Глава 4. КАК НАПОЛЕОН ПОГУБИЛ СВОЮ АРМИЮ... И ФРАНЦИЮ

Глава 4.

КАК НАПОЛЕОН ПОГУБИЛ СВОЮ АРМИЮ... И ФРАНЦИЮ

Они [польские уланы. — А.Б.] старались плыть вперед на ту сторону и, несмотря на то, что за полверсты была переправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой реке под взглядами человека, сидевшего на бревне и даже не смотревшего на то, что они делали.

Граф Л. Н. Толстой

Известны написанные еще в августе письма на­чальника Главного штаба французской армии Бертье, адресованные Кутузову.В письмах Бертье просит «при­нять меры для придания войне характера, сообразного с общепринятыми правилами, и прекратить напрасное опу­стошение страны, столь же вредное для России, сколько прискорбное для императора Наполеона».

На эти письма Кутузов не ответил. Когда посол Напо­леона Лористон просил о мире (Наполеон еще в Кремле), Кутузов пожал плечами:

— Так война только начинается!

Лористон просил унять партизан, и Кутузов опять по­жимал плечами:

— То не солдаты, то мирное население. Никакой власти у меня над ними нет.

Кутузов, мягко говоря, не выдавал правды: он лично создавал войсковые партизанские отряды.

Войсковые партизанские отряды

Первый такой отряд был создан еще до Смоленско­го сражения Барклаем-де-Толли — 4 августа, войсковой партизанский отряд Ф.Ф. Винценгероде.

Отряд Винценгероде действовал вначале в тылу фран­цузских войск в районе Витебска и Полоцка, а с оставле­нием Москвы срочно переместился на Петербургскую до­рогу непосредственно в окрестности «второй столицы».

Затем был создан отряд войсковых партизан Дибича 1-го, действовавший в Смоленской губернии. Наряду с ними действовали мелкие (150-200 человек) подвижные конные воинские партизанские команды. Инициатором их выступил известный поэт, офицер и партизан Денис Давыдов, получивший поддержку Багратиона и Кутузова. Давыдов же и возглавил первый такой маневренный отряд из 200 гусар и казаков незадолго до Бородинской битвы.

Отряд Давыдова действовал сначала против неболь­ших групп противника (фуражирных команд, небольших обозов и т.д.). Постепенно команда Давыдова обрастала за счет отбитых русских пленных. «За неимением русских мундиров я одел их во французские мундиры и вооружил их французскими ружьями, оставя им для приметы русские фуражки вместо киверов», — писал позднее Д. Давыдов.

Вскоре у Давыдова было уже 500 человек. Это позво­лило ему увеличить размах операций. 12 сентября 1812 г. отряд Давыдова разгромил крупный обоз неприятеля в рай­оне Вязьмы. В плен было взято 276 солдат, 32 повозки, две фуры с патронами и 340 ружей, которые Давыдов передал ополченцам.

Французы не на шутку встревожились, видя успеш­ные действия отряда Давыдова в районе Вязьмы. Для его разгрома был выделен 2-тысячный карательный отряд, но все усилия были тщетны — местные крестьяне вовремя предупреждали Давыдова, и он уходил от карателей, про­должая громить обозы противника и отбивая русских во­еннопленных.

Успехи войсковых партизан побудили Кутузова ак­тивно использовать эту форму борьбы с неприятелем во время отхода от Бородина к Москве. Так возник крупный партизанский отряд (4 кавалерийских полка) под коман­дованием другого прославленного партизана — генерала И.С. Дорохова. Отряд Дорохова успешно громил транс­порты неприятеля по Смоленской дороге с 7 по 14 сен­тября, захватив в плен более 1,4 тыс. солдат и офицеров противника. Крупной операцией отряда Дорохова явился разгром французского гарнизона в городе Верея 19 сен­тября 1812 г. Охранявший город вестфальский полк из корпуса Жюно был наголову разбит.

Очевидные успехи отрядов Давыдова и Дорохова, а молва об их победах быстро распространилась по всем центральным губерниям России и в русской армии, сти­мулировали создания новых отрядов войсковых партизан. Во время пребывания на Тарутинской позиции Кутузов создал еще несколько таких отрядов: капитанов А.Н. Сеславина и А.С. Фигнера,, полковников И.М. Вадбольского, И.Ф. Чернозубова, В.И. Пренделя, Н.Д. Кудашева и др. Все они действовали на дорогах, ведущих к Москве.

Войсковые партизаны доставляли много неприятно­стей и тревог Наполеону. Ему пришлось отвлечь на охрану дорог из Москвы значительные силы. Но все усилия были тщетны. Кутузов имел все основания сообщать царю, что «партизаны мои наводили страх и ужас на неприятеля, отняв все способы продовольствия».

Другие партизаны

Самый известный партизан того времени — веро­ятно, «Старостиха Василиса». Вдова местного старосты Василиса Кожина (примерно 1780-1840) организовала в Сычевском уезде Смоленской губернии партизанский от­ряд из подростков и женщин.

Сначала староста Дмитрий Кожин организовал со­противление «фуражной команде». И был убит, вместе со многими односельчанами, а Сычевку ограбили дочиста. Односельчане, справив поминки по старосте, единодушна избрали ее старостихой, сопроводив избрание словами: «Будь ты на место мужа. Ты — баба с головой».

Все вооружение партизан составляли вилы, рогатины и косы. При отступлении наполеоновских войск из Москвы партизаны нападали на французские отряды, захватывали пленных и после передавали их русским войскам. За этот подвиг Василиса Кожина была удостоена медали и денеж­ного пособия.

Но что характерно — даже точного времени ее рожде­ния и смерти мы не знаем.

Менее известно, что в августе 1812 партизанская борь­ба крестьян приобрела в августе в Смоленской губернии. Она началась в Красненском, Поречском уездах, а затем в Вельском, Рославльском и Вяземском уездах.

Обычно во главе таких отрядов становились раненые или отставшие по болезни кадровые солдаты или унтер-офицеры. Один из таких крупных партизанских отрядов возглавил в районе Гжатска солдат Еремей Четвертаков, рядовой солдат драгунского кавалерийского полка. В бою под Царево-Займищем он попал в плен, но через три дня бежал. Сколотив отряд из крестьян, вооруженных само­дельными пиками, Четвертаков стал нападать на неболь­шие отряды неприятеля. Вскоре у него было 300 бойцов, вооруженных французским оружием. Четвертаков орга­низовал охрану окрестных сел, наладил разведку.

Со временем отряд Четвертакова вступал в бой даже с крупными отрядами захватчиков. Однажды целый фран­цузский батальон уклонился от сражения с Четвертако­вым. Партизанский отряд к октябрю 1812г. достиг числен­ности почти 4 тыс. человек (целый партизанский полк!), и стал громить крупные воинские соединения. В 1813 году, Еремей Васильевич Четвертаков был награжден знаком отличия военного ордена — Георгиевским крестом, высшей наградой солдата русской армии.

В той же Смоленской губернии в Сычевском уезде партизанский отряд из 400 человек возглавил отставной суворовский солдат С. Емельянов. Отряд провел 15 боев, уничтожил 572 солдата противника и взял в плен 325 че­ловек.

В одном из боев во время отступления был тяжело ранен гусар Федор Потапов, по прозвищу Самусь. Его приютили крестьяне. Оправившись от ран, Самусь создал партизан­ский отряд из крестьян. Вскоре в отряде было уже более 3 тысяч человек. Самусь разработал систему колокольных сигналов, благодаря чему партизаны и жители окрестных деревень знали о движении и количестве неприятеля. От­ряд хорошо вооружился, отбив у врага оружие, достали даже пушку.

Чем дальше продвигалась вражеская армия, тем боль­ше ожесточался русский народ, тем упорнее он защищал­ся. «Можно без преувеличения сказать, что многие тысячи врага истреблены крестьянами», — писал Кутузов.

Он высоко оценил действия крестьян в их неравной борьбе с «великой армией» в своей реляции Александру I «О патриотических подвигах крестьян Калужской и Мо­сковской губерний», датированной 23.10.1812 г.

Всемилостивый государь!

С душевным удовольствием русского сердца все­подданнейшим долгом считаю донести Вашему импера­торскому величеству о поведении крестьян Калужской и Московской губерний в бурное время неприятельского в оных пребывания. Неприятель употребил все усилия, которыми можно обольстить другие народы, раздавал серебро с тем, чтобы привлечь их на свою сторону и тем сих мирных людей противопоставить правительству, но ничто не могло поколебать сих христолюбивых сердец и одушевленных любовию к высочайшему престолу. С му­ченическою твердостию переносили они все удары, со­пряженные с нашествием неприятеля, скрывали в леса свои семейства и малолетних детей, а сами вооруженные искали поражения в мирных жилищах своих появляющим­ся хищником. Нередко самые женщины хитрым образом улавливали сих злодеев и наказывали смертью их поку­шения, и нередко вооруженные поселяне присоединясь к нашим партизанам, весьма им способствовали в истре­блении врага, и можно без увеличения сказать, что многие тысячи неприятеля истреблены крестьянами. Подвиги сии столь велики, многочисленны и восхитительны духу рос­сиянина, что единственно торжественное изъявление вы­сочайшего Вашего императорского величества благоволе­ния к сим губерниям может им воздать и возбудить подобное соревнование в жителях прочих наших губерний, что я всеподданнейше и испрашиваю.

Всемилостивейший государь,

Вашего императорского величества

всеподданнейший

князь Михаила Г(оленищев)-Китузов.

Одновременно на оккупированной территории суще­ствовали районы, где не было ни французской, ни русской администрации, и которые жили крестьянским самоу­правлением, под контролем партизанских отрядов: Бори­совский уезд в Минской губернии, Гжатский и Сычевский уезды в Смоленской, Вохонская волость и окрестности Колоцкого монастыря в Московской.

Мы мало знаем обо всех простолюдинах-партизанах. А тем более не знаем ничего о своего рода «зеленых 19-го века». Мало сведений у нас о Герасиме Курине — кре­стьянине одного из подмосковных сел. Несомненно, он был выдающимся руководителем партизан. Отряд Г. М. Ку­рина, насчитывающий 5 тысяч пеших и 500 конных парти­зан, взял в плен большое число вражеских солдат, захватил 3 пушки и много другого оружия.

В Боронницком уезде действиями двух тысяч парти­зан из разных сел и деревень руководили — староста села Константинова Семен Тихонов, староста деревни Сельвачевой Егор Васильев, староста села Починок Яков Петров и несколько крестьян из села Дурнихи. 22 сентября кре­стьяне — партизаны Боронницкого уезда стремительно на­чали и разгромили отряд французов, который был на под­ходе к селу Мяскову. Но и русских помещиков долго к себе не пускали.

Шаромыжники

Честно говоря, я и сам толком не знаю, как пра­вильно: шеромыжники или шаромыжники? Само слово происходит от французского «мон шер ами»... мой дорогой друг. Так обращались к русским людям французы осенью 1812 года. Подыхая от голода, трясясь от холода в обрывках летнего обмундирования, они если сразу не бежали навстречу русским, то только из страха перед ними.

И было шаромыжников очень, очень много. Уже ко времени Бородина до 10 тысяч солдат Великой армии ока­залось в плену: в основном люди из фуражных команд. К декабрю 1812 года, когда исход остатков Великой армии из России завершился, в стране осталось 216 тысяч «ша­ромыжников».

Это стоит иметь в виду, читая ставшие традицией слова про «полное искоренение наполеоновских полчищ» и прочие стереотипы. Третья часть, а то и 40% Великой армии не по­гибла и не бежала. Она разбрелась по России и постепенно, поодиночке или группами, сдавалась в плен. Не обязательно военнослужащим или партизанам! Множество шаромыжни­ков прибивались к крестьянам — неважно, что делать, только пустите в тепло и покормите хоть чем-нибудь.

У правительства это полчище вчерашних врагов вы­зывало даже некоторое опасение: в 1813 году регулярная армия и ополчение, до 3 млн людей, пошли в зарубежный поход. Почти все вооруженные и обученные мужчины! А в самой стране — до 200 тысяч здоровенных мужиков с опытом участия в войне! Но шаромыжники вели себя на удивление тихо, никаких неприятностей от них не было.

Прибивались они и к помещичьим имениям, дворянским гнездам. Французский гувернер стоил в те времена не мень­ше 1 тысячи рублей в год — сумма, совершенно неподъем­ная для абсолютного большинства помещиков, а тем более для служащих дворян.

А тут — целые толпы гувернеров! Скажем, настоящий французский офицер! Или его продают казаки за полтин­ник или за рубль, или он сам, изнеможенно кашляя, страш­но голодный, полубольной, стучится у ворот, протягива­ет руку за подаянием. Это же прекрасный, уже готовый гувернер, он научит Петеньку и Коленьку французскому языку и хорошим манерам, французскому изяществу и вы­сокой культуре!

А очень часто пленный или беглый ветеран Великой армии был фламандцем или немцем из Гамбурга, который за годы жизни в казарме и свой родной язык подзабыл, и французского толком не выучил, говорил на кошмарном грубом жаргоне, сморкался в два пальца, жрал руками, зато ругался на пяти европейских языках.

Один такой гувернер из шаромыжников, некий Капэ, попал раненым в плен и стал гувернером Миши Лермонто­ва в имении его бабушки, в Тарханах. О другом таком гу­вернере из-под забора, некоем мосье Гражане, рассказы­вает в своих записках русский экономист Юрий Арнольд. Поместье Арнольдов находилось в Могилевской губернии, и в то время не иметь «своего» гувернера из пленных стано­вилось просто неприлично. Гражан был этническим фран­цузом, барабанщиком в одном из полков. Воевать он начал еще в 1792 году. За тепло и пищу он готов был учить не то что родному французскому, а хоть марсианскому языку. К 8-летнему воспитаннику Гражан, похоже, искренне при­вязался: примерно 35 лет, он никогда не имел жены и детей. Мальчик был в восторге от такого дядьки! С утра до вечера он мог рассказывать байки о походах и странах, в которых побывал, учил плавать, жечь костры, разбивать палатку, выбивать на барабане воинские команды! Мальчик обожал дядьку и очень плакал, когда тот в 1818 г. уехал на родину, в свою «прекрасную Францию».

Вот только папенька и маменька относились к отъез­ду Гражана более сдержанно и особо его не удержива­ли, потому что французский, которому учил Гражан, был жуткой и грубой смесью языков, солдатским арго. Позже Юра Арнольд поступил в дворянский пансион в Москве, и оказалось, что произносимые им фразы при переводе на русский прозвучат примерно как: «Жрать, засранцы!» или «Ползет, как беременная вошь по дерьму». Пришлось переучиваться. Гражан, конечно, не виноват, он учил вос­питанника, чему умел и как умел.

Во время войны из пленных формировали «франко-итальянский» хорватский, «испано-португальский» и про­чие легионы. Как у Наполеона воевало 8 тысяч этнических русских из России, так в составе армии Российской импе­рии окончило войну до 7-8 тысяч перебежчиков.

После войны около половины шерамыжников уехала до­мой. Известна потрясающая история про собачку — белую французскую болонку. Она потерялась в России и через два года пришла домой, в Южную Францию. Ее хозяин был жив и не мог нарадоваться на верное животное. Не очень типич­ная для Великой армии история со счастливым концом.

Вторая половина шаромыжников навсегда осталась в России. Что характерно — пресса в Европе писала, что пленных удерживают в «дикой России», как рабов. Бур­боны издавали указы за указами, требуя от «сынов Фран­ции» немедленно вернуться в «землю отцов». А они вовсе не рвались.

Были это люди самых разных классов общества, судь­бы их складывались различно. Трех ветеранов Наполео­на отправили по их собственному желанию на Алтай как «вольных хлебопашцев». Другие записывались в казаки. Краевед Юдин в конце XIX века нашел 49 потомков воинов Великой армии, ставших казаками. Во втором поколении Жандр сделался Жандровым, Биньелон — Беловым, и так далее. Вот немцы фамилий не меняли, дав начало казачьим фамилиям Бергов и Шмидтов.

Некоторые сделали карьеру, вплоть до генералов рус­ской армии. Почему бы и нет?

Последний ветеран Великой армии, ровесник Напо­леона, Жан-Батист Савен (1769-1894) умер в Саратове в возрасте 125 лет. Он зарабатывал на жизнь, преподавая французский язык и фехтование в гимназии, потом стал владельцем художественной мастерской. Крупные черты лица, длинная белая борода, спокойное поведение... мест­ные жители принимали его за татарина, он и отвечал по-татарски — этот язык он тоже выучил. На его могиле поста­вили памятник с надписями по-русски и по-французски: «Последнему ветерану Великой Армии».

Потомки шаромыжников по прямой мужской линии в России и сейчас носят фамилии Машеров, Машанов, Бер­ту, Савари, Симон и так далее. Есть даже Жари — то ли фа­милия, то ли предок семьи так выговаривал слово «жрать».

Французская армия и Франция

Кутузов сдал Москву и тем самым сохранил армию. Сохранив армию, он сохранил и Россию.

Наполеон совершил прямо противоположное: он погу­бил свою армию и тем самым обрек на взятие Париж, и на поражение Францию. Армия была не просто разбита. Она попала в ужасное положение, не снабженная буквально ничем. А Наполеон ее попросту бросил, спасая сам себя и свое окружение. Солдатам он предоставил выбираться из России, как им самим больше нравится.

Иногда пишется, что он старался вывести из России как можно больше своих солдат. Ниоткуда не видно, чтобы он это делал. Наоборот, 26 ноября, при переправе через Бе­резину он прямо отдал приказ: в первую очередь переправ­лять солдат сильных, здоровых, с оружием. 40 тысяч боль­ных, безоружных солдат фактически обрекали на смерть.

К ночи 27 ноября стали прибывать отставшие отряды, толпы небоеспособных солдат, гражданские с обозами. Наполеон приказал пропускать воинские команды («бое­способные, идущие в строю»), повозки не пропускались (за исключением карет маршалов). В страхе перед каза­ками у переправы скопились тысячи женщин, детей, ране­ных и обмороженных, ожидавших разрешения проехать со своими повозками. Их не пускали.

Тактика русской армии была двойственной: Александр I хотел окружить и пленить как можно больше французов. Кутузов, похоже, предпочитал беречь русскую армию и только мешал французам уходить от гибельных окрестно­стей, ими же разоренных летом. Когда французы пошли по территории Белоруссии, менее разоренной войной, рус­ская армия активизировалась. Например, 16 ноября Чи­чагов занял Минск, где захватил большие запасы провизии для Наполеона. Минск являлся одним из крупных тыловых пунктов снабжения войск Наполеона, его потеря обрекала на голодную смерть многих, кто иначе мог бы спастись.

21 ноября авангард Чичагова под командованием гене­рала Ламберта захватил Борисов, где Наполеон планиро­вал переправиться через Березину.

Как именно это происходило, есть много свидетельств одно другого страшнее. «Борисов горел; французы гре­лись, и даже буквально поджаривались у его пылающих развалин, и умирали со всеми признаками умственного расстройства, богохульствуя и проклиная Наполеона перед смертью. И как им было не проклинать императо­ра Франции, если они со времени ухода с Москвы не ели практически ничего, кроме собственных строевых лоша­дей, а на каждой русской версте оставалось от 50 до 300 их погибших товарищей, трупы которых местами букваль­но громоздились друг на друга»[152].

«Тысячи были замерзших и умерших людей, — писал о тех днях А.П. Ермолов. — Нигде не было пристанища; местечки и селения обращены в пепел, и умножавшиеся пленные, все больше больные и раненые, большое число чиновников, должны были ожидать неизбежной смерти. Ежеминутное зрелище страждущего человечества истощало страдание, и само чувство сожаления притупляло»[153].

Через кое-как наведенные мосты лезет толпа, давит ослабевших, больных, детей им женщин. А вокруг идут бои за переправу.

К 28 ноября через Березину успело переправиться до 60 тысяч человек. Естественно, переправились Наполе­он, его маршалы и генералы. Ближе к вечеру 28 ноября на собравшуюся толпу стали сыпаться ядра артиллерии Витгенштейна. Толпы людей кинулись к мостам. Один из мостов рухнул. В создавшемся беспорядке переправа за­стопорилась, люди, по свидетельству очевидца, погибали в давке от удушья. Отступавшие ночью, при продолжаю­щемся обстреле, части Виктора смели с моста в реку по­возки и людей. Тогда в Березину рухнул и «золотой обоз», в котором Наполеон увозил сокровища Кремля. Ему они не достались. Во время боев в трех французских корпусах убито и ранено 13 генералов[154].

29 ноября в 9 часов утра французский офицер Серюрье, выполняя приказ генерала Эбле, сжег мосты. Военные обозы французов и огромное число «небоеспособных» остались на восточном берегу. На эту многотысячную толпу практически безоружных людей налетели казаки. Их не зря панически боялись. Когда к месту переправы подошли части Витгенштейна, уничтожая отставшие части францу­зов, им открылась жуткая картина:

«Ввечеру того дня равнина Веселовская, довольно про­странная, представляла ужаснейшую, невыразимую карти­ну: она была покрыта каретами, телегами, большею частью переломанными, наваленными одна на другую, устлана те­лами умерших женщин и детей, которые следовали за арми­ей из Москвы, спасаясь от бедствий сего города или желая сопутствовать своим соотечественникам, которых смерть поражала различным образом. Участь сих несчастных, на­ходящихся между двумя сражающимися армиями, была ги­бельная смерть; многие были растоптаны лошадьми, другие раздавлены тяжелыми повозками, иные поражены градом пуль и ядер, иные утоплены в реке при переправе с войска­ми или, ободранные солдатами, брошены нагие в снег, где холод скоро прекратил их мучения... По самому умерен­ному исчислению, потеря простирается до десяти тысяч человек...»[155]

 Так вспоминал об увиденном офицер Мартос.

Отмечу этих «ободранных», то есть раздетых донага де­тей и женщин, брошенных умирать в снег. Это мы опять о красивой, героической, рыцарской войне 1812 года.

Во Франции рассказывались еще очень долго истории по то, как обезумевшие от голода французские солдаты отрезали от еще живых лошадей куски мяса и ели его сы­рым. А лошади, окостеневшие от страшного холода, как от наркоза, не замечали этого и продолжали двигаться.

Барон Мюнхгаузен переворачивался в гробу: такого даже он не придумал.

Говорили и о далеко не единичных случаях каннибализ­ма. Судя по описаниям русских, это уже не Мюнхгаузен.

Писали, что русские покупали у казаков пленных и ели их, варили живыми и сажали на кол. Что ели, сомнительно, у русских еда была.

Во всяком случае, на Березине остатки Великой армии окончательно погибли. Ее просто не стало.

Наполеон же... Он не только спас Россию, помог орга­низовать Отечественную войну, но и приложил колоссаль­ные силы, чтобы погубить свою собственную армию. Будь на свете справедливость, ему следовало бы поставить па­мятник на Березине, как вернейшему союзнику России и русской армии. Памятник должен изображать, вероятно, французских солдат, поджаривающих мясо уже умерших товарищей на пожарах Борисова.

Виве л~Ймперриор! Да здравствует император!

К 21 декабря 1812 г. через Восточную Пруссию про­шло из Великой армии 255 генералов, 5111 офицеров, 26 950 низших чинов, «в жалком состоянии и основном безоружных»[156]. Многие из них и оказавшись на временно безопасной территории, умирали от болезней изнурения.

Еще было примерно 6 тысяч солдат из корпусов Ренье и Макдональда, действовавших на других направлениях. Видимо, из всех этих вернувшихся солдат и собрались позднее 23 тысячи (упоминаемые Клаузевицем) под нача­лом французов.

Сохранилась легенда, что когда Наполеон примчался во Францию, вторично бросив в Пруссии остатки своей ар­мии, его спросили:

— Где армия?

— Армии нет, — пожал плечами Наполеон и тут же начал сколачивать новую.

Относительно большое количество спасшихся генера­лов и офицеров позволило Наполеону организовать новую армию, призвав рекрутов 1813 года. Но эти свежие силы не могли заменить ветеранов, погибших в России или раз­бредшихся как шаромыжники.

В 1813 году Наполеон потерпел поражение в битве под Лейпцигом и в 1814 г. отрекся от трона Франции. Судо­рожно дернулся в 1815 г. и окончательно потерял все, был сослан в плен к ненавистным британцам на остров Святой Елены. Потеряв армию, он закономерно потерял и импе­рию, и Францию. Об этом я не буду рассказывать подроб­но, это особая тема.

О чем еще надо сказать — это потери русской армии. Она ведь не встала на зимние квартиры, а в холодное вре­мя года, порой по колена в снегу, продолжала гвоздить не­приятеля вплоть до полного его изгнания из России.

Историк XIX века Богданович М.И. оценивает потери русской армии в 210 тысяч солдат и ополченцев[157].

Перст Божий?

Во всякую историческую эпоху можно отыскать странные события, не укладывающиеся или мало уклады­вающиеся в представления о естественном и закономер­ном. Но «нашествие двунадесяти языков» — это сплошная цепь событий, каждое из которых само по себе крайне маловероятно. А тут их сразу множество, одно за другим:

1.  Распад антирусской коалиции за считаные недели перед нашествием.

2. Массовый падеж скота и лошадей.

3. Неготовность Наполеона к зимней кампании.

4. Невозможность идти на Петербург.

5. Отказ раскрепостить крестьян в России.

6.  Цепь событий, которая спасла Кремль и храмы Мо­сквы: сильный дождь, странные сложности с фитилями, несработавшие запалы, быстрая помощь, появившаяся буквально в считаные минуты.

7. Гибель награбленного в водах Березины.

Предки у нас были люди отсталые — что крестьяне, что всякая петербургская деревенщина вроде русских царей или А.С. Пушкина. Мало кто сомневался в том, что в спасе­нии России видна Горняя сила, перст Божий.

Наш отсталый, малокультурный император в Манифе­сте 31 декабря 1812 говорил: «Зрелище погибели войск его [Наполеона. — А.Б.] невероятно! Кто мог сие сделать?.. Да познаем в великом деле сем промысел Божий».

Именно с этими интуициями в 1834 году в центре Двор­цовой площади в Санкт-Петербурге был возведен Алек­сандрийский столп. Поставлен он архитектором Огюстом Ришаром Монферраном по заказу императора Николая I в память о победе его старшего брата — императора Алек­сандра I над Наполеоном.

Монферран создал монумент, представляющий собой огромную колонну из розового гранита, стоящую на ква­дратном пьедестале. Венчает колонну скульптура работы Орловского, изображающая позолоченного ангела с ли­цом императора Александра I. В левой руке ангел держит крест, а правую воздевает к небу.

Высота столпа вместе со статуей — 47,5 м при диаме­тре в 3,66 метра. Он выше всех аналогичных монументов мира: Вандомской колонны в Париже, колонны Траяна в Риме и колонны Помпея в Александрии. Это очень величе­ственный столп.

Автор знает, что Бога придумали попы, чтобы обманы­вать рабочих. Со времен якобинцев об этом много гово­рили, очень громко и эмоционально. Не буду оспаривать гениальные выводы передовых людей. Они ведь точно знают, как устроен мир. Они руководствуются картами из «Великой» французской «Энциклопедии», готовы утопить в Луаре всех «равнодушных» и неустанно борются с ме­теоритами. Эти люди очень последовательно не замечают всего, что разрушает их убогие, я хотел сказать, их про­грессивные представления.

Но автор не умеет бороться с метеоритами. Он — клери­кальный феодал и феодальный клерикал и видит ровно то, что есть, а не что велено видеть на сходке, простите за вы­ражение, интеллигенции. Я не умею не замечать того, чего не понимаю, и что кажется мне странным и необъясни­мым. Поэтому, нисколько ни на чем не настаивая, отмечу странное нагромождение случайностей, спасшее Россию от ужасов гражданской войны, погубившее Наполеона и даже лишившее его награбленного в России.

И задам отсталый, реакционный такой вопрос. А вдруг не случайно на Александрийском столпе указывает ангел в хмурое питерское небо?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.