ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ДОРОГОЙ БОМБЕЖЕК II ШТОРМОВ

ДЕНЬ CЕДЬМOГO ОКТЯБРЯ

ОТРАДНОЕ ВРЕМЯ

КОНЕЦ НАВИГАЦИИ

(Ладога. Осень 1942 года)

30 сентября немецкая авиация совершила новый массированный налет на порты Ладожской трассы – Кобону и Кареджи, немцы сбросили сто двадцать бомб, а потом налетели на Ленинград Там, над городом, было сбито двадцать шесть вражеских самолетов. Немцы явно стремились отвлечь от Синявинского выступа силы нашей авиации и, кроме того, опасались поступления новых подкреплений наших из Ленинграда и от восточного берега Ладоги.

А перевозки наши по Ладоге в эти дни стали столь интенсивными, что на каждом километре пути в рейсе одновременно находилось до десяти судов с людьми и грузом. Такой «конвейер» работал круглосуточно.

День седьмого октября

Сегодня «Батурин» в Осиновце получил приказ следовать с двумя баржами в Кареджи.

Капитан Бархударов стоит за штурвалом, с тревогой глядит на разыгравшуюся волну, прислушивается к свисту северного ветра, который давит уже с силой в пять баллов. Пароход с баржами движется вперед, всюду слышится натужный скрип, но слабенькая машина работает ровно, и капитан надеется дойти до Кареджи прежде, чем шторм разыграется.

– А ночь перед выходом в рейс, – размышляет вслух капитан, – была тихая, лунная. Поверхность озера лежала как зеркало. Лунный блеск, знаете, фосфоресцирует, отражается на этой глади… В такие ночи – сколько я их простоял за штурвалом! – хочется жить, любить, мечтать! Легче в груди становится!..

Да! Я хорошо знаю, плавал в молодости матросом: у суровых, разучившихся улыбаться моряков в такие ночи ласковей становится взгляд, старый капитан надтреснутым голосам поет мотивчик какой-нибудь давно забытой песенки и удивляется себе: «Еще могу петь!..»

Но сейчас, днем, приближаясь к середине бурного озера, капитан, работая штурвалом, еще не ушел в себя. Может быть, все же погода смилуется?..

Рядом с капитаном, на вахте – дед Шнидеров, удивительный дед.

Капитан говорит ему:

– Дед! Сколько раз я тебе втолковывал: на ходу смотри в небо! Как увидишь самолет, скажи мне! Я-то ведь на волну смотрю! А ты вечно сидишь, глядишь мне в спину, кряхтишь, что-то бормочешь!

– А куда ты денешься супротив самолета? – степенно говорит дед. – Гляди не гляди – если уж суждено умирать от немецкой бомбы, то и умрешь!

– Тебе приказывают, ты выполняй, а не учи меня!

– Я твои приказания всегда выполняю! Только от бога никуды не денешься: что на роду у кого написано, тому и быть!

– Когда бомбили, чего же ты спрятался под лавку? Стоял бы на палубе, говорил бы: «На то божья воля, это бог нас наказывает за грехи!»

– Истинно! – хитрит дед. – Грешны мы. Бог через немцев посылает нам огонь и смерть с неба!

– А у тебя есть грехи?

– Грешен!

– Воровал?

– Нет.

– Убивал?

– Нет.

– А чего же ты делал?

– В молодости я имел законную жену да еще держал наложницу.

– Еще чего было?

– Еще имел четырех полюбовниц.

– А ты каялся?

– Каялся: грешон!

– Перед кем же ты каялся?

– Перед всеми. И перед тобой сейчас каюсь!

– Вот те на! Я тебе поп, что ли?

– Ты старшой, ты капитан, вроде попа, а перед старшими мы должны каяться. Мне хоть шестьдесят четыре, да пред тобой я ж не по годам числю. А тебе сколько?

Зенитчики у своего блиндажа на Марсовом поле.

Он ведет беседу, сидя на лавке, широко расставив ноги и держась руками за сиденье, старается сохранить равновесие, – качка все усиливается.

Капитан видит быстро надвигающиеся гряду облаков. Ветер крепчает.

– Иван! – командует капитан в машину помощнику механика. – Останови динамку, чтоб зря не расходовать пар. Держать пар на марке. Сейчас шторм будет, постараемся проскочить скорей! Все понятно – мрачнеет капитан и ворчливо рассуждает о том, что диспетчер в порту, конечно, получил сообщение о приближающемся циклоне, но, скрыв прогноз, отправил пароход в рейс. – Они так поступают часто, держат прогнозы в тайне: авось, сойдет. Они постарались забыть о приказе! А в приказе сказано: не имеет права выпускать канальные пароходы при штормах, превышающих пять баллов… А им что? Выпускают даже при семибалльном! Им нужно рапортовать: «План перевозок выполнен». Они рассчитывают: «Вышел бы в рейс, а там пойди разберись – пять или семь баллов, – как-нибудь дотянется!»

… Со свистом, поднимая водяную пыль, налетает шквал. В нем не меньше девяти баллов. Крупная зыбь обрушивается на палубу «Батурина».

Ветер давит стеной, все с той же силой. В такой ветер даже огромные морские транспорты не выпускают в открытое море. «Батурин теряет ход. Вместе с баржами его несет на юг, – а на южном берегу немцы. Взбираясь на мощную волну, он затем проваливается в бездну. 120-килограммовый якорь сорвался с места, катается по палубе вместе с 30-ведерной бочкой с водой. Затем срывается наполненный продуктами ларь. Они ударяются то в один борт, то в другой. Ларь разбивается в щепки. Борта трещат. Волны, захлестывая палубу, врываются в машинное отделение. Оттуда кричат:

– Вода прибывает быстро! Водогон не успевает откачивать!

Несколько раз «Батурин» ложится набок так, что уровень воды в озере доходит до уровня палубы, и вода большими потоками хлещет в трюмы. Немецкий берег близится. Надо повернуть пароход против волн, придержаться до рассвета, утром, может быть, пришлют помощь!

Бархударов круто взял руль влево. При повороте крупные волны обрушились па борт, смыли запасный буксир, он намотался на винт. Машина стала. Потеряв ход, «Батурин» повернулся кормой по ветру. Качка уменьшилась, но дрейф увеличился. Можно не сомневаться: утром баржи и пароход окажется в руках немцев…

Выход остается один: здесь, на восьмиметровой глубине, поставить баржи на якоря, а самому… если избавиться от намотавшегося на винт буксирного троса – добираться до нашего берега и просить выслать помощь для спасения барж. Ясно и то, что якоря при штормовой зыби не станут держать баржи, но, цепляясь за грунт и волочась по нему, они резко замедлят их дрейф.

Прежде всего выбирают буксир с баржи. Ставят обе баржи на якоря. Затем, обрушив запасный, намотавшийся на винт буксирный трос, пробуют дать ход. Винт с длинным, свесившимся под водой тросом начинает вращаться. Пароход медленно разворачивается и так же медленно продолжает пробиваться сквозь волны…

Через четыре с половиной часа пройдя то расстояние, на которое в тихую погоду потребовалось бы не больше сорока минут, «Батурин» добирается до ближайшего порта – Лаврова. Отсюда Бархударов связывается по телефону с диспетчером:

– Скрывая от капитанов прогнозы погоды, вы ставите их под угрозу гибели. Немедленно дайте два больших парохода для спасения барж!

Проходит еще час. Два парохода – «No 7» с капитаном Климашиным и «Арзамас» с капитаном Никифоровым – выходят в озеро. Их машины каждая на тридцать сил мощнее машины «Батурина», и сами пароходы чуть побольше, а зыбь к этому времени уменьшилась…

На борту ошвартованного у пирса «Батурина» теперь можно отдыхать. Кок Дуся – сорокапятилетняя, тощая, высокая женщина – в машинном отделении варит на примусе суп. Она неряшлива и грязна. Дед Шнидеров подлащивается к ней, пытается ее обнять… Она огрызается, отталкивает его.

– Ну куда тебе, дед? – укоризненно говорит Бархударов.

– А я… чтоб от качки она не упала! – хладнокровно ответствует дед.

– Какая тут тебе качка, у пирса?

– Ну вообще…

– А если «вообще», то кому ты, дед, нужен? Чего добиться мечтаешь?

– Это, капитан, верно! – еще спокойней соглашается дед. – Глазами так бы и съел, да тело немощно!

Однако всем не до шуток. Нетерпеливое ожидание ушедших в опасный рейс пароходов действует на общее настроение. Что там происходит?

Суп едят молча. Дуся уходит, заваливается спать. Остальные курят махорку, вспоминают разные случаи. Остаток дня проходит нервно и напряженно. Наступает такая же тревожная ночь, и никому не спится.

Глубокой ночью дежурные катера выходят встречать возвращающийся караван. Один из катеров при свете дальнего фонаря высаживает каких-то раненых. Их укладывают на вагонетку, увозят в госпиталь. Измученный трудным рейсом матрос с «Арзамаса» заходит на борт «Батурина», рассказывает…

После недолгих розысков, на южной стороне озера капитаны заметили обе баржи. Они находились в четырех милях от немецкого берега, их продолжало сносить на юг. Не зная лоции этих мест, опасаясь напороться на камни, ожидая обстрела со стороны немцев, пароходы начали осторожно приближаться к баржам. Два немецких самолета показались над озером, снизились над баржами, но, встретив пулеметный огонь, полетели к болтавшемуся невдалеке нашему тендеру– его в этот день также снесло к немецкому берегу.

Четырежды пикировали немцы на тендер, осыпая его пушечными снарядами и пулеметным огнем. На пятом заходе, описав круг над тендером и убедившись, что все краснофлотцы на нем перебиты, самолеты улетели на юг – очевидно, с донесением о результатах своей разведки.

Пароходы «Арзамас» и «No 7», не теряя времени, подошли к баржам, с трудом, рискуя разбить себя и баржи на пляшущих волнах, приняли каждый по буксиру и повели баржи за собой. По пути один из них захватил с собою и тендер: оказалось, что краснофлотцы перехитрили немецких летчиков, притворившись мертвыми. Только один из семи краснофлотцев получил шесть ранений, остальные были невредимы. Они объяснили, что у них испортился мотор.

Ошеломленные дерзостью маленьких невооруженных пароходиков, немцы открыли с берега огонь прямой наводкой, но опоздали: караван успел отойти уже достаточно далеко. Он шел весь вечер и вот поздно ночью благополучно прибыл к нашему берегу.

… Пока матрос, жадно глотая горячий чай и грея руки на чайнике, рассказывает, караван, чуть видимый в темноте по огням, медленно тянется мимо: ему следовать в порт назначения – Кареджи. Матрос торопливо прощается – ему на катер, который доставит его обратно на «Арзамас»… Сейчас и «Батурину» следовать в рейс по назначению диспетчера.

А пока длилось ожидание на борту «Батурина», было перессказано много недавних историй. Вот одна из них, приключившаяся несколько дней назад, в дни только что закончившихся синявинских боев.

… Несколько суток подряд бушует шторм. А идти в рейс надо. Проходя середину озера, капитан «Батурина» Бархударов заметил вражеский самолет. Он идет навстречу, снижается. Подогнув колени, чтоб из рубки было лучше видно, и крепко держась за штурвал, капитан сосредоточил на самолете все свое внимание, – в озере вокруг ни одного дымка. На барже один пулемет, – значит, вся надежда сейчас только на маневренность судна. Самолет пикирует. Капитан резко берет руль вправо, слыша, как строчит пулемет с баржи. Но… справа на пароход пикирует другой бомбардировщик, неизвестно откуда взявшийся. Повернуть налево – поздно: попадешь под бомбу первого самолета. Дать машине задний ход – нельзя, сзади баржа, она по инерции ударит в корму, разобьется сама, разобьет пароход, а буксир намотается на винт парохода. «Еще вправо!» – сам себе командует капитан.

Но бомбы уже летят со свистом. Они падают под носом с правого борта, и под кормой с левого, и еще с левого, на который пикирует третий, низриччвшийся с небес самолет. Пароход вздрагивает, проваливается в пучину между столбами воды, огня и дыма Осколки бомб впиваются в корпус парохода с трех сторон, слышны крики раненых. Разлетаются стекла в рубке, летят с палубы какие-то неукрепленные предметы, опрокидываются в каютах столы, чайники, слышен стон…

Сделав круг, бомбовозы начинают свою адскую работу сначала. Кто-то ранен еще Шипит пар, бьющий из перебитой паровой трубки. Осколком бомбы перебит буксирный трос, – пароход внезапно вырывается вперед, для него это хорошо, его скорость теперь в тричетыре раза больше, он увертливо маневрирует. Но для баржи – горе, она теряет ход, останавливается, становится неподвижной мишенью для бомбардировщиков, вся надежда на хладнокровие непрерывно бьющих вверх пулеметчиков. Прекратив бесцельное преследование маленького парохода, бомбардировщики кидаются на баржу. Один заход – бомбы мимо, второй заход – бомбы рядом… Пароход полным ходом бороздит озеро вокруг баржи, чтобы при неминуемом попадании в нее подать помощь погибающим людям.

Но третьего захода на баржу бомбардировщики сделать не успели, на них с небес налетели советские истребители, навязывают им бой, а в волнах – белые бураны и рев: со всех сторон сюда, на помощь, несутся морские охотники, поодаль за ними дымят тихоходные тральщики, – грохот, треск пулеметного и пушечного огня, устремленного снизу вверх, заставляет взмыть немецкие самолеты. Из нападающих они превращаются в обороняющихся. Им теперь не до парохода и не до баржи, Они стараются уклониться от боя, улетают, преследуемые нашими самолетами.

Пароход подходит к барже, быстро принимает буксир и, нагоняя пар до марки, полным ходом идет к порту назначения. Здоровые люди перевязывают раненых, укладывают на койки двоих убитых и двух тяжело раненных. Механик и два матроса осматривают пробоины, торопятся заделать те, которые оказались в подводной части корпуса…

… Шторм, разгулявшийся 7 октября, натворил немало бед: в этот день на камни западного берега было выкинуто с десяток барж – груженных продовольствием и порожних…

В разные дни осени происходили описанные дальше события Записи о них я объединяю в этой главе, чтобы сосредоточить здесь внимание читателя, интересующегося тем, что происходило во время напряженнейших перевозок на Ладоге, когда Ленинград готовился к зиме, а Ленинградский фронт – к новой решительной операции по прорыву блокады…

Страдное время

6 сентября пароход «Узбекистан», под командой капитана Ф. И. Пашиева, получил распоряжение забуксировать баржу No 5200, вывести ее из бухты Кареджи в озеро и, встретившись с озерным пароходом < Морской лев», обменяться возами: сдать ему свою баржу, а у него взять нефтеналивную баржу No 1026.

Как и все канальные пароходы, «Узбекистан» не был вооружен. Он легко тянул пустую баржу по спокойному озеру. Команда парохода была в отличном настроении. Шкипер баржи No 5200 Жуков видел, как нa палубе парохода девушка-матрос гонялась за парнем-кочегаром и звонко смеялась. Старик капитан стоял у штурвала. Все было хорошо. Никто не предполагал, что через несколько минут пароходу и его команде предстоит гибель.

На середине озера «Узбекистан» и озерный пароход «Морской лев» (под командой капитана И Е. Ишеева) встретились, застопорили машины, стали выбирать буксиры, отданные с барж. Едва выбрали их, чтобы поменяться возами, послышался гул моторов. В небе появились пять самолетов. Пулеметчики барж определили: «юнкерсы»! Пулеметные расчеты встали у своих мест, напряженно выжидая, когда «юнкерсы» снизятся настолько, чтобы можно было открыть по ним огонь. Сделав круг, самолеты ринулись на «Морского льва», сбросили бомбы. Бомбы упали в воду, изрешетив борта парохода, убив и ранив несколько человек: «Морской лев», маскируясь, окутал себя клубами пара. Следующим заходом самолеты стали один за другим пикировать на баржу No 5200. Пулеметчики-крашофлотцы Панасенко, Грачев и Бондаленко отбивались из своего единственного пулемета. Шкипер Жуков, человек, никогда не воевавший, стоя возле рубки, четко командовал: «Самолет справа!.. Огонь по самолету слева!.. Самолет пикирует с носа!..» По его команде пулеметчики быстро поворачивали свой пулемет. Панасенко был убит осколком бомбы. Грачев и Бондаленко, раненые, теряя силы, продолжали отстреливаться. В спину ранило шкипера Жукова, матроса Журавлева – в ногу. Грачев закричал:

– Бондаленко! Кончились ленты!

Но Бондаленко уже лежал обессиленный, в луже крови, рядом с убитым Панасенко. Шкипер Жуков ползком, оставляя за собой кровавый след, дотянулся до пулемета: «Давай я заряжу диски!» Жуков на своей барже шестой раз попадал под бомбежку и страха уже не испытывал. Когда он дополз до пулемета, Грачев выпустил последний диск по пикирующему самолету. Встреченный пулеметным огнем, самолет резко отвернул в сторону парохода «Узбекистан», сбросил на него четыре бомбы. Первая упала рядом с пароходом. Воздушной волной с его палубы были выброшены в озеро кочегар и матрос. Вторая бомба накрыла пароход и разорвалась в нем. Две бомбы упали в воду. Когда столбы воды осели, рассеялись пар и дым – «Узбекистана» на поверхности воды не было Он ушел на дно вместе с капитаном Пашиевым и командой.

С ревом пеня воду, стреляя на ходу по самолетам, к барже подоспели морские охотники. Самолеты поспешили уйти, а морские охотники подобрали кочегара и матроса, уцепившихся за плывущий обломок доски…

… Пароход «No 5» выскочил у Осиновца на камни и до конца навигации выбыл из строя. «Васильсурск» сел на камни во время шторма, пробил себе корпус и затонул. У капитанов пароходов «No 5» и «Васильсурок», как почти у всех других капитанов, не было карт– пароходство не сумело обеспечить их ни лоциями, ни картами, ни правилами навигации. Пароход «Сталинград» с поломанными лопастями винта стоял у пирса и служил базой для диспетчеров…

Самоходный паровой флот постепенно выходил из cтpoя, а новые железные и деревянные баржи вступали в строй. Тягачей не хватало, все канальные пароходы реисировали теперь в озере, не считаясь ни с какими штормами. С «большой трассы» – с линии Осиновец – Новая Ладога на «малую трассу» – Осиновец – Кареджи были перекинуты озерные пароходы: «Никулясы», «Гидротехник», «Буй». Теперь не хватало тягачей на большой трассе, и потому в распоряжение пароходства Ладожская военная флотилия дала для буксировки барж часть своих тральщиков и других военных кораблей. Несколько озерных пароходов занимались аварийными работами: стаскивали, спасали баржи, выкинутые на берег.

Маленькие канальные пароходы стали буксировать вместо одной баржи по две – нагрузка на индикаторную силу машины увеличилась с двух с половиной тонн до пяти, а в самый разгар осенних штормов нагрузку увеличили еще вдвое. Поэтому даже при слабом ветре эти пароходики тащили своя баржи надрываясь, а подходя к берегу, не могли удержать их на месте – баржи часто оказывались выброшенными на берег. Их приходилось стаскивать в воду, и для этих аварийных работ многие, более аильные, пароходы снимались с рейсов…

В штормовую погоду бакены, расставленные вдоль трассы, часто гасли – их заливала волна или уносил ветер. Поэтому пароходы, шедшие ночью или в тумане, не имея компасов, постоянно теряли ориентировку.

Пароход «Арзамас» однажды, выйдя с двумя баржами из Кареджи в Осиновец, заблудился в озере. Капитан А. И. Никифоров долго блуждал по озеру в тщетных поисках берега. Вся команда стояла на палубе, стараясь помочь капитану найти берег. Наконец, в предутреннем полумраке, кочегар, забравшийся на рубку, заметил смутные очертания земли. Он обрадованно крикнул:

– Земля, земля! Вижу землю!

Команда парохода «Арзамас», который до войны в Шлиссельбурге служил перевозчиком с берега на берег Невы, обрадовалась, как матросы каравеллы Колумба, но… когда капитан Никифоров направил свой пароход с баржами к этой земле, она оказалась тем самым берегом, который был покинут семь часов назад.

Рослый, черноволосый и черноглазый сорокапятилетний мужчина, капитан Никифоров явился к диспетчеру, стал у порога, широко расставив ноги, расстегнув рубаху, открыл наголо грудь и в ярости закричал:

– Расстреляйте меня, но я больше в озеро не пойду. Я капитан-канальник, а не кошка, чтобы видеть в темноте хоть что-нибудь в этом проклятом озере!

Но диспетчерам никто не давал права расстреливать капитанов, и потому Никифорову был объявлен строгий выговор, кстати, неизвестно за что; ему пригрозили судом и вновь направили в рейс.

После этого случая Управление пароходства приказало поставить на всех «транзитных» пароходах шлюпочные компасы. Приглашен был опытный девиатор. Но устранить влияние судового железа на магнит он не мог прежде всего потому, что штурвалы руля на всех этих пароходах были железные: чем больше вращали штурвал, тем больше бегала и стрелка по картушке компаса. Канальные капитаны, не искушенные в обращении с компасами, были окончательно обиты с толку, и один из капитанов, сдавая вахту своему помощнику, как-то сказал:

– Брось, Ванька, глядеть на этого колдуна, а то он нас заведет к немцам или к финнам. Авось и так доберемся…

И, двигаясь на авось, в штормовую погоду, во мгле, в тумане, когда видимость была не более километра, капитаны канальных пароходиков все-таки кое-как доводили до назначения свой драгоценный груз.

Пароход «Подольск» попал в девятибалльный шторм. От качки котел сдвинулся с места. Пароход «Мышкин» во время шторма разбил себе машину. Оба вышли из строя, а тяжесть их работы легла на оставшиеся немногочисленные пароходы.

В туманный октябрьский день капитан «Батурина» Бархударов получил приказ: забуксировать баржу с боеприпасами, следовать с нею из Кареджи в Осиновец. Капитан обрадовался приказу: в сильный туман немецкая авиация бомбить караваны не могла.

– Скорее, ребята! – торопил капитан команду. – Пока туман не pacceялcя, мы спокойно проскочим!

Но едва «Батурин» с баржей отвалил от пирса, его догнал рейдовый пароходик «Маклин», и капитан этого пароходика Добросудов прокричал в рупор:

– По распоряжению диспетчера вернитесь с баржой к пирсу!

Капитан выполнил приказ. Через полчаса – распоряжение: «Следовать на тот берег». Через четверть часа «Батурина» вернули к пирсу. Через час – новый приказ выйти в рейс, и опять отмена его. Команда, выбирая и отдавая буксир, измучилась. Бархударов явился в операторскую и гневно сказал по телефону диспетчеру:

– Три раза вы отменяете один и тот же отданный вами приказ. Чувствую, что вы нервничаете и не уверены в своих действиях. Имейте в виду, сейчас туман, только сейчас и идти с таким опасным грузом. Если прояснится и вы пошлете меня в рейс, то я тогда сам не пойду до ночи!

Диспетчер ответил:

– Что поделаешь?

Бархударов не понял смысла такого ответа. Оказалось: рядом с диспетчером сидел некий капитан первого ранга. Он объяснил Бархударову:

– Сейчас туман. Но через полчаса он может рассеяться, а через час, когда вы окажетесь на середине озера, на вас налетят немцы, а вы сами знаете, какой груз находится в барже и что может из этого получиться! Баржу вашу мы отправим ночью, а вы берите другую – с продуктами и выходите в рейс.

Довод старшего морского командира показался Бархударову убедительным. Он вышел в Кобону, взял там на буксир баржу с продовольствием, отправился с нею в Осиновец. Но когда часа через два, по пути туда, он поравнялся с пирсами Кареджи, где находилась операторская, он услышал свистки догонявшего его рейдового парохода. Ему закричали:

– Поставьте баржу на рейде, на бочку. Ее возьмет «Арзамас». А вам – следовать к барже 4106 и после окончания погрузки доставить ее в Осиновец. Приказ привезут!

– Что за чехарда творится на берегу! – в сердцах сказал капитан. – Сегодня нам положительно не везет!..

Туман начал рассеиваться и к шестнадцати часам исчез. Суда начали отваливать от пирсов, выходить в озеро, направляясь к Осиновцу. Первым вышел тральщик, ведя на буксире паром, груженный вагонами-цистернами с чистым спиртом. За ним двинулся пароход «Параллель», затем какой-то тральщик с баржой, наполненной боеприпасами. Четвертым вышел пароход «Арзамас». Еще два-три судна… Последним было назначено идти «Батурину» с баржой, нагруженной подарками к 7 ноября для бойцов Ленинградского фронта. Но «Батурину» пришлось задержаться: баржа не была погружена.

Вскоре люди на пирсах увидели множество немецких самолетов, направляющихся к каравану судов, которые уже отошли далеко от берега. Описывая широкие, все сужающиеся круги, самолеты начали снижаться над караваном. С замиранием сердца люди следили за ними. Послышались далекие выстрелы, а в небесах, между самолетами, стали заметны вспышки разрывающихся снарядов: это тральщики открыли огонь из пушек. Но самолеты продолжали снижаться. С тральщиков и барж открылся пулеметный огонь.

Воздух дрогнул от сильных взрывов. Столбы огня, дыма, воды закрыли караван судов от взоров наблюдателей. Дым начал рассеиваться, постепенно стали обрисовываться контуры судов. На берегу считали: их было девять.

– Их было девять, – сказал кто-то на пирсе. – Все девять единиц налицо!..

– Их было десять! – сказал другой. – Одного не хватает.

– Да нет же, их было девять!

Спор прервали новые взрывы. И снова – столбы огня, воды и медленно рассеивающийся дым, а учащенная стрельба там, на озере, непрерывна. И еще взрывы, и опять все то же… Уже темнело. Но еще можно было заметить: откуда-то появились новые самолеты, они врезались в гущу немецких. Это наши истребители навязали немцам ожесточенный воздушный бой. За ним следить теперь можно было только по вспышкам огня. А потом все затихло. На озеро навалилась тьма… Затих и гул авиамоторов…

– Ну, теперь немцы вернутся не раньше, чем часа через два-три! – сказал Бархударов. – Как раз успеем проскочить середину озера. А там, вблизи берега, будет безопаснее. Давайте скорее отходить!..

«Батурин» быстро взял на буксир уже догруженную баржу и вышел в рейс. Когда он благополучно добрался до Осиновца, все выяснилось: паром No 4529 утонул. Пробитые осколками цистерны со спиртом с ним вместе пошли на дно. На всех судах оказалось много раненых и убитых, особенно на пароме – его палуба была заполнена красноармейцами. Многие утонули. Других успел выловить из воды тральщик. На «Арзамасе» ранена была вся команда. Капитан Андрей Иванович Никифоров умер от ран.

Бомбежка пароходов «No 8» и «Никулясы

30 октября канальный пароходик «No 8», который подвергался бомбежке уже пять раз, вышел в десять часов утра из Осиновца, взял курс на Кареджи. Он вел на буксире пустую деревянную баржу No 4084. В том же направлении неподалеку другую баржу тащил озерный пароход «Никулясы», под командой капитана И. А. Мишенькина. На пароходе были зенитки, а на баржах по одному пулемету. День выдался безоблачный, ясный, солнечный, чуть дул ветерок. На вахте у штурвала «No 8» – помощник капитана кореец Ногай. Приблизившись к середине озера, стоя на палубе, вахтенные напряженно следили за небом. Кочегары шуровали, не жалея своих сил, лишь бы пар держался на марке, лишь бы скорее проскочить середину озера…

Высоко в небе показались черные точки. Они быстро увеличивались. Послышался гул моторов. Двенадцать немецких самолетов приближались к медленно движущимся судам.

Капитан парохода «No 8» Н. Д. Бабошин выскочил из каюты, встал у штурвала рядом с Ногаем. На пароходе «Никулясы» и на баржах пулеметчики стали у своих мест. Лишняя команда убралась по своим каютам. Кое-кто надел на себя спасательные нагрудники.

Самолеты разделились на две группы. Одна шестерка направилась к пароходу «Никулясы», вторая – к «No 8». Первый самолет спикировал на баржу No 4084. Старшина Семенов, открыв из пулемета огонь, крикнул:

– Или тебе, или мне конец!

Одна из четырех бомб влетела в открытый люк баржи, пробила корпус и взорвалась. Сбитый с ног пулеметный расчет вскочил и снова открыл огонь по второму, пикирующему бомбардировщику. Баржа тонула. Перебитый осколком буксирный трос дал свободу пароходу «No 8». Маневрируя полным ходом, он держался, уклоняясь от разрывов бомб, невдалеке от баржи.

Окутанный дымом, фонтанирующей от разрывов бомб водою, порой совершенно скрываясь, пароход «Никулясы» непрерывно бил по самолетам из пушек и пулеметов. Капитан парохода «No 8» Бабошин вновь и вновь увертывался от сбрасываемых на него бомб. Четыре бомбы разорвались вокруг парохода почти од новременно, обдав его водой и осколками. Кочегар Павлов без страха бегал по палубе и, задрав голову, кричал:

– Вон, вон, самолет слева! А вон пикирует справа, сейчас пустит бомбу!

Шестидесятилетний механик Терентьев стоял безотлучно в машине, выполняя приказания капитана. После каждой серии бомб команда выскакивала из кают и, удостоверившись, что пароход не тонет, снова пряталась по каютам. Жена капитана, маленькая, сорокапятилетняя, черноглазая «тетя Рая», плававшая на пароходе коком, вбежала в кубрик к кочегарам, спряталась за деревянный шкаф, где хранилась «роба»– рабочая одежда команды.

– Тетя Рая, ложись на пол! Дерево не защитит тебя!

– У вас на полу грязно! – ответила тетя Рая, не соображая, что говорит, и поглубже втиснулась за шкаф.

На койке крепким сном спал кочегар Абросимов Его тщетно пытались разбудить.

– Бросьте его будить! – сказал кто-то. – Пусть умирает сонным!

Самолеты продолжали гоняться за беззащитным пароходом, кидая в него одну за другой бомбы. Пароход убегал от них, виляя, описывая круги, давая то «полный вперед», то «полный назад». Одна бомба упала так близко, что машина от сотрясения застопорилась. Это спасло пароход: следующая бомба упала в семи-восьми метрах от носа. Она неминуемо угодила бы в пароход, если б машина его не застопорилась. Осколки стекол, столы, табуреты, посуда прыгали и перекатывались от воздушных волн. Тяжелые железные крышки машинного фонаря, которые с трудом могут поднять два человека, легко открывало, поднимало и с грохотом опять захлопывало. От этого грохота механик Терентьев потерял соображение: ему показалось, что пароход накренился и погружается в водную пучину, что все убиты и только он остался в живых. Он полез по трапу наверх, высунул голову на палубу, закричал:

– Эй, кто там остался в живых? Или все померли? Неугомонный кочегар Павлов подбежал к нему:

– Терентьич, давай самый полный! Опять пикируют!

Когда бомбежка на несколько минут прекратилась, капитан Бабошин облегченно вздохнул. Настроение его сразу переменилось. Ему захотелось пошутить.

– Ногай! – крикнул он. – Сейчас опять будут бомбить!

Ногай лег ничком. И тут, рядом с пароходом, оправа и слева одновременно раздались два взрыва. Пароход подпрыгнул. Правее носа взорвалась третья бомба…

А пароход «Никулясы» все продолжал стрелять. Оставив в покое юркий пароходик «No 8», шестерка самолетов, бомбивших его, соединилась с шестеркой других, чтобы доконать озерный пароход «Никулясы»…

В этот момент подоспели наши самолеты. Начался воздушный бой. Бомбежка кончилась. Команда вышла на палубу парохода «No 8». Ногай осторожно высунул голову из рубки: что творится вокруг? Желтое лицо помощника капитана было черным, сверкали лишь глаза да зубы. Это угольная пыль, поднятая воздушными волнами из бункеров в кочегарке, залепила его лицо, когда он лежал в рубке.

Команда, глядя на лицо Ногая, начала смеяться. Смех перешел в хохот – в слезы, граничащие с истерикой. Это была нервная реакция на только что пережитое. Это был хохот отчаяния невооруженных людей, у которых не было ничего, чем в трагический момент они могли бы отстаивать свою жизнь.

Разбомбленная деревянная пустая баржа погрузилась в воду до палубы. Пароход «No 8» взял ее на буксир, повел к месту назначения. Впереди шел простреленный осколками во многих местах, густо дымящий пароход «Никулясы» со своей баржей, на которой люди скатывали с палубы кровь. День был безоблачным, ясным, солнечным, чуть дул ветерок…

И только тут я скажу, что рулевым на вахте парохода «Никулясы» в этот час была удивительная девушка – Тося Киселева, проходившая на нем практику в день, когда началась война, студентка техникума речного флота. Это именно она, плававшая матросом, рулевым, а потом ставшая помощником капитана, заставляла пароход совершать те немыслимые циркуляции, которые спасли его от – всем казалось – неминуемой гибели! До нее на Ладоге еще не было женщин, которые умели бы водить корабли!..

Когда забытый всеми кочегар Абросимов проснулся, его спросили: слышал ли он, как немецкие самолеты бомбили пароход? Он сделал удивленное лицо и ответил отрицательно…

… В этот день, 30 октября, был налет и на бухту Морье. Надо сказать, что здесь перед тем проводилась интересная и важнейшая для обороны Ленинграда работа.

К осени выяснилось, что план доставки в Ленинград топлива через Ладожское озеро не выполнен. Единственная крупная электростанция в Ленинграде работала на твердом топливе и не могла обеспечить на зиму город и фронт. Без Волховстроя уже нельзя было обойтись. Эта гидроэлектростанция была уже отремонтирована. Линия трассы электропередачи также была восстановлена везде… кроме занятой немцами полосы кольца блокады. Но как же перекинуть ток через этот разрыв?

Решено было проложить несколько ниток электрокабеля по дну Ладожского озера – от Конкорева (южнее порта Осиновец) до Кареджи.

Для прокладки кабеля приспособили новую железную баржу, выделили в качестве буксировщика тральщик, дали им в подмогу канальный пароход «Каракозов» и один тендер. Работа по прокладке кабеля началась осенью и производилась только в ночное время.

После захода солнца, с темнотой, выходили из Конкорева. Многочисленные рабочие и специалисты, находившиеся на барже, за ночь прокладывали одну линию. Надо было проложить пять рядов линий. Heмцы узнали о проводившейся здесь работе и пытались разбомбить баржу, но искали ее тщетно: баржа для прокладки кабеля выходила примерно раз в декаду, и немцы не могли распознать, в какую именно ночь. В остальное время баржа находилась в Морье, здесь люди наматывали кабель на барабаны, вели подготовку к очередной прокладке, с тем чтобы при выходе в озеро уже не было никаких задержек.

Однажды утром, в сентябре, когда одна из линий кабеля была уже проложена и выведена на противоположный берег, немецкие бомбардировщики накинулись на людей, работавших на берегу. Зенитная артиллерия отогнала бомбардировщиков, им не удалось причинить кабельщикам вреда.

30 октября был совершен второй налет. В эту ночь произошла заминка, баржу, тральщик и пароходы рассвет застал на середине озера. Здесь настигли их четыре немецких бомбардировщика, шедшие под прикрытием двух истребителей. Было сброшено шестнадцать бомб. Только на барже оказалось убитых девятнадцать человек и раненых – двенадцать. Немало жертв оказалось и на тральщике. Изувеченный тральщик мужественно отбивался, отгонял бомбардировщиков. Вода вокруг каравана кипела от разрывов бомб. Сбросив весь свой смертоносный груз и не потопив ни одного судна, самолеты улетели. Перевязав раненых, кабельщики продолжали свою работу, провели еще одну линию кабеля. Все пять линий легли как надо. К зиме Ленинград получил электроэнергию с Волховстроя, равную ежесуточной норме в двести тонн топлива…

… К поздней осени пароход «Никулясы» в одном из рейсов получил только в левый борт семьдесят пять пробоин. Пароходы «Параллель» и «Арзамас» под бомбежками получили серьезные повреждения и также вышли из строя. Из всего самоходного флота в распоряжении Северо-Западного пароходства остались всего три буксирных парохода: «Батурин», «No 7» и прибывший из ремонта «Подольск». Пароход «No 8» с поломанными лопастями винта находился на западном берегу, занимался отливаньем воды из трюмов потерпевших аварии барж. Озерные пароходы «Буй», «Гидротехник» и другие занимались стаскиванием в воду выброшенных на берег барж. Несколько маленьких пароходиков были привезены по железной дороге из Ленинграда для рейдовых работ[49]. Но положение оставалось катастрофическим, и ладожские перевозки осуществлялись только благодаря энергичной помощи Краснознаменного Балтийского флота и Ладожской военной флотилии, выделивших для буксировки барж ряд боевых кораблей. Я, к сожалению, не располагаю материалом о действиях этих кораблей и потому не могу дать описания работы флотилии в трудный период навигации 1942 года…

Конец навигации

…. В конце октября начались морозы, 7 ноября берегов Ладоги появилось «сало». Навигация, однако продолжалась – со все возрастающими трудностями Надо было вывезти весь груз, скопившийся в Кобоне, – десятки тысяч тонн груза. Проламывая лед своим корпусом, пароходы совершали рейсы между западным и восточным берегом за пять-шесть суток. Так было в ноябре, так было до середины декабря 10 декабря навигация официально была закрыта. Но отдельные рейсы совершались и много позднее. 18 декабря с западного на восточный берег направилась ледовая разведка, состоявшая из трех мощных военных кораблей и вспомогательного парохода «No 8». Разведка долго и упорно билась со льдами, стремясь пробиться к берегу, но это ей не удалось. С трудом выбравшись изо льдов, разведка вернулась в Осиновец. Там, в Осиновце, в частности, застрял и маленький канальный пароход «Батурин», которому довелось одному из последних, вместе с канонерской лодкой, совершить рейс по Ладожскому озеру, дрейфуя вместе с гонимыми ветром льдами, едва не угодив к финнам… На «большой трассе» – между Осиновцом и Новой Ладогой – навигация закрылась позднее. Канонерские лодки и тральщики с буксируемыми ими баржами совершали рейсы вопреки крепчающим морозам и льдам. Река Волхов замерзла. Но здесь был сделан канал, которому не давали замерзнуть непрерывно курсирующие суда. До чистой воды в озере, сквозь лед, караваны пробивались по двое, по трое суток, а весь рейс занимал неделю и даже больше. Канлодки бросались в атаку на лед, пробив несколько десятков метров, сжимаемые со всех сторон льдом, – останавливались. Канлодка отходила назад, чтобы разогнаться и полным ходом снова врезаться в гущу льда. За канлодками, не отставая, шел караван судов. Но часто, схваченный льдами, он замирал в неподвижности. Тогда люди выходили на лед, скалывали его, рвали его аммоналом, делали трещины, ямы. Вырвавшись из ледового плена, канлодки вновь начинали свою мучительную работу, борясь за каждый метр пути. Тонна перевезенного груза означала лишний час жизни для нескольких тысяч ленинградцев. Водники, моряки понимали, какая ответственность легла на их плечи. Они боролись за каждый метр пути. Штормовые ветры со снегом, метели, пурги и глыбы льда, намерзающего на палубах, налеты вражеской авиации, подвижки льдов и нагромождающиеся при этом торосы во всякое иное время делали бы плавание по Ладоге немыслимым. Но рейсы на «большой трассе» продолжались, измученные люди не знали ни сна, ни отдыха.

Последний караван с грузом из Новой Ладоги пришел в Осиновец 7 января 1943 года – всего за одиннадцать дней до прорыва блокады. План перевозки грузов по Ладоге, за период навигации определенный в 900 000 тонн, был выполнен с превышением: перевезено было больше миллиона тонн!