Въехал в сераль на вороном арабском скакуне…
Въехал в сераль на вороном арабском скакуне…
На следующий день, 30 октября, состоялась аудиенция у султана, говоря современным языком, должно было состояться вручение верительных грамот нового посланника иностранного государства. Вначале церемония напоминала действо с приемом у верховного визиря. Но отличия начались с того момента, когда русскому послу М.И. Кутузову была предоставлена честь въехать в сераль на вороном арабском скакуне. По обыкновению, в таких случаях иноземные дипломаты и другие приглашенные лица должны были — иногда довольно длительное время! — ожидать, «пока в высокие резные ворота не проедет великий визирь», но, как отмечал Л.И. Раковский, «русскому послу (Кутузову) не пришлось ждать ни минуты: Юсуф-ага на белом коне нарочно подъехал в одно время с Кутузовым к первым воротам. У вторых ворот Кутузов слез. Здесь его ждал драгоман Порты — грек Мурузи…
В диван Кутузов снова вошел одновременно с великим визирем — из двух разных дверей. Они обменялись приветствиями и сели друг против друга». По традиции великий визирь отправил к султану рейс-эфенди с письменным запросом: примет ли султан русского посла? Вернувшийся от султана посланник подтвердил, что турецкий владыка согласен принять русского посла.
Накрыли столы для парадного обеда, по завершении которого все направились в сераль, на аудиенцию к султану. На полпути русского посла ожидала еще одна приятная перемена в султанском этикете: специально для него вместо унизительной «скамьи поварят» для одевания собольей шубы был поставлен богато убранный табурет. Перед входом в покои султана «… посол должен был облачиться в шубу, — писал Л.И. Ваковский. — Для этого ставилась простая скамья, которую турки насмешливо прозвали «скамья поварят». Но, подойдя к скамье, Михаил Илларионович увидал, что рядом с ней стоит табурет, покрытый богатой золотой парчой. Хитрый Мурузи со сладенькой улыбочкой сказал его высокопревосходительству, что этот табурет поставлен по приказу самого султана из особого уважения к Кутузову.
На русского посла надели соболью, крытую золотой парчой шубу, на советника, маршала, секретаря посольства и полковника Барония — горностаевые. Остальным чинам посольства дали парчовые кафтаны. Турки надевали на послов и свиту шубы с длинными рукавами и, вводя к султану, держали послов под руки, чтобы гяуры не смогли напасть на султана. Сопровождавшие русских капиджи-баши не поддерживали никого под руки, а только шли, чуть дотрагиваясь до их рукавов…». И это тоже была одна из побед предшественника Кутузова независимого посла Репнина, не позволившего применять к себе насилие и потребовавшего строить отношения между странами на основе взаимного доверия.
Облаченный в шубу русский посол вошел в великолепно убранную большую залу и поклонился султану Селиму III, сидящему в центре зала на высоком троне. Кутузов заговорил, и султан «внимательно слушал его, кивая головой. Когда русский посол окончил, Селим III что-то громко сказал великому визирю. Драгоман перевел его краткое ответное слово. Кутузов выслушал, поклонился и вышел из залы. Так делал князь Репнин, так повторилось и в этот раз…».
Л.И. Раковский утверждал, что лично сам Кутузов «остался доволен приемом: Селим III принял его с таким почетом, с каким не принимал ни одного иноземного посла. Султан не позволил русскому послу ожидать перед сералем (приезда) великого визиря, он не посадил Кутузова на унизительную «скамью поварят»…». О своем впечатлении от аудиенции у султана он писал в одном из своих писем: «На аудиенции (Селим III) велел делать мне учтивости, каких ни один посол не видел. Дворец его, двор его, наряд придворных, строение и убранство покоев мудрено, странно, церемонии иногда смешны, но все велико, огромно, пышно и почетно. Это трагедия Шекспирова, поэта Мильтона или Одиссея Гомерова…на троне сидит прекрасный человек, лучше всего его двора, одет в сукне, просто, но на чалме огромный солитер с пером и на шубе петлицы бриллиантовые. Обратился несколько ко мне, сделал поклон глазами и показал, кажется, все, что он мне приказывал комплиментов прежде: или я худой физиономист, или он добрый и умный человек. Во время речи моей слушал он со вниманием, часто наклонял голову и, где в конце речи адресуется ему комплимент от меня собственно, наклонился с таким видом, что, кажется, сказал: «Мне очень это приятно, я тебя очень полюбил; мне очень жаль, что не могу с тобой говорить». Вот в каком виде мне представился султан…»