Кровавые дни в Москве{113}

Кровавые дни в Москве{113}

Женева, 10 октября (27/IX).

Новая вспышка рабочего восстания – массовая стачка и уличная борьба в Москве. В столице 9 января грянул первый гром революционного выступления пролетариата. Раскаты этого грома пронеслись по всей России, подняв с невиданной раньше быстротой свыше миллиона пролетариев на гигантскую борьбу. За Петербургом последовали окраины, где национальное угнетение обострило и без того невыносимый политический гнет. Рига, Польша, Одесса, Кавказ стали по очереди очагами восстания, которое росло в ширину и в глубину с каждым месяцем, с каждой неделей. Теперь дело дошло до центра России, до сердца «истинно русских» областей, которые умиляли всего долее реакционеров своею устойчивостью. Целый ряд обстоятельств объясняет эту сравнительную устойчивость, т. е. отсталость центра России: и менее развитые формы крупной промышленности, охватившей громадные рабочие массы, но менее порвавшей связи с землей, менее концентрировавшей пролетариев в интеллектуальных центрах; – и большая удаленность от заграницы; – и отсутствие национальной розни. Рабочее движение, с такой могучей силой проявившееся в этом районе еще в 1885–1886 годах{114}, как бы замерло на долгое время, и усилия социал-демократов десятки и сотни раз разбивались о сопротивление особенно трудных местных условий работы.

Но наконец и центр зашевелился. Иваново-Вознесенская стачка{115} показала неожиданно высокую политическую зрелость рабочих. Брожение во всем центральном промышленном районе шло уже непрерывно усиливаясь и расширяясь после этой стачки. Теперь это брожение стало выливаться наружу, стало превращаться в восстание. Несомненно, вспышку обострило еще революционное московское студенчество, которое только что приняло совершенно аналогичную петербургской резолюцию, клеймящую Государственную думу, зовущую к борьбе за республику, за учреждение временного революционного правительства. «Либеральные» профессора, только что выбравшие либеральнейшего ректора, пресловутого г-на Трубецкого, закрыли университет под давлением полицейских угроз: они боялись, по их словам, повторения тифлисской бойни{116} в стенах университета. Они ускорили только пролитие крови на улицах, вне университета.

Насколько мы можем судить по кратким телеграфным сообщениям заграничных газет, ход событий в Москве был «обычный», вошедший, так сказать, в норму после 9-го января. Началось со стачки наборщиков, которая быстро разрослась. В субботу, 24 сентября (7 октября), не работали уже типографии, электрические конки, табачные фабрики. Газеты не вышли. Ждали всеобщей стачки заводских и железнодорожных рабочих. Вечером состоялись большие манифестации, в которых кроме наборщиков участвовали также рабочие и других профессий, студенты и проч. Казаки и жандармы много раз разгоняли манифестантов, но они собирались снова. Было ранено много полицейских. Манифестанты бросали камни и стреляли из револьверов. Тяжело ранен офицер, командовавший жандармами. Убит один казачий офицер, один жандарм и т. д.

К стачке примкнули в субботу пекаря.

В воскресенье 25 сентября (8 октября) события сразу приняли грозный оборот. С 11 часов утра начались скопления рабочих на улицах, – особенно на Страстном бульваре и в других местах. Толпа пела Марсельезу. Типографии, отказывавшиеся бастовать, были разгромлены. Казакам удавалось рассеивать манифестантов лишь после упорнейшего сопротивления.

Перед магазином Филиппова, около дома генерал-губернатора, собралась толпа человек в 400, главным образом подмастерьев-булочников. Казаки атаковали толпу. Рабочие проникли в дома, взобрались на крыши и осыпали оттуда казаков камнями. Казаки стреляли на крышу и, не будучи в состоянии выбить рабочих, прибегли к правильной осаде. Дом был окружен, отряд полиции и две роты гренадеров произвели обходное движение, проникли в дом сзади и в конце концов заняли и крышу. Арестовано 192 подмастерья. Восемь арестованных ранено; двое рабочих убито (повторяем, что все это – исключительно телеграфные сообщения заграничных газет, далекие, разумеется, от истины и дающие лишь приблизительное представление о размерах сражения). Одна солидная бельгийская газета приводит сообщение, что дворники были усердно заняты очисткой улиц от следов крови; эта маленькая подробность – говорит она – больше, чем длинные отчеты, свидетельствует о серьезности борьбы.

О бойне на Тверской позволено было, по-видимому, писать в петербургских газетах. Но уже на следующий день цензура убоялась огласки. От понедельника, 26 сентября (9 октября), официальные депеши сообщали, что никаких серьезных волнений в Москве не было. Но по телефону в редакции петербургских газет дошли иные вести. Толпа, оказывается, опять собиралась около дома генерал-губернатора. Стычки были горячие. Казаки стреляли не один раз. Когда они спешились для стрельбы, их лошади подавили много народа. К вечеру толпы рабочих наполняли бульвары с революционными криками, с развернутыми красными знаменами. Толпа разбивала булочные и оружейные магазины. В конце концов толпа рассеяна полицией. Много раненых. Центральная телеграфная станция охраняется ротой солдат. Стачка булочников стала всеобщей. Брожение среди студентов еще усиливается, сходки становятся еще более многолюдными и революционными. Петербургский корреспондент «Таймса» сообщает о зовущих к борьбе прокламациях в Петербурге, о брожении тамошних булочников, о назначении демонстрации на субботу 1 (14) октября, о крайне тревожном настроении в публике.

Как ни скудны эти данные, они позволяют, однако, сделать тот вывод, что вспышка восстания в Москве не представляет, сравнительно с другими, высшей ступени движения. Нет ни выступления подготовленных заранее и хорошо вооруженных революционных отрядов, ни перехода на сторону народа хотя бы известных частей войска, ни широкого употребления «новых» видов народного оружия, бомб (которые в Тифлисе 26 сентября (9 октября) нагнали такую панику на казаков и солдат). При отсутствии какого-либо из этих условий невозможно было рассчитывать ни на вооружение большого числа рабочих, ни на победу восстания. Значение московских событий, как мы уже отметили, иное: они знаменуют боевое крещение крупного центра, вовлечение в серьезную борьбу громадного промышленного района.

Рост восстания в России не идет и не может, конечно, идти ровным и правильным подъемом. В Петербурге 9-го января преобладающей чертой было быстрое единодушное движение гигантских масс, невооруженных и не шедших на борьбу, но получивших великий урок борьбы. В Польше и на Кавказе движение отличается громадным упорством, сравнительно более частым употреблением оружия и бомб со стороны населения. В Одессе отличительной чертой был переход к повстанцам части войска. Во всех случаях и всегда движение было в основе своей пролетарское, неразрывно слитое с массовой стачкой. В Москве движение прошло в тех рамках, как и в целом ряде других, менее крупных промышленных центров.

Перед нами, естественно, ставится теперь вопрос: остановится ли революционное движение на этой, уже достигнутой, ставшей «обычной» и знакомой стадии развития или поднимется на высшую ступень? Если только можно отважиться в область оценки столь сложных и необозримых событий, как события русской революции, то мы неизбежно придем к неизмеримо большей вероятности второго ответа на вопрос. Правда, и данная, уже разученная, если можно так выразиться, форма борьбы – партизанская война, непрерывные стачки, истомление врага нападениями с уличной борьбой то в том, то в другом конце страны, – и эта форма борьбы дала и дает самые серьезные результаты. Никакое государство не выдержит ? la longue[97] этой упорной борьбы, останавливающей промышленную жизнь, вносящей полную деморализацию в бюрократию и армию, сеющей недовольство положением вещей во всех кругах народа. Тем менее способно вынести такую борьбу российское самодержавное правительство. Мы можем быть вполне уверены, что упорное продолжение борьбы даже в тех только формах, которые уже созданы рабочим движением, неминуемо приведет к краху царизма.

Но остановка революционного движения в современной России на ступени, уже достигнутой им теперь, до последней степени невероятна. Напротив, все данные говорят скорее за то, что это – лишь одна из начальных ступеней борьбы. Все последствия позорной и губительной войны далеко, далеко еще не сказались на народе. Экономический кризис в городах, голод в деревнях страшно усиливают озлобление. Маньчжурская армия, судя по всем сведениям, настроена крайне революционно, и правительство боится вернуть ее, – а не вернуть этой армии нельзя, под угрозой новых и еще более серьезных восстаний. Политическая агитация в рабочей среде и в крестьянстве никогда не шла в России так широко, так планомерно и так глубоко, как теперь. Комедия Государственной думы неизбежно несет с собой новые поражения для правительства, новое озлобление в населении. Восстание страшно выросло на наших глазах за какие-нибудь десять месяцев, и не фантазией, не благим пожеланием, а прямым и обязательным выводом из фактов массовой борьбы является вывод о близости подъема восстания на новую, высшую ступень, когда на помощь толпе выйдут боевые отряды революционеров или мятежные части войска, когда они помогут массам достать оружие, когда они внесут сильнейшее колебание в ряды «царского» (еще царского, но уже далеко не всецело царского) войска, когда восстание приведет к серьезной победе, от которой не в силах будет оправиться царизм.

Царские войска одержали победу над рабочими в Москве. Но эта победа не обессилила побежденных, а только сильнее сплотила их, глубже заронила ненависть, поставила их ближе к практическим задачам серьезной борьбы. Эта победа – из числа тех, которые не могут не вносить колебаний в ряды победителей. Войско только теперь начинает узнавать и узнавать не только из справки с законами, но и из своего опыта, что его мобилизуют теперь всецело и исключительно для борьбы с «внутренним врагом». Война с Японией кончилась{117}. Но мобилизация продолжается, мобилизация против революции. Нам не страшна такая мобилизация, мы не побоимся приветствовать ее, ибо чем больше будет число солдат, призванных на систематическую борьбу с народом, тем быстрее пойдет политическое и революционное воспитание этих солдат. Мобилизуя новые и новые военные части для войны с революцией, царизм оттягивает развязку, но это оттягивание всего более выгодно нам, ибо в этой затяжной, партизанской войне пролетарии учатся воевать, а войска неизбежно втягиваются в политическую жизнь, и клич этой жизни, боевой зов молодой России проникает даже в наглухо запертые казармы, будит самых темных, самых отсталых и самых забитых.

Вспышка восстания еще раз подавлена. Еще раз: да здравствует восстание!

Написано 27 сентября (10 октября) 1905 г.

Впервые напечатано в 1926 г. в Ленинском сборнике V

Печатается по рукописи

Данный текст является ознакомительным фрагментом.