ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

ПРОРЫВ БЛОКАДЫ

ПОДГОТОВКА.

НАЧАЛО.

ЧЕРЕЗ НЕВУ.

ДИВИЗИЯ Н П. СИМОНЯКА.

ВЫСОТА ПРЕОБРАЖЕНСКАЯ.

ВЗЯТИЕ ШЛИССЕЛЬБУРГА.

ПРОРЫВ УДАЛСЯ.

ВСТРЕЧА.

В ШЛИССЕЛЬБУРГЕ.

КРЕПОСТЬ ОРЕШЕК.

(67-я армия. 12-18 января 1943 года)

Подготовка

12 декабря командование Ленинградского и Волховского фронтов, выполняя директиву Ставки от 8 декабря, поставило задачу армиям, действовавшим на обеих сторонах Синявинского выступа немцев: подготовиться к ответственнейшей операции по прорыву блокады. Со стороны Волховского фронта, которым командовал генерал армии К. А. Мерецков, врагу противостояла на участке от Липок (на берегу Ладожского озера) до Гайтолова (до правого фланга 8-й армии) 2-я Ударная армия под командованием генерал-лейтенанта В. 3. Романовского. При ней находился заместитель командующего фронтом генерал И. И. Федюнинский, персонально ответственный за успех наступления с этой стороны. Частью сил, с левого фланга 2-й Ударной, должна была действовать 8-я армия генерала Ф. Н. Старикова.

С ленинградской стороны на левый берег Невы предстояло наступать 67-й армии. Этой армией командовал генерал-майор М. П. Духанов под руководством командующего Ленфронтом генерал-полковника Л. А. Говорова, который начал разрабатывать план прорыва еще в октябре. В числе представителей Ставки был приехавший в части 67-й армии К. Е. Ворошилов.

В подготовку операции был вложен весь опыт предшествовавших боев. Непрерывным потоком прибывали из-за Ладожского озера пополнения – 123-я, 142-я, 138-я и 102-я стрелковые бригады и другие части. Навигация во льдах все еще продолжалась – корабли Ладожской военной флотилии с величайшими трудностями проводили караваны барж и других судов. Последний караван пересек Ладогу 13 января – на следующий день после начала боевых действий. Одновременно, как я уже упоминал, начиная с 24 декабря по открывшейся ледовой трассе двигались сотни автомашин.

Армии Ленинградского и Волховского фронтов, укомплектованные новыми пополнениями, насыщенные инженерными частями, танками, сухопутной и морской артиллерией, обеспеченные мощной поддержкой авиации, тщательно провели разнообразные тактические учения. Соединения 67-й армии, например, на Токсовских и других озерах Карельского перешейка во всех подробностях имитировали ту обстановку, какая встретится им при зимнем штурме Невы, и в учениях пользовались всеми необходимыми для того средствами. Левый берег Невы, возвышающийся над рекой местами до двенадцати метров, не только укреп генный всеми видами инженерных сооружений, но и искусственно обледененный немцами, был изучен в мельчайших подробностях.

Специальную четырехметровую панораму сделал, облазав весь передний край, красноармеец-художник В. Никифоров, нанес на нее все огневые точки врага, каждый намеченный как цель для артиллеристов объект. Размноженная фотографическим способом, эта панорама была роздана по штабам частей. Обстановка, наглядно изображенная на панораме, была повторена в тылу, во время учений.

Ледяные валы и прочие барьеры создавались также в лесах и на болотах Волховского фронта – они копировали то, что предстояло штурмовать волховчанам. В дни учений такие созданные в тылу барьеры штурмовали стрелковые части и танки во взаимодействии с артиллерией.

Хорошо изучены были все укрепления врага в глубине Синявинского выступа, воздушной и наземной разведкой определены все наличные силы врага и его резервы, все номера частей.

Общая обстановка на фронтах Отечественной войны очень способствовала высокому наступательному духу наших воинов, готовившихся к прорыву. На полуторатысячекилометровом фронте от Ленинграда до Северного Кавказа после окружения трехсоттридцатитысячной гитлеровской армии развивалось стратегическое наступление всех наших войск. Политсоставу 67-й армии работать было легко: воины сами тысячами вступали в партию и в комсомол, некоторые подразделения сплошь становились коммунистическими. Не было в армии ни одного человека, который не стремился бы как можно скорее схватиться насмерть с врагом, уничтожить его, добиться безусловного успеха всей операции. Дня начала этого наступления люди в частях не могли дождаться, волнуясь: «Скорей бы, скорей!»

К 11 января войска Ленинградского и Волховского фронтов к наступлению были готовы. Что заключалось в этом слове «готовы»?

В 67-й армии изготовились к бою около тысячи восьмисот орудий и минометов сухопутной и морской артиллерии, против четырехсот, имевшихся у врага на этом участке. В распоряжении армии были пятьсот самолетов, против трехсот немецких. Четыре стрелковых дивизии и шесть стрелковых бригад, разделенных на два эшелона, были готовы обрушиться на пять дивизий противника. Двести двадцать четыре танка (из них восемьдесят четыре средних и сто двадцать легких) имелись в наших частях, против тридцати, способных оказать нам сопротивление в первый день боя. Частям первого эшелона были выданы продукты на двенадцать боевых суток, а на складах было приготовлено продовольствие еще на десять суток. Запас горючего для автомашин был в частях обеспечен на шесть дней боя. В артиллерийских частях находилось от четырех до двенадцати (в зависимости от калибра) боекомплектов снарядов, а в минометных частях – от двух до четырех боекомплектов. В госпиталях фронта и Ленинграда для раненых было приготовлено тридцать восемь тысяч коек. В полосе подхода частей к Неве было выстроено около пятидесяти километров дорог. Заготовлено было два километра настильных сооружений для тяжелых и средних танков и другой мощной техники, которой предстояло после форсирования Невы переправляться вслед за стрелковыми частями и легкими танками по льду реки. Легкие танки могли перейти по льду без всяких настилов, и именно потому для участия в форсировании Невы и штурме левого берега были выбраны легкие танки Т-60 и другие, – все они составляли 61-ю отдельную танковую бригаду полковника В. В. Хрустицкого. Из двух километров заготовленных элементов настильных сооружений можно было построить четыре переправы для тяжелой техники (они были наведены в течение суток, после штурма левого берега). Для одновременного взрыва всей полосы минных полей вдоль правого берега было заготовлено тысяча двести подвесных зарядов, – их предстояло взорвать электрическим током, перед самым моментом выхода наших передовых частей на лед. Телефонная и радиосвязь всюду была налажена и проверена…

Дивизии первого эшелона начали выход к исходным позициям в ночь на 11 января, в ночь на 12-е продолжали подходить к исходным позициям и в предрассветный час перед началом штурма, сосредоточившись, ждали только сигнала к наступлению. В первом эшелоне в полосе наступления, протянувшейся на тринадцать километров, было четыре стрелковых дивизии. Они, считая с левого фланга (против Шлиссельбурга), расположились так: 86-я дивизия В. А. Трубачева – против высоты Преображенской и Овощного совхоза; далее – на направлении главного удара, 136-я дивизия Н. П. Симоняка – против Марьина, Пильни Мельницы и рощи «Акация»; 268-я дивизия С. Н. Борщева – против «Гаража», «Дачи» и 2-го городка; 45-я гвардейская дивизия А. А. Краснова – на Невской Дубровке, против 1-го городка с примыкающей к нему 8-й ГЭС и Невского «пятачка», находившегося в наших руках, – Московской Дубровки.

Далее, на правом фланге, вдоль Невы стояла 46-я стрелковая дивизия. В среднем течении Невы готова была к действиям артиллерия зимовавших здесь миноносцев и канонерок. Вдоль западного берега располагались части 16-го укрепленного района и 35-я отдельная лыжная бригада. 55-я стрелковая бригада стояла на льду Шлиссельбургской губы.

Соединения второго эшелона – 13-я и 123-я стрелковые дивизии, несколько стрелковых бригад, 152-я и 220-я танковые бригады полковников Ивановича и Шпиллера находились в глубине лесов и выходили в это время в свои выжидательные районы, расположенные в пяти-шести километрах от Невы. 11-я отдельная стрелковая бригада перед самым штурмом была отведена с передовых позиций в резерв, на два километра от Невы, в леса, обступающие Нижний поселок. Крупными, инженерными частями командовал полковник С. И. Лисовский.

Наше превосходство в силах над немцами было несомненным и значительным. Впервые в истории войска осажденного, блокированного города собирались прорвать блокаду изнутри. Но на этот раз никто в успехе не сомневался. В войсках я слышал только один уверенный, взволнованный возглас: «На этот раз – прорвем!»

Войска, повторяю, были готовы к бою…

Начало

Наступило 12 января 1943 года.

В девять утра над лесами, над широкой, крепко скованной льдом Невой, над всем передним краем господствовала тишина.

Десятки тысяч наших воинов в полной готовности уже напряженно отсчитывали оставшиеся до атаки минуты, но строжайшая военная тайна не должна была быть нарушена ни единым необычным звуком.

Гитлеровцы знали, что Ленинград готовится пробить блокаду. Они предугадывали, где именно мы дадим генеральный бой, – это им подсказывала сама географическая карта. День за днем воздвигали они все новые оборонительные сооружения на предполагаемом участке прорыва, стягивали сюда свои отборные части, еще и еще насыщали огневыми средствами узлы сопротивления, созданные ими за шестнадцать месяцев блокады.

Но когда именно и с какими силами мы начнем прорыв – этого гитлеровцы не знали. И давно ожидавшийся ими новый удар советских войск все-таки оказался для них неожиданным.

– Мы думали, – позже показал пленный санитар Ганс Петерс, – обычный огневой налет. Думали, что вот-вот перестанут. Но огонь усиливался. Солдаты стали нервничать. Потом все забрались кто куда мог. Ефрейтор Ламберт Буути закричал: «Я был во многих походах, но такого грохота не слышал».

В 9. 30 утра прокатился над Невой неистовый гром орудий. Все системы заговорили сразу.

Час настал!..

В ураганный гул канонады вступил шум многих моторов – из-за стены дыма появились фашистские самолеты. Бомбами и пулеметным огнем немецкие пилоты хотели было сорвать работу артиллеристов. Внезапно шум моторов утроился, и, опрокинутые нашими истребителями, несколько самолетов рассыпались на части. Остальные фашистские штурмовики покинули поле боя – с этой минуты в небе стала господствовать наша авиация. Ее бомбовые удары были слышны за десяток километров вокруг.

Шестнадцать дивизионов «катюш» грохнули по левому берегу одновременно. И тогда на невский пустынный лед вступили наши легкие танки и наша пехота. Широким фронтом между двумя берегами загремело «ура!» – Нева была форсирована решительно, я бы сказал, стремглав. Поддержанные огневым валом, одетые в маскировочные халаты стрелки, моряки, саперы, связисты, автоматчики, минометчики карабкались на высокий, яростно обороняемый врагом берег.

Участок Невы по всему фронту наступления был уже всецело в наших руках. По льду переправилась артиллерия и прокатились новые волны пехоты.

Люди были злы, вдохновенны, неустрашимы…

В освобожденном через пятнадцать минут после начала штурма населенном пункте Марьино и в Пильне Мельнице выставляются палатки, дымят походные кухни. Немногие оставшиеся здесь, в прежде густонаселенном районе, дети и женщины рассказывают бойцам обо всем пережитом.

Один-единственный сарай сохранился на месте когда-то богатой деревни Марьино.

К Ленинграду, пройдя наконец Неву, под конвоем идут пленные гитлеровцы. Давно, но совсем иначе надеялись они попасть туда. Вид их жалок и омерзителен.

Среди них Франц фон Гюльтенфельд, сын прусского помещика, владельца шестисот гектаров земли, сотен лошадей и коров. В Германии в рабство этому гитлеровцу отданы двадцать пленных красноармейцев и десять русских женщин.

Только что окончился допрос, на котором сей пруссак угрюмо сказал: «Мы думали, что настал конец света. Нам твердили, что советская авиация больше не существует. Но вчера мы увидели совсем другое. Земля непрерывно дрожала от бомб и снарядов. Больше половины наших было убито или засыпано землей. На минуту стало тихо. И сразу же мы были окружены вашими!»

Я пишу это в землянке, под немолчный грохот орудий в ночь на 14 января 1943 года. Наступление продолжается. Блокада будет прорвана. Мы все это знаем!..

Через Неву

Два-три дня назад в этом лесу находился ВПУ. Сегодня последней уехала телефонная станция, смонтированная в автомашине. Два-три дня назад все дороги были запружены транспортом, шедшим к Неве. Сейчас дороги свободны, и навстречу попадаются только грузовики с трофеями да группы пленных. От передовых, продолжающих вести бой частей до последней тыловой канцелярии – армия передвинулась вперед, все – в наступлении.

Мороз градусов двадцать пять, встречный пронзительный ветер. Мы мчимся в открытом «пикапе» в освобожденный от врага Шлиссельбург. Густой лес, украшенный поблескивающим на солнце снегом, становится реже: все больше раскромсанных снарядами деревьев, все больше безжизненных прогалин, на которых из-под снега торчат только изглоданные, расщепленные пни. Вот Черная речка, текущая в глубоком овраге к недавнему переднему краю. Ее берега похожи на черный покинутый улей: землянки, блиндажи, дзоты пусты. Весь снежный покров вокруг – в темной сыпи от разрывов мин, прилетевших из-за Невы.

Чем ближе к Неве, тем хаотичней и неприютней пейзаж: все изрыто, измято, искромсано. На ум невольно приходит сравнение со следами черной оспы. И дорога, по которой мчится «пикап», выедена по краям воронками – эта страшная сыпь уже медленно затягивается свежим, нет-нет да выпадающим, девственно чистым снежком. Мороз крепчает, дали туманны; красный, резко очерченный шар солнца бежит над распяленными деревьями параллельно машине. Его багровые лучи выхватывают из белесой дымки то снежный купол опустевшего дота, из узеньких амбразур которого уже не глядят стволы орудий, то ряды безлюдных траншей, то оскалины в мертвых стенах – здесь когда-то высились трехэтажные кирпичные здания.

Вот он, передний край: первая береговая линия траншей, разбросанные в мгновение перед атакой рогатки колючей проволоки, пулеметные гнезда с устремленными на Неву бойницами, перекрытия наблюдательных пунктов. Перед ними – круто обрывающийся берег реки, окаймленный, насколько может увидеть глаз, черной пятиметровой полосой – следом гигантского взрыва, прогрохотавшего за несколько минут до атаки перед всей линией фронта. Когда полки готовились выскочить из траншей, чтобы стремительным броском форсировать ледяное пространство Невы, был дан сигнал, по которому все минные поля перед нашим передним краем были одновременно взорваны. Последними перед началом штурма дали одновременный залп «катюши».

Мы видим ледяной панцирь пустынной Невы, призрачно освещенный сквозь морозную дымку остановившимся вместе с машиной солнцем. Две шеренги маленьких елочек указывают нам переправу. Желтые – от термитных снарядов, красные и зеленые – от ракет, черные – от разрывов мин круглые пятна на снегу, прикрывающем лед. Еще не все проруби затянулись, от иных, клубясь, поднимается пар. А над нами на большой высоте висят четыре немецких самолета, они похожи на головки змей, потому что за ними, свиваясь в петли, по всему небу тянутся белые полосы.

Шофер резким толчком выбрасывает дверцу, высовывается из кабины, примеряется глазом к линии елочек, к смутно виднеющемуся противоположному берегу, к самолетам, вокруг которых набухают черные клубочки разрывов. И, видимо решив опередить немцев, даже если они спикируют, дает с места такой полный газ, что «пикап» берет Неву одним прыжком.

Сколько месяцев тысячи людей, не приподнимаясь над бруствером, глядели на тот берег, лелея в себе стремление наконец достигнуть его – презрев опасность, победив самую смерть. Сколько прекрасных советских людей отдали свою жизнь за то, чтобы настал наконец день, когда каждый желающий мог бы вот так же легко и свободно, как сейчас мы, переправиться на тот берег!

На первой скорости машина преодолевает зигзаг берегового подъема. Боже мой, как поработала здесь наша артиллерия! Только увидев воочию левый берег Невы, можно это понять: живого места здесь нет – каждый квадратный метр земли перепахан несколько раз. Два часа двадцать минут длилась наша артиллерийская подготовка, и лишь расщепленные бревна, полузасыпанные мерзлыми комьями земли траншеи, спутанные обрывки колючей проволоки свидетельствуют о том, что здесь несколько дней назад были мощные вражеские укрепления. Изуродованные трупы фашистов еще не все убраны. Обрывки шинелей и курток, разбитые ящики из-под патронов, бесформенные куски металла, провалившиеся землянки, и так – от берега и от прибрежной дороги, по всему снежному полю, до леса, превращенного в нагромождение щепы…

Дивизия генерал-майора Симоняка, за семь минут форсировав Неву, ворвалась сюда гневной лавиной, уничтожила все, что уцелело от огня артиллерии, и прокатилась дальше, в лес.

У этого леса перед нашим наступлением появились на картах названия «Фиалка», «Лилия», «Акация», «Мак», и бойцы шли теперь отвоевывать у врага удивительные цветы, обступившие старое, топкое Беляевское болото, – направление главного удара 67-й армии после форсирования Невы. Стрелка главного удара вонзилась в господствующие над всей местностью Синявинские высоты. Две другие стрелки были направлены на север – к Ладоге, в обход Шлиссельбурга, и на юг – к реке Мойке, притоку Невы, откуда немцы на второй день нашего наступления двинули свои резервы…

Выехав на прибрежную дорогу и повернув налево, на север, мы мчимся дальше. В заметенных снегом развалинах оборонительных сооружений работают саперы, выискивая проволочки еще не взорванных мин. Вдоль дороги трудятся красноармейцы трофейных команд – военное имущество и боеприпасы складывают в груды вдоль обочин. На розвальнях и на полуторатонках все это увозится в тыл.

Уже недалеко до Шлиссельбурга. Куски зеленых заборов да закоптелые печные трубы – вот все, что осталось здесь напоминанием о жизни советских людей, о жизни в хорошем домашнем уюте, в добре и довольстве. Застыв на морозном ветру, на полном ходу машины, я напрасно ищу взором что-либо уцелевшее с довоенных времен. Мы мчимся, и вокруг все то же: опустошение. И кажется, солнце напрасно кладет сюда свои чистые, великолепные, розовые лучи…

Впереди нас – круглая высота, голь лущеных стволов, оставшихся от когда-то шумевшей на ветру рощи. Это – высота Преображенская, на днях взятая и очищенная от гитлеровцев батальоном капитана Заводского. Мы огибаем ее и видим перед собой Шлиссельбург. Слева в Неву упираются рельсы узкоколейки. Их расчищают красноармейцы. Направо, уходя к Синявину, насыпь выгибается широкой дугой.

Пересекаем насыпь, объезжаем груду мертвых эсэсовцев…

Дивизия Н. П. Симоняка

Из всех наших дивизий и бригад, участвовавших в этом сражении, самую выдающуюся роль в прорыве блокады, бесспорно, сыграла 136-я дивизия генерал-майора Николая Павловича Симоняка.

Задолго до решительных боев весь личный состав этой дивизии был блестяще подготовлен к преодолению открытых водных рубежей в кратчайшие сроки. На одном из озер Карельского перешейка в суровой, имитировавшей настоящие бои обстановке дивизия со специальным снаряжением, с лестницами, с крючьями и в специальном обмундировании, применяя все виды оружия, училась, готовясь к штурму Невы. Артиллерия дивизии две недели изучала цели, точно намеченные для каждого орудия.

12 января – день начала общего наступления – начался, как я уже сказал, исключительно мощной артиллерийской подготовкой. Достаточно упомянуть, что лишь один рядовой артдивизион из множества других таких же за сто сорок минут подготовки выпустил с правого берега более шести тысяч снарядов!

Чтобы не разрушить лед Невы, вся наша артиллерия, бившая с закрытых позиций, клала свои снаряды не ближе, чем за двести метров от кромки берега.

Герой Советского Союза, гвардии генерал-лейтенант Николай Павлович Симоняк.

А эту двухсотметровую полосу обрабатывали только наши орудия прямой наводки. Плотность огня была такова, что на каждый квадратный метр левобережья Невы легло в среднем четыре снаряда… Все основные огневые средства врага на направлении нашего главного удара были превращены в прах, узлы сопротивления сломлены. Только на участке 45-й гвардейской дивизии А. А. Краснова да против самого Шлиссельбурга не все огневые точки врага удалось привести к молчанию, – о причинах этого я скажу дальше.

В полдень 12 февраля 269-й, 270-й и 342-й полки 136-й дивизии Н. П. Симоняка по сигналу, одновременно с другими дивизиями, развернутыми цепями предприняли бросок через Неву. От стремительности и внезапности этого броска зависел успех всей операции. Сразу после одновременного взрыва минных полей духовой оркестр в траншеях дивизии заиграл «Интернационал». Первым на лед выскочил из траншеи батальон 269-го полка, которым командовал капитан Федор Собакин. Рванулись вперед штурмовые блок-группы, за ними – «основная волна», затем резерв комбата – стрелковый взвод, отделение ПТР, отделение обслуживания, два пулеметных расчета и расчет противотанковой пушки. Долговязый, хорошо тренированный, ловкий и, как всегда, решительный, капитан Собакин перебежал Неву ровно за четыре минуты. Командиры полков дивизии Симоняка – Шерстнев, Федоров, Кожевников, их заместители по политчасти Хламкин, Чудинов и Бондаренко, все командиры батальонов и их замполиты – вопреки обычным положениям устава – находились впереди цепей.

В этом месте ширина Невы достигает шестисот метров, по отлично подготовленные бойцы и командиры преодолели Неву за семь – десять минут.

Немцы открыли артиллерийский огонь лишь тогда, когда наступающим частям оставалось до левого берега не более ста пятидесяти метров. Огневые средства и укрепления врага оказались так решительно подавлены, разрушены нашей артиллерией и авиацией, что немцы не могли встретить атакующую дивизию огнем станковых пулеметов.

Паши бойцы форсируя Неву, бежали молча: некогда было кричать «ура», каждый был озабочен тем, как бы скорее достичь противоположного берега и закрепиться на нем. Ни один боец не залег, ни один не отстал. Потеряв на льду Невы не более тридцати красноармейцев и только двух командиров, все три полка дивизии ворвались в береговые траншеи противника, смяли и уничтожили все на своем пути. Подготовленный немцами в глубоком овраге следующий сильно укрепленный рубеж, с «ласточкиными гнездами»– ячейками на склонах оврага – был сломлен. Столь же стремительно промчавшись дальше, круша узлы сопротивления, дивизия ворвалась в основной пункт обороны противника – деревню Марьино, с ходу взяла ее, прочистила все дзоты и блиндажи. Миновав деревню, с тем же вдохновенным напором взяла населенный пункт Пильня Мельница, но и тут не задержалась – продолжала двигаться дальше…

В блистательном успехе этой непрерывной атаки сказался опыт, приобретенный во время учений на озерах Карельского перешейка – в частности, уменье пехоты бесстрашно идти вплотную за передвигающимся по мере ее продвижения артиллерийским огневым валом. Этот метод атаки был хорошо отработан, и бойцы были уверены в том, что рвущиеся впереди них наши снаряды и мины не поразят их. а только расчистят им путь, разметав и уничтожив врага.

Характерно: за весь день 12 января немцы на всей полосе нашего наступления нигде не предпринимали контратак. Не до того было!.. Контратаки начались только со следующего дня, когда к прибрежным гитлеровским частям стали подходить подкрепления из немецкого тыла.

Во время артподготовки, расчищая четырем нашим дивизиям путь, с правого берега по левому били все тысяча восемьсот орудий и минометов – такого количества артиллерии дотоле еще не сосредоточивал для удара Ленинградский фронт.

Но только 136-й стрелковой дивизии удалось форсировать реку столь быстро и почти без потерь. Другим дивизиям на льду Невы пришлось встретить сильное сопротивление. 45-я гвардейская дивизия, наступавшая в районе Невского «пятачка» и с самого плацдарма, но недостаточно перед тем разведавшая цели, сразу же оказалась в трудном положении и еще на льду понесла жестокие потери. Слева ее держали под сильнейшим огнем гитлеровцы, засевшие в гигантском железобетонном кубическом здании разрушенной 8-й ГЭС. Она была давно превращена в сильнейшую крепость[56]. Ведя жестокие бои и неся потери, 45-я гвардейская дивизия все семь суток боев удерживала за собой «пятачок», но не смогла развить наступления…

Начиная с 13 февраля эту дивизию справа непрерывно контратаковали крупные гитлеровские резервы, двинутые с юго-востока, и хотя на подмогу ей были брошены соединения второго эшелона, она вынуждена была только обороняться.

С первого часа нашего наступления в тяжелом положении неожиданно оказался и 330-й полк 86-й дивизии В. А. Трубачева. Отлично тренированные для ночных действий на лыжах в тылу врага, два батальона полка с несравненной смелостью форсировали Неву против Шлиссельбурга. Но у немцев здесь оказались скрытые от наблюдения с нашей стороны направленные вкось амбразуры. Подпустив наши штурмующие батальоны к самому берегу, немцы внезапно открыли по ним косоприцельный перекрестный огонь. Полк сразу понес большие потери. В. А. Трубачев, наблюдавший за наступлением из блиндажа на нашем береговом срезе Невы, приказал уцелевшим людям немедленно вернуться. К вечеру, пополнив полк, он, по приказанию М. П. Духанова, направил его вместе с резервным 284-м полком к Черной речке – на участок, удачно прорванный 136-й дивизией (и правофланговым, 169-м полком 86-й дивизии).

В прорыв, сделанный дивизией Н. П. Симоняка, двинулись и 86-я и 268-я стрелковые дивизии, а затем, по их следам, каждый день двигались дивизии и бригады второго эшелона армии. Все они, действуя плечом к плечу с частями первого эшелона, наращивали силу общего удара и расширяли общий фронт наступления.

Невозможно рассказать о бесчисленных проявлениях героизма бойцов и командиров. Упомяну только об одном – о подвиге тридцатичетырехлетнего красноармейца третьего батальона 270-го стрелкового полка дивизии Н. П. Симоняка Дмитрия Семеновича Молодцова, в прошлом – механика шхуны «Знаменка» Балтийской дноуглубительной флотилии. 13 января, когда батальон прошел рощу «Мак» и пошел в атаку па высотку 20.4, или пути к Рабочему поселку No 1 он был встречен сильным пулеметным огнем из дзота. Молодцов в тот момент тянул связь от КП своего батальона. Три бойца, кинувшиеся к дзоту, погибли. Тогда Молодцов отложил катушку с кабелем и пополз к огневой точке. Подползая к дзоту, он увидел на снегу убитого земляка Константина Усова, тот лежал с гранатой, зажатой в вытянутой руке. Молодцов взял из его руки гранату, подполз к дзоту, бросил гранату. Она разорвалась, ударившись в угол амбразуры. Молодцов швырнул еще две своих, но умолкнувший было пулемет вдруг заговорил: на дзот шла в атаку вторая рота. Молодцов отполз в сторону, встал во весь рост, сбоку подбежал к амбразуре, ухватился пальцами за бревна, за стреляющий пулемет, подтянулся и закрыл собой амбразуру, – больше гранат у него не было. Пулемет умолк. И тогда, подбежав к дзоту, ближайший друг Молодцова Василий Семенов рванул дверь дзота, швырнул в гитлеровцев гранату… Молодцов пожертвовал своей жизнью ради того, чтобы бойцы его роты могли свободно атаковать находившуюся под прикрытием этого дзота тяжелую немецкую батарею. И четырехпушечная батарея 305-миллиметровых была захвачена второй ротой.

В следующие несколько суток, не задерживаясь для отдыха, дивизия вместе с танками и артиллерией продолжала вгрызаться в разветвленную систему укреплений врага.

Хорошего успеха с начала боя добилась и 268-я стрелковая дивизия С. Н. Борщева. Ее 952-й полк подполковника Клюканова (уже прославившегося на Ивановском плацдарме) и 942-й полк полковника Козино первыми захватили траншеи вражеского переднего края, прошли вперед от полутора до трех километров, углубились в лес, сметая немецкие контратаки на пути к Рабочему поселку No 5.

Немцы, укрепив силы своей разгромленной 170-й пехотной дивизии сначала двумя, брошенными из резерва, а потом и дополнительными пехотными дивизиями, тапками, тяжелой артиллерией, переходя в непрерывные контратаки, оказывали нашим наступающим частям все более яростное сопротивление. Они бросили сюда и всю наличную авиацию, но наши самолеты по-прежнему господствовали в воздухе, как это было с первого дня наступления.

Командующий 67-й армией ввел в бой против Невской Дубровки 13-ю стрелковую дивизию В. П. Якутовича, в леса южнее Марьина – 123-ю отдельную стрелковую бригаду подполковника Шипова, а на прочие участки фронта – другие стрелковые соединения второго эшелона. С ними двигались перешедшие Неву по четырем наведенным переправам тяжелые и средние тапки, крупнокалиберная артиллерия. Напор наших передовых частей усилился. 123-я стрелковая бригада, еще 13 января войдя в стык между дивизиями В. А. Трубачева и Н. П. Симоняка, приближалась к Рабочему поселку No 1, а дивизия Н. П. Симоняка – к Рабочему поселку No 5. По льду Ладоги наступали лыжные бригады.

Высота Преображенская

Была ли когда-нибудь гладкой и ровной узкая полоса между Невой и дорогой?.. Нет сомнений – была. Стояли на ней аккуратные домики с палисадниками, окруженные огородами. Над гнутыми прутьями, обводившими зеленые клумбы, поднимались анютины глазки, иван-да-марья. Чистенькие мостики сбегали к невской воде; подтянутые к ним тугими цепочками, дремали, противясь течению, рыбацкие лодки… Как археолог находит следы цветения исчезнувшей жизни под мрачным покровом пустыни, я устанавливаю прошлое этих мест по выброшенному взрывом мины на берег лодочному веслу, по пробитой пулеметной очередью зеленой садовой лейке, по черному обглодышу резного надкрылечного петуха, что торчит из дымящегося квадрата углей и золы…

Сейчас вся эта полоса – груды развалин, изрезанных ходами сообщений, в которых валяются обледенелые трупы немцев, и снег запятнан смерзшейся кровью.

Я стою над коротким, пересекающим мне путь оврагом. Он протянулся от дороги к Неве и был естественной преградой па пути наших бойцов к высоте Преображенской. Он изрыт, он издолблен норами блиндажей, пулеметных гнезд, стрелковых ячеек. Поперек оврага – печальное зрелище: лежит разбитый на мелкие куски самолет. Его мотором вогнана в землю вражеская минометная установка. Слева на снегу распласталось превращенное в черную головешку тело летчика. Хвост штурмовика отлетел далеко, на нем большая красная звезда… Я не знаю имени летчика. Но прекрасный подвиг его мне понятен. В пятнадцати метрах отсюда – дорога, на которой мог сделать посадку подбитый огнем врага самолет. Это, безусловно, вполне зависело от воли летчика. Конечно, он попал бы в плен… Но в ту последнюю минуту своего полета и своей жизни сильный волей герой склонил машину прямо на немецкую минометную батарею… Сегодня тело летчика похоронят. Через год и через сотню лет сюда, к памятнику, который непременно воздвигнут здесь, будут приходить советские люди, чтобы постоять в молчании, в раздумье о Великой Отечественной войне.

А сейчас, после откипевшего здесь сражения, я стою над оврагом, еще не отдавая себе полностью отчета во всех впечатлениях. Рядом со мной стоит в ватной куртке, с автоматом, висящим поперек груди, маленький, говорливый, с черными усиками, вздернутым носом и обветренным лицом человек. Это – командир девятой роты ЗЗО-го полка А. М. Гаркун. Он был здесь и в тот момент, когда самолет упал, он видел все, но тогда ему было некогда – он был занят тогда тем, что сам называет делом, а я назову – совершением подвига.

С девятью товарищами он первым переправился на этот берег, сплошь еще занятый гитлеровцами. В ночной тьме он сумел проскочить Неву, не задетый ни трассирующими пулями, ни холодным светом спускавшихся на парашютах ракет. Вместе с товарищами он пробрался вон к тому, ныне разбитому, домику у дороги и залег там, стреляя во всякого немца, который попадался ему на мушку. Фашисты были заняты напряженной обороной: пулеметчики сидели у своих разгоряченных пулеметов, минометчики слали мины на правый берег, стрелки не смели высунуть головы из траншей… А десять разведчиков, затаясь в самой гуще врагов, спокойно выбивали их одного за другим. Семь часов провели они здесь возле одинокого домика у дороги; перед утром ворвались в него, гранатами убили немецкого офицера и десяток его солдат. Воспользовавшись переполохом, сумели под покровом тьмы проскользнуть обратно к Неве, перейти ее, потеряв одного только человека, и доложили командованию обо всем, что здесь, на старом развороченном кладбище, видели, что узнали.

И когда на следующий день командир девятой роты старший лейтенант Александр Гаркун вновь оказался здесь, подойдя теперь не с Невы, а с фланга, вместе со своей ротой, то все вокруг было ему знакомо – и домик этот, уже разбитый снарядами, и этот овраг, и высота Преображенская впереди, такая таинственная ночью, а теперь, в солнечном свете дня, оказавшаяся совсем близкой и досягаемой. Вот налево церковь, которую нужно брать, потому что в ней засели немецкие автоматчики, вот дорога, обходящая высоту справа и устремленная вдаль, где видны строения Шлиссельбурга, вот еще правее – гладкое снежное поле, простертое до самого леса. – В этом лесу уже действует батальон старшего лейтенанта Григория Проценко, оттесняя немцев к узкоколейке, что протянута за высотой, от леса к Неве. Гаркуну тоже придется ее пересечь, когда он займет высоту и, спускаясь по ее склонам, выйдет па штурм Шлиссельбурга…

Собственно говоря, командир третьего батальона 330-го полка капитан Владимир Заводский вовсе не приказывал Гаркуну брать высоту, слишком хорошо укрепленную, чтобы можно было овладеть ею силами двух имевшихся в наличии рот. Эти роты были утомлены тяжелыми боями, которые в первые два дня наступления вел на своем участке Невы 330-й стрелковый полк. Высоту Преображенскую важно было хотя бы блокировать, в ожидании подкреплений – они уже спешили сюда. И потому задача Гаркуну была поставлена ясно: пройти полем, правее дороги, вперед и, обогнув высоту вдоль линии узкоколейки, дойдя до Невы, разобщить высоту и город. А чтобы немцы, сидящие на высоте, не помешали этому, Заводский, в момент когда рота Гаркуна двинулась, вызвал с правого берега огонь артиллерии по Преображенской и одновременно стал глушить немцев своей собственной артиллерией – было у пего шесть противотанковых орудий и семь минометов.

Семь минут работала артиллерия: с 9. 05 до 9. 12 минут утра 16 января. Поросшая густым и высоким кладбищенским лесом, круглая, как гигантский свернувшийся еж, высота ответила артиллерии треском ветвей, стоном ломающихся стволов, скрежетом разлетающихся под разрывами могильных камней, бешеной чечеткой надрывающихся немецких пулеметов и автоматов… Но эта чечетка выбивалась из сил, слабела. Рота Гаркуна прорвалась до самой узкоколейки вперед, крича «ура!», пересекла ее, достигла Невы, а затем в минуту, когда наша артиллерия разом замолкла, устремилась со стороны немецкого тыла на высоту.

Слыша несмолкающее «ура!», Заводский, находившийся по эту сторону высоты, понял, что Гаркун не остановился, что его рота – неудержима, и потому, не медля в решении поддержать инициативу Гаркуна, мгновенно двинул навстречу ему с этой стороны высоты роту старшего лейтенанта Василия Семенихина. Теперь «ура» гремело уже с двух сторон высоты. А со стороны дороги с поля к высоте двинулись три гусеничных трактора с укрепленными на них станковыми пулеметами. Позже пленные немцы признались, что шум этих тракторов был принят ими за громыхание танков и что потому, мол, нечего удивляться панике, охватившей в те минуты эсэсовцев.

Ровно в 10. 00, через пятьдесят пять минут после начала операции, высота Преображенская была взята, гитлеровцы, кроме нескольких взятых в плен, истреблены в своих рассекавших могилы траншеях и врезанных в старые склепы дзотах. Только сотни полторы, находившихся за узкоколейкой, побежали врассыпную в сторону Шлиссельбурга.

Белокурый, горбоносый, с раскрасневшимся лицом капитан Заводский, размахивая шапкой, командовал артиллеристами и минометчиками:

– Скорее, отсечный огонь!

И этот отсечный огонь не заставил себя ждать. А рота Гаркуна развернулась, устремилась с высоты в погоню за убегавшими гитлеровцами. Задержанные отсечным огнем, они остановились, беспомощно заметались, пытались было залечь вдоль узкоколейки, но автоматы и штыки бойцов Гаркуна не дали им опомниться – почти все эти гитлеровцы были перебиты. Рота Гаркуна поспешила дальше, на Шлиссельбург, ворвалась в окраинные его улицы, заняла три квартала…

Но это было еще преждевременно и неразумно – фланг у Невы оказался открытым, другие наши части еще не успели закрыть его, и потому Заводский приказал Гаркуну немедленно возвратиться из занятых им кварталов и закрепиться вдоль узкоколейки. Увлеченные успехом, бойцы остановились с явной неохотой. Однако приказ есть приказ, и он был немедленно выполнен. Заводский, который и сам бы не прочь двигаться в это утро дальше, доложил своему командиру, что, взяв высоту Преображенскую и прочно закрепившись, ждет дальнейших приказаний.

Взятие Шлиссельбурга

Все ближе сходились бойцы двух фронтов. Параллельными дугами, тесно смыкаясь на флангах, словно циркулем вычерчивая кривую близящейся победы, обходили Шлиссельбург войска Ленинградского фронта. Все уже становился коридор между двумя сходящимися фронтами. Наконец этот коридор стал так узок, что наши войска уже не могли давать огневой вал артиллерии перед наступающими пехотинцами – был риск поразить снарядами бойцов встречного фронта.

Тогда, видимо хорошо уяснив себе смысл донесенного сюда с Волги и Дона слова «котел», гитлеровцы побежали из Шлиссельбурга. Их давили наступавшие с юга на город и на тылы его гарнизона полки 86-й дивизии Героя Советского Союза полковника В. А. Трубачева и батальоны 34-й лыжной бригады подполковника Я. Ф. Потехина, недавнего журналиста, ставшего строевым офицером.

К этому времени главные силы 67-й армии оттянули от Шлиссельбурга основную массу немецких частей и, сокрушив их в бесчисленных очагах боев, настолько ослабили оборону вражеского гарнизона, настолько деморализовали его, что дали возможность сравнительно малым силам полка Середина доделать общее дело. Полк Середина двинулся штурмовать город, а полки Смородкина и Фомичева, двигаясь в обход города, все больше сближались с наступающими им навстречу волховчанами.

У каждой из этих частей есть свои заслуги в общем победном деле. 169-й полк Смородкина и прежде всего бойцы второго батальона А. Гофмана первыми на своем участке форсировали Неву против развалин совхоза «Овощь» и прорвали левобережные укрепления врага. 284-й полк Фомичева, вступив на левый берег, прошел с жестокими боями вдоль всего переднего края фашистов, по береговой кромке до высоты Преображенской. Здесь, уйдя сам в немецкий тыл, он уступил место следовавшим за ним частям, чтобы те с этого исходного рубежа могли обрушить свои атаки на высоту и на город. Все они дружно взаимодействовали.

Мне довелось разговаривать с еще не успокоившимся после боевого азарта старшим лейтенантом Василием Федоровичем Кондрашевым, который в этот день, 18 января, «сгреб», как он выразился, фашистского капитана, командира первого батальона 401-го полка 170-й «гренадерской» дивизии, ныне навеки недвижимой и заметенной снегом почти в полном своем составе.

– Вбегаю в дом, вижу: сидит за столом офицер, зажав руками виски. На столе перед ним – револьвер. «Хенде хох!» – кричу ему, с добавлением, понимаете, нескольких русских слов. Он встал, поднял руки… И объяснил мне так: был им получен приказ от фашистского командования немедленно отступить с остатками батальона. Но едва они двинулись вдоль узкоколейки, новый приказ: остановиться и – оказать русским сопротивление «до последней капли крови». Этот капитан – фамилия его Штейрер – хотел было выполнить приказ, однако никакими угрозами уже не мог остановить бегства своих гренадеров. Штейрер послал им вдогонку офицеров. Те охотно помчались следом и… так же, как солдаты, не вернулись. Штейрер остался один. Хотел было бежать тоже, да понял, что начальство расстреляет его за невыполнение приказа. Тогда вернулся, сел за стол и стал дожидаться нашего появления, чтобы сдаться в плен…

Вид у него был жалкий, и, охотно выбалтывая нам все немецкие тайны, он поминутно спрашивал: «А отвечая вам на этот вопрос, я не парушу своей чести офицера?» Мы со смехом говорили: «Нет, какая у вас может быть честь!» Он соглашался: «Яволь[57], какая может быть честь!» – и продолжал рассказывать решительно все и через минуту повторял ту же фразу…

Так же, как «храбрецы» Штейрера, вели себя все части фашистского гарнизона: бегство было поспешным, паническим. Гитлеровцы бросали в городе оружие, и награбленное барахлишко, и казенные архивы со всеми секретными документами, и обмундирование.

Это происходило днем 18-го… Но в предшествующую ночь, когда гарнизон еще не уяснил себе, что будет вот-вот окружен (ибо немецкое командование на сей счет обманывало его), отдельные группы эсэсовцев яростно сопротивлялись.

Несколько групп засели в полуразрушенных корпусах ситценабивной фабрики. Фабрика эта отделена от города каналом, расположена на островке между ним и Невой.

Сюда в ночь на 18-е двинулась с высоты Преображенской рота Гаркуна. Другие роты батальона Заводского штурмовали соседние кварталы города, взаимодействуя на своем правом фланге с батальоном Проценко. Одновременно в город ворвались девять броневиков, приданных этим батальонам, и артиллеристы вкатили, действуя в боевых порядках: пехоты, противотанковые орудия.

Гаркун прорвал баррикады из вагонеток и бочек, выставленных на оконечности островка, подошел к фабрике с двух сторон по очищенным им от немцев траншеям и занял разрушенное здание между ними. Немецкие автоматчики, засев во всех трех этажах фабрики, стреляли и вдоль траншей, и в упор по занятому красноармейцами зданию. Отсюда же, с фабрики, била прямой наводкой и вражеская пушка. Изза канала по фабрике били наши броневики и противотанковые орудия, очищая от врага окно за окном. А когда Заводский окружил фабрику, бой продолжался в ее помещениях – наши бойцы переползали по развалинам, выбивая фашистов гранатами. Все поголовно фашистские автоматчики были истреблены.

После этого нашу занимающую город пехоту ничто не могло задержать. Уже наступил день. Началось повальное бегство немцев. И только в тех домах, которые оказывались окруженными нашей пехотой, продолжались ожесточенные схватки.

Броневики майора Легазы, перешедшие Неву в первый день штурма, пронеслись по всем улицам города, жители выбегали из домов, встречали наших бойцов, указывали крыши и подвалы, еще служившие убежищем гитлеровцам. Рота Гаркуна добивала последних сопротивлявшихся автоматчиков в охваченной плотным кольцом церкви, боец Губанов уже водружал на ее колокольне красный флаг.

Город был взят к четырем часам дня. При прочесывании города рота Гаркуна потеряла одного бойца убитым и одного раненым.

На чердаках, в подвалах, среди догорающих бревен, в норах среди кирпичных груд лежали трупы фашистов – их заледенил сильный мороз.

А того узенького, уходящего на юг коридора между двумя нашими наступающими фронтами больше не существовало – наши танки, пехота и артиллерия сделали свое дело: ленинградцы и волховчане сомкнулись.

Прорыв удался

16 января батальоны 269-го и 270-го полков дивизии Н. П. Симоняка ворвались в Рабочий поселок No 5. Закрепиться в нем не удалось, бой продолжался и на следующие сутки, оба полка штурмовали его вторично. Вражеский узел сопротивления здесь был мощным. Гитлеровцы понимали, что с потерей Рабочего поселка No 5 все для них будет кончено, поэтому контратаковали нас с предельным ожесточением. Части 18-й стрелковой дивизии Волховского фронта, подступившие к поселку с другой стороны, также не могли захватить его. Вражеский коридор между фронтами сузился до одного километра.

Еще 12 января, начав наступление одновременно с 67-й армией, войска 2-й Ударной армии овладели Круглой Рощей, блокировали Рабочий поселок No 8, обошли Липки и двинулись дальше.

Во все пять суток после форсирования Невы бойцы передовых дивизий почти не спали. Ни танки, ни авиация, ни спешно подтягиваемые противником из глубокого тыла резервы пехоты не могли остановить нашего медленного, но неуклонного наступления. Особенно успешными были действия 327-й стрелковой дивизии, взявшей Круглую Рощу, и 136-й дивизии Н. П. Симоняка, состоявшей более чем наполовину из моряков – героев Ханко, из неустрашимой и неумолимой морской пехоты. Все пять суток ведущими в дивизии были батальоны Собакина, Душко и Малашенкова уже названных мною 269-го и 270-го полков. Именно они с 16 января вели ожесточенные бои в районе Рабочего поселка No 5. В тот день, 16-го, на них неожиданно напоролась двухтысячная колонна немцев, отступавших от Шлиссельбурга по узкому коридору между нашими готовыми сомкнуться фронтами.

Два дивизиона минометного полка (второй, которым командовал старшин лейтенант Барабашев, и I третий) накрыли огнем двадцати четырех своих 120-миллиметровых минометов эту колонну. Разгром ее в рукопашном бою завершили стрелковые батальоны. Па двухкилометровом отрезке дороги, ведущей из Шлиссельбурга к Синявину, было перебито I более полутора тысяч гитлеровцев, взято в плен – шестьсот.

Две сотни других отступающих немцев наскочили на командный пункт второго дивизиона 343-го артполка и окружили его. Несколько десятков находившихся на командном пункте бойцов и командиров вступили в рукопашный бой, бросая гранаты, стре ляя из пистолетов. Все две сотни «окружателей» были перебиты полностью. Заместитель командира дивизиона по политчасти капитан Мельников застрелил из пистолета тринадцать гитлеровцев, многие другие убили каждый по десятку врагов.