3.1. Возвращение политэкономии

3.1. Возвращение политэкономии

Несмотря на идеологический кризис, на необходимость обновления смыслов, важнейшими целями и смыслами человеческой деятельности остаются материальные ценности и экономическое развитие. Объекты экономической части научного, смыслового, идеологического пространства, проблемы и их решения, и одновременно описания развития реальных экономических систем и их интерпретации, – можно и нужно классифицировать в соответствии с теми различиями, которые характеризуют всю духовно-интеллектуальную сферу. Как было описано в предыдущих частях книги, среди теорий, систем ценностей и интересов, задач и подходов к исследованию можно выделить, прежде всего, такие, где человек выступает как единый субъект, само существование которого требует овладения окружающей средой, обеспечения физиологических условий жизни, безопасности, предсказуемости будущих изменений.

Настоящая книга в большой степени посвящена проблемам многообразия. Проблемам, которые возникают вследствие глубинных различий человеческих сообществ как в материальных условиях их жизни, так и в исторических традициях, в психологическом складе, особенностях культуры и т. д. Это различия систем реальных экономических отношений, а также ценностей и интересов внутри и между социально-экономическими классами, нациями и цивилизациями, разными религиями и идеологиями. Многие из этих систем (и их различий) хорошо известны и исследованы как экономические системы в разных странах и в разные эпохи. Но эти различия касаются и самого содержания экономической науки. Поэтому надо начать с обсуждения самой суммы знаний, называемой экономической наукой.

Политэкономия и Economics. В Москве 16–17 апреля 2012 г. произошло знаковое событие – состоялся Первый международный политэкономический конгресс стран СНГ и Балтии. Кроме экономистов из России и стран постсоветского пространства в нем приняли участие представители Международной политэкономической ассоциации из США и Европы. Этот конгресс показал, что мировое интеллектуальное сообщество освобождается от шока, полученного в результате разрушения СССР и социалистического содружества и установления однополярного мира. В войне идеологий капитализма и социализма «полюс» социализма потерпел поражение. Социалистическая идеология в большой мере была дискредитирована не только в России и странах бывшего СССР, но и во всем мире. Противники марксизма и социализма постарались закрепить свою победу, насаждая идеологию деидеологизации. В большинстве университетов развитых стран и России были устранены курсы политэкономии из учебного процесса, поскольку считалось, что предмет ее изучения распадается на проблемы и теории чисто экономические (преподаваемые в курсах Economics) и социально-политические (покрываемые дисциплинами социологии и политологии). Последний полный учебник, охватывающий большую часть современных проблем политэкономии, был издан в СССР в 1989 г. авторским коллективом под руководством В. А. Медведева [1].

Можно сказать, что был поставлен широкомасштабный «эксперимент». И вот в последние годы, похоже, большая часть сообщества экономистов склоняется к тому, что «эксперимент» дал отрицательный результат. Выявление связей между чисто экономическими явлениями и параметрами не может объяснить наиболее значимые процессы и дать ответы на главные вопросы, которых ждут от теоретиков-экономистов и действующие политики, и просто интеллектуалы (в разд. 1.2 уже обсуждался вопрос о связи экономики и политики). В этом смысле можно сказать, что экономика – не самостоятельная дисциплина. Свои наиболее значимые достижения она получает только в постановке и решении общих проблем исторического развития, включая проблемы политические, социологические, идеологические. Возвращение политэкономии знаменует признание этого факта. Оно диктуется также необходимостью осмыслить бесценный опыт, приобретенный человечеством благодаря попытке реализовать свою вековую мечту об обществе справедливости. Общество и экономика Советского Союза, просуществовавшие 70 лет, по ряду коренных черт и свойств были действительной альтернативой капиталистической системе. Задача науки постараться выявить достоинства и важнейшие недостатки как капиталистической, так и социалистической систем, чтобы уроки истории не пропали даром.

По нашему мнению, из этих констатаций вырисовываются следующие выводы. Сумма знаний, которая обозначается термином Economics, состоит в основном из закономерностей, характеризующих поведение экономических организаций и отдельных членов общества в условиях рыночной экономики с приоритетом права частной собственности и индивидуального предпочтения и выбора. Роль общественных целей и предпочтений, а также роль государства как их представителя и выразителя сводится чаще всего к его участию в рыночной системе и формированию ее правил в тех немногих ситуациях и для тех задач, которые рынок не в состоянии решить.

Узость рамок, которые устанавливает для экономической науки современный «рыночный» mainstream, привела к созданию направлений и теорий, выходящих за эти рамки. Многие из них оказались весьма плодотворными. В рамках марксистской парадигмы также произошли серьезные сдвиги, позволяющие адаптировать политэкономическую теорию к новым реальностям [2]. Содержательный обзор и анализ инициатив по обновлению экономической науки представлен в [3].

Как уже было сказано, Economics содержит в основном исследования «чисто экономических» проблем и закономерностей. Значительная часть содержания политэкономии связана с проблемами, которые можно отнести к социальной и политической истории. Для формирования многополярного мира и его цивилизационных полюсов потребуются, несомненно, и те, и другие проблемные и содержательные поля. Важнейшим и пока слабо разработанным направлением должен стать анализ тех институтов и механизмов, которые использовались для решения экономических и социально-политических проблем в СССР, КНР и других социалистических странах.

Теория социалистического хозяйства разработана гораздо слабее, чем капиталистического, прежде всего потому, что капиталистические системы существуют уже 4–5 столетий, а система социализма в Советском Союзе просуществовала только 70 лет. И теперь из крупных стран социалистическим остается только Китай. Другая причина состоит в том, что в советское время политэкономия была слишком идеологизированной дисциплиной, и в работах многое утрачивалось за счет цензуры и самоцензуры авторов. В то же время реальная социальная и экономическая институциональная система СССР была великой «кладовой» положительного и отрицательного опыта и содержала массу открытий и инноваций, которые были позднее в том или ином виде восприняты также в других странах и наверняка еще будут переоткрываться при поисках общественно-политических устройств в будущем многополярном мире.

Можно надеяться, что будут достаточно подробно изучены системы СССР, КНР и других социалистических стран и их истории. Тогда идеологи формирующихся цивилизационных полюсов смогут черпать готовые проекты или хотя бы подсказки для решения возникающих проблем, подобно тому как сейчас используются библиотеки технических патентов. Пока эта «кладовая» изучена и описана гораздо меньше, чем она того заслуживает. Важнейшим шагом в сохранении и освоении этого богатства является работа С. Г. Кара-Мурзы [4], [5]. Фактически оказалось, что большая часть теоретических работ о социализме написана либо противниками любого социализма, либо социалистами, но отрицающими СССР как реализацию социалистической идеи, либо это излишне идеологизированные роботы, не отвечающие на неудобные вопросы. В качестве одного из немногих исключений из этого «правила» следует указать на содержательное всестороннее исследование как теории социализма, так и ее практической реализации в Советском Союзе Ф. Н. Клоцвога [6], написанное человеком, который в течение 30 лет непосредственно участвовал в разработке механизмов планового управления хозяйством и в подготовке ряда практических решений. Книга содержит как положительные оценки применявшихся экономических механизмов, так и их критику. Книга ценна тем, что те и другие оценки даны с высоты нашего современного опыта.

В работах А. И. Амосова [7], [8], [9] на основе обширного исторического материала прослеживается возникновение элементов идеологии и системы управления хозяйством, которые позже вошли как составные части в идеологию и в практику советской модели. Автор описывает эти элементы в дореволюционной России, в компании Генри Форда, в государственном регулировании цен и в планировании в развитых капиталистических странах. Он называет их элементами социального хозяйства. Часто в капиталистических странах они применялись более рационально, чем в СССР, и приносили больший эффект. В работах А. И. Амосова описано использование в практике несоциалистических стран и укладов различных институтов, которые считаются характерными элементами социализма: планирование, «трудовые коллективы» на предприятиях, системы социального обеспечения и др. Ряд проблем советской экономики, которые, несомненно, будут важны для разработки экономических механизмов многополярного мира, исследованы в работах А. Л. Вайнштейна, Ю. В. Яременко (см., напр., [15], [16]).

Отличие общественных наук от естественных. В естественных науках главная задача состоит в выявлении таких закономерностей и связей между объектами, которые устойчиво обнаруживаются независимо от наблюдателя, как только возникает определенный набор условий. Это создает возможности надежного предвидения результатов тех или иных действий экспериментатора. В отличие от естественных наук экономические теории и модели в большинстве случаев способны давать прогнозы лишь на очень короткий срок. Чтобы обеспечить их достоверность, необходимо специально гарантировать массу условий, имеющих внеэкономический характер и недостаточно изученных. В качестве прикладной науки экономическая теория также не идет в сравнение со знаниями о природе и их техническими приложениями по надежности ее рекомендаций.

Основатели экономической науки стремились построить ее по образцу естественных или даже точных наук на базе очевидных и не подвергающихся сомнению аксиом. Поэтому оказалось, что значительная часть ее обобщающих утверждений выведена из аксиом, не имеющих научного обоснования и держащихся «на вере». Ученые-экономисты чаще всего стремятся создавать теории и модели, свободные от идеологической односторонности, отражающие только те закономерности и тенденции, которые существуют в объективной реальности и по возможности наиболее полно ее характеризуют. Однако путем отбора фактов и выводов и их соответствующей интерпретации эти теории становятся также базой для формирования определенной идеологии. Подобного рода положения постепенно приобретают статус всем известных, общепризнанных истин – постулатов, или аксиом, и на их основе делаются вполне конкретные выводы для формирования политики государств и международных организаций.

Даже в естественных науках часто нет экспериментальных результатов, однозначно доказывающих правильность той или иной концепции, так что нельзя говорить о достоверности соответствующих теоретических построений. В общественных науках недостаточность информации усугубляется еще более важным фактором – исходной принадлежностью исследователя к определенной духовно-интеллектуальной традиции и к определенной социальной группе со своими интересами и политическими установками.

Главная причина «возвращения» политэкономии в том, что от общественных и гуманитарных наук общество ждет не только объективной картины происходящего. Оно надеется, что вновь разрабатываемые теории помогут ответить на «ненаучные», но может быть более острые и настоятельные «смысловые» вопросы: что есть Благо и что есть Зло? что считать Светлым Будущим? что делать? (См. разд. 1.1 и 2.2).

Замыкаясь в узких сферах профессиональных проблем, экономисты, как и ученые других специальностей, часто оставляют эти вопросы вне поля своего внимания, считая, что ответы на них и так ясны или что искать ответы – не дело науки. Этими вопросами и ответами на них отличается идеология от научной теории. Общественные науки обязаны дать базу для идеологии. От ученых-общественников и гуманитариев в решающей степени зависит, какая идеология объединит или расколет общество. В сфере общественных наук именно политэкономия является главной базой для идеологии, которую общество или его часть воспримет как смысл своего исторического существования.

Надо заметить еще, что связь экономики и идеологии – двусторонняя. Не только экономическая наука является важнейшей составляющей идеологии. Формирование объединяющей общество патриотической идеологии – абсолютно необходимая часть любой стратегии выхода страны или регионального союза на траекторию высоких темпов экономического роста. Отсюда следует, что проблемы идеологии обязаны стать составной частью политэкономической науки.

К. Маркс выявил важнейший фактор, порождающий накопление богатства и бедности на разных общественных полюсах – наличие у представителей богатого класса капитала, которого лишены наемные рабочие. Следствием этого является специфическое распределение полученного предприятием дохода (по современной терминологии – добавленной стоимости): капиталист получает в качестве прибыли не сумму, необходимую для возмещения капитальных вложений, а значительно больше, отнимая у рабочего часть добавленной стоимости, или двойственной оценки принадлежащего ему ресурса – труда.

К. Маркс первый проанализировал институциональные механизмы превращения собственности в капитал – стоимость, способную создавать добавочную стоимость. Важнейшим из таких механизмов являются формальные и неформальные отношения, обеспечивающие права собственности. Серьезным вкладом в институциональную теорию капитала в наше время явилась концепция Эрнандо Де Сото [38] (см. также [22, глава 2]). В 60-е годы XX века важный шаг, расширяющий представления о формировании цен и финансовых потоков сделал П. Сраффа [40]. Он выявил и детально проанализировал влияние на эти параметры пропорции распределения дохода между трудом и капиталом – т. е. в определенном смысле внеэкономического, социально-политического фактора.[37] П. Сраффа показал, что норму прибыли и уровень оплаты труда нельзя рассматривать как объективные параметры, заданные господствующими производственными технологиями, и ввел очень плодотворное понятие «силы капитала». Это понятие заслуживает более широкого применения, чем у самого П. Сраффы.

Трансформация экономических категорий. Существенное отличие общественных наук от естественных вносит отмечавшийся уже факт большой (и увеличивающейся) скорости изменения самого объекта изучения – общества и, в частности, сферы экономической деятельности человека. Изменения наступают раньше, чем исследователям удается выделить основные факторы происходящих процессов и законы их взаимодействия. Причем скорость подобных изменений нарастает. Ученые и идеологи не успевают за мчащейся историей. В экономической науке это ярко проявляется в том, что постепенно трансформируется содержание и роль фундаментальных категорий, – и под влиянием изменения самого предмета изучения (экономической системы), и их переосмысления вследствие углубления наших знаний. В результате эти категории, считавшиеся характеристиками объективной реальности, настолько же устойчивыми, как эта реальность, оказываются инструментами в руках финансово-политических групп или даже кланов, а их количественные оценки утрачивают свою устойчивость.

Примером может служить категория цены. Из постулата, что цена определяется затратами вроде бы следует, что установление цены в рыночной экономике лишается своего субъективного элемента, цена оказывается объективным параметром, определяемым господствующими технологиями производства, не зависящими от социальных, политических и иных внеэкономических действий или характеристик отдельных групп или личностей. Надо заметить, что объективный в этом смысле характер цены (если не считать случайных отклонений цен от их объективно заданного уровня) по существу не подвергается сомнению не только у либеральных экономистов, но и у классиков марксизма. К сожалению, всем известны примеры манипулирования такими важными параметрами, как цены на нефть и газ и группами монополий, и правительствами во имя своих экономических или политических целей. У всех на памяти повышение мировой цены на нефть в 1973 году организацией ОПЕК, и потом ее обрушение в 1986 году по договоренности с главой ЦРУ Кейси в качестве удара по экономике Советского Союза.

В экономических теориях (и в классике, и в неоклассике) цена всегда есть величина, связанная с затратами. Однако этим фундаментальным свойством она обладает, если это цена равновесия. В моделях конкурентного равновесия или оптимизации цена строго равняется затратам. Но это модели бескоалиционной игры: цены выбираются игроками, независимыми от производителей и потребителей. По существу, это цены совершенной конкуренции. Такие цены нередко фигурируют в теоретических работах как нормативный уровень цены, от которого отклоняются реальные (в той или иной степени монопольные) цены. Кажется, можно и в целом о концепции конкурентного равновесия сказать, что она сохранила свое значение как нормативная теория, но не как отражение реальности. Джоан Робинсон пишет: «Исследование закономерностей экономической теории принято начинать рассмотрением условий совершенной конкуренции, трактуя затем монополию как особый случай… Правильнее начинать исследование рассмотрением монополии, трактуя затем условия совершенной конкуренции как особый случай» [17, с. 400]. Наибольший отрыв цен от их затратной основы и их неустойчивость и непредсказуемость характеризуют цены на капитальные блага, т. е. котировки различных ценных бумаг на финансовых рынках. А их суммарная рыночная стоимость во много раз больше, чем стоимость потребительских товаров и услуг.

Эти замечания не означают, что цена потеряла свою роль как научная категория. Сокращается ее значение как параметра, отражающего объективные процессы. Она часто становится инструментом воздействия на ситуацию. Она может быть оружием в конкурентной борьбе олигопольных групп. А вот в советской экономике именно установление нормативных цен, жестко связанных со средними затратами, было главным принципом всей системы государственного ценообразования. И наверняка этот принцип будет использоваться в механизмах управления тех полюсов многополярного мира, где велика роль государства.

Размываются, теряют определенность также такие категории, как деньги, собственность. Сертификация и секьюритизация долговых обязательств и других ценных бумаг, обращающихся на финансовых рынках, повышают их надежность и ликвидность, т. е. «стирают» их отличие от собственно денег, эмитируемых государством и банками (см. разд. 3.3). О категории собственности вкратце было сказано в разделе 2.1.

Равенство затрат и результатов – экономический закон сохранения. Наука начала изучение экономической сферы по образцу естественных наук с описания замкнутой системы в состоянии равновесия. Затем можно перейти к поведению системы, которая выведена из равновесия, к условиям устойчивости равновесия и т. д. Равновесное состояние замкнутой системы в физике характеризуется законами сохранения энергии, массы и т. д. Равенство результатов экономических процессов затратам – это классический закон сохранения экономической субстанции (стоимости или ценности). Этот закон можно интерпретировать разными способами, и он имеет важнейшее эвристическое значение. К середине XX века неоклассическая теория приобрела такую логическую законченность и совершенство, что оказалась готовой к математизации и действительно была облечена в такие красивые модели, как модели конкурентного равновесия Эрроу-Дебре, Купманса, модели оптимального планирования советских экономистов-математиков. Модели конкурентного равновесия обладают великолепными свойствами. Состояние равновесия является устойчивым: будучи выведенной из состояния равновесия система в него возвращается. В случае если общество рассматривать как единого потребителя, состояние рыночного равновесия совпадает с состоянием оптимума – наилучшего использования имеющихся ресурсов. Казалось, что экономика становится частью «математической экономики», подобно теоретической физике.

Резкое ускорение технологического и социально-экономического развития сыграло злую шутку с одним из действительно великих достижений экономической теории – моделями экономического равновесия. Не успели исследования рынка отлиться в красивую математическую форму этих моделей, как оказалось, что их основная аксиома – независимость рыночной цены товара от решений отдельных производителей и потребителей (условие бескоалиционной игры) – на реальных рынках не выполняется. Точнее, выполняется только на рынках с совершенной конкуренцией, где действуют малые и средние предприятия, и нет препятствий для свободного перемещения ресурсов. Как было отмечено выше, такие рынки давно не определяют состояние всей экономики. Рынки, которые формируют основные черты социально-экономической жизни общества, являются олигополистическими или монополистическими. В свою очередь, государство постоянно по тем или иным причинам нарушает рыночную свободу.

Великолепная, вполне научная картина несколько омрачалась также тем, что затраты «хорошо измеримых» ресурсов, распределение которых хорошо описывали математические модели, составляли все меньшую долю от стоимости продукции. А «экономический закон сохранения» (цена равна затратам) становится содержательной научной истиной только в том случае, если затраты можно представить как сумму однородных ингредиентов. Причем цена каждого ингредиента формируется независимо от того, в какой отрасли и каким субъектом рынка он используется. Такими ингредиентами (ресурсами) считаются земля, труд и капитал. Текущие производственные затраты таких однородных и хорошо измеримых ингредиентов – это промежуточное потребление материальных ресурсов и оплата труда. Однако доля этой части затрат в цене продукции с ростом эффективности производства становится все меньше. В последние годы в России эта доля, согласно Национальным счетам, в среднем составляет 70–71 %, в США в целом по обрабатывающей промышленности – также около 70 %. Какими факторами и механизмами определяется современная структура остальной, «виртуальной» части цены? Эта проблема становится все более актуальной для экономической науки. В экономической сфере неуклонно повышается удельный вес финансово-посреднического сектора и управляющих звеньев за счет собственно производственной деятельности и производственных секторов.

Прибыль составляет большую и возрастающую долю цены и, как правило, слабо связана с хорошо измеримыми затратами или результатами. Себестоимость обычно также включает значительную «виртуальную» часть расходов. В результате цена сильно превышает величину объективно необходимых «ресурсных» затрат. Поэтому следует констатировать, что постулат классической и неоклассической теории, согласно которому цена является объективным параметром, определяемым господствующими технологиями производства, теперь плохо отвечает реальности. Цена теряет свою объективную основу.

Проблемы жизни и деятельности управляющей и властвующей элиты, ее роли в жизни и развитии общества всегда представляли наибольшие трудности для изучения. Это относится и к вопросам использования и роли прибыли в хозяйственной системе. Долгое время внимание экономистов сосредоточивалось только на взаимодействии хозяйственных субъектов, которое выявлялось в процессе их рыночных отношений с помощью спроса и предложения, цен, финансовых показателей. А сами агенты рынка, их внутренняя структура и смыслы их деятельности не становились объектом исследования. Не удивительно, что исключительно плодотворным оказалось введение и систематическое использование теоретиками институционального направления понятия транзакционных издержек.

Одна из главных работ, определяющих реальное место рыночных отношений и конкуренции в экономической жизни, а также «внеэкономических» факторов, учет которых должен модифицировать представление о них как доминирующем типе отношений, была написана еще в 1931–1932 гг. Р. Коузом [42] (в то время еще студентом), но не была замечена сообществом ученых и идеологов. Он задался «простейшим» вопросом: почему большая часть экономической деятельности осуществляется внутри фирм, представляющих собой островки «административно-командных систем» (этот термин появился, правда, гораздо позже), а другая часть – на рынке, т. е. на основе двусторонних контактов, на основе цен и критерия выгодности? Ответ состоял в том, что использование ценового, или рыночного механизма может потребовать слишком высоких издержек (которые впоследствии он стал называть транзакционными издержками).

В теории различают трансформационные издержки (затраты на трансформацию, изменение физических свойств продукции – размер, цвет, местоположение и т. д.) и транзакционные издержки (на определение, защиту, обеспечение прав собственности, принуждение к выполнению контрактов и т. д.) [43, с. 46]. В число транзакционных издержек следует включить, конечно, и все затраты на обеспечение контроля над рынком и предотвращение входа на него новых участников, т. е. собственно затраты на поддержание монопольного господства в традиционном понимании. Поскольку в монополизированных (или олигополизированных) отраслях речь идет об огромных деньгах, то естественно и объемы этих затрат оказываются огромными. Косвенно это подтверждается тем, что в развитых странах давно доходы от производства услуг превосходят доходы от производства товаров. Оценки объемов транзакционных издержек свидетельствуют о том, что они приближаются к объемам ресурсных, т. е. трансформационных затрат. Согласно оценкам Уоллиса и Норта [44], транзакционные издержки при продвижении товара на рынке США (затраты на банковские и финансовые услуги, страхование, оптовую и розничную торговлю или, с точки зрения профессий работников, на оплату юристов, бухгалтеров и т. д.) за столетие 1870–1970 гг. возросли с 25 до 45 % национального дохода.

По России и СССР такие оценки не проводились. Однако, используя показатели, связанные с величиной транзакционных издержек, например доходы от посреднической деятельности, можно получить следующую качественную картину. В СССР доля в ВВП доходов от финансово-посреднической деятельности удерживалась на уровне в 4–5 раз более низком, чем в развитых странах. За первые же 3–4 года реформы (1992–1995 гг.) эта доля возросла в 3–4 раза. Динамику, в частности, можно проиллюстрировать показателем затрат на торгово-посреднические услуги. В 1990 г. их доля в ценах приобретения товаров в среднем по отраслям материального производства была равна 7 %, а в 1995 г. – составляла уже 25–30 % (см. [45, с. 46–47]).

Неоклассическая теория как научная база для рыночной идеологии. Теории, составляющие основной корпус современной экономической науки и соответствующих университетских курсов на Западе, стали основой идеологии, в которой главной ценностью и главной движущей силой прогресса считается свобода личности, понимаемая, в первую очередь, как свобода предпринимательской деятельности. Ее обозначают как либерализм. Марксистская литература трактует ее как буржуазную, направленную на сохранение сложившегося капиталистического порядка и господствующего положения класса капиталистов. В середине XX столетия противостояние двух концепций – марксистской и буржуазной – представлялось тотальным, так же как основы устройства общества и управления экономикой в мире капитализма и мире социализма. В настоящее время идентификация того или иного общества как капиталистического или социалистического сама становится предметом дискуссий.

Та сумма знаний, которая накоплена в Economics, в определенной мере выполняет функцию теоретической базы для оптимизации поведения фирмы на рынке, для выработки государственной политики, позволяющей решать конкретные проблемы в условиях рыночной экономики. Иными словами, является хорошей фундаментальной наукой для создания технологий, то есть для прикладных разработок. Роль государств в экономической деятельности общества на протяжении XX века возрастала (и в капиталистических странах, см. разд. 3.3) и в качестве самостоятельной экономической организации, и как регулятора рынков. Судя по всему, она должна возрастать и в дальнейшем. Можно ожидать, что будет развиваться и теория, обобщающая опыт «командно-административных» механизмов, включая опыт управления крупными компаниями и управление национальным хозяйством в социалистических и капиталистических странах. В условиях многополярного мира неизбежно будет повышаться спрос на теоретическое осмысление проблемы согласования рыночных и административных методов управления, которая была поставлена еще в Советском Союзе в ходе дискуссии о «плане и рынке».

В качестве базы для идеологии (обоснования рыночной системы) используется в основном часть Economics – неоклассическая теория. Эту задачу она выполняет явно неудовлетворительно, и в этом отношении она в первоочередном порядке нуждается в обновлении. Фактически на большую часть идеологических вопросов она отказывается отвечать, по примеру естественных наук, считая их «ненаучными». Классическая политэкономия и, в первую очередь, ее наиболее разработанная, обобщающая часть – марксизм – этих недостатков в значительной степени лишена. Многие критики неоклассической теории указывают на ограниченность ее «аксиом» и методов. Похоже, что неуклонно сужается то поле, где выполняются эти исходные постулаты (замкнутость системы, отсутствие барьеров, препятствующих свободному перетоку ресурсов, и т. д.). Реальность утекает из-под описывающей ее теории. Как будет показано ниже, значительные претензии могут быть высказаны и в адрес марксистской теории.

Дальше в настоящем параграфе представлены аргументы критики постулатов неоклассической теории и теории трудовой стоимости как базы для современной идеологии, а также общие проблемы несоответствия между теорией и современной реальностью[38].

1) Согласно теоретической схеме свободного рынка, каждый экономический субъект выбирает и меняет своих контрагентов, руководствуясь только сопоставлением цен и затрат. Эта концепция наталкивается на фундаментальную теоретическую трудность. Если предположить, что каждая фирма на рынке действует независимо, не оказывая влияния на рыночную конъюнктуру в условиях непредсказуемости действий других фирм, то получим процесс достижения равновесия (оптимума), сопровождающийся практически неутихающими стохастическими колебаниями, которые на практике привели бы не к народнохозяйственному оптимуму, а к полному прекращению инвестиций и, в конце концов, к полной бессмысленности продолжать производство. Эта трудность сродни известной трудности эволюционной теории. Если бы процесс возникновения разнонаправленных мутаций в генах было чисто случайным, а менее приспособленные формы постепенно устранялись бы вследствие естественного отбора, то времени существования земли и даже солнечной системы не хватило бы для появления высокоорганизованных животных и растений.

Значительное отличие реальности от этой картины выявляется, если агент рынка учитывает нежелательность разорения своих партнеров по всей производственной цепочке. Теоретики «ресурсной взаимозависимости» экономических партнеров [46] утверждают, что в условиях современной сложности техники и экономики, разветвленности и многообразия технологических цепочек, роста влияния политических структур и профсоюзов создаются сети, элементы которых, осознавая зависимость друг от друга, предпочитают действовать на основе совместно выработанной стратегии. Значительная часть мелких и средних предприятий связаны с той или иной крупной организацией типа финансово-промышленной группы (ФПГ) или транснациональной корпорации (ТНК), или с одним из их «полюсов», образуя «гроздевую» структуру. Но речь идет не только об иерархических, но и о горизонтальных структурах, чаще, не формализованных, но устойчивых и обнаруживающих «холистическое поведение» (от греческого holos – целое), обеспечивающее синергический эффект. Предприятия со сложным производством были поставлены перед необходимостью формировать, реорганизовывать свою «среду взаимодействия» [47], [48, с. 281–293], [49], [50, с. 82, 90, 92]. Крупные фирмы и корпорации оказались способными решать эту задачу, нередко с помощью государства, используя лоббирование в политических структурах [51]. (Подробнее см. в разд. 3.2).

Усложнение и удорожание производства требовало укрупнения размеров предприятия, т. е. расширения сферы административных методов управления (управление внутри предприятия) за счет сферы рыночного согласования интересов. Но кроме того требовалось и укрепление дисциплины и надежности в отношениях со всеми рыночными партнерами, устранение непредсказуемости конъюнктуры. Практика рынка преодолевает указанную трудность, реализуя разные способы структурирования рынка. Наиболее известным из них служит установление контроля над рынком со стороны одной фирмы или коалиции нескольких фирм, т. е. монополизация. Но это противоречит одной из главных аксиом, без которой все прекрасные, оптимизирующие свойства конкурентных моделей теряют свою доказательную силу, – аксиоме бескоалиционности соответствующей игры: цены выбираются игроками, независимыми от производителей и потребителей.

Уже в начале XX века Р. Гильфердинг и В. И. Ленин констатировали, что капитализм стал монополистическим капитализмом. Однако еще долгое время (в значительной мере и до сих пор) либеральная экономическая наука рассматривала монополизм скорее как досадное исключение, искажающее общее правило – правило свободной конкуренции, выравнивающей условия экономической деятельности. В реальности же правилом давно стало более сильное влияние на финансовые результаты монополизма, ограничений, порождающих ренту или «квазиренту», барьеров, сегментирующих рынки («коллективный монополизм»), – по сравнению с легальной конкуренцией.

2) Важнейшим последствием усиления монополистических структур становится неспособность рыночных, конкурентных сил обеспечить возвращение системы к состоянию равновесия и стабильности. Свойства конкурентной системы возвращаться к равновесному состоянию основано на предположении, что превышении цены товара над предельными затратами на его производство (сверхнормативная прибыль) ведет к увеличению производства, снижению его цены (и предельной полезности для потребителя) и росту предельных затрат. До тех пор, пока цена не станет равной предельным затратам, т. е. пока не произойдет выравнивание норм прибыли. Как говорят кибернетики, образуется контур отрицательной обратной связи.

В случае монопольного рынка этот контур разрывается: превышение цены над затратами не ведет к росту производства, сверхприбыль просто изымается из сферы производства или направляется на укрепление барьеров, обеспечивающих монопольное положение компании, или на стимулирование спроса и сверхприбыли (без роста производства). Выравнивание норм прибыли не происходит (контур обратной связи разорван) или даже сверхприбыль возрастает (образуется контур положительной обратной связи).

Типичный пример положительной обратной связи (и нарушения стабилизирующих свойств конкурентного рынка) дают спекулятивные технологии на финансовом рынке, не связанном с реальным производством. Если удается чисто информационными средствами обеспечить приток инвестиций в покупку акций определенных компаний и соответственно рост стоимости этих акций, это не ведет к росту производства какого-либо товара и к снижению доходности дополнительных вложений. Наоборот, рост стоимости акций повышает привлекательность дополнительных вложений для инвесторов (они верят в связь стоимости акций с увеличением дивидендов). Возникает положительная обратная связь. Растут финансовые пирамиды, многие из которых являются «мыльными пузырями», увеличивающими вероятность банкротств и кризисов (см. разд. 3.3).

Из оптимизирующих свойств моделей равновесия выводится идеологическая «истина», что рыночная конкуренция есть главная движущая сила экономического прогресса. Однако при этом остается в тени тот факт, что в реальности при современной частоте технологических и политических изменений даже ценовые пропорции, не говоря уже об отраслевой структуре производства, оказавшись вдали от состояния равновесия, как правило, не успевают к нему возвратиться до возникновения очередного резкого изменения «исходных данных модели». В результате оказывается, что реальная экономика может быть описана только неравновесными моделями. А если экономика постоянно находится вдали от равновесия, то оптимизирующие свойства свободного рынка оказываются проблематичными.

3) Типичной чисто идеологической «аксиомой» либеральной концепции (в общем виде не доказанной и не отвечающей реальности) служит, например, утверждение: частная собственность на производственные предприятия и другие активы обеспечивает более эффективное их использование, чем государственная собственность. Для таких общих утверждений нет никаких надежных данных. Влияние институтов частной или государственной собственности на эффективность всей экономической системы или ее частей в решающей степени зависит от духовно-нравственной и политической ситуации в стране и от структуры той отрасли экономики, о которой идет речь.

В 2012–2013 гг. опубликована большая работа академика В. М. Полтеровича [10], посвященная вопросу, острому для экономической политики Росси, – о целесообразности приватизации. Общий вывод: «Ни международный, или собственно российский опыт, ни эмпирические или теоретические исследования не позволяют утверждать, что приватизация обязательно или хотя бы в большинстве случаев идет на пользу народному хозяйству».

На практике решение вопроса о приватизации, как правило, принимается, исходя из политических интересов. Его собственно экономическую часть более корректно ставить как вопрос о рациональном сочетании частной и государственной собственности. Главными факторами для теоретического решения этого вопроса служат качество управления, которое государство может обеспечить государственным предприятиям, и качество рынка, когда речь идет об эффективности частных предприятий. Оба фактора на практике, конечно, невозможно «научно» количественно измерить и сопоставить. В условиях России сейчас оба «качества» очень низкие. Мы обозначили бы отношения людей к приватизации как две разные «веры»:

• «по большому счету» нет на свете большей силы, чем силы рынка, или

• в России легче добиться, чтобы государство стало сильным и честным, были такие примеры в истории.

4) Другой пример: рыночная конкуренция является главной движущей силой экономического развития. Это утверждение перестает быть истиной, если в обществе недостаточно Духа предпринимательства, т. е. нет необходимого количества предпринимателей, которые смыслом своей деятельности считают увеличение прибыли как доказательства успешности своего Дела. Это проблема для теории цивилизаций.

Согласно теории, главным орудием конкурентной борьбы является создание более совершенных и качественных изделий или применение более экономичных технологий производства. Однако возможности завоевать и поддерживать доминирующее положение на рынках, положение «вне конкуренции», приносящее часто более весомую добавочную прибыль, достигаются далеко не только этими «собственно экономическими» методами. Барьеры, устраняющие конкурентов, могут иметь самую разную природу. Это может быть и близость к власти, и лоббирование определенных вариантов законодательства (вспомним принятие в России законов по соглашениям о разделе продукции в период правительства «младореформаторов» в середине 90-х годов), и информационную асимметрию, способность воздействовать на массовый спрос, и неразвитость финансово-посреднических структур, не говоря уже о теневых и прямо криминальных методах. Все это свидетельствует, что конкуренция, если и была когда-нибудь главной движущей силой экономики, то в современной экономике она явно уступила первенство внеэкономическим факторам. Все более актуальным и, главное, более плодотворным как в теории, так и для практических приложений экономической науки становится исследование не экономики конкретных рынков и отраслей производства, а барьеров между ними и механизмов их поддержания или устранения. Часто сама конкуренция принимает характер конкуренции за право стать монополистом.

5) Еще пример: устранение барьеров, ограничивающих свободное перемещение любых ресурсов между разделенными рынками (в частности, ограничение для импорта и экспорта и для движения капиталов между странами) ведет к экономическому и технологическому прогрессу, к повышению общих суммарных показателей системы. В последние десятилетия в рамках Программы международных сопоставлений ООН проводятся регулярные (каждые три года) сопоставительные обследования по более, чем 130 странам. Основной целью данной Программы является измерение паритетов покупательной способности национальных валют по отношению к доллару. Эти обследования свидетельствуют, что существуют устойчивые диспаритеты цен и доходов (см. разд. 3.3). Несмотря на более низкие затраты в бедной стране, по многим товарам рентабельность их производства для внутреннего рынка оказывается очень низкой. Последствия сложившейся системы диспаритетов для бедных стран чаще бывают отрицательными. Объяснение ищут в наличии барьеров, которые препятствуют прохождению товаров и услуг с одного рынка на другой. Конечно, понятие «барьеры» можно трактовать как угодно широко. Например, можно назвать «психологическим барьером» приверженность и работников, и предпринимателей традиционным технологиям и традиционной структуре потребления.

Политики-глобалисты делают вывод, нужный для политики развитых стран Запада: в диспаритетах и их негативном влиянии виноваты административные (тарифные и нетарифные) барьеры, препятствующие межстрановой конкуренции. В разд. 3.3 будет показано, что главная причина этих явлений – требование клуба развитых стран о полной внешнеэкономической открытости. Почему, например, российская сельскохозяйственная техника не конкурентоспособна по сравнению с европейской? – Потому что на внутреннем рынке России недостаточно конкуренции. Вот когда вступит Россия в ВТО, российским производителям придется конкурировать с импортной техникой, тогда и российским производителям придется переходить на новые модели и технологии… или закрыться. Последний вариант теоретики-экономисты обычно не анализируют. А ликвидация этой отрасли в России может иметь негативные последствия не только для России, но и для общемирового экономического и технологического развития.

С точки зрения теории и аппарата неоклассических моделей (учитывающих чисто экономические факторы), следует признать, что реальная экономика находится не в точке равновесия. Какие причины препятствуют ей быстро двигаться к состоянию равновесия, и является ли это состояние наиболее эффективным для мировой экономики? Ответы на эти вопросы никак не вытекают из анализа моделей равновесия и вообще из теорий, оперирующих чисто экономическими понятиями и факторами.

Можно привести также много примеров, свидетельствующих, что картины мира, рисуемые «рыночными» («буржуазными») экономическими теориями быстро устаревают. Конечно, то же самое происходит и с концепциями в русле марксистской политэкономии.

Справедливость и эксплуатация труда. Аксиома трудовой стоимости. Самое интересное в «естественнонаучном» подходе и утверждении «цена равна затратам» – то, что пропадает различие между затратами и прибылью. И, следовательно, лишается опоры различие и противостояние идеологий, вопрос об эксплуатации, классовой борьбе, справедливости распределения. Экономисты, анализирующие экономические процессы, подобно природным в естественных науках (которым необходим закон равенства затрат и результатов), строго говоря, должны из реальной (бухгалтерской) прибыли выделить ту часть, которая необходима для продолжения и развития конкретного производства. Но они могут и всю прибыль назвать необходимыми транзакционными издержками и объявить, что понятие прибыли – вообще не научное.

А сторонники марксистской теории трудовой стоимости скажут, что прибыль незаконно присваивается капиталистом. А должна она принадлежать рабочим, они должны ею распоряжаться, решать, на что ее расходовать, поскольку вся добавленная стоимость создана их трудом. Надо, чтобы прибылью распоряжался трудовой коллектив или государство рабочих и крестьян. Этот спор наука, изучающая объективные характеристики производственных процессов, разрешить не может. Это вопрос идеологической интерпретации.

Одной из наиболее сложных проблем политэкономии (в том числе и для марксистской теории) была и остается проблема определения эксплуатации и, в более широком плане, проблема справедливости распределения[39]. Марксистская теория стоимости опирается на исходный постулат социалистических учений: весь продукт производства должен принадлежать труду. С точки зрения современной экономической науки и даже массового сознания, воспринявшего как очевидные представления о различных факторах производства, этот постулат представляется достаточно произвольным.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.