М. Вейнбаум АЛЕКСАНДР ОРЛОВ И ЕГО КНИГА[50]

М. Вейнбаум АЛЕКСАНДР ОРЛОВ И ЕГО КНИГА[50]

Пишу под тяжелым впечатлением книги Александра Орлова: "Тайная история сталинских преступлений", вышедшей на английском языке (жаль, что не на русском) в издании Рэндом Хауз[51].

Это страшная книга, самая страшная, пожалуй, из всех, которые мне когда-либо довелось читать о кровавых чистках тридцатых годов. И страшна она не подробностями о казнях -- о них в ней упоминается лишь вскользь, и не описаниями пыток -- они были больше моральные, чем физические; страшит в ней дьявольская хитрость Сталина, его безмерная и даже бесцельная жестокость; и еще больше страшит, не только страшит, но и изумляет, полная покорность его жертв и беспощадность всех исполнителей его кровавых дел, за редкими исключениями в свою очередь становившихся его жертвами.

Одним из таких исключений и был автор этой книги, живой свидетель сталинских преступлений.

Следует указать, что отрывки из рассказа Орлова, печатавшиеся до выхода книги в апрельских номерах журнала Лайф, оказали автору медвежью услугу, создав у многих, в частности и у меня, впечатление, что книга его полна сенсационных выдумок, рассчитанных на легковерного и мало осведомленного читателя.

На самом деле это не так. Работа Орлова содержит обстоятельный, в общем сдержанный и убедительный, хотя далеко не полный рассказ о знаменитых процессах 1936, 1937 и 1938 годов. Автор знает больше, чем рассказывает. Он иногда недоговаривает или ограничивается намеками. Так, опровергая распространенное мнение, что Сталин страдал манией преследования, Орлов пишет: "Сталин не был умалишенным. Когда раскроются все факты дела Тухачевского, мир убедится, что Сталин знал, что делал".

Несколькими страницами дальше Орлов делает следующее заявление: "... Я знаю из абсолютно неопровержимого источника, что дело маршала Тухачевского было связано с одной из самых страшных тайн Сталина, которая, когда она раскроется, прольет свет на многое, что в поведении Сталина казалось непостижимым".

* * *

Почему Орлов не раскрывает этой и других известных ему тайн сейчас? Не потому ли, что он сам был замешан в преступлениях Сталина в гораздо большей степени, чем ему это удобно признать? Не потому ли, что на советских верхах еще остались соучастники или свидетели этих преступлений, которых Орлов по известным только ему мотивам не желает или не решается назвать. Или потому, что Орлов, порвав со Сталиным, не порвал с большевизмом.

Свое предисловие к книге Орлов начинает с заявления о своей беспартийности -- он не принадлежит к какой-либо политической партии или группе. Фактически это, пожалуй, верно. Но духовно Орлов весь еще во власти большевизма, и это сказывается в его книге. Сталин в ней величайший преступник и злой гений. Зато Ленин и Троцкий вместе с остальными старыми большевиками -- герои революции, идеалисты, строители нового и более справедливого общества.

Величайшими преступлениями Сталина Орлов считает ликвидацию старых большевиков -- описанию этой ликвидации и посвящена эта книга. Но в ней не найти ни единого укора по адресу Ленина, Троцкого и их сподвижников, ни одного слова осуждения их преступлений.

Орлов не понимает или не желает понять, что большевизм был порочен с самого своего зарождения, что нельзя творить зло и думать, что из него получится добро, что Ленин и Троцкий не меньшие преступники, чем Сталин, что Ленин ответствен за Сталина, и те, кто славословили в последние годы Сталина, были недалеко от истины, когда заявляли: "Сталин -- это Ленин сегодня".

* * *

Александр Орлов был участником гражданской войны -- он командовал партизанскими отрядами на юго-западном фронте и возглавлял там контрразведку. В течение двадцати одного года Орлов был членом коммунистической партии и видным сотрудником советской власти. Он был прокурором Верховного суда СССР, подвизался в ЧК, ГПУ и НКВД. Был экономическим директором НКВД, комбригом войск НКВД в Закавказье и, наконец, главой контрразведки во время гражданской войны в Испании.

Орлов хорошо знал всех советских вождей, со многими из них находился в самых дружеских отношениях. Сталин его знал с 1924 года. Только ликвидация старых чекистов, свидетелей и участников сталинских преступлений, вынудила Орлова порвать со Сталиным и скрыться от его мести. Но и это он сделал, когда другого выхода у него уже не было, когда он окончательно убедился, что Сталин задумал его уничтожить.

Орлов находился еще на своем посту в Испании, когда получил 9 июля 1938 года телеграмму Ежова с вызовом в Антверпен для свидания "с товарищем, которого вы лично знаете" на борту парохода "Свирь". Телеграмма, пишет Орлов, была длинная и путаная. Ежов и его энкаведисты явно хитрили, но делали это неумело -- у них, замечает автор, не было опыта старых чекистов, которых они ликвидировали. "Они очень старались рассеять мои подозрения, но сделали это так плохо, что выдали себя. Я догадался, что судно станет моей плавучей тюрьмой".

Орлов ответил согласием приехать в назначенный день в Антверпен. Вместо этого он бежал с женой и дочерью в Париж, где, пользуясь своим дипломатическим паспортом, получил визу в Канаду. По счастливой случайности ему удалось в тот же день сесть на пароход, уходивший за океан, и таким образом обмануть сталинских молодцов.

Прибыв в Канаду, Орлов немедленно написал Сталину длинное письмо, копию которого он отправил Ежову. В письме этом Орлов сделал Сталину два предупреждения: если что-либо случится с оставшимися в СССР матерями его и жены, он немедленно опубликует все данные о преступлениях Сталина, перечень которых он тут же изложил; то же сделает его адвокат, если он, Орлов, будет убит сталинскими агентами.

"Я хорошо знал Сталина, -- пишет Орлов, -- и был уверен, что он серьезно отнесется к моим предупреждениям. То была опасная для меня и моей семьи игра. Но я был убежден, что Сталину придется отсрочить свою месть, пока ему не удастся меня похитить и принудить выдать спрятанные мемуары, чтобы таким образом предотвратить опубликование секретов его преступлений. Только тогда он мог бы расправиться со мной со свойственной ему мстительностью".

* * *

Интерес книги Орлова, однако, не в раскрываемых в ней тайнах сталинских преступлений. Одни из этих преступлений внешнему миру в общем известны, а о других он догадывался. Интерес в другом.

До сих пор мы знали только показную сторону знаменитых процессов. Теперь мы получили возможность заглянуть за кулисы этих страшных спектаклей. Автор приводит нас туда и показывает, как, кем и с какой целью они были задуманы, как подготовлялись, как велись допросы и добывались сознания, как распределялись роли.

Мы узнаем, что и председатель суда Ульрих, и государственный прокурор Вышинский, и Ягода, и Ежов, и все их помощники были в сущности такими же пешками в руках главного режиссера и руководителя -- Сталина, как и сами подсудимые.

Орлов рассказывает обо всем этом не понаслышке, а как один из прямых или косвенных участников этих процессов.

"Я записал, -- пишет он, -- директивы, которые Сталин лично дал начальникам НКВД на совещании в Кремле; его инструкции следователям НКВД, как сломить упорство друзей Ленина и вынудить у них ложные сознания. Я зарегистрировал личные переговоры Сталина с некоторыми его жертвами и слова обреченных, произнесенные ими за стенами Лубянки. Я узнал эти строго охраняемые секреты от самих следователей НКВД; некоторые из них в прошлом были моими подчиненными. Среди них был и мой бывший помощник Миронов, глава экономического управления НКВД, который был одним из главных помощников Сталина в подготовке процессов, и Борис Берман, помощник начальника иностранного отдела НКВД".

* * *

Историю тайных преступлений Сталина Александр Орлов начинает с 1 декабря 1934 года. В этот день молодой вычищенный из партии коммунист Леонид Николаев застрелил в Смольном видного члена Политбюро и главу Ленинградского райкома С. М. Кирова.

О выстреле Николаева в свое время писалось немало. Но история убийства Кирова далеко еще не раскрыта. Достаточно напомнить, что официальные объяснения этого террористического акта были самые разноречивые.

Вначале убийство объяснили "происками одной иностранной державы" (Германии), якобы заславшей в Советский Союз своих агентов -"белогвардейцев", и сообщили, что НКВД схватило и расстреляло (без суда, конечно) 104 белогвардейца. Советская печать начала бешеную кампанию против Русского Общевоинского Союза и пресловутого Братства Русской Правды, секретарь которого, Кольберг, был впоследствии разоблачен, как советский агент.

И только на шестнадцатый день после выстрела Николаева появилось новое официальное сообщение, немедленно подхваченное всеми советскими газетами. В нем ответственность за убийство Кирова была возложена на зиновьевско-троцкистскую оппозицию.

Двенадцать дней спустя (28 декабря) был опубликован обвинительный акт по делу Николаева и тринадцати его "соучастников", хотя Николаев утверждал, что никаких соучастников у него не было. А на следующий день советские газеты сообщили, что дело всех обвиняемых слушалось при закрытых дверях в суде, что они были приговорены к смертной казни и приговор приведен в исполнение. Ни в обвинительном акте, ни в приговоре о причастности к убийству Зиновьева и Каменева не упоминалось.

Почему при закрытых дверях? Почему столько секретного вокруг всего дела Николаева?

* * *

Орлов утверждает, и его доводы не лишены убедительности, что убийство Кирова было задумано Сталиным и выполнено НКВД, слепым орудием которого явился Николаев. У Сталина при этом была двойная цель:

1) избавиться от очень популярного, начинавшего проявлять самостоятельность, Кирова;

2) возложить вину за это убийство на усмиренную, но не примирившуюся со своим положением оппозицию и таким образом подготовить физическое уничтожение всей ленинской гвардии, всех тех, кто в какой-то момент мог бы объявить себя достойным наследником Ленина и кандидатом на власть, которую он, Сталин, с такими усилиями закрепил за собой.

В подтверждение своей версии Орлов приводит много данных. Он, между прочим, рассказывает о стычках Кирова с другими членами Политбюро. На одном заседании Политбюро Ворошилов, всегда выполнявший задания Сталина, обвинил Кирова в использовании пищевых запасов на военных складах для увеличения пайков ленинградских рабочих и объяснил это игрой Кирова на популярность. Киров вспыхнул и заявил, что "если Политбюро желает, чтобы рабочие производили, оно должно их кормить". "Каждый мужик, -- крикнул он, -- знает, что он должен кормить лошадь, чтобы она тащила его телегу".

Микоян тогда заметил, что, по его сведениям, ленинградские рабочие получают дополнительные пайки сверх того, что им полагается. Киров не отрицал этого, но сослался на рост производительности на ленинградских фабриках.

"Но почему ленинградские рабочие должны питаться лучше других рабочих?" -- спросил Сталин. Киров потерял самообладание и заявил: "Я думаю, что пора отменить пайки и начать кормить рабочих".

Это, замечает Орлов, было нелояльным актом в отношении Сталина. С того времени, когда Сталин сосредоточил в своих руках неограниченную власть, ни один член Политбюро не имел права вносить какое бы то ни было новое предложение, не обсудив его предварительно со Сталиным и не заручившись его поддержкой.

* * *

Убедительны и другие доводы Орлова в пользу того, что убийство Кирова дело рук Сталина. Смущает только одно -- версия о "белогвардейцах". Почему следствие сразу не приписало убийство оппозиции? Тем более что Николаев считал себя оппозиционером, действовавшим на свой страх и риск. Когда Сталин, допрашивая его лично, задал ему вопрос: "Почему вы убили такого хорошего человека?", тот ответил: "Я стрелял в партию, а не в человека".

Во всяком случае, подстроил ли Сталин убийство Кирова, как утверждает Орлов, или нет, но выстрел Николаева он использовал для расправы со всеми старыми большевиками. Использовал он и версию о "происках иностранной державы", для того чтобы не только обвинить свои жертвы в убийстве Кирова и заговоре на его, Сталина, жизнь, но втоптать их всех (вместе с Троцким) в грязь как фашистов и агентов гитлеровской Германии.

"Сталин, -- пишет Орлов, -- пришел к заключению, что если он сможет доказать, что Зиновьев, Каменев и другие вожди оппозиции пролили кровь Кирова, "любимого сына партии" и члена Политбюро, то он будет вправе требовать кровь за кровь... "

* * *

Первый процесс Зиновьева и Каменева в январе 1935 года был поставлен слишком поспешно и без надлежащей подготовки. Не все обвиняемые соглашались возводить на себя напраслину. Да и требования смертной казни не встречали в партийных кругах надлежащего отклика. Процесс прошел при закрытых дверях. Зиновьев и Каменев согласились признать свою "политическую ответственность" за убийство Кирова. Зиновьев был приговорен к десяти, а Каменев к пяти годам тюремного заключения.

Но это было только начало. Настоящая подготовка к расправе была еще впереди. Она началась сразу после процесса и велась по двум направлениям: кары одним, поблажки другим.

То, что рассказывает об этом автор "Тайной истории сталинских преступлений", в общем известно. Но и известное он пополняет новыми данными. Так, мы узнаем, что большинство членов закрытых обществ старых большевиков и бывших каторжан назначались на разные посты в другие города, но редко прибывали на места назначения. Большинство очутилось в сибирской ссылке, многие бесследно исчезли.

Узнаем мы также о политической забастовке около восьмисот комсомольцев, работавших на постройке московского метро. Покинув работу, они скопом отправились в ЦК комсомола и там с ругательствами по адресу правительства побросали свои партбилеты на пол.

Случай этот произвел сильное впечатление. Сталин немедленно созвал объединенное заседание Политбюро и ЦК партии. Комсомол подвергся основательной чистке. Тысячи комсомольцев очутились в сибирских и казахстанских концлагерях, десятки тысяч были отправлены на поселение в Сибирь и на Урал.

* * *

Очень важной мерой в подготовке процессов, по словам Орлова, был закон о применении смертной казни за кражи государственной собственности и другие преступления к детям, начиная с двенадцати лет.

Обнародованный 7 апреля 1935 года, закон этот якобы имел целью борьбу с преступностью беспризорных. В действительности он был направлен против тех, кого Сталин готовился уничтожить, против Зиновьева, Каменева и всех остальных старых большевиков. Их любовь к детям и внукам Сталин решил использовать для того, чтобы добиться нужных ему "сознаний", потому что, кроме этих "сознаний", у него ничего не было.

Каждому арестованному показывали газету с декретом о применении смертной казни к детям. "По приказу секретаря Центрального Комитета партии Николая Ежова, которого Сталин послал в НКВД для руководства подготовкой московских процессов, каждому следователю НКВД вменялось в обязанность держать на своем столе во время допроса арестованных большевиков копию закона о применении смертной казни к детям".

Вот этот чудовищный закон, эта угроза детям арестованных, главным образом и объясняет их, столь удивившие мир, "сознания" в преступлениях, которых они не совершили и часто не могли совершить, даже если бы этого желали.

Так, Иван Смирнов доказывал следователям, что он не мог участвовать ни в убийстве Кирова, ни в покушении на жизнь Сталина, ни в заговорах и переговорах с Троцким и другими, потому что сидел с 1 января 1933 года в тюрьме и был изолирован от всех. Все-таки и его заставили "сознаться".

Таково было желание Сталина. На одном из заседаний в Кремле Агранов осмелился сказать: "Я боюсь, что у нас не будет сильных доказательств против Смирнова, он несколько лет сидел в тюрьме". Сталин сердито посмотрел на него и бросил: "Не бойся!.. "

Я уже писал и повторяю, что данные Орлова о закулисной стороне процессов объясняют очень многое, что казалось загадочным и непонятным. Рассказать обо всем этом нет никакой возможности -- для этого надо было бы написать столько же слов, сколько их на 366 страницах книги, -- и каждая страница очень интересна.

* * *

В 1936, 1937 и 1938 годах весь мир с затаенным вниманием следил за московскими процессами и кровавыми чистками. Было ясно, что идет расправа Сталина с противниками, действительными или возможными посягателями на власть. Но никто тогда и представить себе не мог, насколько велико было личное участие самого Сталина в этих процессах.

План процессов, рассказывает Орлов в своей книге "История тайных преступлений Сталина", был разработан во всех подробностях Сталиным и Ежовым. Практическое выполнение первых двух открытых процессов было возложено на Ягоду, который на третьем процессе сам уже фигурировал в качестве обвиняемого. Но главное руководство Сталин оставил за собой. В Кремле у него происходили постоянные совещания с руководителями НКВД. Не только Ежов, но и Ягода, и Молчанов, и Миронов, и другие энкаведисты докладывали ему о ходе следствия. Он был и режиссером страшных спектаклей, и сценаристом, и постановщиком. Он вносил изменения в показания арестованных и в обвинительный акт. Он вел переговоры с обвиняемыми, лично с Зиновьевым и Каменевым, через посредников с другими, чтобы убедить их "сознаться" и таким образом спасти себя и своих детей.

Все в этих процессах было тщательно проработано и предусмотрено. Все показания обвиняемых, "последнее слово" каждого из них, редактировалось в НКВД и в Кремле. В свое время сенсацию вызвал отказ Крестинского признать себя виновным. Орлов говорит, что этот отказ был разыгран намеренно, потому что на Западе все спрашивали: "Почему они все сознаются?"

* * *

Фабрикуя свои сценарии, Сталин не мог удержаться от присущей ему страсти самовосхваления. Не только государственный обвинитель Вышинский возносил его до небес, но и обвиняемые и их защитники один за другим называли его "надеждой мира", "великим вождем", "охраняемым щитом любви, уважения и преданности" 170 миллионов людей.

То были слова Сталина, им самим вписанные в сценарии процессов. Когда показания Рейнгольда, тщательно обработанные энкаведистами Мироновым и Аграновым, были доставлены в Кремль, Сталин вернул их на следующий день с рядом изменений. К словам Рейнгольда о том, что Зиновьев настаивал на необходимости убить не только Сталина, но и Кирова, он добавил следующую фразу: "Зиновьев сказал: "Недостаточно свалить дуб; все молодые дубки, растущие вокруг него, должны быть срублены".

Эту сталинскую аллегорию Вышинский дважды повторил в своей обвинительной речи.

В показания того же Рейнгольда о том, как Каменев пытался оправдать террористические акты, Сталин собственноручно вставил следующую фразу, приписав ее Каменеву: "Сталинское руководство сделано из слишком твердого гранита, чтобы можно было ожидать, что оно само расколется. Поэтому руководство это придется раздробить".

Когда на одном из совещаний в Кремле Молчанов доложил, что один из арестованных по его, Молчанова, приказу оговорил академика Иоффе, Сталин заметил: "Вычеркните Иоффе, он еще может пригодиться нам".

Молчанов крайне удивился, потому что две недели назад Сталин сам приказал ему включить Иоффе.

* * *

На другом совещании в Кремле Миронов в присутствии Ягоды, Гая и Слуцкого высказал сомнение, что удастся сломить упорство Каменева.

"-- Вы думаете, что Каменев может не сознаться? -- с хитрой усмешкой спросил Сталин.

- Не знаю, -- ответил Миронов, -- он не поддается уговорам.

- Вы не знаете? -- спросил Сталин, пристально глядя на Миронова. -- А вы знаете, сколько весит наше государство со всеми фабриками, машинами, со всеми вооружениями и флотом? Подумайте и скажите мне.

- Миронов растерялся. Он подумал, что Сталин собирается отпустить шутку. Но тот смотрел на него серьезно и ждал ответа.

- Никто этого не знает, Иосиф Виссарионович, -- на конец ответил Миронов, -- это в области астрономических цифр.

- Так вот способен один человек выдержать такую астрономическую тяжесть? -- строго спросил Сталин.

- Нет, не способен, -- ответил Миронов.

- Поэтому, -- продолжал Сталин, -- не говорите мне больше, что Каменев или какой-либо другой арестованный способен выдержать это давление. И не приходите ко мне с докладом, пока у вас в портфеле не будет сознания Каменева".

К концу совещания Сталин подозвал Миронова и сказал: "Передайте ему (Каменеву), что если он откажется предстать перед судом, мы найдем подходящего ему заместителя -- его собственный сын будет показывать на суде, что по инструкциям своего отца он подготовлял террористические акты против вождей партии... Скажите ему, что по полученным нами данным его сын вместе с Рейнгольдом гнались за автомобилем Ворошилова и Сталина на Можайском шоссе. Это заставит его одуматься... "

* * *

Одна поправка Сталина в сценарии первого процесса вызвала в НКВД сенсацию. Арестованные по процессу Зиновьева-Каменева обвинялись в заговоре на жизнь всех членов Политбюро. Они поименно перечислялись в "показаниях". Но имя Молотова Сталин вычеркнул. Вышинский в соответствии с инструкциями личного секретариата Сталина в своей обвинительной речи, говоря об "удивительных большевиках... и даровитых строителях нашего государства", ни разу не назвал Молотова.

Молотова явно постигла опала, и в НКВД ожидали, что он скоро бесследно исчезнет или окажется на скамье подсудимых вместе с Зиновьевым и Каменевым. В Москве опалу объясняли тем, что Молотов пытался отговорить Сталина от расправы со старыми большевиками.

Позже Сталин простил Молотова. И в следующих процессах его имя фигурировало как одного из соратников Сталина, на жизнь которого делались покушения. На процессе Антисоветского Троцкистского центра Вышинский подчеркнул этот факт в своем заключительном слове.

Орлов упоминает об этом, но не приводит слов Вышинского. Не мешает о них напомнить. Заимствую их из судебного отчета, изданного в Москве в 1937 году, стр. 209--210.

Вышинский: Муралов твердо и откровенно (я не могу сказать "честно", потому что это слово не подходит к таким делам) признает, что он действительно организовал террористический акт против товарища Молотова, председателя Совета Народных Комиссаров нашего Союза. Теракт не только организовал, а и пытался осуществить через Шестова и Арнольда... У Арнольда есть только одно качество, которого не учли эти троцкистские заговорщики -трусость... Вот он организовал покушение против товарища Орджоникидзе и, к величайшему счастью нашему, в последнюю минуту сдрейфил, -- не удалось. Организует покушение на председателя Совнаркома товарища Молотова, но, к нашему счастью, к величайшему счастью, опять сдрейфил, -- не удалось".

Небезынтересно вспомнить, что в той же речи Вышинский обвинил подсудимых в подготовке террористических актов против "товарища Ежова" и против "товарища Берия". Первого, как известно, уничтожил Сталин, а второго собирается уничтожить (если еще не уничтожил) Маленков.

* * *

Были другие влиятельные или близкие к Сталину люди, пытавшиеся еще более решительно, чем Молотов, отговорить его от расправы с ленинской гвардией. Достаточно указать на наиболее видных из них -- Енукидзе и Горького.

Авель Енукидзе занимал высокий пост секретаря Центрального исполнительного комитета. Он был самым близким другом Сталина, другом его жены, Надежды Аллилуевой. Дети Сталина боготворили его. Но стоило Енукидзе заступиться за арестованных, чтобы Сталин разошелся с ним, сместил его, исключил из партии "за политическую и моральную распущенность". Позже Енукидзе был арестован. Следователям он сказал, что его единственным преступлением была попытка отговорить Сталина от суда и расправы с Каменевым и Зиновьевым.

"-- Coco, -- я сказал ему, -- нельзя отрицать, что они тебя обидели. Но они уже достаточно поплатились за это: ты исключил их из партии, держишь в тюрьме, их детям нечего есть. Coco, -- я говорил, -- они старые большевики, как ты и я. Ты не прольешь крови старых большевиков! Подумай, что о нас свет скажет!

Он посмотрел на меня так, будто я убил его отца, и сказал:

-- Помни, Авель, кто не со мной, тот против меня".

Короткое правительственное сообщение в печати 19 декабря 1937 года гласило, что тайный военный суд приговорил Енукидзе, Карахана и пятерых других к смерти за шпионаж и террористическую деятельность и что приговор приведен в исполнение.

* * *

С Горьким дело было труднее. Сталин очень дорожил Горьким и всячески за ним ухаживал. Его именем были названы многие заводы и Тверская, главная улица Москвы. Наконец, Нижний Новгород был переименован в Горький. И Московскому Художественному театру было присвоено имя Горького.

Квартира писателя и его дача были обставлены с большой роскошью. Малейшие его желания немедленно удовлетворялись. Для поездок в Крым ему предоставлялся отдельный вагон. С 1929 по 1933 год Горький уезжал на зиму в Италию в сопровождении двух врачей. Сталин очень хотел, чтобы Горький написал о нем книгу. Но писатель не торопился. А когда начались гонения на старых большевиков, отношения между ним и Сталиным сделались натянутыми, и за границу его уже не выпускали.

Не добившись книги, Сталин приказал Ягоде предложить Горькому написать статью для Правды о "Ленине и Сталине". Статья не была написана. В декабре 1934 года, после ареста Каменева и Зиновьева, Ягода передал Горькому личное предложение Сталина написать статью с осуждением индивидуального террора. Горький ответил: "Я осуждаю не только личный террор, но также и государственный".

"После смерти Горького, -- рассказывает Орлов, -- НКВД нашло на квартире писателя тщательно запрятанные записки писателя. Когда Ягода прочитал их, он сказал: "Как волка ни корми, он все в лес смотрит".

Записки Горького, конечно, не были опубликованы.

* * *

То, что Сталину не удалось при жизни Горького, он осуществил после смерти писателя. На третьем процессе, на котором Ягода уже сидел на скамье подсудимых, сценарист Сталин вложил в уста доктора Левина, обвиненного и "сознавшегося" в отравлении Горького, следующие слова, якобы сказанные ему Ягодой:

"Алексей Максимович -- человек, который очень близок к высшему руководству партии, человек, преданный политике, ныне осуществляемой в нашей стране, и крайне преданный лично Иосифу Виссарионовичу Сталину".

Вышинский, конечно, использовал это, и в своей обвинительной речи подчеркнул, что Горький "связал свою жизнь с великим Лениным и великим Сталиным как один из их лучших и самых близких друзей".

Между прочим, в промежутке между вторым и третьим процессами Сталин, чтобы, по словам Орлова, замести следы своих преступлений, начал уничтожать тех самых энкаведи-стов, которые помогли ему в подготовке этих процессов и знали всю подноготную их. Ягода, однако, был ликвидирован за то, что он неудачно осуществил убийство Кирова. Сталин долго не знал, что в народе знают, кто действительные убийцы Кирова, потому что Ягода скрывал это от него. Но когда он узнал, то решил свалить это убийство на Ягоду, как участника заговора тех самых Каменева и Зиновьева, которых тот довел до "сознания" и казни.

Однажды арестованный Ягода заметил Слуцкому: "Можете записать в свой доклад Ежову, что я уверовал в существование Бога".

В ответ на удивленный возглас Слуцкого Ягода добавил полушутя, полусерьезно: "Судите. От Сталина я ничего, кроме благодарности, за свою верную службу не заслужил; от Бога я заслужил самое суровое наказание за нарушение Его заповедей тысячу раз. Теперь посмотрите, где я нахожусь, и судите сами -- есть ли Бог, или нет... "

* * *

Много, очень много интересного рассказывает Орлов об Орджоникидзе, о Пятакове, о Тер-Ваганяне, о Радеке, о деле Тухачевского, о страстной ненависти Сталина к Троцкому... Автор несколько раз подчеркивает, что Сталин был реальный политик и знал, что делал. Но убедительности в этом нет. Напротив, впечатление от всего рассказа, что кровавые расправы Сталина были бесцельны -- оппозиция была уже раздавлена, когда Сталин принялся ее уничтожать -- и его попытки скрыть свои преступления были напрасны.

Орлов сам указывает, что Сталин не просто истреблял свои жертвы (он, например, приказывал следить, чтобы они не кончали самоубийством), а садистически мучил их и издевался над ними. Я не берусь утверждать, что Сталин был параноик или шизофреник, но какие-то черты безумия в его характере и поведении несомненны.

Орлов, между прочим, сообщает, что со времени Ежова на верхах НКВД Сталина иначе не называли в секретной переписке, как Иван Васильевич (в память Грозного). Этот псевдоним Сталина, замечает автор, знали не больше десяти человек.

Не был ли он один из этих десяти?