ЧЕЛОВЕК И ЧЕРЕП

ЧЕЛОВЕК И ЧЕРЕП

МЕРТВЫЕ ГОВОРЯТ

По стенкам выработанного раскопа в последний раз прошуршали, осыпаясь, ручейки подсохшего песка. На прочных веревках со всяческой осторожностью, с великой опаской люди подняли из вскрытой могильной ямы тщательно залитый воском или алебастром, превращенный в грузный «блок» скелет.

Двадцать с лишком тысяч лет почивал он здесь, никем не тревожимый, никем не зримый, под четырехметровой толщей земли. Мускулы, кожа, хрящи — все это распалось в первые годы тления. Волосы и шерсть звериных шкур держались дольше, потом не стало и их. Только рудая охра — символ жизни, живой крови, — которой когда-то обильно было посыпано тело, постепенно окрасила обнажившиеся кости.

Теперь могила опустела. Опять, как двести веков назад, в час погребения звезды заглядывают на ее дно, — но не те, совсем не те звезды! Сами созвездия переменили свой облик за этот чудовищный срок, так что же говорить об остальном мире?! Где воздух тех дней, насыщенный дикими запахами древности? Ветер уже не приносит с собой ни горького дыма горящих на костре мамонтовых костей, ни трубных голосов косматых гигантов. Все стало другим: даже козявки и гусеницы, падающие сегодня на дно ямы, не те, что падали когда-то... А люди хотят узнать, что тогда было! Кто расскажет им про это?

Когда из земли извлекают каменную плиту, сплошь покрытую причудливой вязью невиданных иероглифов, над ней, допрашивая ее, склоняются языковеды. Они заставляют камень сначала невнятно бормотать, потом громко кричать обо всем, что ему доверено. У найденного в руинах кинжала пли бронзового топорика-кельта вырвут его тайну оружейники и металлурги. Они устроят им «очную ставку» с десятками других похожих кинжалов и кельтов. Они выпытают, из какой руды, местной или привозной, выплавлена их медь, и каким именно способом. Они дознаются, где был выкован и самый клинок — тут или где-нибудь за тридевять земель. Уголь тысячелетнего кострища назовет породы деревьев, росших здесь, когда он пылал. В руках опытного археолога становится красноречивым каждый черепок глиняного сосуда, разбитого невзначай бог весть когда, любой кремневый скребок, костяное шильце не более спички толщиной. Мертвые вещи начинают говорить, выдавая тайны прошлого. Так может ли быть, чтобы самой немой из этих вещей оказалось вдруг именно то, что некогда было живым? Этот костяк нашего предка, этот могучий череп, хранивший некогда живой и деятельный человеческий мозг, — неужто именно он бессилен поведать, кем он был когда-то?

Нет, это не так. Останки предков вовсе не немы. Надо только заставить их говорить; надо уметь их слушать.

Начнем с самого простого.

На одном из днепровских мысов обнаружен в земле скелет человеческого существа, невысокого, в полтора метра ростом, но очень крепко сложенного. Кости его так массивны и сильны, что невольно приходит в голову: это был мужчина.

И вдруг — трагическая деталь, последний намёк на житейскую драму, разыгравшуюся примерно за пять тысячелетий до наших дней здесь, над седым Днепром. Эта деталь меняет все: между широкими тазовыми костями скелета археологи заметили несколько хрупких, словно бы птичьих, косточек. Это все, что осталось от никогда не родившегося ребенка. Перед нами могила беременной.

Что случилось с ней? У нас слишком мало данных, чтобы разгадать это. Может быть, мать была погублена болезнью; может статься, несчастные роды закончились смертью ее и дитяти. Так или иначе ее скелет рассказывает нам больше, чем другие: он не просто свидетельствует: «Я был человеком»; он как бы говорит: «Я был женщиной, и вот что со мной приключилось! Ищите, вглядывайтесь... Может быть, вы узнаете и больше!»

И бывает, что это большее в самом деле узнается.

В Днепропетровской области, недалеко от Никополя, археологи вскрыли один из многочисленных курганов, насыпанных тут над могилами почти две тысячи пятьсот лет назад. Под курганом был найден скелет, на этот раз, не-сомненно, мужской, принадлежавший сильному человеку лет сорока—сорока пяти. Едва взглянув на его череп, каждый более или менее опытный исследователь тотчас сказал бы: вот останки скифа-воина, который задолго до своей кончины был ранен в лицо. На правой челюсти черепа заметны следы давно зарубцевавшегося серьезного повреждения: какая-то сила на три сантиметра сколола наискось ее край, вместо с зубными ямками-альвеолами задних коренных. Рана была залечена, но, вероятно, давала себя чувствовать до конца жизни: правая сторона челюсти не могла уже работать нормально; она несколько ослабела, частично атрофировалась, как выражаются врачи. Напротив, левая челюсть слегка переразвилась: старый воин жевал теперь пищу преимущественно левой стороной рта, поэтому лицо его под конец жизни наверняка стало немного несимметричным.

Все, о чем до сих пор было сказано, можно увидеть на черепе, так сказать, простым глазом, не прибегая ни к каким особым рассуждениям и допущениям. А если поразмыслить? Тогда из-за полуистлевших человеческих костей проглянут подробности события, поведать о котором нам, ныне живущим, никто ничего не может.

Вот что утверждает ученый, тщательно исследовавший череп «скифа» причерноморских степей из кургана «Сирко».

«Древний воин был всадником. Ранен он был в тот миг, когда сидел на коне; противник его, пеший лучник, выстрелил с достаточно большого расстояния, целясь вверх. Стрела пролетела значительную часть пути, но отнюдь еще не была на излете; свистнув, она впилась в живое тело в первой восходящей части своей траектории». Спрашивается, — откуда взял исследователь такие точные и подробные сведения?

Судите сами: ранение было произведено явно стрелой; широкое лезвие дротика гораздо шире и сильнее разрушило бы и обе челюсти, и верхнее небо, и язык. Если бы раненый при этом выжил, он онемел бы, а немота вызывает такие изменения в форме подъязычных костей, которых на этом черепе нет.

Но, может быть, дротик лишь скользнул по лицу? Нет, это тоже невозможно: на противоположной стороне рта не хватает двух коренных зубов. Они выпали не по старости или болезни, их вышиб тот же удар: отколотая его силой часть кости поразила вторую половину челюсти. Это могла сделать только стрела.

Она была не на излете: заканчивая полет, она наклонилась бы острием книзу. Она впилась бы в челюсть или сломала ее, но уж никак не отколола бы от нее куска. Да и вся рана оказалась бы совсем другой. А ведь она именно не «другая»!

По форме скола кости можно твердо установить: стрелявший выпускал стрелу снизу вверх. Зачем? Скиф ведь не мог стоять ни на крепостной стене, ни на валу — никаких укреплений эти кочевники не знали. Зато они всегда сражались в конном строю, наводя ужас на врагов: они были в те времена лучшими в мире наездниками, следовательно, воин сидел в седле и сражался с пешим противником.

Вот как много совершенно неведомых подробностей рассказал современному ученому древний череп. Их, пожалуй, куда больше, чем мог надеяться узнать профан в археологии, но их несравненно меньше, чем хотелось бы самим ученым археологам. А чего бы они хотели, о чем уже давно мечтали? Прежде всего об одной, на первый взгляд, совершенно несбыточной вещи: научиться по человеческим костям, по форме черепа, по его размерам, по отдельным чертам его костяной мертвой маски восстанавливать самое лицо, самый облик человека, которому когда-то давно или недавно принадлежал скелет.

ДЕТЕКТИВ И НАУКА

Некоторое время назад среди широкой публики живой интерес вызвала детективная повесть, которая печаталась в «Огоньке» за 1956 год. Называлась она «По следу».

Содержание повести было несложным. Работники милиции разыскивают преступника, некоего Урганова, бежавшего из лагеря и подозреваемого в целом ряде злодеяний. Но вот приходит известие: беглец погиб, он замерз в тундре. Во всяком случае, весной из-под снега вытаял скелет, возле которого найдены вещи Урганова. Да, но Урганова ли? Не уловка ли это со стороны опытного уголовника?

На север командируется сотрудник угрозыска с поручением привезти останки замерзшего. А теперь предоставим слово авторам повести:

«Брайцев привез череп, который отлично сохранился и был вполне пригоден для предстоящих исследований.

В... деле имелись фотографии Урганова. С них сделали репродукции и получили негатив. Точно в том же ракурсе, в каком был заснят в свое время Урганов, сфотографировали череп. Теперь в отпечаток с первого негатива предстояло впечатать второй. Если череп действительно принадлежал человеку, запечатленному на фотографии, то в ряде мест определенные точки первого и второго снимков должны были абсолютно совпасть. Этот тип исследования носит в криминалистике наименование метода фотоаппликации.

Но как ни пытались совместить оба негатива, критические точки упрямо отказывались совпадать.

Тогда Северцев решил прибегнуть еще к одному методу. Он обратился к профессору Тарасову с просьбой восстановить портрет по черепу.

По мере того как подвигалась работа Тарасова, оставалось все меньше и меньше сомнений в том, что Урганов жив. Искусный мастер воссоздал скульптурный портрет человека монгольского типа, с резко выдающимися скулами и узкой прорезью глаз.

Нет, можно было с уверенностью сказать, что это кто угодно, только не Урганов...» Чтобы уничтожить последнюю тень сомнений, связались с Архангельским областным управлением МВД, просили выяснить, не исчезал ли в известный период какой-либо человек, живший в районе Н-ского лагеря. «Среди старых нераскрытых дел фигурировало заявление... ненки Угарэ о том, что ее муж, отправившийся в тундру проверять капканы, пропал без вести. По телефону Северцев срочно запросил фотографию охотника. Взглянув на фотографию, Северцев понял, что нет даже необходимости в фотоаппликации: перед ним был человек, которого воспроизвел в своей скульптуре Тарасов».

Приключенческий рассказ, напечатанный в массовом журнале, разумеется, не источник для получения научных сведений: мало ли что могут придумать писатели! Но в то же время каждому ясно: если бы то, о чем они пишут, было на самом деле осуществимо, мечты археологов оказались бы близки к своему воплощению.

В самом деле, чем располагает профессор Тарасов? Черепом человека, которого он никогда не видал, о котором он ровно ничего не знает. Скульптор, видя перед собой натуру, может вылепить ее достаточно точную копию. Но в данном случае модель отсутствует: ее место занимает только череп. Неужели же его достаточно для воссоздания облика живого существа?

Науке известны чудеса в таком роде. Палеонтологи, занимающиеся изучением окаменелых останков древних животных, давно уже восстанавливают их облик по частям скелета, нередко даже разрозненным и неполным. Знаменитый Кювье утверждал когда-то, что для подобного восстановления ему достаточно одного зуба неизвестного животного. Пусть это было некоторым преувеличением, бесспорно одно: имея перед собой череп мамонта, динотерия или какого-нибудь птеродактиля, современный палеонтолог без особого труда и с достаточным правдоподобием восстанавливает внешний вид его головы.

Казалось бы, совершенно очевидно, что возможное в отношении ископаемых животных должно быть возможно и по отношению к человеку.

Это, конечно, так. Но здесь упущено важнейшее обстоятельство: когда речь идет о палеонтологическом восстановлении, мы удовлетворяемся общим, так сказать, типовым сходством. Если по черепу коровы ученый воссоздал внешний облик коровы, этого уже достаточно: никто не будет требовать, чтобы эта корова была именно моей Зорькой или вашей Пеструшкой, важно только, чтобы она не выглядела, как лошадь или лось. Когда же речь заходит о восстановлении лица человека, существенное значение приобретает и расовое, и национальное, и семейное, и, наконец, индивидуальное сходство. Если бы профессор Тарасов по черепу, данному ему, создал голову человека вообще, какого-то неизвестного человека, его работа потеряла бы всякий интерес в глазах следственной части. Он должен был вылепить (и, по утверждению авторов, вылепил) голову именно того охотника-ненца, которому принадлежал найденный череп. Вылепить так, чтобы этого человека можно было опознать.

Прежде чем перекидывать отсюда мостик к задачам археологии и мечтам археологов, следует ответить на простой вопрос — сфантазировали авторы эту возможность или она является реальностью? Заглянем еще раз в журнал «Огонек», в № 21 за 1956 год, на страницу двадцать семь. Здесь уже не рассказ и не повесть — хроникерская заметка с фотографиями, посвященная действительному случаю из жизни розыскных органов. Следователям угрозыска удалось найти убийцу, хотя тело его жертвы извлекли в совершенно разложившемся состоянии из вод Финского залива. Опознать труп не было возможности. Но адъюнкт Военно-медицинской академии В.П. Петров изготовил, так сказать, «модель» лица погибшего, и по фотографии, снятой с этого подобия, мать покойного узнала сына. Видимо, то, что произошло в повести «По следу», — вещь реальная. Правда, в данном случае имели дело не с черепом, а с целой головой человека, пусть очень поврежденной разложением, но все же головой, а это не одно и то же.

Есть основание полагать, что, говоря о профессоре Тарасове, авторы имели в виду реально существующего ученого-археолога, антрополога и скульптора Михаила Михайловича Герасимова, учителя В.П. Петрова.

В объемистом труде «Восстановление лица по черепу» М.М. Герасимов изложил основы создаваемой им науки. Книга в шестьсот страниц на девяносто процентов состоит из выкладок, цифр, перечней и расчетов, и тем не менее это увлекательное чтение.

Долгое время ученые не рисковали даже пытаться восстанавливать облик живых людей по их мертвым останкам. Вот обратные задачи пробовали решать, и не без успеха. В начале прошлого века, спустя двадцать один год после смерти Шиллера, вскрыли склеп, в котором он был похоронен. Однако там оказался не один, а двадцать три скелета. Который же из них Шиллера? Один из черепов сравнили с гипсовой маской, снятой с усопшего, но мнения разделились: кое-кто находил, что маска и череп совпадают, другие это отрицали. Спор тянулся целых четыре года. И только при вторичном вскрытии склепа был обнаружен череп, размеры которого точно совпали с размерами маски.

После этого примерно тем же способом были опознаны скелеты многих знаменитых людей прошлого: Гайдна и Баха, Данте и Гёте, философа Канта и английского государственного мужа Кромвеля.

Все эти случаи к археологии прямого отношения не имеют. Здесь ведь исследователю надо было отыскать череп по портрету. Перед археологом, как правило, встает противоположный вопрос. Тогда же, в XIX веке, были сделаны первые попытки подойти к его разрешению. При этом сразу обнаружились обстоятельства и окрыляющие и обескураживающие. Антропологи к этому времени уже твердо установили: есть разные типы черепов. Есть люди «долихокранного» — длинночерепного и «брахикранного» — короткочерепного, круглоголового типов. Черепа негров, монголов, европейцев имеют свои характерные особенности. Да и вся анатомия головы человека позволяет думать: между костной основой и внешним видом лица непременно должна существовать некоторая закономерность, зависимость.

Общие очертания наметить возможно. Шишковатому черепу, конечно, будет соответствовать такая же голова. Череп Сократа не мог принадлежать человеку с низким лбом. За мощным подбородком английского премьера Остина Чемберлена, в свое время обошедшим все юмористические журналы, не могла скрываться недоразвитая нижняя челюсть. Если при жизни зубы человека резко выдавались вперед, было бы крайне странно обнаружить на черепе иное строение прикуса. Все это позволяло на что-то надеяться. Однако можно ли по черепу судить хотя бы о носе — органе, состоящем в основном из мягких тканей и хрящей? Император Павел I был чрезвычайно курнос, а многие венценосцы из дома Габсбургов обладали тяжелым, крупным носом. Значит ли это, что их черепа тоже резко отличаются друг от друга. А губы? У Бурбонов, родичей Габсбургов, славилась их переходившая из рода в род мясистая нижняя губа. Она являлась, безусловно, характернейшей чертой всех их портретов. Но следует ли из этого, что при виде черепа Габсбурга или Бурбона каждый сразу скажет: «Наверное, у этого человека были весьма мясистые губы или могучий нос»?

Трудность увеличивалась тем, что большинство анатомов XIX, да и XX века в лучшем случае просто не занимались вопросом о закономерных соотношениях между черепом и тканями лица; некоторые из них прямо и сердито отрицали самую возможность таких соотношений. Понадобилась громадная, кропотливейшая работа, чтобы опровергнуть эту безнадежную точку зрения. Потребовалось собрать, систематизировать и изучить тысячи различных наблюдений и измерений, проанализировать их, свести в четкие таблицы правил. Только после этого стало возможным утверждать: вот эта особенность строения черепных костей неизменно сопутствует лбу с толстым слоем кожи, изборожденной морщинами, а та — лбу, обтянутому и костлявому. У вздернутого носа — одно костное основание, а у орлиного — совсем другое. Но и этого было мало: между размерами костей черепа, их формой, свойствами самой их поверхности, с одной стороны, и видом, формой, величиной щек, носа, губ, подбородка, ушей, с другой, надо было найти постоянные, во всех случаях одинаковые математические численные взаимоотношения. Вздернутый нос? Да существуют сотни различных вздернутых носов! Неужто каждый из них определяется своей формой черепа?

Пока все это оставалось нерешенным, любая попытка воспроизвести облик человека по его черепу могла быть только делом фантазии и случая. Речь могла идти только об отдельных удачах. Можно, пожалуй, представить себе талантливого скульптора, который вылепит портрет Пушкина по описаниям современников и «попадет в цель — бюст окажется похожим. Но научная ценность такой работы равна нулю. Точно такого же отзыва заслуживают почти все известные нам попытки дать по костям и черепам реконструкцию облика людей древности, предпринятые наудачу в XIX веке.

Допустим, однако, что все основные связи и соотношения найдены. Тогда остается главное — найти практический способ такого построения лица, при котором получалась бы точная копия жившего некогда человека. И что же? Неужели эта задача выполнена? Неужели найден метод восстановления лиц по черепу?

Мы могли бы попробовать доказать, что это так, начав с начала и следуя за М.М. Герасимовым, так сказать, «след в след» от одного достижения к другому, поднимаясь со ступени на ступень в построении его метода. Но нам кажется более соблазнительным другой путь: посмотрим сначала на результаты, а затем уже, если понадобится, вернемся вспять, чтобы увидеть, как они достигнуты.

Начнем с предупреждения: результаты получены в двух весьма далеких друг от друга областях — в археологии и в розыскном деле. Цели людей, работающих там и тут, совершенно различны, но нужно им, как это ни странно, почти одно и то же. При этом и ученые-археологи и криминалисты-практики совсем не склонны кому бы то ни было, в том числе и М. Герасимову, верить на слово. Пойдем же вслед за ними и сначала в архивах угрозыска, затем в археологических институтах и музеях постараемся отыскать те особые случаи, когда работа по восстановлению лица допускала контроль, прямую и наглядную проверку фактом. Именно об этих случаях мы и намерены рассказать здесь, хотя, возможно, с точки зрения археологии, отнюдь не они являются самыми важными.

1940 год. Кафедра судебной медицины одного из московских вузов ставит интереснейший опыт.

В анатомическом театре института ведутся занятия на трупах, получаемых из городского морга. Чаще всего это тела людей, погибших при невыясненных обстоятельствах и никем не опознанных: покойники, имеющие близких, редко попадают в морг, их обычно хоронят родные. Именно поэтому угрозыск фотографирует трупы перед тем, как они пойдут под нож анатома: кто поручится, что в будущем в связи с ними не начнется какое-нибудь расследование? Точно так же и морг составляет на каждое тело особый протокол.

Анатомическая работа, как правило, уничтожает труп: он разрезается на части. Но в одном случае дело поставили иначе. Двенадцать черепов сохранили в целости и отправили в Ленинград. М. Герасимову было предложено попытаться восстановить прижизненный облик этих неведомых умерших, которых он никогда не видал. Что же до относящихся к ним фотографий и протоколов, то их оставили в Москве: нужно было испытать метод ученого именно в таких, особо сложных условиях.

Работа была выполнена. На трех конференциях антрополог-скульптор продемонстрировал созданные им изображения, и во всех двенадцати случаях судьям пришлось признать — это те самые лица! Даже то, что фотографировались в свое время не живые, а уже умершие люди, не помешало проявлению сходства: хотя, конечно, смерть и разложение быстро меняют черты человека, а М. Герасимов стремился воссоздать прижизненный, а не посмертный облик. Не имея никакого представления о том, что за череп у него в руках, ученый создал портрет китайца по черепу китайца, портрет женщины по черепу женщины. Разве этого не было достаточно, чтобы признать его метод весьма интересным? Неудивительно, что этнографы, и антропологи, и представители археологии отнеслись к работам Герасимова с пристальным вниманием.

В те годы ученый работал в ИИМКе, ленинградском Институте истории материальной культуры. Казалось бы, что общего между интересами историков и криминалистов или, тем более, следственных органов? Но когда в августе 1940 года в Сталинграде, в пригородной степи был обнаружен разрозненный скелет неизвестной женщины и следователь, ведущий дело, обратился к Герасимову с просьбой изготовить по черепу предполагаемый скульптурный портрет убитой, археологический институт принял в этом самое горячее участие.

Была создана особая комиссия. Она приняла и вскрыла траурную посылку из Сталинграда. Один только череп погибшей был передан Михаилу Михайловичу; фотография женщины, некоей Вали Косовой, которая пропала без вести в том же Сталинграде весной 1940 года, была запечатана в конверт и тщательно спрятана в сейф; ее показали Герасимову только после окончания работы. Когда мастеру понадобилось узнать, какую прическу носила исчезнувшая, ему лишь рассказали об этом, но не дали взглянуть на фото. Зачем такие строгости? Очень важно было застраховать работу от малейших подозрений: если скульптор не видел фотопортрета, он не может даже невольно поддаться его влиянию. Это было одинаково важно и для работников угрозыска и для археологов: первые хотели получить беспристрастное, точное определение — принадлежал ли труп несчастной В.К. или другому человеку; вторым было необходимо ответить на куда более сложный вопрос: позволяет ли метод Герасимова создавать заново лица, уже разрушенные тлением, можно ли опираться на него при попытках угадать внешность людей, скончавшихся сотни и тысячи лет назад? Данная задача могла ответить на оба эти вопроса.

Ответ был получен. Скульптура изготовлена, рядом с ней положена фотография Косовой. Невозможно отрицать — это то же лицо: череп, несомненно, принадлежал изображенной на снимке молодой еще женщине. Вот только подбородок что-то как будто немного не тот...

Бывает иной раз на экзаменах: сделанная ошибка ярче свидетельствует о познаниях студента, нежели самый верный ответ. Так произошло и тут: на скульптуре нижняя часть лица разошлась с фотографией, но почему? У найденного в степи черепа не хватало нижней челюсти; подбородок пришлось «сфантазировать», вернее, выполнить по приставленной к нему «подходящей» чужой челюсти. И единственно эта вымышленная часть оказалась непохожей. Трудно придумать лучшее доказательство правильности самого метода восстановления.

Следует добавить, что вскоре воссозданный портрет выдержал и второе нелегкое испытание. С него был изготовлен снимок; сталинградские следователи предъявили его в числе других родным погибшей, и они без труда опознали Косову. Преступник был найден.

Сомневаться трудно: восстановить черты лица по черепу, видимо, возможно. Но вот можно ли этот метод применить в археологии, точнее говоря, при изучении облика древних людей? Это еще вопрос.

Работая над черепами наших современников, Герасимов использует данные, полученные при изучении таких же современных, европейских в основном, черепов. Для них найденные им отношения между костями и мягкими тканями справедливы и обязательны. Да, но были ли они такими же обязательными пять, десять, сорок тысячелетий назад? Приложимы ли они к готтентоту или остяку в такой же степени, как к русскому человеку? Может быть, для каждой расы, для каждой эпохи надо искать эти закономерности заново? А тогда по отношению к прошлому дело оказывается безнадежным — ничто не поможет нам узнать, какими были щеки и губы, носы и уши наших далеких предков: они исчезли окончательно и навек. Что же делать? Как быть?

Как решить, универсальны или нет все эти законы, можно ли руководствоваться ими всюду и везде?

М.М. Герасимов думает — да, можно!

В 1939 году к нему пришла посылка из Музея антропологии при Московском университете. Обычная посылка, чей-то череп, и обычная просьба — воссоздать по этому черепу лицо того, кому он некогда принадлежал. И — никаких объяснений, ну, ни единой справки о том, кем был этот человек, — русским или иностранцем, мужчиной или женщиной, крестьянином или вельможей. Совершенно очевидно — и эта задача была проверочной, контрольной.

Ученый взялся за дело.

Чем дальше продвигалась работа, чем дальше шел Герасимов, применяя свои обычные расчеты и приемы, тем яснее, как бы само собой, независимо от его воли, вырисовывался перед ним облик толстогубого человека с выдающимися надбровными дугами, с тяжелым характерным носом. Абиссинец? Дравид?

Кто угодно, только не европеец, не славянин.

Работа закончена, и мастер видит, наконец, фотографию того, кого он изобразил заочно. О радость — это папуас!

В 1912 году он вместе с целой группой соплеменников был привезен с далекой родины в Москву каким-то бойким дельцом. Зачем привезен? В те времена казалось вполне нормальным где-нибудь в зоосаде рядом с верблюдами и бегемотами демонстрировать публике «дикарей».

Московский климат губителен для жителей Меланезии. Настойчивые требования нескольких ученых вынудили «русского Барнума» возвратить папуасов домой. Но одного из них спасти не удалось: он умер, его скелет стал собственностью Антропологического музея, и именно его череп и попал теперь в руки «воскресителя мертвых» — Герасимова.

Вглядитесь в два рисунка на 247 странице. Разве на них в разных прическах и уборах изображено не одно и то же характерное лицо? Безусловно, одно: скульптурное изображение передает и индивидуальное, личное, и расовое, этнографическое, сходство. Значит, найденные законы и соответствия в основных чертах универсальны. Значит, есть все основания предполагать: действуя этим методом, мы можем работать и над ископаемыми древними черепами. Две, пять, пятьдесят тысяч лет назад они принадлежали людям, которые уже и тогда в главных чертах своих были людьми. Важнейшие соотношения и тогда уже были теми же, какие известны нам сейчас. А если забраться глубже в бездну прошлого, если добраться до отдаленных предшественников человека — обезьяно-людей чудовищной древности, то не поможет ли нам тщательное изучение черепов и голов наших современных обезьян? Надо полагать, поможет.

Так думает М.М. Герасимов. А что же он делает? Что он уже сделал?

Нет никакой возможности хотя бы вкратце описать все его работы: они составляют целый музей образов — от питекантропа до наших современников. Мы расскажем лишь о нескольких случаях из этой интереснейшей практики — о тех, которые нам самим кажутся наиболее убедительными и удачными.

ВЕЛИКИЕ ТЕНИ

Началом всему были тени великих людей.

Мы неплохо знаем дела Ярослава, сына Владимира Киевского. Современники недаром прозвали его Мудрым: высоко вознес он честь и славу приднепровской «империи Рюриковичей» в годы своего правления.

Он хорошо понимал древнюю мудрость — ту, которая сто лет спустя прозвучала в лукавых словах великой русской поэмы: «Аже сокол ко гнезду летит, а ве соколца опутаеве красною девицею». Всю Европу «опутал» он нежной прелестью дочерей Руси, паутиной брачных связей своего дома. Сам муж шведской принцессы, он выдал одну дочь за Гаральда норвежского, другую — за Генриха I, короля Франции, третью, Анастасию, — за Андрея, повелителя венгров. Его сын был женат на византийской царевне, сестра замужем за польским крулем Казимиром. Английские, датские, скандинавские принцы и военачальники, попадая в опалу у себя дома, искали приюта в Киеве и дивились его красоте, мощи и блеску. «Заложи Ярослав город Великий Киев, у него же града суть Златые ворота; заложи же и церковь святые Софии, митрополью, и по сем церковь на Золотых воротах Богородице Благовещенья, а по сем святого Георгия монастырь и святые Ирины... И книгам прилежа и почитая е часто в нощи и в дне... и списаша книгы многы...»

Да, нам известны дела этого человека, хромого мудреца и отважного воина. Но вплоть до сороковых годов XX века мы не знали ни единого изображения, про которое можно было бы уверенно сказать: вот это он!

В 1939 году была вскрыта мраморная гробница Ярослава в том самом Софийском соборе, который он воздвиг. Покоившийся в ней мужской скелет, несомненно, принадлежал ему: это были останки человека на склоне дней, высокорослого, бесспорного славянина, с чуть заметной примесью северной крови, и притом хромого (летописцы прошлого не любили сочинять!). Перед М.М. Герасимовым, приглашенным по этому поводу в Киев, на сей раз не вставал вопрос о разрешении тайн и загадок — надо было восстановить облик по черепу, не вызывавшему сомнений. Но дело от этого не стало менее ответственным.

Да, вот он в руках мастера, этот череп, хранивший некогда думы мудреца. Впервые заходит речь о воссоздании черт исторической личности. И методика такой работы еще не выработана: ее придется всю создавать на ходу.

Ученый с блеском разрешил трудную задачу. Он вылепил голову мужчины, усопшего девять веков назад. Было немало хлопот, особенно когда пришлось придавать изображению головной убор, прическу, одеяние. По фрескам, по книжным миниатюрам, по отдельным археологическим находкам все это было восстановлено. Появился скульптурный образ властелина в преклонных годах, человека с глубоко запавшими умными глазами, с клинообразной характерной бородой.

И тут случилось неожиданное: вскоре там же, в Ярославском Софийском соборе, реставраторы обнаружили под слоем позднейшей штукатурки древнюю фреску. В центре ее в княжеском уборе был изображен современниками «старец доблий» на склоне дней. Его глаза прятались глубоко в орбитах, клиновидная борода ниспадала с подбородка. Не возникло никаких сомнений — это один и тот же человек. Полная победа!

Говорят, от великого до смешного один шаг. Вот что случилось спустя недолгий срок после создания головы Ярослава. Герасимов выполнил свою работу и был почтен учеными собратьями. Но широкая известность еще не пришла к нему; надежды на скорую вторую удачу, на такое же ответственное и почетное поручение было немного: не так уж часто вскрываются гробницы великих людей прошлого.

И вот однажды в квартире Герасимова раздался звонок. Вошел очень серьезный, можно сказать, солидный мальчик в пионерском галстуке. «Юнкор газеты «Пионерская правда», — с достоинством отрекомендовался он. — Мне поручено написать статью о работах и замыслах товарища Герасимова».

М.М. Герасимов человек с чувством юмора, он не стыдится признаться: он был растроган и обрадован. Пресса еще не баловала его вниманием. Ну что ж, что «Пионерская», для начала и это хорошо!

С большим увлечением и жаром он долго вводил «корреспондента» в положение дел. Товарищ юнкор деловито строчил в традиционном блокноте. Очень вежливо попрощавшись, он заверил ученого, что как только статья появится в свет, она будет непременно прислана по его адресу. Потом он ушел. А потом произошло то, что, к сожалению, случается нередко: ни статьи, ни юного репортера Герасимов не дождался. Впрочем, занятый неотложными повседневными делами, он, собственно, и забыл об этом случае.

Внезапно, как гром среди ясного неба, на него обрушилась телеграмма. Телеграмма из Ташкента. Научные учреждения Узбекской ССР приглашали глубокоуважаемого товарища Герасимова принять участие во вскрытии могилы великого Тимурленга, Тамерлана европейских летописей. Предполагалось, если это окажется возможным, восстановить по костным останкам его не ведомый миру облик: Тимур был верным сыном пророка, а магометанство запрещает изображение человека; никаких его портретов нет.

Это было совершенно неожиданным, даже необъяснимым счастьем: работать над черепом Тимура! Проникнуть в сумрак мусульманской святыни, мечети Гур-Эмир в Самарканде, вырвать у нее пятисотлетнюю тайну! Без сомнения, очень важные причины побудили Узбекистан начать такое великолепное и смелое дело. Согласен ли он? Ответная телеграмма была отправлена немедленно. Билеты взяты. В Узбекистан!

И вот там, в Ташкенте, в доме известного скульптора, старого знакомого, за столом возник любопытный разговор. Герасимов поинтересовался, как родилась эта замечательная идея — потревожить прах «Бича мира».

— О, — сказал скульптор, — да это вот кто виноват! — И он указал на чернокосую девочку, дочку. — А очень просто, почему. Так же вот раз сидели мы за пловом у меня с одним моим другом, очень влиятельным товарищем... Ну, говорили о том, о сем... Коснулись истории Узбекистана, коснулись Тимура. А она вдруг: «Папа, ты слышал? Ученый Герасимов будет восстанавливать по черепу лицо Тимура».

Мы крайне удивились: как же так? Тимур-то погребен все-таки у нас, в Самарканде! Как же без нашего ведома можно его восстановить?

Оказалось, в «Пионерской правде» напечатано. Дочка газету принесла. Все правильно: там и про Ярослава Мудрого, и что Герасимов теперь намерен заняться черепом Тимура. Да! Подумали мы, поудивлялись. «А ведь мысль-то, — говорим, — прекрасная! Замечательная, — говорим, — мысль!»

Ну, потолковали, с кем следует, и провели идею. Вашу идею, товарищ Герасимов!

А товарищ Герасимов был в полном недоумении: никогда, ни с одним человеком не говорил он о черепе Тимура.

— Ну-ка, покажите мне, друзья, эту газету!

Теперь все ясно: почтенный двенадцатилетний корреспондент, написав статью, не удовлетворился собранным материалом. Он решил пополнить его. «Теперь М.М. Герасимов мечтает о том, чтобы восстановить облик великого Тимура»... Кто знает, почему ему пришел в голову именно Тимур? Может быть, сам он только что прочел повесть Гайдара «Тимур и его команда»?

Вот с этого смешного случая и началось большое дело.

Место, где почиют кости Хромого Тигра, было издавна известно. Оставалось только узнать, сохранился ли в гробнице его скелет, и если да — создать скульптурный портрет. Казалось бы, все ясно. Но, как и всюду, где речь идет о властителях дум целых столетий, о тех, перед кем в ужасе трепетали народы, таинственная романтика окутывала имя Тимура. И отличить правду от вымыслов было не просто.

Считалось бесспорным: Тимур, сын Таргая, был «барлас» — отуреченный монгол. Он родился в 1334 году, умер во время Китайского похода 1405 года. По-видимому, на двадцать восьмом году жизни он повредил себе ногу в бою с туркменами. Великий воин был хромым и сухоруким. Но дух его был деятелен и свиреп. Он покорил себе полмира: Хорезм, Золотую Орду, Турцию, Индию... Только смерть его спасла мир от огня и меча, которые он принес человечеству. Судя по всему, конец его скрывали от народа, боясь возмущений; тело привезли в Самарканд и тайно погребли под голубым, как небо, куполом Гур-Эмира. Об этом свидетельствуют древние хартии, начертанные вязью совершеннейшей красоты.

Но рядом с хартиями живут легенды, которым неохотно верят ученые. Много рассказов ходило о Тимуре. Говорили, что в юности властелин, не подозревая этого, столкнулся в боевой схватке с собственным отцом. Сверкнули занесенные сабли, когда Тимур узнал Таргая. Для слов не оставалось времени; голой рукой схватился он за лезвие отцовской сабли и остановил ее в воздухе; но ладонь его глубоко прорезала страшная рана.

Об этом пели в песнях. Но было ли так на самом деле?

Народ вспоминал: Хромой Тигр был рыжим. Ученые историки качали головами: не вернее ли думать, что по обычаю Востока он красил бороду хной? Было немало и других преданий, то прекрасных, то жестоких, но всегда овеянных туманом древности. И никто-никто на земле не мог сказать, каков был лик Тимура.

И вот с трудом поднялась — впервые за пятьсот лет — тяжкая известняковая плита, облицованная сверху ониксом. Сняты грубые каменные брусья перекрытия, расчищен наваленный на них ганч — среднеазиатский алебастр. Остатки темно-синего, расшитого серебром покрова совлечены с деревянного гроба, сделанного из арчи. Приподнята крышка... Клуб благовонной пыли вырвался из-под нее; пряный, душный запах каких-то смол наполнил подземелье. Кружилась голова, люди теряли сознание. Постепенно слабея, аромат этот держался на могиле еще долгие-долгие часы. А в гробнице, вытянувшись во весь рост, лежал скелет Тимурленга.

Нет, романтика, окружавшая этого человека при жизни, не развеялась и за пять веков, крепкая и пряная, как смолы его саркофага! И не приходится удивляться, что даже вокруг раскрытия его могилы люди сплели новую сказку. Буквально через несколько дней после этого события началась Великая Отечественная война, и белобородые старцы-узбеки закачали головами: «Великого убийцу выпустили на свободу, и в мире снова потекли реки крови».

Старики творили свои легенды, а для М.М. Герасимова наступали страдные дни, и почти каждый из них приносил с собою новое. Кисть правой руки Тимура и на деле оказалась поврежденной скользящим ударом сабли. На голове его сохранились длинные волосы (в последнем походе суровый воин не успевал бриться, как требовал закон магометан), и волосы эти были красно-рыжими, а не окрашенными хной. Усы у Тимура оказались висячими, монгольскими, точно такими, какие приписывала ему народная память. Ученые отвергали это — мусульманин обязан подстричь усы! Теперь пришлось проверить правило. Оказалось, есть и исключение: воин мог выбирать себе форму усов и бороды по своему желанию.

И, наконец, в мире появилось первое подлинное изображение Тамерлана. Так вот каким он был, этот высокий монгол, с телом могучим, но перекошенным давней хромотой, со сведенной в локте, но вовсе не иссохшей, не потерявшей силы рукой. Гордо посаженная на плечах голова — голова типичного «барласа», в которой монгольские черты смешиваются с чертами тюркского племени. Вот он каков, этот бич вселенной!

В Самарканде, на фронтоне мечети Биби-Ханым, также воздвигнутой Тамерланом, есть странная надпись, надпись-ошибка, если хотите, — забавная, если угодно — мудрая. Зодчий намеревался начертать над миром гордые слова: «Тимур есть тень бога на земле», но он не рассчитал, и у него не хватило места. Пять веков читали люди, задумываясь над смыслом этих слов, другую надпись: «Тимур есть тень». Замечательное искусство Герасимова сделало эту тень снова зримым образом. Наука благодарна ему за это.

ИМЯ ВОЖДЯ

Есть чудесное стихотворение Бунина «Без имени». Трудно удержаться от того, чтобы не вспомнить его в этой главе.

Курган разрыт. В тяжелом саркофаге

Он спит, как страж. Железный меч в руке.

Поют над ним узорной вязью саги,

Беззвучные, на звучном языке.

Но лик сокрыт — опущено забрало.

Но плащ истлел на ржавленной броне.

Был воин, вождь. Но имя смерть украла

И унеслась на черном скакуне.

Вот уже тридцать лет, как советские археологи ведут раскопки в Неаполе Скифском, крупном торговом и административном центре полуварварского, полуэллинского мира. Эта работа привела к целому ряду замечательных открытий: среди них выделяется богатый мавзолей — усыпальница знатных скифов. Семьдесят две могилы обнаружены здесь, и одна из них — древняя гробница скифского царя. Около восьмисот предметов из чистого золота найдено возле скелета. Все сохранилось нетронутым до нашего времени. Бесследно исчезло только одно — имя погребенного. Современники не позаботились начертать его на могильной плите в тот день, когда во времена Мария и Суллы, головой на запад, с согнутой правой рукой, они уложили здесь своего владыку. Да они и не могли этого сделать — у скифов не было своей письменности.

Все черепа поступили в музеи, и только один — массивный, сильный, с теменем, очевидно искусственно деформированным в детстве, по обычаю этого народа, череп из царского захоронения был передан Герасимову.

По рисункам вы можете проследить этапы работы ученого-художника. Вот возникла голова очень здорового и полного сил мужчины. Вот скульптор убрал ее характерной скифской прической из длинных, откинутых назад волос. Племенной расовый облик наметился. Но скифы носили еще и бороды. По изображениям на древнем серебряном сосуде была подобрана такая борода, какую мог носить древний вождь. Наконец скульптор одел его в соответствующую одежду. И как только образ человека индивидуализировался, произошло событие, которого и надо было ожидать, если метод восстановления по черепу правилен. Едва курчавая борода окаймила лицо неизвестного, едва только он вновь приобрел тот облик, который был ведом современникам, историки узнали его. Да это же Скилур! Тот самый Скилур, при котором Неаполь Скифский достиг наибольшего процветания, который покорил Ольвию, воевал с Херсоном, породил сына Палака, а если верить Аполлониду-греку — так и еще семьдесят девять сыновей. Историкам известен барельеф с его памятника, изображающий самого Скилура. Известны целых три монеты с его спокойным, благородным профилем, монеты, выбитые в Ольвии. Он знаком историкам, и это бесспорно он!

Посмотрите внимательно и придирчиво на изображение и барельефа, и монет, и выполненной Герасимовым скульптуры, и вы, вероятно, скажете сами — это он.

На этот раз воскрес образ мертвеца, о котором никто не знал, кто он. Скилур был узнан по изображениям, которые до сего времени никто не сближал со скелетом. Подтвердилась даже та деформация черепа, на которую обратил внимание Герасимов еще при первом обследовании; она отмечена и на монетах и на барельефе.

И вот что стоит при этом особо отметить. Здесь свидетельства художников современников Скилура и ученого нашего времени совпали. А что бы мы сказали, если бы они, напротив, разошлись, оказались противоречащими друг другу? Кому пришлось бы верить, тому, кто видел человека живым, или тому, кто видит только его череп? Конечно, первым, скажете вы.

Нет, оказывается, не всегда очевидец заслуживает предпочтения и доверия.

ВЕРНЕЕ, ЧЕМ С НАТУРЫ

В 1944 году был учрежден орден Ушакова. Понадобилось узнать, какова была внешность славного адмирала — его лицо предполагалось изобразить на орденском знаке. Историкам хорошо известен портрет Ф.Ф. Ушакова, написанный в последние годы его жизни. С него смотрит на потомков спокойный и важный «екатерининский орел», полный вельможа с холодным правильным лицом, с продолговатым овалом и тонкими чертами типичного аристократа. Чем-то неуловимым он похож на многих других сановников своего времени. Но что-то уж очень не совпадает этот облик с тем образом старого морского волка, совсем не высокородного мужественного воина, чуть ли не республиканца по некоторым поступкам, человека сильной воли и большой прямоты, который завещали нам его друзья и современники. Точен ли портрет?

По счастью, место погребения великого флотоводца, «росского Нельсона», хорошо известно — он похоронен в ограде одного из монастырей у городка Темникова, в Поволжье. За сто с лишним лет могила пришла в запустение, ее едва нашли. Осевший свод склепа повредил скелет, но, череп, по счастью, остался целым. В гробу были найдены остатки золотого шитья воротника и целый адмиральский погон с тремя черными орлами. Сомнений в том, кто здесь похоронен, не оставалось никаких.

И вот на столе у Герасимова лежит грубоватый череп, широкий и короткий, каждая деталь которого, казалось, кричит: «Я — не тот!» Даже по первому взгляду было совершенно ясно: если восстановить облик обладателя этого черепа, с него невозможно будет написать тот портрет.

Первые зрительные впечатления ученого бывают иногда совершенно верными, но доказательством они служить не могут. И ради их подтверждения Герасимов предпринимает сложную работу, прокладывает окольный путь.

Помните, что такое метод «фотоаппликации», о котором нам рассказали авторы детективной повести из «Огонька»? Фотографии Ушакова не было и не могло быть нигде. Но с портрета сняли его точную «прорись» — сухой и верный чертеж. А потом в этот чертеж впечатали снимок черепа.

И оказалось: череп намного короче лица на портрете; его нижняя челюсть пришлась чуть ли не на середине подбородка. Кости черепа значительно шире лица на портрете: они не умещаются в абрисе щек, выступают наружу.

Итак, либо череп не принадлежит Ушакову, либо художник написал заведомо непохожий портрет. Почему? Может быть, он писал по памяти? Может быть, по другим, не дошедшим до нас изображениям?

Герасимов строго и придирчиво изучил не только череп, но и портрет. Нет, обвинять старинного художника в небрежности не приходилось; он, несомненно, писал с натуры, он точно воспроизвел некоторые индивидуальные особенности лица: на портрете глаза лежат не на одной горизонтальной прямой; такая же асимметрия и на черепе. Можно найти и другие аналогичные соответствия. Что же это означает?