Факелы над пропастью

Факелы над пропастью

29 января 1933 г. было последним воскресеньем Веймарской республики. Утром собираются рабочие — социал-демократы и члены демократической организации. «Железный фронт» в Берлине, Брауншвейге, Кёльне и Маннгейме: формируются колонны для маршей протеста. На транспарантах надписи: «Долой фашизм!», «Долой Гитлера, Гугенберга и Зельдте!», «Не хотим диктатуры!» Много коммунистов и их сторонников присоединились к демонстрантам. Республика в опасности. Неделю назад берлинские коммунисты были вынуждены лишь наблюдать за тем, как когорты штурмовиков окружили Дом партии им. Карла Либкнехта. Тогда они могли только, подняв кулаки, выражать свое возмущение нападением вооруженных гитлеровских отрядов, которые бесчинствовали на глазах бездействовавшей полиции и толпы зевак. Из окна первого этажа во весь голос протестовал против провокаций «коричневых налетчиков» Вальтер Ульбрихт. А в это воскресенье в осажденной республике на карту поставлено все; ставка — рождение «третьего рейха» и конец демократии в Германии.

Ораторы на митингах призывают немощного президента Гинденбурга не допускать к власти Гитлера, о котором сам он еще недавно отзывался более чем критически. Демонстранты, однако, не знали, что Гинденбург уже капитулировал перед своей камарильей и переход власти в руки Гитлера — это вопрос лишь нескольких часов. Кости в игре, где ставкой служила судьба Германии, брошены, и все митинги, марши и демонстрации, как обычно бывало в Германии, слишком запоздали. Все решения были уже приняты. Когда демонстранты стали расходиться по домам, боевые отряды гитлеровцев дали знать о себе. В Вединге (рабочий район Берлина) дело дошло до кровопролития. В это время Гитлер и его паладины преспокойно сидят в холле гостиницы «Кайзерхоф»— это рукой подать от Вильгельмштрассе, где находится резиденция президента страны и ведомство канцлера. Гитлер уже все знает. Папен поминутно сообщает о том, что происходит в кабинете Гинденбурга. По городу поползли самые невероятные слухи. Говорят, например, что еще ведающий делами рейхсвера последний веймарский канцлер генерал Курт фон Шлейхер намеревается с помощью потсдамского гарнизона воспрепятствовать получению Гитлером назначения. Это известие привело Гитлера в истерику, Геббельса — в ярость. Только Геринг советовал хранить спокойствие и молчание. Он доверяет фон Папену, этому «черту в цилиндре». Шлейхера, который и сам был интриганом, в конце концов оставили сносом его же люди. Как пишет в своих воспоминаниях бывший канцлер Генрих Брюнинг, он по существу оказался заурядным трусом.

Наутро, в холодный понедельник 30 января, в 11 час. 15 мин. все уже предрешено. Президент республики Пауль фон Гинденбург назначает Адольфа Гитлера канцлером Германии. Гитлер во фраке и цилиндре униженно раскланивается и торжественно заверяет, что будет ему «служить так же преданно, как служил ему солдатом во время последней войны». Старец в фельдмаршальском мундире напутствует на прощанье своего гостя и его свиту словами: «А теперь, господа, вперед, с богом».

На церемонии раздачи министерских портфелей не обошлось без накладок. Пост министра труда, например, должен был занять руководитель «стального шлема» Франц Зельдте. Но все произошло в такой спешке, словно действительно опасались какого-то путча с участием рейхсвера, который не скрывал своего отрицательного отношения к «австрийскому ефрейтору», и министров о церемонии предупредили буквально в последнюю минуту. Зельдте не успел приехать вовремя. Тогда вытащили из постели его заместителя Теодора Дюстерберга, отставного полковника. Он уже присоединился к шеренге министров, когда его вдруг отозвали в сторону, ибо только-только узнали, что дед его был… раввином. Декрет о назначении вырвали у него из рук, переделали бумагу на имя Зельдте, который наконец-то сумел добраться до резиденции президента. Эту операцию провернул «железный» статс-секретарь в ведомстве президента Отто Майсснер, который заслужил себе тем самым благодарность фюрера. Еврей в первом кабинете Гитлера — такая мысль, пожалуй, не пришла бы в голову самому Вельзевулу. До последних дней «третьего рейха» Майсснер оставался на службе Гитлера.

А «Фёлькишер беобахтер» в номере от 31 января, имея, по-видимому, в виду слова Гинденбурга «Вверяю вам, господин Гитлер, судьбы Германии», вышла в то утро под многозначительной «шапкой»: «Первый декрет правительства Гитлера: Германия пробудилась! Интервью с министром внутренних дел страны Вильгельмом Фриком». Улицы были отданы на растерзание CA.

Так начался первый день «третьего рейха», день, которому суждено было обречь миллионы людей на смерть. Уже первый организованный Геббельсом гигантский парад отрядов CA, продефилировавших с факелами перед зданием рейхсканцелярии, когда Гитлер показался в окне своего кабинета, приветствуя толпы демонстрантов, которые, словно коричневая лава, растеклись по берлинским улицам, помог многим жителям столицы понять, что в час триумфа НСДАП Германия оказалась на краю пропасти. Еще лет 10 назад никому бы в голову не пришло, что этот «шут с усиками провинциального парикмахера» станет первым лицом в Германии. Спустя годы в Нюрнберге прозвучат слова: «В 1923 году хватило бы семи полицейских, дабы разделаться с гитлеровским маскарадом в Мюнхене. Через 10 лет с этим справились бы 700 хорошо вооруженных солдат рейхсвера. Но прошло чуть более 20 лет после мюнхенского путча, и потребовалось пожертвовать 70 миллионами людей из разных стран мира, чтобы покончить с Гитлером».

Можно ли было в 1933 году остановить Гитлера? Можно ли было преградить ему путь в рейхсканцелярию, путь, на который он вступил в 1923 году, хотя тогда до победы ему оставалось еще совсем не близко?

Определенный интерес в этом отношении представляют исследования видного ученого-юриста Роберта М.В. Кемпнера,[17] покинувшего Германию после прихода Гитлера к власти и эмигрировавшего в Соединенные Штаты, где он принял гражданство США. В 1945 году Кемпнер вернулся на свою прежнюю родину и в качестве представителя американской прокуратуры принял участие в Нюрнбергском процессе, был заместителем главного американского обвинителя Роберта Джексона и имел доступ ко всей документации. Тридцать лет жизни Кемпнер посвятил изучению вопросов, связанных с приходом фашистов к власти в Германии. Некоторые из его работ будут неизменно представлять интерес для историков.

В годы агонии Веймарской республики Роберт М. В. Кемпнер был юридическим советником отдела по делам полиции в прусском министерстве внутренних дел и членом правления республиканского союза судей в Берлине. Как враг гитлеризма Кемпнер поддерживал усилия прусского правительства, остававшегося под контролем социал-демократов, не допустить Гитлера к власти. Так что Кемпнер — один из немногих ныне здравствующих свидетелей тех событий, участник Нюрнбергского процесса, вместе с тем имеет возможность сопоставить свой собственный опыт с показаниями людей, против которых он некогда боролся.

В своих воспоминаниях Кемпнер утверждает, что существовала возможность помешать Гитлеру принять из рук Гинденбурга назначение на пост канцлера.

31 января Кемпнер вышел из дому — жил он в берлинском районе Лихтенфельде— и направился в центр. Гитлеровские флаги и свастики изукрасили весь Берлин. Голова у Кемпнера ходила кругом от событий минувшей ночи, когда Геббельс устроил демонстрацию штурмовиков с факелами перед рейхсканцелярией на Вильгельм-штрассе. Кемпнер не ожидал, что буржуазия так быстро капитулирует перед диктатором, тем более что каких-то два месяца назад, на выборах в рейхстаге в декабре 1932 года, Гитлер потерял 2 млн. голосов и в партии началась паника. Страхом перед экономическим кризисом и растущей безработицей, вспоминает Кемпнер, нельзя оправдывать ликвидацию «веймарской системы».

Погруженный в подобного рода размышления Кемпнер подъехал к подъезду дома на Унтер-ден-Линден, 72, где размещалось прусское министерство внутренних дел. Перед входом стояли несколько штурмовиков. Что его могло ждать в самом здании? Было известно, что со вчерашнего дня тут расположился «первый паладин фюрера» Герман Геринг, как раз и назначенный руководителем ведомства внутренних дел прусского правительства. Кемпнер пишет:

«О Геринге мы много слышали, поскольку он был замешан в делах, связанных с антигосударственными выступлениями, а еще раньше, используя свои знакомства с некоторыми нашими чиновниками, пытался продать нам парашюты. Так вот этот самый Геринг взял теперь в свои руки наиболее мощное орудие власти в Германии. Гитлер выбрал его, ибо знал старую аксиому Бисмарка: «У кого в руках Пруссия, у того и вся империя». Нашему министерству подчинялись исполнительные власти на двух третях территории государства от Кенигсберга до Аахена, от Кёльна до Вроцлава — начальники полицейских учреждений, в распоряжении которых было 76 тыс. человек. Кроме того, в ведении нашего министерства были местные органы самоуправления: руководители провинций, регенций[18] и старосты. Министерство внутренних дел Пруссии было рычагом власти. Теперь оно оказалось в руках Геринга».

Чиновничий аппарат министерства был сравнительно невелик. Только при Гитлере стал он разбухать безо всякой к тому необходимости. В январе 1933 года большинство чиновников отличались аполитичностью, они скорее склонялись к консервативной Немецкой народной партии, многие поддерживали фон Папена, несколько человек состояли в католической партии Центр, кое-кто симпатизировал Демократической партии, и только единицы принадлежали к СДПГ — те, кого фон Папен, будучи канцлером и куратором прусского правительства, еще не выбросил вон. И вот лишь когда Гитлер пришел к власти, выяснилось, что среди сотрудников прусского министерства внутренних дел была солидная группа чиновников, которые, нарушая присягу, тайно много лет состояли в НСДАП. «Ренегаты начали с доносов Герингу и его подручным на своих коллег», — рассказывает Кемпнер.

Первым, кто из прежних чиновников стал обивать пороги Геринга и к которому тот прислушивался, оказался Рудольф Дильс, впоследствии его шурин. Он верно служил всем предыдущим начальникам вплоть до генерала Шлейхера, теперь же предлагал свои услуги новому боссу. Кемпнер вспоминает, что, когда в первых числах февраля 1933 года он встретил в коридоре Дильса, тот без тени смущения сказал ему: «Будут происходить страшные вещи, многим из ваших друзей придется в этом убедиться». Дело было еще за много дней до провокационного пожара рейхстага. В другой раз Дильс откровенно признался Кемпнеру, что уже составлены списки тех, кого намечено арестовать, благодаря чему Кемпнер смог предостеречь многих людей о грозящей им опасности.

В начале февраля у Геринга состоялось совещание, на котором присутствовали все высшие чиновники министерства. «Второй человек в Германии» изложил свои взгляды на деятельность правительства и заверил всех находящихся за столом, что тому, кто будет лояльно исполнять свои обязанности, бояться нечего. «Когда я вернулся к себе в кабинет, — вспоминает Кемпнер, — то, как и другие мои сослуживцы, нашел на столе извещение о необходимости явиться в отдел кадров. Мы немедленно были временно отстранены от работы, и нам запретили появляться в министерстве».

В тот день, когда Кемпнера насильно отправили в отпуск, берлинские газеты сообщали о создании нового политического управления в полиции — гестапо, во главе которого поставили Рудольфа Дильса. Он стал первым руководителем гестапо, которое потом Гиммлер расширил до масштабов «государства в государстве». Через 12 лет после того, как Дильс занял свой пост, Роберт Кемпнер, уже как американский следователь, допрашивал его в Нюрнберге. «Он был, как всегда, разговорчив. Ничего не скрывал». Дильс стал в Нюрнберге главным свидетелем, подтверждавшим гитлеровские злодеяния. Его книга «Сатана у врат», в которой содержится много потрясающих материалов о первом периоде истории «третьего рейха» (Дильса в 1944 г. арестовало гестапо), — это попытка оправдать собственные преступления. Расставшись в 1935 году с Герингом, Дильс предвидел, что долго ему не продержаться у Гиммлера, так как он не сработается с честолюбивым и циничным Гейдрихом. И, он из гестапо ушел. В Нюрнберге это спасло его от виселицы.

Покидая здание министерства, в котором он прослужил много лет, Кемпнер предчувствовал, что «отпуском» гитлеровские ограничения не кончатся. И потому тогда уже, хотя и чересчур поздно, как он сам пишет, стал задумываться над тем, не совершили ли социал-демократы, возглавлявшие прусское правительство с первых дней Веймарской республики, кардинальной ошибки, позволив НСДАП и Гитлеру шантажировать общественное мнение и бесцеремонно расправляться с политическими противниками с помощью «частной» армии «коричневорубашечников», заводить тайные склады оружия, распространять нелегальную литературу и совершать иные действия, которые в соответствии с уголовным кодексом Пруссии должны были бы преследоваться законом. Разве не обязаны были министр внутренних дел Пруссии Карл Зеверинг (СДПГ) и начальник прусской полиции Альберт Гжесиньский (оба умерли в эмиграции в США) расправиться с боевыми отрядами Гитлера, когда на их стороне были закон и полиция? Когда канцлер фон Папен 20 июля 1932 г. прогнал Зеверинга и Гжесиньского из Берлина, руководимая социал-демократами полиция ждала только приказа выступить против заговора Папена. Приказа такого, однако, не последовало, а Зеверинг, покидая свой кабинет, лишь бросил: «Я уступаю перед силой…» Для Гитлера это был хороший наглядный урок на будущее.

Кемпнер рассказывает, что в президиуме берлинской полиции давно уже тщательно собирались все доказательства виновности Гитлера, которыми можно было подтвердить любое обвинение против руководителей НСДАП вплоть до государственной измены и подстрекательства к преступлению. Не кто иной, как д-р Вильгельм Фрик, лидер фракции НСДАП в рейхстаге и министр внутренних дел в земельном правительстве Тюрингии (позднее министр внутренних дел «третьего рейха»), весной 1931 года с парламентской трибуны грозил своим противникам, что, как только Гитлер придет к власти, «головы полетят с плеч». В приготовленной для канцлера Брюнинга памятной записке, в которой предлагалось запретить НСДАП, было более чем достаточно доказательств заговорщицкой и антигосударственной деятельности гитлеровской партии. Одна только подпись Брюнинга— и по всей стране НСДАП оказалась бы вне закона, а Гитлеру предъявили бы обвинения. Так как тогда он был апатридом, его можно было в политическом отношении вывести из игры.

Поскольку Брюнинг пребывал в нерешительности (он полагал, что Гинденбург и его камарилья сумеют сдержать напор Гитлера), прусское правительство старалось собственными силами противодействовать укреплению позиций гитлеровцев. Статс-секретарь Вильгельм Абегг совместно с республиканским союзом судей и с помощью германской лиги прав человека подал официальную жалобу на руководство НСДАП, обвинив его в государственной измене. В августе 1930 года жалоба поступила в генеральную прокуратуру в Лейпциге. Одновременно намеревались предъявить Гитлеру обвинение в лжесвидетельстве на памятном процессе в Ульме, где судили трех молодых офицеров рейхсвера, которые вопреки запрету командования тайно вступили в НСДАП и вели в армии гитлеровскую пропаганду. (Один из них, о чем стоит напомнить, Рихард Шерингер, еще в тюрьме перешел на сторону коммунистов. Затем он вступил в КПГ, стал активным деятелем партии, прошел через концлагерь, а после войны начал работать в баварской организации КПГ и был даже министром от своей партии в баварском земельном правительстве. На процессе в Ульме его приговорили за государственную измену к полу-году тюрьмы.) Гитлер отрицал, что его партия вела нелегальную деятельность в армии, У прусской полиции было столько доказательств обратного, что осуждение его по обвинению в лжесвидетельстве, как утверждает Кемпнер, представлялось делом пустячным.

Но у Гитлера повсюду были свои люди. Лейпцигский обер-прокурор Карл-Август Вернер, который, как выяснилось потом, оказался горячим сторонником Гитлера, намеренно вел следствие черепашьими темпами — с 28 августа 1930 г. по 7 августа 1932 г. В тот день, спустя месяц после занятия фон Папеном канцлерского кресла, прокурор Вернер без объяснения причин прекратил дело. Это было приданое фон Папена к будущей свадьбе с Гитлером, точно так же как и помилование нацистских убийц польского рабочего в Потемпе (Силезия), некоторых фюрер — уже после того, как они совершили преступление— назвал героями национал-социализма.

Затем Пруссия стала вести борьбу против Гитлера в сотрудничестве с правительством земли Гессен. Юридический советник НСДАП Вернер Бест (в годы войны гитлеровский правитель Дании) в 1931 году сформулировал (в так называемых боксхеймских документах) программу кровавой расправы с противниками Гитлера на случай, если НСДАП придет в Германии к власти. Скандал, разразившийся в результате предания гласности противниками Гитлера документов в Боксхейме, а также шум, вызванный этим за границей, заставили Гитлера заявить, что документы — подделка. Это была якобы преднамеренная фальсификация, направленная на компрометацию НСДАП. Бест, который после прихода Гитлера к власти стал одним из ближайших сотрудников Гейдриха в РСХА, получив чин бригаденфюрера СС, своими действиями подтвердил подлинность получившего известность уже в 1931 году плана уничтожения противников «третьего рейха». Следствие против Беста было также прекращено прокурором Вернером, которого поддержал трусливый и реакционный министр юстиции в правительстве Брюнинга д-р Йоль. Как утверждает теперь Кемпнер, из документов, относящихся ко времени канцлерства Брюнинга, следует, что канцлер и в этом вопросе предпочел избежать шума, поскольку сам старался (до создания «гарцбургского фронта» в 1931 г.) установить контакт с Гитлером, рассчитывая, что ему удастся усмирить и обезвредить фюрера, предложив тому пост вице-канцлера. Брюнинг полагал, что есть возможность сколотить правительственную коалицию двух партий — партии Центр и НСДАП. «Какой симптом неизлечимой политической наивности!» — пишет Роберт Кемпнер.

Прусская администрация предпринимала и другие попытки не допустить Гитлера к власти. Этого добивался бывший долгое время прусским премьером социал-демократ Отто Браун, которого Геббельс называл «красным царем» Пруссии. Браун никогда не был «красным», он принадлежал скорее к реформистскому крылу социал-демократов типа Фрица Эберта, но он прекрасно понимал, что ждет Германию. В докладной записке от 4 марта 1932 г., которую он лично вручил канцлеру Брюнингу, Браун требовал принятия энергичных мер против НСДАП. В этой объемистой на 200 страниц записке приводились документы, которые с несомненной очевидностью доказывали, что НСДАП занимается антигосударственной деятельностью, а поведение военизированных и родственных им организаций противоречит конституции и уголовному праву. Браун разъяснил Брюнингу, что теперь долг правительства — объявить вне закона партию, которая несет ответственность за многочисленные злодеяния и преступления, в том числе и уголовного характера. Собранного материала было вполне достаточно для принятия подобного решения. Браун полагал, что суд над руководством НСДАП способствовал бы не только разложению самой партии, но и вызвал бы междоусобицу среди ее сторонников, содействуя самоуничтожению НСДАП. И на сей раз, однако, Брюнинг остался глух. Роберт Кемпнер продолжает;

«Мы не жалели труда, чтобы преградить Гитлеру дорогу к власти. Но правительство (Германии. — Лег.) сознательно или нет саботировало наши усилия. Брюнинг пытался заставить Гитлера вести борьбу за власть легально. Каждому, кто знал Гитлера и его динамизм, это казалось вздором. Во всяком случае записка, представленная прусским премьером Брауном, пролежала у Брюнинга без движения три месяца, в течение которых канцлер не предпринимал никаких шагов против НСДАП. Через три дня после падения Брюнинга, когда его сменил Франц фон Папен, 5 июня 1932 г., новый статс-секретарь в ведомстве канцлера Эрвин Планк отправил меморандум Брауна в архив с припиской, что канцлер Брюнинг не принял никакого решения. Из этих архивных документов следует также, что письма, содержащие серьезные улики против начальника штаба CA Эрнста Рема, которые премьер Браун предлагал передать президенту Гинденбургу, по инициативе Брюнинга были уничтожены в ведомстве канцлера. Этим и закончилась последняя попытка преградить путь Гитлеру политико-полицейскими средствами…»

Оставалась еще одна возможность, пишет в заключение Роберт Кемпнер: с помощью всеобщей забастовки и решительных акций прусской полиции не позволить фон Папену совершить покушение на автономию Пруссии. Это преградило бы путь и НСДАП. Но прусское правительство не могло решиться на подобный шаг. «Бессилие? Неспособность представить себе масштабы надвигавшейся страшной опасности? Боязнь гражданской войны? Даже Папен удивился тому, что его покушение на Пруссию удалось. Он неоднократно признавался мне в этом в Нюрнберге».

Можно понять возмущение Кемпнера тем, что попытки административными мерами справиться с гитлеровским движением в веймарской Германии потерпели неудачу. Разумеется, тогдашние правящие круги страны располагали достаточными возможностями, чтобы осадить Гитлера или заставить его капитулировать, особенно после его поражения на выборах накануне краха Веймарской республики. Но без устали ведя борьбу против рабочего класса, прежде всего против коммунизма, веймарский истеблишмент — юнкерство, рейхсвер, монополии и банки — именно в Гитлере и его движении видел единственную силу, способную защитить позиции «королей угля и стали». Таким образом, полицейская расправа с Гитлером не отвечала интересам тех, кто страшился революции. Они еще не забыли о 1918 годе. Конечно же, можно было поставить крест на карьере Гитлера в 1930 году. Но позднее, после его успехов на выборах, после того, как его фракция стала самой сильной в рейхстаге, заставить Гитлера полицейскими мерами сойти с избранного пути оказалось делом нелегким. И никто в лагере правых такого не хотел. Время для этого еще не пришло. А когда оно пришло, было уже слишком поздно. Не только Кемпнеру пришлось покинуть родину. Бежать от гнева Гитлера вынужден был и Фриц Тиссен, тот самый рурский магнат, без миллионов которого не удалось бы выплачивать жалованье штурмовикам. То, что Гитлер использовал заключенные им союзы совсем в иных целях, не оказалось неожиданностью для тех, кто в генеральных штабах и банкирских резиденциях замышлял их. Поэтому-то от рук тех же самых бандитов погибли и Рем, и Калузенер, хотя общего между ними ничего не было, кроме, правда, одного: они слишком много знали о сговоре Гитлера с буржуазией.