Сложный институционный механизм

Сложный институционный механизм

Из глубины веков до нас дошла старая поговорка: как любой добрый отец семейства или добрый сеньор, король должен был жить «доходами с домена»[61]. Существовал «королевский домен» — земля, леса, поместья (в том числе в Париже), права сеньора, то есть «физический домен». Сюда добавлялся «бестелесный домен» (хитроумное изобретение с расплывчатыми формами) — одной из его составляющих было право создавать и продавать должности, облагая их владельцев различными налогами. Конечно, король был больше, чем просто добрым сеньором или добрым отцом семейства. Наивные люди, хитрецы — каждый по-своему просто пытались таким образом заявить, что любой налог — вещь «экстраординарная», а следовательно, временная. Королевская администрация поощряла использование слова «экстраординарный», хотя оно никого не могло обмануть: несколько десятков лет спустя «экстраординарное» стало совершенно привычным, обычным делом. И все-таки королевский домен существовал и приносил доходы: в основном деньги отчуждались от Фермеров (со временем Кольбер будет отбирать большую часть), кстати, милейший дядюшка маленького Людовика XIV Гастон Орлеанский всю жизнь получал большую часть апанажа[62].

Талья, габель, налоги на продукты, пошлины и многочисленные налоговые изобретения сравнимы по изощренности с налоговыми изобретениями эпохи позднего Людовика XIV и налогами французских республик в XX веке. Общим для всех этих налогов и была неравноправность провинций и групп общества: дворянство и духовенство практически не платили налогов, провинция Бретань не платила ни талью, ни габель. Второй характерной чертой системы — а вернее, ее отсутствия — был постоянно усложнявшийся и замедлявшийся процесс доставки «денег» в королевские кассы, в том числе провинциальные. Причиной затруднений было сопротивление чиновников финансового ведомства, над которыми поставили — о, ужас! — интендантов и финансистов.

Итак, опишем, позволяя себе некоторые упрощения, налоговую систему времен кардинала Мазарини.

Начнем с тальи, «обосновавшейся» в государстве уже в XV веке, несколько измененной, обросшей разными дополнительными выплатами (тальоном), соответствующими современными прибавками в сантимах[63]. Фактически, речь идет о налоге на доход, от которого были освобождены Церковь и многие «привилегированные» (провинции, города, большинство дворян и чиновники…). Этот налог взимался с оцененных доходов (достаточно высоко) на севере и в центре страны (дворяне здесь всегда были освобождены от него); со всех земель на юге страны, где дворяне не были привилегированным классом, если держали земли, называвшиеся «землями простолюдинов». Талья, как и различные добавки к ней, вводилась и снималась (мы бы сказали — распределялась и получалась) уполномоченными, избранными самими жителями. За несколько ливров уполномоченные составляли список всех налогоплательщиков с указанием суммы, которую те должны платить. Главное было избежать жалоб и добиться выплат, чтоб не потерялось ни одно су[64].

Над крестьянскими сборщиками стояли королевские чиновники. Самые важные — «казначеи Франции», в их обязанности входило получение от совета общей суммы «денье» от провинции, им поручалось распределение денег между различными налоговыми подразделениями; в финансово-податных округах другие чиновники финансового ведомства пониже рангом, так называемые избранные, распределяли суммы между разными приходами «департамента», юрисдикции (20, 40, иногда 100), где честные крестьяне-сборщики должны были собрать мелочь, как правило, в первое воскресенье месяца, после мессы.

Решения из Парижа доходили до самых маленьких приходов за три месяца; перевозка денье занимала еще больше времени (причем срок все время увеличивался), кроме того, по пути совершались изъятия — законные и не очень.

В любом случае, провинции, называвшиеся государствами, недавно присоединенные или накроенные самым боевым образом, в том числе Лангедок, Бретань, Беарн и некоторые другие, сохраняли собственный статус и собственную финансовую структуру, обсуждали вопросы непосредственно с представителями короля, находясь, некоторым образом, вне рамок описанной нами схемы.

Итак: талья — основной налог, значительная часть королевских доходов (от трети до половины, с тенденцией к снижению) — взималась, помимо не слишком ретивых крестьянских сборщиков, многочисленными чиновниками финансового ведомства. Они составляли весьма тесно спаянный «корпус» и даже имели «профсоюзы» для защиты своих привилегий: они считали, что их права ущемляют, что, конечно, имело место, но отчасти по их вине.

Как все другие королевские чиновники, они покупали должности или наследовали их в том случае, если отцы регулярно платили знаменитую «полетту». Как все остальные, они получали жалованье (скромное) и разного рода премии или проценты с собранных денег; жалованье округлялось и за счет крупных злоупотреблений. Вот здесь они несколько отличались от других чиновников, не имевших дела с наличностью. Им приходилось, как и остальным, регулировать «увеличение жалованья», своего рода обязательный займ (и так несколько раз, начиная с 1635 года), либо соглашаться с приемом на работу новых коллег (двоих, троих или четверых), либо, боясь за свою честь, и — главное — свои доходы, выкупать разделенные должности. Все это ранило самолюбие и провоцировало возмущение. Впрочем, худшее появится в 1641 году — интенданты.

Кроме того, значительное повышение (в целом в три раза) королевских требований, за которым не следовало немедленное повышение доходов налогоплательщиков, делало задачу все более трудной; сбор налогов замедлялся, денег не хватало (многие чиновники финансового ведомства прикарманивали значительные суммы), происходили несчастные случаи, при перевозке случались грабежи; часть собранных денег использовалась на местах — из нее выплачивалось жалованье, покрывались долги, содержалась и снабжалась армия. Коротко говоря, в Париж привозили только часть суммы, на которую рассчитывали в столице. Злые языки обвиняли чиновников казначейства и аристократов в том, что они жируют на ворованные деньги, и это похоже на правду.

Ришелье перевел сбор налогов на новый уровень: начиная с 1641 года приказы короля в провинции доносили «назначенные комиссары» (то есть интенданты), наделенные всей полнотой власти в части финансов. По инструкции, эти чиновники должны были взять в свои руки, отстранив неэффективных (или бесчестных) чиновников, распределение, получение и перевозку всех собранных налогов. Преуспеть в этом деле было очень непросто: комиссаров окружала атмосфера скрытой или явной враждебности, под угрозой находились их доходы и репутация. Фронтальная атака на старинный чиновничий корпус была яростной. Финансисты чувствовали, что характер монархии меняется, трансформируется самая ее сущность. Любопытно было бы узнать, поняли ли самые осведомленные французы, что старые институты древнего королевства постепенно разрушаются, что обнажается, Укрепляясь, опасное могущество столпов монархии? Почти забытый историк Жорж Пажес писал, что чиновники тогда боролись с комиссарами, то есть старые, почти разрушенные местные органы власти выступали против новой, централизованной, действительно королевской и гораздо более эффективной власти, — не стоит называть ее абсолютизмом, ибо этот абстрактный термин обозначает одновременно все и ничего.

В королевстве насчитывалось не больше двух дюжин интендантов, которые могли применить власть к сборщикам налогов, сборщикам денег, казначеям и вообще к чиновникам: разве могли они, даже пуская в ход судебные процессы и применяя драконовские меры, обеспечить сбор налогов, отправку телег с золотом и серебром Мазарини и его министрам, дипломатам, двору и генералам? Способом, обеспечивающим успех и примененным Ришелье, было разделение тальи «на части» — так собирались налоги на продукты, пошлины, габель и даже так называемый королевский домен. Разделить тальи «на части» подобно налогам, которые мы называли бы косвенными, означало доверить ее изъятие исключительно «финансистам»; они почти сразу получили разрешение, чтобы их сопровождали судебные исполнители, а позже и солдаты, способные «схватить за горло» строптивых подданных и неэффективных или продажных чиновников. Непопулярность этих людей была притчей во языцех: им приписывали все смертные грехи. По-настоящему известны они стали не более пятнадцати лет назад.

Прежде чем рассказать о них, напомним, что процедура была весьма проста. Будь то продажа соли в Бруаже, таможенные права в Энгранде, что на Луаре, или в Балансе на Роне, ввозного права на ткани, вино или скот в Париж или любой другой город, выплата налога на продукты (на вино), выплата внутренней или внешней таможенной пошлин, Королевский совет подписывал контракт (их находят сотнями в архивах — конечно, нужно уметь искать) с одним или несколькими лицами, которые обязывались отчислить ему — немедленно или в короткий срок — часть этого налога на соль, или налога на продукт, или пошлиной на торговлю, или таможенной пошлиной, причем в «звонкой монете». Если учесть, что процент отчислений увеличивался за счет взяток для министров, подписавших бумаги (Мазарини был непревзойденным мастером в таких делах), и для государственных советников, сумма получалась кругленькая! Взамен откупщик (или откупщики) получал право самостоятельно вместо короля и его чиновников (последние немедленно заявляли протест по поводу ущемления их полномочий!), взимать с «населения» налоги — на соль и вино, пошлину и свободный феод. Главное заключалось в том, что король и финансисты (то есть откупщики) весьма эффективно использовали местных субарендаторов, правосудие и даже солдат, чтобы заставить строптивцев отдать свои экю казне. Реально новым было поручать финансистам и их сеидам взимание тальи. К тому же новые действующие лица были не местными нотаблями, с которыми легко договориться, а чужаками, часто парижанами, говорившими на таком странном языке. Скорее всего, явление, получившее название Фронда, было направлено против них, как и против интендантов, «сообщников» ужасного сицилийца. Стоит познакомиться с ними поближе.