Глава десятая БОРЬБА ТОЛЬКО НАЧИНАЕТСЯ

Глава десятая

БОРЬБА ТОЛЬКО НАЧИНАЕТСЯ

I

Перед нашими борцами с детским параличом стоял кардинальный вопрос: годится ли для людей то, что оправдало себя на обезьянах?

Казалось, что этот вопрос теперь уже близок к разрешению. Что, в самом деле, мешает проверить на практике действие сернокислого цинка во время эпидемии детского паралича, которая, несомненно, разразится летом 1937 года?

Не объясняются ли все наши прошлые неудачи отчасти следующим обстоятельством: попытки иммунизировать детей всегда делались неорганизованно. Они были бесплановыми. Бесплановыми в том смысле, что не было центрального боевого штаба, который мог бы подготовить борьбу с эпидемией до того, как последняя началась.

Зимой 1936/37 года автор был свидетелем первых робких шагов к созданию такого штаба. Совет медицинских консультантов при Комитете борьбы с детским параличом, состоявший из четырех крупнейших деятелей медицины, внимательно обсудил все данные о спасительном действии сернокислого цинка на обезьян. Они изучали также все «за» и «против», выявившиеся при армстронговском опыте, проведенном народом на народе и руками народа летом 1936 года в южных штатах.

Трое из Совета консультантов высказались за попытку перенести опыт с сернокислым цинком на людей. При условии, если сернокислый цинк может быть введен в носы жителей той или иной угрожаемой местности таким способом, чтобы этот цинк мог полностью запечатать окончания нюхательных нервов, чтобы он мог наглухо закрыть ворота смерти. Если это будет делаться без причинения какого-либо вреда. И если это будет делаться достаточно легко и просто, чтобы родители не боялись приводить детей для повторной обработки, сколько бы раз это ни потребовалось в зависимости от хода эпидемии.

Было ясно, что предохранительное средство должны непременно вводить специалисты. Но как это устроить? «Единственный способ ввести снадобье правильно заключается в том, чтобы это делал человек, который знает, как его вводить, и знает, что оно попало туда, куда нужно». Эта глубокомысленная сентенция принадлежит Эдуарду Фрэнсису, охотнику за микробами из службы здравоохранения США. Но в том-то и дело, что ворота смерти, ведущие в мозг по обонятельным нервам, расположены у человека высоко внутри носовой полости. Не оставалось поэтому сомнения, что только опытный специалист может туда заглянуть и позаботиться о том, чтобы сернокислый цинк попал в нужное место.

Сколько же сотен тысяч детей придется на каждого опытного специалиста, если эпидемия вспыхнет в каком-нибудь крупном центре, скажем, в Чикаго?

А кто это дело организует и кто будет платить специалистам? Впрочем, это вопрос второстепенный. Самое главное, как вводить сернокислый цинк? Весной 1937 года был изобретен специальный пульверизатор с длинным металлическим наконечником; его вводили, минуя все препятствия, в самую верхнюю часть носа, затем — пуф-пуф-пуф — нажимали баллон пульверизатора. И все в порядке.

Было еще одно маленькое затруднение. Однопроцентный раствор сернокислого цинка, конечно, совершенно безвреден. Но ребятам от шести до двенадцати лет очень не нравилось, когда им вводили в нос тонкий длинный наконечник пульверизатора. Они самым решительным образом — вплоть до отчаянных скандалов — сопротивлялись этому делу. А тут еще неожиданно обнаружилась одна весьма неприятная особенность сернокислого цинка. Дело в том, что при сильных эпидемиях детского паралича не одни только дети подвергаются угрозе заражения. В последние годы у этой болезни замечается зловещая тенденция поражать людей и более зрелого возраста. Не разумно ли было бы в период эпидемии обработать поголовно все население данной местности?

И вот наши экспериментаторы, вооружившись длинноносыми пульверизаторами, для пробы накачали сернокислым цинком студентов-медиков, некоторых взрослых граждан и самих себя. Результаты получились ужасающие. Ничего, конечно, опасного не было. Но, в противоположность детям, у которых не замечается никаких особо серьезных последствий, у большинства взрослых развиваются сильнейшие головные боли. Некоторые из них говорили, что скорее готовы рискнуть остаться на всю жизнь калеками, чем позволить себе сделать повторное впрыскивание.

Вот чего ни Шульц, ни Армстронг не предусмотрели. Они забыли спросить у обезьян, не болела ли у них голова после впрыскивания.

Но вот еще от чего разболелась голова, теперь уже у экспериментаторов! Если как следует ввести хорошую дозу сернокислого цинка в носовую полость, то подопытные морские свинки человеческого вида немедленно теряют чувство обоняния. Для обезьян это, конечно, не имеет большого значения. Но у людей с этим приходится считаться. Если отполировать и выдубить нежные окончания нервов для отражения заразы, то чем же тогда нюхать?

Так ли просто будет уговорить людей обменять временную потерю обоняния на шанс избежать паралитической заразы? День за днем наши исследователи производили тончайшие измерения нюхательной способности своих оцинкованных жертв, и оказалось, что через неделю-другую эта способность постепенно восстанавливается и в конце концов приходит к норме. А если поискать здесь хорошую сторону, то разве эта самая потеря обоняния не будет во время эпидемии служить грубым, правда, но хорошим показателем того, что ворота смерти действительно закрыты?

Дело шло уже к лету, когда болезнь, плодящая калек, начинает обычно подкрадываться к какому-нибудь населенному пункту нашей страны, и тут вдруг случилось пренеприятнейшее событие, повергшее в глубокое уныние всех, кто, веря в обезьянью науку Армстронга и Шульца, горел желанием испытать ее силу во время эпидемии. Глава отдела здравоохранения Томас Паррэн изъявил согласие отпустить средства на эту многообещающую битву со смертью, только если Чарлз Армстронг признает метод глубокого опрыскивания безопасным и практичным.

II

Автору никогда не забыть этого жаркого дня в июне 1937 года, проведенного в университетской клинике в Энн-Арборе. Здесь собрались: знаменитый специалист по черепно-мозговой хирургии Макс М. Пит, и Генри Вогэн, руководитель детройтского отдела здравоохранения, и Окти Ферстенберг, один из лучших американских специалистов по уху, горлу, носу, и Чарлз Армстронг, такой милый, такой обаятельный и так хорошо знавший разницу между научной теорией и научной практикой.

У молодого доктора Джерри Хаузера, с зеркалом на лбу и длинным пульверизатором в руке, был очень грозный вид. Первые четыре мальчика, которым он сделал пульверизацию, отчаянно извивались и орали. Неприятно было еще то, что у трех из них после этой простой операции показалось немного крови. Что скажут заботливые маменьки, когда во время эпидемии они соберутся тысячами с тысячами своих потомков?

У Армстронга лицо несколько омрачилось и одновременно омрачилось и настроение автора. Армстронг спросил у эннарборских специалистов:

— Вы мне показали, как это проходит у ребят от семи лет и выше, а как отнесутся к этому маленькие?

Они, оказывается, не пробовали еще высокого опрыскивания на детях моложе семи лет.

— Но ведь эти-то чаще всего и заболевают детским параличом! — сказал Армстронг.

И мы все гурьбой отправились в отделение для малышей. Если сопротивление семилетних ребят так обескуражило Чарлза Армстронга, то что же сказать о протестующем поведении маленьких? Они уже начинали хныкать, прежде чем Джерри Хаузер приближался к ним со своим пульверизатором. А когда длинный сверкающий наконечник залезал к ним в самую глубину носа, начиналось нечто ужасающее.

На лицо Армстронга стоило посмотреть. Ведь он, в сущности, был отцом идеи о химической блокаде против заразы. Он знал, что пульверизатор в руках матерей не может действовать. Он знал, что непременно специалисты должны как-то вводить блокирующее снадобье. Может быть, будучи лабораторным затворником, он немного преувеличивал значение детского сопротивления и криков, которые были заурядным явлением для носового специалиста Окти Ферстенберга и хирурга Макса Пита? Но все-таки то, что он сегодня видел, едва ли можно было назвать успешной демонстрацией метода массовой обработки, которую отдел здравоохранения мог бы рекомендовать как исключительно простую и безопасную процедуру.

Мы все стояли в угрюмом молчании и ждали, чтобы кто-нибудь его нарушил. Это сделал Армстронг.

— У меня есть идея! — сказал он. — Для того чтобы эти сорванцы не брыкались, надо перед пульверизацией укладывать их в гипс!

Эта шутка разрядила напряженную атмосферу, и мы дружно расхохотались, после чего нам стало как будто легче. А помимо того, насмешка Армстронга зажгла в наших исследователях горячее желание показать, что можно все-таки сделать эту процедуру безболезненной и простой.

III

Но ничего не потеряно, ибо жизнь коротка, а наука долговечна. И этим летом 1937 года наука сделала несколько, хотя и нерешительных, шагов вперед в своей борьбе с болезнью, плодящей калек.

Когда в июне 1937 года у отцов и матерей Торонто по спине забегали мурашки, городской отдел здравоохранения собрал докторов, специалистов по уху, горлу, носу. Сорок из них стали во главе серноцинковых пульверизаторских бригад. Каждая бригада состояла из врача, производившего впрыскивание, двух сестер, державших ребят, и одной сестры, точно отмечавшей имя, адрес и день, когда ребенок подвергся обработке.

Дети от трех до десяти лет могли являться в любую из этих сорока больниц с купонами, вырезанными родителями из газет, дававшими право на бесплатное впрыскивание, пока не будут обработаны намеченные пять тысяч ребят. И они не то что являлись — они бежали, они ломились в больницы. И за четыре дня у пяти тысяч детей носы были уже оцинкованы. Каждая бригада пропускала в час по пятьдесят ребят!

Экономические причины оборвали этот прекрасный эксперимент, который опытные специалисты вели так гладко, без каких-либо серьезных затруднений или вреда для ребят. Врачи, конечно, добровольно пошли на эту работу. Но все они были вольнопрактикующими специалистами. И, разумеется, как ни страшна была угроза эпидемии, нельзя было требовать, чтобы они совсем забросили свою практику. Для этого поденная оплата, которую город мог им предложить, была слишком низка.

В конце августа и начале сентября разразилась эпидемия в Чикаго. И по мере того, как с каждым днем все больше детей заболевало и умирало, в управлении энергичного работника здравоохранения доктора Германа Бандесена все увеличивалось число входящих и исходящих телеграмм и разговоров по междугородному телефону. Газеты были полны слухов о спасительном действии пульверизации, и родители отчаянно досаждали своим врачам, большинство из которых, ничего не зная об обезьяньей науке Шульца и Армстронга, уверяло удрученных родителей, что это вздор и не стоит об этом говорить. Но Бандесен созвал конференцию и пригласил на нее не самоуверенных неучей-ремесленников, а людей, вооруженных знанием.

И здесь автор впервые увидел проблеск надежды, возможность проверить на людях блокирующую силу сернокислого цинка. Герман Бандесен собрал блестящую когорту лучших специалистов уха, горла, носа из всей среднезападной области во главе с доктором Уильямом П. Уэрри — генеральным секретарем Американской академии офтальмологов и отоларингологов{Глазных врачей и врачей уха, горла, носа.}. После серьезного совещания, длившегося больше трех часов, выяснилось, что эти опытнейшие специалисты, пораскинув умом, придумали новый, простой, безопасный и абсолютно верный способ вводить детям в нос сернокислый цинк.

Это утро было полно воодушевления и добрых вестей. Специалисты из Мичиганского университета предложили способ, для которого вовсе не нужен длинноносый пульверизатор, вызывающий кровотечения и скандалы. Для того чтобы замуровать тонкие окончания обонятельных нервов, которые почти несомненно являются воротами для инфекции, надо просто положить ребенка на кушетку или на стол, чтобы голова у него свешивалась назад, а ноздри смотрели вверх. Потом с помощью эфедрина надо вызвать сморщивание слизистой оболочки внутри носа, чтобы расширить узкие проходы. А затем надо влить по чайной ложке цинкового раствора в каждую ноздрю и оставить его там на несколько минут. Вот и все.

Как это ни странно, специалисты вернулись, таким образом, к примитивному способу орошения, с помощью которого Армстронг и Шульц спасали жизнь обезьянам в своих лабораториях.

IV

И вот опять, когда боевые силы уже собраны, приходится вернуться к вопросу — этому старому, простому вопросу, — где же взять средства. Совершенно точные, не подлежащие больше спору опытные данные уже добыты Чарлзом Армстронгом и Эдвином Шульцем. Опытнейшие специалисты уха, горла, носа, которые одни только могут перенести этот опыт с обезьян на людей, подготовились и ждут только сигнала к бою. Министр здравоохранения Томас Паррэн в любой момент согласен мобилизовать лучших эпидемиологов во главе с Чарлзом Армстронгом для проведения эксперимента, который должен разрешить основной вопрос: какое число заболеваний будет среди детей, родители которых согласятся на их обработку? И какую страшную дань соберет детский паралич среди тех детей, родители которых не согласятся на обработку?

Местные органы здравоохранения в угрожаемых городах, несомненно, тоже пойдут навстречу, если Служба здравоохранения США признает необходимым приступить к опыту с новым блокирующим заразу оружием. Ветеран борьбы со смертью, Уильям де Клейн, он же победитель пеллагры, добьется того, чтобы американский Красный Крест предоставил свой персонал — опытных сестер, умеющих сорганизовать население.

Все это великолепно. Но какая организация будет располагать необходимыми средствами, чтобы планы предстоящей борьбы могли быть разработаны заранее? Чтобы можно было щедрой рукой оплачивать крупных специалистов, которым придется руководить носопромывочными бригадами докторов и сестер — борцов передовой линии? А мы ведь знаем, что при той внезапности, с которой вспыхивают эпидемии детского паралича, борцы должны быть готовы к быстрым действиям при первых же признаках опасности.

А кроме того, страшны и коварны тайные происки паралитической заразы. Сколько дней проходит с того момента, как невидимая зараза попадает в нос к ребенку, чтобы найти случай уцепиться за кончики обонятельных нервов, до того дня, когда ребенок внезапно заболевает и делается парализованным? Этот срок еще точно не установлен. Дней десять, вероятно. Но наблюдались случаи, когда с момента определенного контакта до начала заболевания проходило и двадцать пять дней.

Но доказано уже совершенно точно, что промывание носа сернокислым цинком — химическая блокада — должно быть сделано до того, как вошла зараза.

А что, если эта дьявольская зараза — и некоторые ученые считают это вполне возможным — распространяется среди населения за несколько месяцев до начала эпидемии? Что, если она дремлет в человеческом организме, чтобы внезапно начать свирепствовать под влиянием каких-нибудь ничтожных климатических изменений, не известных еще нашим борцам со смертью?

Если это так, то самая организованная, самая широкая носопромывательная кампания не сможет загасить пожар эпидемии. Это совершенно ясно. Но почему бы, в таком случае, не сделать всем детям это несложное промывание носа весной, когда эпидемия еще далеко? Эта мера была бы прекрасным экзаменом решительности и предусмотрительности наших работников здравоохранения и нас всех.

Наши борцы со смертью ни на одну минуту не стараются себя уверить, что химическая блокада — это последнее слово науки в борьбе с паралитической заразой. В лучшем случае — это полумера. Быть может, это и временная неприятность, но нехорошо все-таки, если чувство обоняния подавляется для того, чтобы получить защиту, — увы, тоже временную! — против ужасной болезни. Если обработку цинком нежных окончаний нюхательных нервов придется повторять месяц за месяцем, лето за летом среди больших масс населения — кто знает, чем это может кончиться? Не вызовет ли это в результате потерю обоняния у большинства американского населения?

В Бруклинском медицинском колледже ветеран борьбы с детским параличом Сидней Д. Крамер практикует на обезьянах новый своеобразный метод вакцинации. После всех наших неудач с вакцинами — хотите верьте, хотите нет — ему удалось все-таки совершенно своеобразным способом привить многим обезьянам настоящий иммунитет.

Он впрыскивает в нос здоровым обезьянам оригинальную смесь. В нее входит экстракт мозговой железы плюс адрефин, который имеет свойство сморщивать слизистую оболочку носа. Эта смесь совершенно безвредна.

Через четыре часа после впрыскивания он наливает в нос этим обезьянам сильнодействующий яд детского паралича.

Такая доза яда всегда смертельна для здоровых, необработанных обезьян…

Но их обработанные мозговой железой товарищи — семь из десяти — оказываются застрахованными от заразы.

И не на неделю, не на месяц, а солидно застрахованными, примерно так, как вакцинированные люди застрахованы от заболевания оспой!

Таким образом, Сидней Крамер приближается уже к разрешению старой загадки, касающейся детского паралича… Почему это так — когда вы вводите обезьяне в нос заразу, то в девяти случаях из десяти она заболевает паралитической болезнью? Между тем как во время эпидемии только один взрослый из тысячи и никогда не больше, чем один ребенок из восьмидесяти, схватывают детский паралич? Чем объясняется невосприимчивость большинства человеческих существ? Почему у обезьян не хватает этого естественного иммунитета?

С помощью своего нового метода вакцинации Крамер, по его словам, делает обезьяну похожей на человека, превращает — в смысле отношения к детскому параличу — обезьяну в человека.

Конечно, три из десяти крамеровских обезьян, несмотря на обработку, все-таки заболевают и гибнут, когда он вводит им в нос заразу. Но ведь Крамер не собирается впрыскивать детям вытяжку из мозговой железы, а потом вливать им в нос заразу для проверки, надежно ли они иммунизированы. Он этого вовсе не предлагает.

Но обратите внимание вот на что: во время эпидемии невидимая зараза распространена по всему населенному пункту. Она, несомненно, сидит в носу у большей части населения. Что, если сделать впрыскивание этой смеси из железы с адрефином всем поголовно? И пусть-ка тогда зараза попробует забраться в обработанные носы всего населения! И не окажутся ли тогда предрасположенные к ней люди вакцинированными и защищенными?

Каким образом это сморщивание слизистой оболочки и орошение ее вытяжкой из мозговой железы защищает обезьян, которые иначе неизменно погибают от введенной им в нос заразы?

Крамер на это не может ответить. Он только знает, что это впрыскивание привлекает на поле битвы белые кровяные шарики — фагоциты. Они скопляются массами в слизистой оболочке вокруг окончаний нюхательных нервов. Может быть, они пожирают вторгшихся микробов? Кто может сказать? Микроб слишком мал, чтобы его видеть. Сущность этого открытия пока необъяснима. Мы только знаем, что вместо трех обезьян теперь погибает одна.

V

Но если бы даже все надежды блокировать заразу оказались тщетными, то в других лабораториях другие исследователи пытаются проникнуть в другие уголки этой загадки. Где в организмах распространителей болезни плодится этот невидимый враг? Как можно выявить таких носителей? Можно ли придумать пробу, указывающую на восприимчивость детей к заразе? Каковы анатомические и физиологические особенности этих восприимчивых детей? Дадим себе ясный отчет: нет более грозной, более сокрушительной тайны, чем тайна детского паралича. Борьба за ее разгадку будет, очевидно, долгой и серьезной.

Народу, конечно, снова придется давать деньги на эту борьбу. Сумеют ли организаторы этого великого крестового похода объяснить людям, что тут речь идет не о милостыне? Наши борцы со смертью знают, что эпидемии детского паралича не похожи на наводнение, на землетрясение или какое-нибудь другое импозантное бедствие, способное вызвать взрыв общественного великодушия. Не такова природа этой болезни. Год за годом, без всяких пропусков, в больших и малых эпидемиях, она проходит, крадучись, оставляя за собой груды искалеченных жертв.

Борьба за то, чтобы приостановить рост этой груды человеческих обломков, людей, для которых смерть была бы благодеянием, — эта борьба бессмысленна, если не вести ее беспрерывно.

Самый простой, эгоистический расчет требует, чтобы борьба с болезнью, плодящей калек, велась упорно до полной победы. Представим себе ребенка двенадцати лет, оставшегося физическим инвалидом на всю жизнь. Подсчитаем, исходя из среднего заработка американца с молодости до семидесяти лет, сколько долларов теряет страна оттого, что один из ее граждан не может работать. Прибавим сюда стоимость медицинского обслуживания этого гражданина. Потом спросим, из чьего кармана идут деньги на содержание этого искалеченного ребенка, если он не принадлежит к обеспеченному меньшинству? Затем помножим получившуюся сумму на сотни тысяч жертв детского паралича, оставшихся полностью или частично нетрудоспособными.

Сможет ли эта затяжная борьба начаться на деловых основах, а не в порядке милостыни?

Трудно сказать, сколько надо денег для окончательной победы над паралитическим ужасом. Для этого потребуется, вероятно, много миллионов, сотни миллионов…

Можно ли объяснить всему народу эту новую бухгалтерию: что миллионы, которые он пожертвует, это только ничтожная сумма по сравнению с тем, сколько этот страшный бич стоил, стоит и будет стоить налогоплательщикам нашей страны?

Ответ зависит от того, насколько искусно, смело, без ненужного сюсюканья эта мрачная проблема долларов и центов будет поставлена перед народом.