Признаки спада

Признаки спада

Как мы увидим далее, причины неуспеха заключались не только в организации экономики, но и в более специфических аспектах, присущих методам сталинского правления, поначалу просто унаследованных, а потом и усвоенных руководителями СССР. Одновременно обнаруживалось снижение эффективности этих методов. Прежде государственные планы развития экономики выполнялись хотя бы по основным направлениям. Теперь же не было и этого, в связи с чем начал изменяться подход к самим планам. На съездах партии представлялись и утверждались экономические планы, предусматривающие изменение ранее преобладавших направлений развития страны, когда было важным гарантировать основные приоритеты, быструю индустриализацию и оборонную мощь. Но как только наступала стадия реализации, экономика продолжала развиваться по-старому, будто ведомая неумолимой, неуправляемой инерцией. Позднее советская экономика совершенно справедливо получит название «командной». Но на данном этапе приходила в негодность именно эта ее структурная особенность: «команды» по-прежнему отдавались, а их исполнение не наблюдалось.

Такая ситуация была характерна не только для макроэкономики. Многие решения, принятые высшим руководством с формальным почтением, оставались невыполненными: многочисленные указания центральных органов, включая занимавшийся планированием всесильный /65/ Госплан, не выполнялись[12]. В течение 15 лет 25-30% предприятий страны не получали запланированных доходов[13]. Могущество Политбюро в смысле принятия решений было гораздо большим, нежели в деле их выполнения; причем расхождение это увеличивалось в течение всего периода брежневского правления. Так что сами представители этого высшего органа власти заведомо знали, что значительная часть их решений не будет выполнена, а будут претворены в жизнь только те, над которыми возможен контроль со стороны какого-либо высокого чина[14]. Даже указания насчет организации промышленности, призванные сгладить отрицательные стороны возврата к системе отраслевых министерств, исполнялись вяло, хотя их отдавал сам Брежнев[15].

В 1976 году Брежнев лично высказал тревогу по поводу такого положения. Но пять лет спустя он вынужден был признать, что дела нисколько не улучшились. Он был уже не в состоянии что-либо исправить, и после его смерти стало очевидным, что развитие экономики вышло из-под контроля[16]. Лучшим примером растущего бессилия верхнего эшелона власти является печальная судьба некоторых докладов Брежнева. В конце 1969 года в ходе разработки пятилетних планов он весьма критически расставил акценты, говоря о состоянии экономики. Он сделал это, движимый духом соперничества с Косыгиным, и именно последнему, как главному ответственному за состояние экономики, исподволь обращались его упреки. Тогда подобный шаг был нужен ему, чтобы укрепить свое положение на вершине власти. Как и прежде, это выступление было подготовлено советниками реформистской ориентации. Потом Брежнев счел полезным повторить этот маневр, и критическая направленность предновогоднего выступления стала своего рода традицией для его правительства, почти алиби, свидетельствующим о понимании того, насколько плохо шли дела в стране. Но если в первый раз его инициатива стала сенсацией, на следующий год эффект был уже меньше, а потом это превратилось в ритуал, на который больше не обращали внимания[17].

Другим, более общим примером может служить политика в области экологии. В результате давления формирующегося общественного мнения, по аналогии с другими странами, СССР в 70-х годах принял серию довольно прогрессивных законов об охране окружающей среды. Но и они остались лишь на бумаге. Первыми, кто нарушал их, были сами министерства, привыкшие в погоне за выполнением плана не принимать во внимание какие-либо соображения, пусть даже основанные на законодательстве. Экологическая ситуация чрезвычайно ухудшилась в связи с глобальной и безжалостной эксплуатацией природных ресурсов, наносившей невосполнимый ущерб целым регионам страны[18]. До общественности доходила информация о разрушении таких известных экологических систем, как /66/ озеро Байкал и Аральское море. Брежнев был вынужден произносить заклинания об «опасности образования безжизненных, враждебных человеку зон»[19]. Но, как обычно, ничего не менялось. Зарождающееся экологическое движение становится новым оппозиционным течением, косвенно, но весьма действенно выступающим против руководителей страны[20].

В организме советской экономики обнаруживались все новые болезни, в то время как не залечивались старые, о которых неоднократно твердилось в печати и на официальных заседаниях. Напротив, все более очевидной становилась тенденция к ухудшению и переходу болезней в хроническое состояние. Снижалась отдача от капиталовложений — факт, отмеченный Косыгиным в качестве одной из причин, требовавших предложенной им и отложенной в сторону реформы. Отдача от огромных сумм, вкладываемых государством в развитие экономики, становилась все меньше, особенно в сравнении с доходами от аналогичных капиталовложений в других странах. Потери все увеличивались. СССР производил теперь стали и цемента больше, чем Соединенные Штаты, но по сравнению с американскими соперниками из одинакового объема материалов он строил меньше жилья и предприятий, производил оборудование в меньших объемах и хуже по качеству[21].

Повсюду говорили о необходимости перехода от «экстенсивной экономики», то есть базирующейся на привлечении все большего количества людских, сырьевых и материальных ресурсов, к «экономике интенсивной», то есть способной совершенствоваться за счет качественных изменений. Потребность в «интенсивной экономике» возрастала, помимо прочего, из-за того, что теперь уже не было того изобилия ресурсов, которое облегчало выполнение первых пятилетних планов. Теперь поиск сырья и энергетических ресурсов велся во все более отдаленных и труднодоступных районах; прирост населения уменьшился; финансовые средства выискивались все с большим трудом[22]. Но желанного перехода к более «интенсивной», более «экономной» экономике достичь никак не удавалось. Производительность как отдельных лиц, так и общества в целом не росла или росла слишком незначительно — та самая производительность, которая, по мысли постоянно цитируемого Ленина, является в конечном счете высшим судьей достоинств системы. В результате «не было даже надежды догнать [...] Запад в обозримом будущем»[23]. Качественные показатели также говорили о том, что прогресса советской экономики почти не видно. Совокупность этих явлений лежала у истоков быстрого падения темпов развития страны, отмеченного тогда всеми специалистами, следившими за эволюцией советского общества[24].

И все же было бы неверным говорить о снижении уровня жизни населения за это десятилетие, скорее наоборот. Об этом говорили и /67/ сторонние наблюдатели. Квартиры стали более благоустроенными, люди лучше одевались и питались, появилось больше автомобилей. Более, чем когда-либо за весь послевоенный период, увеличились номинальные и реальные заработки. Но товары и услуги на рынке не росли пропорционально. Следствием этого были неприятные явления трех видов. Постоянная напряженность в распределении: плохое снабжение магазинов, очереди за продуктами, трата времени на поиски необходимого. Скрытое, но ощутимое инфляционное давление: деньги, скапливающиеся в сберегательных кассах с архаической финансовой системой, не давали достаточного дохода. Скромное по масштабам повышение уровня жизни в стране не приносило удовлетворения, скорее наоборот, ибо ожидания намного превосходили достигнутые результаты[25].