«Г» — как Густав

«Г» — как Густав

«Передайте привет Густаву», — говорили в 50-е годы политики и иностранные журналисты в Бонне каждый раз, когда слышали в телефонной трубке подозрительное потрескивание. «Густав» — один из псевдонимов гитлеровского генерала Рейнхарда Гелена, послевоенного руководителя западногерманской разведывательной службы (Bundesnachrichtendienst). Это он по указанию Аденауэра организовал систему подслушивания в столице Западной Германии.

Мало кто уже помнит, что Гелен поначалу работал под присмотром всемогущего статс-секретаря в ведомстве канцлера д-ра Ганса Глобке. Именно он поручил Гелену не только шпионить за границей, но прежде всего установить слежку за политиками в Бонне, особенно в годы, когда борьба между христианской демократией и СДПГ обострилась. Геленовские сети вскоре опутали всю Западную Германию, отбирая хлеб у ведомства по охране конституции (или — безопасности). Возглавлял ведомство вернувшийся после войны в Бонн д-р Отто Ион, который в 1944 году как участник покушения на Гитлера был вынужден бежать из Германии и стал под руководством английского журналиста Сефтона Делмера заниматься антигитлеровской радиопропагандой.

В Пуллахе, очаровательном уголке под Мюнхеном на берегу реки Изар, есть небольшой поселок, который в гитлеровском рейхе носил имя Рудольфа Гесса. В штабе Гесса работал Мартин Борман, который после бегства своего шефа в Великобританию (1941 г.) занял его место в «коричневом доме» в Мюнхене. В Пуллахе жили тогда высшие офицеры СС и чиновники «коричневого дома».

После войны поселок реквизировали американские военные власти. Они передали 20 домиков каким-то таинственным личностям. Те прибыли сюда вместе с семьями. Перед железными воротами появился вооруженный часовой в мундире «гренушутца» — западногерманской пограничной службы, самого первого послевоенного вооруженного формирования в Западной Германии.

Поселок опоясали колючей проволокой. Мало кто из немцев входил в железные ворота. Время от времени через них въезжали в поселок американские офицеры в зеленых лимузинах. Еженедельник «Шпигель» в своем первом репортаже о послевоенной карьере Гелена сообщил в 1954 году, что по большей части это были офицеры разведки США: полковник Гендрикс, подполковник Далл и майор Шмитц. Местные жители знали о таинственном поселке только то, что живут в нем немцы. Их поведение и выправка позволяли догадываться, что это — кадровые офицеры бывшего вермахта. Бундесвера тогда еще не существовало.

Тайну, окутывавшую поселок Пуллах, впервые рассеял лишь спустя несколько лет после войны репортаж Сефтона Делмера, напечатанный 17 марта 1952 г. в лондонской «Дейли экспресс». Автор, посвятивший себя поискам следов гитлеризма в Западной Германии, рассказал всему миру, что во главе этой военной резервации, которая находится под покровительством американской армии, стоит Генерал Рейнхард Гелен, бывший начальник восточного отдела гитлеровской разведки — абвера.

Он сообщил тогда, что Гелен собрал в Пуллах всех своих оставшихся в живых сотрудников абвера и вдали от боннских политических интриг занимается воссозданием бывшей гитлеровской разведки, но теперь уже предназначенной служить Пентагону. Оглашая столь сенсационные сведения, Сефтон Делмер стремился, как он считал, предостеречь общественное мнение. Гелен, как явствует из вышедших в ФРГ в 1971 году его мемуаров, озаглавленных «Служба», так и не простил этого Делмеру.

Вскоре после публикации Делмера выяснилось, что американцы ежегодно выделяют геленовскому учреждению 25 млн. марок и помогают ему устанавливать связи с бывшими агентами гитлеровской разведки в Европе, связи, которые нарушились после разгрома «третьего рейха».

О Гелене известно было немного. Сам он не стремился к популярности, старательно избегал фоторепортеров, и по сути дела никто не знал, как он выглядит. Он неизменно и охотно держался в тени и завоевал славу «великого молчуна».

Помню, когда много лет назад одному американскому фотоагентству удалось раздобыть снимок молодого Гелена в гитлеровском мундире, это был настоящий успех, журналистская сенсация. Затем, в 1954 году, «Шпигель» сопроводил первую статью об организации Гелена архивной фотографией офицеров гитлеровской разведки, на которой крестиком был отмечен молодой еще, худенький человек с птичьими чертами лица в мундире генерала вермахта. Это и был Гелен.

Он еще долго бы оставался в тени, если бы не Сефтон Делмер и болтливость еженедельника «Шпигель», который опубликовал спустя некоторое время статью о Гелене и его организации, снабдив ее двусмысленным заголовком: «Любимый генерал канцлера». Дело в том, что Гелен до разгрома «третьего рейха» верно служил Гитлеру, а после образования ФРГ — Аденауэру. Тогда-то впервые и были преданы гласности подробности биографии Гелена, касающиеся его отнюдь не рядовой военной карьеры.

Он начал ее еще в рейхсвере, стал затем любимчиком генерала Эриха фон Манштейна, несущего ответственность за геноцид в Крыму в годы последней войны. Потом в штабе вермахта Гелен пользовался особым покровительством Адольфа Хойзингера, впоследствии генерала, одного из создателей нынешнего бундесвера. Эти два офицера и продвигали Гелена на разные высокие должности в гитлеровской армии. Наконец, в 1942 году, когда Сталинградская битва вступила уже в завершающий этап, его назначили начальником восточного отдела абвера. Должность эта имела ключевое значение, поскольку положение гитлеровской армии на восточном фронте становилось все более трудным. Гелену подчинялись специальные диверсионные отряды, включенные в состав отдельных армейских частей. Таким образом, у Гелена на востоке была как бы своя армия.

В конце войны Гелен стал уже доверенным лицом генерала Гудериана, который после неудавшегося покушения на Гитлера в июле 1944 года был назначен начальником (последним) генерального штаба главного командования сухопутных войск.

В ставке Гитлера — «Волчьем логове» (нынешний Контшин) Гелена считали одним из самых преданных фюреру. Когда он, однако, увидел, что поражение неминуемо, то заранее приготовился к перемене службы. Он страшился русского плена, ибо отдавал себе отчет в том, за что он несет ответственность. Как и большинство гитлеровцев, американцев он не опасался. В апреле 1945 года он бежал с восточного фронта в Баварию, где и стал дожидаться передовых танковых частей американских войск. Он предусмотрительно в надежном месте спрятал картотеку своих сотрудников и агентов, а также весь антисоветский архив, дабы явиться к американцам не с пустыми руками.

После капитуляции он установил контакт с американской контрразведкой, рассказав о себе и о своем приданом. Как напомнил «Шпигель», этот американский «контакт» — им оказался американский генерал, связанный с Уолл-стритом — весьма обрадовался встрече с человеком, о котором слышал «столько любопытного, когда сам работал в разведке».

После недолгих переговоров Гелен, по-видимому, опасаясь, что если будет очень тянуть, то американцы сами нападут на след его архивов, передал их своему партнеру из американской контрразведки вместе со списком сотрудников и сетью агентов в Европе.

Дело было выигрышным для обеих сторон. Летом 1945 года, когда в Союзном контрольном совете в Берлине представители четырех держав вели дебаты о демократизации и денацификации оккупированной Германии.

Гелен с группой своих ближайших сотрудников отправился в Вашингтон на переговоры с Пентагоном. С ним поехал и Герхард Вессель, ставший впоследствии начальником военной разведки в ФРГ. Американцы, возлагая большие надежды на столь многоопытного генерала абвера да к тому же еще знатока представлявшего для них такой интерес «восточного направления», отпустили Гелена восвояси в Западную Германию и поручили ему организовать разведывательную службу.

Таким образом, домики в поселке Пуллах вскоре стали заселяться людьми, чуть ли не каждый из которых должен бы был не то что пройти денацификацию, а предстать перед военным трибуналом всех оккупационных держав и ответить за преступления, совершенные в гитлеровские времена.

Гелен взялся за работу. Жалованье он получал американское, но, как и его помощники, считал себя воскресителем западногерманской разведки. У него в руках был ключ от шпионской сети, сотканной его прежним начальником — шефом абвера адмиралом Вильгельмом Канарисом, и к разведывательной сети бригаденфюрера СС Вальтера Шелленберга, который в конце войны поддерживал — в Швейцарии — контакты с Алленом Даллесом, в то время резидентом американской разведки. Так что он быстро собрал свои силы и принялся восстанавливать старые связи.

Новая сеть Гелена, писал Сефтон Делмер в 1952 году, сейчас уже представляет собой настоящую подпольную державу в Западной Германии. Она содержит на свои средства не только различных генералов, политиков, журналистов и чиновников, но и целые милитаристские и реваншистские организации, которые нередко и создавались по инициативе «доктора» (так называли Гелена его подчиненные в Пуллахе).

Гелену не хотелось довольствоваться вспомогательной по отношению к американской разведке ролью. Когда значение ФРГ в Атлантическом пакте (НАТО) возросло, он перешел на службу правительства Аденауэра и был назначен директором Федерального разведывательного ведомства. Он, однако, нацелился стать руководителем разведки НАТО. Тут нужны были не только практические шаги, но и пропагандистское их обеспечение.

Люди Гелена и должным образом настроенная печать принялись делать из «доктора» легендарную фигуру.

Особенно старалась пресса концерна Шпрингера, изображавшая «Густава» «вездесущим и всевидящим»: она захлебывалась от восторга, расписывая его успехи, которые сама же и фабриковала. Коротко говоря, Гелен превратился в мифического героя.

Но тут последовали один за другим серьезные провалы. Выяснилось, что среди ближайших помощников Гелена в ФРГ оказались «люди с Востока». Столь же чувствительные удары поразили и его разведывательную сеть за рубежом. Судебные процессы в Бонне и за границей, прежде всего в ГДР, продемонстрировали слабость организации Гелена, которая не отвечала современным требованиям, предъявляемым к разведке. Престиж Гелена стал стремительно падать не только в ФРГ, но и в глазах других западных разведок.

По мере того как западногерманские налогоплательщики узнавали о пропагандистских фальшивках концерна Шпрингера, миф о всемогуществе Гелена начал тускнеть. Наконец, после того как некогда близкие его сотрудники вроде Ноллау, Вендланда, Весселя и Боргатцкого обвинили его в необъективном и нелояльном отношении к своим людям, карьера Гелена быстро закатилась.

В 1968 году Гелен уходит на пенсию. Он озлоблен и обижен на всех. А когда два журналиста из еженедельника «Шпигель» — Герман Цоллинг и Гейнц Хёне — выпустили книгу «Pullach inten» («За кулисами Пуллаха») — плод своих многолетних исканий, в которой они не ограничились лишь тем, что в истинном свете представили бывшего гитлеровского спеца по разведке и организатора многочисленных диверсий на Востоке, оскорбленный и задетый за живое Гелен перешел в наступление.

Ушедший в отставку шеф разведки ФРГ почувствовал себя свободным от необходимости хранить известные ему секреты. Он жаждет скандала, дабы спасти хоть что-то от окружавшей его имя легенды, дабы создать хоть видимость того, будто раньше он не мог сказать всего, а теперь уж…

Руку помощи протягивает ему шпрингеровская печать, которая ведет незатихающую кампанию против мира в Европе, против нормализации отношений с СССР и другими братскими социалистическими странами. Шумной рекламой сопровождается сообщение о том, что газета «Вельт» начнет — еще до появления отдельного издания — публикацию отрывков из воспоминаний Гелена, многозначительно озаглавленных «Jetzt rede ich» («Теперь моя очередь говорить»).

«Великий молчун» отбросил маску сфинкса и решил поразить мир. На первое был подан Мартин Борман, «серый кардинал» и наследник Гитлера, приговоренный заочно Международным военным трибуналом в Нюрнберге к смертной казни. Это была крупномасштабная провокация.

Разумеется, Гелен не говорит об источниках приводимых сведений, прикрываясь ссылкой на служебную тайну, нарушить которую он, бывший руководитель разведки ФРГ, не вправе, даже будучи уже пенсионером. Он ограничился лишь указанием на то, что узнал об этом в 50-е годы от двух заслуживающих доверия осведомителей.

Легенда о всеведении Гелена, миф о его разведывательной сети в последние годы заметно потускнели. Для того чтобы вновь придать им блеск, шпрингеровская пресса в ФРГ превратила содержащуюся в мемуарах информацию в сенсацию. Бесспорно, не появись они именно в книге Гелена, никто на них не обратил бы внимания. Сколько после войны распускалось абсурдных слухов о Бормане, причем поначалу, как правило, бывшими гитлеровскими военными. В том числе делались попытки утверждать, будто Борман был советским агентом и присоединился к наступающей Красной Армии незадолго перед капитуляцией Германии. Даже американцы не смогли отнестись к ним всерьез, ибо слухи эти порождались страхом перед наказанием либо же были актом сознательной диверсии.

Американская разведка в ту пору дважды обращалась к Гелену за разъяснениями. Гелен отрицал правдивость этих сведений, заявив, что Борман погиб 2 мая в Берлине, когда пытался бежать из расположенной на Вильгельмштрассе рейхсканцелярии и вместе с группой гитлеровских сановников прорваться через линию советского фронта на Запад.

Впервые такое заявление Гелен сделал американским властям еще в 1946 году, когда находился под их охраной. Об этом сообщил Э. X. Кукридж, в годы войны журналист и сотрудник английской разведки, в вышедшей в 1971 году книге «Гелен: шпион столетия». Этот британский подданный греческого происхождения, живущий сейчас в Вене, после выхода книги Гелена публично заклеймил его провокационные утверждения. Он констатировал, что Гелен лжет, ибо Кукридж сам присутствовал при его допросе, когда тот говорил, что Борман погиб 2 мая 1945 г. в Берлине, где-то в районе Лертер Банхоф[37] неподалеку от Инвалиденштрассе. По мнению Кукриджа, Гелен выдумал теперь новую версию, чтобы получше разрекламировать свою книгу.

Джеймс Макговерн, сотрудник ЦРУ, выпустил в 1968 году книгу «Мартин Борман», в которой утверждал, что ЦРУ на основе различных слухов выделило четыре версии о судьбе Мартина Бормана. Вот они:

— Борман был советским агентом и поставлял русским сведения о том, что делалось в ставке Гитлера; пережил войну.

— Борман был агентом британской разведки, и 2 мая 1945 г. ему удалось выскользнуть из Берлина и добраться до Плена, неподалеку от которого находился штаб адмирала Деница. Тут он якобы открылся резиденту английской разведки, и сотрудники «Интеллидженс сервис» самолетом доставили его э Лондон, где потом он сделался экспертом по германским делам.

— Борману удалось, вырвавшись той драматической ночью 2 мая из Берлина, попасть в Любек, откуда на подводной лодке он отправился в Аргентину. Здесь он будто бы собрал вокруг себя бежавших из Европы гитлеровцев, чтобы, когда придет время, вернуться в Германию фюрером «четвертого рейха».

— Борман погиб 2 мая на улицах Берлина.

Последняя версия подкрепляется тем, что во множестве показаний, зафиксированных немецким судом, говорится о смерти Бормана как о самоочевидном факте. Такие показания давали, в частности, бывший вождь «гитлерюгенда» Артур Аксман, заместитель Геббельса в министерстве пропаганды Вернер Науман, бывший штандартенфюрер СС Тнбуртиус, который присутствовал при сожжении трупа Гитлера, личный пилот Гитлера Ганс Ваур, личный шофер — Эрих Кемпке, а также камердинер Гитлера Гейнц Линге. Все они после самоубийства Гитлера покинули бункер. Под покровом ночи они побежали по направлению к станции Лертер Банхоф — через мост Инвалидов на Инвалиденштрассе. Отсюда путь лежал на Запад, навстречу британским войскам. Все эти люди здравствуют и по сию пору, они несколько раз подтверждали свои показания.

Аксман и Кемпке говорят, что Борман дошел только до Инвалиденштрассе. Там они и наткнулись на его тело. По их мнению, его убило во время взрыва танка, за которым он хотел спрятаться. Ни один из свидетелей не сомневался в том, что Борман погиб той ночью. Не сомневался в этом и Гелен, до того как выпустил свои воспоминания.

Окончательно выяснить вопрос о Бормане должно было следствие, начатое по инициативе прокуратуры во Франкфурте-на-Майне. Толчок всему дал покойный уже юрист и видный участник антифашистского движения генеральный прокурор Гессена д-р Фриц Бауэр. Он поручил следствие Хорсту фон Глазенаппу. Было это в 1965 году.

Тогда в Германской Демократической Республике вышла книга советского историка и публициста Льва Безыменского «По следам Мартина Бормана». В Советском Союзе она выдержала несколько изданий, тираж ее превысил полмиллиона экземпляров.

Автор, бывший офицер в штабе маршала Жукова, принимал участие в штурме Берлина. В 1943 году он служил переводчиком в штабе генерала Чуйкова, в его ставке под Сталинградом, куда доставили взятого в плен фельдмаршала Паулюса. После войны Безыменский занялся историей «третьего рейха» и германской проблематикой. Он получил доступ ко всем советским источникам, а также в архивы. Дело Бормана занимало его. Когда книга его вышла, он получил письмо от одного читателя, который сообщил, что в архивах 5-й армии, штурмовавшей и захватившей Берлин, должна быть записная книжка Бормана, Ее обнаружили в кармане кожаного пальто.

Безыменский обратился к этим архивам и действительно записную книжку нашел. Во втором издании своей книги он процитировал отрывки из нее, которые подтверждали показания свидетелей на судебных процессах, в связи с «делом Бормана».

Дальнейшие розыски позволили установить, что один из советских офицеров 5-й армии 2 мая, после боя на оперативном участке одного из полков, заметил подбитый немецкий танк. Около него валялось кожаное пальто. В кармане пальто он нашел записную книжку, в которой были адрес и телефон ее владельца — Мартина Бормана.

Записи в книжке лаконичны, они относятся к последним месяцам войны. Это своего рода хроника гибели гитлеровского рейха. Вот несколько примеров: «Летчик Рудель получил бриллианты к Железному кресту, — День рождения Евы Браун, — Большевики подступают все ближе». В записи от 8 марта отмечается занятие советскими войсками местечка Альтдами, неподалеку от которого расположено имение Штопле, где были жена и дети Бормана. «20 апреля — день рождения фюрера в печальной атмосфере, 21 апреля — после обеда артобстрел Берлина, 27 апреля — Гиммлер и Йодль останавливают предназначенные для нас дивизии, мы будем сражаться плечом к плечу с нашим фюрером и погибнем, сохранив верность ему до могилы. Другие считают, что из высших соображений следует поступить иначе, принести в жертву своего фюрера, тьфу — какой позор!»

В записной книжке оказалась также пометка о встрече со вдовой гитлеровского писателя Курта Клюге. Судья фон Глазенапп навестил ее. Фрау Клюге подтвердила, что такая встреча с Борманом действительно была. Она говорила с ним тогда об издании рукописи романа своего мужа.

На основании этих и иных свидетельств судья фон Глазенапп 13 декабря 1971 г. прекратил следствие по делу Бормана. В заявлении для печати он не ставил под сомнение то обстоятельство, что Борман нашел свой бесславный конец в Берлине. Он сказал, что все остальные версии в лучшем случае следовало бы рассматривать лишь как предположения. Глазенапп допросил также Гелена после выхода в свет его книги и пришел к выводу, что утверждения Гелена, не опирающиеся ни на какие конкретные факты, не могут ничего изменить в его решении прекратить следствие.

Бывший заместитель Гелена в Пуллахе сенсационные сообщения своего прежнего шефа назвал обычной журналистской уткой, охарактеризовал их как спекуляцию на доверчивости общественного мнения. Западногерманская «Франкфуртер альгемайне цайтунг» писала, что откровения Гелена вызвали у западных разведок «больше веселья, чем удивления». Автор книги о Гелене Герман Цоллинг в интервью газете «Цайт» высмеял байки бывшего спеца разведки. А затем взорвалась бомба…

«Борман мертв, найден и опознан его труп», — писал в январском номере 1972 года западногерманский еженедельник «Штерн».

Так умерла легенда о человеке, которого в течение многих лет разыскивали по предписанию прокуратуры Франкфурта-на-Майне, о человеке, за поимку которого была назначена награда в 100 тыс. марок, о человеке, сенсационные сообщения о жизни которого в секретных убежищах то и дело облетали мировую печать.

В декабре 1971 года в ходе земляных работ в западноберлинском районе Моабит на территории, где раньше устраивались выставки, был обнаружен скелет Бормана. Останки Бормана и кости другого человека сложили в специальный мешок и отправили в полицейский морг, размещавшийся рядом с дирекцией западноберлинской уголовной полиции. Комиссар Бекер на сопроводительном листке, Пришпиленном к мешку, написал фламастером: «Предположительно Мартин Борман». Институт судебной медицины, проведя экспертизу, установил: «Да, это останки Бормана». Вот как все это описывает «Штерн»:

«Двое рабочих — мастер Вилли Штайн и его помощник Йене Фризе — копали траншею для водопроводной сети между вокзалом Лертер Банхоф и Инвалиденштрассе в районе Берлина — Моабит. Если бы им случилось натолкнуться на человеческие кости, они должны были, не мешкая, уведомить инженера Манфреда Шатке из строительного надзора.

7 декабря 1971 г. около 12 час. 30 мин, Вилли Штайн заметил, что ковш его экскаватора натолкнулся на какой-то твердый предмет на дне траншеи. Ему показалось, что это кусок старой водопроводной трубы. И он велел своему помощнику выкопать ее лопатой. Едва тот успел копнуть несколько раз, как стало ясно, что это череп и отдельные кости.

Штайн прекратил работу и о находке поставил в известность своих начальников, которые затем доложили об этом руководству западноберлинской полиции.

В 15 час, 15 мин. оберкомиссар Бланк по телефону доложил начальнику полиции Клаусу Хюбнеру о находке у Лертер Банхоф. Вскоре на место прибыла полицейская группа. Останки сфотографировали, затем стали осторожно разгребать землю, и тогда оказалось, что здесь же лежит еще один скелет». Стоит напомнить, что семь лет назад (в 1965 г.) по распоряжению прокуратуры именно на этом месте, на территории, где раньше устраивались выставки, неподалеку от Лертер Банхоф, уже искали труп Бормана, Между прочим, это было связано и с публикациями в «Штерне», в которых на основе всякого рода слухов и бесед со многими очевидцами бегства Бормана из горящего Берлина делался вывод о том, что вопреки всем домыслам Борман мертв и что, по всей вероятности, как раз тут его и похоронили в 1945 году. Но верили этому не все.

Первая версия, ставившая под сомнение сообщения о смерти Бормана, появилась уже в июне 1945 года, спустя несколько недель после окончания войны, в американских и английских газетах, в западных оккупационных зонах Германии. Утверждалось, что Бормана якобы видели в поезде между Гамбургом и Фленсубургом и он будто бы намеревался пробраться в Данию.

Через год Бормана как будто бы видели в американской оккупационной зоне, а потом в Австралии, в юго-западной Африке, наконец, в Испании, Чили, Аргентине и других странах Латинской Америки. Ходили слухи, что, мол, видели Бормана в Чехословакии, неподалеку от Хомутова, в 1953 году.

Время от времени в руках полиции оказывались случайные люди, в которых узнавали Мартина Бормана. Так, например, в 1967 году в Гватемале арестовали сельскохозяйственного рабочего Хуана Фалеро Мартинеса, а также итальянца — монаха-францисканца Мартини; в 1971 году в Колумбии — дровосека Иоганна Хартмана. Но, несмотря на некоторые якобы сходные черты, ни один из них, как и многие другие, не был разыскиваемым Мартином Борманом. Решающим доказательством всегда оказывались отпечатки пальцев Мартина Бормана, которыми располагает прокуратура во Франкфурте-на-Майне и сопоставление которых с капиллярными линиями подозреваемых полностью снимало с них все подозрения.

Из сообщений, опубликованных в 1965 году еженедельником «Штерн», из показаний ряда свидетелей, уже давно известных прокуратуре или собранных позднее в ходе следствия по делу Бормана, следовало, что во время бегства из Берлина в ночь с 1 на 2 мая 1945 г. он погиб и был похоронен вместе с личным врачом Гитлера д-ром Людвигом Штумпфеггером. Оба они, видя, что нет никаких шансов выбраться из окружения, якобы приняли цианистый калий. Тела их захоронили рядом неподалеку от Лертер Банхоф, на территории выставок.

Штумпфеггер имел рост 190 сантиметров, Борман — 168 сантиметров. При опознании найденных скелетов были произведены измерения и на основании изучения бедренных костей установлено, что один скелет — останки высокого мужчины, другой — низкого. Однако этого было недостаточно для полной идентификации, которая продолжалась 14 дней. Тогда обратились к сопоставлению зубов.

Идентификация Штумлфеггера не доставила врачам никаких хлопот, ибо прокуратура Франкфурта-на-Майне располагала его историей болезни, которая, как, впрочем, и истории болезни многих других высокопоставленных гитлеровцев, хранилась в Главном управлении имперской безопасности. Сравнение одной из найденных челюстей с данными из истории болезни позволило констатировать, что один из обнаруженных скелетов, вне всякого сомнения, — скелет д-ра Штумпфеггера.

К сожалению, такого рода материалов, касающихся Бормана, не было. Прокуратура располагала лишь схематическим рисунком его челюстей, сделанным сразу же после войны в американском лагере для военнопленных зубным врачом Гитлера и Бормана проф. Гуго Иоганнесом Блашке. Рисунок был сделан по памяти. Описание зубов Бормана совпадало с состоянием зубов второго скелета, правда, за одним лишь исключением: на нижней челюсти был заметен след моста, а Блашке на своем рисунке поместил этот мост на верхней челюсти.

Поскольку Блашке умер в 1957 году, обратились к бывшему зубному технику Фрицу Эхтману, который изготовлял для Бормана мост, посаженный на двух коронках. Заключение Эхтмана было таково; это точно его работа. Все, кстати, совпадает с рисунком проф. Блашке, а в том, что мост на нижней челюсти он на своем наброске поместил на верхнюю, нет ничего удивительного. Когда такие схемы делают по памяти, ошибки подобного рода случаются часто. «Убежден, — сказал Эхтман, — что это — челюсть Бормана».

Доводы в пользу того, что найден скелет Бормана, основывались также и на других фактах. В обоих черепах были обнаружены осколки стеклянных капсулок из-под цианистого калия, с помощью которого Борман и Штумпфеггер покончили с собой. На костях черепа, приписывавшегося Борману, около правой глазной впадины была обнаружена явная деформация. Это след от травмы, которую он получил, попав в серьезную автомобильную катастрофу.

Оба скелета были обнаружены в каких-нибудь 20 метрах от места, где в 1965 году велись поиски трупа Бормана. Тогда ориентиром для определения места предполагаемого захоронения Бормана служили три дерева. Таких деревьев здесь оказалось больше, но не все из них пережили войну. Как бы там ни было, но и на сей раз оба скелета обнаружили в земле тоже неподалеку от трех деревьев, хотя и в противоположной стороне от того места, где искали в прошлый раз.

Из массы фактов и показаний свидетелей о бегстве Бормана, известных по обильной литературе, посвященной данной теме, сведений, многие из которых приводятся в книге советского журналиста Льва Безыменского, заслуживает особого внимания рассказ почтового служащего Альберта Крумнова, работавшего тогда в почтовом отделении № 40 на вокзале Лертер Банхоф. Он утверждает, что 8 мая 1945 г. советские солдаты приказали ему похоронить тела двух человек, лежавшие на железнодорожном мосту на Ивалиденштрассе. Крумнов и трое других немцев положили трупы на носилки, которые взяли из бомбоубежища, перенесли их с моста на территорию выставок и тут захоронили. Поскольку при обыске у одного покойного нашли военную книжку на имя врача СС Штумпфеггера, спустя несколько месяцев начальник Крумнова сообщил жене Штумпфеггера следующее: «Ваш муж похоронен 8 мая в парке, где проходили германские выставки».

Судя по всему, это была первая идентификация трупа Штумпфеггера. Опознание второго трупа тогда не производили. Никаких документов при нем не обнаружили. В те же дни, но уже в ином месте нашли кожаное пальто, а в его кармане принадлежавшую наверняка Борману записную книжку, последняя запись в которой была сделана 1 мая 1945 г. и состояла из двух слов: «Попытка выбраться» (из окружения. — Лег.). Следует добавить, что на погребенных Крумновым трупах были только военные гимнастерки; пальто, брюки и ботинки отсутствовали.

Обнаружение скелета и констатация, что Борман действительно мертв, совпали по времени с начатой при довольно-таки странных обстоятельствах публикацией сенсационных материалов о Бормане в английской газете «Дейли экспресс». Их автор Ладислас Фараго, венгр по происхождению, человек, связанный с американской разведкой, предал гласности много документов якобы из архивов аргентинской разведки. Он описал бегство Бормана, прихватившего с собой казну СС, из Европы в Латинскую Америку, рассказал о закулисных связях бывших гитлеровцев с деятелями диктаторского правительства Перона в Аргентине, а также склоняющихся к фашизму режимов в других странах Латинской Америки, утверждая, будто Борман жив, что его охраняют и опекают, что он фюрер гитлеровской эмиграции.

Самые крупные газеты и журналы во всем мире перепечатали сенсации Фараго. Тираж «Дейли экспресс», начавшей их публикацию, тотчас же подскочил на 10 процентов. Фараго получил 700 тыс. марок — первая выплата в счет гонорара.

Случаю было угодно, что как раз в тот день, когда в Западном Берлине откопали оба скелета, Фараго появился в редакции «Штерна», предложив свои документы за 80 тыс. марок. Предложение не было принято. Круг замкнулся.[38]

Вернемся, однако, к Гелену.

Никто из людей здравомыслящих не принял всерьез старческих бредней Гелена. Только крайне правая неофашистская газета «Дойче национальцайтунг» и шпрингеровская «Вельт» попытались превратить их в сенсации. Разумеется, они преследовали собственные цели, ибо мемуары Гелена, содержащие такого рода сногсшибательные сведения, появившись именно сейчас, в определенной политической ситуации, должны были стать своего рода бомбой замедленного действия, подложенной под политику разрядки и международного сотрудничества. А оказались они заурядной провокацией.

«Если бы к моим словам прислушивались в штабе и ставке Гитлера, дело никогда не дошло бы до поражения Паулюса под Сталинградом. Если бы считались с моим мнением, русские не разбили бы нас под Курском и Орлом. Но штаб вермахта оставался глух к моим предостережениям».

Так рассказывает в своих воспоминаниях Гелен о собственных заслугах в составлении оценок военного положения на восточном фронте в ту пору, когда он был ответственным за восточный отдел гитлеровской разведки. При этом он не ссылается на документы, не приводит никаких доказательств. Он сознательно напускает туман, делая вид, будто бы он, один из главных оперативных работников абвера, связан необходимостью хранить тайны, раскрыть которые не вправе даже сегодня, спустя столько лет после разгрома «третьего рейха».

Утверждения Гелена не принимают во внимание, потому что причиной решающих поражений гитлеровских войск на восточном фронте были прежде всего превосходство в стратегии и тактике советского генерального штаба и героизм Красной Армии, солдаты которой встали на защиту своей отчизны, оказавшейся под угрозой уничтожения.

Возлагая вину за поражение на Гитлера и генералов вермахта, превознося собственные заслуги, Гелен занял твердые позиции, ибо никто — ни из числа бывших его начальников, ни из числа его ближайших сотрудников — не был в состоянии ему возразить; адмирал Канарис, шеф абвера, был казнен эсэсовцами 9 апреля 1945 г. в концлагере Флоссенбург, ближайший сослуживец Гелена, полковник Эберхард Концель, покончил с собой тоже в 1945 году.

Так что Гелену легко было сочинять прямо-таки фантастические истории. Он, к примеру, утверждает, что у него были свои агенты в Москве. Один из них поддерживал связи с «кем-то» из одной военной миссии одного западного государства. Потому-то, пишет Гелен, «я очень хорошо знал о целях советского командования».

Для рядового доверчивого западногерманского читателя, может, это и покажется любопытным. Но слова Гелена нигде и ничем не подтверждаются; ни в мемуарах начальника генерального штаба сухопутных войск генерала Франца Гельдера, ни в воспоминаниях генерала Цайтцлера — преемника Гельдера в штабе, ни в записках генерала Йодля или Хойзингера из оперативного отдела главного штаба вооруженных сил Германии. А ведь авторы этих книг даже самые малозначительные подробности не обходят своим вниманием. Так отчего же им хотя бы словом не упомянуть о сенсационных сообщениях Гелена, касающихся оценки сил и намерений противника в канун советского контрнаступления и знаменитых сражений под Курском и Орлом.

В сущности гитлеровский план наступления под Курском, носивший кодовое название «Цитадель», который рассматривался как реванш за сталинградское поражение, был отлично известен советскому командованию, маршалу Жукову. И потому-то советские войска, упреждая оперативные действия гитлеровцев, сразу же начали гигантское контрнаступление, нанеся столь чувствительный удар врагу под Курском и Орлом, удар, оказавший воздействие на весь последующий ход войны. В этих двух битвах гитлеровцы потеряли так много людей и танков, что их можно назвать началом конца «третьего рейха».

Сейчас же Гелен выступает в роли противника операции «Цитадель», поскольку он якобы предупреждал: «Наступление на Курск будет тем же самым, что и наступление на Верден во время первой мировой войны».

Начальник гитлеровского штаба генерал Цайтцлер, ссылаясь на точку зрения генералов Гудериана и Моделя, писал после войны, что тогда решили начать наступление немедленно, ибо в штабе царило убеждение, что сталинградская победа обессилила советские войска. И если бы разведка Гелена располагала такими данными, какими сегодня похваляется автор книги «Служба», решение о нанесении быстрого удара в районе Курска показалось бы сомнительным, если вообще не бессмысленным.

Так, подкрепляя миф о собственной непогрешимости, Гелен продолжает рекламировать старые, распространявшиеся после войны западногерманскими милитаристами и имеющие хождение еще и по сей день утверждения, будто бы разгрома можно было избежать, если бы не Гитлер и шедшие у него на поводу генералы.

Свое отношение к генералам Гелен выражает весьма определенно, особенно, когда речь заходит о заговоре против Гитлера и покушении на него 20 июля 1944 г. Он отводит этому много места. Разумеется, больше всего внимания он уделяет своему бывшему начальнику адмиралу Канарису, из которого он пытается сделать чуть ли не святого, справедливого и богобоязненного. В подтверждение этого Гелен ссылается, в частности, на то, что Канарис не хотел выполнять приказ Гитлера об убийстве Черчилля и французского генерала Анри Жиро, который бежал из тюрьмы Кёнингштайн на Эльбе, а затем сыграл не последнюю роль во французской Африке, соперничая с де Голлем в борьбе за руководство «Свободной Францией».

Гелен пытается убедить читателей, что Канарис отвергал политические убийства из религиозных убеждений. Он, естественно, обходит молчанием организовывавшиеся службой Канариса диверсии и акции саботажа, жертвами которых оказывалось столько невинных людей. Он не говорит о том, что именно Канарис помог бежать убийцам Карла Либкнехта и Розы Люксембург, что он сотрудничал с Гейдрихом при подготовке гливицкой провокации.

Это правда — Канарис был в числе заговорщиков, которые с помощью убийства Гитлера 20 июля 1944 г. пытались спасти Германию от окончательного и сокрушительного разгрома. Но правда и другое — сама мысль о покушении родилась в определенных условиях, когда стало ясно, что «третьему рейху» этого окончательного разгрома не избежать.

Гелен пишет: «После войны меня часто спрашивали, почему я, знавший многих заговорщиков, встречался со многими из них, избежал мести Гитлера и продолжал исполнять свои обязанности на посту начальника восточного отдела абвера». И, хотя генералы Адольф Хойзингер и Гельмут Штиф рассказали ему о подготовке покушения на Гитлера, пишет Гелен, после 20 июля 1944 г., его тем не менее не включили в список подозреваемых в заговоре против Гитлера благодаря тому обстоятельству, «что я уже с 1 июля находился в полевом госпитале. Потом меня перевезли в госпиталь во Вроцлаве».

Просто-напросто, объясняет Гелен, «обо мне позабыли, хотя полковник фон Фрейтаг-Лорингховен дважды перед тем навещал меня в госпитале, чтобы информировать о начале акции».

Итак, гестапо позабыло о Гелене. Версия довольно-таки оригинальная! Судя по множеству документальных данных, гестапо арестовывало каждого, кто поддерживал хоть какие-то контакты с участниками путча. А Гелена, по его собственным же словам, остававшегося в близких отношениях с его организаторами, вдруг «случайно» пропустили.

Из документов, касающихся покушения на Гитлера и репрессий по отношению к заговорщикам, известно, что гестапо даровало жизнь генералу Хойзингеру, поскольку тот «капал» на своих коллег. Нет, правда, доказательств того, что так же вел себя и Гелен, но, коли он действительно состоял в таких близких отношениях и ему все сошло без каких бы то ни было последствий, его можно в этом подозревать, тем более что в своих мемуарах Гелен пишет о том, как сам он оценивает заговор с точки зрения морали.

«Я всегда считал, каких бы взглядов ни придерживались другие, что в правовом демократическом государстве государственная измена должна оставаться государственной изменой», — признается он. Рекламируя свое участие в заговоре, он вспоминает, как часто в беседах со своими коллегами, когда речь заходила о том, что же будет дальше и где выход из создавшейся ситуации, ответ словно бы витал в воздухе: надо убрать Гитлера. Но «мы тотчас же в ужасе обрывали разговор, ибо принесли присягу на верность (фюреру. — Авт.), которую обязаны были соблюдать как офицеры, воспитанные в старых прусских традициях…»

Ссылаясь на пример своего начальника Канариса, Гелен утверждает, что сам он тоже был противником политических убийств и что следовало бы подумать о том, каким еще способом можно убрать «этого человека», то есть Гитлера. Однако, прибавляет он, на практике это было невозможно, ибо «немцы не годятся в заговорщики».

Итак, в тот драматический день Гелен не просто лежал на больничной койке, но, считая государство Гитлера «правовым и демократическим», квалифицировал заговор как государственную измену. Все его участники, которые тогда пожертвовали собой, нарушили присягу и потому, как можно понять из рассуждений Гелена, понесли заслуженное наказание. Этой точки зрения не изменил Гелен и после краха фашистской Германии, хотя сам он давным-давно сбросил мундир гитлеровского генерала.

Четкий и точный образ самого Гелена предстает перед нами в его воспоминаниях: Борман — агент советской разведки, разгром вермахта — результат измены и неспособности генералов, немцы типа фон Штауффенберга — предатели родины. Ясно, что, сочиняя столь фантастические байки и делая подобные выводы, он ни на йоту не отошел от своих принципов и убеждений. Понятно также, почему, создавая и возглавляя западногерманскую разведку, он опирался на людей, придерживавшихся тех же самых взглядов.

Оберкомиссар боннской «группы безопасности» в сопровождении офицера армейской контрразведки (МАД)[39] полковника Шермера приступил к полицейской операции в гамбургском Доме прессы, где расположена редакция еженедельника «Шпигель». После тщательного обыска помещений, архивов и редакционных столов он арестовал издателя и основателя этого журнала Рудольфа Аугштейна и нескольких его сотрудников. Это было 26 октября 1962 г.

В связи с этим опять заговорили о руководителе разведки ФРГ Рейнхарде Гелене. Уже давно было известно, что между редакцией «Шпигеля» и организацией Гелена существовали кое-какие связи, во всяком случае начиная с 1954 года, когда тогдашний главный редактор еженедельника Ганс Детлев Беккер опубликовал упоминавшуюся уже статью «Любимый генерал канцлера».

Не подлежало сомнению, что факты для этой статьи Беккер почерпнул из бесед с Геленом и его сотрудниками в Пуллахе.

Шеф опекавшейся Пентагоном организации и любимчик Аденауэра добивался тогда того, чтобы взять под свое начало и контроль всю разведку Западной Германии. Пока же ему приходилось делить власть с руководителем ведомства по охране конституции Ионом и военной разведкой при ведомстве Бланка (оно называлось так по фамилии его руководителя Теодора Бланка), из которого выросло потом министерство обороны. Начальник контрразведки полковник Гёйнц в свое время тоже служил в гитлеровском абвере.

В таких обстоятельствах Гелену нужна была реклама. Кто мог лучше сделать это, как не популярный «Шпигель»? Поиски подходов к «Шпигелю» облегчались тем, что его возглавлял Беккер, ибо он был сотрудником абвера и во время войны работал в службе радиоперехвата. Тем и объясняется знакомство Беккера с Геленом.

Итак, редакция «Шпигеля» занялась в 1954 году тем, что американцы называют «public relations»: она делала все, чтобы общественное мнение привыкло не столько к мысли о существовании разведывательной организации Гелена, сколько к факту, что во главе ее стоит человек оставшийся верным Гитлеру и его военной политике до самого конца, что он собрал у себя под крылышком бывших гестаповцев, эсэсовцев и сотрудников гитлеровской службы безопасности, которые в соответствии с международным правом должны были быть за решеткой.

Гелен, кстати, вовсе не отрицает этого, когда пишет в своих воспоминаниях: «По причинам, о которых я тут не могу сказать (опять эта секретность! — Авт.), но проконсультировавшись с американскими ведомствами, мое бюро приняло на работу нескольких бывших членов СС, удостоверившись в их политической незапятнанности. Их взяли для выполнения специальных заданий за границей. Таких, однако, было немного». И чуть ниже Гелен добавляет: «Правда, в послевоенные годы никто не мог быть принят на работу, если он не прошел денацификацию, был членом хотя бы одного специализированного института НСДАП, но в нашем случае, поскольку речь шла о членах СС, потребовалась повторная проверка. Мы неоднократно проводили ее в последующие годы».

Истинное лицо этих якобы немногих эсэсовцев, политически незапятнанных, по словам Гелена, было показано в серии статей «За кулисами Пуллаха», опубликованных в 1971 году в том же самом «Шпигеле». Доказательства их преступной деятельности во времена Гитлера оказались столь недвусмысленны и неопровержимы, что Гелену не удалось избежать компрометации.

Что же произошло между 1954 годом, когда «Шпигель» писал о «Любимом генерале канцлера», и 1971 годом, когда он так дотошно собрал материал, разоблачающий деятельность Гелена и его сотрудников?

Изменились сама обстановка в ФРГ и позиции редакции «Шпигеля» по вопросу о ремилитаризации Западной Германии. Беккер перешел из редакции еженедельника в его административную группу на должность директора издания. Его место занял Конрад Алерс, который распростился с газетой «Вельт» (главная газета концерна Шпрингера), чтобы на страницах «Шпигеля» — в начале 60-х годов он не столько нападал на самого канцлера Аденауэра, сколько на его всемогущего министра обороны и поборника оснащения бундесвера атомным оружием Франца-Йозефа Штрауса — начать крупное наступление против политики старого канцлера.

В октябре 1962 года, в то самое время, когда полиция производила обыск в редакции еженедельника «Шпигель» и арестовала его издателя Аугштейна, испанская полиция задержала Алерса и его жену, отдыхавших в Испании. Это произошло «в рамках взаимной помощи» по просьбе военного атташе в Мадриде полковника Иоахима Остера, Под военным конвоем Алерсов препроводили в Бонн. Фрау Алерс отпустили, а муж ее был арестован (потом Алерс стал руководителем ведомства печати в правительстве Брандта, иными словами исполнял в известной мере функции министра информации).

Гелен был тут ключевой фигурой. Когда он писал свои воспоминания, он не смог всего замолчать или на сей раз сослаться на секретность, тем более что авторы цикла «За кулисами Пуллаха» на страницах «Шпигеля» рассказали о роли Гелена и его организации в этом деле.

Все это происходило осенью 1962 года, накануне военных маневров НАТО. «Шпигель» поместил тогда большую статью, посвященную ремилитаризации Западной Германии, и озаглавил ее «Фаллекс-62» — таково было кодовое название маневров. Написал статьи сам Конрад Алерс. Дабы избежать нарушения военной тайны, он предварительно поехал на консультацию к компетентному лицу. Этим лицом был гамбургский резидент западногерманской разведки полковник Вихт. Из текста статьи пришлось вычеркнуть лишь одну подробность. Других возражений у Вихта не оказалось.

Статья Алерса вызвала тогда в Европе настоящую бурю. Она привела в бешенство Штрауса, ибо спутала ему все карты: он как раз собирался в Вашингтон, чтобы добиться у Пентагона согласия на оснащение бундесвера атомным оружием.

Штраус решил отыграться. Он в конфиденциальном порядке договорился с генеральным прокурором ФРГ Людвигом Мартином и как руководитель министерства обороны обвинил Алерса в нарушении военной тайны. Это обеспечило ему помощь полиции в предпринятой им против Алерса операции.