11 Конец северной группы РОА

11

Конец северной группы РОА

Во время этих событий северная группа РОА, т. е. главнокомандующий и 1-я дивизия, которая еще совсем недавно контролировала значительную часть города Праги, отходила, как после проигранного сражения. Но доверие солдат к генералу Власову все еще было непоколебимо. Слышались голоса: «Андрей Андреевич справится» [599]. Тем временем генерал-майор Буняченко велел возвратить оружие майору Швеннингеру и остаткам германской команды связи и приказал прекратить все враждебные акции против немецких войск. Движение дивизии с 4-м полком в качестве арьергарда происходило в общем направлении Сухомасты – Пршибрам – Рожмиталь к американской демаркационной линии южнее Пильзена. Утром 9 мая – того дня, когда южная группа РОА большей частью перешла в американскую зону, колонны проходили через занятую партизанами территорию вокруг Пршибрама. Командир 1-го полка подполковник Архипов, узнав через свою разведку о пленении генералов Трухина, Боярского и Шаповалова, лично поехал после этого с несколькими бронемашинами в штаб чешских партизан, чтобы потребовать немедленного освобождения исчезнувших [600]. Однако он запоздал. Трухина уже увели, Боярский и Шаповалов были убиты. Это произошло во второй половине того же дня, масса солдат дивизии уже спешно продвигалась по городской черте Пршибрама, когда капитан Будерацкий из 3-го полка, искавший бензин, услышал из тюрьмы на окраине города крики о помощи на русском языке [601]. Будерацкий привел подкрепление и велел оцепить здание. Под угрозой применения оружия ему удалось освободить из-под власти чехов старшего лейтенанта Ромашкина, а также остальных плененных адъютантов и водителей. Правда, от попытки прочесать соседний лес в поисках пропавших генералов пришлось отказаться, т. к. советские войска якобы уже приближались к Пршибраму и капитану Будерацкому нельзя было терять связи со своим подразделением[50].

Во второй половине дня 10 мая авангард дивизии натолкнулся на линии Рожмиталь – Бельчице на контрольные посты 4-й американской бронетанковой дивизии на краю территории, хотя и занятой немногочисленными американскими войсками, но расположенной к востоку от временной демаркационной линии. И здесь старший американский офицер принял появление перед своим участком многочисленной «русской дивизии» за продвижение дивизии Красной Армии [602]. Почему та устремилась дальше на запад после завершения боевых действий, осталось для него непонятным, и лишь после некоторых препирательств он освободил ей дорогу к намеченному месту размещения в 10 км к юго-западу. Таким образом, чистое недоразумение привело 1-ю дивизию РОА на территорию, контролируемую американцами. Тем не менее американцы для начала взяли ее военнослужащих под стражу в качестве военнопленных или, как гласил введенный ими с односторонним нарушением Женевской конвенции новый термин, в качестве сдавшегося вражеского персонала их интернировали. 10–11 мая американские офицеры приказали сложить оружие, но, как и в южной группе РОА, офицерам было разрешено оставить при себе пистолеты, а 10 рядовым из каждой роты – и винтовки [603]. Решение о танках, танках-истребителях и о противотанковом батальоне, видимо, еще не было принято, и вообще разоружение производилось вяло.

Солдаты 1-й дивизии РОА получили временную передышку, но безопасность, в которой они ощутили себя вечером 10 мая, была обманчивой. Их положение нужно рассматривать на фоне американской практики в Богемии – передавать Красной Армии все немецкие части и солдат, находившихся 9 мая 1945 г. к востоку от линии разграничения (Stop Line), т. е. в первую очередь таковых из группы армий «Центр», которые сражались против Красной Армии, а РОА, по американскому выражению – «белые русские» (White Russians), подпадала под эту категорию [604]. Уже переговоры, которые вел Власов после прекращения Пражской операции с американской 3-й армией, не предвещали благоприятных перспектив. Когда 1-я дивизия ушла из Праги, Власов, находившийся за пределами города, направил своего адъютанта капитана Антонова вперед в Пильзен для установления контакта. Тот вернулся с обычным требованием о безоговорочной капитуляции – мол, политические вопросы решает правительство в Вашингтоне. Американские командные структуры, в принципе, и не отходили больше от этой позиции. После совещания, в котором участвовал и генерал-майор Буняченко, Власов решил сам поехать к американцам, чтобы бросить на чашу вес своей личности и попытаться разъяснить особый характер своих войск и политические цели их освободительной борьбы [605]. И Власову, сопровождаемому начальником управления безопасности КОНР подполковником Тензоровым, еще несколькими офицерами и своей личной охраной, пришлось убедиться, что для американского полковника, с которым он беседовал первым, представляло немалую трудность различать «русские» и советские войска. Атмосферу тогда в определенном смысле разрядило чешское население, устроившее овацию «освободителю Праги». Городской комендант Пильзена пригласил Власова и его сопровождение на завтрак и вынужден был признать, что совершил неверный шаг, когда Власов начал говорить о смысле освободительной борьбы против большевизма. Как и всюду, прием и размещение американцами не оставили желать лучшего, но собственно по делу не удалось продвинуться ни на шаг.

Утром 10 мая Власова принял генерал, командовавший на пильзенском участке, который, однако, смог лишь еще раз повторить то, что уже было сказано Антонову: безоговорочное сложение оружия безо всякой гарантии невыдачи. Негативное в целом впечатление было еще усилено тем, что американские офицеры не раз, хотя и тайком, советовали прибегнуть к бегству и давали понять, что предоставят гражданскую одежду и бензин для этой цели. Некоторые сопровождающие Власова и, видимо, также и Тензоров были склонны последовать этому совету. Но сам Власов отказался, поскольку, как он объяснил старшему лейтенанту Ресслеру, не мог оставить своих солдат беззащитными на произвол судьбы. Он отправил старших лейтенантов Левчука и Пекарского, а позднее и своего адъютанта Антонова в 1-ю дивизию с вестью, что нет иного выхода, как сложить оружие согласно американским требованиям. Вечером 10 мая Власов под охраной американцев направился по дорогам, по которым частично передвигались и советские подразделения, в находящийся в 50 км к юго-востоку от Пильзена замок Шлюссельбург (Льнарже), вблизи которого была стянута и 1-я дивизия РОА.

Американцы приняли капитуляцию, но все же, как выяснится, не были склонны обращаться с власовскими солдатами как с военнопленными. Так, оба следующих дня были заполнены отчаянными усилиями окончательно перейти под стражу 3-й армии – и это перед лицом продвигающихся советских частей, которые в итоге образовали полукруг возле места нахождения 1-й дивизии, держали под наблюдением дороги на запад и, наконец, угрожали отрезать все пути к бегству. 10 мая разведка быстро продвигавшегося мимо Праги на юг советского 25-го танкового корпуса обнаружила власовское соединение в районе к западу от Бржезнице. Командир корпуса генерал-майор Фоминых в послеобеденные часы 11 мая нанес визит командиру 12-го корпуса генерал-майору Лерою Ирвину [606], к которому он обратился с просьбой о «разоружении» находящихся в лесах «власовских бандитов». По словам Фоминых, он получил уклончивый ответ. По всей видимости, американский генерал объяснил, что вопрос выдачи находится вне его компетенции и должен решаться вышестоящими инстанциями. Итак, если Фоминых хотел завладеть власовскими солдатами, то ему нужно было действовать самостоятельно. Поэтому он поручил командиру 162-й танковой бригады полковнику Мищенко «настичь изменников» [607]. Задача считалась сложной, т. к. в позиции американских союзников не было полной уверенности и, во-вторых, как это высказал позднее в своих воспоминаниях генерал армии Штеменко, приходилось иметь перед собой «целую дивизию готовых на все головорезов», которым близость американских позиций придавала дополнительные силы. Чтобы задержать дивизию, дезорганизовать ее действия и затем навалиться на нее всей массой танков, было решено прибегнуть к методу обмана. «Помогли сметка, здравый смысл и понимание психологии», – такова версия генерала армии Штеменко.

Преследуя цель вбить клин между офицерами и солдатами, в течение дня 11 мая в расположение дивизии просочились советские агитаторы [608]. Простым солдатам, «русским людям», «дорогим друзьям» и «братьям» обещалось великодушное прощение Советским государством их заблуждения. Мол, Родина, мать-Россия ждет их всех назад. Напротив, генерала Власова и офицеров они поносили «постыдными выражениями». Правда, попытка натравить солдат на их офицеров не принесла желаемого результата. Настроение в войсковых частях в этот день, когда еще рассчитывали на пленение американцами, было «относительно уверенным. Царили порядок и дисциплина. Брожение и явления разложения… не наблюдались» [609]. Так, солдаты хотя и выслушивали речи подосланных советских офицеров, но и не думали выступать против своих командиров, тем более что они и мало верили обещаниям. Когда сопровождающие советского лейтенанта подняли оружие на подошедшего полкового командира, то неожиданно увидели направленные на себя автоматы власовских солдат [610]. Правда, до инцидентов дело не дошло. Не раз с советскими офицерами, если они не чувствовали за собой наблюдения со стороны своих людей, завязывались даже сочувственные разговоры.

Однако в вечерние часы 11 мая настроение становилось все более напряженным. Расставленные посты доложили о приближении советских танков, задача которых могла состоять лишь в том, чтобы воспрепятствовать отходу на запад. Генерал-майор Буняченко неожиданно перенес дивизионный штаб из Гвождян поближе к Шлюссельбургу и одновременно приказал быстро стянуть все части дивизии к району на северо-запад от города. В этой трудной ситуации Буняченко связался и с американским комендантом Шлюссельбурга капитаном Донахью, который, однако, обещал, что решение о пропуске последует лишь на следующий день, 12 мая в 10.00. Но со своей стороны Донахью оказал дивизии большую услугу. Он сам поехал с переводчицей Рождественской в штаб 162-й танковой бригады и потребовал, во избежание инцидентов и, видимо, категорическим тоном, немедленного отвода советских танков, фактически вторгшихся на его территорию. Это вмешательство, несомненно, побудило полковника Мищенко, который считал власовские части еще вооруженными и боеспособными, к сдержанности. Тем с большей готовностью он ухватился за случайно предоставившуюся возможность, быть может, все-таки еще пленить дивизию.

Вечером 11 мая подполковник Артемьев, командир 2-го полка, ошибочно считавший, что дивизионный штаб еще находится в Гвождянах, неожиданно попал в штаб уже прибывшей сюда советской танковой бригады. Собравшись с духом, Артемьев выдал себя за парламентера, который по поручению своего генерала должен установить связь с советскими войсками по поводу добровольного перехода на их сторону. Советскому командиру бригады это было как раз на руку. Мищенко проявил чрезвычайную заинтересованность и был готов немедленно предпринять меры, чтобы предотвратить столкновение с власовской дивизией в этот момент. Ночью Артемьев с двумя советскими офицерами – по всей видимости, с разведчиками майором Виноградовым и старшим лейтенантом Игнашкиным – появился в дивизионном штабе, где генерал-майор Буняченко подхватил игру и для вида продолжил переговоры. Чтобы выиграть время до следующего утра, когда ожидалось решение американцев, он послал Артемьева назад в Гвождяны под предлогом необходимости письменной гарантии и установления деталей перехода. Мищенко действительно не постеснялся собственноручно составить объявление об амнистии и освобождении от наказания, он также пообещал ничего не предпринимать против дивизии, если та перейдет со всем оружием до 11.00 утра 12 мая. Наконец, в поздний час, будучи навеселе после угощения, он попросил Артемьева уже теперь привести свой полк, не дожидаясь решения командира дивизии.

Эта интермедия прямых переговоров между офицерами РОА и Красной Армии много лет спустя стала поводом для резкой дискуссии. Полковник Поздняков усомнился в версии Артемьева и назвал этот маневр «грязным пятном» на памяти о 1-й дивизии РОА [611], но вызвал этим возражения полковника Кромиади, подполковника Архипова-Гордеева и капитана Шатова, заведующего архивом РОА [612]. Они, со своей стороны, утверждали, что имел подполковник Артемьев полномочия или нет, но начатые им переговоры во всяком случае предоставили дивизии безотлагательно необходимую передышку. Ведь договоренность с Мищенко все же давала власовским солдатам в эту критическую ночь и утром 12 мая, когда, как надеялись, американцы откроют им путь, определенную гарантию, что они не окажутся неожиданно под советскими танками. Оглядываясь назад, можно констатировать и то, что в итоге именно генерал-майор Буняченко перехитрил советского командира бригады, а не тот – русского командира дивизии. Несмотря на это, ситуация с утренних часов 12 мая претерпела поворот к худшему.

Ночью Власов – или, вероятнее, начальник отдела пропаганды 1-й дивизии, майор Боженко – вручил американскому коменданту Шлюссельбурга меморандум, в котором еще раз указывалось на особый характер РОА как самостоятельной и никоим образом не находящейся на немецкой службе Русской освободительной армии и высказывалась просьба об интернировании и предоставлении политического убежища [613]. Лидеры Освободительного движения заявили о своей готовности предстать перед международным судом любого состава и ответить за свои действия. Но решение на американской стороне тем временем уже было принято. Еще 6 мая, когда южная группа РОА предложила свою капитуляцию, командующий 3-й армией генерал Паттон указал на «прискорбное положение» этих «белых русских» [614]. Чтобы их спасти, записал он в своем дневнике, их нужно ускоренно вывести из Чехии и объявить перемещенными лицами. Однако тем временем из ставки генерала Эйзенхауэра (Верховное главнокомандование экспедиционными войсками союзников) поступили опеределенные директивы 12-й группе армий генерала Брэдли: с 0 часов 9 мая запретить немецким войскам в Чехии – а это означало и власовские войска – переход на занятую американцами территорию и перешедших передавать Красной Армии. Директива американской 3-й армии 12-му корпусу о процедуре передачи была проработана в деталях подчиненными дивизиями с 11 до 13 мая [615]. Как, в конечном итоге, следовало действовать, видно из предложения 26-й пехотной дивизии во главе с генерал-майором Полем, которое ее офицер связи представил 12-му корпусу 12 мая. «Что касается власовцев, – говорится там, – то дивизия считает, что лучший путь передачи следующий: впустить русских, блокировать территорию с власовскими войсками и затем отвести американские части». Кстати, американские командные инстанции вполне сознавали, на какую участь они обрекают этих людей. Так, командир 12-го корпуса генерал-майор Лерой Ирвин в телефонном разговоре обратил внимание начальника штаба 3-й армии генерал-майора Гея, «что русские (т. е. Советы) расстреляют всех белых русских (т. е. военнослужащих РОА) и эсэсовцев». Такова была безотрадная ситуация, когда генерал-майор Буняченко и начальник штаба 1-й дивизии подполковник Николаев 12 мая в 10.00 хотели направиться в американский штаб. Через одного капитана – видимо, это был Донахью – им по поручению генерала еще раньше дали понять, что тот, к своему сожалению, не в состоянии пропустить русскую дивизию. Но американский офицер, со своей стороны, обратил внимание на то, что его подразделение покинет город Шлиссельбург в 14.00, исходя из чего он лично дал добрый совет: пусть власовская дивизия попытается достичь американской зоны, рассеявшись на небольшие группы. Одновременно он предоставил генерал-майору Буняченко возможность встретиться в замке Шлюссельбург с Власовым, который мог лишь подтвердить ему полную безнадежность положения и, чтобы позволить солдатам бежать в одиночку, приказал теперь немедленно распустить дивизию.

В середине дня 12 мая приказ главнокомандующего был выполнен. Генерал-майор Буняченко по радио в последний раз созвал полковых и прочих командиров в дивизионный штаб на северо-западной окраине города Шлюссельбурга. В трудных ситуациях прошедших месяцев Буняченко часто являлся последней надеждой для своих людей. Он еще всегда знал выход. Но теперь и он лишь с трудом сохранял самообладание [616]. Окруженный несколькими офицерами дивизионного штаба, в т. ч. подполковником Николаевым, почти все из которых уже не имели знаков различия, он от имени Власова освобождал входящих командиров от присяги и просил их как можно быстрее отправить своих людей в путь малыми группами, избегая основных дорог и населенных пунктов, в направлении германской границы: «Там мы встретимся снова». Еще одно краткое прощание, затем он и его сопровождающие сели в машины и поехали назад в замок Шлюссельбург.

В низине западнее города выстроившиеся полки выслушали последний приказ: «Разойдись!» Вплоть до этого момента в частях сохранялся порядок. И вот одним махом военная организация перестала существовать, и разразился хаос. Нет, солдаты не проклинали то дело, которому были привержены. Они поодиночке или группами подходили к своим командирам, чтобы попрощаться или получить последний совет. Но большинством овладело настоящее отчаяние. Некоторые из них не могли вынести безысходности и кончали с собой. По лесу прокатывались выстрелы. Тысячи остались апатично лежать на земле, там, где их настиг последний приказ, и дожидались своей участи. Но масса военнослужащих дивизии обратилась в бегство и устремилась на юг и юго-запад, чтобы попасть в американскую зону. Достижение ими этой цели зависело в основном от установки соответствующих американских частей. Американские позиции напротив 1-й дивизии РОА охранялись 12 мая 357-м, 358-м и 359-м пехотными полками 90-й пехотной дивизии. Во второй половине этого дня, с 13.30, полки сообщали, что «белые русские» пробираются к их позициям и бегут от Красной Армии, «как звери». В ответ на это командир 90-й пехотной дивизии, генерал-майор Эрнест, приказал задерживать беглецов, используя для этого любые средства [617]. Хотя его приказ перекликался с полученным вскоре приказом 12-го корпуса, на американской стороне все же не было единодушия насчет того, как следует действовать в этой особой ситуации. Например, офицер связи 12-го корпуса, направившийся на участок у Шлюссельбурга, был готов действовать в пользу русских беженцев до предела своих возможностей. Командир 359-го пехотного полка временами освобождал власовцам проход, тогда как в других местах их прогоняли даже силой оружия. Сочувствующие американские солдаты и офицеры нередко пропускали через позиции одиночек и небольшие группы. Но в результате они ни в коей мере не оказывались в безопасности, т. к. те, что пробивались, все еще должны были считаться с тем, что другие американцы отведут их на сборные пункты и, согласно имеющимся приказам, передадут советским властям. Множество других загоняли «как диких зверей», забивали на месте или брали в плен вооруженные чехи и части Красной Армии, преследовавшие отходящих американцев по пятам. Среди военнослужащих 1-й дивизии РОА были и такие, которые, как командир разведывательного батальона майор Костенко и его группа, вновь взяли оружие, чтобы пробиться в леса и там погибнуть в бою. И, наконец, было большое число солдат, которые предпочитали добровольно пойти к советским войскам сегодня, а не быть выданными завтра. Не всех уничтожат, считали они, «мы попадем в штрафные лагеря и когда-нибудь опять выйдем на свободу». К тем, кто так думал, принадлежал командир артиллерийского полка подполковник Жуковский, о высказывании которого вспоминал начальник германской команды связи майор Швеннингер, лишь в этот час также обратившийся в бегство: «Что Вы хотите, там Родина. Я не могу жить на чужбине» [618]. Однако на советской стороне не проводили никакого различия между добровольно перешедшими и захваченными военнослужащими РОА. Один офицер, перешедший со своей частью в ночь с 11 на 12 мая, нашел смерть уже на следующее утро, на глазах своих подоспевших солдат [619]. Панически бегущих людей косили пулеметами. Пленные из 1-й дивизии РОА находились с 12 мая в зоне неподалеку от Шлюссельбурга и были разделены здесь на три группы – офицеров, унтер-офицеров и рядовых. Появился советский генерал – видимо, представитель юридической службы, который объявил, что все офицеры скопом приговорены к смерти, а все остальные – к 25 годам каторжных работ. «Несколько десятков офицеров» было расстреляно утром следующего дня на глазах выстроенных подчиненных. Но и бесчисленные простые солдаты без разбора становились жертвами внезапно вспыхнувшей «нерусской атавистической свирепости». Немногим лучше пришлось пациентам и обслуживающему персоналу дивизионного лазарета. Раненых, невзирая на их состояние, вытаскивали из санитарных машин к остальным солдатам. Врачи, медсестры и солдаты-санитары, как и остальные пленные, стали объектом оскорблений и насилия. Всех их вместе через несколько дней, не дав за это время ничего поесть, отправили на восток, навстречу мрачному будущему.

12 мая 1945 г. решилась и участь Власова, который несколько дней назад покорился судьбе, болел и был лишь тенью самого себя [620]. Вечером 10 мая по прибытии в Шлюссельбург Власов был корректно встречен капитаном Донахью. Этот американский офицер, внимательно выслушавший его, предоставил ему возможность еще раз подробно изложить побудительные мотивы и цели борьбы Русского освободительного движения. Видимо, обсуждался и вопрос эвакуации 1-й дивизии в тыл, и в этом отношении были предприняты некоторые подготовительные меры. Доброжелательное предложение Донахью – еще до этого, в сопровождении освобожденных британских военнопленных или гражданских лиц, отправиться на немецкую территорию – Власов вновь отклонил, сославшись на неопределенность судьбы своих солдат. Когда утром 12 мая было принято решение, закрывшее русской дивизии путь на запад, ему дали понять, что его ожидают в штабе американского генерала. Сообщения нескольких офицеров РОА, ставших свидетелями последовавших затем событий, дают представление о том, что произошло при поездке в западном направлении. Если одновременно привлечь советскую версию, сколь бы бесспорно обманчивой она ни была в отдельных пунктах, то можно с определенной уверенностью восстановить обстоятельства пленения Власова. Согласно советской версии, восходящей к описанию генерала Фоминых, Власов стал жертвой внезапного нападения [621]. Командир мотострелкового батальона из передового отряда 162-й танковой бригады капитан Якушов смог привлечь на свою сторону батальонного командира 1-й дивизии капитана Кучинского, который хотел спасти свою голову или, как пишет генерал армии Штеменко, «в последний час искупить свою вину». В машине Кучинского Якушов перегнал штабную колонну, покинувшую Шлюссельбург, и задержал ее. Пока подоспели вооруженные автоматами советские солдаты, ему с помощью Кучинского и шофера удалось опознать Власова и, угрожая оружием, заставить сесть в свою машину.

Правда, по воспоминаниям офицеров РОА Пекарского, Ресслера, Антонова и Донорова, пленение Власова происходило несколько иначе. После изучения их сообщений, совпадающих не во всех деталях, вырисовывается примерно следующий ход событий. 12 мая в 14.00 замок Шлюссельбург покинула колонна машин, во главе ее – американский джип, за ним – две машины дивизионного штаба, в передней – генерал-майор Буняченко, подполковник Николаев (за рулем), старший лейтенант Пекарский и еще один офицер. За ними следовали две машины главнокомандующего, в хвосте находились одна или две американские бронемашины. Сам Власов со своим адъютантом капитаном Антоновым и старшим лейтенантом Ресслером в качестве переводчика находились в передней машине армейского штаба, управляемой солдатом Лукьяненко, в автомобиле типа «Уондерер». По пути Николаева окликнул водитель стоявшей у дороги машины, очевидно, знакомый ему унтер-офицер: «Куда едете, господин подполковник?» В ответ на это тот пригласил его присоединиться: «Поехали с нами, Миша!» Эта машина – очевидно, Кучинского, в которой находился и Якушов, – в нескольких километрах к югу от Шлюссельбурга, при переходе через речку Копрживнице, обогнала колонну и задержала ее, встав поперек дороги. Якушов подошел сначала к машине генерал-майора Буняченко, который, однако, не подчинился требованию выйти, т. к. считал себя пленным американской армии. Вскоре Якушов с советскими солдатами заставили пассажиров автомобиля, в котором находился Власов, покинуть свою машину. Вслед за этим старший лейтенант Ресслер пошел к американскому офицеру, возглавлявшему конвой, чтобы побудить его вмешаться, но американцы не реагировали, а лишь молча наблюдали за сценой. Лукьяненко и Антонов воспользовались возникшей перепалкой, чтобы развернуть свою машину и поехать назад, к замку Шлюссельбург. Власова, к которому добровольно присоединился и Ресслер, наконец, угрожая оружием, заставили сесть в машину Кучинского и на большой скорости доставили в штаб 25-го танкового корпуса. Во всяком случае о том, что Власов, как утверждала советская сторона, еще предпринял жалкую попытку к бегству, не может быть и речи. Кстати, встреча в штаб-квартире 25-го танкового корпуса была еще до некоторой степени корректной. Советские офицеры и солдаты относились к Ресслеру с интересом и даже с некоторой доброжелательностью. Правда, генерал Фоминых утверждает, что под угрозой немедленного уничтожения его «банды» добился от Власова приказа солдатам 1-й дивизии РОА о сдаче Красной Армии. Власова, Буняченко и других офицеров после первых допросов контрразведкой «СМЕРШ» привезли в штаб 13-й армии, а затем, по приказу маршала Конева, доставили самолетом из Дрездена в Москву.

Обстоятельства пленения Власова, тот факт, что у него, как и у его сопровождающих, предварительно отобрали оружие и что их насильно увели из конвоя, сопровождаемого солдатами США, а те не вмешались, приводит к выводу, что их намеренно отдали в руки Советов. В русских сообщениях говорится об американском полковнике по фамилии Мартин, якобы коменданте лагеря военнопленных при Гораждёвице, вероятнее, однако, офицере из штаба 12-го корпуса, служебные задачи которого во всяком случае как-то связывали его с Красной Армией [622]. Этот полковник Мартин якобы внезапно появился на месте событий и велел американским солдатам не вмешиваться в «русские дела». Кое-что свидетельствует в пользу этой гипотезы Кромиади и других. Но с уверенностью можно констатировать одно: комендант Шлюссельбурга капитан Донахью не имел отношения к этим махинациям. Сообщения всех свидетелей сходятся на том, что Донахью предпринял все возможное, чтобы добиться пропуска 1-й дивизии через американские позиции и помочь бежать самому Власову. Уже в ночь после пленения Власова он лично доставил находившихся в замке русских – подполковника Тензорова, майора Савельева, капитана Антонова, лейтенанта Донорова, шофера Лукьяненко и некоторых других – в глубокий американский тыл, вручил им бумаги и отпустил их. Американские офицеры и солдаты и в других местах спасали жизнь или свободу власовским солдатам своей сочувственной позицией. В этой связи следует упомянуть коменданта Фридберга, который на просьбу командира запасной бригады РОА полковника Койды сразу же ответил готовностью выдать военнослужащим бригады справки об освобождении [623]. В течение 10 дней таким путем 15 офицерам и 600 рядовым удалось добраться до Баварии, где они укрылись. Акция освобождения была прекращена лишь по распоряжению генерал-майора Меандрова, который в это время уже возлагал все свои надежды на американцев и, как тогдашний заместитель Власова, придавал значение тому, чтобы на будущее удержать вместе массу солдат РОА. Он увидит, что жестоко заблуждался.

Примечания

599. Ausk? S. Vojska gener?la Vlasova. S. 179; Ауски С. Предательство и измена. С. 227.

600. Архипов А. Воспоминания. С. 26. // Архив автора.

601. Будерацкий – редактору газеты «Голос Народа», 3.12.1951. // BA-MA. MSg 149/8.

602. Швеннингер Г. Отчет. С. 23 (на нем. яз.). // IfZ.

603. Шатов М. Ответ на вопросы участников Освободительного Движения. // Новое Русское Слово, 4.2.1962; Архипов А. О переговорах Первой Дивизии РОА. // Там же, 20.5.1962.

604. Dyer G. XII Corps. P. 434; Steward H. Thunderbolt. P. 140, 142; Pogue F. The Supreme Command. P. 505.

605. Антонов Р. Последние дни генерала Власова. // BA-MA MSg 149/48; Воспоминания о Власове. // Там же; Антонов Р. (по записи Б. Яковлева, 1946) Прага – Пильзен – Шлюссельбург. // С Народом за Народ, № 5, декабрь 1965; Запись опроса кап. Антонова, сделана полковником Поздняковым, 1946. // Поздняков В. Андрей Андреевич Власов. С. 431; Пекарский И. Как был захвачен генерал Власов. // Там же. С. 416; Ресслер В. Вот что сохранилось в памяти. // С Народом за Народ, № 5, декабрь 1965; Поздняков В. Последние дни. // Голос Народа, 1951, № 33, 34.

606. Фоминых Е. Как был пойман предатель Власов. // Известия, № 239, 7.10.1962; Кромиади К. Историческая правда по-советски – Генерал Фоминых и его воспоминания. // BA-MA. MSg 149/48; Ауски С. Предательство и измена. С. 235, цитирует сообщение 90-й пехотной дивизии о встрече американского и советского командиров корпусов.

607. История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945. Т.5. С. 328–329; Штеменко С. Генеральный штаб в годы войны. Кн. 2. С. 448–449.

608. Поздняков В. Первая Пехотная Дивизия. Л. 24. // BA-MA. MSg 149/49.

609. Пекарский И. Как был захвачен генерал Власов. // Поздняков В. Андрей Андреевич Власов. С. 416.

610. Выдержки из воспоминания полковника Артемьева. С. 15–16. // BA-MA. MSg 149/49.

611. Поздняков В. О переговорах 1-й дивизии РОА с советскими. // Новое Русское Слово, 9.6.1962; Он же. Андрей Андреевич Власов. С. 395.

612. См. прим. 603.

613. Steenberg S. Wlassow. S. 222; Поздняков В. Андрей Андреевич Власов. С. 440, 446.

614. Blumenson M. The Patton Papers. Vol. 2. P. 696.

615. Там же. P. 701; См. прим. 604; Ausk? S. Vojska gener?la Vlasova. S. 170; Ауски С. Предательство и измена. С. 216.

616. Архипов А. Воспоминания. С. 26. // Архив автора.; Поздняков В. Последние дни. // Голос Народа, 1951, № 34.

617. Ausk? S. Vojska gener?la Vlasova. S. 193, см. также: Ауски С. Предательство и измена. С. 235, 247–248, на основе американских документов.

618. Швеннингер Г. Отчет. С. 26 (на нем. яз.). // IfZ.

619. Ausk? S. Vojska gener?la Vlasova. S. 206, 195; Ауски С. Предательство и измена. С. 263, 249, 264.

620. См. прим. 605; Поздняков В. Как советчики захватили генерала А. Власова. // Новое Русское Слово, 16.10.1962.

621. См. прим. 606; История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945. Т. 5. С. 328–329; Конев И. Сорок пятый. С. 259; Матронов П. За злату Прагу. С. 95–96; Перн Л. В вихре военных лет. С. 110; Штеменко С. Генеральный штаб в годы войны. Кн. 2. С. 448–449.

622. Ausk? S. Vojska gener?la Vlasova. S. 244, 198; Ауски С. Предательство и измена. С. 253, 310. Полковник Пол М. Мартин был заместителем начальника штаба 12-го корпуса, см.: Dyer G. XII Corps. P. 534. Б. Суварин пишет, что «поступок ответственных американцев», выдавших Власова, «которого нужно было отдать под беспристрастный суд на Западе, Сталину, т. е. его палачу», «нельзя оправдать ничем» (Souvarine B. Stalin. S. 624).

623. Койда С. Запасная бригада. // Архив автора; Кап. Б.Н.П., Последние дни РОА (в газете «Наша Страна»). // BA-MA. MSg 149/8.