.

Наряду с наращиванием усилий по разгрому берлинского гарнизона Ставка считала необходимым незамедлительно приступить к ликвидации немецких войск, окруженных юго-восточнее Берлина. Согласно советским данным, франкфуртско-губенская группировка насчитывала в своем составе до 200 тысяч человек (пленные показали — до 150 тысяч). На ее вооружении было свыше 2000 орудий, более 300 танков и самоходных установок. Советское командование привлекло к «ликвидации» 3, 69, 33-ю армии и 2-й гвардейский кавалерийский корпус 1-го Белорусского фронта, 3-ю гвардейскую и 28-ю армии, а также стрелковый корпус 13-й армии и 25-й танковый корпус 1-го Украинского фронта. Действия наземных войск поддерживали семь авиационных корпусов.

Чтобы не допустить прорыва блокированной группировки в западном направлении, войска 28-й и часть сил 3-й гвардейской армий перешли к обороне.

В то же время генерал Буссе получил приказ, с одной стороны, любой ценой удерживать рубеж Даме, Луккау, Люббенау, чтобы создать условия для связи с группой армий «Центр», с другой — наступать в западном направлении, отрезать с юга советские войска, ворвавшиеся в Берлин, и нанести им удар с тыла. Не особенно долго размышляя, Буссе принял решение прорываться на запад лесными массивами, протянувшимися от деревни Хальбе через Куммерсдорф к Луккенвальде.

Утром 26 апреля советские войска начали наступление против окруженной группировки, стремясь рассечь и уничтожить ее по частям. Маршал Конев так описывает сложившуюся диспозицию:

«Все три армии 1-го Белорусского фронта большими силами и с большой энергией били по немецкой группировке с севера, северо-востока и востока. Они пытались рассечь своими ударами группировку, но немецко-фашистские войска все время выскальзывали из-под их ударов и, сжимаясь как пружина, в свою очередь, жали на армии нашего фронта, стоявшие на их пути и преграждавшие им дорогу на юго-запад.

И чем сильнее на них нажимали и били их сзади, тем с большей энергией они прорывались вперед — в наши тылы. Каждый удар, нанесенный им сзади, вызывал как бы отзвук в их ударе по нас, здесь, впереди. Уплотняя свои боевые порядки, противник обрушивался на нас активнее и активнее. И ничего иного не приходилось от него ждать. Кроме капитуляции, у него не оставалось никакого иного выхода. Правда, противник мог попытаться пройти через наши боевые порядки и соединиться с Венком.

В этом и заключалось своеобразие обстановки. Действия против других окруженных группировок — скажем, сталинградской или корсунь-шевченковской — производились концентрическими ударами, сходящимися к центру. Здесь было совершенно другое. Сама по себе группировка была активна и подвижна. Она стремилась во что бы то ни стало прорваться и выполняла эту задачу всеми силами и средствами. А поскольку она пробивалась на нас, то и наше положение становилось от этого довольно трудным».

В полдень 26 апреля разведывательный батальон дивизии СС «Фрундсберг» и части 21-й танковой дивизии лесными дорогами вышли к Хальбе и, не дожидаясь подхода основных сил, атаковали позиции 58-й стрелковой дивизии 3-й гвардейской армии. Немцы прорубили коридор на узком участке и стали продвигаться на запад. Однако подоспевшие на выручку полки 389-й стрелковой дивизии и 7-й гвардейской истребительно-противотанковой бригады в ходе двухдневных ожесточенных боев сумели снова «запечатать» горловину прорыва. Прорвавшуюся группировку окружили в районе Барута и почти полностью ликвидировали дивизии 3-го гвардейского стрелкового корпуса 28-й армии, в плен сдалось около 3000 немецких солдат и офицеров.

В Берлине соединения двух фронтов глубоко вклинились в оборону противника и начали боевые действия в центральном секторе столицы. 27 апреля бригады 1-го механизированного корпуса 2-й гвардейской танковой армии соединились с частями 7-го гвардейского корпуса 3-й гвардейской танковой армии, изолировав гарнизон от потсдамской группировки. Генерал Бонданов повернул свои корпуса в направлении центра; к концу дня 12-й гвардейский танковый корпус генерала М. Ф. Салминова прорвался в один из центральных районов Берлина — Шарлоттенбург. 3-я гвардейская армия форсировала Фербиндунгс-канал и вышла на берег Шпрее. Гвардейцы Катукова во взаимодействии с гвардейцами Чуйкова выбили противника из 80 кварталов и вышли к железнодорожному узлу южнее Ангальтского и Потсдамского вокзалов. Командир 11-го гвардейского танкового корпуса получил задачу овладеть Рейхстагом и очистить от противника парк Тиргартен.

3-я гвардейская танковая армия вела упорные бои на рубеже кольцевой железной дороги:

«…передний край проходит по железнодорожной насыпи, являющейся естественным рубежом и препятствием не только для танков, но и во многих местах для пехоты. Все мосты и виадуки в большинстве взорваны, а сохранившиеся проходы в них преграждены надолбами — 2–3 ряда — и забаррикадированы. Огневые сооружения на переднем крае расположены непосредственно в насыпи в виде ДЗОТов для пулеметов, артиллерийских позиций и отдельно закопанных танков. Сохранившиеся здания, главным образом стационарные постройки, вокзалы превращены в опорные пункты. Улицы, примыкающие к этим опорным пунктам, завалены ломом, забаррикадированы железнодорожными вагонами. Эта часть города наиболее сильно разрушена, имеет ничтожное количество сохранившихся зданий. Улицы превращены в руины, и движение танков по ним затруднено. Помимо «естественных» (образовавшихся вследствие бомбежки авиации), встречаются барьеры, баррикады из камня и дерева, завалы из домашней утвари и т. д. В наиболее ответственных местах баррикады усилены взрывными заграждениями (очаги мин, фугасы)».

В тот же день 9-й гвардейский танковый корпус совместно со 125-м стрелковым корпусом 47-й армии и 6-м гвардейским механизированным корпусом выбил немцев из Потсдама.

В результате концентрического наступления к исходу 27 апреля вражеская группировка оказалась зажата на узкой полосе, простиравшейся с востока на запад на 16 километров. В связи с тем, что ширина ее составляла всего 3–5 километров, вся территория, занимаемая противником, находилась под постоянным воздействием огневых средств советских войск. Немцы лишились аэропортов в Темпельхофе и Гатове и пытались использовать для посадки самолетов Шарлоттенбургштрассе.

Лишь к утру 28 апреля дивизии 12-й немецкой армии заняли исходные позиции между Бельцигом и Виттенбергом. На Западном фронте к этому времени оставались два строительных батальона, занимавшихся сплошным минированием главной полосы обороны. В центре ударной группировки наступала дивизия «Гуттен», слева — дивизия «Шилль», справа — дивизия «Шарнхорст». Под удар попали 17-я гвардейская механизированная бригада 6-го гвардейского мехкорпуса и 70-я самоходно-артиллерийская бригада. Во второй половине дня немцы прорвались в лес Ленинерфорст, где после полудня встретились с «наступавшими в обратном направлении» остатками дивизий «Потсдам» и «Фридрих Людвиг Ян». Авангарды дивизии «Гуттен» генерала Герхарда Энгеля находились в 15 километрах от переправы через Хавель к юго-западу от Потсдама. Однако здесь армия Венка и завязла. Генерал Лелюшенко подбросил дополнительно 35-ю гвардейскую мехбригаду и контратаковал противника во фланг силами 5-го гвардейского механизированного корпуса генерала Е. П. Ермакова. Кроме того, ему пришлось снять со штурма Берлина одну бригаду 10-го танкового корпуса. Кроме того, Конев сосредоточил резервы в районах Цоссена, Луккенвальде, Ютерборга. Обстановка была сложной. Вообще, по признанию маршала, «Берлинская операция была, пожалуй, самой сложной из всех операций, которые мне довелось проводить за время Великой Отечественной войны».

Тем временем корпуса 2-й гвардейской танковой армии продолжали наступление в городе в направлении парка Тиргартен. В центральной части города им пришлось столкнуться с вкопанными в землю танками. Большая часть орудий армии и даже установки реактивной артиллерии были поставлены на прямую наводку. 3-я ударная армия очистила район Моабита, лежавший непосредственно к северу от рейхстага, и вышла на берег Шпрее. 9-й стрелковый корпус 8-й гвардейской армии совместно с 11-м гвардейским танковым корпусом захватил Ангальтский вокзал. По мере продвижения к центру города сопротивление противника становилось все более ожесточенным. Остатки гарнизона защищались упорно. Бои теперь велись за каждое здание и каждый перекресток.

«Плотность наших боевых порядков увеличилась, — пишет Чуйков. — Маневр огнем сократился до предела. Наступил момент, когда продвижение вперед можно было сравнить с работой проходчиков шахтных штолен. Только через проломы толстых каменных стен, через груды развалин, через нагромождения железобетонных глыб с рваной арматурой можно было прорываться с одной улицы на другую, от квартала к кварталу».

Танки Катукова, зажатые в тесноте улиц, действовали фактически в колоннах и несли тяжелые потери. Отчаянно не хватало пехоты. В помощь танкистам пришлось бросить роту охраны штаба армии, «в составе которой находились в основном пожилые люди, участники империалистической и гражданской войн». Командир 1-й гвардейской танковой бригады полковник А. М. Темник «собрал работников штаба и, приказав всем вооружиться автоматами, лично возглавил штурмовую группу». Через час комбриг получил смертельное ранение в живот: «Он шел по улице, а женщина с третьего этажа бросила фаустпатрон».

Из наблюдений маршала Конева:

«Во время Берлинской операции гитлеровцам удалось уничтожить и подбить восемьсот с лишним наших танков и самоходок. Причем основная часть этих потерь приходится на бои в самом городе…

Особенно обильно были снабжены фаустпатронами батальоны фольксштурма, в которых преобладали пожилые люди и подростки.

Фаустпатрон — одно из тех средств, какие могут создать у физически не подготовленных и не обученных войне людей чувство психологической уверенности в том, что, лишь вчера став солдатами, они сегодня могут реально что-то сделать.

И надо сказать, эти фаустники, как правило, дрались до конца и на этом последнем этапе проявляли значительно большую стойкость, чем видавшие виды, но надломленные поражениями и многолетней усталостью немецкие солдаты.

Солдаты по-прежнему сдавались в плен только тогда, когда у них не было другого выхода. То же следует сказать и об офицерах. Но боевой порыв у них уже погас. Оставалась лишь мрачная, безнадежная решимость драться до тех пор, пока не будет получен приказ о капитуляции.

А в рядах фольксштурма в дни решающих боев за Берлин господствовало настроение, которое я бы охарактеризовал как истерическое самопожертвование. Эти защитники третьей империи, в том числе совсем еще мальчишки, видели в себе олицетворение последней надежды на чудо, которое, вопреки всему, в самый последний момент должно произойти».

Танковая армия Рыбалко напирала с юга, причем она все больше вторгалась в полосу 1-го Белорусского фронта, приводя к трениям между амбициозными командующими.

Вечером 28 апреля Конев направил Жукову просьбу изменить направление наступления:

«По донесению т. Рыбалко, армии т. Чуйкова и т. Катукова 1-го Белорусского фронта получили задачу наступать на северо-запад по южному берегу Ландвер-канала. Таким образом, они режут боевые порядки войск 1-го Украинского фронта, наступавших на север. Прошу распоряжения изменить направление наступлений армий т. Чуйкова и т. Катукова».

Георгий Константинович составил донесение Иосифу Виссарионовичу, в конце которого указывал:

«Наступление частей Конева по тылам 8 гв. А и 1 гв. ТА создало путаницу и перемешивание частей, что крайне осложнило управление боем. Дальнейшее их продвижение в этом направлении может привести к еще большему перемешиванию и к затруднению в управлении».

Докладывая изложенное, прошу установить разграничительную линию между войсками 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов или разрешить мне сменить части 1-го Украинского фронта в г. Берлине».

По указанию Жукова комиссия штаба 8-й гвардейской армии произвела расследование «факта нахождения частей 1-го Украинского фронта в полосе наступления 1-го Белорусского фронта» и установила: «Движение частей 1-го Украинского фронта в полосе 8-й гвардейской армии объясняется стремлением первыми захватить район центральных учреждений Германии и овладеть рейхстагом».

Директивой Ставки разграничительная линия между двумя фронтами была сдвинута на северо-запад, отрезая войска Конева от Большого Берлина, рейхстага и «центральных учреждений».

В это время части 3-й ударной армии стояли на берегу Шпрее у моста Мольтке. До рейхстага оставалось пройти несколько сотен метров.

С подачи Кейтеля фюрер сместил с должности генерала Хайнрици, который, вместо того чтобы биться до последнего патрона, «несанкционированно отступал». Командующим группой армий «Висла» был назначен генерал Штудент.

Рано утром 29 апреля вновь через деревню Хальбе ринулись на прорыв главные силы 9-й немецкой армии. Немцы буквально колоннами напирали на позиции советских войск. Орудия 7-й истребительно-противотанковой бригады, поставленные на картечь, расстреливали их с пистолетной дистанции, «массы трупов противника валялись вокруг огневых позиций, а противник все продолжал наседать». Несмотря на огромные потери, немцам удалось прорваться сначала через позиции соединений 3-й гвардейской армии под Хальбе, затем они проломили оборону 3-го гвардейского корпуса 28-й армии и создали коридор на Луккенвальде шириной до 2 километров. По нему, в конце концов, в районе Белица, раскидав 61-ю и 63-ю гвардейские танковые бригады 10-го гвардейского танкового корпуса, вышли из «котла» в расположение 12-й армии 35–40 тысяч солдат и офицеров и несколько тысяч беженцев.

Такие же, как выразился генерал Горбатов, «очумелые атаки» в северном направлении отбивала 3-я армия:

«Мы намеревались выйти к реке Даме, но, продвинувшись за линию озер на два-три километра, были вынуждены на этом рубеже остановиться. Противник продолжал нас атаковать плотными цепями; гитлеровское командование совсем уже переставало считаться с потерями.

29 апреля противник обрушится на нас всей массой живой силы и огня. Ожидая этого, мы хорошо окопались и запаслись патронами. Действительно, с рассветом немцы перешли в наступление более плотными боевыми порядками и атаковали не цепями, а колоннами. Военного разума в этом уже не оставалось нисколько. Храбрости — тоже. Их гнали вперед отчаяние и, конечно, стрелявшие им в спину фашистские заградительные отряды (Горбатов — генерал «авторитетный», но в данном случае не очень верится в «фашистские заградотряды»). Трудно себе представить этот бой в редком сосновом бору без единого кустика! Наши войска стреляли лежа, с упора, уверенно и метко. Противник же шел во весь рост и стрелял на ходу, неточно, не видя цели. Вся двенадцатикилометровая полоса перед нами была усеяна трупами врагов.

В течение этого дня случалось несколько раз так, что командирам батальонов (которые были в одной цепи с солдатами) казалось, будто на их участке оборона не выдержит и враг прорвется. Но выдержали все.

Лишь кое-где удалось просочиться мелким вражеским группам, но и они были уничтожены или пленены нашими тыловыми подразделениями. Самая крупная группа — вероятно, более трех тысяч человек — прорвалась на стыке наших двух дивизий, но и те недалеко ушли».

Те немецкие части, которые не смогли пробиться через советские заслоны, были уничтожены или пленены к исходу 1 мая. В ходе ликвидации франкфуртско-губенской группировки советские войска взяли в плен 120 тысяч человек, захватили свыше 1500 полевых орудий, 17 600 автомашин и много различного военного имущества.

Маршал Конев, сравнивая действия Венка и Буссе с профессиональной точки зрения, отдавал должное последнему: «Венк, получив сильные удары в первых же боях, в дальнейшем продолжал воевать, если так можно выразиться, по протоколу, только бы выполнить приказ, и не больше. А 9-я армия, пробиваясь из окружения, действовала смело, напористо, дралась насмерть. И именно таким решительным характером своих действий доставила нам немало неприятностей и трудностей в последние дни войны».

А Венк действительно выдохся. Во второй половине дня 29 апреля он послал в ОКВ радиограмму:

«Армия, и в особенности 20-й армейский корпус, который временно установил контакт с гарнизоном Потсдама и смог обеспечить отход последнего, на всем фронте находится под столь сильным давлением противника, что наступление на Берлин более невозможно, тем более что на поддержку силами 9-й армии тоже нельзя рассчитывать».

Между тем из берлинского бункера в Мекленбург, куда перекочевал КП «ОКВ-Норд», неслись на коротких волнах запросы фюрера:

«Где Венк? Когда начнется наступление на потсдамском направлении?»

«Где 9-я армия?»

«Где группа Хольсте?»

«Почему не наступает Штайнер?»

Кейтель вспоминал:

«За ужином мы обсудили с Йодлем возможные варианты ответов — первый из них я составил сам. По-солдатски, без сглаживания и в полном соответствии с серьезностью положения, я доложил о безнадежности попыток освобождения Берлина. В результате отступления левого крыла группы армий «Висла» на запад Штайнер не может развивать наступление на Берлин и вместе с корпусом Хольсте вынужден теперь обеспечивать тыловое прикрытие группы армий… О нахождении главных сил Теодора Буссе нам ничего не известно…

В заключение я написал: «Считаю безнадежными попытки деблокировать Берлин и пробить коридор с западного направления. Предлагаю прорываться через Потсдам на соединение с Венком, во всех остальных случаях — незамедлительный вылет фюрера в Южную Германию».

Получив этот ответ, Гитлер пошел писать завещание и чистить свой «вальтер», а адъютанту велел запастись бензином.

29 апреля 12-й гвардейский танковый корпус 2-й танковой армии захватил исправный мост через Ландвер-канал и бился за расширение плацдарма. Войска 5-й ударной армии штурмовали комплекс каменных зданий гостипографии. Части 8-й гвардейской и 1-й гвардейской танковой армий после ожесточенных боев к 21 часу вышли к Будапештерштрассе на участке южнее Зоологического сада. Дальнейшее продвижение было остановлено «мощной огневой завесой» из сада, где, в частности, находилась зенитная башня № 1. Катуков пишет:

«Зоологический сад, за которым виднеется зеленый массив парка Тиргартен, обнесен железобетонным забором двухметровой высоты. В самом парке возвышались железобетонные бункера, а каменные здания были заранее приготовлены к обороне. Все улицы, ведущие к зоосаду, были перекрыты баррикадами, которые простреливались артиллерийско-пулеметным огнем. Гарнизон сада насчитывал до 5 тысяч человек. Ликвидировать этот последний узел нам предстояло совместно с гвардейцами 39-й стрелковой дивизии…

Огонь открыт из всех орудий. Зоосад заволокло пылью и гарью. В этой страшной какофонии даже не слышен рев моторов наших бомбардировщиков, хотя проносились они совсем низко и, развернувшись над зоосадом, обрушивали на него бомбовый удар. И вот сигнал к атаке. Автоматчики, саперы, мотострелки устремились в проделанные проходы и овладели районом аквариума. Но захватить железобетонные бункеры не удалось. Фашисты защищали их с упорством и отчаянием обреченных. Тогда на прямую наводку поставили 152-мм орудия и с дистанции 200–300 метров ударили из них по бункерам. Не помогло! Бункеры продолжали огрызаться огнем, тяжелые снаряды не пробивали их толстых стен».

3-й гвардейской танковой армии в новых границах «осталось очистить площадь около 4 км городского района Вильмерсдорф». Соревнование с Жуковым Конев проиграл: «Каждый, кто воевал, поймет, как психологически трудно было Павлу Семеновичу (Ивану Степановичу еще труднее. — Авт.) выводить своих танкистов за установленную линию. И в самом деле: они первыми вошли в прорыв, первыми повернули к Берлину, захватили Цоссен, форсировали Тельтов-канал, с окраин Берлина после жесточайших и кровопролитных боев прорвались к его центру и вдруг в разгаре последней битвы получили приказ сдать свой участок соседу. Легко ли пережить это? Конечно, приказ есть приказ, и его, разумеется, необходимо безоговорочно выполнить. Он и был выполнен, но далось это нелегко».

Севернее города войска 61-й армии Белова силами 89-го стрелкового корпуса переправились через канал Гогенцоллерн и вели наступление по его северному берегу, заходя в тыл группировке Штайнера. Наступавшие южнее канала части 80-го стрелкового корпуса вышли в район Ораниенбурга. После чего остатки группы Штайнера побежали к Эльбе.

В Италии, в штабе фельдмаршала Александера, представители германского командования подписали документ о безоговорочной капитуляции группы армий «Ц». Советскую сторону представлял генерал А. П. Кисленко.

30 апреля корпуса 2-й гвардейской танковой армии вышли к парку Тиргартен. Для содействия танкистам Богданова в город была прислана 1-я польская пехотная дивизия. Продвижение 5-й ударной армии практически застопорилось. Части Катукова штурмовали Зоологический сад, части Кузнецова — рейхстаг.

Бои за «объект № 105» войска 3-й ударной армии завязали еще накануне.

Никакой роли в жизни Третьего рейха это учреждение времен Веймарской республики не играло, но именно его выбрали на роль «исторического олицетворения германского государства» и «оплота фашизма». А с другой стороны, что-то все равно надо было выбрать. Серое, ничем не примечательное, кроме стеклянного купола, заслоняемое громадами Королевской оперы и «дома Гиммлера», двухэтажное здание рейхстага советские командиры поначалу не смогли даже опознать. Сквозь дым и мглу генерал Шатилов со своего наблюдательного пункта напряженно рассматривал в бинокль купол с бронзовым всадником у основания. Черт его знает — сильно смахивает на наш Большой театр: «Я прикинул со своего направление и расстояние. Да, наверное, рейхстаг. Ведь должен он чем-то выделяться среди окружающих домов. А как его еще отличишь? До сих пор мне не приходилось видеть фотографий или картин с изображением рейхстага, не приходилось и слышать устных описаний его. «Потом еще раз прикину по плану, удостоверюсь, — решил я. — Да и пленных надо спросить. А то, чего доброго, возьмем что-нибудь не то — сраму не оберешься…»

Гарнизон рейхстага насчитывал около тысячи солдат и офицеров. Вокруг здания были отрыты глубокие рвы, устроены различные заграждения, оборудованы артиллерийские и пулеметные огневые точки. Перед фасадом на прямую наводку были выставлены 88-мм зенитные пушки, справа, у Бранденбургских ворот, — вкопаны танки.

Задача по овладению рейхстагом была возложена на 79-й стрелковый корпус генерала С. Н. Переверткина. В первом эшелоне наступали 150-я дивизия генерала В. М. Шатилова и 171-я дивизия полковника А. И. Негоды. Их поддерживали 23-я гвардейская танковая бригада, 351-й полк тяжелых самоходов, 85-й танковый полк и 1203-й самоходно-артиллерийский полк — 63 танка и САУ. Военный совет армии заблаговременно выдал каждой дивизии Знамя Победы для водружения на куполе здания, всего, стало быть, девять знамен. Так, 150-й стрелковой дивизии досталось Знамя № 5. Комдив генерал В. М. Шатилов вручил его своему фавориту, командиру 756-го стрелкового полка полковнику Ф. М. Зинченко, а тот, в свою очередь, — «лучшим разведчикам» 1-го батальона сержантам М. А. Егорову и М. В. Кантарии. Кроме того, в каждом батальоне, роте, взводе, отделении для обозначения занятой территории имелись собственные красные флажки разной величины и формы.

В течение 29 апреля 756-й стрелковый полк 150-й дивизии и 380-й стрелковый полк 171-й дивизии, захватив мост Мольтке, переправились на южный берег Шпрее и очистили от противника прилегающие здания. В 15.00 части двух дивизий атаковали рейхстаг, но вскоре залегли под перекрестным огнем. Вечером генерал Шатилов ввел в бой 674-й стрелковый полк подполковника А. Д. Плеходанова, который, в отличие от прочих героев этой истории, мемуаров не оставил. Но его записи сохранились:

«29 апреля примерно в 22 часа 30 минут, меня вызвал на свой наблюдательный пункт, который находился в туннеле под железной дорогой, В. Шатилов и сказал:

— Товарищ Плеходанов! У Зинченко большие потери. Вести наступление одним батальоном Неустроева он не может. Говорит, что в этом батальоне осталось всего 75 человек. Так что придется штурмовать рейхстаг тебе. Подготовься к штурму. Неустроев будет тебе помогать.

По дороге на свой наблюдательный пункт, подвалами и через проломы в стенах домов, я пошел посмотреть, какова обстановка в полку Зинченко, можно ли рассчитывать на его помощь. Полк Зинченко был действительно сильно потрепан. Оставшиеся в строю воины (их было немного) расположились в комнатах большого здания на берегу Шпрее. В одной из комнат я нашел Зинченко. Он стоял возле койки с нераскуренной трубкой во рту. Поздоровавшись, я спросил:

— Будем штурмовать рейхстаг?

Он крепко выругался и ответил:

— Чем я буду штурмовать? Остатками батальона Неустроева? Нет, дружище, валяй сам.

Я распрощался и ушел.

Зная, что полк Зинченко в атаке участвовать не будет, а знамя Военного совета находится там, я сказал лейтенанту Сорокину и парторгу подразделения Виктору Правоторову, которые в это время находились при мне, чтобы они подготовили Красное Знамя для водружения на рейхстаге.

Разведчики обрадовались, заволновались. Вскоре раздобыли где-то перину и привели двух пленных генералов. Здесь же, на наблюдательном пункте, перину выпотрошили. Кто-то принес нечто похожее на древко. Подстругали его кинжалами. Знамя получилось грубоватым, но зато прочным и большим.

Вручив Красное Знамя разведчикам, я поставил задачу водрузить его на крыше, у скульптурной группы».

К утру после тяжелого боя советская пехота овладела крупным узлом сопротивления — домом, где размещалось Министерство внутренних дел и швейцарское посольство; все называли его «домом Гиммлера».

Потери действительно были велики. В ротах насчитывалось по 30–40 человек. Последним пополнением дивизий 79-го стрелкового корпуса стали бывшие узники Моабитской тюрьмы.

К полудню части корпуса заняли исходные позиции с целью захвата рейхстага и прилегающих зданий. 207-я стрелковая дивизия должна была взять Оперный театр, откуда велся фланкирующий огонь. Часть подразделений выдвинулся на Кёнигплац, к заполненному водой рву, пересекавшему площадь. Основные силы первого эшелона заняли места у окон в «доме Гиммлера».

В полдень, после сильной артподготовки, батальоны бросились на штурм. Через полтора часа, преодолев ров, под прикрытием артиллерийского огня и дымовых шашек в здание с разных сторон ворвались группы из 1-го батальона 380-го полка капитана К. Я. Самсонов, 1-го батальона 674-го полка капитана В. И. Давыдова и 1-го батальона 756-го полка капитана С. А. Неустроева. Генерал Шатилов докладывал: «Группа смельчаков 756 сп водрузила знамя на первом этаже в юго-западной части рейхстага в 13.45 30.04.45 г. 674 сп — в 14.25 30.04.45 г. в северной части западного фасада здания… Рейхстаг был взят 1/674 и 1/756 сп». Позже в своих мемуарах генерал напишет: «Первыми были в полном составе рота Петра Греченкова, группа разведчиков лейтенанта Сорокина и рота Ильи Сьянова».

Имена смельчаков из взвода Сорокина известны: старшие сержанты Лысенко, Орешко, Правоторов, красноармейцы Булатов, Брюховецкий, Почковский.

Виктор Правоторов вспоминал: «Находим окно. Улучив момент, влезли в окно, предварительно бросив туда по гранате. Коридорами вышли на лестницу, забрались на второй этаж. Здесь мы с Булатовым подошли к разбитому окну, посмотрели на Королевскую площадь, за которой в домах и прямо на улицах залегли наши бойцы, приготовившиеся к решительному штурму. Гриша Булатов просунул знамя в окно, помахал им, затем мы укрепили его. В это время внизу послышались выстрелы, взрывы гранат, стук сапог. Мы приготовились к бою. Гранаты и автоматы — на чеку. Но схватка не состоялась. Это по нашим следам пришли Лысенко, Брюховецкий, Орешко, Почковский. С ними лейтенант Сорокин.

— Отсюда его плохо видно, ребята, — сказал он. — Надо пробираться на крышу.

По той же лестнице стали подниматься все выше и выше и нашли выход на крышу. Цель достигнута. Где поставить знамя? Решили укрепить у скульптурной группы. Подсаживаем Гришу Булатова, и наш самый молодой разведчик привязывает флаг к шее огромного коня. Посмотрели на часы: стрелки показывали 14 часов 35 минут».

(По поводу часов. На мосту Мольтке стоял «небритый солдат в ватнике» и всем, двигавшимся в сторону рейхстага, вручал швейцарские часы: «Чтобы, значит, время нашего штурма навсегда запомнить».)

Основные силы 150-й стрелковой дивизии были отсечены от рейхстага сильнейшим огнем от Карлштрассе и со стороны Бранденбургских ворот.

Из записок подполковника А. Д. Плеходанова:

«Через несколько минут отважная горстка солдат из роты лейтенанта Греченкова и разведчиков взвода Сорокина достигла главного входа в рейхстаг и скрылась в нем. Остальные были отрезаны. Одни из них залегли на площади, другие — отошли назад.

Что было в это время в рейхстаге, я не знал. Неизвестной была и судьба ворвавшихся в него смельчаков. И вдруг я услышал радостный крик моего связного:

— Товарищ подполковник! Посмотрите на крышу рейхстага. Вот туда, где возвышается всадник!

Я поднял бинокль и увидел Красное Знамя, а возле него движущиеся две крохотные фигурки. Это было в 14 часов 25 минут. Как я узнал позже, движущимися фигурками были сержант Правоторов и рядовой Булатов.

Трудно передать то чувство радости и гордости, которым наполнилось в тот момент мое сердце. Это знамя вскоре увидели воины других частей дивизии. Огонь по рейхстагу и другим вражеским огневыми точкам возрос с новой силой.

В это время мне позвонил командир дивизии В. Шатилов и спросил, какова обстановка. Я доложил: часть солдат из батальона Давыдова и взвода полковой разведки проникла в рейхстаг. Остальные отошли назад. Многие залегли на Королевской площади.

— Есть связь с теми, кто в рейхстаге? — спросил командир дивизии.

— Нет, — ответил я. — Но беспокоиться за них не стоит. Они уже проникли на крышу и водрузили там Красное Знамя Победы.

— Какое знамя? — удивился генерал. — Ведь оно в штабе Зинченко.

— Знамя моих разведчиков. Самодельное. Они его подготовили перед штурмом.

Около 16 часов, когда огонь несколько стих, ко мне на НП пришел полковник Зинченко с телефонным аппаратом через плечо. Он был не один, со своей боевой подругой Зиной. Они принесли бутылку шампанского и торт. Поздравили меня с победой.

Вскоре мне снова позвонил В. Шатилов. Он приказал подготовиться к третьей атаке, спросил, не могу ли я во время нового штурма перенести свой наблюдательный пункт в рейхстаг. Я ответил, что делать это еще рано. Справа атакуют немцы на танках, левее — бьют их артиллерийские орудия. Да и вообще вся площадь перед рейхстагом сильно простреливается. А если мне и удастся перенести свой НП в рейхстаг, то руководить боем будет невозможно. Мы можем оказаться отрезанными и потерять рейхстаг. В заключение я предложил генералу послать туда Зинченко, сказал, что он находится у меня на НП. Генерал попросил передать трубку.

Закончив разговор с В. Шатиловым, Зинченко недовольно сказал:

— Старик беспокоится о знамени Военного совета. Говорит, что комкор Переверткин не дает покоя, все время спрашивает о знамени Военного совета армии. Приказывает водрузить его.

Я сказал Зинченко, что обижаться не следует, надо пробираться в рейхстаг, что войск у него нет, руководить некем, а отсиживаться на моем НП неудобно».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.