Второй Мюнхен – за счет Польши?

Второй Мюнхен – за счет Польши?

Дыхание августа становилось все более горячим. Не объявляя открыто, Германия полным ходом проводила мобилизацию. По подсчетам французского посольства в Берлине, она должна была иметь под ружьем уже около 2 млн. человек. Разведка сообщала о концентрации немецких войск на восточных границах рейха. Спешно заканчивалась уборка урожая, для ее ускорения на полях работали школьники.

В середине месяца Черчилль в сопровождении начальника французского генерального штаба Гамелена посетил укрепления на южном участке границы с Германией. Часовые сидели, скрючившись в окопах наблюдательных пунктов, глубокие подземные казематы линии Мажино загружались боеприпасами. Противоположный берег Рейна казался безлюдным, мосты были разведены или заминированы. У аппаратов круглосуточно дежурили офицеры, готовые взорвать их по первому сигналу. Высказывались опасения, что гитлеровцы могут обойти линию Мажино с юга, на проходах к Базелю устанавливались тяжелые орудия.

Париж, как обычно летом, был малолюден, «высший свет» разъехался по курортам. Но витрины фешенебельных магазинов, укрытые мешками с песком, и наскоро устроенные бомбоубежища говорили о близости военной опасности. В официальных кругах царило беспокойство. Все очевиднее становилось, что авантюристический курс правительства, на протяжении предвоенных лет делавшего ставку на соглашение с Гитлером, привел страну на порог катастрофы. Французские буржуа были встревожены, они боялись войны, боялись поражения, так как знали, что страна была плохо подготовлена к войне. Однако еще больше они боялись победы – крах фашистской Германии означал бы крушение оплота реакции в Европе и укрепление демократических сил. В памяти вставало лето 1936 г., занятие заводов французскими рабочими. Воспоминание заслоняло угрозу, нависшую со стороны фашистского рейха. Все, что угодно, только не Народный фронт! В глубине души буржуа надеялись на новый Мюнхен – за счет Польши.

Немало было и откровенных пораженцев. «Гитлер восстановит порядок в доме. Что в том, если французская территория будет оккупирована вермахтом, раз мы будем навсегда избавлены от кошмара занятия заводов» – так полагали многие финансисты и промышленные магнаты. «Умереть за Данциг?» – писал будущий коллаборационист М. Деа, призывавший, укрывшись за линией Мажино, предоставить Польшу ее собственной судьбе. «Пятая колонна» делала свое черное дело.

Сравнительно спокойно казалось в Лондоне. Правда, на виду у германского посольства расположился полк противовоздушной обороны – это была реакция на поступившие сведения, что Гитлер готовит внезапное воздушное нападение на Англию. Но в начале августа парламент был распущен на два месяца, – английское правительство, судя по этому, не придавало слишком большого значения событиям на континенте. Отмечая это, некоторые вспоминали, что в дни подготовки Мюнхена парламент также был на каникулах. 16 августа Чемберлен выехал на отдых. «…Если мне будет предоставлена возможность, я смогу в ближайшие несколько лет вывести страну из зоны войны», – записал он в своем дневнике. В этом и заключался «секрет» внешнего спокойствия британского кабинета. Премьер желал иметь руки свободными для задуманных им дипломатических маневров.

В дипломатических кругах на Западе уже давно поговаривали о намерении Чемберлена и Даладье в критическую минуту выдать Польшу Гитлеру, заключив за ее счет новую сделку с агрессором.

«У меня складывается впечатление, – сообщал из Парижа поверенный в делах США Вильсон 24 июня 1939 г., – что, возможно, подготавливается новый Мюнхен, на этот раз за счет Польши. Разумеется, позиция Даладье и официальная позиция правительства по-прежнему такова, что Франция окажет помощь Польше, если последняя будет защищаться от агрессии, угрожающей ее жизненным интересам. Кроме того, не исключена возможность, что Германия разрешит вопрос о Данциге в настолько грубой форме, что не оставит возможности англичанам и французам снова заняться „умиротворением“. Тем не менее у меня укрепляется убеждение, что опять оживают те силы, которые оказывали влияние во Франции и Англии в сентябре прошлого года; они решили, что снова следует избежать вооруженного столкновения с Германией и что, если необходимо, с Данцигом следует поступить так же, как с Судетами».

Поясняя причины, заставившие его прийти к изложенному выше выводу, Вильсон отмечал в том же сообщении о наличии в Париже среди влиятельных кругов мнения, что в конечном счете Франции следует предоставить Центральную и Восточную Европу Германии, полагаясь на то, что Германия, вероятно, вступит в конфликт с Советским Союзом и что Франция может оставаться в безопасности за линией Мажино.

Намек, сделанный Гитлером через Буркхарта, о желании встретиться с генералом Айронсайдом нашел в Лондоне горячий отклик. Генерал, в прошлом участник интервенции в Советскую Россию, известный своими антисоветскими взглядами, рассматривался как вполне подходящая фигура для переговоров с «фюрером». Разоблачения печати в связи с тайным посещением Буркхартом «Орлиного гнезда» лишали возможности немедленно заняться организацией визита Айронсайда в Германию. Английское правительство поспешило поэтому предпринять ответные жесты по другим каналам.

14 августа упоминавшийся выше парламентский советник лейбористской партии Р. Бакстон, принимавший ранее участие в секретных англо-германских переговорах в «Лондоне, оказался в Берлине. Он встретился с сотрудником бюро министра иностранных дел Германии Хетцлером. Эмиссар Чемберлена передал своему собеседнику документ, излагавший основы англо-германского соглашения, которое должно было привести к установлению в Европе „совершенно нового порядка“.

Согласно проекту, Англия готова была взять на себя следующие обязательства:

«а) признать Восточную Европу естественным жизненным пространством Германии;

b) урегулировать колониальный вопрос, признав права Германии на ее бывшие колонии…

d) отказаться от всех так называемых союзов «окружения» в Восточной Европе;

е) оказать содействие прямым переговорам между Польшей и Германией по вопросу о Данциге и Коридоре (курсив мой. – Авт.)».

Германия в свою очередь должна была бы:

«а) признать Британскую империю естественным жизненным пространством Англии;

Ь) войти в систему европейского сотрудничества (например, конференция Германии, Англии, Франции, Польши, Испании) для нового урегулирования в Европе…»

Проект предусматривал, кроме того, ряд широковещательных шагов обоих государств, чтобы скрыть от общественности подлинную природу заключаемого соглашения.

Документ свидетельствует о том, что новый Мюнхен подготавливался на более широких, чем в 1938 г., основах и предусматривал объединение фактически всей буржуазией Европы на антисоветской основе (полная изоляция СССР). Польша, разумеется, должна была бы пойти на жертвы «в пользу мира», т.е. в пользу предлагавшегося сговора западных держав с Германией и Италией. Это дало бы возможность убрать последние помехи в организации гитлеровского «похода на Восток».

Одновременно с использованием Бакстона английское правительство предприняло демарш по дипломатической линии. 15 августа Гендерсон явился к статс-секретарю германского МИД и высказал намек на возможность мирного урегулирования германо-польского конфликта путем переговоров, дав понять, что решение вопроса о Гданьске «в спокойной обстановке» обеспечило бы «большой успех» для Германии. После этого, пояснил Гендерсон, представилась бы возможность англо-германских переговоров по широкому кругу вопросов – о колониях, сырье и др. Легко заметить, что заявление Гендерсона почти повторяло содержание английского проекта, переданного в Берлин через Бакстона.

Весьма характерным было сделанное послом замечание: из-за сложности и напряженности обстановки Чемберлен не мог «снова прилететь со своим зонтиком» на переговоры в Германию. Это являлось напоминанием, что события марта 1939 г. осложнили положение британского кабинета и поэтому организация нового Мюнхена потребует более тщательной и осторожной подготовки.

Попытки организации нового Мюнхена особенно усилились, когда вдруг выявился полный провал интриг англо-французской дипломатии в Москве, рассчитанных на провоцирована вооруженного столкновения Германии с Советским Союзом. 23 августа Гендерсон вручил Гитлеру срочное личное послание английского премьера. Напомнив о принятых Англией обязательствах в отношении Польши, Чемберлен большую часть письма посвятил попыткам убедить «фюрера», что вопрос о его претензиях к Варшаве может быть разрешен мирным путем, если будет восстановлена «атмосфера доверия» (!). При этом было бы также возможно, отмечал премьер, обсудить более широкие проблемы будущих международных отношений, «включая вопросы, в которых заинтересованы как мы, так и вы». Далее Чемберлен предлагал прямые германо-польские переговоры и сообщал о готовности английского правительства явиться в них посредником. Английская дипломатия, таким образом, не проявила большой изобретательности: старый джентльмен упорно цеплялся за схему, которая так «блестяще удалась» ему в 1938 г. Не случайно Буллит, ознакомившись с текстом послания, немедленно сообщил в Вашингтон, что считает его подготовкой «к новому Мюнхену». Демарш британского премьера отражал сложную обстановку, возникшую в Англии. Политический курс Чемберлена подвергался острой критике уже не только со стороны широкой общественности, но и значительной части буржуазии. Дальнейшее предоставление уступок Гитлеру, опасалась она, без соответствующих гарантий с его стороны явилось бы серьезной угрозой для интересов английского империализма. Понимая, что в случае новых актов агрессии придется пойти на объявление войны, чего мюнхенцы стремились любой ценой избежать, Чемберлен убеждал Гитлера согласиться на переговоры.

Дополнительным средством воздействия в этом направлении на Гитлера явилось подписание 25 августа англо-польского договора. О намерении заключить его британское правительство объявило еще в начале апреля. Однако, не желая связывать себе руки, оно откладывало это до последнего момента. Намерение подписать договор не имело ничего общего со стремлением укрепить безопасность Польши.

Речь могла идти лишь об использовании договора как политического средства, призванного усилить позиции Англии в замышлявшихся переговорах с рейхом.

Заключение советско-германского пакта о ненападении вызвало растерянность среди французских мюнхенцев. На заседании военного совета 23 августа Бонне внес предложение, чтобы Франция отказалась от своих обязательств перед Польшей. Но она не рискнула открыто пойти на такой шаг. Практически же еще раньше было решено оставить Польшу на поток и разграбление гитлеровцам в надежде, что германские армии, докатившись до границ СССР, вторгнутся на его территорию.

Немедленно в ход была пущена закулисная дипломатия. Один из лидеров клана французских капитулянтов, П. Фланден, бывший премьер, 24 августа имел доверительную беседу с сотрудником германского посольства в Париже. Эмиссар французской реакции настойчиво разъяснял, что Берлин делает «психологическую ошибку». В сентябре 1938 г., объяснял он, достигнутое в Мюнхене соглашение было подготовлено длительным предварительным обсуждением вопроса; на этот раз, окружав «тайной» свои намерения, Германия чрезвычайно осложняет дело. Поэтому общественное мнение Англии и Франции заняло твердую позицию, и правительства вынуждены считаться с ним. Если бы Гитлер, выдвигая требования в отношении Польши, одновременно сообщил свои «конструктивные идеи» о будущем Европы, то сохранилась бы надежда на мирное урегулирование конфликта.

«В конечном счете, – заявил Фланден, – в проблеме Данцига и Коридора речь идет не о принципе, а о методе, которым Германия намерена его решить. Если канцлер действительно сумеет убедить заинтересованные народы, что не существует опасности для их жизненных прав и интересов, то мир может быть спасен даже в одиннадцатом часу».

Демарши англо-французской дипломатии не могли не убедить Гитлера, что кабинеты Чемберлена и Даладье совершенно не намерены оказать какое-либо сопротивление осуществлению агрессивных замыслов в отношении Польши. Высказывавшиеся ему «советы» и «рекомендации» имели одну цель: убедить в необходимости соблюдать хоть некоторые «приличия», иначе возмущение общественного мнения может поставить в безвыходное положение английское и французское правительства. Разумеется, трудно было рассчитывать таким путем остановить агрессию. Наоборот, Гитлер черпал в этом уверенность, что задуманный им удар и на сей раз сойдет безнаказанным.

Предлагая Гитлеру новую сделку, дальновидные британские государственные мужи не оставили без внимания и другой вопрос: как сложатся события, если, вопреки их желаниям, Англия вынуждена будет все же объявить войну рейху? Потолковать по душам на эту тему в середине августа в Берлин прибыл английский офицер, сотрудник министерства авиации барон де Ропп. Он был принят главой внешнеполитического отдела нацистской партии А. Розенбергом.

Ропп давно уже находился в тесном контакте с гитлеровцами, и это дало ему возможность говорить без обиняков.

«Он сказал мне, – сообщал Розенберг „фюреру“ о своей встрече с Роппом, – что в последние несколько дней имел беседы с офицерами британского воздушного штаба и министерства авиации, которых мы знаем. Точка зрения в этих кругах остается такой же, как и прежде. Было бы абсурдным для Германии и Англии ввязаться в борьбу не на жизнь, а на смерть из-за Польши. При существующем положении вещей единственным результатом было бы взаимное уничтожение воздушных сил и в итоге такой войны – уничтожение всей европейской цивилизации. Страной, получившей выгоду, была бы только Россия, которая сохранила бы свои силы нетронутыми».

Даже в том случае, продолжал де Ропп, если Англия и Франция окажутся вовлеченными в конфликт, нельзя допускать, чтобы это вылилось в истребительную для обеих сторон войну.

«Может случиться, что Германия быстро покончит с Польшей, и хотя будет объявлено состояние войны (между Англией и Германией), на этой стадии она могла бы вестись обеими сторонами как война оборонительная, т.е., хотя границы будут должным образом защищены блокадой и артиллерией, бомбардировки открытых городов не будут иметь места, что могло бы привести к неискоренимой ненависти. В случае скорого окончания германо-польского конфликта при этой гипотезе сохранилась бы еще возможность быстрой ликвидации войны, поскольку Британская империя и Германия не могут рисковать всем своим будущим ради государства, которое к тому времени практически перестанет существовать».

Так выглядел «военный вариант» Мюнхена № 2 за счет Польши. Следует ли удивляться, что Германия, не теряя времени, решила воспользоваться представившейся возможностью.

Тем временем польская правящая клика, следуя на поводу у Англии и Франции, рассчитывала найти выход за счет предательства национальных интересов страны. Забыв о судьбе Чехословакии и не подозревая всей меры вероломства своих союзников, предоставивших ей «гарантии», она надеялась, что Польша в качестве пятой державы будет приглашена участвовать в новой конференции. С согласия Бека английское правительство сообщило в Берлин о готовности Варшавы на переговоры с Германией для достижения «разумного компромисса».

Категорически отказавшись от советской помощи, польское правительство поспешило уведомить гитлеровцев об этой самоубийственной позиции. В конце первой декады августа посол Польши в Москве Гржибовский сказал итальянскому коллеге, что отрицательное отношение его страны к англо-франко-советским переговорам остается неизменным. Это немедленно стало известно Шуленбургу.

«Польша ни при каких условиях не разрешит советским войскам вступить на ее территорию, даже если бы речь шла только о транзите, – сообщал Шуленбург 10 августа. – Когда итальянский посол заметил, что это, по-видимому, не распространяется на советские воздушные силы, польский посол заявил, что Польша ни при каких обстоятельствах не разрешит советским самолетам использовать ее аэродромы».

Предательская, антинародная политика правящей клики Польши обрекла страну на тяжелую катастрофу.

22 августа 1939 г. Гитлер созвал в Оберзальцберге совещание высшего командного состава германских вооруженных сил. Подробно изложив оценку обстановки, он сообщил о намерении в ближайшие дни осуществить нападение на Польшу. Протокол совещания является одним из наиболее важных свидетельств, разоблачающих разбойничьи планы фашистского рейха.

«Мне стало ясно, – говорил Гитлер, – что раньше или позже столкновение с Польшей должно произойти. Я принял решение еще весной, но считал, что сначала мне в ближайшие годы придется выступить против Запада, а уже потом только против Востока. Но последовательность действий не поддается определению заранее».

Объясняя причины, ускорившие сроки развязывания войны, Гитлер отметил ряд выгодных, с его точки зрения, обстоятельств. Во-первых, факторы персонального характера: существование его, Гитлера, затем Муссолини и Франко. Отсутствие «личностей» на Западе. Во-вторых, благоприятная политическая обстановка: соперничество Италии, Франции и Англии на Средиземном море, натянутые отношения между Японией и Англией, напряженность на Ближнем Востоке.

«Нам терять нечего, – утверждал „фюрер“, – мы можем только выиграть. Наше экономическое положение в результате ограничений таково, что мы сможем продержаться еще лишь несколько лет. Геринг может подтвердить это. Нам не остается ничего иного, как действовать. Наши же противники рискуют многим, а выиграть могут мало…

Через два-три года всех этих счастливых обстоятельств не будет. Никто не знает, как долго я еще проживу. Поэтому пусть столкновение произойдет лучше сейчас.

Образование Великой Германии явилось большим политическим свершением. В военном же отношении оно было рискованным, так как достигнуто посредством блефа со стороны политического руководства. Необходимо испробовать военную силу. Причем, если возможно, не в генеральном сведении счетов, а путем решения отдельных задач…

Для Англии характерен такой факт. Польша хотела получить от нее заем на свое вооружение. Англия же дала ей только кредиты, чтобы обеспечить закупки Польши у нее, хотя сама ничего поставлять не может. Это говорит о том, что в действительности Англия не собирается поддерживать Польшу.

Она не хочет рисковать ради Польши 8 миллионами фунтов… Наши противники – жалкие черви. Я видел их в Мюнхене… Я боюсь лишь того, что в последний момент какая-либо свинья подсунет мне свое предложение о посредничестве».

После перерыва Гитлер определил военные задачи операций против Польши. Ее ликвидация – на первом плане. Цель – уничтожение живой силы, а не достижение определенной линии. «Я дам пропагандистский повод для развязывания войны, а будет ли он правдоподобен – значения не имеет… Закрыть сердце всякой человеческой жалости. Действовать жестоко… Главное – быстрота».

Во второй половине дня 28 августа Гитлер отдал приказ на рассвете 1 сентября (9).