Глава 2. Двадцатый век начинается

Глава 2. Двадцатый век начинается

XX век начался для Испании в 1898 году и гроза, обнажившая всю хрупкость режима Реставрации, пришла из-за океана.

Потеряв в первой четверти XIX века все американские колонии, Испания сохранила власть над островами Куба и Пуэрто-Рико. Кубинцы несколько раз поднимали восстания против испанского колониального владычества: их поддерживали США, пытавшиеся поставить остров под свой контроль. Очередное кубинское восстание началось в феврале 1895 года и приняло характер народной войны.

США сразу же начали вмешиваться в конфликт, помогая повстанцам. Вашингтону не хватало только формального предлога для объявления войны Мадриду. Он появился 15 февраля 1898 года, когда на рейде Гаваны неожиданно взорвался американский крейсер «Мэн». Американцы заявили, что причиной взрыва стала испанская мина и 25 апреля объявили Испании войну. В течение четырех месяцев Испания была наголову разгромлена. 3 июля 1898 года ВМС США полностью уничтожили испанскую эскадру в заливе Саньтьяго-де-Куба, потеряв в бою одного человека. Быстро были оккупированы Пуэрто-Рико, Куба и Филиппины. Всего за время войны американцы не досчитались 1857 убитых. 10 декабря 1898 года был подписан испано-американский мирный договор, по которому Испания теряла свои колонии в Америке и Филиппины, окончательно прощаясь со своим великим имперским прошлым.

Страшный в своей быстроте разгром получил в Испании название «национальной катастрофы». Возникло движение философов и деятелей культуры, пытавшихся выяснить ее причины и наметить путь к возрождению страны. Эту группу людей стали величать «поколением 1898 года». Как и в России того же периода, в Испании сложилась группа мыслителей, ставших властителями умов всей интеллигенции страны. Не знать этих людей или их труды считалось в образованных кругах верхом неприличия. Что же это были за люди и что они предлагали?

Хоакин Коста (1846–1911) выходец из крестьянской семьи, наделенный острым умом и физически безобразным телом, был человеком энциклопедических знаний. Он требовал для Испании «европеизации», т. е. просвещения народа, истинной демократии и более или менее справедливой экономики. Выступая в 1903 году на республиканском митинге, он призывал обучить массы педагогов, ученых, изобретателей, судей, государственных деятелей, построить заводы, школы, дороги, плотины, санатории, новые хорошо спланированные города, т. е. создать современную Испанию.

Другой выход из кризиса 1898 года видел баск по национальности и профессор древнегреческой истории Мигель де Унамуно (1864–1937). Он не любил Европу за ее бесчеловечный рыночный капитализм, лишенный героики и добродетелей. Унамуно рекомендовал искать выход в героическом прошлом Испании, проповедуя идеалы преданности государству и традициям.

Унамуно и Коста, не зная того, фактически дали знамена будущим лагерям гражданской войны 1936–1939 годов. Здесь прогресс, демократия и светское государство, там — традиции, религия, великое прошлое.

В целом, «поколение 1898 года» всколыхнуло умы, но не предложило целостной программы столь необходимых стране реформ. Ведь для этого надо было подвергнуть жестокому, беспристрастному анализу все стороны испанской действительности, а философы, поэты и писатели анализировали, в основном, духовные стороны испанского характера. И вряд ли можно их за это упрекнуть.

Каковы же были главные нерешенные вопросы Испании XX века? Основным тормозом на пути общественного прогресса страны оставался полуфеодальный аграрный сектор.

В начале XX века 46 тысяч латифундистов владели 10,5 млн га, в то время как 7,8 млн собственников имели 9,3 млн га. Крупные латифундии были характерны для центра и юга Испании, причем особенно несправедливо была распределена земля в Андалусии. На севере и востоке страны преобладали мелкие собственники, которые подчас с трудом кормились со своих небольших наделов. В Галисии, например, средний собственник имел около гектара земли. Но все равно положение собственников было несравненно лучше, чем у крестьян-арендаторов (80 % земли в Испании обрабатывалось именно на условиях аренды). Помещик-арендодатель был ничем не ограничен в навязывании крестьянину кабальных условий аренды. Ведь хорошей земли не хватало, и подчас латифундисты нарочно не сдавали часть своих угодий в аренду, чтобы создать искусственный земельный голод. Как правило, арендные договоры заключались на короткий срок, и крестьянин в любой момент мог лишиться надела, став люмпеном. 40 % пригодной для сельского хозяйства земли в Испании не обрабатывалось, в то время как миллионы арендаторов и собственников страдали от голода. Белый хлеб был на крестьянских столах деликатесом, а обычной пищей были бобы, оливковое масло и вино. Во многих деревнях не было людей среднего возраста, так как от непосильного труда молодые мужчины и женщины вдруг сразу превращались в стариков и старух.

Испанская промышленность оставалась отсталой и ориентированной, в основном, на добычу и экспорт полезных ископаемых. Уровень технической оснащенности и концентрации в текстильной отрасли был крайне низок. В сфере обслуживания было занято больше рабочих, чем в промышленности (соответственно 770 и 700 тысяч). Основную роль в горнодобывающей и металлургической промышленности играл иностранный капитал, в основном, английский.

В целом, в аграрном секторе Испании начала XX века было занято 70 % самодеятельного населения, в промышленности — 21 %, торговле — 4 %.

Отсталость Испании особенно бросались в глаза при сравнении страны с остальной Западной Европой. В 1930 году на каждого испанца приходилось 38 кг выплавленной стали, в то время как на немца — 175 кг, француза — 225 кг, англичанина — 162 кг. В 2–3 раза отставала Испания и по душевому производству электроэнергии, угля и чугуна.

На этой хилой экономической основе неуклюже возвышалась политическая система времен реставрации. Как мы уже упоминали, характерной чертой этой эпохи было чередование у власти либералов и консерваторов, зачастую не отличавшихся друг от друга по программным требованиям.

Сагаста и Кановас создали действенный механизм влияния на парламентские выборы, получивший название касикизма. Слово «касик» пришло в Испанию из американских колоний и означало вождь или старейшина у карибских индейцев. В условиях Испании «касиками» стали называть «сильных людей» деревень и мелких городов (старост, мэров, жандармов или священников), которые пользовались там определенным авторитетом и при помощи властей «выдавали на гора» нужные избирательные результаты. Но эта система давала сбои в крупных городах и власти спасало лишь то, что большая часть рабочих была лишена избирательных прав.

Вторым по значению и относительно новым вопросом испанской действительности начала XX века был национальный, т. е. растущие требования автономии со стороны Каталонии, Страны басков и Галисии.

Особое значение имел каталонский вопрос, так как Каталония была наиболее развитой провинцией Испании, а ее столица Барселона — центром культурной и общественной жизни всей страны. Каталонцы имели свой язык (близкий южнофранцузским диалектам) и богатую историю Арагонского королевства, не уступавшего в средние века по силе и богатству Кастилии.

В первой половине XIX века Каталония потеряла остатки своей былой самобытности. В 1825 году было запрещено обучать на каталонском в школах. В 1837 году центральные власти отобрали привилегию чеканить собственную монету, а в 1845 году вообще ликвидировали местную региональную администрацию. Однако, с середины XIX века, как и во многих европейских странах, в Каталонии начинается возврат к собственным корням и пробуждение национальной гордости. В 60-х годах появились газеты на каталонском языке. В 1887 году последователь Пи-и-Маргаля известный юрист В. Альмирала основал «Каталонскую лигу» — первую партию националистов, которая влилась в 1891 году в «Каталонский союз» во главе с другим юристом Пратом де ла Риба.

В 1892 году союз принял свою программу «Основы Манреса», где впервые излагались развернутые требования автономии. Потеря колоний в 1898 году нанесла сильный удар по крупным каталонским предпринимателям, для которых Куба долгое время была монопольным рынком сбыта товаров. Боясь понести убытки, каталонские олигархи решили прикрыть свои протекционистские требования «автономным» фиговым листком и образовали в 1901 году партию «Регионалистская лига». Мелкая буржуазия и левые республиканцы Каталонии создали в 1904 году свою партию — «Национальный региональный центр».

Если автономистское движение в Каталонии было просвещенным и прогрессивным в своей основе, то в Басконии национализм был скорее патриархальным и религиозным. После карлистских войн XIX века Страна басков была лишена всех своих средневековых привилегий и вольностей, что, впрочем, не поколебало приверженность карлизму со стороны огромный массы баскских крестьян. В 1906 году на съезде баскских националистов была принята декларация с требованием «возвращения древних законов» Басконии.

Галисийские автономисты в начале XX века еще не оформились организационно и выдвигали в основном требования культурной автономии.

Национальный вопрос причудливо накладывался на мозаичность и не совершенность испанской политической системы в целом. Основным фактором ее нестабильности стал новый король Альфонс XIII, вступивший на трон 16-летним юношей в 1902 году. Как его мать и отец, монарх имел способность к языкам и слыл просвещенным и либералом. Но все же главными его увлечениями были различные виды спорта (верховая езда, парусный спорт и автогонки). Самым серьезным недостатком короля был поверхностный ум, сочетавшийся с неуемным желанием активно вмешиваться в политическую жизнь. Альфонс XIII к тому же считал себя специалистом в военном деле и старался опираться не столько на традиционные партии, сколько на армию. Испанского короля часто сравнивали со столь же самоуверенным и амбициозным германским кайзером Вильгельмом II. Справедливости ради следует признать, что Альфонс XIII был более осторожен и менее опрометчив в решениях.

С приходом к власти нового монарха совпал кризис двухпартийной системы, вызванный в немалой степени смертью ее творцов Кановаса (1897 год) и Сагасты (1903 год). Лишившись вождей, либералы и консерваторы распались на фракции, хотя и продолжали чередоваться у власти с калейдоскопической быстротой. Консерваторы смогли выдвинуть новую плеяду лидеров — Маура, Морет и Монтеро Риас, которые, за исключением первого, ушли из жизни в 1912–1914 годах. Либералов возглавляли еще менее наделенные политическими талантами люди, такие как Гарсиа Прието, Каналехас, Дато и граф Романонес (личный друг короля).

Буржуазные республиканцы не смогли создать мощной единой политической партии после поражения первой республики. Еще продолжали свою деятельность действующие лица 1873–1874 годов, такие как Кастелар и Сальмерон. В начале века взошла политическая звезда каталонского радикала Лерруса, который не лез в карман за революционной фразой и довольно успешно громил каталонских сепаратистов.

По странному стечению обстоятельств многие лидеры республиканского лагеря также ушли из жизни на рубеже веков: Кастелар в 1899 году, Пи-и-Маргаль в 1901 году.

Республиканские силы сплотились вокруг Сальмерона и образовали в 1903 году «Республиканский союз». Однако после непродолжительной активности союз сбавил обороты, когда в 1908 году умер его лидер Сальмерон.

Мы видим, насколько все буржуазные партии, как монархисты, так и республиканцы, зависели от своих харизматических вождей. Эти партии были скорее клубами интеллигенции без разветвленной структуры и четкой программы. На левом фланге у них подрастал мощный конкурент в лице рабочего движения.

История испанского рабочего класса и его политических партий существенно отличается от западноевропейских аналогий. В других странах Европы в конце XIX века возникли марксистские (с разной степенью радикализма) социал-демократические партии, которые обросли системой профсоюзов и общественных организаций и стали интегрироваться в существующий механизм власти, добиваясь социальных реформ. Как правило, рабочее движение было единым и крупный раскол произошел в нем только после 1917 года.

В Испании дело обстояло совсем другим образом. Начнем с того, что в отличие от остальной Европы господствующем течением в рабочем движении стал анархизм. После сентябрьской революции 1868 года лидер мирового анархизма и противник Маркса Бакунин направил в Испанию талантливых агитаторов Ш. Алерини и Дж. Фанелли, которые и считаются основателями испанского анархизма. Проповедники анархизма уверяли рабочих и крестьян, что плоха всякая власть и надо свергать ее прямо сейчас у себя в деревне или городе. К чему привела такая агитация, было показано выше на примере первой республики. Воспламенив сердца слушателей, проповедник шел дальше, а его новоиспеченные последователи убивали помещика, мэра, священника или жандарма и провозглашали «коммуну». Через день-два полиция или ближайшая воинская часть легко подавляла восстание и расстреливала его зачинщиков. История Испании конца XIX века знает огромное количество деревенских республик и коммун, стоивших жизни тысячам рабочим и крестьян. Последних в анархизме подкупала простота теории (убить представителя власти и разделить добро богатых), а также склонность к так называемому «прямому действию». При этом анархисты были против политической борьбы в ее традиционных формах (так как она развивалась в рамках опостылевшего государства), что обрекало их последователей на бойкот выборов и не позволяло создавать массовые общеиспанские политические партии.

Все же в Испании была создана секция I Интернационала, насчитывавшая к 1873 году 50 тысяч членов и шедшая за Бакуниным, а не за Марксом.

Падение республики загнало анархистов в подполье, но уже в 1881 году была образована Федерация трудящихся испанского региона (ФТИР), которую с самого начала раздирали межрегиональные противоречия. В эти годы в Андалусии появилось таинственное общество «Черная рука», якобы насчитывавшее 50 тысяч человек и убивавшее всех представителей власти. Многие, правда, считают, что «Черную руку» выдумала полиция в качестве предлога для расправ над крестьянами и разгрома ФТИР.

С самого начала анархизм находил своих приверженцев среди крестьян Андалусии и рабочих мелких фабрик Каталонии. Первые были готовы на все из-за своего ужасного положения, вторые быстро подпадали под влияние заманчивых в своей простоте идей.

90-е годы XIX века стали для Испании десятилетием террора. В начале 1892 года 4000 крестьян с криками «Да здравствует Анархия!» ворвались в город Херес-де-ла-Фронтера и убили несколько особо ненавистных им лавочников. Через день гражданская гвардия (испанская жандармерия) подавила восстание, казнив 4 вожаков. В Каталонии анархисты придерживались тактики индивидуального террора. В 1893 году было совершенно неудачное покушение на генерал-губернатора Барселоны. В отместку за казненного террориста, анархисты взорвали бомбу в театре Лицей, убив 20 человек. Наконец, в 1896 году кто-то метнул бомбу в религиозную процессию. Власти воспользовались этим для массовых арестов. Было казнено 5 человек.

В 1900 году в Мадриде представители 150 анархо-синдикалистских организаций создали Федерацию рабочих обществ Испанской области. Анархо-синдикализм, в отличие от «чистого» анархизма, провозглашал готовность уничтожить власть не путем индивидуального террора (его «полезность» была спорной, так как потери самих анархистов от репрессий властей были куда больше), а путем всеобщей забастовки анархистских профсоюзов (т. е. синдикатов). Здесь сказывалось идейное влияние еще одного русского анархиста П. Кропоткина, который считал испанский (и особенно каталонский) анархо-синдикализм авангардом мирового анархизма.

Почему же анархизм пустил в Испании столь глубокие корни? Потому что он отвечал психологии огромных масс испанских рабочих и крестьян, которые легко переходили от крайнего пессимизма к восторженной революционности. К тому же многие за всю свою жизнь не видели «хорошего» государства или его представителей и не верили в возможность изменить существующий строй мирным путем.

Не лучше обстояло дело с испанской социал-демократией!

Маркс не хотел отдавать рабочее движение Испании своему принципиальному противнику Бакунину без боя. В 1871 году в Испанию приехал зять Маркса П. Лафарг, который с трудом начал создавать в стране первые социалистические организации. В 1879 году различные марксистские группы объединились в Испанскую социалистическую рабочую партию (ИСРП), которая провела в Барселоне свой первый съезд, представлявший 3,5 тысячи человек. Председателем и бессменным лидером партии на протяжении нескольких десятилетий был бывший наборщик Пабло Иглесиас, ставший легендой испанского социалистического движения.

В том же году был основан первый общеиспанский профсоюз Всеобщий союз трудящихся (ВСТ), находившийся под контролем социалистов. И ИСРП и ВСТ опирались на квалифицированных рабочих Мадрида, Астурии и городов Андалусии. В отличие от анархистов, они ставили целью завоевание политической власти, не отвергая ни революционные, ни парламентские методы. Не признавая анархистский лозунг «Все или ничего», ИСРП и ВСТ имели детальную программу экономических реформ. И партия, и профсоюз имели четкую иерархическую структуру. Однако, именно в силу своей респектабельности и «европейскости» социалистические организации в первые десятилетия после своего основания росли медленными темпами. К 1899 году ВСТ насчитывал 15 тысяч членов, а ИСРП получила на парламентских выборах в этом же году 23 тысячи голосов.

Итак, рабочее движение Испании к началу XX века было не только идейно расколото, но и географически разделено. Все эти факторы еще не раз сыграют свою пагубную роль в войне 1936–1939 годов.

Чтобы завершить рассмотрение основных политических сил вступавшей в новую эпоху Испании, необходимо кратко затронуть два мощных столпа староиспанского мира — церковь и армию.

XIX век нанес по католической церкви серьезный удар, лишив ее всех земельных владений. Истово верующих католиков среди мужчин становилось все меньше и меньше, так как церковь отождествляли с несправедливым общественным устройством. Тем не менее у церкви была сильная опора в лице трона, а также разветвленная организация (200 тысяч священников, 597 мужских и 2600 женских религиозных корпораций). Церковь активно стремилась поставить под свой контроль систему образования и благотворительность, пользуясь неразвитостью государственного механизма социального обеспечения. Церковь настойчиво проникала и в бизнес, основывая собственные банки и кредитные организации. Анархисты и левые республиканцы традиционно считали антиклерикализм своим знаменем. Во время любых волнений горели церкви и гибли священники. Церковь использовала эти факты для дискредитации антирелигиозной борьбы в целом.

Испанская армия сыграла в XIX веке, в основном, прогрессивную роль. Генералы часто были организаторами многочисленных либеральных революций и восстаний.

Основным военным противником армии был реакционный карлизм, на борьбе с которым сделали карьеру выдающиеся испанские «каудильо» XIX века — Эспартеро, О’Доннел, Прим и другие. Но одновременно армия приобрела опыт подавления анархистских восстаний и крестьянских волнений. Агитация анархистов за ликвидацию любой армии заставляла многих военных, плохо разбиравшихся в различных партиях и их программах, ненавидеть рабочее движение в целом.

Катастрофа 1898 года сделала армию объектом насмешек интеллигенции, требовавшей сокращения вооруженных сил. Но здесь впервые офицерских корпус начал проявлять кастовость и замкнутость, всячески противясь реформам. В начале XX века на 80 тысяч солдат в испанской армии имелось 500 генералов, 900 полковников и 23 тысячи других офицеров, поглощавших 60 % военных расходов. Офицеры и генералы ненавидели гражданских политиков, левых, социалистов и анархистов, атеистов и масонов. Именно эти силы, как считали в казармах, подточили исконный воинственный дух испанцев. Пока армия не была готова активно вмешиваться в борьбу за власть, но активно отстаивала свои корпоративные права.

«Катастрофа 1898 года» привела испанскую армию в лагерь реакции.

Как же ответили правящие круги Испании на вызов 1898 года?

1903–1923 годы в Испании иногда называют «эпохой Мауры» или «революцией сверху». Антонио Маура (1853–1925) был лидером консерваторов и пятикратным премьер-министром страны в 1903–1922 годах. Он заявлял, что Испания нуждается в революции, подразумевая под этим словом социальные реформы, которые как раз и должны были предотвратить революцию настоящую.

На страну посыпались законы об ограничении женского и детского труда, компенсации при нечастных случаях на производстве, об образовании рабочих комиссий для разбора трудовых споров и т. д. В апреле 1903 года был образован Институт социальных реформ, который должен был разрабатывать проекты преобразований в самых различных сферах общественной жизни. Несомненно, что все эти меры делали Испанию более европейской страной.

Однако Маура, как и его предшественники, ничего не сделал для решения основного вопроса, мешавшего развитию страны, а именно аграрного. Правда, в 1907 году появился на свет закон о так называемой внутренней колонизации (чем-то напоминавший столыпинскую реформу в России), по которому крестьянам могли передаваться неиспользуемые земли. Но таковые были практически непригодны для сельского хозяйства из-за отсутствия достаточной ирригации. В результате было распределено всего 11,7 тысяч га, что было даже не каплей в море, а еще меньше!

Пытался Маура и реформировать систему местной администрации, чтобы хотя бы как-то ограничить касикизм, но и здесь дальше смелых планов дело не пошло. А все потому, что «касиками» во многих случаях были те же крупные землевладельцы. На эту основную опору трона не мог посягнуть даже Маура.

В 1910 году вернувшиеся к власти либералы (двухпартийная система еще функционировала) нанесли очередной удар церкви, приняв декрет об обязательной регистрации всех церковных организаций и об уплате ими налогов государству. Декрет запрещал также образовывать новые церковные ордена.

Здесь следует заметить, что антиклерикализм в Испании, как и во многих странах Латинской Америки, исповедовался не столько крестьянами и рабочими, сколько лицами свободных профессий и интеллигенцией. Слабо разбираясь в экономике, многие из них считали, что основным препятствием на пути развития страны является церковь. С присущим мелким буржуа радикализмом городские средние слои громили и поджигали храмы во время любых сколько-нибудь серьезных волнений. Это, в свою очередь, активно использовали правящие партии для расправ с любой оппозицией. Необходимо подчеркнуть, что социалисты понимали гибельность и бесперспективность такой антирелигиозной борьбы и дистанцировались от погромов. Анархисты же, наоборот, всячески в них участвовали, так как это прекрасно укладывалось в их тактику «прямого действия».

В целом, реформы Мауры оказались для Испании, пожалуй, слишком «европейскими» и половинчатыми. Сложившееся веками отчуждение между дворянской элитой и массой населения не было преодолено. Городское население, рабочие и крестьяне уже не хотели быть объектом реформ, они желали делать их сами.

В начале XX века в сложный клубок проблем испанской действительности был вплетен один внешний фактор, которому было суждено сыграть ключевую роль в развертывании гражданской войны 1936–1939 годов. Речь идет о Марокко и здесь следует, пожалуй, углубиться в некоторые подробности.

Еще во время Реконкисты в средние века испанские арабы постоянно черпали подкрепление из Северной Африки и, прежде всего, из Марокко. Поэтому сразу же после очищения Пиренейского полуострова от мавров, испанцы пытались закрепиться на другом берегу Гибралтарского пролива, чтобы раз и навсегда обезопасить себя от нового арабского вторжения. Уже в 1497 году был захвачен город Мелилья на марокканском побережье.

В начале XVI века Испания располагала уже сетью укрепленных пунктов от Марокко до Туниса. Однако в XVII веке арабы при поддержке турок очистили от испанцев побережье Алжира и едва не выгнали их из Марокко, где у Испании остались только два прибрежных города — Сеута и Мелилья. Стычки с султаном Марокко вокруг этих городов не прекращались в XVIII веке (война 1774–1786 гг.). После захвата Францией Алжира в 1830 году испанцами уже во многом двигало стремление не отстать от своих северных соседей в колонизации Африки. Военный диктатор О’Доннел провел в 1859–1860 годах победоносную полугодовую войну с Марокко, заставив марокканского султана оплатить все ее издержки.

После разгрома 1898 года и потери колоний Марокко стало основным пунктом приложения сил испанской внешней политики. Особенно была заинтересована в дальнейшей экспансии армия, желавшая смыть позор недавних поражений, и приобрести новое славное поле битвы, где военные могли бы быстро продвинуться по карьерной лестнице. Офицеров, сражавшимся в Марокко, почтительно называли «африканцами» и из их рядов вышли все руководители путчистов 1936 года.

Между тем за испанским хищником в Марокко зорко следили два других — Франция и Англия (а с конца XIX века еще и Германия), не желавших чрезмерного усиления Мадрида на африканском континенте. Именно Лондон и Париж помешали О’Доннелу расширить владения Испании в Марокко. Но в начале XX века ситуация изменилась. Не желая пускать в этот важный со стратегической точки зрения район Средиземноморья немцев, англичане и французы решили отгородиться от них нейтральной Испанией.

По двум франко-испанским соглашениям 1904 и 1912 годов Испании было выделено в форме протектората 20 тысяч кв. километров марокканского побережья (французы получили 572 тысячи кв. километров).

В 1909 году военные потерпели в Марокко первую серьезную неудачу в борьбе с местными племенами. Была объявлена мобилизация резервистов, которая натолкнулась на решительное сопротивление, особенно в традиционно антимилитаристской Каталонии. 26 июля 1909 года в этом регионе вспыхнула всеобщая забастовка. Улицы Барселоны покрылись баррикадами и в течение 27–29 июля в городе шли настоящие бои. Многие храмы и монастыри были сожжены. После подавления восстания были арестованы тысячи людей, а в последствии был казнен известный теоретик анархизма Ф. Феррер (ярый антиклерикал), которого представили зачинщиком беспорядков без всяких на то доказательств. Казнь вызвала массовые протесты во всем мире, а в Брюсселе Ферреру был даже поставлен памятник.

С этого момента армия и Каталония стали непримиримыми врагами. Однако их противостояние началось чуть раньше и имело своим следствием первое организованное вмешательство военных в государственную жизнь в XX веке.

В ноябре 1905 года около 300 молодых офицеров напали на редакции каталонского сатирического журнала «Ку-ку» и газеты Регионалистской лиги «Голос Каталонии», посмевших поместить на своих страницах антиармейские карикатуры. Вместо того, чтобы наказать нападавших, правительство по требованию армейского командования приняло так называемый «закон о юрисдикциях», по которому преступления против вооруженных сил и «Родины» подлежали рассмотрению не гражданскими судами, а военными трибуналами. Это было началом конца испанской демократии, так как каучуковые формулировки закона фактически отдавали в руки военных судей все «политические» преступления.

Накал страстей, столь типичный для испанской внутренней политики немного остудила Первая мировая война. У режима Альфонса XIII хватило ума провозгласить нейтралитет, хотя симпатии либералов, части консерваторов, республиканцев и социалистов, да и всего общественного мнения в целом были на стороне Антанты. Германофилами были сторонники Мауры, церковь и высшее военное руководство, преклонявшееся перед прусской военной школой. Сам король и королева также симпатизировали центральным державам, как монархическим странам. К тому же брат королевы-матери был командующим австро-венгерской армии на итальянском фронте. Альфонс XIII даже передавал германскому военному атташе некоторые сведения, полученные им от представителей Франции и Великобритании в Мадриде. В отношении к войне опять выделились анархисты, заявившие, что она им глубоко безразлична.

Нейтралитет стал золотым дном для Испании, которая наживалась на поставках обоим воюющим лагерям. Причем росло не столько производство экспортных товаров (хотя объем прироста был все же впечатляющим), сколько цены на них. Так, например, добыча угля выросла в 1913–1918 годах на 68 %, а цена на него в 2,7 раза. Стали за тот же период было произведено всего на 10 % больше, зато она стала дороже в 2,6 раза. Внешнеторговый баланс Испании впервые стал активным. Золотые запасы Испанского банка выросли с 674 миллионов песет в 1913 году до 2500 миллионов песет к моменту окончания войны.

Однако этот бум принес выгоду, прежде всего, всем промышленникам и арендодателям. Рост экспортных цен привел к небывалой инфляции и на внутреннем рынке, которая практически никак не компенсировалась ростом зарплаты. Так цены на пшеницу в Барселоне поднялись в 1914–1917 годах на 62 %, кукурузу — 80 %, картофель — 90 %. Высоко квалифицированный рабочий получал 5–7 песет в день, но многие довольствовались 2–3 песетами, а сельскохозяйственные рабочие жили и на 1,5 песеты. Килограмм сала стоил в то время 2,5 песеты, трески — 2,20. Мясо было практически недоступно широким слоям населения.

В 1916–1917 годах в городах Испании начались забастовки и демонстрации против дороговизны (в деревне инфляция дала себя знать чуть позже — в 1918 году — чем и объясняется временной разнобой в акциях городских и сельских трудящихся).

Страна вступала в полосу нового невиданного ранее революционного подъема.