Глава 8. Маневренная война, террор и начало иностранной интервенции

Глава 8. Маневренная война, террор и начало иностранной интервенции

(июль — сентябрь 1936 года)

Мятеж 17–20 июля уничтожил испанское государство, в том виде, в каком оно существовало не только в республиканское пятилетие. В республиканской зоне первые месяцы реальной власти не было вообще. Помимо армии и сил безопасности республика лишилась практически всего госаппарата, так как большинство чиновников (особенно высшего звена) не вышли на службу или перебежали к мятежникам. Так же поступили и 90 % дипломатических представителей Испании за границей, причем дипломаты прихватили с собой много секретных документов.

Была фактически нарушена и целостность республиканской зоны. Наряду с центральным правительством в Мадриде существовали автономные правительства в Каталонии и Стране басков. Однако власть каталонского Генералидада стала чисто формальной, после того как 23 июля 1936 года в Барселоне образовался Центральный комитет антифашистской милиции под контролем НКТ, взявший на себя все административные функции. Когда колонны анархистов освободили часть Арагона, там был создан Арагонской совет — абсолютно не легитимный орган власти, не обращавший внимания на постановления и законы мадридского правительства. Республика даже не находилась на грани распада. Она уже перешла эту грань.

Как отмечалось выше, премьер Кирога ушел в отставку в ночь с 18 на 19 июля, не желая санкционировать выдачу оружия партиям и профсоюзам. Президент Асанья поручил формирование нового кабинета президенту кортесов Мартинесу Баррио, привлекшему в правительство представителя правых республиканцев Санчеса Романа, партия которого даже не присоединилась к Народному фронту. Такой состав правительства должен был сигнализировать мятежникам готовность Мадрида к компромиссу. Мартинес Баррио позвонил Моле и предложил ему и его сторонникам два места в будущем кабинете национального единства. Генерал ответил, что пути назад нет. «У вас свои массы, а у меня свои и мы оба не можем предать их».

В Мадриде рабочие партии поняли образование кабинета Мартинеса Баррио как открытую капитуляцию перед путчистами. Столицу захлестнули массовые демонстрации, участники которых кричали: «Измена!». Мартинес Баррио был вынужден подать в отставку, пробыв на своем посту только 9 часов.

19 июля Асанья поручил формирование нового правительства Хосе Хиралю (1879–1962). Хираль родился на Кубе. За свою политическую деятельность (он был убежденным республиканцем) сидел в тюрьме в 1917 году, два раза при диктатуре Примо де Риверы и один раз при Беренгере в 1930 году. Хираль был близким другом Асаньи и вместе с ним основал партию Республиканское действие, позднее сменившую название на Левую республиканскую партию. В правительствах 1931–1933 годов Хираль был министром ВМС.

В кабинет Хираля вошли только представители республиканских партий Народного фронта. Коммунисты и социалисты заявили о его поддержке.

Первой мерой Хираля было санкционирование выдачи оружия партиям и профсоюзам, входившим в Народный фронт. По всей стране это уже происходило явочным и беспорядочным образом. Каждая партия стремилась получить в свое распоряжение как можно больше оружия на «всякий случай». Оно зачастую накапливалось на складах, в то время как его катастрофически не хватало на фронтах. Так в Каталонии анархисты захватили около 100 тысяч винтовок, а в первые месяцы войны НКТ направил в бой не более 20 тысяч человек. При штурме казармы Ла-Монтанья в Мадриде массу современных винтовок «Маузер» разобрали молодые девушки, красовавшиеся с оружием, как с только что купленным ожерельем. В результате неумелого обращения десятки тысяч ружей пришли в негодность, и коммунистам пришлось начать специальную пропагандистскую кампанию в пользу сдачи винтовок. Партийные агитаторы доказывали, что в современной армии нужны не только стрелки, но и саперы, санитары, разведчики, которые вполне могут обойтись и без винтовок. Но ружье стало символом нового статуса, и с ним расставались крайне неохотно.

Решив кое-как проблему с оружием, Хираль попытался упорядочить органы власти на местах. Вместо них или параллельно с ними создавались комитеты Народного фронта. Первоначально они хотели лишь следить за верностью местных властей республике, но в условиях паралича административного аппарата явочным порядком брали на себя функции органов местного самоуправления.

С самого начала мятежа в стане левых сил возникли разногласия. Анархисты и левые социалисты Ларго Кабальеро требовали немедленного уничтожения всей старой государственной машины, смутно представляя, что должно придти ей на смену. НКТ даже выдвинул лозунг: «Организуйте дезорганизацию!» Коммунисты, центристы ИСРП под руководством Прието и республиканцы убеждали воодушевленные первыми успехами народные массы, что победа еще не достигнута и основное сейчас — железная дисциплина и организация всех сил для ликвидации мятежа. Уже тогда анархисты стали упрекать компартию в предательстве революции и переходе в «лагерь буржуазии». ИСРП, по-прежнему запрещала своим членам входить в правительство, и Прието был вынужден явочным порядком налаживать дела в военно-морском флоте.

В тот начальный период войны именно КПИ все больше и больше стала рассматриваться населением республиканской зоны как наиболее «серьезная» партия, способная обеспечить нормальное функционирование госаппарата. Сразу же после мятежа в компартию вступило несколько десятков тысяч человек. Объединенная социалистическая молодежь (ОСМ), организация, созданная путем слияния молодежных организаций КПИ и ИСРП, фактически стояла на позициях коммунистов. То же самое можно сказать и об учрежденной 24 июля 1936 года Объединенной социалистической партии Каталонии (в нее вошли местные организации КПИ, ИСРП и две небольшие самостоятельные рабочие партии). Президент Асанья публично заявил иностранным корреспондентам, что если они хотят правильно понять положение в Испании, то должны читать газету «Мундо обреро» («Рабочий мир», центральный орган КПИ).

22 июля 1936 года Хираль издал декрет об увольнении всех государственных служащих, замешанных в мятеже или являвшихся «открытыми врагами» республики. На госслужбу приглашались лица, рекомендованные партиями Народного фронта, у которых, подчас, к сожалению, не было никакого административного опыта. 21 августа была распущена старая и создана новая дипломатическая служба.

23 августа был образован специальный суд для рассмотрения дел о государственных преступлениях (через три дня такие же суды были учреждены и во всех провинциях). Наряду с тремя профессиональными судьями в состав новых судов входили четырнадцать народных заседателей (по два от КПИ, ИСРП, Левой республиканской партии, Республиканского союза, НКТ-ФАИ и ОСМ). В случае вынесения смертного приговора суд большинством голосов при тайном голосовании определял, может ли подсудимый ходатайствовать о помиловании.

Но, конечно, вопросом жизни или смерти для республики было, прежде всего, ускоренное формирование собственных вооруженных сил. 10 августа было объявлено о роспуске гражданской гвардии и вместо нее 30 августа была создана Национальная республиканская гвардия. 3 августа был издан декрет об образовании так называемой «добровольческой армии», которая была призвана заменить сражавшуюся в первые дни мятежа с врагом народную милицию.

Народная милиция — это собирательное название созданных партиями Народного фронта вооруженных формирований. Они образовались без всякого плана и воевали, где хотели. Какая бы то ни было координация между отдельными отрядами зачастую отсутствовала. Не было униформы, тыловых и санитарных служб. В составе милиции были, конечно, бывшие офицеры и солдаты армии и сил безопасности. Но им явно не доверяли. Специальные комиссии проверяли их политическую благонадежность. Офицеры классифицировались либо как республиканцы, либо как так называемые «индифферентные», либо как «фашисты». Каких-то четких критериев для этих оценок не было. В первые дни мятежа в милицию разных партий записалось около 300 тысяч человек (для сравнения можно отметить, что Мола располагал к концу июля не более 25 тысячами бойцов), но только 60 тысяч в той или иной степени участвовали в боевых действиях.

Позднее генеральный секретарь ЦК КПИ Хосе Диас назвал лето 1936 года периодом «романтической войны» (хотя для него самого это определение вряд ли подходило, так как в первые дни мятежа он потерял в родной Севилье убитую мятежниками дочь-комсомолку). Молодежь, в основном члены ОСМ и НКТ, одетые в синие комбинезоны (что-то вроде революционной формы, как кожаные куртки в России времен гражданской войны) и вооруженные чем попало, загружались в реквизированные автобусы и грузовики и ехали биться с мятежниками. Потери были огромными, так как боевой опыт и элементарные тактические приемы ведения боя отсутствовали напрочь. Но тем больше было ликование в случае успеха. Освободив какой-нибудь населенный пункт, милиция часто разъезжалась по домам, и молодежь допоздна обсуждала в кафе свои успехи. А кто же оставался на фронте? Часто никто. Считалось, что каждый город или деревня должны были держаться самостоятельно.

Народная милиция была единственно возможным средством не допустить победы мятежа в его первые дни, но она, конечно, не могла противостоять регулярным вооруженным силам в настоящей войне.

Декрет Хираля о создании добровольческой армии был сразу поддержан коммунистами и теми членами соцпартии и ВСТ, которые шли за Прието. Однако, анархисты и фракция Ларго Кабальеро повели массированную кампанию против этого шага. «С казармами и дисциплиной покончено», — воскликнула одна из ведущих представительниц испанского анархизма Федерика Монтсени. «Армия — это рабство», — вторила ей газета НКТ «Френте либертарио». Соратник Ларго Кабальеро Аракистайн писал, что Испания — колыбель партизан, а не солдат. Анархисты и левые социалисты были против единоначалия в частях милиции и против центрального военного командования вообще.

В организационном плане милиция, как правило, состояла из сотен («центурий»), каждая из которых выбирала одного делегата в батальонный комитет. Делегаты от батальонов составляли командование «колонны» (численный состав колонны был совершенно произвольным). Все решения военного характера принимались на общих собраниях. Нечего и говорить, что такие воинские формирования просто по определению были неспособны вести даже какое-то подобие войны.

Влияние компартии, группы Прието и собственно правительства Хираля в первые месяцы войны было недостаточным, чтобы декрет о создании добровольческой армии был претворен в жизнь. Он попросту игнорировался основной массой частей милиции.

В этих условиях коммунисты решили показать реальный пример и создали прообраз армии нового типа — легендарный Пятый полк. Это название появилось на свет следующим образом. Когда коммунисты сообщили военному министру, что образовали батальон, то ему был присвоен порядковый номер «5», так как четыре первых батальона сформировало само правительство. Позднее Пятый батальон превратился в полк.

По сути, это был никакой не полк, а некая военная школа компартии, готовившая офицеров и унтер-офицеров, проводившая подготовку милиционеров, прививавшая им дисциплину и элементарные навыки боя (наступление цепью, окапывание на местности и т. д.). В полк принимались не только коммунисты, но все, кто хотел сражаться с путчистами грамотно и умело. В Пятом полку были организованы интендантская и санитарная службы. Выходили военные учебники и краткие наставления. Издавалась собственная газета «Милисиа популар» («Народная милиция»). Коммунисты активно привлекали в Пятый полк офицеров старой армии, доверяя им руководящие посты.

В Пятом полку впервые в народной милиции возникла служба связи и собственные мастерские по ремонту оружия. Командиры Пятого полка были единственными, у кого были карты, изготовленные специально созданной картографической службой полка.

Надо сказать, что отношение к оружию у сторонников республики практически всю войну было небрежным. Если винтовка заедала, ее часто бросали. Пулеметы не стреляли потому, что их не чистили. Пятый полк, а затем и регулярные части республиканской армии, где влияние коммунистов было сильным, отличались в этом смысле гораздо большим порядком.

Пятый полк впервые ввел институт политкомиссаров, явно заимствованный из опыта русской революции. Но комиссары стремились не подменять командиров (последние были, зачастую, бывшими офицерами), а поддерживать боевой дух бойцов. Это было очень важно, так как милиционеры легко воодушевлялись при успехах и так же быстро впадали в уныние при неудачах. У полка был и свой гимн «Песня Пятого полка», ставший очень популярным на фронте:

Мать моя, о мать родная,

Подойди сюда поближе!

Это славный полк наш Пятый

С песней в бой идет, взгляни же.

Пятый полк первым организовал пропаганду на войска противника по радио и через громкоговорители, а также путем листовок, которые разбрасывались при помощи примитивных реактивных снарядов.

К моменту своего формирования в казарме «Франкос Родригес» (бывший монастырь капуцинов) 5 августа 1936 года Пятый полк насчитывал не более 600 человек, через 10 дней их было в 10 раз больше, а когда полк был в декабре 1936 года влит в регулярную армию республики, через него прошло 70 тысяч бойцов. Курс боевой подготовки был рассчитан на семнадцать дней, но осенью 1936 года в связи с тяжелейшим положением на фронтах воспитанники полка шли на передовую уже через два-три дня.

Но в июле-августе 1936 года Пятый полк был еще слишком слаб, чтобы оказать решающее воздействие на ход военных действий. На стороне республики сражались пока только неорганизованные, не подчинившиеся единому командованию разношерстные отряды, имевшие, как правило, грозные названия («Орлы», «Красные львы» и т. д.). Именно поэтому республиканцам не только не удалось реализовать свое значительное численное превосходство над противником, но и остановить его стремительное продвижение к Мадриду. Июль-август 1936 года были временем крупнейших военных неудач республиканцев.

А что же происходило в лагере мятежников? Конечно, там не было такого беспорядка, как в республиканской зоне. Но с гибелью Санхурхо встал вопрос о том, кто же будет руководителем восстания, которое превращалось в гражданскую войну с неясными перспективами. Даже оптимист Мола полагал, что победить можно только за две-три недели, да и то при условии занятия Мадрида. С какой же политической программой побеждать? Пока генералы говорили разное. Кейпо де Льяно все еще отстаивал республику. Мола, не будучи столь твердым в этой точке зрения, все же не хотел возвращения Альфонса XIII. Единственное в чем были едины все военные заговорщики, так это в том, что гражданских лиц к управлению занятой им части Испании привлекать не нужно. Именно поэтому и провалились консультации Молы с Гойкоэчеа, который требовал создания широкого правого правительства.

Вместо этого 23 июля 1936 года в Бургосе была образована Хунта национальной обороны, как высший орган мятежных сил. В нее вошло 5 генералов и 2 полковника под формальным руководством самого старшего из них по выслуге лет генерала Мигеля Кабанельяса. «Сильным человеком» в хунте был Мола. Он сделал Кабанельяса номинальным лидером во многом потому, чтобы избавиться от него в Сарагосе, где Кабанельяс, по мнению Молы, слишком либеральничал с оппозицией. Генерал Франко в состав хунты не вошел, но 24 июля был объявлен ею главнокомандующим силами мятежников на юге Испании. Командующим куцыми ВМС стал 1 августа 1936 года адмирал Франсиско Морено Фернандес. 3 августа, когда войска Франко пересекли Гибралтар, генерал был введен в состав хунты вместе со своим недоброжелателем Кейпо де Льяно, который продолжал править в Севилье, не считаясь ни с чьими приказами. К тому же двух генералов разделяли разные воззрения на будущий ход войны на юге. Кейпо де Льяно хотел сконцентрироваться на «зачистке» Андалусии от республиканцев, а Франко рвался на Мадрид кратчайшим путем через прилегающую к Португалии провинцию Эстремадура.

Но мы немного забежали вперед. В конце июля 1936 года основной угрозой для республики был еще не Франко, запертый в Марокко, а «директор» Мола, войска которого стояли всего в 60 километрах севернее Мадрида, на подходе к обрамляющим столицу горным хребтам Сьерра-Гуадаррама и Сомосьерра. От того, кто завладеет перевалами через эти хребты и зависела судьба республики в те дни.

Сразу после начала мятежа на перевале Сомосьерра засели небольшие группы военных мятежников и фалангистов, стремившиеся удержать эти важнейшие стратегические пункты до подхода основных сил генерала Молы. 20 июля две колонны мятежников, состоявшие из 4 армейских батальонов, 4 рот карлистов, 3 рот фалангистов и кавалерии (общей численностью около 4 тысяч человек) при 24 орудиях подошли к Сомосьерре и 25 июля атаковали перевал. Его защищали прибывшие из Мадрида бойцы милиции, карабинеры и моторизованный отряд известного нам капитана Кондеса (руководителя убийства Кальво Сотело), которые до этого заняли перевал и удержали его от атак первоначально не очень сильных частей мятежников. В тот же день, 25 июля, путчисты прорвали республиканские позиции и милиция отошла, очистив перевал Сомосьерра. Но последующие атаки мятежников к успеху не привели и фронт в районе Сомосьерры стабилизировался до конца войны. В этих первых боях проявилось упорство даже необученной милиции в обороне, если она опиралась на прочные естественные (как в данном случае) или искусственные (как позднее в Мадриде) укрепления. Бои в Сомосьерре выдвинули майора Висенте Рохо, ставшего позднее одним из ведущих военачальников республиканцев (тогда он занимал должность начальника штаба фронта, под которым понималась совокупность всех отрядов милиции, защищавших Сомосьерру).

В горах Сьерра-Гуадаррама с первых дней мятежа возникли плохо вооруженные отряды лесорубов, рабочих, пастухов и крестьян, не пропускавшие в столицу группы фалангистов (последние спокойно двигались на автомашинах в Мадрид, думая, что он уже в руках мятежников).

21 июля из Мадрида прибыл отряд милиции во главе с Хуаном Модесто (1906–1969), также ставшим позднее одним из самых видных полководцев республики. «Модесто» по-испански означает «скромный». Это был партийный псевдоним Хуана Гильоте, простого рабочего, трудившегося на лесопилке и возглавившего впоследствии профсоюз разнорабочих. С 1931 года Модесто был членом КПИ, а после начала мятежа стал одним из организаторов Пятого полка. Он участвовал в штурме казарм Ла-Монтанья, где уже проявил себя неплохим организатором. К отряду Модесто присоединились сотни рабочих и крестьян сьерры. Так возник батальон имени Эрнста Тельмана, ставший наиболее боеспособной частью республики на этом участке фронта.

Когда мятежные части Молы подошли к Сьерра-Гуадарраме (их поддерживали пулеметные взводы и две батареи легкой артиллерии), они сразу же натолкнулись на упорное сопротивление. На помощь республиканцам подошла часть солдат мадридского пехотного полка «Вад Рас», которую привела лично Долорес Ибаррури. Она вместе с Хосе Диасом прошла в казармы, где солдаты встретили лидеров компартии очень настороженно. За республику они воевать особенно не рвались, но когда им объяснили, что новая власть даст землю (большинство солдат было из крестьян), их настроения изменились и солдаты выступили на фронт. Вместе с Долорес Ибаррури их вел другой видный коммунист Энрике Листер, ставший впоследствии одним из лучших генералов республики. Франкисты пытались по-своему объяснить его военное дарование, распространяя слухи, что Листер — кадровый немецкий офицер, присланный в Испанию Коминтерном. На самом деле Листер (1907–1994) родился в Галисии в семье каменотеса и крестьянки. Нищета заставила его в одиннадцать лет эмигрировать на Кубу. Вернувшись, он попал в тюрьму за профсоюзную деятельность и краткое время жил в эмиграции в СССР (1932–1935 годы), где работал проходчиком на строительстве Московского метрополитена. 20 июля Листер участвовал в штурме казарм Ла-Монтанья и наряду с Модесто стал одним из организаторов Пятого полка.

25 июля в бой вступила Стальная рота из 150 коммунистов и социалистов, которая серьезно потеснила мятежников, заплатив за это жизнями 63 бойцов. 5 августа 1936 года Мола предпринял последнюю попытку прорваться к Мадриду через плато Альто де Леон. Именно тогда он заявил, что испанская столица будет взята его четырьмя колоннами при поддержке пятой, которая ударит с тыла. Так родился термин «пятая колонна», ставший позднее широко известным. Но планы «Директора» занять Мадрид к 15 августа провалились и уже 10 августа мятежники перешли на этом участке фронта к обороне.

После этого путчисты решили обойти позиции республиканцев с фланга через Сьерра-Гредос. Там оборону держал отряд мадридской милиции под командованием кадрового офицера Мангады, выдвинувшийся на позиции 26 июля. В один из июльских дней бойцы отряда остановили две машины. Из одной из них вышел человек и гордо заявил, что является руководителем фаланги Вальядолида. Во время гражданской войны зачастую обе стороны носили одинаковую форму испанской армии и нередко принимали противника за своего. Судьба сыграла злую шутку и с Онесимо Редондо, основателем фаланги (а это был именно он). Бойцы милиции тут же его расстреляли.

19 августа мятежники пошли в атаку, но она быстро захлебнулась в результате работы республиканской артиллерии и 7 самолетов, присланных главкомом ВВС республики, потомственным дворянином и коммунистом Идальго де Сиснеросом. 20 августа путчисты ввели в действие марокканцев, которые к тому времени уже могли быть переброшены на северный фронт из Андалусии. Но и здесь неплохо сработала республиканская авиация. При ее поддержке милиция перешла в мощную контратаку и отбросила мятежников почти до города Авилы, который был уже подготовлен к эвакуации. Но республиканцы не стали развивать успех и быстро перешли к обороне. Такая осторожность в наступательных операциях станет настоящей «ахиллесовой пятой» республиканской армии в годы гражданской войны.

29 августа мятежники внезапно захватили плохо охраняемый перевал Бокерон и ворвались в населенный пункт Пегеринос. Марокканцы, наступавшие в авангарде, отрезали крестьянам головы и насиловали женщин. Левый фланг Гуадаррамского фронта оказался под угрозой прорыва. Но вовремя подошли силы Модесто, которые вместе с ротой штурмовой гвардии окружили батальон марокканцев в Пегериносе и уничтожили его.

К концу августа фронт стабилизировался и Моле стало окончательно ясно, что Мадрид ему не взять. Эта неудача похоронила и надежды «Директора» на лидерство в стане мятежников. К тому времени не он, а Франсиско Франко купался в лучах побед.

Но пока войска Франко не высадились на Пиренейском полуострове, борьба на юге Испании носила особый характер. Здесь не было линии фронта и обе воюющие стороны, опираясь на находившиеся в их руках города, совершали рейды друг против друга, стараясь поставить под контроль как можно большую часть Андалусии. Жители сельской местности в массе своей сочувствовали республиканцам. Они организовали несколько партизанских отрядов, которые были вооружены еще хуже, чем народная милиция городов. Помимо кремневых ружей и дробовиков использовались косы, ножи и даже пращи.

Особенности андалусской войны июля-начала августа 1936 года можно проследить на примере городка Баэны. В первые дни мятежа власть там захватила гражданская гвардия, развязавшая жестокий террор. Бежавшие из Баэны активисты Народного фронта при содействии крестьян окрестных сел, вооруженных косами и охотничьими ружьями, отбили городок. 28 июля марокканцы и фалангисты при поддержке нескольких самолетов после упорного боя вновь взяли Баэну, но уже 5 августа отряд штурмовой гвардии, опять при помощи крестьян, освободил город. Республиканцы оставили его лишь по приказу одного из командиров, «выпрямлявших» линию фронта.

Засев в Севилье и физически ликвидировав там всю оппозицию, Кейпо де Льяно как средневековый рыцарь-разбойник предпринимал карательные вылазки в соседние районы. При попытке сопротивления мятежники устраивали массовые расстрелы мирных жителей. Так, например, в местечке Кармона недалеко от Севильи было убито 1500 человек. Кейпо де Льяно стремился обеспечить наземные коммуникации между Севильей, Кордовой и Гранадой (гарнизон последней сражался фактически в окружении). Но около этих городов уже действовали более или менее крепко сбитые отряды народной милиции, а не крестьяне с косами. Гранаду сжимали с юга (из Малаги) и востока части милиции, в которых было много солдат и матросов. Имелись у милиционеров и пулеметы. Мятежники в Гранаде держались из последних сил.

В начале августа республиканцы решили провести первую крупную наступательную операцию с начала войны и освободить город Кордову. К моменту наступления отряды местной милиции, в которых ударной силой были вооруженные динамитом шахтеры, уже дошли до окрестностей города. Но Кордова была твердым орешком. Там у мятежников был полк тяжелой артиллерии, кавалерийский полк, практически вся перешедшая на их сторону гражданская гвардия и отряды фалангистов. Однако этого хватало только на то, чтобы удерживать город от натиска милиции.

В начале августа три колонны республиканцев начали наступление на Кордову по сходящимся направлениям. Правительственными войсками командовал, ставший впоследствии широко известным генерал Хосе Миаха (1878–1958). Как и его коллеги, генерал выдвинулся в Марокко. В начале 1930-х годов он был членом Испанского военного союза, но Хиль Роблес, заняв в 1935 году пост военного министра, отправил Миаху подальше в провинцию. Путч застал генерала в должности командира 1-й пехотной бригады в Мадриде. Грузный, лысый и похожий в своих очках с толстыми стеклами на сову Миаха не пользовался авторитетом среди своих коллег-генералов. Его считали патологическим неудачником, в пользу чего, казалось, говорила даже фамилия («миаха» по-испански означает «крошка»).

28 июля Миахе было вверено командование республиканскими силами юга (они насчитывали в общей сложности 5000 человек) и 5 августа эти силы были уже в окрестностях Кордовы.

Сначала генеральное наступление республиканцев развивалось многообещающе. Были освобождены несколько населенных пунктов. Глава мятежников в Кордове полковник Каскахо уже был готов начать отступление из города и слал Кейпо де Льяно отчаянные призывы о помощи. Они были услышаны и к Кордове форсированным маршем двинулись африканские части генерала Варелы, очищавшие от «красных» некоторые районы Андалусии. И здесь Миаха неожиданно приказал отойти, даже не дождавшись подхода сил Варелы, испугавшись применения мятежниками авиации. Фронт в районе Кордовы стабилизировался. Первое наступление республиканцев предвосхищало их основную ошибку в ходе войны. Научившись прорывать фронт противника, они не могли развить успех и удержать освобожденную территорию. Мятежники же, напротив, руководствовались четким указанием Франко цепляться за каждый клочок земли, а при его потере пытаться вернуть уступленную территорию любой ценой.

Но вернемся к самому Франко, которого мы оставили сразу же после его прилета в Марокко 19 июля. Узнав о провале мятежа на флоте, генерал мгновенно понял, что без иностранной помощи перебросить африканскую армию в Испанию вряд ли удастся. Тотчас же после приземления в Марокко он отправил лондонского корреспондента газеты «АБЦ» Луиса Болина на том же самом самолете в Рим через Лиссабон, где Болин должен был встретиться с Санхурхо. Журналист вез с собой письмо Франко, которым он уполномочивался провести переговоры в Англии, Германии и Италии о срочной закупке самолетов и авиационного вооружения для «испанской немарксистской армии». Генерал хотел получить, как минимум, 12 бомбардировщиков, 3 истребителя и бомбы. Франко намеревался с помощью авиации подавить республиканский флот, патрулировавший Гибралтарский пролив.

Правда, у Франко было несколько транспортных самолетов (из числа тех, которые повредил его казненный двоюродный брат, позднее отремонтированных), в т. ч. переброшенных из Севильи. Три трехмоторных самолета «Фоккер VII» совершали в день по четыре рейса, доставляя в Севилью марокканские войска (за один рейс перевозилось 16–20 солдат с полной экипировкой). Франко понимал, что такие темпы переброски являются недостаточными, по сравнению с постоянно прибывающими в Андалусию отрядами народной милиции. К тому же Франко опасался, что Мола войдет в Мадрид первым и станет вождем нового государства. В конце июля мятежники восстановили несколько летающих лодок, 8 старых легких бомбардировщиков «бреге 19» и два истребителя «ньюпор 52». Этими работами руководил, пожалуй, единственный крупный специалист мятежников по авиации, генерал Альфредо Кинделан (1879–1962). Он закончил инженерную академию и стал летчиком. Боевые заслуги в Марокко принесли ему чин генерала в 1929 году. Будучи личным адъютантом Альфонсо XIII, Кинделан не принял республику и ушел в отставку, используя военную реформу Асаньи. После путча Кинделан немедленно предоставил себя в распоряжении Франко и был назначен 18 августа командующим ВВС (этот пост он сохранит на протяжении всей войны).

Пока посланец Франко Болин направлялся поездом из Марселя в Рим, генерал, побеседовав с итальянским военным атташе в Танжере майором Луккарди, умоляя его срочно прислать уже именно транспортные самолеты. Луккарди сообщил об этом руководству итальянской военной разведки. Но Муссолини колебался. Он помнил, как в 1934 году уже направил испанским правым (карлистам) оружие, но толк из этого вышел небольшой. Вот и сейчас дуче не был уверен, что мятеж не будет подавлен за несколько дней. Поэтому, когда Муссолини получил телеграмму итальянского посланника в Танжере де Росси (Луккарди устроил его встречу с Франко 22 июля), в которой излагалась просьба Франко прислать 12 бомбардировщиков или гражданских транспортных самолетов, дуче написал на ней голубым карандашом «нет». В это время прибывший в Рим Болин добился встречи с министром иностранных дел Италии Галеаццо Чиано (зятем Муссолини). Тот вроде бы сначала занял благожелательную позицию, но, посоветовавшись с тестем, тоже дал отказ.

25 июля в Рим прибыла делегация Молы (который ничего не знал о контактах эмиссара Франко в Италии) во главе с Гойкоэчеа. В отличие от Франко, Мола просил не самолеты, а патроны (на всю его армию их осталось 26 тысяч). В этот момент Муссолини узнал, что Франция приняла решение направить военные самолеты республиканскому правительству и первые из них (всего было 30 самолетов-разведчиков и бомбардировщиков, 15 истребителей и 10 транспортных самолетов) приземлились в Барселоне 25 июля. Правда, французы сняли с них все вооружение, и в течение определенного времени эти самолеты нельзя было использовать в боевых действиях. Но Муссолини был взбешен самим фактом французского вмешательства и в пику Парижу направил Франко 28 июля 12 бомбардировщиков «Савойя-Маркетти» (SМ-81), которые называли «Пипистрелло», (т. е. «летучая мышь» в переводе с итальянского). В то время это был один из лучших бомбардировщиков мира, уже опробованный итальянцами в ходе войны с Эфиопией (правда, у эфиопов не было современных истребителей). Самолет развивал скорость до 340 км в час, и был тем самым на 20 % быстрее немецкого Ю-52. Вооруженная пятью пулеметами (против двух у «юнкерса») «летучая мышь» могла брать на борт в два раза больше бомб, чем Ю-52 и имела дальность полета 2000 км (также вдвое больше, чем у «юнкерса»).

Самолеты вылетели с Сардинии 30 июля. Один из них упал в море, а два, израсходовав горючее, приземлились в Алжире и Французском Марокко. Но и 9 самолетов, добравшихся до Франко, не могли летать, пока из Италии не пришел танкер с высокооктановым бензином. Не могли мятежники сами и пилотировать самолеты, поэтому их итальянские пилоты для проформы были зачислены в испанский Иностранный легион. Так началась интервенция фашистской Италии на Пиренейском полуострове.

Узнав, что первый зондаж в Риме прошел неудачно, Франко не стал ставить все на одну карту и решил обратиться за помощью к Германии. Ее «фюрер» Адольф Гитлер мало интересовался Испанией. Если Муссолини носился с планами превращения Средиземного моря в «итальянское озеро» и пытался поставить Испанию под свой контроль, то Гитлер лишь помнил, что Испания была нейтральной во время Первой мировой войны (факт в глазах фронтовика Гитлера весьма постыдный). Правда, уже будучи политиком национального уровня, лидер НСДАП размышлял в 1920-е годы над возможностью использовать Испанию в качестве противовеса Франции (точно такую же роль в свое время отводил Испании Бисмарк), но эта была скорее второстепенная ставка в большой геополитической игре нацистов.

Франко восхищался национал-социалистской Германией и, будучи начальником Генштаба испанской армии, вел в 1935 году переговоры о закупке немецкого оружия, которые были прерваны после победы Народного фронта.

22 июля Франко попросил германское консульство в Тетуане направить военному атташе «третьего рейха» во Франции и Испании (с резиденцией в Париже) генералу Эриху Кюленталю телеграмму с просьбой прислать 10 транспортных самолетов с немецкими экипажами. Кюленталь переправил просьбу в Берлин, где ее положили под сукно. Франко ничего не оставалось, как искать прямой выход на Гитлера. Еще 21 июля он встретился с немцем, которого генерал знал, как поставщика кухонных плит для испанской армии в Марокко. Это был сбежавший из Германии от кредиторов обанкротившийся торговец сахаром Йоханнес Бернхардт. Но амбициозный Бернхардт был и экспертом по экономическим вопросам партийной организации НСДАП в Испанском Марокко, которую возглавлял бизнесмен Адольф Лангенхайм. Бернхардт с трудом уговорил Лангенхайма вылететь вместе с ним и представителем Франко капитаном Франсиско Аррансом (тот занимал должность начальника штаба крохотных франкистских ВВС) в Берлин. На реквизированном на Канарских островах почтовом самолете Люфтганзы «юнкерс 52 м» три эмиссара Франко прибыли в столицу Германии 24 июля 1936 года. В МИД Германии просьбу Франко отвергли, так как дипломаты старой школы не хотели вовлекать свою страну в непонятный конфликт, а соображения идеологии («борьба с коммунизмом») были им чужды. Но Лангенхайм организовал встречу со своим шефом — главой внешнеполитического ведомства НСДАП (ему подчинялись все нацистские парторганизации за рубежом) гауляйтером Эрнстом Боле. Тот издавна соперничал с МИДом за влияние на Гитлера и не упускал случая сделать что-нибудь вопреки чопорным дипломатам. В это время Гитлер находился в Баварии, на фестивале музыки Вагнера в Байройте. Боле направил посланцев Франко к пребывавшему там же министру без портфеля Рудольфу Гессу («заместителю фюрера по партии»), а тот уже устроил эмиссарам мятежников личную встречу с Гитлером. 25 июля «фюрер» был в хорошем настроении (он только что прослушал свою любимую оперу «Зигфрид») и прочитал письмо Франко, в котором тот просил самолеты, стрелковое оружие и зенитные пушки. Поначалу Гитлер был настроен скептически и явно выражал сомнения в успехе мятежа («так войну не начинают»). Для окончательного решения он собрал совещание и к счастью мятежников, в нем помимо министра авиации Геринга и военного министра Вернера фон Бломберга принял участие один человек, оказавшийся самым крупным в Германии экспертом по Испании. Его звали Вильгельм Канарис, и с 1935 года в звании адмирала он возглавлял военную разведку Германии — абвер.

Еще в годы Первой мировой войны Канарис с чилийским паспортом прибыл в Мадрид для организации связи с немецкими подлодками, находившимися в Средиземном море. Деятельный немец создал в портах страны плотную сеть агентуры. В Испании Канарис завел полезные связи, в том числе с богатым промышленником и газетным магнатом, либералом и другом короля Альфонса XIII Орасио Эчеварьетой (его секретарем был Индалесио Прието). Канарис пытался организовать в Испании саботаж против судов Антанты, но французская контрразведка «села ему на хвост» и немец был вынужден спешно покинуть полюбившуюся ему страну на борту подводной лодки. Некоторые источники утверждают, что среди агентов Канариса в Испании был и майор Франсиско Франко, но четких подтверждений этому нет.

В 1925 году Канариса вновь посылают с секретной миссией в Мадрид. Он должен был договориться об участии немецких летчиков в боевых действиях испанской армии в Марокко (по условиям Версальского договора 1919 года Германии запрещалось иметь ВВС и поэтому немцы были вынуждены готовить боевых пилотов в других странах, в том числе и в СССР). Канарис выполнил задачу с помощью своего нового знакомого подполковника испанских ВВС Альфредо Кинделана. 17 февраля 1928 года Канарис добился заключения секретного соглашения между немецкими и испанскими силами безопасности, в котором предусматривался обмен информацией и сотрудничество в борьбе с подрывными элементами. Партнером Канариса был палач Каталонии генерал Мартинес Анидо, занимавший тогда пост министра внутренних дел (он же стал потом первым министром безопасности у Франко).

Таким образом, Канарис знал почти всех лидеров мятежа в Испании, а со многими был лично знаком (с Франко он познакомился в ходе испано-германских переговоров о поставках оружия в 1935 году).

В ходе совещания по Испании 25 июля 1936 года Гитлер хотел знать мнение всех троих присутствовавших о том, стоит ли помогать Франко. Самому фюреру мятеж казался, как уже упоминалось, дилетантски подготовленным. Бломберг высказался расплывчато. Геринг поддержал просьбу посланцев Франко, чтобы «остановить мировой коммунизм» и опробовать в деле созданные в 1935 году молодые ВВС «третьего рейха». Но наиболее развернутую аргументацию представил Канарис, которого возмутило убийство на испанском флоте многих офицеров (то же самое он пережил в октябре 1918 года в Германии, когда началось восстание матросов в Киле). Сталин, говорил Канарис, хочет создать в Испании большевистское государство, а если это удастся, в трясину коммунизма сползет и Франция со своим похожим на испанское правительством Народного фронта. И тогда рейх будет зажат в «красные клещи» с Запада и Востока. Наконец, он, Канарис, лично знает генерала Франко как блестящего солдата, заслуживающего доверие Германии.

Когда Гитлер закрыл совещание в 4 часа утра 26 июля, он уже принял решение помочь Франко, хотя еще два дня тому назад боялся, что участие в гражданской войне в Испании может втянуть Германию в крупные внешнеполитические осложнения раньше срока.

Теперь же Гитлер торопился. Он хотел упредить Муссолини и не дать дуче поставить Испанию под единоличный итальянский контроль. Уже утром 26 июля в здании министерства авиации Германии собрался на свое первое заседание «Специальный штаб W» (по первой букве фамилии его руководителя генерала Гельмута Вильберга), который должен был координировать помощь мятежникам. Бернхардт был назначен Герингом 31 июля 1936 года руководителем специально созданной подставной «транспортной» фирмы HISMA, через которую тайно должны были вестись поставки вооружения Франко. Эти поставки предусматривалось оплачивать по бартеру поставками сырья из Испании, для чего 7 октября 1936 года учреждалась другая компания ROWAK. Вся операция получила кодовое наименование «Волшебный огонь».

28 июля в 4 часа 30 минут утра первые из обещанных Гитлером 20 транспортных самолетов «юнкерс 52» вылетели из Штутгарта. Машины были оборудованы дополнительными бензобаками (в общей сложности 3800 литров бензина). Без посадки «юнкерсы» пролетели над Швейцарией, вдоль франко-итальянской границы и через всю Испанию прямиком в Марокко. Уже с 29 июля эти самолеты, пилотируемые летчиками «Люфтганзы», стали перебрасывать части африканской армии в Испанию. В тот же день Франко посылает телеграмму Моле, заканчивавшуюся словами: «Мы хозяева положения. Да здравствует Испания!» К 9 августа прибыли все «юнкерсы».

В ожидании марокканцев Кейпо де Льяно прибегал в Севилье к следующей воинской хитрости. Часть наиболее загорелых солдат-испанцев была переодета в марокканскую национальную одежду и разъезжала по городу на грузовиках, выкрикивая бессмысленные «арабские» фразы. Это должно было убедить непокорных рабочих, что африканская армия уже прибыла и дальнейшее сопротивление бесполезно.

К 27 июля на крупнейшей базе люфтваффе Деберитц под Берлином из различных гарнизонов было собрано около 80 летчиков и техников, согласившихся добровольно поехать в Испанию. Генерал Вильберг зачитал перед строем телеграмму Гитлера: «Фюрер решил поддержать живущий сейчас в невыносимых условиях (испанский) народ и спасти его от большевизма. Отсюда немецкая помощь. По международным соображениям открытое содействие исключено, поэтому необходима тайная акция помощи». О поездке в Испанию запрещалось говорить даже родным, которые считали, что их мужья и сыновья выполняют «специальное задание» в Германии. Все письма из Испании приходили в Берлин на почтовый адрес «Макс Винклер, Берлин СВ 68». Там менялись конверты, получавшие почтовый штемпель одного из берлинских отделений связи. После этого письма отсылались адресатам.

В ночь с 31 июля на 1 августа из Гамбурга в Кадис вышел немецкий торговый пароход «Усарамо» водоизмещением 22000 тонн, на борту которого было 6 истребителей Хе-51, 20 зенитных орудий и 86 пилотов и техников люфтваффе. Молодые люди на борту корабля представились команде как туристы. Однако военная выправка и одинаковые штатские костюмы не могли обмануть моряков. Некоторые матросы даже подумали, что готовится специальная операция по захвату потерянных в первую мировую войну немецких колоний в Африке.

Прибыв в Севилью поездом из порта Кадис 6 августа, «немецкие туристы» превратились в несколько воинских подразделений. Были созданы транспортная (11 Ю-52), бомбардировочная (9 Ю-52) и истребительная (6 Хе-51), а также зенитная и наземная группы. Немцы должны были как можно быстрее обучить испанцев пилотировать истребители и бомбардировщики.

Сразу возникли проблемы. Так, при сборке выяснилось, что отсутствуют некоторые части «хейнкелей», и немцам с большим трудом удалось «поставить на крыло» пять машин. Но испанские пилоты сразу же испортили две из них при первой же посадке, которая получилась на «брюхо». После этого немцы решили летать пока сами.

Гитлеровская Германия вступала в свою первую войну.

До середины октября 1936 года немецкие «юнкерсы» перебросили в Андалусию из Марокко 13000 солдат и 270 тонн военных грузов. Для экономии времени днем, техобслуживание «юнкерсов» проводилось немецкими техниками ночью при свете включенных автомобильных фар. В 1942 году Гитлер воскликнул, что Франко следует воздвигнуть монумент во славу «юнкерсов» и «испанская революция» (фюрер имел в виду мятеж) должна благодарить их за свою победу.

Воздушный мост едва не сорвался из-за отсутствия бензина. Мятежники быстро израсходовали армейские резервы и стали закупать топливо у частных лиц. Но качество этого бензина было недостаточным для авиационных моторов, и немцы добавляли в бочки бензольные смеси. После этого бочки катали по земле до тех пор, пока их содержимое не становилось более или менее однородным. Кроме этого, мятежникам удавалось закупать авиационный бензин и во Французском Марокко. И все же когда 13 августа 1936 года из Германии пришел долгожданный танкер «Камерун» топлива для «юнкерсов» оставалось только на один день.

5 августа ВВС мятежников совершили налет на республиканские корабли, чтобы отвлечь их внимание и провести в Испанию морской конвой с войсками. Но сначала мешал туман. Конвой смог выйти в море повторно только к вечеру.

Одновременно Франко пытался надавить на республиканский флот дипломатическими методами. После его протестов власти международной зоны Танжер (в тамошней администрации первую скрипку играли англичане) выставили из этого порта республиканский эсминец «Лепанто». Власти английской колонии Гибралтар отказывались заправлять республиканские корабли горючим. 2 августа в Гибралтарском проливе появилась и германская эскадра во главе с самым мощным кораблем гитлеровских ВМС «карманным» линкором «Дойчланд» (примечательно, что Франко первоначально назначил дату провода первого морского конвоя из Марокко в Испанию именно на 2 августа). Формальным поводом для появления германской эскадры у испанских берегов была эвакуация граждан «рейха» из объятой гражданской войной страны. На деле немецкие корабли всячески помогали мятежникам. «Дойчланд» встал на рейде Сеуты и уже 3 августа помешал республиканским кораблям эффективно провести бомбардировку этого оплота путчистов.

И вот, 5 августа итальянские бомбардировщики нанесли удар по республиканскому флоту. Неопытные экипажи кораблей, не приученные к действиям при атаке с воздуха, поставили дымовую завесу и ретировались, чем позволили мятежникам переправить в тот же день морем 2500 солдат (Франко назовет позднее этот конвой «конвоем победы»). Начиная с этого дня, мятежники уже беспрепятственно переправляли морем свои контингенты в Испанию, а 6 августа на полуостров, наконец, прибыл и сам Франко, избравший своей штаб-квартирой Севилью.