6. Столкновение с Думой

6. Столкновение с Думой

13 сентября Патушинский подал заявление, что не находит возможным оставаться в составе Совета министров ввиду «глубокого расхождения с Адм. Советом и возрастающим влиянием последнего на политическую деятельность Правительства». Мне кажется, «вспыльчивому» Патушинскому в значительной степени просто надоела обстановка борьбы и конфликтов. Считая себя всё-таки министром, избранным Думой, он не сочувствовал переходу власти к Админсовету, быть может не учитывая достаточно того, что излишне строгая «принципиальность» вообще мало подходила к тогдашней обстановке. С уходом Патушинского Правительство оказалось в нетях. Вологодский, взяв с собой Гинса, уехал на Восток для ответственных переговоров с союзниками (в частности, о займе) и для ликвидации «опереточных» правительств на Д. Востоке. Серебренников отправился в Уфу на Государственное Совещание, Шатилов в Томск на открытие Думы. Крутовский, стоявший вообще несколько в стороне от дел, жил в Красноярске. Из членов Правительства в Омске оставался самый молодой, но, может быть, самый энергичный из них, Михайлов. Таким образом, в полном соответствии с принятыми постановлениями фактически государственная власть переходила к Адм. Совету.

10 сентября в Томске открылась Дума. Работа её вновь была установлена заранее по соглашению с Правительством. С самого начала возник конфликт. Прежде всего Дума, в свою очередь, избрала комиссию для посылки на Дальний Восток. Цель избрания была ясна: делегация должна была действовать там параллельно Вологодскому и «парировать его выступление» [Майский. С. 250], т.е. воздействовать на лавровское (дерберовское) Правительство в том отношении, чтобы оно не сдавало власти, и завязать непосредственные отношения с союзниками. Это Якушев в разговоре с Вологодским по прямому проводу называл «информационными целями»! Делегация была уже в дороге, когда появился решительный протест со стороны Вологодского. Делегация была задержана 16–17 сентября в Иркутске командующим войсками и «принудительно в товарном вагоне отправлена» в Томск. Закономерен ли этот «беспримерный в парламентской практике эпизод» или нет, — но, быть может, только в силу происшедшей задержки миссия Вологодского увенчалась успехом.

С Хорватом достигнуто было 27 сентября соглашение, по которому последний, как и Сибирское правительство, признавал власть образовавшейся уже тогда всероссийской Директории. Хорват становился «генеральным комиссаром» новой власти[417]. Лавровское (дерберовское) Правительство тоже сравнительно легко самоупразднилось, отчасти, может быть, считаясь с наличием конкуренции на Дальнем Востоке [Флуг], отчасти в силу тяжёлого материального положения [Гинс]. В момент сдачи власти пришло, однако, сообщение о происшедшем в Омске конфликте. Гинс передаёт, что тогда министр Моравский отказался сдавать дела и разослал шифрованную телеграмму почтовым и телеграфным служащим с призывом не подчиняться Сибирскому правительству [с. 229].

Была попытка со стороны Думы (части её, конечно), воспользовавшись отъездом Вологодского и приездом бывшего министра дерберовского Правительства Новоселова, изменить состав омской власти и ввести в рамки подчинения Думе Админсовет, которому было предоставлено право полномочного Совета министров «без ведома Думы» (слова Якушева). (Позднее сибирские эсеры приписывали Админсовету инициативу в создавшемся конфликте [«Вольная Сибирь». I, с. 10]. Бесспорно, что инициатива в данном случае исходила от деятелей Сибоблдумы.)

18 сентября с.-д. фракция поставила на обсуждение в Думе вопрос о необходимости выяснить отношение Думы к Правительству. Вопрос этот обсуждался в закрытом заседании Думы, признавшей необходимым принять энергичные меры против беззаконий Правительства [Майский. С. 210]. Под «беззаконием» главным образом подразумевалась тактика представителей Сибирского правительства на происходившем в Уфе «Государственном Совещании», тактика эта противоречила резолюциям Думы. Представитель Думы Якушев в позднейшем разговоре по прямому проводу с Вологодским, уже членом Директории, избранной в Уфе, в очень мягких тонах изображает то, что говорилось в Думе. «Непримиримость сибирской делегации, — говорил он, — внушала тревогу, что может разрушить работу по созданию центральной власти. Дума, однако, учитывая всю сложность ситуации, не решалась обсуждать в закрытом заседании (очевидно, «открытом») явное расхождение правительственной делегации в Уфе с постановлениями Думы, но считала вместе с тем своим долгом оказать влияние на делегацию в смысле приближения её позиции к думской. С этой целью было устроено закрытое заседание Думы, на котором была подвергнута разбору линия поведения правительственной делегации в Уфе, причём Дума, памятуя, что в столь тяжёлый момент всякое недоверие, выраженное Правительству, чревато большими, тяжёлыми осложнениями во внутренней жизни страны, ограничилась только вопросом Совету министров, чем объясняется расхождение точки зрения правительственной делегации от мнения, выраженного Думой».

Всё это было в действительности не так безобидно, как пытался представить Якушев. Дума хотела и изменить состав делегации, и обуздать Админсовет. Для этого нужно было получить «левое» большинство в основном Правительстве. Решили ввести Новоселова в состав Правительства — была сделана, по выражению Майского, «попытка устроить маленький государственный переворот», введя Новоселова «революционным путём». Вместе с тем сибоблдумцы уговорили Патушинского взять свою отставку назад[418]. «Революционному пути» был придан своеобразный «конституционный» характер. Ссылаясь на какую-то телеграмму Михайлова, запрашивавшего томского губ. комиссара о наличности местного гарнизона, Якушев говорил Вологодскому, что Дума увидела здесь угрозу роспуска. Необходимо предотвратить необдуманный и незакономерный шаг.

Лучше всего рассказать дальнейшее со слов самого Якушева. Он едет в Омск, вызывает туда Крутовского. За ним приезжает Шатилов, всё с той же целью «приостановить работу Административного Совета».

20 сентября Крутовский собрал Совет министров. На заседании присутствовали Михайлов и Якушев в качестве председателя Думы. Заседание было сорвано, так как Михайлов покинул его при обсуждении вопроса, который Крутовским был поставлен предварительно о вступлении в исполнение обязанностей Патушинского и Новоселова. Не надо забывать, что к возвращению отказавшегося Патушинского и кооптации кого-нибудь в Правительство отрицательно отнеслись отсутствовавшие члены Правительства Вологодский и Серебренников. За кулисами в действительности шли более серьёзные подготовления. Намеревались из состава упразднившегося дерберовского Правительства ввести в омскую власть ещё Краковецкого. Якушев вёл соответственные разговоры с Уфой и Иркутском, причём ленты разговора, по утверждению Гинса, уничтожались [с. 221].

Гинс, между прочим, ссылается на разоблачения, сделанные на открытом заседании Думы депутатом Соболевым. К сожалению, в нашем распоряжении не было данных для проверки указаний, может быть несколько субъективных, историка-мемуариста. Но ведь план Сибоблдумы и так уже ясен из рассказа её председателя.

Как отнеслась непартийная общественность к возникшему конфликту? «Заря» определённо заявила, что Обл. Дума «утратила всякое представление о существе своих функций и работает на государственный развал» [цитирую по «От. Вед.», № 4]. Вологодский телеграфно признал своевременным перерыв работы Думы… 21 сентября Админ. Совет распустил Думу… Дума не подчинилась приказу и единогласно открытым голосованием приняла резолюцию эсеровской фракции:

«На основании «Положения о временных органах управления в Сибири» считать: 1) Административный Совет незаконно созданным и подлежащим немедленному роспуску; 2) министра финансов И.А Михайлова и тов. министра внутр. дел Грацианова считать уволенными от занимаемых ими должностей и подлежащими суду по обвинению в попытке государственного переворота.

Временным Сибирским правительством Областная Дума считает Правительство в составе, избранном Думой в январе 1918 г., за исключением министра финансов И.А. Михайлова.

Дума постановляет:

1. Временно предоставить все права Думы, а также право временного устранения министров и всех должностных лиц от занимаемых должностей «Комитету Областной Думы» в составе по два представителя от каждой фракции для восстановления насильственно прерванной деятельности Областной Думы и Совета министров и для предоставления выборным Думой министрам возможности исполнять возложенные на них обязанности.

2. По миновании чрезвычайных достижений (?) поставленных целей означенному Комитету сложить свои полномочия и дать отчёт в своей деятельности Сибирской Областной Думе»…[419]

В «Комитет Областной Думы» избирается по два представителя от фракции с.-p., с.-д. и национальностей. Фракции областников и беспартийных отсутствуют… Это ответственное собрание Думы было созвано наскоро, ночью — в «революционном» уже порядке [«Заря»].

Крайность часто порождает другую крайность. В ответ на «грамоту»[420] Думы, доносил Гаттенберг Михайлову, что всюду на заборах надпись: «Боже, Царя Храни».

Рано утром того же дня (21-го) Крутовский, Шатилов, Якушев и Новоселов были в Омске арестованы начальником гарнизона полк. Волковым «по обвинению в том, что этими лицами замышлено и приступлено к совершению государственного переворота». Обстановка ареста соответствовала уже установившимся в Омске нравам. Члены Правительства, по словам Якушева, обманом были вызваны в штаб для переговоров по прямому проводу с военным министром в Уфе и отвезены конвоировавшим их офицером на частную квартиру (Волкова):

«На наш протест против насилия, нам ответили, что действуют по распоряжению законных властей и что нам будет представлено распоряжение Адм. Совета»…

Официальное сообщение Сибирского правительства по этому поводу говорило:

«Арест был произведён без ведома не только заместителя председателя Совета министров и председателя Административного Совета И.А. Михайлова и самого Административного Совета, но и без ведома временного управляющего военным министерством генерал-майора Матковского. В этот же день от В.М. Крутовского и М.Б. Шатилова были получены прошения об отставке.

В 7 часов вечера 21 сентября, непосредственно перед назначенным в тот день заседанием, были получены в здании Административного Совета заместителем председателя Совета министров и временно управляющим военным ведомством от начальника гарнизона донесения о произведённых арестах. Административный Совет, обсудив эти донесения, единогласно постановил: немедленно освободить из-под стражи В.М. Крутовского, М.Б. Шатилова и И.А. Якушева, о действиях начальника гарнизона полковника Волкова сообщить командующему армией. Вследствие же направления дела начальником гарнизона об аресте Новоселова прокурору Омской судебной палаты, вопрос об освобождении Новоселова был признан подлежащим обсуждению названного прокурора» [Гинс. I, с. 234–235].

23 сентября Новоселов был убит сопровождавшим его в областную тюрьму конвоем. Сказать, что Новоселов «пал жертвою расправы, учинённой каким-то добровольцем», как это сделал в своих воспоминаниях Серебренников [с. 14], конечно, совершенно невозможно[421].

«В заседании, — продолжает официальное сообщение, — тов. мин. вн. д. А.А. Грацианов, посетивший В.М. Крутовского и М.Б. Шатилова по их освобождении, сообщил, что прошения об отставке, по объяснению В.М. Крутовского, им и Шатиловым были подписаны под угрозой расстрела[422], далее А.А. Грацианов, со слов того же Крутовского, сообщил, что Крутовскому и Шатилову, по освобождении их, было предъявлено лицами, их арестовавшими, требование покинуть Омск в течение 24 часов. Заявление В.М. Крутовского и М.Б. Шатилова о вынужденной подаче ими прошений об отставке и вынужденном их отъезде, а также невыясненность обстоятельств убийства А.Е. Новоселова вызывали единодушное решение Административного Совета о немедленном образовании Верховной следственной комиссии из трёх членов Административного Совета, под председательством управляющего мин. торг. и пром. проф. Гудкова»…

Всё ли гладко в этом постановлении Админсовета? Между строк чувствуется какое-то формальное отношение к расследованию событий. И действительно, акт ареста как бы развязал руки в борьбе. Арестованные министры — больше не министры, хотя бы отказ их был вынужденным. Опасный прецедент для будущего!.. И уже недопустимым было формальное отношение к оставлению Новоселова под арестом. Правительство должно было знать о настроениях среди казачьих офицеров омского гарнизона. Правительство обязано быть предусмотрительным в таких случаях и расследовать более открыто и решительно. Своим формальным отношением оно санкционировало тот акт ареста, от которого официально отгораживалось. Но такое утверждение ещё далеко от обвинения кого-либо из членов Правительства в соучастии в преступлении. Широкое распространение получила версия, приписывавшая если не непосредственную организацию убийства Новоселова, то роль его вдохновителя и подстрекателя И.А. Михайлову. К нему с лёгкой руки противников приклеили этикетку в виде суровой клички «Ванька Каин». К деятельности и отчасти к личности Михайлова мы ещё подойдём. Нужно, однако, заранее иметь в виду, что ненависть к Михайлову со стороны некоторых «левых» кругов в значительной степени объясняется его активным участием в борьбе с Комучем и Сибоблдумой. При таких условиях добиться беспристрастия невозможно. Михайлов, может быть, в силу молодости был самым страстным борцом против эсеровского «народовластия»: бывшему эсеру этого простить не могли. Конечно, Михайлов к убийству Новоселова отношения не имел — это пятно должно быть с него смыто. Сам Новоселов, приехавший в 3. Сибирь, как бы по командировке лавровско-дерберовского Правительства, по-видимому, не очень стремился ввязываться в организацию власти[423] и быть назначенным министром тем конституционно-революционным путём, который измыслил председатель Сибоблдумы. И Новоселов сделался «несчастной жертвой чужой игры». Так охарактеризовала это убийство омская «Заря» [№ 6]. Большевицкие историки назвали убийц Новоселова «колчаковскими наймитами» (!!!)[424]

* * *

Томский губернский комиссар прис. пов. Гаттенберг — «крайне правый», в действительности же член потанинского кружка [«Сиб. Огни», 1928, № 1, с. 139], быстро ликвидировал начинания Сибоблдумы, арестовав новое выборное «правительство»[425]. Тогда председатель Думы Якушев обратился за помощью к чехам. Это безоговорочно констатируется в записке областников-кооператоров: получив свободу, Якушев, по собственному заявлению, поставил себя под защиту чехов и этим самым поставил Сибирскую армию под угрозу кровопролитной схватки с чехами. Якушев просил представителя чехословаков вмешаться в конфликт — другой реальной силы у сибоблдумцев не оказалось[426]. Глос был как бы своим человеком в Сибоблдуме — участвовал даже в конспиративных заседаниях, которые шли в совете старейшин [Гинс. I, с. 240]. В позднейших воспоминаниях, напечатанных в «Вольн. Сиб.» [IV] и показывающих, что д-р Глос не всегда разбирался в обстановке, не ясно представляя себе и фактическую сторону дела (например, характеристика его августовского «самороспуска» Думы), он считает нужным указать, что его работа как политического уполномоченного чехословаков шла по линии всемерного содействия демократии. Поэтому Глос так энергично протестовал против роспуска Думы. Не сознавая того, Глос говорил лишь с чужих слов.

Чехи совещались, как им поступить. Когда разыгрывались томско-омские события, в Уфе происходило уже Государственное Совещание. Тов. председателя Нац. Совета д-р Павлу был, очевидно, сторонником ареста чешскими военными силами Михайлова, как инициатора «переворота». Об «инициативе» Михайлова доносил ему из Омска, со слов секретаря Якушева, чешский уполномоченный Рихтер 21 сентября. Павлу передавал эти сообщения чешской делегации в Уфе. Та, в свою очередь, спрашивала совета Болдырева. Последний уклонился от определённого ответа, «смутно представляя себе обстановку Омска»… Через некоторое время Рихтер, на основании уже новой информации, передавал, что у арестованных по приказу Михайлова лиц нашлись документы, свидетельствующие о какой-то попытке переворота налево и о непричастности к убийству Новоселова военного министра. Информация была противоречива, тем не менее по распоряжению из Челябинска ген. Сырового начальник чешского военного контроля подполковник Зайчик арестовал начальника омского гарнизона Волкова и тов. мин. вн. дел Грацианова. Пытался он арестовать и Михайлова, но последний скрылся. Всё это было сделано, осторожно говорит Болдырев, «по инициативе некоторых демократических групп»[427].

Все арестованные чехами, однако, скоро были выпущены. Может быть, повлияла на это новая информация со стороны Рихтера. Может быть, оказало своё действие обращение, появившееся 26 сентября в «Заре». Эту статью никто из чешских бытоописателей сибирского анабазиса не упоминает, между тем она чрезвычайно знаменательна. К сожалению, только к голосу этой части сибирской демократии чехи мало прислушивались. Обращение адресовалось к «братьям чехам». В нём говорилось: «По городу разнеслись слухи, что вы хотите арестовать министра Михайлова и его сотрудника Бутова и уже арестовали тов. мин. Грацианова… Вы можете себе представить, братья, каким ударом грома была разнёсшаяся весть, что вы хотите арестовать их. Это было так неожиданно и непонятно, что мы подумали, не осуществляется ли какая-то немецкая провокация[428], в которой вы являетесь слепым орудием. Братья! Вашей неосведомлённостью в наших внутренних делах кто-то пользуется для достижения цели, гибельной для общего дела».

Протестовала не только «Заря», не только круги, близкие ей. С полным основанием, несколько, пожалуй, преувеличивая, Иванов-Ринов писал 30 сентября кн. Львову, уезжавшему за границу: Вмешательство чехов «вызвало взрыв чувства национальной обиды… Самые разнородные группы от промышленников до умеренных социалистов одинаково высказались перед представителем чеховойск, а казачество было взволновано настолько, что можно было опасаться вооружённого столкновения».

Серебренников считает, что «попытку чехословаков в Омске совершить переворот» остановило только избрание Всероссийского правительства [с. 15]. К этому действию мы и перейдём. При Директории произошла ликвидация уже всего рассказанного на последних страницах конфликта Сибоблдумы с Админсоветом. Тогда же было расследовано и дело об убийстве Новоселова.