Примечания и дополнения к главе 5

Примечания и дополнения к главе 5

Судьба Орлика и Войнаровского

До самой смерти Карла XII и конца Северной войны Филипп Орлик тешил себя надеждой, что его услуги окажутся полезными Швеции или Турции. Шведы признали его законным украинским гетманом, а турки позволили жить в Стамбуле на тот случай, если им на Украине понадобится его помощь. Орликом заинтересовались даже англичане, поскольку правительство Георга I было рассержено недолгим покровительством, которое Петр I оказывал якобитам.

В 1722 г., однако, Орлик решил покинуть Стамбул и некоторое время скитался по Европе. В Гамбурге он сумел выдать свою дочь замуж за французского дворянина. Он тихо скончался в Шато-де-Дентевиле около Шомона.

Для любимого племянника Мазепы Андрея Войнаровского Гамбург оказался несчастливым местом. Старый гетман испытывал искреннюю привязанность к сыну своей сестры, которому заменил отца. Красивый, одаренный, храбрый и предприимчивый, Андрей Войнаровский стал для гетмана воплощением всех тех качеств, которыми когда-то обладал он сам.

Андрей, посланный учиться в Дрезден, благодаря дружбе своего дяди с Августом II Сильным был принят в узкий придворный круг, где познакомился со знаменитой Авророй Кёнигсмарк.

Во время своего пребывания в Бендерах и Стамбуле Войнаровский часто ссорился с Филиппом Орликом по поводу значительных денежных сумм, оказавшихся в руках у беглецов после смерти Мазепы. В 1715 г. Андрей поселился в Вене и отсюда уехал в Швецию, поскольку унаследовал от дяди огромный долг размером около миллиона крон. Эти деньги ссудил гетману Карл XII после Полтавы. В Стокгольме к Войнаровскому относились с уважением, только король постоянно досаждал своими требованиями вернуть долг.

Проживая в Швеции, племянник Мазепы нашел повод посетить Гамбург, где снова встретился с Кёнигсмарк. Этот свободный город считался мировым центром модного света. Здесь плелись политические интриги и велась игра по-крупному — словом, жизнь била ключом. В салоне своего старого друга Андрей встретился с английским дипломатом Маттисоном, которого он попытался заинтересовать судьбой «свободолюбивого украинского народа». Момент для этого оказался вполне подходящим, поскольку британское правительство боялось возможного нарушения баланса сил на Балтике и на Черном море из-за успехов русского оружия в Северной войне. Однако подходы Войнаровского, как и Орлика, оказались безуспешными, и племянник гетмана, потерпев неудачу, стал вынашивать планы примирения с русскими властями через посредничество Авроры Кёнигсмарк.

Петр I, узнав о приезде Войнаровского в Гамбург, приказал своему резиденту в этом городе Фридриху Бетихгеру выкрасть его. Одновременно государь потребовал от сената свободного города выдать «преступника». На помощь Бетихгеру в осуществлении этих планов отправились несколько российских офицеров. В это время войска Румянцева стояли в Мекленбурге (позже Румянцев приложил руку к «возвращению» царевича Алексея Петровича из Неаполя). Андрея заманили в засаду, схватили прямо на улице и доставили в дом Бетихгера, где его могли держать в качестве пленника благодаря экстерриториальному статусу резидента. Гамбургский магистрат выразил протест, а шведский посол потребовал освободить Войнаровского на том основании, что он является «полковником шведской королевской гвардии». Трудно сказать, чем бы закончилась вся эта история, если бы в дело не вмешалась Аврора Кёнигсмарк. Она убедила племянника Мазепы посетить русский двор в Алтоне — куда он должен был явиться 5 декабря, в день именин императрицы Екатерины, — и сдаться на милость царя. Шведский посол по неизвестным причинам тоже убеждал его сделать это. Войнаровский, к несчастью, согласился, и его немедленно отправили в Петербург, «чтобы его дело было расследовано». Племянника Мазепы бросили в Петропавловскую крепость, где он пробыл до 1723 г., а потом выслали в Якутск, в Восточную Сибирь, где он и умер в 1740 г. В Якутске с ним встречался путешественник Миллер, который писал, что он превратился в моральную и физическую развалину. Эта встреча была описана в поэме Рылеева «Войнаровский», вышедшей в свет в начале XIX в. Поэт являлся участником движения декабристов, многие из которых окончили свои дни в Сибири.

Гайдамаки

Движение гайдамаков, возникшее в 1730-х гг., достигло угрожающих размеров в 60-х гг., когда Гонта и Железняк взяли Умань. Украинские националисты идеализировали гайдамаков. К этому был склонен даже такой выдающийся историк, как профессор Антонович, который в 1876 г. издал в Киеве книгу «Исследования о гайдамачестве по актам 1700–1768 годов». Кулиш, однако, протестовал против этой идеализации, утверждая, что в движении гайдамаков наиболее ярко проявились анархические черты украинского народа. По мнению Кулиша, гайдамаки продемонстрировали такую же склонность к разрушению и уголовщине, какую проявили чуть позже участники восстания Пугачева. Автор исследования, посвященного Польской Украине XVIII в., Фр. Гавронский писал, что «гайдамацкая идея стала следствием татаро-турецкого, целиком тиранского, образования, полученного русскими людьми». Он был сторонником идеи, выдвинутой польскими политиками XIX в.: «Гуманитарные и культурные элементы среди славян начинали преобладать только там, где они вступали в контакт с католической церковью». Как бы то ни было, дикие, варварские наклонности, присущие населению Южной России, с новой силой проявились в разных условиях уже во время Гражданской войны и в налетах батьки Махно и других атаманов.

Запорожцы после уничтожения Сечи

После уничтожения Новой Сечи по приказу Екатерины II кошевой атаман Калнышевский, вместе с Павло Головатым и Глобой, был арестован и отвезен в Москву. Хотя против Калнышевского не выдвинули никаких обвинений, он подвергся суровому наказанию — ссылке в Соловецкий монастырь, где и пробыл до 1801 г. Царь Александр I предложил ему свободу, но он отказался покинуть тихую обитель монастыря и скончался в возрасте 112 лет.

После разгона Сечи самые буйные из запорожцев решили «уйти за Дунай». В 1775 г. около 5 тысяч казаков отправились в Турцию. Среди них только половину составляли настоящие запорожцы, остальные являлись беглецами, которым вовсе не улыбалось попасть в руки царских властей. Все казаки, решившие стать турецкими подданными, собрались в Аккермане, откуда они отправили к султану делегацию. Правительство Порты решило принять их на службу и выделило им для поселения остров Святого Георгия, расположенный в Сулинской протоке Дунайской дельты. Им разрешили организовать здесь Новую Сечь. Позже они получили приказ отправиться на реку Буг и нести там пограничную службу, поскольку граница османских владений проходила в то время по этой реке.

Казаки, ушедшие в Турцию, получили свое знамя, на одной стороне которого был изображен золотой крест на белом фоне, а на другой — серебряный полумесяц на черном фоне. В последующие годы к ним присоединилось множество беглых крестьян из России, и их число увеличилось до 8–10 тысяч.

Потемкин, решив превратить остатки запорожского войска в черноморских казаков, отправил к ним послов с заданием уговорить их вернуться назад. Кое-кто поддался этим уговорам, поскольку жизнь в дельте Дуная оказалась весьма опасной. Здесь они вступили в конфликт с другими русскими беглецами, которые пришли раньше и захватили лучшие места для поселений и рыбной ловли. Это были донские казаки, которых по имени их первого атамана называли «некрасовцами». Последние ушли с Дона во времена Петра I после подавления восстания Булавина. Между ними и запорожцами начались ссоры, которые вскоре вылились в вооруженные столкновения, а позже и в самые настоящие битвы за обладание пастбищами, озерами и речками.

Часть запорожцев вернулась в Россию, но гораздо большее число приняло приглашение австрийского правительства и поселилось на берегах реки Тисы. Впрочем, поток беглых крестьян с Украины был так велик, что число «султанских казаков» не уменьшалось. Люди из украинских сел уходили на Дунай чуть ли не каждый день.

Во времена второй турецкой войны, которую вела Россия при Екатерине II, сложилась странная ситуация, когда старые запорожцы, поступившие по призыву Потемкина в русскую армию, воевали против своих бывших товарищей, ушедших на Дунай и пополнивших армию турок. Обе стороны старались, как могли, избегать стычек, объясняя это тем, что «брат не должен воевать против брата», но это им не всегда удавалось, особенно в 1790–1791 гг., когда Дунай стал главным театром войны. В конце концов Чапыга, атаман только что созданных Потемкиным черноморских казаков, отдал приказ не считать больше «султанских казаков» христианами и поступать с ними как с турками.

После смерти Потемкина, когда из Петербурга пришло распоряжение черноморским казакам переселиться на Кубань, около 8 тысяч человек подчинились, а остальные, примерно 4 тысячи, решили присоединиться к «султанским казакам» за Дунаем. Во время Русско-турецкой войны 1806–1811 гг. значительное число этих казаков перешло на сторону русских. В конце войны к России была присоединена Бессарабия, а турецкую границу проложили по реке Прут и дельте Дуная.

Запорожцы, оставшиеся на турецкой территории, вынуждены были начать против «некрасовцев» войну за места рыбной ловли. Фактически это оказалась война на уничтожение. Турки были сначала изумлены тем, что среди казаков началась гражданская война, но решили не вмешиваться в нее и говорили воюющим сторонам: «Если вы сильны, убейте и прогоните ваших врагов!» В конце концов украинские казаки победили «некрасовцев», и турки переселили тех, кто остался в живых, в Малую Азию. Еще в 20-х гг. XIX в., неподалеку от азиатского побережья Мраморного моря, можно было увидеть одну или две деревни донских казаков, пришедших сюда с Дуная; их жители сохранили костюмы своих предков и многие их обычаи.

В XIX в. бывших запорожцев почти не осталось, и дельта Дуная превратилась в убежище крестьян, бежавших из России. К 1820 г. здесь собралось 15–20 тысяч этих беглецов. Русско-турецкая война 1828–1829 гг. положила конец этому бегству. Когда русская армия перешла Дунай, последний атаман дунайских казаков Гладкий явился в Измаил, где в то время находился император Николай I, и стал умолять его о прощении и милосердии. Гладкого произвели в полковники, а позже — в генералы. Дунайские казаки вернулись в Россию; большинство из них уехало на Кубань и присоединилось к потомкам запорожцев.

Декабристы на Украине

У декабристов было много последователей из числа молодых офицеров, которые служили в полках, стоявших на Украине. Это движение не имело практически никакой поддержки у народа, но многие помещики на Украине, поляки, русские и украинцы, сочувствовали идеям создания конституционной монархии в России, либерализации власти и отмены крепостного права. Полковник Пестель, вероятно самый одаренный и настойчивый из руководителей декабристов, служил в полку, расквартированном на Украине. Во время восстания в Петербурге в небольшом городке Тульчин в Подолии вспыхнул мятеж офицеров.

Экономическое развитие Новороссии в XIX в.

В высшем свете, с презрением относившемся к «потемкинским деревням», в начале XIX в. любили повторять такую фразу: «Там, где екатерининский фаворит понастроил своих призрачных городов, сейчас свистит ветер». Однако через 100 лет после смерти Потемкина основанные им города Херсон, Екатеринослав, Севастополь и Николаев имели население 100 тысяч и более человек. Потемкин не дожил до застройки Одессы, но место для этого города было выбрано им. Одессу строили французские эмигранты: де Рибас, Ланжерон и герцог де Ришелье. В годы правления Александра I она превратилась в процветающий торговый город с крупным портом, широкими бульварами и зданиями в стиле ампир. Лицей, основанный Ришелье, позже был преобразован в Новороссийский университет. Пушкин, живший в Одессе в 1820-х гг., описывал веселую, напряженную жизнь этого многонационального города, возникшего на месте убогой турецкой деревушки. Он стал крупным центром торговли, сюда съезжались купцы и торговцы самых разных национальностей: греки, евреи, армяне, итальянцы, молдаване, немцы и поляки. В порт Одессы приходили корабли со всех частей света.

После Венского конгресса, который ознаменовал конец периода войн, в Южной России начала бурно развиваться торговля зерном, и главным портом, откуда его вывозили за границу, стала Одесса.

Распашка целинных земель Новороссии дала сказочные результаты, но в этих краях наблюдался огромный дефицит рабочей силы, который не могли покрыть многочисленные крестьяне, бежавшие сюда из старых, давно освоенных губерний. В 30-х и 40-х гг. XIX в. заселение Новороссии приняло более упорядоченный характер, когда украинские и русские помещики, получившие или купившие здесь земли, начали переселять сюда часть своих крепостных.

Спекуляции, сопровождавшие этот процесс, описаны Гоголем в «Мертвых душах». Он рассказал, как мелкий помещик Чичиков объезжал своих собратьев в отдаленных частях Центральной России и за копейки скупал «мертвые души», то есть умерших крепостных, которых еще не успели вычеркнуть из списка живых. Зарегистрировав купчие, предприимчивый Чичиков сделался владельцем некоторого числа «душ» и получил право приобретать земли в Новороссии на льготных условиях — земли, которые он мог потом выгодно продать. Гоголя не интересовали тонкости этих махинаций, он использовал их как предлог для описания в живой и увлекательной манере разных типов людей, населявших провинциальную Россию того времени, их обычаев и образа жизни. Впрочем, в реальной жизни не все покупатели были мошенниками, многие приобретали живых крепостных, чтобы переселить их на юг. Надо сказать, что усилия этих «пионеров», преследовавших свои личные интересы, оказались гораздо эффективнее, чем систематическая колонизация, проводившаяся под эгидой правительства, поскольку они сумели за очень короткий срок обеспечить южные земли рабочими руками.

К сожалению, для описания этих событий не нашлось своего Гоголя. Данилевский, создавший три романа, посвященные жизни переселенцев в Новороссии, талантом не блистал. Тем не менее в его книгах есть очень интересные страницы, красочно описывающие «Русскую Америку» 1850-х гг. Как и Гоголь, Данилевский был украинцем, потомком казацкого капитана, который в конце XVII в. поселился в окрестностях Изюма. В 1849 г., учась в Петербурге, Данилевский был арестован вместе с Достоевским по делу о тайном обществе Петрашевского. Однако его признали невиновным и через два месяца освободили. Позже он стал чиновником Министерства народного просвещения и много раз приезжал в Новороссию, где занимался сбором исторических и археологических материалов. В 1860 г. он написал книгу «Беглецы в Новороссии», а позже — еще две. Действия во всех этих романах происходили в южнорусских степях. Один из героев Данилевского задался вопросом: «Что такое, однако, эти беглые в Новороссии?» И получил ответ: «Известно что: беглые да и все тут! Крепостная Русь, нашедшая свое убежище, свои Кентукки и Массачусетс. Здесь беглыми земля стала. Не будь их — ничего бы и не было: ни Донщины, ни Черноморья, ни преславной былой Запорожской земли… Все тут беглые: Ростов, Таганрог, Мариуполь, все беглые. Эти портовые богачи, купцы и мещане. поройтесь в преданиях их — какова их история? Недавние предки их — крепостные, выходцы из России, либо помещичьи, либо казенные беглые!» Другой герой романа восхищался беглецами: «Беглые — народ смирный, трезвый, усердный; чисто ливерпульские пуритане в душе». В романах Данилевского поселенцы часто сравнивались с эмигрантами, осваивавшими Америку. Эти энергичные русские «пионеры» создавали себе в Новороссийских степях целые состояния.

Евреи в Южной России

Еврейский вопрос, вставший в России так остро на рубеже XIX–XX вв., возник на Украине. До воссоединения Малороссии с Россией в Московском государстве почти не было евреев.

Казаки и крестьяне в XVII в. поднимали восстания не только против польских помещиков, но и против евреев, поскольку считалось, что они помогают шляхте угнетать украинских крестьян. По утверждению местных историков, после мощных восстаний середины XVII в. на левой стороне Днепра не осталось ни одного еврея, а на правой стороне и на Волыни уцелел лишь один из ста.

Тем не менее, когда на Украине установилась относительно мирная жизнь, туда снова «слетелись» евреи; ничто не могло остановить их — ни Уманская резня, ни кровавые расправы гайдамаков. Создание крупных поместий в Левобережной Украине сопровождалось ростом еврейского населения в многочисленных городах и селах Черниговщины и Полтавщины. Как и в Польше, крупные еврейские общины в городах были столь же характерным явлением, как и латифундии, основанные на труде крепостных. В обоих случаях и по сходным причинам результат оказывался одним и тем же. Крупные поместья продавали в больших количествах сельскохозяйственную продукцию: зерно, скот, кожи, древесину. Ни в Польше, ни на Украине класс крупных польских или украинских торговцев не имел возможностей для своего развития — как это было в Новгороде или Москве. Польская и украинская знать нуждалась в посредниках для организации торговых сделок, и евреи идеально подходили для этого. В то же самое время в Польше и на Украине, в результате обогащения помещиков, появилась потребность в квалифицированных мастерах, поскольку на этих землях класса умелых ремесленников, возникшего в древности в городах Северной Руси, никогда не было. Более того, ужесточение законодательства, которое прикрепляло польских и украинских крестьян к земле, не позволяло способным молодым людям уходить в города и обучаться там ремеслу и торговле. По мере того как в XVIII в. на Украине и в Новороссии осваивались все новые и новые земли, недостаток рабочих рук постоянно усиливался.

После первого раздела Польши из Белоруссии, очень бедной страны, на богатые и плодородные земли по обеим сторонам Днепра хлынул поток еврейских переселенцев. Эти люди получили много возможностей проявить свои коммерческие таланты. После второго и третьего разделов Польши произошла самая настоящая «пересадка» еврейского населения из Галиции и Польши в Волынь, Подолию, на Днепр и в города Новороссии. Особенно привлекательной для этих бедных, но одаренных сынов Израиля стала Одесса. Пока шел процесс заселения земель Новороссии, крепостное право еще не было отменено, и крестьяне не имели права уходить из своих сел и деревень и создавать на «новых землях» средний класс. Правительство давно уже знало о переселении евреев с запада на восток, но, желая поощрить заселение южных районов России, считало этот поток благоприятным явлением, способствовавшим развитию «ремесел и торговли». Понимая, что хозяйство на новых землях испытывало хронический дефицит рабочей силы, правительство стремилось использовать приток евреев в города для развития этих земель. Еще во времена правления Павла I сенатор и поэт Гаврила Державин был послан в Белоруссию для расследования причин голода, охватившего эту область. В результате своей поездки сенатор составил записку, где предлагал создать еврейские сельскохозяйственные колонии в Новороссии. По закону 1804 г. евреи получили право приобретать или арендовать земли на юге, и в 1806 г. в Херсонской губернии было основано семь еврейских колоний. Русские власти продолжали поощрять создание таких колоний в течение первой половины XIX в. Император Николай I, желая ускорить ассимиляцию евреев в местное население, разрешил брать их в 12-летнем возрасте на военную службу после предварительного обучения в специальных школах. Император покровительствовал еврейским торговцам и ремесленникам и требовал от своих генерал-губернаторов: князя Паскевича — в Варшаве и графа Воронцова — в Новороссии, чтобы они продолжали эксперимент с еврейскими сельскохозяйственными колониями.

Однако он завершился полным крахом. Евреи, поселившиеся в колониях, уходили в города, и ничто не могло их остановить. В правление Александра II, когда еврейская колонизация была прекращена, выяснилось, что в 37 еврейских колониях на юге России проживало всего 40 тысяч человек. Таков оказался результат 40-летнего эксперимента правительства. Троцкий, выросший в одной из таких колоний, которые еще существовали в годы его детства, писал: «По обоим берегам речушки располагались две колонии: одна — еврейская, а другая — немецкая. На немецкой стороне стояли ухоженные дома, крытые черепицей или соломой. Лошади были крупными, а коровы — откормленными. На еврейской стороне — покосившиеся домишки с протекающими крышами и скот в удручающем состоянии».

Еврейская сельскохозяйственная колонизация прекратилась в 1865 г. не только потому, что она оказалась безуспешной, но и из-за отмены крепостного права. Новые правила крестьянской жизни требовали огромных земельных массивов. Для наделения освобожденных крестьян участками требовались новые земли, а в старых, давно освоенных частях России их не было, поэтому не имело никакого смысла отдавать землю в руки плохих фермеров, которыми оказались евреи.

Через 20 лет после отмены крепостного права появились первые признаки перенаселенности в Южной России, усилившиеся после первой волны погромов, прокатившихся там и на юго-западе страны. Причины этих погромов были чисто социальными: поток освобожденных крестьян в города все время возрастал, и они обнаруживали, что самые доходные места заняты евреями. В 1876–1889 гг. еврейские погромы произошли в Елизаветграде, Киеве, Переяславе, Балте, Екатеринославе и многих небольших городах Подолии и Волыни, а также Черниговщины и Полтавщины. Они представляли собой чисто инстинктивный взрыв негодования украинского крестьянства, которое к ним давно привыкло, — в течение нескольких веков в городах Польши время от времени случались такие погромы. Они редко сопровождались убийствами евреев, часто их даже не били; погромщики грабили их имущество и разрушали дома. Жертвами становились вовсе не богатые евреи, а более бедные — ремесленники и мелкие торговцы. Районы, где проживали богачи, охранялись полицией.

Было бы несправедливо обвинять императорское правительство в этих погромах и натравливании толпы на евреев — как нельзя обвинять британское правительство в организации мятежей в тот же период в Северной Ирландии. Нет сомнений, что многие полицейские, которых набирали из местных, симпатизировали толпе, но инициативу в организации погромов проявляли сами массы. Нелегальная газета социалистов-революционеров писала 6 октября 1881 г.: «Погромы — это революционное движение масс, которые, благодаря местным условиям, заражены антисемитизмом. Помещиков считают пережитком прошлого, поэтому люди не испытывают к ним вражды и относятся даже с некоторым сочувствием. Главным врагом считают евреев».

В это время отношения России с Германией, Австрией и Великобританией стали весьма прохладными, и погромы подверглись яростной критике в западноевропейской и американской прессе. В то же самое время усилилась эмиграция русских евреев в Америку и в Нью-Йорке и других американских городах появились влиятельные еврейские группы. Погром в Кишиневе, в котором погибли 47 человек, вызвал в Америке бурю негодования. Когда же императорское правительство было сброшено в 1917 г. и украинские массы, которыми руководили атаманы, дали волю своей природной жестокости, число 47 убитых показалось совсем смешным.

Другим следствием эпохи погромов было то, что еврейская молодежь начала вступать в ряды экстремистских революционных партий. Существование черты оседлости, покидать которую евреям запрещалось, привело к тому, что на Украине и в Новороссии оказался избыток евреев. К концу XIX в. их здесь насчитывалось 2 миллиона человек. Согласно переписи населения 1897 г., в городах Волыни, Подолии, Киевской, Полтавской и Черниговской губерний евреи составляли 41 процент населения. В крупных центрах — Киеве, Харькове, Одессе и Екатеринославе появился еврейский пролетариат, который был чрезвычайно восприимчив к революционной пропаганде. С другой стороны, образованные евреи свободных профессий пополняли ряды революционной интеллигенции.

Евреи принимали самое активное участие в революционных событиях 1900–1905 гг.; в результате этого во время наступления контрреволюции в 1905–1906 гг. погромы приобрели гораздо более жестокую форму, чем в 1880-х годах. Нет сомнений, что в эти годы власти частенько оказывали поддержку черносотенным организациям, которые инициировали эти погромы. Когда же разразилась Первая мировая война, евреи стали самым опасным взрывчатым элементом в Южной России.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.