2. Ультиматум Семёнова

2. Ультиматум Семёнова

Ошибкой считает Будберг оправдание виновников переворота, ещё большей тактической ошибкой, по мнению Гинса, было производство Волкова в ген.-майоры, а Красильникова и Катанаева — в полковники: «Даже при невозможности вменения ему (Волкову) политического проступка, он должен был быть не награждён, а, наоборот, наказан» [II, с. 36]. Плохой, действительно, симптом, когда правительство вынуждено идти на компромисс, считаясь с настроением кругов, в руках которых так или иначе были значительные вооружённые силы. В таких условиях всегда появляется опасность создания своего рода преторианцев, которые будут предъявлять, когда нужно, свои счета к оплате[695].

Омские казачьи круги — омская «атаманщина» — могли быть во время суда над Волковым и его соучастниками взбудоражены протестом и ультиматумом, которые предъявил Семёнов Правительству. До этих пор молчавший забайкальский атаман, лишь только был обнародован приказ о назначении суда над виновниками переворота, реагировал телеграммой на имя Колчака, в которой заявил, что Колчак не имеет права предавать виновников суду, и требовал выдачи их в своё распоряжение. Быть может, подчёркнуто пришлось пойти на награду оправданных по суду, чтобы успокоить разгоревшиеся страсти[696]. Это производство, возможно, преследовало и другие цели. Опасный в Омске, Волков был отправлен в Читу с миссией убедить Семёнова в государственном вреде его выступления — Семёнов заявил, что он не признает Колчака. Есть, однако, одно неразрешимое пока противоречие. В работе Парфенова напечатан приказ «по казачьим войскам» временного управл. воен. мин. ген. Сурина о производстве Волкова и др. в следующий чин «за выдающиеся боевые отличия». Дата приказа 19 ноября, т.е. одновременно с назначением чрезвычайного суда. На нём есть странная пометка: «секретно». На мой вопрос и Старынкевич и Гинс, которые, казалось бы, должны были знать об этом секретном приказе, решительно отвергли его возможность… Большевицкие историки не всегда точны и аккуратны в печатании материалов, которые могут дискредитировать их политических противников[697]… Сомнительно, однако, то, что Колчак имел непосредственное отношение к этому производству.

Упомянутый протест Семёнова грозил новому Правительству большими осложнениями, так как за Семёновым стояли японцы, весьма неодобрительно относившиеся к перевороту [Уорд. С. 90]. Первое столкновение с Семёновым я предпочитаю рассказать словами Колчака. Этот своеобразный мемуарист почти всегда более точен в передаче фактов, чем иные «документы». Документы в сборнике Зензинова рассказывают семёновский инцидент более колоритно на основании официозной информации штаба воен. Сиб. отдельной армии в иркутские газеты, но в этой информации так много путаницы и противоречий, что она требует больших поправок и — не всё ещё может быть проверено[698].

Колчак показывает:

«Затем я получил известие, которое потом оказалось недоразумением, но тогда на меня произвело впечатление чрезвычайно серьёзное: это была первая угроза транспорту с оружием, обувью и т.д., задержанному где-то на Забайкальской жел. дороге. Впоследствии оказалось, что это было не предумышленной задержкой, а задержкой благодаря непорядкам на линии; мне же доложили это так, что я поставил это в связь с перерывом сообщения и решил, что дело становится очень серьёзным, что Семёнов уже задерживает не только связь, но задерживает доставку запасов. Я просил Лебедева, который вступил в должность начальника штаба, вызвать по прямому проводу или Семёнова, или его начальника штаба и окончательно выяснить вопрос, делается ли это умышленно или нет, и если это делается не умышленно, то я прошу содействия и облегчить мне возможность сношений и протолкнуть вне очереди поезда с припасами и предметами снабжения для фронта. Лебедев получил такой ответ, что они просто не желают разговаривать. Тогда я, обдумавши этот вопрос и пользуясь тем, что Волкова я послал на Восток в Иркутск, решил поручить Волкову организовать отряд там, в Иркутске, и двинуться на Забайкальскую жел. дорогу для того, чтобы обеспечить нам провоз наших грузов».

Словом, создался целый конфликт.

«В отношении Семёнова я тогда издал приказ, в котором говорил, что четыре или пять дней задерживается связь с Владивостоком, задерживается перевоз боевых припасов, что я считаю это актом предательства по отношению к армии со стороны Семёнова и отрешаю его от должности[699]. Это был приказ, который знаменовал собой перерыв всяких сношений с Семёновым. Насколько я был прав, трудно сказать, но я рисую вам ту обстановку и те мотивы, по которым я тогда действовал. В ответ на это не последовало ничего, но иностранные представители, которые тоже были оповещены об этой истории, спросили, что я намерен делать. Я сказал, что такие случаи нужно решать оружием, я постараюсь собрать войска и двинуть их для того, чтобы обеспечить Забайкальскую жел. дорогу и продвинуть по ней грузы. Насколько это мне удастся, я не знал, но, во всяком случае, у меня другого выхода не было, потому что я пытался войти в соглашение, но из этого ровно ничего не вышло.

Об этом событии стало известно Ноксу и Жанену, который в это время приехал во Владивосток и был на пути к Омску. Из Читы я получил предложение от генерала Жанена подойти к прямому проводу, что я и сделал. Он сообщил мне, что положение чрезвычайно осложняется в Забайкалье и что он считает долгом мне сообщить следующее: командующий японской дивизией заявил, что он не допустит никаких вооружённых действий на железнодорожной линии и что в случае, если я попробую ввести войска в Забайкалье, то японские войска вынуждены будут выступить против них… он рекомендует мне быть очень осторожным, более спокойным и надеяться, что этот конфликт может разрешиться благополучным путём и что решение его вооружённой силой является совершенно невозможным. Тогда я отставил это распоряжение. Японцы сообщили, что они берут на себя гарантию, что связь будет действовать и что движение на линии жел. дор. прекращаться не будет. Это мне в тот момент разрешало сомнение и то затруднительное положение, в котором я находился в отношении доставки на фронт предметов снабжения, и я подчинился тому положению, разрешить которое своими средствами я иначе не мог» [с. 194–196].

В информации от штаба Вост.-Сибирской армии, присланной атаманом Калмыковым, упоминалось, что Семёнов заявил миссии, прибывшей в Читу, что он согласен признать адм. Колчака, при условии аннулирования приказа № 60 и признания временного характера сибирской власти (до соединения с Деникиным). Затем Семёнов выслал чрезвычайную «миссию» из Читы, руководствуясь её «недипломатическим» поведением и «злонамеренной агитацией среди войска и населения Читы»[700].

«Я своими жалкими средствами что же мог сделать?» — спрашивал Колчак. Приходилось подчиняться иностранному вмешательству и ждать от него разрешения «конфликта». Заключительный аккорд в словах Будберга: «Готовая уже ликвидация атаманов сорвана японцами; не вмешайся они, теперь уже не существовало бы этих гнойников и можно было бы радоваться возможности приступить к созидательной работе»… (Запись 10 декабря.) Через десять дней Будберг добавляет: …«Жанен работает, чтобы свести всё на нет. Значит, здоровый и нужный для утверждения авторитета Омска исход становится почти безнадёжным, ибо против него не только японцы, но и главный военный представитель союзников» [XIII, с. 273][701].